Текст книги "Красные плащи"

Автор книги: Вадим Щукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

Демагог Менеклид, осуждённый на крупный штраф, не смог собрать нужную сумму и решил поправить дела путём... восстания. К счастью для Пелопида, мятеж был быстро подавлен; Менеклиду и некоторым его сторонникам, в том числе Андронику и Каллию, удалось бежать, остальные заговорщики были арестованы. Не прошло и трёх дней, как Эпаминонд, избранный беотархом вместо Менеклида, выступил в Фессалию с четырьмя илами кавалерии, двумя синтагмами тяжёлой пехоты, а главное, со «священным отрядом», горевшим желанием вызволить из беды Пелопида. Кроме того, в особой шкатулке эпистолярия хранилось постановление Народного собрания об отстранении незадачливых военачальников, посланных наказать Александра Ферского, от должности. Они также должны были передать вверенные им войска Эпаминонду и заплатить в городскую казну штраф но десять тысяч серебряных драхм за плохое командование.

Во Фтиотиде, там, где начинают свой прихотливый бег своевольные воды Энипея, встретились два фиванских войска – одно, посрамлённое, возвращалось из Фессалии, другое, полное решимости, шло туда, где потерпело неудачу первое. Дальнейший путь в Фивы продолжили лишь два неудачливых командующих.

Александр Ферский, получив известие об отходе фиванских войск, прежде всего отпустил по домам призывной контингент – нечего зря тратить деньги, – а сам с постоянными отрядами наёмников направился к Фарсалу. Тиран чуть ли не торжествовал победу, и вдруг внезапное вторжение тех же фиванцев!

«Священный отряд», молниеносно сбив сторожевые охранения, расчистил дорогу коннице, и та хлынула северным берегом Энипея, отрезая тирана от его столицы – Фер. За нею, громыхая доспехами, шла тяжёлая пехота под командованием самого Эпаминонда.

Что сделает он сейчас – нападёт на Александра, прижатого спиной к готовому восстать Фарсалу, или, оставив заслон на берегах Энипея, обрушится на Феры, где томится закованный в цепи Пелопид?

Тиран не намерен допускать встречи друзей. Пять испытанных гонцов разными дорогами поскакали из его лагеря в Феры.

Кто-нибудь из них проникнет сквозь фиванские разъезды и доставит начальнику стражи приказ убить узника при угрозе освобождения. Словно прочитав мысли тирана (или перехваченное послание), Эпаминонд двинулся на север, угрожая другим городам – Краниону и Лариссе. Впрочем эти города и сами готовы восстать против Александра, открывают ворота перед фиванцами и усиливают их своими контингентами! Эпаминонд уже близ границ Македонии; правящий там Птоломей Алорит согласно договору обязан выступить на стороне Фив, что он и делает...

Проклятие! Александр Ферский бушует в своём шатре, сокрушая дорогую утварь. Фиванский мастер войны без боя лишает его владений и могущества, всего, ради чего пролито столько крови! Приближённые стараются не попадаться ему на глаза – в такие минуты тиран может всадить кинжал в живот любому, кто окажется рядом.

Приступ бешенства наконец закончился, и послы с масличной ветвью в знак просьбы о мире отправились в лагерь Эпаминонда.

Пелопид и Исмений, чисто вымытые, причёсанные и одетые в новые хитоны, до утра засиделись в палатке Эпаминонда.

– Всё же напрасно, напрасно заключил ты перемирие с Александром на целый месяц, – упрекал друга Пелопид. – Сейчас самое время покончить с ним навсегда!

– Эпаминонд хотел получить нас обратно живыми, – возразил Исмений, – иначе тирана бы уже не было в Фессалии, а может быть, и на этом свете.

– Ждать целый месяц!

– Гораздо больше, мой друг, – ответил Эпаминонд, – тебе надолго придётся забыть об отмщении тирану.

– Как?

– Сам прочти сообщение, полученное мною вчера к исходу дня, когда вы были ещё пленниками Александра, – Эпаминонд извлёк из ларца свиток пергамента и протянул его Пелопиду.

Тот принялся его читать, шевеля губами.

– Здесь сообщается, что Афины готовят посольство во главе с Тимагором к царю Персии. Одновременно туда же собирается опытный спартанский дипломат Анталкид.

Действия Афин и Спарты, скорее всего, имеют совместный характер. Цель их – заключение с Персией договора, направленного своим остриём прямо на Фивы.

– Необходимо сорвать замысел врага! – воскликнул Исмений.

– У нас просто нет другого выбора, – поддержал его Эпаминонд и добавил то, что уже продумал заранее: – Мы должны как можно скорее отправить к царю наше собственное посольство. Возглавить же его надлежит тебе, Пелопид...

VI

– Всё это, конечно, поможет достигнуть успеха в переговорах, – заключил Анталкид, осмотрев браслеты, кольца, кулоны, ожерелья и диадемы, сверкающие сапфирами, изумрудами и диамантами. – Но вазы следует заменить.

– Почему? – удивился Поликрат, любовно гладивший один из великолепных сосудов, предназначенных в дар повелителю Персии. – Мне кажется, это настоящие произведения искусства.

– Здесь изображены сцены из Троянской войны. Троя же находилась в нынешних владениях царя, и напоминание о походе эллинов может вызвать у него мысли, нежелательные для Спарты...

Архонт с уважением взглянул на крупную, несколько оплывшую фигуру Анталкида. Знаток. Нет, не зря особым постановлением Герусия запретила ему участвовать в боях – слишком ценен для государства его талант дипломата. Всё, что говорит этот человек, весомо и неопровержимо, как мощь Спарты, и в то же время каким проникновенным, доверительным может быть его голос.

– Сюда же, – продолжал Анталкид, указывая на отдельную груду украшений попроще с камнями поменьше и помутнее, – следует добавить не менее пяти сотен золотых монет.

– Зачем так много? – удивлённо вскинул брови Поликрат.

– Деньги и драгоценности – мои воины. С их помощью я завоюю поддержку и расположение персидских сановников, их слуг, поваров, евнухов в гаремах... Они станут моими союзниками и невидимо помогут в переговорах. Подумай, так ли уж это дорого? Даже небольшая война с сомнительными шансами на успех будет стоить куда дороже.

Взгляни на это изделие искуснейшего сиракузского механика. Когда-то мне преподнёс его сам тиран Дионисий. Сегодня же я не жалею своего достояния ради отечества, – и он открыл отделанный серебром футляр локтя в два высотой.

Взору архонта явился дивный макет храма слоновой кости с золотым диском, разбитым на двадцать четыре деления и стрелкой на фронтоне.

– Что это?

Необыкновенная клепсидра, где стрелка приводится в движение хитроумным механизмом и указывает время. Она предназначена в дар Фарнабазу, могущественному сатрапу, по сути, владыке Малой Азии. Сокровища его несметны, и удивить этого человека трудно, – вздохнул Анталкид. – Он образован, не чужд наукам и искусству... хорошо бы подарить ему раба, умеющего слагать стихи, музыканта или ювелира. Но где взять такого в Спарте?..

– Кажется, я знаю, что делать! – воскликнул Поликрат, незаметно для себя испытавший силу воздействия знаменитого дипломата.

* * *

– Итак, почтенный Никерат, можешь считать, что пекарня твоя, я всё устроил, – Паисий благостно светился, сообщая приятелю радостную новость, – но только до времени сдай её в аренду, сам пока делами не занимайся: знаешь, господину Поликрату это не понравится.

– Ты настоящий друг! – Никерат в порыве восторга стиснул в объятиях щуплого эконома. – В счастливый день привёл тебя купец Мидон в этот дом! В счастливый день просил я его о таком человеке, как ты!

– Хозяин, – прошептал чуткий Паисий, уловив шаги архонта.

– Тиру ко мне! – бросил согнувшимся в поклоне слугам вошедший в мегарон Поликрат.

Яркая вспышка вдруг озарила память Никерата, спешившего исполнить приказание: купец Мидон рассказывал тогда страшную историю о юноше и византийской ламии, называя его каким-то вымышленным именем, а потом невпопад проговорился, единожды назвав настоящее, и это было имя Антиф!

Сын богатейшего торговца, да и по возрасту сходится, – конечно, это тот, к кому они с Тирой подбирались в Мегарах.

Архонт, расположившись в кресле, долго молчал, критически глядя на представшую перед ним женщину. Осунувшееся лицо, погасшие глаза. Мешковатый пеплос грубого полотна скрывает достоинства тела. Да и возраст уже не тот, чтобы услаждать плоть восточного владыки: где-нибудь в Согдиане, на окраине империи Ахеменидов[120]120
  Ахемениды – династия персидских царей.


[Закрыть], избалованному персидскому аристократу даже пятнадцатилетняя девственница кажется перестарком.

Зато, какая танцовщица! Именно в этом качестве она и будет подарена Фарнабазу.

Тира первой не выдержала долгого молчания:

– Что тебе ещё от меня нужно, господин?

– Я хочу предоставить тебе ещё один случай получить свободу и деньги. Ты располагала бы и тем, и другим уже сейчас, одержи мы победу при Левктрах. Тяжесть поражения велика, каждый, в том числе и ты, принуждён нести свою часть. Признай, я не заставлял тебя делать то, что ты не хотела, но два года сидения взаперти не способствуют женской красоте и силе.

Поликрат едва заметно поморщился: вместо того чтобы прямо объявить свою волю рабыне, он вынужден прибегать к объяснениям и даже обману. Но Тира должна произвести глубокое впечатление на видавшего виды персидского вельможу; так пусть же думает, что действует в собственных интересах...

– Я не смогу ещё раз соблазнить Антифа, – упрямо проговорила женщина, не поднимая глаз. – Он убьёт меня за обман и побег.

– Прекрати дерзить, неразумная. Дело иного рода. Ты будешь сопровождать Анталкида, нашего посла к царю Персии.

– В качестве кого, господин?

– В качестве танцовщицы и никого более. Пусть персидские вельможи наслаждаются твоим искусством – это поможет переговорам Анталкида. Как только они завершатся успехом, ты получишь свободу и золото прямо из его рук, на месте. Я составлю соответствующий документ, покажу тебе и вручу нашему послу. Но всё же советую тебе вместе с посольством проделать обратный путь до Эллады: одинокой красивой женщине, да ещё чужеземке, нелегко придётся среди варваров.

– А если я откажусь?

– Не советую.

– Могу ли я подумать?

– До завтрашнего утра...

Отказ, догадывалась Тира, означает наказание плетьми и отправку на тяжёлые работы в одно из имений Поликрата. Согласие же вновь даёт какую-то надежду, тем более что дарующий свободу документ вместе с деньгами будет у посла, и она сможет заблаговременно увидеть текст...

Неизвестно как, но домашние скоро знали о сделанном Тире предложении.

– Соглашайся, – говорил заставший её в трапезной Никерат, – иначе жизнь твоя здесь станет невыносимой, деваться тебе некуда, везде за этими стенами грозит опасность. Ты обидела Антифа, он же, как я знаю, умеет мстить и руки имеет длинные. Поступит с тобой как с ламией, едва найдёт.

– С какой ламией?

– С византийской. Лет двадцать назад в Византии некая ламия прикинулась красавицей, затащила Антифа к себе домой и попыталась выпить его кровь. Да только молодой купец сам выпустил из неё кровь и был таков!

– Где ты слышал эти небылицы? – В глазах Тиры впервые за долгое время вспыхнул огонь.

Никерат был вынужден рассказать всю историю целиком, а женщина слушала с неожиданным интересом, проявляя живое внимание к деталям путешествия купца Мидона и молодого Антифа в Византии.

Кробатос едва умещался в тесной тёмной каморке. Тира села на старое скрипучее ложе, охватила голову руками. Из глубин сознания явилась запечатлённая детской памятью картина – стол посреди большой комнаты, а на нём – безжизненное тело прекрасной женщины в погребальном одеянии, тело её матери, зарезанной, обворованной и оболганной. Первое роковое звено в цепи несчастий её, Тиры, судьбы.

Сейчас жизненное колесо готово сделать новый поворот. Нечего сидеть здесь в пыли и медленно угасать – таким путём она ничего никому не докажет, ничего не добьётся и не вернёт Эгерсида. Надо ехать.

* * *

Анталкид удобно расположился в кресле на носу быстрой триеры. Ноздри втягивали запах моря, журчание бирюзовых струй ласкало слух. Яркое небо, сверкающие волны, ровный бег корабля...

Со временем дипломат научился ощущать в таких мгновениях прекрасное и ценить его; вот и сейчас он наслаждался действительностью, как знаток хорошим вином, черпал в ней силы, отдыхал душой и телом. Изредка бросал взгляды на изящную фигуру женщины в гладком серо-голубом пеплосе, застывшую у фальшборта.

Кое-что об этой женщине он слышал и прежде; так, бывший эфор Эвтидем, говорят, от неё без ума. Позже Тира, перестав быть просто женщиной для развлечений, успешно справилась с несколькими тайными поручениями. Последние два года проявляет строптивость. Что ж, ещё будет время присмотреться к этой красавице...

Небольшая флотилия из двух триер и двух транспортных судов, взяв курс от Прасии, быстро достигла Лаврия, где встретилась с пятью афинскими боевыми кораблями с послами Тимагором и Леонтом на борту. Мера предосторожности была нелишней: Фивы лихорадочно наращивали свою военно-морскую мощь, пугая Афины, и новые корабли беотийцев один за другим входили в воды Коринфского залива.

Анталкид после первой же встречи с афинскими послами понял, что многоопытные мужи недолюбливают друг друга, хотя и скрывают это от посторонних глаз. Спартанский дипломат вежливо отклонил приглашение на борт афинской триеры, предпочитая проделать дальнейший путь на своём корабле.

Несколько первых дней путешествия он почти не общался с Тирой, но вот как-то ответил на её пустяковый вопрос, выслушал ответную реплику и незаметно для себя оказался втянут в интересный остроумный разговор; очаровательная собеседница тонко давала ему возможность блеснуть в своих же собственных глазах красноречием, знаниями и жизненным опытом. Прошло немного времени, и маститый дипломат с нетерпением ждал, когда из лёгкой кормовой каюты появится его спутница.

Корабли пристали к берегу в большом торговом городе Смирна. Здесь Анталкид выделил Тире немалую сумму на приобретение восточных одеяний, в которых она могла бы выступать перед самим властителем Персии. Дипломат встречался с местной знатью, а его спутница в сопровождении специально нанятой служанки и трёх рослых телохранителей посещала лавки известных купцов, чей товар мог удовлетворить самую буйную женскую фантазию.

Тира любовалась очередным нарядом, вдыхала волнующе-загадочные запахи духов и ощущала, как рассеивается душевная муть, исчезает слабость, но приходят надежда, желание жить и уверенность в себе.

– Для тебя, любимый, – шептала женщина, разглядывая своё отражение в полированном серебре и воскрешая в памяти образ спартанского полемарха...

Анталкид был недоволен тем, что Фарнабаза не удалось встретить в его владениях – сатрап Малой Азии ещё раньше убыл в столицу империи, далёкий Персеполь, куда вызвал его повелитель огромной державы царь царей Артаксеркс. На восьмой день посольство, пересев с кораблей на колесницы, повозки, верховых лошадей и мулов, двинулось по царской дороге через Коману, Метилену и Гавгамелы на Сузы.

Тира заняла место в паланкине, выложенном мягкими подушками. Спартиаты сразу задали большую величину суточных переходов, но женщина к исходу дня не чувствовала усталости. Утром занавеси паланкина поднимались, и взор любовался пышными садами и рощами, покрывавшими холмы, а изредка – вычурным великолепием утопавших в цветах и зелени дворцов.

Иногда колонну посольства обгонял летевший стрелой всадник на резвом мускулистом скакуне, иногда такой же мчался навстречу.

– Царские гонцы, – объяснил Анталкид, оставивший колесницу, чтобы ехать на муле рядом с прекрасной танцовщицей-рабыней. – Они скачут только галопом, меняя усталых лошадей на специальных станциях. Важное известие всего лишь за десять дней проделывает путь, который займёт у нас два месяца!

– Невероятно! Но я вижу впереди башню, на её верхушке поблескивают наконечники копий, внизу стоят лошади. Что это?

– Наблюдательный пост. Они устроены на расстоянии зрительной связи вдоль всей дороги, так что она на всём протяжении просматривается зоркими глазами дежурных наблюдателей. Ни один грабитель не посмеет напасть на купеческий караван или одинокого путника – наказание последует немедленно. Повелители Персии издавна заботятся о процветании торговли, несущей богатство государству, думают не только о безопасности, но и удобствах тех, кто ею занимается. Вдоль дороги через равные промежутки построены гостиницы, где люди и животные могут получить отдых и пищу. Столь любимый спартиатами сон под открытым небом тебе не грозит, – улыбнулся посол.

Тира вскоре смогла убедиться в этом, заняв вполне приличную комнату для ночлега в одной из таких гостиниц; отдельные номера были также привилегией послов, остальные устроились в общих залах и даже во дворе.

Здесь Анталкид познакомил её с афинскими послами: напыщенным капризным Тимагором и настороженным недоверчивым Леонтом. Первый был старше годами и положением в миссии, что постоянно без нужды подчёркивал. Тира решила сыграть на его очевидном тщеславии и не ошиблась: считанные минуты – и Тимагор превратился в распустившего хвост павлина. Леонт же ещё глубже ушёл в себя. Анталкид тем временем в ходе обстоятельной беседы с главой встречного каравана уяснял положение дел в сатрапиях, через которые лежал путь в Персеполь.

Бахвальство Тимагора скоро наскучило Тире, и она перевела беседу на порядки и обычаи персидской державы, в чём афинянин был неплохо осведомлён – всё-таки дипломат. Захлёбываясь от восхищения, рассказывал он о роскоши, окружающей царя и вельмож, о жестокости, с которой наказываются даже мелкие преступления, о десятитысячном корпусе «бессмертных» – царской гвардии, прозванной так за то, что место каждого убитого воина тут же занимает новый кандидат, о многочисленных чиновниках, контролирующих каждый шаг подданных персидской короны.

– Какой порядок царит в империи, – воскликнула Тира, – и как, должно быть, благоденствуют её жители!

– Благоденствуют? – впервые вмешался Леонт. – Все они, даже вельможи, являются рабами своего царя, ибо он волен над ними во всём. Одного слова повелителя достаточно, чтобы лишить подданного достояния, заточить в темницу или даже предать жестокой казни! – Небольшие глаза афинянина горели как угольки. – Впрочем, быть может, им нравится ощущать себя рабами.

Анталкид распрощался с персидским купцом и внимательно прислушивался к беседе.

– С другой стороны, персидские владыки пребывают в постоянном опасении за свою власть. Они вынуждены следить даже за близкими родственниками, не говоря уже о царедворцах и сатрапах, подчас весьма могущественных, – он слегка изменил направление темы, не желая лишний раз напоминать Тире о её действительном положении. Мысль о том, что эта женщина, сама того не зная, скоро станет собственностью одного из тех самых сатрапов, становилась всё более неприятной для спартанского дипломата...

Тимагор долго ворочался на своём ложе, не мог заснуть, вздыхал: откуда у грубых спартиатов женщина с такою красотой и тонкими манерами? Вот вам и Анталкид. В посольстве афинян есть целая дюжина очень недурных девочек-рабынь лет двенадцати – четырнадцати, в том числе и белокурых, высоко ценимых знатными варварами, для подкупа которых и предназначались. Но в сравнении с Тирой они выглядят, словно горсть мелкого бисера рядом с редкой жемчужиной.

Другой афинянин, Леонт, тоже не спал. Этот Тимагор, пользуясь своим старшинством, возложил на него руководство хозяйством посольства. Он, Леонт, теперь заботится о лошадях и мулах, следит за сохранностью подарков, договаривается с хозяевами постоялых дворов и делает множество других подобных дел, в то время как Тимагор лишь высокомерно отдаёт указания или высказывает недовольство. Сейчас же разжиревший аристократ просто прилип к красивой лаконской гетере. Должно быть, рассчитывает откупить её у Анталкида.

Сам Леонт только издали видел роскошных афинских гетер: при его средствах они были просто недоступны. Ничего, он уже ведёт тайный счёт всех промахов и неосторожных поступков Тимагора; надо подыскать ещё недовольных главой посольства, пусть послужат свидетелями в подходящий момент...

Анталкид, узнав содержание разговора Тиры с афинским послом, оценил попавшее в его руки сокровище, указал ей, что следует выведать дальше, исподволь направляя беседу, и пока увлечённый Тимагор трясся на муле рядом с паланкином танцовщицы, подумывал, как при помощи женщины побудить союзника к шагам в нужном для Спарты направлении.

Между тем путешественники уходили всё дальше в глубь персидского царства. Изменялась местность, обустроенные долины уступали место унылым, выжженным солнцем плоскогорьям, не менялся только порядок на дороге. Всё те же дозорные посты, станции царской эстафеты, постоялые дворы.

– Скажи, Тимагор, – спросила Тира афинянина, как обычно трусившего рядом на муле, – почему так давно не видно женщин?

– Женщина здесь – дорогой товар, или собственность, или рабочая сила. Держат их взаперти, а если и выпускают по необходимости, то обязательно с закрытым лицом. Варварские нравы... Вот, например, если бы этот красавец увидел тебя, – посол указал на тощего бородатого пастуха, одетого лишь в короткие штаны из овчины мехом наружу и кожаный колпак, – то непременно напал из вожделения и жажды добычи. Только страх перед острой сталью может сдержать варвара.

– Удивительно, целый день на таком солнцепёке, – вместо опасения Тира ощутила жалость к этому тщедушному пастуху.

– Варвар... привык. Нам же ещё предстоят долгие дни мучений.

– А разве нет пути короче?

– Да, если направить корабли в Тир, а оттуда двинуться сухопутьем через Дамаск и Вавилон на Сузы. Но тогда нам пришлось бы идти через безводную Сирийскую пустыню, а это верная гибель.

В конце концов измученный жарой афинянин оставил общество танцовщицы и улёгся в повозке с пологом, где его овевали опахалами и отпаивали холодной водой из особого пористого сосуда-холодильника.

Анталкид переносил жару стойко, как истинный спартиат. Симпатии, возникшие между немолодым дипломатом и его спутницей-рабыней в последнее время, крепли, обращаясь во взаимопонимание и доверительность. Однажды Тира откровенно рассказала ему всё о своей миссии в Мегарах, об Эгерсиде и поручении, данном ей перед битвой при Левктрах.

– Что ж, если не поступило известий о гибели полемарха, продаже его в рабство, предложений о выкупе или обмене, то, скорее всего, он жив и где-нибудь тайно содержится фиванцами. Со временем, думаю, мы всё узнаем, – вынес своё суждение Анталкид. – В лице Антифа ты действительно приобрела смертельно опасного врага. К счастью, он не покидает Фивы из опасения быть захваченным нами. Кроме того, на этого человека возложена задача – бороться с лазутчиками врага в самой Беотии.

Ты, по-моему, уже заслужила перед Спартой свободу и награду. Не твоя вина в печальном исходе битвы при Левктрах.

– Но ты отпустишь меня после завершения миссии? Поверь, я буду стараться, чтобы она была успешной, а все документы в твоих руках, и от тебя зависит моя судьба.

– Оставь сомнения, – недрогнувшим голосом ответил дипломат, впервые проклиная в душе способы достижения высоких целей служения отечеству.

Посольства, преодолевая по царской дороге горячие пески, приближались к берегам, омываемыми жёлтыми водами Тигра и Евфрата. Месопотамия...

Однообразные унылые барханы оживлялись разве что пятнами зарослей колючки, а дорога тянулась от оазиса к оазису, представлявшим собой пальмовую рощу с источником воды. В них-то и располагались неизменные гостиницы, так облегчающие путешествие по Азии.

Люди и животные утомились, а главное, утратили столь необходимый в дипломатии представительный вид. Поэтому было решено сделать шестидневную остановку в Вавилоне, некогда столице великой державы, теперь же центре одной из персидских сатрапий.

Пальмовые рощи по мере приближения к легендарному городу становились обширнее, гуще, да и появлялись всё чаще. Радовали глаз правильные, аккуратно оборудованные каналы, представлявшие вместе сложную оросительную систему.

– Тигр и Евфрат разливаются широко, – объяснял Анталкид, – на двадцать локтей до высоких берегов да ещё на двадцать локтей сверх того! Воды их наполняют каналы и щедро увлажняют эту красную землю. Крестьяне спешат закончить сев прежде, чем солнце иссушит её. Кроме того, воду запасают в особые цистерны, чтобы в засуху вновь выпустить её на поля. Урожаи богатые – хватает и людям, и скоту. Остатки зерна меняют на металл, дерево и даже камень.

Край преображался на глазах. Поля ячменя, пшеницы, овощей и хлопчатника поражали правильными геометрическими формами. Тира увидела, как растёт неведомый злак – рис и отведала приготовленные из него кушанья, так же как и хлеб из босмора – растения, похожего на пшеницу, но мельче. Местные жители настолько дорожили им, что после обмолота прожаривали зёрна прямо на току, чтобы жизнеспособные семена не попали в другие страны.

Глинобитные хижины, тесно прижатые друг к дружке, образовывали деревушки, тяготевшие к пальмовым рощам, берегам каналов и речек. Почти возле каждой из них, поблескивая на солнце чешуёй, сушилось неимоверное количество рыбы.

– Людям не съесть столько! – воскликнула Тира.

– Перемалывают в муку и скармливают скоту, – отвечал Анталкид. – Воды Месопотамии кишат ею. Местные жители, искусные рыболовы, пользуются круглыми, похожими на корзины лодками из обмазанного глиной тростника. На подобных утлых судёнышках они спускаются даже к водам Персидского залива, туда, где ловят раковины с драгоценным жемчугом.

Всё роскошнее становятся сады, среди яркой зелени которых видны дома причудливо-красивой архитектуры, всё пышнее ряды евфратийского тополя, ивы и тамариска на берегах каналов.

– Скоро ты увидишь Вавилон, один из крупнейших городов Востока, – продолжал свой рассказ дипломат, – не раз он был захвачен и разрушен, но всегда отстраивался заново. Последняя военная гроза опалила его почти сто пятьдесят лет назад[121]121
  В 583 г. до Р.Х.


[Закрыть]. Персидский царь Кир после долгой осады взял город и велел снести его стены. Они же были, как гласит предание, настоящим чудом – тройные, более сорока стадий длиной[122]122
  Длина стен Вавилона составляла 8150 м.


[Закрыть], причём первые две были настолько толсты, что по ним могли ездить колесницы, да ещё по две рядом!

Меж стенами, как и в самом городе, имелись участки плодородной земли, где не только выращивали злаки, но и пасли скот. Поэтому Вавилон мог выдержать любую, самую длительную осаду.

– Как же удалось персидским войскам овладеть такой крепостью? – спросил недоверчивый Леонт, также внимательно слушавший спартиата.

– Благодаря работе, посильной лишь титанам: они прокопали новое русло для Евфрата (надо сказать, город расположен на обоих берегах) и отвели туда воды реки. Сами же по опустевшему руслу проникли в город, где уверенный в безопасности царь Валтасар предавался безудержному пированию. Так пал Вавилон, мешавший созданию великой Персидской державы!

Тимагор, не желая отставать от спартиата, вспомнил о славе вавилонских мудрецов; Тира слушала молча, хотя здесь могла и сама кое-что добавить; некоторые из её знаний восходили именно к тайнам халдейских магов.

– Сатрап Гобрий извещён о приближении посольства, – доложил Анталкиду высланный вперёд вестник. – Он отвёл всем постоялые дворы, а самих послов просит быть гостями в его дворце, где уже готовятся покои.

Анталкид удовлетворённо кивнул и велел подать парадную колесницу. Тимагор едва скрывал раздражение: лаконский дипломат отвлёк его разговорами, а сам успел войти в контакт с важным персидским вельможей. Теперь тот будет воспринимать Анталкида как старшего в объединённом посольстве. Леонт тут же пополнил список промахов и упущений главного посла.

Город, не скованный стенами со времён Кира, разросся ещё больше[123]123
  Вавилон представлял собой в плане гигантский квадрат со стороной в 22 км.


[Закрыть]. Кортеж прошёл воротами Астарты – так называлось место, где некогда в обрамлении глубокой лазури сияли огромные створки чистой меди – и двинулся по широкой центральной улице Э-Сагиле вдоль выложенных глазурью стен с изображениями змей, единорогов и загадочного зверя Сирруша – смеси орла, змеи и скорпиона.

Всё же как пространен этот город, улице нет конца! Да, теперь она верит, что здесь уместились пятьдесят три храма великих богов, пятьдесят святилищ Мардука, триста святилищ земных божеств, шестьсот – небесных, сто восемьдесят алтарей богини Нергал и Адада, а также двенадцать других алтарей. Вот главный храм Бел-Мардука, покровителя Вавилона. Когда-то на его алтаре лилась человеческая кровь.

Царь Кир, завоевав город, прекратил ужасные жертвоприношения, и уже только за это, пусть он даже и не совершил бы больше ничего хорошего в своей жизни, люди должны с благодарностью вспоминать правителя, подумалось женщине.

– Взгляни на эту семиэтажную ступенчатую башню, уходящую в самое небо, – отвлекла она Леонта от его мрачных мыслей.

– Э-Теменанки, дом основания Земли и Неба, – сообщил тот, справившись у одного из нарядных персидских всадников, сопровождавших посольства, и опять погрузился в свою обиду.

Послы берегли парадные колесницы и велели собрать их перед самым Вавилоном. Экипаж Анталкида был одноместным, и это естественно. Но колесница Тимагора также оказалась способной вместить только одного человека помимо возницы. А ведь Леонт точно знает – город выделил специальный экипаж для обоих дипломатов. Значит, первый посол нарочно подменил его собственным, чтобы унизить своего спутника. Теперь приходится ехать верхом, как всем прочим. Что ж, и это он запомнит...

Дворец наместника был отделён от городских застроек каналом и сиял редким лунным камнем на фоне искусственных террас знаменитых «Висячих садов».

Послы проследовали к ожидавшему их сатрапу, остальную процессию направили к постоялым дворам.

Гобрий старался: дипломат Анталкид был известен в Персии не меньше, чем полководец Агесилай, и наместник рассчитывал на его похвалу перед лицом владыки державы Ахеменидов. Правда, внимание его было обращено на главных должностных лиц, и Тира получила возможность ознакомиться с городом, привести себя в порядок после долгого пути и... сделать новые покупки. Кроме того, Анталкид нанял лучших танцовщиц и музыкантов, чтобы она постигла нравы и вкусы вельмож Востока.

Улицы и рынки Вавилона бурлили жизнью и непринуждённым весельем. Азия, Европа, Африка – все части света были представлены здесь. Вавилонян можно было легко узнать по одежде, обычно состоявшей из длинной льняной рубахи до пят и другой, цветной шерсти, поверх неё. Мужчины неторопливо-изысканны, улыбчивы, остроумны, что же касается женщин... Тира любовалась красавицами в ярких платьях из сверкающей ткани с плотно облегающим торс корсажем и длинной расклешенной юбкой с многочисленными оборками. Лёгкий газ коротких вуалей, ниспадавших с высоких полуконических головных уборов, позволял отдать формальную дань обычаю закрывать лицо, но придавал ещё большую загадочность тёмным глазам.