Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)

– Но хуже всего то, – осторожно перешёл в контратаку Никерат, – что тебе опять не удалось познакомиться с купцом Антифом (где же я слышал его имя прежде?). А это уж точно не понравится хозяину!

Тира не успела ответить – её предупредил голос вошедшего в зал привратника:

– Госпожа! Прибыл слуга купца Антифа с письмом. Просит принять его.

Привратник с поклоном вручил Тире плоский деревянный ящичек с печатью. Сломав печать, женщина вытянула крышку – её внутренняя, покрытая воском сторона и была написанным острой костяной палочкой письмом.

Слегка сдвинув брови, Тира прочитала текст. Остальные уважительно смотрели – кроме неё, читать умел только Никерат, да и то кое-как.

– Почтенный Антиф просит принять его в любое удобное для меня время, – в устремлённом на Никерата взоре едва мелькнуло торжество победы. Теперь она обрела настоящую власть над этими людьми.

– Передай своему хозяину, – обращённые к посланцу глаза потеплели, – я жду его завтра вечером, как только стихнет шум от оставивших город спартанских войск.

Не успело улечься возникшее после ухода вестника оживление, как в зале вновь появился привратник: «Спартанский воин пентеконтер Эгерсид пожаловал к тебе, госпожа!»

– Ну, что стоите? – крикнула Тира всё ещё толпившимся в мегароне людям. – Быстро каждый за своё дело! Ужин подадите в мои покои, да смотрите, он должен понравиться пентеконтеру!

– Никерат, постой. Ты должен знать, – понизила голос женщина, когда они остались в зале одни, – что наш хозяин и эфор Эвтидем не раз говорили об этом пентеконтере как о своём недруге. Случай послал его в мои руки, чтобы мы смогли ещё больше угодить нашему господину! Поэтому сам проводи Эгерсида в мои покои и проследи, чтобы нам не мешали.

– По-моему, это ещё не самое сладкое, чем госпожа угостит сегодня красавца пентеконтера, – сказал Никерату раб, подававший десерт Тире и её гостю.

«Они уже даже между собой называют её госпожой», – не без обиды подумал вольноотпущенник. Вслух же наставительно произнёс:

– Она знает, что делает, и отвечает перед самим благородным Поликратом. И лучше не обсуждать её дела – всё равно получится так, что её хозяин наградит и одарит, а тебе велит отполировать палками спину!..

Золотисто-алая колонна тяжёлой спартанской пехоты покидала город. Эгерсид шёл в голове своего пентекостиса, с волнением ожидая появления перекрёстка, где он впервые увидел Семелу.

Мысли его возвращались к ночи Диониса, в которой появилась эта женщина, и к вчерашней встрече в изысканной обстановке её дома – но там она была совершенно другой. Ни малейшего намёка на безумие прошедшей ночи в поведении, речи и манерах женщины несомненно благородного рода; в то же время Семела смогла дать понять ему, что только внезапно вспыхнувшее чувство заставило её пойти дальше исполнения вакхического танца. Казалось, она испытывает неловкость от своего внезапного порыва, но и не жалеет о нём.

Взгляд Семелы вызвал в спартиате желание защищать эту женщину, оборонять от невзгод, сделать так, чтобы она была счастлива. Всегда. Умиротворённый, преисполненный тихой радости и неясных надежд покинул он этот приятный дом.

– Я найду тебя, – ещё раз сказала Семела на прощание и поцеловала его, снова подчиняясь порыву и борясь с ним. Поцелуй был быстр, но многообещающ...

В толпе местных жителей узнал он фигурку в голубом покрывале с девочкой-служанкой рядом. В прощальном приветствии взметнулась рука, покрывало спало с головы, блеснули грустью глаза.

– О, Гермес, – подумала Тира, глядя вслед уходящему пентекостису, – почему я на самом деле не богатая вдова с Крита? Но то, что было, было прекрасно, и останется со мной навсегда. Благодарю тебя, Гермес. Домой, Прокна, – сухо бросила она служанке. – Скоро явится купец Антиф. Я должна быть готова к встрече...

Ночью, проводив гостя, Тира поднялась в свою приготовленную ко сну спальню. Отодвинув половицу рядом с кробатосом, она извлекла из тайника бронзовый ключ. Подойдя к тяжёлому бронзовому ларцу, Тира повернула одно из его бронзовых украшений. Затем осторожно вставила в скважину ключ, медленно повернула его и плавно подняла крышку. Под ней обнаружилось сложное механическое устройство, состоящее из небольшого, но мощного стального лука, заряженного короткой, зазубренной, как гарпун, стрелой, зубчатых колёс, реек, рычагов и катушек.

Сейчас, при поднятой крышке, рога лука были ослаблены, а стрела ушла с линии тетивы.

Деревянный ларец оказался лишь обшивкой другого, бронзового, на крышке которого и было смонтировано смертоносное сторожевое устройство. Подняв вторую крышку вместе со страшным механизмом, Тира извлекла из бронзового хранилища закрытый сосуд с превосходной сепией, деревянный цилиндр с винтообразной нарезкой около локтя длиной, полоску мягкой светлой кожи и заострённую тростниковую палочку.

Очистив туалетный столик от многочисленных флаконов, коробочек и баночек, она по спирали намотала кожаную полоску на цилиндр и, обмакнув тростинку в сепию, начала писать с левого края цилиндра, там, где меткой было обозначено начало текста, вдоль его оси: «Моему господину благородному Поликрату привет!

Радостная весть: на Дионисиях мне удалось познакомиться с купцом Антифом. При этом я чуть не погибла от рук вакханок – спас пентеконтер Эгерсид. Знаю, ты считаешь его недругом, поэтому (всё равно Никерат сообщит хозяину о каждом её шаге, подумала Тира) решила присмотреться и к нему. Купец Антиф сам просил о встрече. Чувствую: сердце его дрогнуло. Но человек он осторожный и – вижу – опасный. Подробно расспрашивал о моём происхождении, о покойном муже, Крите и деревне Левкопетры, где, как ты помнишь, имение моего мнимого покойного мужа. Опасаюсь проверки. Вижу, как женщина вызываю немалый интерес Антифа. Кажется, я кого-то напоминаю ему. Уверена, начнёт домогаться меня, едва развеются его опасения.

Образ жизни знатной женщины, который я веду здесь, требует больших расходов. Данные тобой деньги подходят к концу. Прошу, помоги.

Прощай, твоя верная рабыня

Тира».

Свернув кожаную полоску в кольцо, она убрала скиталу[94]94
  Скитала – «шифровальная машина» древней Эллады. Другое значение слова – дорожный посох; отсюда русское «скиталец».


[Закрыть] с остальными принадлежностями в ларец и, взведя сторожевое устройство, заперла его.

Трижды дёрнула за шнур звонка.

– Возьми и немедленно отправь господину, – протянула Тира уложенное в запечатанный пенал послание вошедшему Никерату.

Ещё до рассвета всадник с пропуском от городских властей сорвётся в путь и, погоняя коня, повезёт покрытую бессмысленным набором букв кожаную полоску в Спарту. Там Поликрат обернёт ею точно такой же, как у Тиры, цилиндр и прочтёт письмо...

IX

Большой зал Кадмеи был прохладен и сумрачен. Неяркий свет осеннего солнца, сочившийся сквозь узкие стрельчатые окна, иссякал.

Факелы в древних бронзовых кронштейнах, помнивших самого Кадма[95]95
  Кадм – легендарный основатель и первый царь Фив.


[Закрыть], ждали своего часа.

Возвышение, где когда-то стоял трон первого повелителя Фив, а ещё недавно восседал спартанский гармост, было очищено – кресло, с которого наместник диктовал свою волю послушным олигархам, выбросили после возвращения демократии.

Древние строители хорошо знали своё дело – слово, произнесённое там вполголоса, было слышно любому из сидевших на длинных тяжёлых скамьях, установленных вдоль каменных стен. Тем более слово Пелопида, не умевшего говорить шёпотом.

– Боги милостивы к Фивам, – вещал он членам Совета, – ибо даже такой военачальник, как Агесилай, ныне ни с чем ушёл из Беотии. Правда, он опустошил наши поля. Но боги, вселив безумное честолюбие в спартиата Сфодрия, побудили его напасть на Афины. Тем самым он невольно доставил нам сильного союзника, а наши сторонники в этом городе смогли обеспечить нам помощь деньгами! Вы знаете, как они нужны, ведь на закупку хлеба ушло немало! Доставка хлеба из Пагас была делом важным и нелёгким. Здесь мы видим новое доказательство милости богов – выполняя эту задачу, Эпаминонд был коварно захвачен в плен развратным Алкетом, спартанским гармостом Орея. И что же? Он не только освободился сам, но изгнал из города спартанский гарнизон, помог установлению там демократии и доставил нам нового ценного союзника!

При этих словах взоры присутствовавших невольно обратились к Эпаминонду, невозмутимому, словно речь шла не о нём.

– Но известно, – продолжал Пелопид, – боги карают ленивых и нерадивых. Они отвернутся от нас, если мы удовольствуемся лишь достигнутым! Вот почему нам следует, используя успех, уже этой зимой распространить гегемонию Фив на всю Беотию, помогая гражданам её городов свергнуть проспартанские олигархии! Освобождённые города, где восторжествует демократия, станут нашими союзниками, и тогда Спарте придётся отказаться даже от мысли о новом вторжении! Время удобное – силы противника разбросаны, до весны он не сможет обрушиться на нас всей тяжестью. А потом будет поздно! Наши мужчины не дали спартиатам одолеть себя и поверили в свои силы. Наша молодёжь – будущее государства – постоянно занимается воинскими упражнениями, растёт сильной, пылкой и смелой. Нельзя дать угаснуть загоревшемуся в людях огню! Итак, я предлагаю зимний поход в Беотию, на запад; с востока нас обеспечат дружественные Афины!

Резким движением поправив гиматий, Пелопид закончил пылкую речь и сел на место.

– Нет смысла спорить с Пелопидом по существу предложения, – говорил следующий оратор, – ибо по существу он прав. Но задумаемся, какие трудности предстоит преодолеть для достижения этой цели, и равны ли им наши возможности? Наш друг Эпаминонд любит сравнивать деньги с воинами, говоря, что деньгами воевать проще и выгоднее, чем людьми. А ведь наши деньги – большей частью афинские. Хорошо ли воевать чужими воинами, не подведут ли они в ответственный момент? Зимний поход также оторвёт от труда свободных граждан; следовательно, налоговые поступления в казну будут невелики. Между тем я не думаю, что самые суровые испытания миновали нас. Кто знает, не обрушится ли весной Спарта всей своей тяжкой силой, устранив Афины и остальную Элладу? Надлежит также тщательно взвесить и эти обстоятельства, прежде чем принимать окончательное решение.

– Подобно тому, – раздался спокойный, полный внутренней силы голос Эпаминонда, – как зарастает жиром, дряблеет и слабеет тело без упражнений, так ослабнет и наш город, в бездействии ожидая будущую весну. Нет смысла снаряжать большое войско и отрывать людей от работы. Надо отправить небольшие, но отборные силы. Не забывайте – за стенами беотийских городов не только спартанские гарнизоны, но также наши сторонники. Они не только помогут нам, но и облегчат бремя расходов. Я предлагаю выслушать почтенного Горгида, ведающего казной. Он сообщит, сколько воинов мы сможем снарядить в поход.

Горгид был краток: тысяча двести воинов, из них триста всадников – вот всё, на что могут рассчитывать беотархи, если, конечно, не желают безнадёжно подорвать силы города.

– Кто же возьмётся с такими силами за столь огромное предприятие? – воскликнул один из членов Совета.

– Я, – громыхнул в ответ голос Пелопида. – Мне потребуется созданный Горгидом «священный отряд» городской стражи, три сотни пельтастов и четыре-пять сотен кавалерии.

Ты хочешь оставить город почти без конницы! – несколько одновременных выкриков слились в хор.

– Успех похода предрешат быстрота и внезапность, – ответил им Эпаминонд, – а потому подготовка к походу начнётся сейчас же; наше решение должно оставаться тайной до одобрения его Народным собранием...

Друзья ушли из крепости вместе.

– Хорошо, что наше предложение было подкреплено расчётами Горгида, – подводил итог заседания Совета Пелопид, – иначе Каллий мог бы сорвать его. Не представляю, как он и подобные ему вчерашние лизоблюды олигархии сегодня оказались в первых рядах демократии?

– Прежде всего из-за твоей собственной преданности её идеям, Пелопид. Будь ты сторонник тирании, уже изгнал бы его из города или даже убил, став точно таким, как твои враги. Но разве стоило бы тогда против них бороться?

Пелопид улыбнулся.

– Кроме того, – продолжал Эпаминонд, – пока мы напрягали силы в борьбе, Калий и его друзья-софисты времени зря не теряли. А пустить пыль в глаза народу или ловко сплести интригу они умеют. Впрочем, всё это лишь доказывает преимущества демократии: здесь нельзя успокаиваться, но требуется успевать делать всё. Кстати, даже Каллий может быть ей полезен – например, в переговорах с Афинами.

– Вижу, этому софисту до тебя далеко, философ, – добродушно проворчал Пелопид. – Ужинаем у меня дома. Жена обещала угостить жареной форелью. А главное – придёт Эриал!

– От него зависит половина успеха, не менее, – кивнул Эпаминонд. – Но прежде мне бы тоже хотелось показать тебе кое-что. Время ещё есть. Пойдём на ипподром. Нас там ждут.

Занятия кавалеристов уже закончились. Манекены из камыша и ивовых прутьев, предназначенные для обучения стрельбе из лука с коня, метанию дротиков и владению копьём, придавали опустевшему полю вид печальный и вместе с тем зловещий. Только три человека стояли в самом начале дорожки, окаймлённой тонкими кольями, увенчанными тыквами. Один из них держал под уздцы великолепного рослого вороного жеребца. Тут же лежал зашнурованный кожаный тюк.

Старший из трёх коротко приветствовал прибывших. Одного взгляда на этого невысокого сухощавого человека, скупого на слова и быстрого в движениях, было достаточно, чтобы увидеть в нём не только прирождённого наездника, но и кавалерийского командира.

– Таких красавцев, – похлопал Эпаминонд жеребца по крепкой выгнутой шее, – у нас уже почти четыре сотни. Твои всадники отправятся в поход именно на этих конях – оставим только несколько лучших производителей да жерёбых кобыл.

– Не слишком ли ты щедр, Эпаминонд? Смотри, если мой поход закончится неудачей, пропадут твои надежды на лучшую кавалерию в Элладе!

– Тогда пропадут не только эти надежды. Но неудачи не будет. А вот если твои всадники будут перемещаться на печальных одрах, она вполне возможна. Но к делу. Известно, – Эпаминонд обратился ко всем присутствующим, – что Пелопид прекрасно владеет оружием как в пешем, так и в конном бою. Попробуй же, – вручил он другу принятый из рук кавалерийского командира обычный короткий меч, – поразить им на скаку эти мишени.

– Всадники действуют дротиком или копьём, – принял меч Пелопид. – Что ж, попытаюсь. – И одним махом вскочил на коня.

Коротко вскрикнув, он послал вперёд рванувшего с места жеребца и взмахнул мечом.

– Из шести правых три разрублены и одна задета, – сообщил кавалерист, осмотрев надетые на колья тыквы. – Из шести левых задета только одна.

– И это при том, что рубил отличный всадник, – подчеркнул Эпаминонд, извлекая из расшнурованного тюка другой меч.

Пелопид взял оружие в руки. Клинок был почти в два раза длиннее, уже и тоньше обычного и не расширялся, а сужался к острию, обтянутая кожей рукоять удобно лежала в ладони, бронзовое яблоко эфеса не позволяло бы мечу выскользнуть при самом сильном взмахе. Отогнутое к острию перекрестие небольшой гарды позволяло наносить любые рубящие удары.

– На этот раз поражено пять правых и три левых мишени, – сообщил кавалерийский командир.

– Такое оружие гораздо удобнее для всадника. А это что такое? – спросил Пелопид, глядя, как один из юношей помогает другому облачаться в невиданные доспехи.

– Новое снаряжение всадника. Видишь, железная кираса в нижней части вытянута вперёд и назад, так, что кажется сплюснутой с боков, но это позволяет не испытывать затруднений при верховой езде. Отдельно выполненные пластинчатые набедренники, наколенники и поножи защищают ноги и не раздражают животное. Вообще это усовершенствованный фессалийский доспех, – закончил пояснения Эпаминонд, когда всадник с исчезнувшей под шлемом с прорезями для глаз головой сел на коня и взял в руки длинное копьё.

– Как тебе нравится боец новой фиванской кавалерии?

– С отрядом таких всадников нечего бояться даже афинских пельтастов!

– Я рассчитываю на большее.

Поблагодарив кавалеристов за работу, друзья двинулись к дому Пелопида.

– Наши оружейники уже изготовляют такие доспехи, – продолжал Эпаминонд. – К будущему лету обеспечим половину всей кавалерии. Но для длинных мечей требуется сталь очень высокого качества, а она есть только в Лаконии.

– Клинки для нас изготовит сама Спарта. Не в первый раз, – жёстко улыбнулся Пелопид. А расплатимся афинскими деньгами! Позже освобождённые беотийские города облегчат нам бремя военных расходов...

Аппетитный запах жареной форели встретил едва ли не за воротами дома – ужин готовили ещё в летней кухне. Эриал пришёл почти одновременно с ними.

Младшая дочь Пелопида с разбега бросилась отцу на шею. Старшая при гостях была более сдержанной в проявлении своих чувств.

– Ты ещё не думал о женихе для Ксении? – спросил Эриал. – Давно ли играла в куклы!

– Играет и сейчас. Она их лечит. А самый уважаемый и почтенный человек для моей старшей дочери – врач Нестор.

Хозяйка дома встретила мужа и гостей в мегароне.

– Я отпустила всех слуг, как ты и говорил, – сообщила она сразу же после обмена приветствиями. – Прислуживать вам буду я сама.

– Хорошо, – удовлетворённо кивнул головой Пелопид, – пусть даже дочери не покидают гинекей. Эриал однажды расскажет тебе, как растут уши у стен! Итак, соединим усилия нашего разума, чтобы осветить детали задуманного предприятия, – произнёс хозяин дома, когда гости устроились на ложах у стола. – Сообщи нам последние новости из Спарты, Эриал.

– Сведения о болезни Агесилая подтвердились. Он прикован к постели, и его влияние на государственные дела слабеет. Спартиаты раздражены – не понимают, почему дерзкие фиванцы до сих пор не наказаны. Сейчас приписывают это тайным проискам Афин, в лице которых увидели нового врага. В Герусии мнения разошлись – одни считают нужным обрушиться всей сухопутной мощью на Фивы, другие – их возглавляет могущественный архонт Поликрат – жаждут прибрать к рукам морскую торговлю, поэтому заинтересованы в сокрушении Афин. Ну а здесь главная роль будет принадлежать флоту. Спарта не в состоянии одновременно вести две войны – сухопутную против Фив и морскую против Афин, везде наступая. Кто станет первой жертвой спартанской ярости – зависит от победы той или иной группировки в Герусии.

– Итак, нужно сделать всё, чтобы группировка Поликрата одержала верх. Неплохо бы отвлечь также внимание Лаконии, затронув кого-либо из её союзников третьей силой, где-нибудь подальше, – сказал Эпаминонд. – Кстати, Эриал, кто в Спарте ведает работой, с которой у нас так успешно справляешься ты?

– Должно быть, не так успешно. Иначе я ответил бы на твой вопрос.

– Жаль.

– В последнее время почти все наши силы были прикованы к спартанской армии. Сам Антиф до сих пор в Мегарах.

– Купец хорошо поработал, – оценил его действия Пелопид. – Одно только дело Сфодрия окупило все затраты на спасение этого торговца от разорения. С лихвой.

– Дальнейшее сотрудничество крайне выгодно для него. Располагая сведениями, он делает неплохие торговые операции и богатеет, – добавил Эриал.

– Теперь наша цель – города Беотии, – теребил волнистую бородку Эпаминонд, – спартанские гарнизоны в их стенах! – Самый крупный из них – в Орхомене, – показал осведомлённость Эриал. – Две моры тяжёлой пехоты!

– Не случайно. Владеть этим городом на западе Беотии – значит держать в своих руках ключи к ней.

Глаза Пелопида сузились, похоже, он что-то решил для себя.

– Эриал, сторонники демократии в беотийских городах должны знать – они могут твёрдо рассчитывать на помощь Фив. Пусть смело выступают по мере нашего приближения! Деньги они получат. Но сколько у меня времени и денег, Эпаминонд?

– Того и другого как всегда мало, – подготовил тот друга прежде, чем назвать цифры, – но это всё, что может дать город...

Утром следующего дня скитала с тайнописью Эриала начала свой непростой, но быстрый путь в Мегары...

«Священный отряд» быстро стал гордостью фиванцев.

Но существовала одна проблема. После изгнания спартиатов вожди демократии столкнулись с одним из последствий их господства – распространением противоестественной любви между мужчинами. Явление обычное и незазорное среди спартиатов проникло в фиванскую молодёжь, вызывая беспокойство граждан. Подобное случалось и прежде – но тогда такие люди не выставляли своих склонностей напоказ и старались держаться незаметнее.

– Покровительство и участие спартиатов придало пороку небывалый размах, – говорил Эпаминонд на совете беотархов. – Теперь поражённые им не скрывают его, но, наоборот, гордятся. Словно одержимые желанием умножить свои ряды и объявить нездоровую страсть нормой, а любовь к женщине – делом предосудительным и недостойным настоящего мужчины, они втягивают в свой круг всё новых и новых юношей, и среди дня охотятся на мальчиков так, что родители боятся выпускать их из дома.

Бывает, что одержимые нездоровой страстью жестоко расправляются с теми, кто отверг их домогательства. Многим старинным и уважаемым родам грозит пресечение. Молодые люди отказываются вступать в брак, не желая изменять своим дружкам. Девушки не желают выходить за таких замуж, заявляя, что лучше броситься с городской стены, чем жить с человеком, внушающим отвращение.

Этот порок подобен заразной болезни, – завершил он свою речь. – Иным людям зараза не страшна, для других же она весьма опасна. Позаботиться о них – наш долг. Кроме того, поведение больных возмущает гражданское спокойствие в городе. Вот почему я предлагаю изгнать всех замеченных в пороке из города!

Калий выступил с хитроумными доводами в защиту любви мужчины к мужчине. В ответ Эпаминонд возразил, что это болезнь, и болезнь смертельная – для следующего поколения, ибо ведёт к вырождению.

Совет был готов поддержать его предложение, но неожиданно слово взял Горгид:

– Я согласен с Эпаминондом в том, что распространение пагубной страсти опасно для города, – сказал он. – Но с другой стороны, хорошо ли в военное время лишать себя нескольких сотен сильных молодых бойцов? Я предлагаю свести их в один отряд городской стражи. Мы разместим его в Кадмее, и пусть они живут там, отделённые стенами от граждан, не беспокоя их.

Пелопид и Эпаминонд, поразмыслив, присоединились к нему. Решение было проведено Народным собранием, и три сотни молодых людей оставили свои семьи, чтобы отделить себя крепостными стенами от остального общества, жить своей особой общиной вне общества и одновременно служить этому обществу в качестве организованной военной силы. Они принесли особую клятву городу, и вскоре ответственное отношение бойцов отряда к своим обязанностям показало, что затея Горгида удалась.

Обучение воинов не прерывалось ни на один день – бег, поднятие тяжестей, борьба, гимнастика, а главное – выработка умения биться с противником копьём и мечом, в одиночку и строем, как единое целое, повинуясь голосу командира и сигналу трубы, проводились напряжённо, с полной отдачей сил.

Благодаря успехам в воинском обучении отряд получил особое внимание беотархов – они следили, чтобы воины хорошо питались, ни в чём не знали нужды и располагали прекрасным оружием – ведь священная клятва городу требовала от них победы или смерти!

Верность данному слову отряд показал во время вторжения Агесилая, и с тех пор, в память о священной клятве, за ним прочно закрепилось название «священный»...

Пелопид с удовлетворением оглядел застывшие шеренги бойцов в сверкающем тяжёлом вооружении. Радовали не только надёжные бронзовые латы и щиты, украшенные буквой «Тетта» и палицами – эмблемой родного города, но уверенность, исходящая от каждого бойца.

«Священный отряд» готов к походу хоть сейчас. Сто пятьдесят пар, спаянных узами странной противоестественной любви.

Хороши были и всадники на фессалийских конях, хотя, к огорчению Эпаминонда, пока ещё без новых доспехов и оружия.

– Отбери из добровольцев, что вызовутся идти с тобой после Народного собрания, только сотню лучших пельтастов и лучников, – посоветовал он другу после смотра. – Иначе они будут отставать от «священного отряда» на марше и мешать ему при манёвре.

– Так и поступлю, – кивнул Пелопид. – И ещё, – добавил он, когда друзья проверяли запасы продовольствия и лагерное имущество, – никаких повозок, запряжённых быками! Наше снабжение впереди, в готовых к восстанию городах Беотии!

– Тем не менее небольшие запасы спасут от неприятных случайностей. Повозки будут конными, и сосредоточить их надлежит не позже чем завтра – ведь до Народного собрания всего лишь два дня! Выступим на следующее утро после него. Эриал хорошо поработал за прошедший месяц: Беотия превратилась в готовый вспыхнуть сухой хворост. Мы поднесём факел.

– Помни, Пелопид: Случай рядом: недолго проживёт наше дело, если мы упустим его.

Замена бычьих повозок на конные – простой вопрос, но откладывать его на завтра было нельзя, и домой Эпаминонд вернулся поздно.

– Гость уже давно ждёт тебя, – встретил беотарха вольноотпущенник Керан; вместе со своей женой Антией он вёл нехитрое домашнее хозяйство Эпаминонда, постоянно сетуя на его невнимание к повседневным нуждам. – Он совершил омовение, но от пищи отказался, – не желает есть в одиночку.

– Зенон! – сияя радостью, распахнул объятия Эпаминонд, когда навстречу ему поднялся высокий худощавый мужчина в длинном хитоне из грубой серой ткани. Трудно сказать, сколько лет было гостю – во всяком случае, он выглядел старше Эпаминонда, быть может, благодаря лысине, начинавшей свой бег от высокого лба и заканчивавшей его за теменем, быть может, благодаря морщинкам, разбегавшимся от его добрых глаз, светящихся глубинной мудростью.

– Ты всё такой же, как и при нашей последней встрече, – говорил Эпаминонд, обнимая гостя, – похоже, время остановилось для тебя. В чём секрет?

– Скажу лишь главное, чтобы не утомлять тебя пространной речью, – отвечал тот после слов приветствия. – Нужно жить в гармонии с природой, частью которой мы являемся, во внутренней гармонии между телом, духом и разумом, а также соблюдать во всём ту меру, которой учил великий Сократ. К сожалению, лишь с годами приходишь к пониманию простых вещей. Иначе – кто знает? – на моей голове была бы такая же густая шевелюра, как и у тебя, дорогой друг.

– Превосходство в густоте волос над таким учёным, как Зенон, – последнее утешение для последнего из софистов, – рассмеялся Эпаминонд. – Но расскажи о себе.

– Я побывал в горном Эпире; едва не уничтоженный снежной бурей, перевалил величественный в одеянии своих скалистых отрогов Пинд, и попал в благодатные равнины Фессалии. Долго оставался я в городах орошаемой Пенеем Темпейской долины, особенно Лариссе. Обучал детей, наставлял молодёжь, дискутировал с местными философами. Остался бы там и дальше, но учёные мужи, отчаявшись одолеть меня в диспутах, прибегли к обычному для низких людей способу – навлекли на меня гнев тирана Ясона. Я осуждал его стремление распространить свою власть на всю Фессалию.

– Ясон – добрый друг Пелопида, – вставил Эпаминонд.

– Пусть благородный Пелопид утешится тем, что его приятель – не худший из тиранов. Мне пришлось укрыться в Фарсале, приверженном Спарте. Но неприязнь фарсальских олигархов к Ясону ещё не делала их моими друзьями. Недолго занимался я там врачеванием. Добродетельнейший из граждан Фарсала, Полидамант (Эпаминонд кивнул: наслышан об этом достойном человеке), предупредил, что друзья Спарты точат на меня ножи. Узким Фермопильским проходом, где отвесные склоны гор нависают над морем, ушёл я в Локриду. Триста спартанцев[96]96
  Намёк на подвиг трёхсот спартанских воинов во главе с царём Леонидом, в 480 г. до Р.Х., защищавших Фермопильский проход от персидских войск.


[Закрыть], к счастью, не преградили мне путь, и я благополучно – если не считать того, что побывал в лапах разбойников, – прибыл в Навпакт.

– Как же ты освободился? Разбойники в тех местах очень жестоки.

– Главарь решил, что добыча я никудышная, расстроился и велел меня убить. Пришлось запорошить глаза малому, который вёл меня сбрасывать со скалы, порошком из злого индийского перца. Трубочка с этим зельем всегда зашита в складках моего хитона. Лёгкое дуновение в лицо – и даже Геракл надолго выйдет из строя! Так я и ушёл. В Навпакте мне дважды удалось помочь праведным сторонам выиграть судебные процессы. Вознаграждения хватило на путешествие в Сицилию. Около года жил в Сиракузах и чуть не стал приближённым тирана Дионисия. Пришлось бежать – на этот раз от милости повелителя – кстати, самого умного и просвещённого из всех встреченных мною. О, этот человек умеет извлекать пользу из науки!

– Чем же ты привлёк его внимание?

– Сущей безделицей. Дионисий время от времени устраивает соревнования баллистиариев, благодаря чему стены Сиракуз защищены лучшими метательными машинами в Элладе. Забавы ради я принял в нём участие и победил. Это была моя ошибка – тиран тут же предложил строить для него катапульты и баллисты. Но именно в те дни я пришёл к окончательному решению – никогда не создавать больше орудий войны и не делать ничего, что питало бы войну. Дионисий крайне неохотно, но всё же отпустил меня, рассудив, что насилием отпугнёт других учёных, стремящихся к его двору. Корабль доставил меня в Киллену, а оттуда через плодородные низменности Элиды, вдоль северных отрогов горных хребтов, отделяющих Ахайю от суровой Аркадии, через Истм пришёл я в Фивы.

Незамысловатый ужин подходил к концу.

– Достойно удивления, Зенон: ты, умеющий предсказать урожай по расположению звёзд, выразить в числах и линиях будущий храм, крепость или корабль, знакомый с тайнами вавилонских и египетских магов, странствуешь, зарабатывая на жизнь случайным делом в суде или врачеванием. Твоё же место – подле достойного просвещённого правителя или в совете демократического полиса[97]97
  Полис – город-государство.


[Закрыть]!

– Что ж удивительного? Вот ты, Эпаминонд, стал одним из самых влиятельных людей в Фивах. Но в этом большом и старом доме, жилище твоих предков, я вижу ту же скромную обстановку, что и много лет назад. И тех же двух немолодых слуг – их сил не хватает, чтобы наполнить жизнью эти гостеприимные стены, навести порядок в заросшем саду. Почему ты не окружил себя роскошью и богатством, Эпаминонд?

– Мне это не нужно.

– То государство слабо, где народ живёт в нищете, а начальники – в богатстве.

– Но признайся, далеко не все вожди демократии забывают о себе на службе государству?

– Ты прав. Кто-то ищет богатства, кто-то славы. Я служу отечеству не ради славы, не ради богатства, а из любви к родине и желания увидеть её на вершине почёта и могущества. В этом я вижу свой собственный успех.

– Иными словами, ты сам награждаешь себя – сознанием исполненного долга, границ которому не признаешь. А ведь это – особая форма честолюбия. Самая сильная. Не кажется ли тебе так?

– Вижу, ты готов побить любого софиста его же собственным оружием. Но если и так... что это? Упрёк в честолюбии?