Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

V

– Нельзя быть демократом в городе и тираном в собственном доме! – Глаза Ксении полыхали, по щекам разлился румянец.

Пелопид же был менее всего склонен обращать внимание на красоту дочери:

– А ты в свою очередь злоупотребляешь демократическими принципами в личных целях. Отвергла шестерых женихов подряд! Тебе уже девятнадцать, скоро в городе не останется достойных молодых людей, рискующих просить твоей руки!

– Я не стремлюсь замуж, мне вполне хватает любимого дела!

– Медицина не заменит тебе мужа и детей. Кроме того, подумай о младшей сестре – она не может устроить свою судьбу прежде тебя.

– София ещё слишком мала.

– Всё же я очень хочу, чтобы ты определила избранника к моему возвращению из Фессалии.

– Когда это будет?

– Думаю, месяца через два.

– Ты всегда говоришь: «Через два месяца». А исчезаешь на полгода, – вздохнула Ксения, – буду просить Геру Великую и Афродиту быть милостивыми ко мне.

Девушка сдержала обещание:

– О, величественная супруга Зевса, – молила она богиню в сумраке храма. – Я люблю, но все – и люди, и обстоятельства – против моей любви. Только в твоих силах помочь мне, только ты способна божественной волей связать меня узами брака с любимым...

* * *

Тем временем небольшой, но прекрасно обученный и вооружённый отряд Пелопида шёл к Фессалии. Ферский тиран Александр, зять покойного фессалийского правителя Ясона, стремился прибрать к рукам все города этой области. Мало того, что при слове «демократия» он скрежетал зубами, но ещё тяготел к Афинам, чего Фивы терпеть не могли. Поэтому ответ на просьбу демократических городов Фессалии о защите был молниеносным – Пелопид выступил в поход прежде, чем их объединённое посольство двинулось в обратный путь.

Александр Ферский между тем находился в Малее, откуда с недобрым интересом следил за развитием событий в соседней Македонии, где цари сменяли один другого с быстротой прямо-таки неприличной: Эроп, Павсаний, Аминта III... всех не припомнишь. Сейчас на престол вступил Александр II, но молодая мачеха нового царя, честолюбивая Эвридика, сочеталась браком с авантюристом Птоломеем Алоритом; молодожёны открыто усиливают свою партию, короткая передышка вот-вот закончится...

Александр Ферский – весь внимание, он полностью поглощён происходящим, так как в выгодный момент намерен активно вмешаться в македонские дела. Тем неожиданнее оказалось появление грозного Пелопида.

Тиран был застигнут врасплох. Покорно выслушал он требования гонцов победоносного фиванца немедленно прибыть к нему в только что захваченную Лариссу...

* * *

– Откуда я мог об этом знать? – Пелопид так махнул рукой над лежащими на столе свитками, что те с шуршанием посыпались на пол. – Города Фессалии лишь просили защитить от тирана их независимость, не больше. Но граждане обвиняют Александра в том, чего не позволит себе ни один варвар.

– Ты принял тирана за обычного человека, только злого, – ответил Исмений, его эпистолярий, – и ошибся, как все мы. Он чудовище.

– Вот именно. Я же тоном доброго Ментора[116]116
  Ментор – учитель Телемаха, сына легендарного Одиссея. В переносном смысле – педантичный и скучный наставник.


[Закрыть] рассказываю этому людоеду, каким мягкосердечным и снисходительным к своим подданным должен быть правитель. Как, должно быть, смеялся надо мной Александр после! Исмений, где были раньше все эти пергаменты, таблички, папирусы?

– Я хотел собрать их побольше, чтобы образ тирана предстал в свете более ярком.

– Вот хотя бы это письмо. Здесь сообщают, что копьё, которым тиран умертвил своего дядю Полифрона, он назвал Тихоном[117]117
  Тихон – бог удачи.


[Закрыть], велел поклоняться ему и приносить жертвы! Или это: злодей закопал в землю живьём девять человек, вымогая у них деньги! Этому невозможно поверить! Теперь я поговорю с ним иначе. Лишу власти над Ферами, а затем предам суду по всем правилам...

Александр Ферский, обычно наглый и высокомерный, умел придать своему лицу выражение невинности и даже наивности; в глубине души, когда страх перед грозным фиванцем прошёл, он потешался над речами Пелопида. Сполна наделённый хитростью и коварством, он почитал эти качества за силу и опасался лишь того, кто был наделён ими в ещё большей мере. Но на этот раз Александр был испуган не на шутку: Пелопид готов раздавить его, как зловредное насекомое, и вовсе не из-за отказа поделиться. Логика фиванца была непонятна, а потому внушала страх...

– Встань! – резким окриком поднял беотарх упавшего на колени тирана. – Я не азиатский деспот, а ты не раб!

– Как быстро готов унизиться тот, кто привык унижать других! – заключил эпистолярий, когда Александр Ферский, кланяясь и пятясь, оставил комнату.

– Готовь судебный процесс, – потребовал тяжело дышавший Пелопид. – Пусть вся Фессалия видит торжество справедливости!

Александр не стал дожидаться, пока фиванцы осуществят свои благие намерения, и под утро бежал из города вместе со своими телохранителями.

Пока беотарх и эпистолярий упрекали себя в непростительном благодушии, прибыло новое посольство – на этот раз из Македонии, где всё-таки вспыхнула гражданская война. Силы противников оказались примерно равными, и враждующие стороны прибегли к помощи фиванского беотарха, дабы избежать затяжных безысходных боевых действий.

Пелопид оставил Исмения устраивать согласие среди свободных от власти тирана фессалийских городов, а сам отправился в роскошную долину Лудия мирить врагов.

Целый месяц беотарх убеждал, заставлял и уговаривал Птоломея Алорита отказаться от борьбы, прежде чем удалось добиться хрупкого мира. Впрочем, Пелопид быстро нашёл способ укрепить его – потребовал по тридцать заложников от каждой из враждующих сторон, юношей и мальчиков знатнейших родов Македонии.

– Ты же, царь, в подтверждение своих добрых намерений, – настоятельно предложил Пелопид Александру Второму, – отправь со мной своего младшего брата Филиппа...

Юный царевич, чьё эллинское образование и охотничьи забавы были прерваны войной, быстро собрался в дорогу.

На обратном пути беотарх забрал с собой Исмения с остальными войсками – в Фессалии покой, тиран Александр запёрся у себя в Ферах и не показывается из-за стен.

– Думаю всё же, что этот негодяй замышляет новую пакость, – высказал своё мнение эпистолярий, поздравив Пелопида с очередной, на этот раз дипломатической победой.

В Фивах ждали неприятные новости: демагог Менеклид без передышки нападал на отстранённого от дел Эпаминонда, а его подручные Андроник и Каллий умело обрабатывали общественное мнение. Все неудачи, вплоть до плохой погоды сваливались на правительство.

Заговорщики решили также вырвать из лагеря демократов влиятельного Харона, для этой цели победа, одержанная им в небольшом кавалерийском бою, раздувалась в глазах толпы до размеров главного события войны.

Возвращение Пелопида, добывшего новую славу родному городу, заставило противников временно отступить и изменить тактику, а Харон сумел не поддаться проискам Менеклида...

– Я был растерян, я не мог постигнуть разумом, как те самые толпы людей, что приветствовали нас после битвы при Левктрах, рукоплескали после лаконского похода, пошли за ничтожными демагогами, поверив их громким и пустым обещаниям! Как вовремя ты вернулся, – приветствовал друга Эпаминонд. – Я думаю, царевича Филиппа и его спутников можно разместить в моём большом пустом доме. Выращу его настоящим правителем и другом Фив.

– Но у тебя обитает этот спартанский мастер меча, Эгерсид.

Эпаминонд вздохнул:

– Ты не представляешь, какими сильными оказались его руки!

– Отчего же, хорошо представляю. Так на что употребил он силу рук?

– Выдавил решётку вместе с каменной кладкой да и был таков. Стража услышала шум, обнаружила побег и бросилась в погоню. К счастью, полемарх заблудился в незнакомых улицах, и его перехватили у городской стены. Тем не менее Эгерсид отобрал копьё у одного из преследователей и крепко отлупил наших вояк древком, прежде чем был опутан рыбацкой сетью. Теперь пленник содержится в подвальной камере, так что помехой македонскому царевичу он не будет.

– Зайду его навестить. Ты всё ещё возлагаешь на Эгерсида надежды?

– В любом случае нам не найти для Спарты правителя разумнее и благороднее.

– Что ж, готовься принимать гостей.

Стены старого дома наполнились молодыми голосами и весёлым шумом – юный Филипп и четырнадцать его спутников осваивали новое жилище.

Эпаминонд для ухода за такой оравой нанял новых слуг в помощь старым и всерьёз занялся образованием юных македонских аристократов. Времени теперь было достаточно: от государственной службы он свободен, а Менеклид прекратил нападки.

Фивы бурлили – Пелопид возбудил судебное дело против Менеклида о незаконности увековечения подвига Харона на картине в храме Зевса. Дорого обошлась демагогу попытка вбить клин между демократами: суд приговорил его к штрафу в три таланта[118]118
  Три таланта – около 90 кг.


[Закрыть] серебра, обязав заплатить в месячный срок. В противном случае осуждённому грозило лишение должности беотарха и даже изгнание.

Судебный успех праздновали необычно – в лишённой окон подвальной камере Эгерсида, оборудованной как можно удобнее для заключённого.

Удивлённый полемарх слушал за ужином откровенный рассказ Пелопида о перипетиях фессалийской и македонской политики…

– Рассею твоё недоумение, Эгерсид, – вставил Эпаминонд, – рано или поздно ты выйдешь отсюда, и тогда мы вместе будем создавать новую Элладу. Лучше раньше: уже сейчас мы выпустим тебя из камеры, если ты обещаешь отказаться от побега.

– Напротив, убегу при первом удобном случае. Обещаю лишь, что при этом никто не будет убит или серьёзно ранен, – ответил пленник. – Ты же, Пелопид, напрасно дат передышку Александру Ферскому. Скоро он доставит вам новые неприятности.

Эгерсид оказался прав – очередное фессалийское посольство не замедлило пожаловать в Фивы. Пелопид и Исмений вновь собрались в дорогу – на этот раз без войска. Силу пехоты и конницы должны были заменить их собственный авторитет и могущество объединённых городов Беотии.

Расчёты не оправдались. Александр Ферский и не думал прибыть в Фарсал, куда Пелопид вызвал его для объяснений. Зачем, если теперь он располагает отличным наёмным войском и поддержкой Афин, куда отправлено столько золота?

Беотарх понял, что тиран признает лишь язык силы, и решил набрать войско здесь же на месте – наёмное, так как прибегать к ополчению, считал он, нужды не было. Исмений предложил установить афинские нормы оплаты – шесть прожиточных минимумов в день, но собранной городами суммы при этом хватало лишь на полумесячное содержание тысячи пехотинцев и сотни всадников. Борьба же с противником требовала, по расчётам Пелопида, не меньше месяца, и плату было решено сократить вдвое.

Первый же смотр доказал пагубность такой экономии: на военачальников из строя смотрело немало хитрых рож проходимцев, решивших, что с этими полководцами удача не убежит, а значит, хорошие грабежи обеспечены. Были те, кто не знали иной жизни, кроме военной, но по своим качествам не подошли тому же Александру. Но больше всего было тех, кто питал стойкое отвращение к любому производительному труду.

Немногие могли порадовать командиров крепким телосложением и надёжным оружием; панцирей едва хватало на первую шеренгу фаланги, а недостаток в копьях удалось восполнить только за счёт скудного фарсальского арсенала.

Неподалёку от строя волновалась и живо обсуждала происходящее внушительная толпа – семьи наёмников и увязавшиеся за ними женщины.

– Таких людей будет тем больше, чем дольше длится война в Элладе, – заметил Немений, когда Пелопид высказал всё, что думал о представших перед ним вояках и запретил женщинам и детям следовать в поход за главами семейств.

Выступать следовало немедленно – каждый день пребывания подобного войска на месте грозил ему всё более глубоким разложением. Да, идти на Феры с такими силами – дерзость. Но для тирана дерзость ещё большая – пытаться дать бой в поле самому Пелопиду. Он запрётся в городе, и тут следует ожидать восстания возмущённых его правлением граждан... Рискованный замысел осуществить не удалось – помешали вестники из Македонии, семеро усталых, голодных и... очень знатных путников.

– Птоломей нарушил клятву, – сообщили они беотарху. – Во время охоты предательским ударом копья он прервал жизнь нашего царя Александра Второго! Коварная Эвридика помогла ему провести своих людей в охрану монарха. Враждебные партии собирают силы, в долинах Македонии готова вспыхнуть гражданская война!

– Вновь повезло ферскому тирану! – вспомнил беотарх слова Эгерсида и повёл наёмников на соединение с войсками сторонников убитого царя. Противник не противодействовал манёвру, хотя и мог бы.

– Птоломей проявил нерешительность и проиграл, – сделал вывод Пелопид, когда объединённые силы получили подавляющее превосходство над войсками цареубийцы в пехоте при некотором преимуществе в кавалерии.

– Свою решительность он, к сожалению, уже доказал, – возразил Исмений. – Здесь что-то другое, но не могу понять, что...

Всё стало ясно чуть позже, когда в ночь перед битвой наёмники Пелопида в полном составе ушли к противнику!

Остались только сотня верных фессалийских всадников, связанные командиры, не пожелавшие перейти к врагу, да тела нескольких убитых, тех, кто пытался удержать изменников силой оружия.

– Дорого же обходятся дешёвые армии! – сокрушался Исмений. Беотарх изрыгал проклятия, призывал гнев богов на головы изменников, валил их палатки, топтал брошенные в спешке пожитки. Едва он стал успокаиваться, как македонский конник взял Пелопида за локоть:

– Взгляни, фиванец.

К лагерю, растянувшись неровной линией поперёк долины, неспешно приближалась фаланга. Его фаланга! К правому крылу боевого строя примыкала тёмная масса конницы, впереди шагали группы легко вооружённых пехотинцев и лучников.

Беотарх оглянулся: лагерь похож на растревоженный муравейник, но паники нет. Напротив, лица македонских воинов преисполнены суровой решимости. Эти будут биться! Прикинул расстояние до наступающего противника: замысел боя явился мгновенно, словно в озарении.

– Пусть враг атакует нас кавалерий, – загремел голос Пелопида, – разобьём её, а эти, – указал он на нестройные ряды наёмников, – для нас не противники!

Всадники цареубийцы между тем и не думают менять аллюр коней; напротив, сдерживают их, стараясь не терять связи с медлительной пехотой. Видно, непрост Птоломей Алорит!

Тогда нужно решаться самим.

– Я отсеку часть правого фланга монолита вместе с конницей, – объяснял он новый замысел македонцам, – и буду держать своей сотней пехоту столько, сколько смогу. Вы же тем временем сокрушите конницу врага!

Сигнальные трубы так и не прозвучали. Строй противника вдруг остановился, от него отделилась группа и направилась туда, где стоял со своими фессалийскими всадниками Пелопид. Вместо копий кавалеристы держали в руках оливковые ветви, знаки мира. Не доезжая шагов пятидесяти, они остановились, и лишь один продолжил путь – тот, что был облачен в роскошные доспехи и восседал на белом длинногривом коне. Вскинув правую руку с открытой ладонью, он легко соскочил на землю, снял украшенный плюмажем шлем и, держа его на сгибе левой руки, предстал перед Пелопидом.

– Приветствую тебя, устроитель мира меж городами Эллады. Ты здесь, а значит, уже победил, – с этими словами Птоломей Алорит извлёк из ножен свой обоюдоострый меч и протянул его эфесом вперёд.

Беотарх был изумлён настолько, что молча принял оружие.

– Прошу тебя о мире, – продолжал возлюбленный коварной Эвридики, – и клянусь сохранить престол Македонии для братьев покойного паря, клянусь передать его им, только им и никому иному! Пусть светлые боги-олимпийцы услышат мои слова. И ещё я клянусь, что Фивы приобрели верного друга и союзника, со всеми его силами. В подтверждение этих слов отдаю тебе в заложники своего сына Филоксена, а с ним – пятьдесят моих приближённых, согласившихся разделить с юношей его участь.

– Постой, – прервал его Пелопид, – повтори всё это ещё раз и громко перед друзьями покойного монарха!

Непрост, непрост был Птоломей Алорит!

Вечером недавние противники встретились на полевом пире.

– Как тебе удалось так быстро переманить моих наёмников? – спросил беотарх одетого с царской роскошью правителя Македонии.

– Я узнал, что ты собираешь войско для наказания Александра Ферского, – ответил тот, словно делясь секретом с близким другом, – и велел нескольким десяткам своих сторонников завербоваться на всякий случай. Как видишь, он, этот случай, не замедлил явиться: мои люди сделали своё дело ещё на марше.

– Всё тот же победоносный осёл, груженный золотом, – пробормотал Пелопид и добавил вслух: – Я не хочу прощать измену, Птоломей. Понимаю, эти люди служат тебе, но... Семьи многих изменников остались в лагере близ Фарсала.

– Мне нет никакого дела до их семей. – Глаза Птоломея светились радостью человека, сумевшего угодить удачным подарком дорогому другу...

* * *

– Нет, Пелопид, мне не по душе мстить женщинам и детям за измену мужей и отцов, – говорил Исмений, глядя в сторону Фарсала.

– Мне тоже. Да я и не собираюсь мстить этим несчастным. Но как только они окажутся в наших руках, появятся их мужчины, а уж им-то я объясню, что изменять нехорошо.

Небольшой конный отряд (остальных всадников беотарх отправил в Фивы, как стражу Филоксена и других заложников) двигался шагом по каменистой дороге. Не было ни разведки, ни охранения; к чему они на земле дружественной Фессалии? Тем более горькое недоумение пришлось испытать, когда у самых городских стен пехота, построенная «живым коридором» для торжественной встречи, вдруг изготовилась по-боевому, нацелив копья на Пелопида и его спутников. Одновременно кавалерия перекрыла путь как вперёд, так и назад.

– Прочь с дороги! – крикнул побагровевший беотарх кавалерийскому командиру. – Перед тобой фиванские послы в Фессалии!

– Пелопид и Исмений! Именем моего повелителя, правителя Фессалии Александра требую сдать оружие и следовать за мной.

Пелопид погладил шею коня, овладевая собой:

– Ну, ну... похоже, за время нашего отсутствия в Фарсале кое-что изменилось. Что ж, веди нас, мальчик. Далеко пойдёшь, если путь твоего повелителя не окажется много короче, чем ты думаешь...

Александр Ферский облюбовал под резиденцию здание Народного собрания, самое большое в городе. Расторопные слуги тащили в обиталище тирана утварь из домов богатых граждан, обставляя покои согласно его желаниям. Фарсал, как поняли фиванцы, был захвачен внезапным ночным налётом. Изменники открыли ворота, а кавалерийский отряд Александра скрытно подошёл и к назначенному времени ворвался в город. Снова победоносный осёл, груженный золотом.

Тиран встретил Пелопида и Исмения, развалившись на самом настоящем троне, облачённый в пурпур и с царской диадемой на голове. Беотарх смерил псевдо-царя презрительным взглядом:

– Немедленно сними царскую диадему, освободи схваченных гобою людей и готовься предстать перед объединённым судом граждан Фессалии!

– И это всё? – Непреклонность пленника глубоко задела Александра; казалось, победитель Пелопид предъявляет безоговорочные требования побеждённому. – Запомните вы оба: перед вами Александр, повелитель всей Фессалии! Я не боюсь ваших угроз, мне не страшны Фивы, так как теперь могу выставить войско не меньше вашего. Кроме того, есть ещё Афины и Спарта!

– Вижу, далеко зашёл ты в своём безумии. Напрасно надеешься, что кто-то спасёт тебя от суда и возмездия!

– Пока я сам творю суд и возмездие. Не далее чем сегодня вы убедитесь в справедливости правителя Фессалии и увидите, как умеет он мстить своим врагам!..

Ипподром был заполнен так, что можно было подумать, будто граждане Фарсала решили полюбоваться конными состязаниями, своим любимым зрелищем; но мрачные лица и непривычная тишина убеждали в иной причине столь представительного собрания граждан.

– Встать! Слава Александру, повелителю Фессалии! – прокричали наёмники, чьи подразделения были умело рассредоточены в массе фарсальцев. На специально оборудованном возвышении полыхнул пурпуром плащ тирана, засверкала позолота доспехов его телохранителей. Несколько рабов внесли туда же клетку из толстых железных прутьев с заключённым в неё человеком.

«Кто это, кто это?» – прошелестело в рядах граждан.

– Беотарх Пелопид! – ахнул кто-то, узнав в остриженном овечьими ножницами узнике того, чьи слова и авторитет стоили целого войска.

– Конец тирану, фиванцы не простят ему унижения своего героя, – говорили одни.

– Тиран показал, что готов на любое преступление ради удержания власти, – говорили другие.

Наёмники засновали среди фарсальцев, успокаивая лёгкое волнение. Трубы возвестили начало суда – или судилища. Пелопид, сжав толстые железные прутья до боли в пальцах, дивился издевательству над правосудием. То, что он видел и слышал, ужасало. Даже несмотря на глумление над ним самим пленный беотарх продолжал воспринимать Александра Ферского пусть как плохого, порочного, заблудшего, но человека. Лишь сейчас он понял, что имел дело с самым настоящим чудовищем.

Один из отцов города, известный и уважаемый, обвинялся в хищении пяти талантов серебра и отказе вернуть названную сумму правителю. Пелопид не сомневался, что на самом деле вина несчастного состоит в обладании некоторым состоянием, его-то и хотел заполучить тиран!

Строители ипподрома хорошо разбирались в акустике, и слова обвиняемого были слышны всем:

– Я не нуждаюсь в оправдании на твоём судилище, Александр. Каждому ясно, зачем ты возвёл всю эту нелепицу обвинений. Не видать тебе, злокозненный, моих денег! Я жалею лишь... – Тяжёлый удар стражника прервал речь старика, свалив его наземь.

– Приговаривается к смерти! – торжественно объявил глашатай волю тирана.

Ипподром будто издал тяжёлый вздох – те, кто питал хотя бы слабые надежды на подобие справедливого суда, простились с заблуждениями.

Проворные люди в бурых хитонах подскочили к осуждённому; ловко обрядили его в медвежью шкуру, поставили на ноги и исчезли с поля так же быстро, как и появились.

Фарсальцы замерли в тревожном недоумении: к чему бы этот маскарад? Но вот четверо рабов вывели по паре злобных молосских псов, и ужас сковал людей холодным оцепенением так, что все услышали утробный рык атакующих молоссов и зловещий смех тирана, предваривший вопль приговорённого к ужасной гибели.

Первым опомнился узник в клетке, и голос его раскатисто загремел над ипподромом:

– Ты сам позаботился о свидетелях твоих кровожадных преступлений, ничтожный тиран! Клянусь тебе, несчастный мученик, клянусь вам, граждане Фарсала, злодея постигнет достойная кара!

Александр вскочил, вырвал копьё из рук ближайшего телохранителя, захлёбываясь криком ярости размахнулся, чтобы поразить узника сквозь прутья клетки. Один из приближённых тирана стремительно рванулся с места, успел задержать вооружённую руку:

– Молю, не делай этого, повелитель. Через несколько дней здесь будет вся фиванская армия с Эпаминондом во главе!

– Боитесь, черви? – бесновался Александр, но копьё всё же отбросил, а клетку с пленным беотархом велел унести.

Воины потащили дребезжащее сооружение к запряжённой парой волов повозке, и Пелопид не видел, как псы-людоеды пожирали кровавые останки верного сына города, как затравили следующих приговорённых, на этот раз зашитых в шкуры кабанов. Судебные документы оказались в руках тирана, и теперь он беспощадно мстил всем, кто посмел подать на него письменную жалобу.

Целых три десятка несчастных были закопаны по самые шеи, и по их головам с гиканьем промчались конники тирана. Трещали черепа под тяжёлыми копытами, летели брызги живого мозга, истошно кричали люди, ржали лошади...

Александр хотел ужаснуть людей и преуспел в этом, но одновременно возбудил такую ненависть к себе, что, казалось, весь воздух города густо напоен ею. Вечером он посетил театр и, понимая толк в постановке трагедий, воздал должное «Троянкам» Эврипида:

– Ухожу... Страдания Гекубы и Андромахи[119]119
  Гекуба и Андромаха – героини трагедии Эврипида «Троянки».


[Закрыть] растрогали меня... нет, нет, оставайтесь, и пусть артисты не портят свою игру из-за моего ухода; она великолепна. Пелопида же отправьте в Феры. Повозите по улицам в клетке, пусть все видят, как я смиряю даже таких грозных врагов. Затем поместите в подземелье моего замка. Доступ к узнику не ограничивайте: страдания беотарха должны поучать...

* * *

Жители Фер толпами спешили на главную городскую площадь: ещё бы, глашатаи объявили, что там выставлена клетка с самим беотархом Пелопидом. Удивляйтесь силе нашего повелителя и восхищайтесь ею!

Знал бы Александр, какую хитрость готовит этот облачённый в мешковину гигант; он дождался, когда площадь как следует заполнится людьми, потом набрал в грудь воздуха побольше и легко перекрыл голоса глашатаев:

– Радуйтесь, граждане Фер! Недолго осталось вам терпеть безумства тирана, раз я сижу в клетке перед вами! Фивы уже снаряжают войска, и скоро вместо меня здесь будет сидеть ваш преступный повелитель!

Горожане, поразмыслив, всё же воздержались от ликования. Действительно, из-за выходок Александра беотийские войска вот-вот вломятся в Фессалию, но ведь именно их, а не кого-нибудь, заставит в первую очередь взять в руки оружие тиран!

Пелопид и не догадывался, насколько он был близок к истине: Народное собрание проголосовало за поход, едва известие об оскорблении беотарха и эпистолярия пришло в Фивы. Эпаминонд убеждал граждан назначить командующим его, но Менеклид ещё оставался беотархом, а Каллий и Андроник позаботились, чтобы его сторонники орали громче других. В результате Эпаминонду пришлось вернуться к занятиям со своими учениками, а командование разделили два молодых военачальника, отличавшихся больше энергией и честолюбием, чем рассудительностью и ответственностью.

Александр Ферский был не на шутку встревожен: бравада бравадой, а надеяться он может только на своих наёмников. Ополчение фессалийских городов, ещё недавно демократических, не будет сражаться за него, это ясно. Отсидеться за крепостными стенами? Не менее опасно: с приближением фиванских войск охлос взбунтуется. Но... неужели он, Александр, не сумеет обернуть себе на пользу тёмные, неосознанные стремления охлоса?

– Вот что, – изогнув бровь, глянул тиран на своих приунывших помощников, каждому из которых был вверен в управление какой-либо фессалийский город, – вы должны немедленно подготовить списки самых богатых людей ваших городов, исключив из них лишь немногих безусловно преданных нам граждан, а остальных обвинить в измене и казнить.

Имущество и деньги казнённых от моего имени раздать охлосу, устроить раздачу вина, угощение и увеселения.

– Вряд ли вырученные средства позволят долго кормить всех бездельников и неумех, – заметил один из наместников.

– Но и фиванцы не каждый день в поход ходят, – ответил Александр; он был доволен своим решением.

Эконом замка ферского тирана ухмылялся, глядя сквозь решетчатую дверь на заключённого в крохотную камеру Пелопида:

– Вот видишь, как быстро забыли твою демократию фессалийцы. Стоило только побренчать около их ушей серебром богатых горожан.

– Александр играет на низменных чувствах людей и всячески поощряет их, благодаря этому и существуют тирании. Но низменные чувства способны объединить банду разбойников, а не армию победителей. Нет, тиран далеко не так умён, как представляется вам, его слугам. Напротив, он глуп. Сам рассуди: Александр опять казнил сотни ни в чём не повинных граждан Фессалии, а меня, своего злейшего врага, до сих пор щадит. Между тем я расправлюсь с ним сразу, как только обрету свободу!

– Хочет, чтобы я в приступе горячей ярости лишил его жизни, – прошептал Александр, когда сведения о речах Пелопида достигли его лагеря на северном берегу Энипея, где меж Фарсалом и Ферами течение реки делало крутой поворот, – и тогда фиванцы действительно уничтожат меня. Нет беотарх, так не будет, – и запретил свободные посещения узника.

Тиран не ощущал настоящей угрозы – фиванское войско насчитывает всего две тысячи бойцов, у него же только здесь, в лагере, в три раза больше. Да и командование противника на этот раз не отмечено печатью военного гения: стоило Александру перекрыть достаточными силами главные пути, как оно тут же прекратило продвижение в Фессалию.

Тиран приказал не допускать столкновений, чтобы не дразнить Фивы и в то же время представить его действия населению подвластных городов как крупный военный успех.

– Это лишь начало, – заметил Пелопид, когда ему сообщили о нерешительности фиванских войск. Тирана ждут нелёгкие времена, а вместе с ним и вас, его слуг.

Свободные посещения были прекращены, и узник был немало удивлён, увидев однажды возле решётки своей камеры высокую тонкую женскую фигуру, с головы до ног окутанную дорогим лёгким покрывалом.

Высоко же было положение таинственной гостьи, если одного жеста изящной, сверкнувшей кольцами и браслетами руки оказалось достаточно, чтобы удалить мрачных стражей!

– Приветствую тебя, благородный Пелопид, – в голосе женщины прозвучала печаль.

– Привет и тебе, благородная... Фива, дочь моего друга Ясона и жена моего врага Александра!

– Ты узнал меня? – Покрывало упало, явив в неровном свете факела прекрасные черты.

– Скорее, догадался. Ты была ещё девочкой при нашей последней встрече. Как радовался бы твоей красоте мой друг Ясон и как скорбел бы о твоей участи!

– Сейчас речь идёт о твоей участи. Что стало с тобою, Пелопид!

– Я готов претерпеть и не такое, лишь бы твой муж стал ещё ненавистней богам и тем вернее погиб!

– Некоторые стражники преданы мне, но даже они не рискнут снять цепи с твоих рук и ног, – Фива подошла вплотную к решетчатой двери, – эти оковы не пускают тебя к жене и детям... Как я понимаю тоску твоей жены по тебе, как жаль мне её!

– А мне жаль тебя, если ты без оков на руках и ногах всё ещё остаёшься с Александром!

– Он очень хитёр и жесток. Даже мой отец не смог разглядеть его. Первая же попытка освободиться будет стоить жизни всех, кто мне дорог. Но время придёт, придёт... – голос женщины вдруг зазвучал с ненавистью.

– Не позавидую человеку, обидевшему дочь великого Ясона, – молвил Пелопид, глядя в сухое пламя её глаз.

– Обидевшему? Знаешь ли ты, что эта тварь растлила моего младшего брата Ликофрона и теперь тешит свою похоть, валяя на ложе великого Ясона его дочь и сына одновременно?

Чувства Фивы словно прорвали мощную плотину, слёзы брызнули из её глаз.

– Ты должна быть сильной, девочка. – Рука Пелопида осторожно гладила волосы прильнувшей к решётке женщины.

– Хочешь, я устрою побег?

– Нет, благодарю. Тиран или отпустит, или убьёт меня. Тогда я остаюсь победителем...

Беотарх задумчиво присел на лежавшую в углу камеры солому; несчастные дети Ясона... Но что происходит в Беотии? Неужели победоносные фиванские войска так и будут нерешительно топтаться перед наёмниками тирана? Предпримет ли что-нибудь Эпаминонд, наконец? Он не мог знать о событиях в Фивах, чуть было не сыгравших роковую роль в его судьбе.