Текст книги "Земля в иллюминаторе (СИ)"

Автор книги: Румит Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 58 страниц)

– Не налегай так сильно, – предостерег его Тави, – а то начнешь засыпать или тебе станет плохо, как мне вчера вечером. Эти вещи хороши для тех, кто к ним привык. А мы с тобой жили в совершенно другой среде.

– Я привык, что стол остается пустым, когда я заканчиваю есть.

– Ты посмотри на этот стол. Если два человека все это съедят, они умрут. Мы – точно умрем. Нет. Здесь никто никогда не доедает. Я видел, как ест Инка. Она берет по две ягоды, съедает их и уходит. Они с Ливой, выросшие в роскоши, почти не едят все это, лишь притрагиваются и снова занимаются чем-то своим. И они не готовят: думаю, они даже не умеют.

Потом они заговорили о прислуге.

– Это так странно, – сказал Хинта. – Я лег в постеленную кровать, надел чистую одежду. В ванной комнате тоже все было чистым и на своих местах. Уже второй раз нам – а тебе третий – накрывают на стол. Машины здесь ездят сами. Когда подходишь к окнам, в саду всегда видно охрану – стоят, как истуканы, ничего не делают. Я словно стал каким-то вельможей. Но ведь на самом деле все эти слуги, наверное, более обеспеченные люди, чем я и моя семья. Моих родителей не взяли бы прислуживать слугам семьи Огафта. Но сейчас я сам вдруг стал наравне с семьей Огафта.

– Потому что мы их гости.

– Но для меня дико, что я могу приказывать этим людям! Я могу сказать какой-нибудь из служанок: принеси мне, – и она пойдет и принесет. А в Шарту эта служанка по богатству и статусу была бы почти как Джифой. Ну, то есть, я не знаю, кем бы она была. Я не знаю даже, как это сравнивать.

– Думаю, в доме семьи Огафта слуги ведут себя довольно свободно, потому что их хозяева милые и мягкие люди. В других домах элиты правила могут быть намного строже.

Хинта удрученно качнул головой.

– Но даже здесь, у этих людей нет лиц. Они словно призраки. Они прибегают и убегают. Они не называют своих имен. Они не знакомятся с тобой, как это сделали бы нормальные люди. Они лишь подобострастно исполняют что-то, а потом уходят. Идешь по дому и не встречаешь их – делается непонятно, куда все делись. Но как только тебе что-то нужно, они рядом.

– А ты спроси. Спрашивай их имена. Если ты проявишь инициативу, они с тобой познакомятся.

Хинта удивленно на него посмотрел.

– А ты так делал?

– Вчера после ужина мне было не просто плохо. Когда я лег, меня стошнило на постель. Мне было стыдно, и я выразил свою благодарность женщине, которая пришла все это убирать. Оказалось, ее зовут Рута. Она мне все про себя объяснила. У нее узкие обязанности. Она занимается только тканями: бельем, одеждой, коврами, портьерами. Ее почти всегда можно найти в комнате, где стоят стиральные автоматы. Вот так. – Тави улыбнулся. – Если не хочешь, чтобы они были тенями, слепо выполняющими твои приказы – поговори с ними.

Хинта улыбнулся в ответ.

– В тебе столько аристократизма…

– Но почему? Это ты повелеваешь слугам, а я начал относиться к ним как к людям.

– Нет, это ты с ними можешь говорить, потому что в тебе есть такой стержень. Ты можешь найти людей в тех, кто действует как автомат, и убегает, выполнив работу. Именно поэтому ты аристократичен. Ты можешь быть правителем, можешь вести за собой тех, кто тебе не равен, можешь налаживать с ними контакт. Ты можешь быть с ними добрым или злым. А я так не могу. Я не могу с ними говорить, я не соприкасаюсь с ними. Я пугаюсь их, а они чураются меня. В этом мире я слепну и остаюсь в одиночестве.

Они заспорили, и спорили до конца завтрака. И Хинта радовался этому разговору, потому что в глубине души он боялся, что Тави заговорит о содержательной стороне событий двух последних дней – а это было бы трудно. Хинта очень нуждался в отдыхе. Он не хотел вспоминать о памяти омара, об Аджелика Рахна в электрической сфере, о странной тьме, которую выпустил Кири. Ему нужна была эта простая беседа обо всем вокруг, ему нужно было говорить о новом мире, чтобы впитать в себя этот мир и немножечко почувствовать себя своим в этих неожиданных для него обстоятельствах.

_____

Терминал в гостевой комнате впечатлил Хинту размерами и утонченностью. Он видел его вчера, но мельком; теперь же у него появилась возможность сесть в огромное роскошное кресло, опустить руки на огромный многофункциональный пульт и растворить взгляд в огромном выгибающемся экране. Система реагировала без задержек, каждое событие в ней сопровождалось красивой анимацией. Текстовые файлы выглядели, словно исписанные осколки стекла, парящие в ровном сером тумане – когда они делались ненужными, их можно было расколоть, и они осыпались в небытие. Точно так же вели себя изображения – они всплывали, жили и исчезали. Все это было так аккуратно, так много информации можно было поместить рядом, чтобы одновременно просматривать ее, и при этом от ее обилия не уставали глаза и мысли. Этот терминал напоминал все остальное в этом доме; как здешний воздух и здешняя кухня, он был не просто вещью, но букетом роскоши, рогом изобилия, пиршественной залой.

– Да-а, – только и сказал Хинта, когда Тави начал разворачивать перед ним бесконечные ряды репортажей, картинок, статей, информационных ссылок, сообщающихся друг с другом через тонкие хрустальные каналы, по которым можно было идти, словно по древу собственных воспоминаний.

– Смотри, – приближая одно из изображений, показал Тави. Из тумана выплыли кадры незнакомой видеозаписи. Дрон-оператор летел высоко над городом; купола остались где-то слева и уплыли вдаль, открывая пространство пригородов – муравейник многоэтажных домов, дорог и прозрачных переходов, блестящие равнины теплиц, трубы заводских агломераций. Через все это тянулся длинный черный шрам, курящийся сотнями маленьких пожаров.

– Похоже на разлом во время землетрясения, – сказал Хинта.

– Это не землетрясение. Это катастрофа, которая произошла шесть лет назад. Поезд сошел с рельсов.

– Там погиб твой отец?

– Да. И я сам там погиб. В директории Мелорра. Это было первое, что я проверил. Мама не лгала. Это не выдуманная история. Действительно была такая катастрофа.

От того, как это было сказано, у Хинты по спине побежали неприятные мурашки. Тави стоял над ним, дышал ему в ухо. Тави вовсе не был мертвецом: его тело излучало тепло, и он оставался собой, несмотря на все те вещи, через которые им довелось пройти. А дрон все плыл и плыл, вперед и вниз, приближаясь и приближая тянущийся по городу шрам. Хинта начал различать детали – разбитую линию монорельса, уходившую вправо от черной полосы, скомканные стальные фантики огромных двухэтажных вагонов, руины домов и теплиц.

– Там никто не выжил?

– Вот и спроси. Не у меня, а у этой чудо-штуковины.

Хинта неуверенно попробовал клавиатуру. Она была нестандартной, не такой, как он привык, но скоро изогнутые линии клавиш показались ему очень удобными, и его пальцы забегали почти так же быстро, как если бы он работал на своем домашнем терминале. На экран вышли списки имен, новые и новые файлы.

– Слишком много информации.

– Можно искать внутри найденного. Спроси имя моего отца: Двада Руварта.

Хинта так и сделал, и они увидели подтверждение: Руварта Двада и Руварта Тави стояли подряд в длинном списке погибших.

– Я, – прошептал Тави.

Хинта непослушной рукой провел по хрустальному мостику от Двады, и на экране всплыло несколько изображений. Здесь было все, что важно – даже посмертная фотография страшно обожженного, одноглазого лица.

– Убери это, – попросил Тави. Хинта расколол изображение, и оно блестящей пылью осыпалось в фоновый туман экрана. Посмертной фотографии Тави они не смогли ее найти – возможно, потому, что погибших детей не отсняли для хроники.

– Тебя могли подменить, – сказал Хинта.

– Я сам об этом думал. Но зачем? Ведь в этом нет никакого смысла! Кому нужно выдавать ребенка за мертвого, чтобы потом тайком вернуть его в руки матери?

– Допустим, тебе спасли жизнь…

– Допустим. Но зачем сначала выдавать меня за мертвеца?

– Это бы имело смысл, если бы на тебя охотились и хотели убить. Тогда тебя могли бы выдать за мертвеца, чтобы спасти. Это имело бы смысл, если бы тебя искали.

– Охотились на шестилетнего мальчика? На мальчика из семьи ничем не выдающихся агрономов? В этом городе найдется тысяча людей, которые интереснее, чем я. Даже сейчас есть больший смысл похищать меня, чем тогда. Сейчас я что-то знаю, что-то значу, общаюсь с людьми, от которых что-то зависит. Но тогда я был просто ребенком. Я ничего не успел в своей жизни сделать, не был дорог ни одному влиятельному человеку.

– Или ты об этом забыл. Но да, вся эта история звучит как сюжет плохого лама.

Потом они попробовали найти оставшихся родственников Тави. Это оказалось слишком сложно: в Литтаплампе жило, работало и училось более трех сотен очень разных Руварта. Глядя на огромные списки имен, Хинта вдруг с новой силой ощутил, что они в куполе, что под ними город. Там, внизу и вокруг, был человеческий океан: тысячи людей с разными, похожими и не очень именами, тысячи связанных цепочек судеб, огромная колышущаяся живая сеть. Хинта попробовал набрать свою фамилию, и обнаружил лишь два очень старых упоминания.

– Это потому, что ты из другого региона, – сказал Тави. – Твои корни никогда не уходили в Литтапламп. С твоей родней было бы проще. Но, к сожалению, сейчас загадка не в тебе, а во мне.

Потом они переключились на то, что в этом гигантском городе происходит с мертвыми, и узнали, что у мегаполиса единый колумбарий. На экране всплыли изображения подземелий: прозрачные лифты скользили вниз по многочисленным шахтам, пещеры расширялись в глубинах земли просторными гротами. Колумбарий работал и как действующая усыпальница, и как музей. Вход в некоторые его ответвления был закрыт по соображениям безопасности, но были в нем и секции, куда каждый день заходили десятки туристов, чтобы почтить погребения наиболее знаменитых мертвецов, нашедших здесь покой за последние три сотни лет. Экран усыпали самые разные статьи. Говорилось о давке среди паломников, устремившихся проститься с каким-то народным деятелем; о протестах урбо-экологов, которые утверждали, что из глубин пещерной системы поднимается газ, вредный для системы воздухоснабжения города; о каких-то бесчисленных комиссиях, которые требовали закрыть доступ к нестабильной шахте; о строительстве подземных магистралей, ради возведения которых требовалось перемещение секций колумбария; о нестандартных вариантах погребальных церемоний; о пещерных микроорганизмах, которые ели камень; и еще о тысяче других вещей.

– Город под городом, – ошеломленно сказал Хинта.

– Да, город мертвых под городом живых. Посмотри на это. – Палец Тави уткнулся в мелкий текст, всплывший из нижнего слоя. Хинта увеличил указанный раздел. Оказалось, речь идет об археологах, которые вели раскопки в самой глубокой и древней части колумбария. – «Университет Кафтала». Это же про Ивару.

– «Ивара Румпа – ученый, скандально известный благодаря своим неудачным тяжбам против Литтаплампа, заявил об обнаружении под городом серии странных артефактов, которые предположительно не относятся ни к литской, ни к лимпской культуре. Он выдвинул очередную свою фантастическую теорию. На этот раз он утверждает, будто в глубинах пещер могут быть тайные хранилища артефактов, вывезенных из Джидана…»

Голос Хинты постепенно стих. В том, что он читал, была какая-то поверхностная насмешливость, которая страшно резала слух. Он не видел Ивару таким – он слишком привык к этому человеку вблизи, привык наблюдать за его тихой, терпеливой, последовательной работой, привык восхищаться блеском его ума.

– Неудачные тяжбы против города? – переспросил Тави.

– «Опровергнут коллегами из университета Кафтала». И дальше имена, которые нам с тобой ничего не скажут.

– Статье четыре года. То есть, она была написана через два года после исчезновения Амики, Эдры и Кири, и всего за несколько месяцев до того, как сам Ивара потерялся и ушел в глубокую тень.

Хинта потянул за имя учителя, и внезапно из него распустились десятки тонких хрустальных трубочек. Экран взорвался хаосом информации. Слова и картинки поднимались из тумана, громоздились, перекрывая друг друга, разбегались в стороны, пытаясь освоить каждый клочок свободного места.

– Про него здесь столько же, сколько про колумбарий, а ведь он не место и не явление, он всего лишь человек!

Некоторое время Хинта возился, пытаясь вместить хоть в какие-то берега бесконечное море похожих сообщений, но потом, выбившись из сил, начал искать другие пути решения проблемы. Он сумел разделить экран на отдельные рабочие поля, а затем рассортировать все сообщения по датам. И вдруг эта огромная каша из текстов и картин обрела четкую иерархию, превратилась в разорванную линию жизни. Одни годы светлели множеством картинок и текстов, другие были пусты и безмолвны.

Детство Ивары прошло вне поля зрения журналистов; первые сведения о нем появлялись достаточно поздно, и там он был упомянут не один, но в кругу друзей.

«Необычное событие в мире элит. В один год четыре влиятельных рода потеряли своих основных наследников. Молодые люди, окончившие Дадра, отказались вступать в свои имущественные права, проигнорировали инициацию на Шамугра и заявили, что их долг – полностью посвятить себя науке. Что это – начало новой субкультуры, или хитроумный план, состоящий в том, чтобы усилить влияние аристократии на Вавейра?»

– Пара непонятных слов, и ни слова про Джада Ра и смерть Вевы Курари, ни слова про Квандру Веваду, который именно тогда начал захватывать имущество и правовые области, от которых отрекся его брат.

– Думаю, все это замяли.

– Видимо, да. – Хинта вспомнил, как стал свидетелем ссоры между Иварой и Лартридой Гарай. Она тоже не знала ничего важного о происхождении Ивары – лишь то, что тот болен и что его карьера в Литтаплампе не задалась. Вероятно, она даже не могла из Шарту получить доступ ко всей той информации, на которую Хинта смотрел сейчас. Для нее Ивара был совсем никем. – Странно, что про человека можно говорить не все, чем тот является. Можно разрезать его жизнь, одни ее события выделить и поднять наверх, а другие скрыть.

– Это не странно. Так устроена сама история, сам мир человеческих знаний. Просто подумай, чему Ивара учил нас все это время. Он показывал нам эти самые скрытые области, исчезнувшие, забытые факты. Почему для его жизни должны быть другие правила, чем для истории Аджелика Рахна? О его жизни тоже можно лгать или говорить полуправду. Он и сам делал это многие годы. И только перед нами он раскрыл все секреты.

Потом ребята стали разбираться в незнакомых словах из последней статьи и обнаружили, что Шамугра и Вавейра – это гумпраймы Литтаплампа. Как и говорил Лива, всего гумпраймов было шесть. Каждый из них набирался из людей своего класса и отвечал за определенные, важные для ойкумены решения.

Шамугра был гумпраймом элиты – сердцем литтаплампской аристократии. Чтобы получить там свой голос, нужно было обладать правом рождения. Именно им не захотели в свое время воспользоваться Ивара и его друзья. Вавейра был гумпраймом ученых – сердцем литтаплампской меритократии. Для получения голоса на этом гумпрайме надо было достигнуть вершины образовательной системы. Теперь Хинта понял, о чем говорилось в статье: посвящая себя науке, Ивара и его друзья меняли одни возможности социальной жизни и власти на другие. Арджина – тот гумпрайм, о котором Лива говорил и на котором он проголосовал за военное вмешательство в Шарту – был гумпраймом корпораций. На нем собирались представители всех компаний ойкумены. От статуса корпорации, разумеется, зависело количество доступных ей голосов. Но были еще три других гумпрайма, устроенные совершенно иначе, чем три первых. Тамилита был гражданским гумпраймом Литтаплампа. Здесь собирались представители директорий и дистриктов, в том числе представители куполов. Любой житель города мог проявить себя на районном гумпрайме, а затем стать представителем своего района на Тамилита.

– Вот, – сказал Хинта, – вот это я понимаю. Это демократия.

– Ты же не думаешь, что в Шарту была демократия? В поселке все решения принимались десятком людей. А остальные просто приходили выслушать, что им скажут.

– Думаешь, здесь не лучше?

– А ты думаешь, решения толпы лучше, чем решения тех десяти наверху?

– Я не знаю. Если верить Иваре и Ливе, то здесь зла не меньше, чем в Шарту.

Пятый гумпрайм – Ирпала – тоже был демократическим. На него выдвигались люди с гумпраймов всех городов и поселков ойкумены.

– Почему жители Литтаплампа – одного города – имеют свой гумпрайм, который равен по значению гумпрайму гумпраймов всей ойкумены?

– Наверное, потому что Литтапламп – гегемон, столица. Ее статус хотели подчеркнуть.

Шестой гумпрайм понравился Хинте больше всех предыдущих. Он назывался Натапума, и попасть на него мог любой, даже ребенок. Единственным условием для прохождения на Натапума была популярность. Это был гумпрайм журналистов, но кроме них, туда регулярно проходили все, кому удавалось создавать интересные новости. Любой человек, поднявший тревогу на своем конце ойкумены, мог привлечь к себе достаточное количество внимания, чтобы оказаться на Натапуме.

– Вот это демократия, – одобрил Хинта. – Здесь состав гумпрайма меняется каждые несколько дней. И на нем постоянно выступают те, кто из-за чего-нибудь пострадал.

– Даже мы можем, – кивнул Тави. – Слушай, теперь ты понимаешь, что мог и чего еще может достичь Ивара? Понимаешь, фигурой каких масштабов он является? Он мог и может войти на любой из шести гумпраймов. По рождению – на Шамугра. По своим знаниям – на Вавейра. По праву владения – на Арджина. По первому месту жительства – на Тамилита. В любой момент – на Натапума. И если бы он уехал из Литтаплампа не в Шарту, а в любой более легитимный регион – то он бы смог попасть и на Ирпала. Он человек, перед которым мир распахнул все двери. Если он заговорит, его услышат. Раньше ему нечего было сказать. А теперь есть. У него новость, которая прогремит.

Впрочем, скоро они нашли информацию о том, что один человек не может выступать на двух гумпраймах одновременно. Чтобы сменить гумпрайм, требовалось на пять лет уйти из политики, а затем вернуться и начать все заново.

– Это неважно, – сказал Тави. – Ивара не может говорить сразу на всех гумпраймах, но он может выбрать тот, на котором его голос зазвучит громче.

– Натапума?

– Нет, не думаю. На Натапуме все кричат. Там слишком часто появляются пустые люди, скандалисты, проходимцы, пытающиеся привлечь чрезмерное внимание к малозначительным вещам. Такая сложная новость, как та, которую мы несем, может на этом гумпрайме просто потонуть. А если нас перестанут воспринимать всерьез – это будет полным поражением… Кстати, давай узнаем про тяжбы Ивары против города. Он ведь нам об этом почти не говорил.

Пальцы Хинты побежали по клавиатуре. Он на лету изучил еще одну возможность и начал искать в найденном. В тумане цифрового небытия утонули все лишние сообщения – рецензии на книги Ивары, упоминания о его публичных выступлениях и археологических экспедициях. Теперь жизнь Ивары стала похожа на цепочку судебных процессов. Однако ничего интересного в этой области мальчики не нашли. Почти все процессы, на которых ученый выступал против города и ойкумены, были связаны с его желанием проводить экспедиции и исследования в тех регионах, которые носили нелегитимный статус. Среди прочего часто упоминалась зона за Экватором. Про Шарту здесь не было ни слова; все эти земли носили общее наименование «поселений южной черты».

– Ну да, – сказал Тави. – Процессы против города – на Тамилита. Против ойкумены – на Ирпала. Против ограничений на научную деятельность – на Вавейра. Четкое разделение сфер влияния. Похоже, когда человек не голосует, но выступает в роли истца, он может оказаться сразу на многих гумпраймах.

Жизнь Ивары постепенно просеивалась через экран терминала, и вот они добрались до самых последних времен. Ученый в очередной раз безуспешно судился против всех, чтобы ему дали официальное разрешение на поисковую экспедицию ради возвращения тел его друзей.

– «Истец Ивара Румпа упал в обморок во время своего выступления. Медики, прибывшие, чтобы оказать ему помощь, констатировали, что он находится в состоянии крайнего истощения. До этого он отказался назвать место, где пропали его товарищи. Защитник Нивера Кухама, выступавший от лица литской ойкумены и ее законов, заявил, что в таких условиях невозможно вести тяжбу, и потребовал, чтобы истца подвергли психиатрической экспертизе. В беседе с тильской новостной лентой Кухама поставил под сомнение, что Ивара Румпа осведомлен о месте пропажи Кири Саланы, Амики Нойфа и Эдры Брады. Он сказал: «Мы не можем давать разрешения на поисковую экспедицию, которая будет обыскивать половину ойкумены»». Так, в конце концов, все и узнали про болезнь Ивары. Как же ему было тяжело… Но, по крайней мере, пропажа его друзей была публичным событием. А как же его тяжбы против брата? Почему о них здесь ничего не сказано?

– Они проходили на Шамугра и на Арджина, – догадался Тави, – и не стали достоянием общественности. Это были закрытые процессы. Элита не любит демонстрировать свои внутренние разборки народу ойкумены. Выключи фильтры поиска. Давай посмотрим события самого последнего дня.

– Проще перезагрузить терминал. Все-таки я еще очень неуклюже с ним управляюсь. – Хинта полюбовался на великолепие инициирующей заставки, а потом они, уже без всяких новых запросов, открыли ленту текущих новостей. Лицо Ивары было прямо там – на первой полосе.

– Он здесь молодой, – сказал Тави. – Должно быть, они не нашли его изображений последних лет, а мы с тобой уже знаем его другим.

– Думаешь, он постарел?

– Не так, как Лива, – уклончиво ответил Тави. Хинта дернул за изображение Ивары, и на экран высыпались актуальные новости, связанные с ним. Статей и заметок было несколько. «Что же случилось на юге», – начиналась одна, – «гуманитарная катастрофа или боевые действия? Боевые действия или спасательная операция, посвященная эвакуации одного-единственного человека?»

– «Новый враг на юге», – зачитал Тави. – «Правда ли, что одичавшие вольные колонисты держали в плену гражданина ойкумены?» Что за бред… «Правда ли, что «Джиликон Сомос» понесли серьезные потери в этом бою, и если да, то как жители окраин смогли вооружиться робофандрами?» Видишь, одни сплошные вопросы. Причем никто еще даже не знает про омаров. Но если узнают, то испугаются. А они узнают; главное – задавать правильные вопросы. Для большинства это важнее, чем возвращение Ивары. Людей, которые лично знали его и его друзей, очень мало. А вот тех, кому не хочется очередной войны на границах ойкумены, очень и очень много.

– «…на частотах… человек, назвавший себя Ивара Румпа, выступил с сообщением о том, что у него есть информация о местонахождении тел трех ученых, с которыми он когда-то работал».

– «…мы напомним вам новости прошлых лет, о судебном процессе Ивары Румпы против Литтаплампа, а также о громких обвинениях, которые родные погибших выдвигали против Ивары Румпы».

– «…этот человек приобрел известность своими несанкционированными экспедициями, которые иногда оканчивались успехом, но, в конце концов, привели к трагедии. Очевидно, что и сейчас Ивара Румпа участвовал в подобной несанкционированной экспедиции. На этот раз все его поиски были направлены на то, чтобы найти тела его погибших соратников».

После этого шел рассказ о том, как давно Ивару не видели в обществе, как давно о нем не было новостей, и следовали выкладки о годах, которые он, вероятно, провел в своей таинственной экспедиции. Но и эта статья тоже заканчивалась чередой вопросов, посвященных последним событиям в Шарту.

– «Натапума бурлит. Новости, как и всегда, не приходят по одной, и на этот раз мы уже достоверно можем сообщить, что Ивара Румпа был успешно эвакуирован с южной стороны Экватора. Он ранен. Есть информация, что он сам вел бой в робофандре «Джиликон Сомос». Как же случилось, что опальный ученый попал в такую ситуацию? В ближайшие дни репортер нашего издания попытается взять интервью у Ивары Румпы. Мы, как и всегда, стремимся быть первыми, чтобы донести до вас самые горячие новости».

Еще час мальчики вчитывались в другие статьи и заметки. За это время выражение «Натапума бурлит» стало для них кодовым.

– Натапума бурлит, – говорил Тави, когда они в очередной раз натыкались на особенно бредовую, амбициозную или экзальтированную статью. Когда тема стала казаться исчерпанной, Хинта откинулся на спинку кресла и предположил поискать в сети что-нибудь еще.

– Например?

– Аджелика Рахна.

– Нет. Инка предупреждала об этом. Она сказала, что все поисковые запросы отслеживаются. Она разрешила искать через этот терминал любую обычную информацию, реальных людей, сведения об устройстве города или новости, но просила не вводить ключевые слова, которые ассоциируются с нашим делом.

– Ладно, я понял.

Они все еще пытались придумать новую цель для поисков в сети, когда на пороге комнаты появился Лива. Они обменялись приветствиями. Мужчина подошел ближе, с интересом глянул на экран терминала.

– Освоились?

– Ивара в новостях, – сказал Хинта. – Натапума бурлит.

– И это только начало. Он хорошо появился, сделал все правильно. Теперь его голос не просто будет заглушить. Надеюсь, он даст свое первое интервью сегодня, прямо в больнице. – Лива устало сел на угол постели, ссутулился, опустил длинные руки между колен.

– А Вы как? – спросил Тави.

Лива слабо улыбнулся.

– Много разговоров. После работы я встретился с женой, и мы вместе поехали к ее родителям. Это было тяжело для меня. Когда начался скандал, а он был неизбежен, я ушел.

Его взгляд несколько мгновений блуждал по комнате, потом заново сосредоточился на лицах мальчиков. Хинта заглянул в эти глаза, и его пробрало. Взгляд Ливы был таким же бездонным и темным, как и у Тави в некоторые моменты. Но в то же время это был совсем другой взгляд. Лива о чем-то думал, и эти мысли были как огромная река, полная знаний, сожалений и прощаний.

– Мы обещали быть откровенными друг с другом, – сказал он, – и я должен признаться, что растерян. Та запись, сделанная глазами странного существа… Я снова увидел их всех… Но дело не в этом, не в моих чувствах к старым друзьям. Я растерян, потому что мне невыносимо смотреть, как расходятся пути лучших людей. Теперь я ясно вижу, какой труд Ивара вложил во все, что им было сделано. А его соратники вложили в это даже не труд, но сами свои жизни. Даже Кири. Однако и я вложил труд в то, что сделал. И каждый из тех, кто остался с Квандрой – мы все работали, не покладая рук. Вчера утром я еще держался. Но потом на меня стало обрушиваться осознание того, как трудно будет все это совместить. Мне очень жаль, что нам всем опять придется делать выбор. И кому-то, возможно, предстоит отложить результаты своих трудов, чтобы начать помогать другим.

– Кому? – с неясным беспокойством спросил Хинта.

– Я не знаю. Это слишком сложное решение. Это могу быть я, или Квандра, или Ивара.

– Но разве это не хорошо? – сказал Тави. – Вы ведь разошлись в разные стороны, чтобы что-то найти. Разве не здорово, что хоть кто-то из вас нашел то, что искал, то, во что верил?

– А если каждый из нас что-то нашел? Когда Джада Ра распался, мы все были в отчаянии. Нам казалось, что мы не найдем ничего. Но вот минуло полтора десятка лет. Мы – зрелые люди на руинах своих жизней. Наша работа – это все, что нам осталось. И мы все в ней преуспели. Мы все близки к победе. Каждый открыл что-то свое, у каждого есть своя идея, свое предложение миру. – Он протянул ладони вперед и вверх. Его узловатые пальцы слегка дрожали. – Прибытие Ивары может все ускорить. Я чувствую, что остались считанные дни, а может, даже часы, до момента, когда нам придется спорить и выбирать путь. И это будет не так, как прежде. Это не дискуссия о выборе направления и метода исследований. Это поворотная точка в судьбе человечества. Мы будем спорить о реальных процессах. Мы будем решать, как нам изменить планету. Это страшный момент.

– И все же это хорошо, – снова сказал Тави. – Ведь дела должны заканчиваться.

– Да, ты прав, это не только страшный момент. Еще это прекрасный момент. – Но в голосе Ливы не прозвучало радости. – Инка еще долго будет говорить со своим старшим поколением, так что я могу ее заменить. Она просила об этом. Сказала, что обещала вам экскурсию по городу. Я готов это устроить.

– А что, если у нас есть особое пожелание? – спросил Тави. – Мы хотим посетить колумбарий Литтаплампа и найти там определенное захоронение. Если это возможно.

– Это возможно. Чье?

– Моего отца.

Лива несколько мгновений молчал, потом кивнул.

– Как его звали? Тоже Руварта?

– Да. Двада Руварта.

– Тогда пойдемте. Инка хотела, чтобы я вас развлек. Но это было бы неправильно, ведь так? В подобные дни сердце жаждет других вещей. Я тоже хочу вниз. Вот уже два месяца как я не был у гробницы сына, а скоро минет ровно год с его гибели.

Они вышли из комнаты, спустились на первый этаж и через широкую каменную террасу зашагали к ожидающим машинам кортежа. Второй раз в жизни Хинта шел по этой искусственной улице, но теперь у него на ногах была обувь, а его легкие не изменяли ему. Он смотрел на качающиеся ветви растений, подставлял лицо поддельному ветерку и осторожно вдыхал запахи цветов.

_____

Снова оказавшись в салоне роскошной машины, они наблюдали, как мимо проплывают зеленые улицы вершины купола. Потом они въехали на платформу огромного лифта, скользнули вниз, и мимо них понеслись десятки этажей – витрины и прилавки магазинов, пестреющие непонятными товарами, окна домов, площади, полные людей, их лица и детали одежды, будто яркие вспышки. На этот раз Хинта был в лучшей форме, и его взгляд усваивал намного больше; для него это было словно смотреть лам в обратной перемотке. В промежутках между уровнями горели сотни необычных ламп. Рабочий в каске и респираторе прижался к стальным панелям, пропуская их. На этот раз они не остановились там, откуда попали в купол, а продолжили опускаться. Вся многоцветность города осталась далеко наверху – платформа прошла сквозь мерцающую пелену силового поля, и потянулись полутемные пустоты технических этажей, в глубине которых стояли большие устройства неизвестного назначения. Потом раздался гул, настолько мощный, что его было слышно сквозь корпус автомобиля, движение замедлилось, и они остановились. Мимо них тихо проехала пара чужих машин, они тронулись следом. Теперь они были на дороге. Свет дня сюда не проникал; это была сверхпрочная подошва, которая держала над собой мегатонную махину купола, и они ехали теперь сквозь лес из грубых опор, балок и конструктивных ребер.