Текст книги "Земля в иллюминаторе (СИ)"

Автор книги: Румит Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 58 страниц)

– Да, – согласился Хинта. – Посмотри на Литтапламп – он не занимается ничем великим, лишь воюет со слабыми повстанцами на своих границах. А Экватор разрушается. Вся планета страдает от землетрясений. Одно из них вызвало цунами, уничтожившее прежний Шарту. Только за мою жизнь больших землетрясений случилось еще шестнадцать. Плюс бессчетное число малых толчков. Землетрясения происходят из-за состояния Экватора. Но никто не собирается его ремонтировать. – Он перевернулся на спину и посмотрел вверх, на уносящуюся в небо стену из меди и серого камня. Тави, уставший выгребать фрат, последовал его примеру. – Видишь трещины?

– Пока они маленькие.

– Трещины, которые мы можем видеть отсюда невооруженным глазом, огромны. Камень уже весь в крошку. И так на сотни километров. Как бы хорошо ни была построена Стена, какой бы толстой ни была внутри нее медная жила… Просто представь, какова вероятность, что на ней найдется точка, которая лопнет во время следующего землетрясения.

– И что тогда? Новая Столетняя Зима?

– Возможно. Это страшно. Если это снова произойдет, на этот раз люди погибнут почти совсем. Человечество ведь так и не восстановилось после прежнего удара.

– Но ведь это очень глупо. У литского правительства есть все для того, чтобы начать ремонтировать Экватор.

– Мой отец считает, что у них другой план. Он уверен, что «Джиликон Сомос» производит больше топлива, чем может употребить. Они скупают фрат по всей стране. Один центнер фрата – это примерно один галлон топлива. На десяти галлонах весь Шарту живет месяц. А эти огромные поля – здесь миллиарды тонн. Их вывозят, и вывозят, и вывозят… И наши поля – лишь крупица на краю литских земель.

– Но что толку от топлива, если весь мир рухнет? Или Атипа думает, что они собираются отогреть им планету без использования Экватора?

– Ты оптимист. А мой отец – пессимист. Он уверен, что они будут греть только себя. Допустят катастрофу, дождутся, когда все остальные вымрут, а потом уже отремонтируют Экватор.

– Безумие.

– Наверное. Однако отец в этом уверен. Говорит, что Лит устал от войн и восстаний, и что с олигархов и меритократов из «Джиликон Сомос» станется решать свои мелкие проблемы, уничтожив все вокруг.

Тави даже рассмеялся, однако потом посерьезнел.

– Надеюсь, Атипа Фойта не прав.

– Он не единственный так думает. Я же через обучающую станцию могу входить в литтаплампскую сеть. Там есть люди, которые пишут то же самое. – Хинта все смотрел на трещины в стене Экватора. – А теперь мы собираем фрат, который продадим Фирхайфу, а тот продаст его «Джиликон Сомос». То есть, в конце концов, этот фрат тоже станет частью их зловещего плана. Если…

– Если, конечно, этот зловещий план в действительности существует, – парировал Тави. – Слушай, нам ведь нужны карманные деньги, так? И потом, неужели отказавшись от увеселительного похода в ламрайм, мы нанесем реальный удар по «Джиликон Сомос»?

– Нет. Не знаю… Но мне все равно противно думать, что и мы, и весь Шарту, и еще множество людей, возможно, помогаем им исполнить план, в конце которого нас ждет смерть, а их – глупая кровавая победа.

Еще долго они лежали, глядя на махину Экватора, а потом вернулись к работе.

_____

Когда фрат был собран, его пришлось перевалить в кузов Иджи. Ослик взвесил кучу и показал достойную цифру в сто тридцать шесть кило. Затем поверх кучи сел Ашайта, и они двинулись назад, в Шарту. Обратный путь показался им коротким: они шли быстро, их подгоняли голод и чувство законченной работы. Слишком усталые, чтобы поддерживать беседу, они молча обогнули спирали тихоходной дороги, прошли Слепой Изгиб и еще через сорок минут выбрались к большой скале, откуда уже открывался вид на Шарту.

Поселок лежал внизу россыпью серых двухэтажных блоков. Почти все здания были из пластика и стояли на рессорах, позволяющих в случае землетрясения смягчить удар. Купола крыш пестрели слуховыми окнами, сияли на солнце стальные опоры радиовышек. Облака белого и розового пара поднимались над бойлерами и воздухоочистительными установками. Сети коммуникаций паутиной тянулись прямо по красной земле: перекрученные пучки проводов, трубы водопроводов, спаренные кислородно-азотные шлейфы. Целые улицы были соединены в единое пространство с помощью раздвижных полупрозрачных переходов. Внутри этих круглых гармошек люди ходили без скафандров.

Монорельс тихоходного входил в самый центр Шарту. Сам поезд сейчас стоял у парящего в воздухе технического перрона, а машины и люди перекидывали фрат на грузовые платформы.

– Надо успеть, пока идет погрузка, – сказал Хинта, – а то потом придется ждать несколько часов, пока он съездит в город и вернется.

– Я думал, мы пообедаем, – жалобно выдохнул Тави.

– Может, Фирхайф нас угостит.

Они ускорили шаг. Иджи, не сбивая темпа своей механической ходьбы, следовал за ними. Но прежде чем они достигли погрузочной зоны, кое-что произошло. Среди камней, в том месте, где тропа вливалась в окраинные улицы поселка, было расчищено место под открытую спортивную площадку. На ней собралось с десяток подростков. Четверо играли в футбэг, остальные сидели вокруг, наблюдая за состязанием и потягивая напитки из прикрученных к шлемам банок. Когда Хинта и Тави проходили мимо, один из зрителей, Круна, обернулся в их сторону и включил громкую связь.

– Улипа на куче фрата, – крикнул он. – Что, Хинта, решил заработать на вставную челюсть для своего убогого братца? Твой богатенький дружок не подает тебе милостыню?

Внешне Хинта никак не отреагировал, лишь сбавил шаг и положил руку на шею Иджи, как бы заслоняя брата.

– Эй, улипы, омаролюбы! – продолжал орать Круна по громкой связи. – По-твоему, Хин, это прилично, твое страхобратище водить на люди?

Хинта уменьшил в своем шлеме громкость внешнего звука, и голос Круны сделался тише.

– Если уж твоя семейка не в силах убить это существо, то лучше бы вам прятать его. Как постыдный секрет. Как зад в говне. Верно я говорю?

Они загоготали.

– Мы омаров убивали, и кишки им выпускали, дула в жопу им втыкали, яд в глаза им заливали!

– Омареныша мы ищем, в темноте он страхом дрищет, за туманом горько плачет, братика тупого кличет!

– Что слюнявка нам сказала, когда в бошку ей стучали? Мы не поняли ни слова, так как весь язык омарий это каша из мычанья!

За новой речевкой последовал взрыв смеха.

– Беги-беги, спасай своего слюнявого уродца-улипу! – крикнул Хинте вслед Круна. – И литтаплампскую девочку свою прихвати! Только она все равно тебе не даст. А если и даст, то не тебе, а твоему братику-омаренышу. Чтобы беременеть жопой и плодить из нее подобных ему слюнявых недоделков!

Кровь бросилась Тави в лицо с такой силой, что красные пятна стало видно даже сквозь стекло шлема и кислородную маску. Он потянулся к громкой связи, но Хинта его остановил.

– Не надо.

– Но почему?

– Их больше, и из-за твоей матери ты для них все еще чужак. Скажешь им хоть что-нибудь – станет только хуже для нас обоих.

Мимо проехал дрон: два эшелона колес, четыре шаровидных кузова. За шлейфом поднятой им пыли обидчики исчезли из виду. Потом Хинта ощутил, как Ашайта трогает его за плечо. Лицо младшего дергалось. Хинта остановился и включил брата в их с Тави радиоканал.

– А ня мьются? – пуская слюну, спросил Ашайта.

– Нет, они не смеются над тобой. Они просто кричали. Это было не нам.

– А я мал, на мью. – Когда Ашайта переживал, его голос становился совсем тонким, слова комкались и путались, фразы превращались в кашу.

– Успокойся, ладно? Все хорошо. Помнишь Фирхайфа? Мы сейчас идем к нему. Может быть, он нас угостит. А если нет, то после пойдем домой, и я тебя покормлю.

– Лва?

– Да, купим тебе лиаву, но уже после обеда. Хорошо?

– Шо.

Они снова двинулись вперед. Тави часто и расстроенно оборачивался на Ашайту. Хинта шагал рядом с Иджи, взяв руку брата в свою. Дыхание младшего постепенно выравнивалось.

– Он будет в порядке? – спросил Тави.

– Не знаю. После таких моментов он иногда начинает плакать. Долго. Ничего, однажды один из этих уродов попадется мне в подходящее время в подходящем месте, и я сорву с него дыхательную маску. Чтобы он задыхался всю оставшуюся жизнь, как наша мать, и чтобы другие смеялись над ним, как он над нами.

– Ты же это не серьезно?

Хинта чуть пожал плечами.

– Почему они так тебя ненавидят?

– Не меня. Они ненавидят именно моего брата. Потому что боятся.

– Как можно бояться Ашайту?

– Ты кое-чего не знаешь про обычаи Шарту. Но это и не удивительно, про это почти никогда не говорят. Никто не любит это обсуждать. Но очень многие здесь считают, что таких, как Ашайта, не нужно оставлять в поселке. Они думают, что по решению родителей таких детей следует или убивать, или бросать без скафандра в пустошах за южным краем полей.

Движения Хинты стали скованными, говорил он через силу.

– Но это же одно и тоже, – шокированно произнес Тави.

– Не совсем. Такие, как Ашайта, иногда, пусть и очень редко, выживают без скафандра. Омары пустошей забирают их к себе и восстанавливают их тела с помощью нанитов. Эти дети, научившиеся дышать атмосферным воздухом, вырастают потом в монстров и становятся нашими врагами. А все те, кто кричит гадости моему брату, просто видят в нем маленького омарчонка.

– Это варварство, и предрассудки. Люди не должны так поступать. И омары пустошей, получается, лучше людей Шарту, если они помогают этим детям.

– Ты неправ. Все намного сложнее. Это больше, чем предрассудки. Прошлый Шарту был сметен цунами. Здания были разрушены или смыты в море, скафандры смяты. Многим пришлось работать на руинах дольше, чем позволял объем их кислородных баллонов. Половина жителей получила отравления, половина детей потом родилась калеками. А теперь представь, что было бы, если бы их всех выхаживали так, как моя семья выходила Ашайту. Сейчас, тридцать лет спустя, Шарту походил бы на приют для слабоумных. Представь себе это общество, Тави. И после этого говори, что их жестокость была предрассудком. Не говоря уже о том, что, спасая всех слабых, наши отцы могли бы просто не выжить. Да и омары – не гуманисты. Не смей говорить, что они лучше жителей Шарту. Если они поймают человека, то сорвут с него скафандр и будут глумиться вокруг, пока он задыхается. А если он сумеет прожить несколько часов, то они превратят его в свою тварь, сделают его сумасшедшим слепым рабом. Не думаю, что это делает их воплощением человечности.

Тави выслушал отповедь, понурившись.

– Я не понимаю, почему ты говоришь так, будто на самом деле согласен с этим гаденышем Круной?

– Я люблю своего брата! – вскинулся Хинта. – Или ты хочешь поставить это под сомнение?

– Нет! Ты ведь знаешь, что меньше всего я хотел бы тебя обидеть. Я просто не понимаю некоторых вещей.

Хинта слегка остыл, но теперь между его бровей залегла напряженная складка.

– Прости, что накричал. Просто ты задал мне вопрос, и я ответил. Я понимаю, почему Круна ненавидит Ашайту, почему каждый второй неоднозначно относится к моему брату. И я не стану осуждать прежнее поколение жителей Шарту за то, что они избавлялись от больных детей, когда тех было много. Но я не согласен с теми, кто считает, что Ашайту следует бросить в пустошах сейчас. Они опоздали и со временем, и с возрастом: сейчас уже не те условия, что в десятилетие после цунами, и Ашайта слишком взрослый – он не выживет без маски и никогда не будет похож на омаров. Короче, они неправы почти во всем. Они не знают и не хотят знать множества вещей: например, то, что брат может и без их злобы просто умереть в следующие два года.

– Или то, что он занимается по специальной программе, и если выживет, то сможет вырасти в почти нормального человека – будет делать простую работу и никому не помешает своими маленькими странностями. Ведь так?

– Так.

Они прошли под линией монорельса. До платформы оставалось всего около сотни шагов – наверх вели сетчатые оранжевые ступени, заляпанные зеленой фратовой грязью.

_____

Фирхайф отдыхал в однокомнатном домике в самом конце платформы. К нему все время по разным вопросам заходили люди, так что дверь он держал открытой. Чтобы рассеянный в атмосфере яд не проникал внутрь помещения, в тамбуре работал температурный барьер, охлаждавший воздух до таких значений, при которых тяжелый тендра-газ обращался в жидкость. Внутренняя часть входного портала сверкала голубыми рампами охладительных радиаторов, в проходе кружился отравленный снег, а с потолка свисали желтые кинжалы сосулек. Смертоносный осадок всасывало через решетки в полу и выбрасывало обратно на улицу.

Хинта уложил Иджи отдыхать, затем спустил Ашайту с ослика и, придерживая за плечи, как можно быстрее провел брата через портал. Их скафандры были лишены термозащиты, так что, проходя между морозильными радиаторами, ребята ощутили, как их кожи касается порыв жуткого, режущего холода. Меньше чем за секунду экраны их шлемов покрылись испариной, в следующее мгновение уже смерзшейся в сеть кристаллического узора.

– Быстрее! – взвыл Тави, толкая Хинту в спину, и они втроем ввалились в тепло. Хинта отключил экран шлема, и влага его дыхания, примерзшая к силовому полю, тонкой ледяной паутинкой осыпалась вниз. Ему в нос тут же ударил въевшийся в их скафандры запах фрата, маслянисто-дурманящий и в то же время свеже-соленый.

– А, вот и юные грабители, – весело сказал Фирхайф.

Мгновение Хинта ничего не видел – у Фирхайфа царила полутьма. Потом его глаза привыкли, и он различил знакомую обстановку: на стенах – барельеф-портреты героев Лимпы в абстрактном стиле: узкие, полуобъемные лица воинов и полководцев, пилотов машин и инженеров, скошенные нашивки на шлемах древних боевых скафандров. На мониторе мерцала литтаплампская развлекательно-новостная лента, а на столе дымилась огромная посудина с лапшой.

– Угостить? – предложил Фирхайф.

– Да, пожалуйста, – просиял Тави. – А мы Вас не объедим?

– Так и знал, что придете голодные. Приготовил побольше.

Ашайта нетерпеливо махал руками, показывая, чтобы его тоже раздели. Через пару минут все четверо уже ели: Фирхайф – спокойно, Тави – жадно, быстрее всех, Хинта – медленно, одну ложку себе, другую брату. Пока они обедали, к Фирхайфу успели заглянуть бригадир рабочих-погрузчиков – коренастый мужчина в экзоскелете-робофандре с третьей, качающейся над плечом, механической рукой; продавец фрата – фермер с восточных окраин, старше Фирхайфа, с ружьем за спиной, в устаревшем полускафандре с дыхательной маской, когда-то прозрачной, но теперь пожелтевшей от долгих лет эксплуатации; деловой агент Джифоя – раздражительная лощеная дама; техник-логист со склада – шустрый, средних лет человек, в исцарапанном скафандре, с оранжевой дыхательной маской на лице. Тави таращился на всю эту разношерстную публику во все глаза. Хинта, привычный к фирхайфовой суете, обращал на нее меньше внимания и в основном был занят тем, что терпеливо вытирал салфеткой Ашайте подбородок, когда тот пачкал его едой или слюной, или и тем, и другим. Сам Фирхайф смотрел то на часы, то в окно, на протянувшуюся вдаль ленту поезда. Впрочем, он делал это предельно тактично.

– Очень большое спасибо, – откидываясь на спинку стула, поблагодарил Тави.

– Считай, что это было за знакомство, – хмыкнул Фирхайф. – В следующий раз ты меня будешь угощать, и миска будет в два раза больше! Я так считаю: что ты людям – то и они тебе. А когда способствуешь молодым, обеспечиваешь себя на тридцать лет вперед.

Тави улыбнулся и слегка поклонился.

– А Вы не знаете, зачем тот необычный пассажир ехал в Шарту?

– Какой пассажир?

– Парень в скафандре как у меня. Мы его видели, когда мимо нас проехал конец поезда.

– А, этот. Нелюдимый романтик. Он, похоже, останется здесь жить.

– Но он потеряет гражданство, – удивился Хинта.

Фирхайф пожал плечами.

– Я выспрашивал у него, когда он собирается назад, но он ответил, что не поедет. Вот и вся история.

_____

Когда они снова вышли на улицу, солнце давно перевалило зенит. Несколько рабочих пеномашинками мыли перрон от фрата, остальные сидели на горах разгруженного товара, отдыхали и смеялись чьей-то шутке; вокруг, списывая номера прибывших ящиков, суетился тот самый техник-логист. Хинта разбудил Иджи. Фирхайф подкатил к ослику предпогрузочную тележку, включил весы.

– Там ровно сто тридцать шесть кило, можете не тратить на это время.

– Хинхан, мне так положено, и неважно, что я думаю о твоей честности.

Хинте оставалось лишь пожать плечами. Иджи послушно опрокинул свой кузов в тележку Фирхайфа. Тави столкнул руками последние, застрявшие ломти губки и уставился на табло тележки.

– Стало на два кило больше? Два кило фрата приросли по дороге?

– Такого не бывает, – прищурился Фирхайф. – Думаю, семейству Фойта стоит слегка перекалибровать свое четвероногое.

– Вовсе нет, – задето ответил Хинта. – С Иджи все в полном порядке. Просто магниты шалят рядом с Экватором.

– А-а, так вы оценивали улов прямо там, на тропе? Ну, тогда твой Иджи просто чудо. Взвешивая центнер в ста метрах от Экватора, ошибся на ничтожные пару кило. – Фирхайф покатил тележку к оставшемуся неполным погрузочному слоту. – Семь кило сейчас стоят один гал, значит…

– Девятнадцать галов, – посчитал складской логист.

– А мне кажется, чуть больше, – тоже посчитал Тави.

– По правилам компании-перевозчика, – ехидно заметил логист, – цена относительно веса товара округляется в пользу покупателя. Так что если Фир-старина заплатит вам двадцать галов, последний он отдаст из своего кармана.

– Вот видишь, – усмехнулся Фирхайф. – Для тебя, Тави, те же правила, что и для Листы Джифоя.

– Да, только он продает тысячи тонн, а я – что? Но ладно.

Они подкатили тележку к поезду, и она, подняв свой контейнер вверх, высыпала фрат на платформу. Все, что насобирали ребята, стало лишь краем огромной кучи. Подошедшие рабочие сразу начали накрывать погрузочный слот сеткой, чтобы фрат не разлетался по дороге. Фирхайф и Хинта достали карманные цифровые кошельки и развернули над ними гал-граммы. Девятнадцать галов отделились от одного кошелька и по воздуху поплыли к другому.

– Готово.

– Куш, куш, куш, – подпрыгивая от возбуждения, воскликнул Тави. – Мы идем в ламрайм!

Рабочие подтрунивали над мальчишками. Фирхайф черкнул подпись в документах логиста и вразвалку направился к локомотиву. Еще через минуту тихоходный отбыл в направлении города. Уезжая, старик прощально махнул рукой.

_____

По пути в ламрайм Хинта завел Иджи в гараж своей семьи. Родителей он не встретил: мать была на легочных процедурах, отец еще не вернулся с работы. Там же, в гараже, он рассчитался с Тави. Когда они вошли в холл ламрайма, тот уже пребывал в полной эйфории.

– Девятнадцать галов… Я не думал, что мы заработаем так много. Это же целый день развлечений, причем для нас двоих!

– А ты еще хотел отжать у Фирхайфа лишний гал.

– Ну, гал лишним не бывает.

– Не трать все. Вот я на часть своей доли куплю инструменты и детали.

– Так то ты, – с влажными от счастья глазами ответил Тави, – а мне ничего такого не нужно. И удержаться от кутежа будет сложно. А то, – посерьезнев, добавил он, – я уже не могу, как раньше, просить у мамы деньги на маленькие радости.

Холл ламрайма был просторным, длинным и выгнутым. Вдоль него стояли круглые тумбы. Над большинством постаментов, красиво светясь, возвышались группы героев. Фигуры, все примерно в метр высотой, совсем как живые беззвучно разговаривали между собой, жестикулировали, сражались. Одна из сцен изображала воинов, печально склонившихся над телом павшего товарища. Под ногами фигур, по круглым дисплеям, бежали надписи с названиями и временем сеансов. Между тумб ходило с десяток разновозрастных посетителей. Выбрав лам, они подходили к тумбе, рисовали перед ней стандартный знак контакта, и тогда фигуры героев исчезали, сменяясь трехмерной проекцией лам-зала. Посетители резервировали себе свободные места и уходили – кто в кафетерий, кто прямо на лам-сеанс. Тави, Хинта и Ашайта влились в разреженную толпу.

– Хороший сейчас сезон, – показывал Тави, – столько новых ламов! Еще дней десять назад половина тумб стояла пустая. А теперь вон новое, и вон там, и еще…

Хинта только и успевал, что вертеть головой. Наконец, его притянуло к яркому постаменту, над которым могучий мужчина в огромном экзоскелете с десятками механических рук, растущих от плечей и боков, крушил ледяную скалу. Спутники в костюмах поменьше помогали ему. Под фигурами разрушителей льдов крутилась надпись: «Сопротивление Притака – строители ледяного лабиринта». Хинта поймал бегущую надпись ладонью, заставляя ее развернуться в пояснительный текст.

– А я это фактически видел, – расстроился он. – Это ремейк «Семи крепостей Джифола».

– Нет, это не по ламу позапрошлого года. Это самостоятельная история по тому же мифу, но с упором на линию Бриты Мурата.

– А кто он? То есть, имя-то я помню…

– Сын Гвартаны Мурата, последнего из космолетчиков, кто после катастрофы сумел вернуться на Землю с Марса. Брита был воспитан отцом, вырос и стал механиком снежных буров. Он прославился, когда построил подо льдом пути сообщения под оборонительными линиями Джидана.

Хинта кивнул.

– Я помню, как в «Семи крепостях» выглядела его машина. Тысяча ледорубов на такой круглой штуке.

– Да, – увлеченной скороговоркой подтвердил Тави. – Там показывали его машину и его тоннели, потому что джиданцы пытались разрушить их ледороющими торпедами и потом отбивали вышедшую из-подо льдов атаку Притака. Но сам Брита фактически не был показан – он ведь там был лидером врагов. А здесь будет взгляд с совсем другой стороны: вся его жизнь в Притаке с детства и до исчезновения во льдах. Хотя не знаю, может, они придумали какой-то конкретный конец его истории.

– Открытый финал, – оценил Хинта. – Будет интересно. Пойдем на него?

– Давай не в этот раз. Он идет еще пятьдесят дней, а кое-что, чего ты еще не видел, скоро уже закончится.

– Твой Джилайси, – угадал Хинта.

– Да. Сходим на него. Я так хочу, чтобы ты это увидел! Туда.

Они пошли к дальнему постаменту. На нем была изображена сцена рукопашной борьбы – развитый юноша с красивым, немного даже женственным лицом, в разрушающемся скафандре-экзоскелете вырывался из сети пут, а на его плечах и ногах, пытаясь удержать, висели другие герои. Вокруг постамента бежала надпись: «Джилайси Аргнира – плачущий воин».

– Знаю, выглядит странно, но это самая лучшая часть самой потрясающей истории, которую я знаю. Один из тех случаев, когда лам-реклама хуже самого лама.

– Я видел уже два лама про Джилайси. Про него-мальчика, когда он побеждает своего жестокого отца и становится первым из героев Джидана…

– Меняет все в их стране, – закивал Тави.

– И второй, когда он уже ни на чьей стороне.

– Он всегда был на стороне справедливости. А это – середина его истории. – Тави ткнул в бегущую надпись и зачитал вслух. – Джилайси Аргнира – плачущий воин, забывший, на чьей он стороне, и начавший битву за само добро против всех.

– Так вот как он перестал быть воином Джидана.

– Да. И это срастается на самом деле с легендой о семи крепостях. Потому что так сорвалась битва за крепости. Джилайси был оглушен – снайперы Притака всадили ему в лоб нанопулю, которая должна была сделать его берсеркером, бьющимся на их стороне. Но он каким-то образом переборол наниты и стал еще светлее в душе, чем был прежде. Он забыл, кто он такой и зачем идет война. А когда очнулся, не помня себя, то рыдал и требовал от всех, чтобы они прекратили битву. Он начал спасать раненых со всех сторон, выносил их из боя и поражал тех, кто пытался добивать слабых.

– Не рассказывай. Лучше я увижу сам.

– В общем, так появился тайный союз – люди, воевавшие против всех ради завершения самой войны. Но даже им не удалось спасти Джидан. Война закончилась лишь после того, как Притак и Лимпа окончательного его уничтожили. А жаль.

Тави начертил знак контакта, и фигуры героев исчезли, сменившись изображением зала. Тот был круглый, места спиралью спускались к расположенной в центре проекционной арене.

– Я знаю, ты любишь первые ряды, но с нами Ашайта. Давай возьмем у стены.

– Конечно. Вот здесь. Там рядом установка одного из проекторов, а сбоку от сиденья не проход, а просто пустое место. Твой брат сможет сколько угодно махать руками и никому не помешает.

Хинта благодарно улыбнулся и запустил сразу тремя пальцами в три соседних куба на голограмме. Они с красного изменили цвет на голубой, а из центра тумбы вылезла губка накожного принтера. Тави наклонился и с размаху впечатался в губку лбом.

– Я знал, что ты сейчас это сделаешь, – фыркнул Хинта. Сам он приложил к губке тыльную сторону ладони, а потом поймал Ашайту за руку и сделал с ним то же. Теперь на их коже светились номера мест – «97», «98», «99» – набранные традиционной литской числицей, причем перевернутый боком знак числа сиял у Тави прямо над переносицей.

– До возвращения домой краска испарится, – легкомысленно отмахнулся он.

В кафетерии Хинта купил для Ашайты сладкую ленту лиавы, и они пошли в зал.

_____

Воздух дрожал в лучах проекторов, извергающих в зал потоки неосязаемого огня и льда. Джилайси Аргнира действительно плакал, когда выносил из битвы своих израненных врагов, а те, обезумев, кричали ему: «что ты делаешь, убей нас». И наконец, поняв, что резню невозможно остановить, Джилайси начал сражаться против всех. Как демон, в огненно-стальном облачении, с окровавленным, но все еще прекрасным лицом, он носился посреди битвы, поражая и тех, и других. И вот наступило мгновение, когда уже все, с обеих сторон, перестали сражаться друг с другом и пытались уничтожить лишь его одного. Но он был неуязвим. Какая-то сила светлого горя окружала его непроницаемым щитом, и он ускользал, прыгая меж перекрещенных лучей смерти. Пораженные его подвигом, две огромные армии сдались и отступили, оставив его одного стенать посреди рухнувших бастионов, брошенного оружия, разбитых машин и тонущих в расплавленном льду мертвецов.

На середине сеанса зашторенные двери всколыхнулись, впустив в зал лучик света и кучку новых зрителей. А потом Хинта почувствовал, что Тави наклоняется к нему и легонько пихает локтем в бок. До сих пор он думал, что только стобалльное землетрясение может отвлечь Тави от деяний Джилайси. Но сейчас толчков вроде не было, а Тави все-таки отвлекся.

– Что? – негромко спросил Хинта. На них никто не оглянулся – мощно наплывающая музыка глушила своим рокотом голоса.

– Посмотри, – громким шепотом сказал Тави, – вон тот человек.

Хинта перевел взгляд с героев на трибуны по ту сторону арены. В алых вспышках от клинка Джилайси было видно ряды смутно белеющих лиц. Хинта смотрел долго, пока, наконец, не выделил из массы зрителей мужчину, на которого указывал Тави.

– Он пошел в ламрайм? Он не по делам сюда приехал и даже не посмотреть на нашу жизнь? Он приехал и пошел в ламрайм?

_____

Через час и двадцать минут лам был прерван антрактом. Хинта повел Ашайту прогуляться, а Тави взял на себя бремя покупки сладостей. Он шел через толпу с тайной мыслью о возможности встречи, и внезапно его желание исполнилось: он заметил чужака и вошел в кафетерий прямо вслед за ним. Они друг за другом встали в очередь к автоматической навамешалке.

– Пта, – осторожно сказал в спину незнакомцу Тави, – Вы приехали сегодня, на тихоходном поезде?

Мужчина полуобернулся и через плечо глянул на мальчика. Лицо его было чистым и приятным, губы – неяркими, глаза – ясными, блестящими. Тави неуверенно улыбнулся ему.

– Как ты узнал?

– Мы видели Вас на спирали у Экватора.

– А, так это был ты, – улыбнулся мужчина. – И твои друзья?

Он перевел взгляд куда-то дальше. Тави посмотрел в ту же сторону. Хинта стоял у самого выхода из зала и придерживал Ашайту за руку, чтобы тот не начал танцевать среди людей.

– Да, это они. Пта, – снова рискнул Тави, – Вы же из Литтаплампа, так? Думаю, там есть ламраймы побольше и получше нашего. Неужели Вы приехали сюда только за этим?

– А-а, так вот что не дает тебе покоя? Просто правление поселка еще не подготовило мне жилье. Сказали подождать три часа. Не буду же я сидеть у них в офисе все это время. И вот я здесь.

– Значит, Вы останетесь в Шарту?

Мужчина чуть кивнул.

– А далеко идет та тропа? – неожиданно поинтересовался он.

– До самого моря, пта, – удивленно ответил Тави. – До старого Шарту, который был смыт цунами. На его месте теперь мемориал. Тропа выходит прямо к мемориалу. Но по ней не проехать, а для пешей прогулки это слишком далеко.

– Спасибо, – сказал чужак. – Это мне пригодится.

Его заказ был уже готов. Он подхватил свой кулек с навой, подмигнул Тави и пошел обратно в зал. Тави пялился ему вслед, пока очередь у него за спиной не начала возмущаться.

Возвращался назад он с четырьмя огромными, холодными, сладко пахнущими кульками разноцветной мелкорубленой навы. Антракт закончился, и они снова расселись по местам. Джилайси Аргнира говорил речь среди способных слушать раненных, и те склонялись, обессиленные войной, понимающие правоту его слов. Хинта решился оторвать Тави от зрелища.

– Я видел, ты с ним говорил. Узнал что-нибудь?

– Не знаю, – с непонятной радостью пожал плечами Тави. – Просто поздоровался. И убедился, что это очень необычный человек.

– Как?

– Не знаю. Не могу пока толком объяснить, но это точно так. Он как будто моложе всех остальных взрослых. Он живой, Хинта, он не гаснет, как наши с тобой родители, он очень ярко горит внутри. И ему как будто совсем ничего не нужно от мира вокруг. Словно он и здесь, и больше, чем здесь.

Хинта не нашелся с ответом, и они снова обратили взгляды на арену. Им предстояло еще полтора часа зрелища.

_____

Когда лам закончился, и они вышли на улицу, небо уже переливалось всеми цветами заката. Солнце тонуло за горизонтом, стреляя зелеными и алыми сполохами последнего света. Расходиться не хотелось. Тави вышел на радиосвязь с матерью, сказал, что гуляет с Хинтой, и выпросил у нее еще два часа. Хинта отвел Ашайту домой, передал его в распоряжение родителей, а сам вернулся назад, во двор.

Они обсуждали лам так долго, что наступила ночь. Когда дома поселка утонули в густых сумерках, а окна загорелись, ребята легли на землю и стали смотреть в небо. Два маленьких полумесяца, то сходясь, то расходясь, медленно танцевали друг вокруг друга. По большей части они были бледно-желтыми, но оконечность одного из них перечеркивалась черной сеткой крошечных линий.

– Ты когда-нибудь видел, как древние рисовали Луну? – спросил Тави.

– Просто круг. Будто ночное солнце.

– Даже не верится, что она была такой, да?

– На ней был город древних. Огромный космический порт. Он полностью погиб. Когда я был совсем маленький, мать говорила, что по небу летают два бумеранга, а на конце одного из них сидит паучок. Как город, полный людей, мог превратиться в черную зазубрину на осколке планеты?