Текст книги "Земля в иллюминаторе (СИ)"

Автор книги: Румит Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 58 страниц)

– Робо мыслят кодом, – сказал Хинта. – То есть, это подыгрывает гипотезе о том, что в роли Образа выступали именно Аджелика Рахна!

– Да. Я нашел еще немало фрагментов, которые косвенно подтверждают мою догадку. «Образ проповедует о самом себе и учит нас самому себе, подобно тому, как совершенный инструмент сам ложится в руку человека и учит эту руку, готовит ее к тому, чтобы она владела им». И вот еще: «Образ не знает той воли к власти, которая столь свойственна людям. Наоборот, он готов служить и быть орудием в чужих руках. Он – учитель, не ведающий притязаний на ученика, полубог, готовый быть рабом. Но все его могущество иссякает, если направить его во зло. Отказывая нам в одних делах и подчиняясь в других, он учит нас большему, чем мог бы научить, приказывая».

– До сих пор эти фрагменты понимались метафорически? – спросил Тави.

– Да. Позже их включили в новую канву: те, кто век спустя интерпретировал эти тексты, сочли, что здесь Образ выступает в роли лучшей части нашей природы, а не в роли самостоятельного существа или народа. И надо признать, такая трактовка тоже очень красива…

Скоро они добрались до первой большой остановки на своем пути, которую видели еще издалека. Это был хутор многолюдного и преуспевающего фермерского клана Рафара. Шесть жилых домиков, обшитых светло-серой облицовкой, выстроились в неровный полукруг. Скрипучие колеса ветряных электростанций вяло вращались, улавливая слабый ветер. Лишенные окон хозяйственные постройки сгрудились в хаотичный комплекс. Выше всех остальных конструкций поднимался желтый конвейер старого элеватора. Чуть поодаль, поблескивая на солнце бахромой битого стекла, ждали ремонта пострадавшие от землетрясения теплицы. Поля фрата подступали вплотную к зданиям. Для гостей на территории Рафара был развернут и обустроен павильон в форме двух смежных куполов. Конструкция поддерживалась за счет воздуха, нагнетаемого компрессорами в мягкую толщу стен; процесс подкачки не прерывался ни на минуту, а оттого казалось, что павильон дрожит, как сброшенное с ложки желе.

Встречал гостей сам Хейза Рафара. Глава клана, глубокий старик, давно не способный ходить, он восседал в самодельном инвалидном кресле, представлявшем собой нечто среднее между боевой танкеткой и троном тирана. Иссохшее тело Хейзы тонуло в огромном рекреационном скафандре, срастающемся трубками с внушительной спинкой кресла. Сиденье было установлено на гусеницах шире и мощнее, чем у дрона Ивары. По сторонам от кресла торчали шесть механических рук, две из которых заканчивались пулеметами.

– Самомнение, да? – спросил Ивара, когда Хинта объяснил, кто перед ними.

– Отличительная черта всех преуспевающих фермеров, – сказал Хинта. – А Рафара преуспевают. В отличие от многих, они не враждовали с Джифоями. Вместо этого они еще полвека назад признали за Джифоями первенство и начали сдавать тем свою землю. В результате, вся земля Рафара по-прежнему принадлежит Рафара, их дети работают бригадирами у Джифоя, плюс они получают хорошие деньги за аренду – возможно, имеют с этого больше, чем сами могли бы заработать на своих полях.

Рядом с механическим троном на опрокинутых бочках сидели детишки-прислужники, наверное, внук и внучка, немногим старше Ашайты. В обязанности малышей входило подавать Хейзе банки с напитками и развлекать его игрой в настольный кипок. На глазах у путников третий ребенок вынес из дома дополнительный поднос с внешним питанием для скафандра старика.

– Он пьет кувак? – пригляделся к банкам Ивара.

– Праздник же, – сказал Хинта. – На побережье тоже некоторые напьются. А для Рафара этот день – именно праздник. Они даже выиграли, когда старый Шарту был разрушен. Их хутор тогда не пострадал и не сдвинулся с места, он стоит там же, где и век назад.

– Пьяный человек на машине, которая сама по себе оружие. Опасное сочетание.

– А знаете, – сказал Тави, – возможно, Джифой еще не худший из всех.

Потом им пришлось перейти на громкую связь, поскольку старик приветственно воздел к небу одну из своих механических рук.

– Каждый в этот скорбный день получит в моем доме приют и еду, как это было в день катастрофы, когда моя семья накормила всех нуждающихся и многим дала кров, – прокаркал он. – Своих робо оставляйте вон там.

Лязгнув своими чудовищными робо-суставами, он указал на площадку рядом с павильоном. Его лицо желтело за стеклом скафандра, взгляд, хоть и заплывший, был острым, словно он выискивал повод, чтобы поругаться с кем-нибудь из проходящих мимо паломников.

Ответив старому Рафаре формальными приветствиями, Ивара и мальчики прошли в шлюз надувного павильона. Внутри, словно затянувшийся звук декомпрессии, стоял натужный шум искусственного ветра, тяжело колыхались своды из мягкого парапластика. Окон в павильоне почти не было, но света хватало: солнечные лучи матовым сиянием проникали прямо сквозь стены. Хинта невольно подумал, что так же, должно быть, выглядел дневной свет на верхних ярусах древних подледных городов.

В павильоне было человек десять: на диванчиках отдыхала семья с тремя детьми, а за прилавками хозяйничали женщины разных возрастов – должно быть, младшие дочери и старшие внучки Хейзы. В отличие от старика, эти женщины казались милыми. Впрочем, бесплатно они предлагали только воду и дозаправку воздухом; еда и напитки стоили втридорога. Торговля шла не только съестными припасами: фермерши предлагали купить у них безделушки, лекарства, и даже мелкий инструмент, а еще бумажные фонарики из тех, что пускают по воде в память о мертвых.

Говорить в павильоне было неудобно, а потому они просто посидели, отдохнули от скафандров, выпили воды и отправились дальше.

_____

Когда скрипучие ветряки остались далеко позади, Ивара снова достал свой терминал.

– Вот еще один фрагмент. Автор неизвестен, время написания – под сомнением, и текст не вошел в корпус основных писаний об Образе. То есть, даже сами сектанты считали его еретическим. В результате, мало кто его исследовал – ученые склонны игнорировать те вещи, которые лежат вне известных традиций и схем. Но для меня этот текст стал одной из лучших зацепок. Я не начал с него только потому, что хотел показать последовательный путь, который проделал в своем исследовании на тему Образа. Теперь читаю: «Звездный ветер разносит по вселенной золотые семена. Образ рождается из них, подобно тому, как деревья вырастают из своих семян. Но, в отличие от растительных семян, семена Образа свободны в своей природе. В зависимости от мира и от эона, они могут дать очень разные всходы, могут потратить разную часть себя на явление Образа. Иную же часть они могут обратить в дары, сопутствующие Образу. Поэтому Образ всегда оснащен и вооружен для встречи с новым миром. И так происходит, что Образ всегда имеет возможность заслужить любовь иных».

– Это же может быть разгадкой всех растительных узоров! – догадался Хинта.

Тави отреагировал иначе.

– Можно, я своими глазами перечитаю этот текст?

Ивара передал ему терминал. Некоторое время они шагали молча. Чтобы не упасть, Тави положил руку Хинте на плечо.

– Да, – отрываясь от терминала, произнес он, – это может быть разгадкой растительных узоров. Но что это за всходы, что за дары, что за иные? Признаюсь, этот кусочек текста поразил и заинтриговал меня. Но мне кажется, он порождает больше вопросов, чем ответов. Разве не так?

– Да, так и было бы. Но у меня сразу появилась идея, как разгадать часть его загадок. И здесь мы подходим к ответу на тот вопрос, который вы мне задали, выходя из колумбария: вопрос о том, на что способен Вечный Компас.

– И в чем же связь? – спросил Хинта.

– В золоте. Ведь вы оба часто говорили о том, какое сходство есть между Вечным Компасом и Аджелика Рахна.

– Не сходство, – смутился Тави. – Просто оба эти предмета сложнее всех приборов, которые мы знаем здесь, в Шарту. Но они очень разные. Аджелика Рахна в тысячу раз сложнее компаса.

– Может, и так. Но сложность – это тоже признак. Если два предмета выделяются на фоне других своей сложностью, то это будет своего рода сходством. Кроме того, разве не похожи они по своей стилистике? Оба с гравировками, изготовлены из редких благородных металлов, способны не меняться в веках, оба до сих пор превосходят то, что может представить себе обычный человек…

– Да, это так.

– И причем же здесь золото?

– Тоже редкий металл? – предположил Хинта.

– Золото упомянуто во фрагменте, – сказал Тави.

– Вопрос был риторическим, но вы оба правы. А особенно прав Тави. Читая фрагмент, я вспомнил, что в Джидане было принято различать два уровня техники. Эти уровни так и назывались: золотой и серебряный. Право пользоваться вещами золотого уровня принадлежало не всем. Такие вещи проходили специальную регистрацию. В армии доступ к ним зависел от звания, в гражданской жизни – от наличия специальной лицензии.

– Я слышал об этом, – сказал Тави, – и может, это даже мелькало в ламах. Хотя не припомню ни одного лама, который был бы специально посвящен вопросам джиданской техники. Вот о технике Притака ламы снимают с завидной регулярностью.

– Ту же терминологию до сих пор используют мастера ручной работы, занимающиеся изготовлением реплик. Начинающий мастер считается вошедшим в цех, когда ему вручают серебряный сертификат. И есть золотой сертификат. Он настолько редкий, что, к примеру, университет Кафтала – а это богатая и влиятельная организация – не мог запросто нанять для себя мастера. Пришлось встать в очередь, и несколько наших музейных экспонатов ждали ремонта десять лет. Я был студентом, когда мастера вызвали. А когда он, наконец, соизволил сделать свою работу, я уже успел стать профессором.

Хинта тихо вздохнул от зависти.

– И вот я задался вопросом: какими должны быть дары золотого семени?

– Золотыми, – сказал Тави.

– Именно. Что, если у всех вещей золотого уровня есть какой-то единый исток? Что, если все они происходят из того же семени, из которого и Аджелика Рахна? Что, если в том фрагменте под «иными» имеемся в виду мы, люди? Аджелика Рахна приходят к нам оснащенными, вооруженными и несущими дары, и все это – оснащение, вооружение, дары – все это техника золотого уровня, созданная как для самих Аджелика Рахна, так и специально для людей?

– А в каком смысле они вооружены? – спросил Хинта. – Они же вроде против насилия и готовы бороться за жизнь каждого человека.

– Так было в сказке. Нам еще только предстоит узнать, какими они были по-настоящему. Впрочем, я не верю, что они были злом и несли агрессию. Вооружение – понятие растяжимое. Например, шахтеры называют вооружением свои машины для проходки породы.

– А какие вообще бывали вещи золотого уровня? И с каких пор они существуют? Ведь есть еще одно распространенное применение для прилагательного «золотой». Мы говорим «Золотой Век» о времени до войн и Великой Катастрофы. Неужели эти вещи…

– Да. Судя по всему, эти вещи появились именно тогда – очень давно.

– Тогда мы ошиблись с датами? – внезапно сломавшимся голосом спросил Тави. – Нашему Аджелика может быть тысяча или полторы тысячи лет?

– Тысяча или полторы тысячи лет может быть первому представителю малого народца, если тот еще существует. И то только при условии, что наши выкладки верны. А тот человечек, которого нашли мы, вероятно, все же моложе. Он может быть репликой, созданной его собратьями или даже искуснейшими из людей. Но Хинта спрашивал, какими вообще бывают вещи золотого уровня, и я хочу вернуться к этому вопросу. – Ивара снова поднял терминал. – Итак, на исходе войны в Лимпе жил один весьма неоднозначный человек. Звали его Сабриша Вола, и он считал себя великим историком. Однако все его научные достижения строились на одном – он выискивал ученых среди джиданских пленных и записывал их рассказы, если те соглашались говорить. Почти всех опрошенных им людей затем казнили.

– Лучше бы он им помог, – сказал Тави.

– Вот поэтому я и называю его неоднозначным. Неясно, мог ли он им помочь, неясно даже, хотел ли. Но он стал одним из тех «просвещенных палачей», благодаря которым у нас теперь есть крохи джиданского знания. Вот запись из его дневника: «Судя по всему, научное сообщество Джидана было расколото на множество мелких цехов и групп, которые хранили свои тайны и не стремились сделать их общим достоянием. Полагаю, это свидетельствует о порочности всей джиданской научной системы и их общества в целом. Сегодня я говорил с хромцом из Джатурана. Этот человек даже под пыткой не называет своего имени. Ведет он себя крайне грубо и хорошо ругается на нашем языке. Ко мне он отнесся негативно. Тем не менее, он согласился передать мне часть своих знаний, чтобы те не пропали с его гибелью. Из его рассказа я узнал, что, помимо тайного общества алхимиков, существовало еще и тайное общество археологов. Главной целью их работы, как он сказал, было находить и восстанавливать вещи Золотого Века, особенно – технику золотого уровня. Когда я спросил его, какой эта техника была, он ответил так: «Ее отличает только одно. Она не нуждается в управлении, ей не нужен подготовленный пользователь. Но она ищет и ждет доброй воли. Поэтому она часто облекается в формы простейших предметов. Она может быть заключена в перстне, мече, чаше, гребешке для волос – в чем угодно, чем мы пользуемся каждый день. При этом могущество таких предметов безгранично. Они сами могут изменять свои возможности и свое предназначение, если ситуация того от них требует. Несмышленые принимают такие предметы за магические. Несмышленые не знают, как объяснить телепортацию, невидимость, неуязвимость в бою, сверхъестественную силу, исцеление от любых болезней – и другие способности, которые можно обрести, владея подобными вещами. И тем более несмышленые не понимают, что эти вещи служат лишь во благо. Их невозможно обратить во зло, и для любого зла они опасны. Они обладают собственной волей и сами принимают решения, сами выбирают, кому, как и ради чего служить. Они могут выпасть из твоего кармана, если им не нравятся твои планы, а могут пролежать в земле пол-тысячелетия и потом найтись, когда рядом ярко проявит себя чья-то красивая душа. Вот как существуют эти вещи. Но их мало, и остается все меньше, и они сами небольшие. Еще были большие вещи. Они появлялись из сочетания. Если принести предмет золотого уровня в большую и сложную машину серебряного уровня, и правильно попросить этот предмет, то он может соединиться с большей машиной, стать ее золотым сердцем, усовершенствовать ее так, как не способен вообразить наш разум». Так говорил хромец из Джатурана. Полагаю, многое он приврал, чтобы запугать меня. Если же он не врал, то делается неясно, как с такой восхитительной техникой джиданцы могли проиграть нам войну».

Ивара дочитал, и они на некоторое время погрузились в мрачное молчание.

– Я ненавижу наш народ, – наконец, произнес Тави. – Я имею в виду не Шарту, а всю воздвигнутую на крови литскую ойкумену. И если бы этот Сабриша Вола был немного более внимательным и сообразительным, он не стал бы задавать свой последний вопрос. Очевидно, что с такой техникой невозможно выиграть ни одной войны. Война полна подлости и жестокости. Война полна зла. Злом становится любой, кто активно и продолжительно участвует в войне. Уже поэтому вещи золотого уровня не могли перейти на сторону какого-либо из народов. Они могли лишь изменять отдельных людей, помогать тем стать героями.

– Джилайси Аргнира, останавливающий битву, – сказал Хинта.

– Да. В первую очередь он. Именно о нем я сейчас и подумал. Как он смог? Как один человек смог разбить и обратить в бегство три армии, потом исчезнуть, уйти от всех видов преследования, и, в конце концов, превратиться в загадку века – как он сумел все это? Самый грозный на поле битвы, он никого не убивал. В этом была вся его сила.

Чем дальше они уходили на восток, к скалистому побережью моря, тем больше менялся облик местности. Равнина стала холмистой, посреди нее громоздились груды огромных мощных валунов, каждая высотой с двухэтажный дом. Это были следы ледника. Когда-то он поднял эти камни, сорвал их с далеких скал и принес сюда. А потом он растаял, и громадины остались лежать посреди пустоши. Прошли века, пустошь зазеленела, превратившись во фратовые поля. Так появился этот пейзаж.

– Значит, компас мог остановить разрушение гробницы? – заключил Хинта.

– Возможно. Если верить легендам, то с вещами золотого уровня возможно почти все. Однако, признаюсь, я владел компасом достаточно долго. И ни разу в моих руках он не сделал ничего сверхъестественного. В последний раз я использовал его, когда приехал в Шарту и попытался искать следы моих друзей. Но компас никак не помог. Поэтому мне было легко с ним расстаться. И даже теперь я не уверен в нем. Хотя и не могу отрицать того, что вы сказали о сохранившейся гробнице.

– Но кто же тогда такие Аджелика Рахна и откуда явилось то золотое семя, из которого они вышли? – спросил Тави. – И как из этого семени рождались другие вещи?

– Ну, если идти по легенде, то они из космоса. Не случайно религия Образа – это космическая религия. В этом фрагменте тоже говорится не о веках и странах, а о мирах и эонах. Совсем другой масштаб. И золотое семя, если идти по легенде, происходит от самого сияющего первоисточника жизни.

– Но ведь тогда получается, что золотое семя само по себе космический корабль!

Это очевидное умозаключение одинаково поразило и Хинту и Ивару.

– Это ковчег, – сказал Тави. – Зачем им строить ковчег, если они сами на нем прибыли?

– Да, так бывает, – признал Ивара. – Бывает, что миф выворачивает все наизнанку.

– Поэтому никто и не может найти эту огромную чудо-машину, способную преодолевать притяжение Земли! Что, если ковчег вовсе не был огромным? Что, если он совсем маленький, как семечко реального растения? Такой маленький, что может уместиться на ладони. Вдруг он рос, как настоящее дерево, если семечко прилетело, упало и проросло? А уже из дерева рождались все эти вещи.

Ивара вздохнул, покачал головой.

– Я очень рад, что твой блестящий ум подкидывает нам такие варианты, но все же я с трудом могу себе представить, чтобы технические устройства росли, подобно настоящей жизни. К тому же, это не сходится с утверждением, что Аджелика Рахна прибывают в мир оснащенными. Что-то здесь не так; чего-то еще не хватает.

Еще около часа они увлеченно спорили и предлагали друг другу разные, все более безумные идеи, а километры пути незаметно ложились им под ноги и оставались позади.

_____

Когда дорога взобралась на вершину очередного холма, их взглядам открылась небольшая овальная долина, напоминающая по форме древний, изглаженный временем кратер, разлинованная фратовыми полями, которые словно боролись с рельефом: здесь и там их ровный узор нарушался, ломался, огибая валуны, пристраиваясь к скальным отрогам. На дне долины образовалось маленькое озеро, по его мертвым черным водам плыл кислотно-желтый пух опавших фратовых спор. А на дальнем берегу стоял самый большой частный дом, который можно было увидеть во всей юрисдикции Шарту – особняк Джифоев.

Центральное здание усадебного комплекса состояло из множества крупных блоков и имело два крыла – северное и южное. Из стен выступали прозрачные обходные галереи, фасад кичливо сверкал дорогим золотистым покрытием с узорами из черных и серебряных вставок. У северного крыла сгрудились хозяйственные постройки и отдельные жилые домики, принадлежащие, очевидно, прислуге или опальным членам семьи. С южным крылом срастался большой ангар, по форме напоминающий половинку гигантской, продольно разрезанной бочки, его полуцилиндрическая крыша отливала в лучах солнца стальным блеском. Грузовые шлюзы ангара были рассчитаны на то, чтобы в них могла проехать крупная техника, однако сейчас он использовался не в качестве гаража, а как павильон для отдыха паломников – над входом, бледная в лучах яркого солнца, мерцала приветственная голограмма.

Они невольно сбавили шаг.

– Как время-то летит, – сказал Ивара. – Я думал, мы еще долго будем сюда идти. А мы, выходит, за разговором уже отшагали более половины пути. Это ведь владения Джифоя?

– Да. – Хинта ждал какой-то реплики от Тави, но тот не проронил ни слова. Их прежняя беседа оборвалась, и они молча спускались вплоть до самого центра долины. Только там, на берегу озера, Тави нарушил тишину.

– Можем мы здесь остановиться?

– Чего ты хочешь? – спросил Ивара.

– Подумать. Посмотреть. Сам еще не понял. Но я точно не хочу просто войти в дом Джифоя. Мне нужна пауза.

Берег водоема был усыпан крупными валунами и кучами щебня – похоже, фермеры прежних времен стаскивали камни сюда, чтобы расчистить ровные площади для полей. Тави по галечной осыпи взобрался на вершину одного из крупных валунов, Хинта, после некоторых колебаний, полез следом. Они остановились на вершине глыбы, в трех метрах над поверхностью воды. Черная гладь озера была словно зеркало – ровное, четкое, лишенное дрожи; в нем лежало отражение золоченного фасада особняка, его темная перевернутая копия. Тави нашел мелкий камень, с навесом бросил его в направлении центра озера. По встревоженной глади разбежались концентрические круги.

– Как ты? – спросил Хинта.

– Похоже на то, что я в странном настроении?

– Не знаю, на что это похоже. Но из всего, что я знаю, я могу предположить, что ты сейчас мог бы впасть в странное настроение. Это дом, в котором решила жить твоя мать.

– Просто меня угнетает эта архитектура. Когда смотришь на нее мельком, видишь только захолустный китч. Но когда начинаешь вглядываться, замечаешь, что это мрачное строение. В нем меньше уюта, чем в простеньких хибарах бедняков. Здесь нет радости, чувства юмора, дистанции. Вся эта усадьба спроектирована ради серьезности. Она подавляет. Когда смотришь на нее, от нее невозможно отвлечься. Рядом с ней нельзя расслабиться и отдохнуть. Я смотрю на нее и понимаю, насколько же я не хочу, чтобы здесь прошли следующие годы моей жизни.

Хинту поразила тяжесть, с которой Тави говорил; еще никогда он не слышал в его голосе таких усталости и опустошения. Казалось, у того в душе, впервые за всю его жизнь, появилось что-то каменно-холодное – неотесанный монолит, ригидный и мертвенный, под стать ядовитому миру вокруг и этой черной воде.

– Символы беззащитны перед тем, что с ними делает человек, – прозвучал в их наушниках голос Ивары. – Золото для многих, почти для всех народов стало символом красоты, благоденствия, величия, даже святости. Очевидно, что подобное отношение мы унаследовали от людей Золотого Века, и тот век тоже недаром назван «золотым». Золотом украшают ритуальные предметы, из него отливают и им покрывают знаки отличия, от огромных эмблем на зданиях корпораций до значка на скафандре шерифа. Но тот, кто, не имея вкуса, стремится к власти, может сделать из золота весь свой дом – кто ему помешает? Так и получается, что символ делается амбивалентным, утрачивает чистоту содержания. Золото – это красота. Но это и китч. Золото – это благоденствие. Но это и богатства черствого скупца. Это символ величия, но и атрибут безнравственной тоталитарной власти.

– Мне нравится воображаемое золото, – сказал Тави. – Золото мыслей, слов, знаний. Аджелика Рахна – величайший из артефактов золотого уровня, но он вовсе не весь сделан из этого металла. В этом его красота. Для него золото – метафора. А для Джифоя золотые стены его дома, похожего на тюрьму – это реальность, реальный эквивалент всего, чего он достиг. А все, чего он достиг, это фрат: биотопливо, зеленые жидкие деньги, способные расти прямо на голых камнях.

– Не обязательно ты попадешь в эту тюрьму, – сказал Хинта.

– Мне невыносимо даже то, что я вынужден бороться, чтобы ее миновать. Это не мой выбор, не мое место, не моя битва. Отвоевать себе право жить без Джифоя – скучная победа в маленькой и грязной семейной драме. Может, я гордец, но скажу прямо: для меня это мелко. Все это мне не нужно. Вот от чего мне так тоскливо.

Они сошли с валуна и вместе с Иварой и Ашайтой на Иджи зашагали к вратам ангара. Когда они огибали озеро, их нагнал большой и шумный отряд из нескольких групп паломников, так что в шлюз они ввалились вместе с толпой малознакомых людей.

Изнутри ангар шумел десятками голосов. Джифой позволил другим фермерам торговать на своей территории, и те привезли сюда всю провизию, которую еще не успела конфисковать администрация Шарту. Огромное помещение казалось тесным из-за набившихся сюда людей и вещей: импровизированные прилавки ломились от платных и дармовых угощений, целые семьи оккупировали пространство за ресторанными столиками, а в углу ангара работал настоящий куврайм.

– Куда пойдем? – растерянно спросил Ивара. – Если хотим, где потише, то…

Договорить он не успел: к ним внезапно подошел незнакомец. Мужчина был одет в строгий официальный костюм. Скафандра на нем не было, а значит, скорее всего, он был человеком Джифоя, возможно, администратором одного из павильонов.

– Здравствуйте, – произнес он. – Я вас ждал.

– Ждали? – переспросил Ивара. Но незнакомец обращался не к нему, а к Тави.

– Вы ведь сын Эрники Руварты, так?

– С каждым днем все в меньшей степени.

Человек в костюме хмыкнул.

– Остроумно, молодой человек. Но я сочту это за обыкновенное «да». – Его лицо было остреньким, на щеках и подбородке темнела полоска щетины, казалось, оставленная специально. – Как видите, здесь бедлам. Но оставаться именно здесь не обязательно. Вы приглашены осмотреть дом. Если хотите, можете пообедать в столовой. Ваши спутники, само собой, тоже могут пойти с вами. Впрочем, Ваша мать была уверена, что Вы откажетесь. Но мое дело маленькое – я лишь посланец чужой воли.

– Они здесь?

– О нет, нет. Эрника в лаборатории – не захотела терять рабочий день. Листа и вся его семья еще в Шарту; у них много хлопот, и поедут они позже. Вероятно, их кортеж прибудет поздним вечером – сначала сюда, а потом на побережье. Это не встреча, просто приглашение осмотреть дом.

Тави задумчиво молчал, и Хинта вдруг понял, что он сейчас примет приглашение. Ивара, очевидно, тоже это почувствовал.

– Ты пойдешь?

– Да. Но только если вы с Хинтой не против. У нашего согласия могут быть непредвиденные последствия – я не знаю, что нам могут попытаться навязать.

– Ничего, – заверил мужчина в костюме. – Только то, чего Вы сами захотите. Если вам не понравится или надоест, можете уйти в любой момент. Сейчас особняк практически пуст, все работают здесь – в жилых апартаментах буду только я, вы и несколько слуг, главным образом, повара.

– Я не против, – сказал Ивара, – но это ваше решение, мальчики.

Хинта расстегнул скафандр Ашайты и теперь удерживал младшего – тот явно стремился протанцевать куда-то в направлении сладостей.

– Хинта? – спросил Тави.

– Я не могу быть против, если ты за. Но я не понимаю твой выбор. Ты же только что говорил, как тебе здесь все не нравится.

– Говорил. Но это не повод, чтобы бежать от этого места, ведь так? Я уже здесь. А мог бы, если бы захотел, уговорить вас на другой маршрут. Нам бы хватило и других мест отдыха.

Хинта пожал плечами. Решение Тави уязвляло его, но сам не мог понять, почему. Он видел здесь противоречие, какую-то непоследовательность, и этот ложный призрак парадокса мешал ему.

– Ну так?

– Я пойду за тобой, – сказал Хинта, немного помедлил и добавил, – куда угодно.

После того, как они храбро приблизились к разлому, Хинте казалось, что это действительно так, и он сказал эту фразу специально, чтобы напомнить Тави про разлом. Он хотел намекнуть, что дом Джифоя – не разлом, что здесь не обязательно быть храбрым, можно и уйти – просто из брезгливости. Хинта и понятия не имел, какие вещи им в самом скором времени приготовит судьба, в какие еще места, в каких еще направлениях осмелится пойти Тави.

– Мы хотели тихое место. Там мы скорее найдем его, нежели здесь. И не придется тратить деньги.

Ивара согласно кивнул.

– Мы пойдем, если у вас есть руши, – резюмировал Тави.

– Дети любят сладкое, – широко и ушло улыбнулся человек Джифоя. – У нас есть все, включая и более утонченные лакомства.

– Вы явно довольны тем, что ваша миссия удалась, пта, – холодно ответил Тави, – но сладкое буду есть не я, а он. – Он указал на Ашайту. Улыбка на лице посланца угасла.

– Конечно.

Они оставили робо у шлюзов и углубились в систему коридоров, соединяющих ангар с домом. Здесь было много дверей, одни открывались сами, другие лишь после того, как проводник использовал ключ-карту. Внутренние помещения сверкали чистотой, повсюду был гладкий пластик, яркий свет. Уровень пола постепенно поднимался, и после очередного поворота они попали на герметичную веранду. За стеной темного стекла было видно озеро и огибающую его дорогу, в зеленой дали с холма спускалась очередная группка паломников.

– Вот так и я увидел Вас, – сказал человек Джифоя. – Вы еще остановились по ту сторону озера и залезли на камень. Интересная шалость.

– Вы занимались только тем, что ждали нас? – спросил Тави.

– Это моя работа. Делаю, что прикажут. Прошу в эту дверь. – С пустынной веранды он перевел их в роскошную, тесно обставленную комнату. – Это первая гостиная. Можете чувствовать себя как дома. Сидеть, лежать, трогать вещи.

– Дальше, – сказал Тави.

– О, поверьте, это только начало. Есть вторая гостиная.

И они пошли во вторую гостиную. Из нее – в третью гостиную. За гостиными и приемными следовали помещения для релаксации: бассейн, ламрайм, тренажерный зал, солярий, маленький бар, соединенный со столовой. В качестве предмета особой гордости слуга представил полностью автоматическую уборочную машину, которая поддерживала чистоту в многочисленных комнатах. С первого этажа они поднялись на второй; оценили вид из купольного окна; заглянули в два рабочих кабинета, исполненных угрюмой роскоши; прошли мимо семейных спален; задержались в детской, где Ашайта отреагировал на огромного пушистого террикона. И когда казалось, что сюрпризов уже не будет, слуга распахнул перед ними двери последней комнаты.

Тави замер, так и не перешагнув ее порога. Хинта тоже оцепенел, когда осознал, что видит. С противоположной стены на них смотрели прекрасные авторские барельефы Джилайси Аргниры. Все три работы были выполнены с большой любовью – каждая представляла героя в определенном возрасте: юноша со взглядом воина; мужчина с лицом, исполненным невероятной скорби; старик со спокойной улыбкой. Потолок был украшен узором из подсвеченных лампочками полупрозрачных пластиковых трафаретов. Были в комнате и удобная мебель, и роскошный терминал, и навороченный музыкальный центр.

– Она может стать Вашей, – сказал у них за спиной слуга.