Текст книги "Земля в иллюминаторе (СИ)"

Автор книги: Румит Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 58 страниц)

– Я думаю, вблизи он все еще выглядит как город, – сказал Тави мечтательно. – С башнями из металла и стекла, с рудниками для добычи льда и гелия, с протянувшимися вдаль дорогами, с огромными кораблями древних, мертвыми и порушенными, стоящими в своих взлетных шахтах…

– Да, так может быть, – согласился Хинта. – Я даже думаю, часть машин там еще жива. Спят в темноте без людей, ждут чего-то. Я слышал, некоторые машины древних еще работают в космосе. Если настроиться на их частоту, то можно поймать какой-то сигнал. Но никто больше не умеет его понимать. Возможно, и этот город на осколках Луны все еще о чем-то говорит, передает какое-то сообщение, просьбу о помощи.

– А вдруг там кто-то еще живет? – загорелся вдруг Тави.

Хинта качнул головой.

– Там совсем нет атмосферы. Нечего есть и нечем дышать. Удар, расколовший Луну, должен был нарушить целостность всех построек. Весь их воздух ушел в космос. Прости, Тави. Там только пыль, мрак и дремлющая сталь. И так, наверное, останется уже навсегда.

Тави смотрел в сияющее звездами небо.

– Это очень грустно.

– Может, и нет. Это след, который по меркам одной человеческой жизни просуществует почти вечно. След чьей-то мысли, чьей-то борьбы. Я бы хотел оставить после себя не меньше. Представляешь, мы сейчас и отсюда видим то, что было построено почти тысячу лет назад. Какое же оно должно быть огромное там, на другой планете, раз мы видим его даже без бинокля? Какие же великие это были люди!

– Жаль, что про древних пишут мало историй, – посетовал Тави. – Почти все наши легенды посвящены войнам эпохи восстановления.

– Напиши про них сам, – предложил Хинта.

– Думаешь, у меня получится?

– Напиши историю про то, как погибла Луна.

– Лучше я напишу про то, как на ней основали город. Это более вдохновляющий момент. И герои для этого нужны ничуть не меньше, чем для сцены всеобщей гибели.

– Как скажешь. Главное, напиши.

Они лежали под звездами, пока в динамиках Тави не зазвучал голос матери. Она сказала, что прошло уже больше чем два часа, что ужин остыл и что сын ее разочаровывает.

_____

Тот день, хотя формально он был лишь одним из множества свободных каникулярных дней, запомнился им обоим надолго. Хинта иногда вспоминал про встречу с незнакомцем и начинал беспокоиться, что Тави все еще о ней думает. Но со временем это отошло в сторону: на Шарту обрушились новые события, достаточно яркие, страшные и всеобщие, чтобы надолго отвлечь на себя почти все их внимание.

^{Глава 2}
ВРЕМЯ БЫТЬ ГЕРОЕМ

Когда началась тревожная рассылка, Хинта и Атипа вместе работали на площадке перед гаражом. В кузове Иджи лежала куча старых микросхем. Отец и сын перебирали медно-кремниевый лом, пытаясь определить, что здесь еще годится для ремонта. Они совершенно ушли в работу, и оба вздрогнули, когда в динамиках их шлемов зазвучал чужой, официальный женский голос.

– ЖИТЕЛИ ШАРТУ, ЖИТЕЛИ ШАРТУ, ЖИТЕЛИ ШАРТУ, ПРОШУ МИНУТУ ВАШЕГО ВНИМАНИЯ.

– Что это? – только и успел спросить Хинта.

– ЭТО СООБЩЕНИЕ БУДЕТ ТРАНСЛИРОВАНО ПОВСЕМЕСТНО НА ОБЩИХ АВАРИЙНЫХ РАДИОЧАСТОТАХ ШАРТУ И В АТМОСФЕРНОМ ВЕЩАНИИ ПО ВСЕМУ ПОСЕЛКУ. СООБЩЕНИЕ БУДЕТ ПОВТОРЯТЬСЯ КАЖДЫЕ ПЯТЬДЕСЯТ МИНУТ. ЕСЛИ ВЫ НЕ ОТНОСИТЕСЬ К ЮРИСДИКЦИИ ШАРТУ, НО УСЛЫШАЛИ СООБЩЕНИЕ – МЫ ПРИНОСИМ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ТО, ЧТО ЗАНЯЛИ ЧАСТОТУ.

По улицам тек прозрачный тендра-туман. В вышине за тонкими облаками желтело солнце. Матово блестели стены домов. Оставалось около двух недель до начала учебного года. Если бы не этот голос, была бы середина совершенно обычного выходного дня.

– Что-то случилось, – сказал Атипа.

– СЕОДНЯ В ДВАДЦАТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА В ГЛАВНОМ ЗАЛЕ ГУМПРАЙМА СОСТОИТСЯ ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ. НА НЕМ БУДУТ ОБЪЯВЛЕНЫ ВАЖНЫЕ НОВОСТИ И БУДУТ ОБСУЖДАТЬСЯ ВОПРОСЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ОБЩЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ. РЕШЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ СОБРАНИЕМ, КОСНУТСЯ ВСЕХ, КТО ОТНОСИТСЯ К ЮРИСДИКЦИИ ШАРТУ.

Треск эфира. Атипа каким-то безнадежным жестом бросил в кузов Иджи недомытую плату. Она грузно звякнула радиатором.

– ПОЭТОМУ МЫ ПРОСИМ ЯВИТЬСЯ ВСЕХ, ВКЛЮЧАЯ ОТДЕЛЬНО ЖИВУЩИХ ХУТОРЯН С ВОСТОКА И С ЮГА. ЕСЛИ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ЯВИТЬСЯ ЛИЧНО, ПОСТАРАЙТЕСЬ ОБЕСПЕЧИТЬ ВИДЕО-ПРИСУТСТВИЕ. КОДЫ КАНАЛА ОДИН, ОДИН, ДВА, ОДИН, ОДИН, ТРИ. ПОВТОРЯЮ. ОДИН. ОДИН. ДВА. ОДИН. ОДИН. ТРИ.

– Думаешь, правда придут все? – спросил Хинта. Атипа молча кивнул, протянул руку и тяжело похлопал сына по плечу.

– КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ. СООБЩЕНИЕ БУДЕТ ПОВТОРЕНО ЧЕРЕЗ ПЯТЬДЕСЯТ МИНУТ.

В прошлый раз, когда зазвучало оповещение, Хинта был в школе. Тогда голос был мужским. Он сказал, что в основной воздухоочистной системе Шарту поселилась колония болезнетворных грибков. Началась паника, все одели скафандры и высыпали на улицу. Но тревогу подняли слишком поздно – четверть жителей уже была заражена пневмонией. Следующие два месяца весь поселок кашлял, помещения пришлось продувать азотом, а двенадцать человек не пережили болезнь. Хинта хорошо запомнил то время потому, что его мать, с ее обожженными легкими, болела тяжелее других. Они с отцом много дней боялись, что она станет тринадцатой.

– Ладно, – медленно произнес Атипа, – работа есть работа. Давай все равно переберем платы.

Но ни один из них не сдвинулся с места.

– Что могло случиться? – спросил Хинта.

– Ну, к примеру, предсказали приближение худшего землетрясения века. Или у нас отказывает реактор электростанции. Да тысячу вещей это может означать. Ясно только, что жизнь в любом случае станет хуже.

– Я хотел пойти к Тави пообедать. Можно?

– Поешь дома, Хинхан. Давай побудем все вместе, пока не прояснится, что там случилось. Позвоню Лике.

По позе отца Хинта видел, как тот говорит с матерью. Его родители обрушивали друг на друга потоки пессимизма и безнадежности, считали свои горькие шансы на выживание, жаловались и прогнозировали дурную судьбу. Не в силах находиться рядом с Фойтой-старшим, Хинта ушел вглубь гаража. Здесь было лучше: отовсюду смотрели морды-интерфейсы родных машин, вздымались до потолка стеллажи, полные полезного старья. В ванне для отмывки плат бурлила серая жидкость, светился зеленым светом и истекал медленными струйками дыма стержень лазерного паяльника. На верстаке лежала интересная платка – отец хотел ее выбросить, но Хинта думал, что это еще способный к работе стимометр или гетвопстер. Мальчик сел за верстак, провел пальцами по узорам неопознанных микросхем, пригладил выпуклые ряды тиристоров, успокоился и осознал, что тоже должен позвонить – сказать Тави, что не придет. Однако он на секунду опоздал – входящий звонок от того сам прорезался в его шлеме.

– Ты опередил меня на мгновение, – сказал Хинта. – Тоже слышал?

– Да. Мама уже в полной панике. Пытается дозвониться до Джифоя. Уверена, он знает, в чем дело.

– А будет здорово, если она выяснит. Слушай, отец меня не отпустит.

– А почему? Не землетрясение же.

– Ты знаешь моих родителей. Они всего боятся. Отец решил, так будет безопаснее.

– Жалко. Я думал, мама успокоится, если придешь ты. Она при посторонних лучше держит себя в руках.

– Прости.

– Да ладно, ты же не виноват.

Хинта промолчал, глядя на угрюмую фигуру отца, застывшую у входа в гараж. Тави был вроде как прав. И все же Хинта ощущал призрак вины. Он мог начать перечить отцу, но не сделал этого – как будто на самом деле был согласен с этим решением, как будто тонул в страхах и унынии своей семьи.

– Хотя, может, поговоришь с ним? – словно уловив его мысли, попросил Тави. – Случись что по-настоящему страшное, никто бы уже не успел собраться вечером. Помнишь общее собрание, которое было пять лет назад – я тогда только приехал в Шарту и удивлялся всему? Тогда в самый сезон забастовали сборщики фрата. Ничего серьезного не случилось, просто весь поселок переругался, а потом так же успокоился.

– Да, наверное, какая-то ерунда. Но я уже не стал с ним спорить. Давай сделаем по-другому: я пообедаю с семьей, они слегка успокоятся, а потом я еще раз попрошу, чтоб меня отпустили.

– Да, давай. Сытые люди на все смотрят легче. И скажи родителям, что моя мама может узнать, в чем дело. Это их соблазнит.

– Ты гений, – обрадовался Хинта. – Так и сделаю. В поселке, кстати, все пока спокойно.

– Ты на улице?

– В гараже.

– Передавай привет Иджи.

Хинта фыркнул.

– Обязательно. Но вряд ли он ответит тебе тем же. Ладно, мне пора. Еще раз прости, что не приду к обеду.

– Думаю, мы все равно увидимся. Если не после обеда, то вечером, на общем собрании. Я оставлю тебе кусок маминого пирога.

_____

Еще через час, после повторного оповещения, когда Атипа уже закрывал гараж, к ним подошел Риройф Кахта. Этот высокий нескладный человек с сутулыми плечами и низко опущенной головой всю жизнь проработал сборщиком фрата, но так и не дослужился до командира бригады. Его жена много лет назад уехала учиться в Литтапламп – тогда это еще было возможно – а позже не пожелала возвращаться. Риройф соображал медленно – лишь через три года после ее решения он перестал посылать ей деньги. Теперь он был одиноким и угрюмым, как старый ржавый транспорт, брошенный в пустошах среди ужасов и песков. Между ним и Атипой существовало что-то вроде зыбкой рабочей дружбы: их гаражи стояли рядом, и иногда они помогали друг другу, а иногда вместе пили кувак.

Риройф знаком показал, чтобы Атипа создал для них канал связи.

– А мне можно? – быстро попросился Хинта. Отец соединил их втроем.

– Дела, ага, – без предисловий начал Риройф. – Может, знаешь чего, Атипа?

– Да мы только услышали сообщение.

– И я мало знаю. Но был слух – еще ранним утром… – Риройф постоял, неуклюже повел плечами.

– Так и что? – спросил Атипа, набирая защитный код на панели гаража. Риройфа надо было торопить, иначе он мог тянуть слова часами.

– А-а, – как бы возвращаясь из полузабытья, откликнулся тот. – Ребят ночью будили, из молодых. Отряд человек в тридцать собрали, ага. – Гараж был закрыт, и все трое двинулись через улицу. – И отряд этот уехал куда-то на юг, далеко в поля. Вроде как дали им срочную работу, и Джифой обещал за нее заплатить. Но что за работа – никому не сказали.

– Человек тридцать? – переспросил Атипа.

– Ага. – В тоне Риройфа прозвучало явное удовольствие от того, что он знает чуть больше остальных.

– А каких специальностей? – спросил Хинта.

– Да всех. Главное, чтоб молодые были и сильные. Мне это бригадир наш рассказал. И секретность какая-то вокруг этого сбора была. Никому не хотели прямо сразу говорить, что за работа. Приходи – и на месте, мол, объяснят, а позже заплатят.

– Может, что-то с системой орошения полей? – предположил Атипа. – Если там большие трубы прорвало, то могли такую толпу послать перекидывать и сушить фрат. Машины этого сами не сделают.

– А не знает никто, что там у них случилось. Рано уехали, никто даже не видел, кто ими командует. Только ясно – оповещение и отряд этот друг с другом связаны. Ну, давайте, а я к себе.

Они разошлись. Уже на пороге дома Хинта тронул отца за локоть.

– Стали бы из-за прорванной трубы делать оповещение?

Атипа посмотрел на сына, покачал головой. И Хинта понял, что отец суеверно не хочет говорить о тех плохих вещах, которые в действительности пришли ему на ум.

_____

Отдельной столовой у них не было – ели на большой кухне. Обязанность кормить Ашайту переходила по кругу: Лика влила в больного сына суп, Атипа помог ему съесть несколько ложек каши с овощами, а Хинта порадовал брата скромными сладостями.

Мать Хинты была не женственного сложения – у нее на всю жизнь осталась фигура подростка, лишь чуточку шире после рождения сыновей стали бедра. Стриглась она коротко, маленькое круглое лицо с годами ссохлось, но осталось милым. Радужка ее глаз имела безумный синий цвет – эту черту она передала детям. По мере того, как Хинта взрослел, его рост выравнивался с ростом матери, и сейчас она была немногим выше его, примерно как Тави. Каждым делом – готовкой, уборкой, кормлением Ашайты, лечением – она занималась медленно и старательно. Дважды в день, рано утром и поздно вечером, она ходила на птицефабрику Сабада Джапа, чтобы проконтролировать работу кормо-раздающих минидронов. По ее приходам и уходам можно было отмерять часы – она никогда не торопилась и никогда не опаздывала. Хозяин был от нее в восторге.

В ее движениях была особая неуверенность, свойственная болезненным людям, говорила она тихим, хрипловатым голосом – ей не хватало воздуха, чтобы от души смеяться или кричать, и приходилось постоянно носить с собой кислород в удобном баллоне-фляге на бедре. По всему дому были устроены специальные места, в которые она складывала свои лекарства: в ванной – утренние таблетки и ингалятор с нанитами; в спальне – целая тумба ночных релаксантов, антидепрессантов, карамелек, смягчающих дыхание, спреев для воздуха; на кухне – отдельный шкафчик, набитый витаминами и ампулами базового курса. Когда малознакомые люди спрашивали о состоянии ее здоровья, она обычно отвечала, что вкус смерти навсегда остался на ее губах, и это не было преувеличением: тендра-газ, принятый в околосмертельной дозе, навсегда изменял вкусовые рецепторы.

Отец Хинты был жилистым и сильным. Но сила не придала ему ни осанки, ни уверенности в себе. Он накачал мышцы, перекидывая сотни лопат фрата, корчуя треупсы, таская тяжелые детали. Его плечи без правильной физической подготовки стали сутулыми и покатыми – в этом они с Риройфом походили друг на друга. Поза отца всегда выглядела усталой, при каждой возможности он стремился сесть, опустить руки, прислониться к стене. Как и у многих чернорабочих, у него часто болела спина – тогда он закидывал в рот таблетки обезболивающего и на несколько дней становился еще более угрюмым и необщительным, чем обычно. На лице его выделялся крупный нос, глаза – темные, волосы – черная смоль с первой проседью; их цвет достался Хинте и отчасти Ашайте.

Почти все свое время Атипа посвящал трудоемкой деятельности. Кроме работы на Джифоя, у него было собственное маленькое хозяйство в четыре теплицы, так что зачастую он мотался между полями, своим участком и гаражом, а домой возвращался лишь для того, чтобы поесть и поспать. Но если вдруг все основные дела заканчивались, и он на час или два оказывался предоставлен самому себе, то и в своем доме он находил поводы для тяжких истерических забот – чинил все, что можно, экономил, выкручивался, строил что-то из хлама и украденных у работодателя полезных мелочей. Лишь раз в несколько месяцев ритм его жизни разрывался паузой отдыха, когда он позволял себе провести время с другими работягами, выпить, а потом убить следующий день на похмельное безделье. Иногда, в особо мрачные минуты, Хинта начинал думать, что единственная цель отца – не оставаться наедине с Ашайтой, и ради этого и были придуманы все дела – бесконечные, иногда совершенно бесполезные, но очень утомительные и требующие огромного времени.

Разговор за обедом шел рваный, нервный, все то и дело поглядывали за окно, будто в захватившей улицу реке зеленоватого тумана можно было увидеть картину грядущих бед.

– Поля большие, – выслушав пересказ слов Риройфа, сказала Лика, – наверное, кто-то потерялся… А тридцать человек – это обычный поисковый отряд. Такой же собирали, когда младшая дочь Джифоя закатила истерику и убежала из дома.

– Будь это одна девчонка, не стал бы никто делать оповещение по аварийной связи.

– И что ты думаешь?

Хинта в этот момент пошел мыть кружку брата, и родителям, наверное, казалось, что он их не слышит.

– Думаю о смертях, – понизив голос, ответил Атипа. – Да, может, кто-то и пропал. Но тогда не один человек, а десять сразу. Потому они и решили не говорить, что случилось. Думают – тревога и неуверенность сейчас лучше, чем горе и паника.

– Именами сестер-жриц Лимпы заклинаю, чтобы ты был не прав, – взмолилась Лика. – Не надо нам такого.

Хинта выключил воду и пошел обратно за стол.

– А вечером, – уже громче договорил Атипа, – когда народ соберется и будет готов слушать, они вывалят на нас правду. Чтобы никто ни о чем не думал заранее, не перекипал внутри. Но даже если никто не пострадал, есть очень плохие варианты. К примеру, пожар на фратовых полях. Если выгорит сотня квадратов, убытки будут у всего поселка, и следующий год станет голодным.

– Было бы много дыма, – сказал Хинта.

– Так за туманом ничего не видно. Может, половина тумана – это дым и есть. Разве отличишь?

– Ну, на самом деле отличишь, – сказала Лика. – Дым от фрата черный и густой.

– Ветер северный. Дым бы шел в сторону от нас. И туман скрыл бы все, что можно увидеть.

Хинта одной рукой скармливал Ашайте длинную радужную ленту лиавы, а другой вытирал с подбородка брата слюну.

– Можно, я все-таки схожу к Тави?

– Хин, – совсем сократил имя сына Атипа, – мы же договорились.

– Тут идти всего три минуты! На улицах спокойно. Эрника за мной присмотрит. Если бы нам что-то угрожало прямо здесь и сейчас, совет поселка не стал бы до вечера откладывать общий сбор! Уже была бы всеобщая паника, как два года назад.

– А если они ошиблись? Они же не всеведущие. Могли и недооценить угрозу.

– Тави сказал, что его мать сразу после оповещения созванивалась с Джифоем и с правлением. Она не простая, как мы. Ей наверняка выложат правду. Если она согласится, чтобы я к ним пришел, то, значит, прямой опасности нет. А я у нее выведаю, в чем дело.

– Вот так тебе приспичило? Это же глупо. Вы каждый день вместе.

– А знаешь что, – глядя на мужа, сказала Лика, – пусть идет. Но ты его проводи до их порога.

– Не хочу я туда ходить, – рассердился Атипа.

– Да ты вернешься раньше, чем домоется посуда. Тебе что, жалко?

– Я кое-чем хотел еще заняться, вытяжка в шлюзе не…

Они спорили ровно столько, сколько было идти до дома Тави. Когда Лика начала между репликами ловить ртом воздух, Атипа, грохнув стулом, поднялся и заявил, что сейчас сам позвонит Эрнике. Он говорил с матерью Тави не больше минуты, а потом, источая пессимистическое торжество, сообщил, что та советует всем сидеть по домам. И Хинта с Ашайтой пошли к себе.

У братьев Фойта была общая спальня. Нижний ярус встроенной двухъярусной кровати, соединенной со шкафом, переполненным всяческим детским хламом, принадлежал Ашайте – там жили его любимые мягкие робо-игрушки, зверята-терриконы. Эти желтоглазые искусственные существа, покрытые лохматой фиолетовой шерстью, умели петь и говорить. Еще они, как Иджи, реагировали на руки младшего, и иногда он с их помощью исполнял свою странную музыку. У другой стены был рабочий стол и обучающие терминалы: один маленький, стандартный, для Хинты, и необычный, специально заказанный из города, для Ашайты. Над терминалами развернулся во всю стену детский шедевр Хинты – барельеф с изображением погибших в бою машин Притака. Края композиции были оформлены полупрозрачными глыбами поддельного льда, а из ее центра выступали вперед тщательно вырезанные из пластика пушки, шестерни и молотилки. Выкрашенные в цвета стали и сажи, они выглядели совсем как настоящие. Борта машин Хинта сделал красными, на них огнем горели знаки отличия и темнели прожженные с помощью фратовой мини-горелки пробоины.

Хинта снял терминал со стола, забрался в свое уютное гнездышко на верхний ярус кровати, и уже оттуда вызвал Тави. Тот ответил сразу, его лицо заполнило весь экран. Выглядел Тави взъерошенным, расстроенным и потерянным, глаза слегка покраснели. В комнате у него приглушенно играли стремительные танцевальные драйвы Джидана.

– Ты как? – спросил Хинта.

– На юго-восточной границе шестнадцать человек пропали за последние три дня. В том числе родители Дваны. – Это был одноклассник Тави – не близкий друг, но пару раз они все вместе ходили в ламрайм. – Я уже звонил ему. Он сидит с теткой и очень за них боится. А я… я не знал, как с ним говорить.

На короткое мгновение Хинта словно бы утратил ключи от всего; слова скрылись, исчезли, их было не найти.

– А как, – наконец, выдавил он, – как они пропали?

– Они были в отряде из четырех человек, занимались разметкой нового поля – ну, знаешь, Джифой понемногу расширяет свои владения за счет пустошей. Они работали в полевых условиях, ночевали у семьи фермеров-крайняков. А потом в очередной раз ушли ставить метки – и просто исчезли. Три дня назад.

– И никто не поднял тревогу?

– Фермеры решили, что отряд закончил работу и перешел на новый участок. Никаких вещей они не оставляли, так что никто их не ждал. Беспокоиться начал Джифой, когда сутки спустя не смог выйти с ними на связь.

– А семьи?

– Не знаю. Но, видно, никто им не звонил.

– Наверное, они были за пределами нашей вышки, и все привыкли, что с ними нет обычной связи.

– Да, может быть. – Тави отстранился от камеры, и стало лучше видно его комнату: узорчатые панно и гирлянды крошечных разноцветных лампочек, свет от которых радужными треугольниками ложится на барельеф с двуликим Джилайси – правая половина его лица молодая и яростная, левая – мудрая и печальная, иссеченная морщинами и шрамами. – Джифой послал восемь человек на поиски. Те нашли только четырех охранных дронов и остатки полевого лагеря.

– Четыре дрона? Это же маленькая стальная крепость на гусеницах. Если к каждому из них был приставлен дрон… только безумец стал бы на них нападать. И что с дронами?

– Не знаю, мама про них не спросила. Отряд вышел на связь, рассказал про дронов, а после этого пропал сам.

– Весь?

– Да. Восемь человек. Семья фермеров, та самая, которая там была рядом, сообщила, что слышала в пустошах долгую перестрелку. Потом пропали и фермеры. Еще четыре человека. Их дом цел, ничего не тронуто.

– Я знаю, что сегодня утром туда ушел отряд в тридцать человек…

– Это только часть. Сейчас сам Джифой разбирается, что там случилось. И с ним целая армия, включая вооруженных фермеров-крайняков и группу наемников из Литтаплампа. Это могут быть омары, а может, и что-то еще. Мы ведь почти ничего не знаем о глубинах пустошей. Ни кто там, ни что там.

– Но я не понимаю, почему дроны остались, а люди исчезли. Должно быть, дроны подбиты. А может, это и не омары. Люди иногда тоже становятся убийцами. Вдруг кто-то из первого отряда сошел с ума и убивает всех вокруг?

– Тогда он бы ограбил фермеров – ему бы пришлось взять столько запасов, сколько можно унести. Но что бы это ни было, главного не изменить: те, кто пропал первыми, уже в любом случае должны быть мертвы – их кислород закончился примерно сегодня утром. Знаешь, когда будет можно, давай попробуем что-нибудь сделать. Хотя бы сходим к Дване.

– Я тоже подумал.

Дальше разговор не клеился. В итоге мальчики устали от спора догадок. Играть ни во что ни хотелось, говорить о чем-то другом было невозможно, и Хинта объявил, что пойдет сообщит новости семье. Они попрощались до вечера. Остаток времени прошел в подавленном настроении: Лика смотрела в окно, Атипа ругался, пытаясь почистить вентиляционную решетку шлюза, Хинта слонялся по комнатам дома и думал об осиротевшем Дване. Даже отрешенный от мира Ашайта притих и загрустил.

А потом наступил вечер.

_____

Гумпрайм – дом общественных собраний – был вторым по величине зданием в Шарту после фратовых складов. В нем располагалось сразу несколько важных учреждений – офис правления, центр поддержки связи, представительства трех фермерских сообществ. Но настоящим сердцем гумпрайма являлся просторный прямоугольный зал, где избранные в гумп могли выступить перед остальными жителями поселка.

Чаще всего гумп в неполном составе собирался из-за мелких преступлений и имущественных судов. На таких заседаниях зал оставался почти пустым – наблюдать за делом небольшой важности приходили лишь те, кого оно касалось напрямую. Куда больше народа приходило, если совершалось серьезное преступление или если множество работников затевали тяжбу с землевладельцем. До конца зал заполнялся лишь в тех редких случаях, когда гумп объявлял, что собирается принимать решение, касающееся всей жизни поселка.

На этот раз зал был забит до такой степени, что толпа выкатывалась из его дверей в смежные административные коридоры. Страхи и слухи заставили даже самых отпетых домоседов выползти из своих нор. Шорохи, дыхание, голоса сливались в пестрый шум улья. Большинство пришло семьями, хуторяне-крайняки – целыми кланами. Были слышны и стариковский кашель, и младенческий плач. Не было только смеха – почти все нервничали, а кого-то беда уже коснулась напрямую.

Хинта сидел между отцом и Риройфом, ощущая плечи взрослых мужчин. Лика усадила Ашайту себе на колени. Вытягивая шею, Хинта смог найти среди множества лиц Тави – тот с матерью был в административной ложе. Места ему не хватило, и он тоненькой фигуркой пристроился на стальном основании опорной рампы. С его позиции был отлично виден весь зал, а вот на ораторов Тави мог смотреть лишь со спины.

Когда собрание уже должно было начаться, Хинта ненадолго закрыл глаза. Его восприятие как будто отделилось от тела, и он ощутил вокруг себя всех людей Шарту. Он слышал их молчание и шепот, внимал их запаху и теплу. Здесь были абсолютно все, кого он мог знать, встречаться, любить или не любить; в этом зале сконцентрировался весь доступный ему человеческий мир – большая, напряженная, родная толпа.

Из медитации Хинту вывел скрипучий фальцет председателя правления.

– Думаю, пора начинать.

Председатель правления в Шарту переизбирался каждые восемнадцать месяцев. Сейчас это был Юрана Варта – щуплый человек с редкими рыжими баками на осунувшемся лице. Говорили, что в юности он был почти гением: без подготовки сдал какие-то очень сложные экзамены и получил редкий грант на образование в Литтаплампе. Отучившись, он вернулся и стал главным инженером на электростанции Шарту. Однако со временем эта работа начала его убивать. За полгода до выборов у него нашли рак, и его уход в политику многие восприняли как своего рода почетную пенсию – способ побыть важной шишкой на закате жизни.

– Пте, друзья, сограждане, мы ждем, когда с юга вернется наш отряд. Его возглавляют Листа Джифой и Шедра Киртаса. У них должны быть самые свежие новости о том, что сейчас происходит на границе. Но суть я могу изложить уже в данный момент.

Хинта вспомнил, что имя «Шедра Киртаса» принадлежит шерифу поселка. Их семья вела достаточно пристойный образ жизни, поэтому про шерифа они лишь слышали, но никогда не сталкивались с ним по делу.

– Вот что произошло. Омары научились дистанционно выключать наших охранных дронов. Раньше…

Договорить Юрана не смог, его голос потонул в захлестывающей реакции зала.

– Вот-те на, – сказал Риройф и потянулся мимо Хинты, чтобы встретиться взглядом с Атипой. – Значит, мы теперь с неприкрытой задницей?

Председатель поднял руки, пытаясь успокоить толпу.

– Дайте ему договорить! – гаркнул кто-то из крайняков. Шум немного спал.

– Раньше дроны создавали мобильный заслон по периметру юго-восточной границы, присутствовали на полях, чтобы предотвратить хищение фрата и, в качестве охраны, сопровождали людей, когда тем нужно было зайти в пустоши. У нас есть четыре типа дронов. «Витаба» – самые новые, с большой огневой мощью – частично принадлежат Джифою, частично администрации поселка. Соответственно, у них два центра управления и разные задания, но обе системы дополняли друг друга: по договоренности с Джифоем, он оборонял свои поля сам, а мы выставляли наших на те направления, где он не ставил своих. Вместе получался почти сплошной щит. Дроны патрулировали периметр то хаотически, то небольшими рассеянными цепями, и омары очень рисковали, если заходили хоть немного вглубь наших земель.

Юрана перевел дыхание, поправил микрофон. Продолжал плакать чей-то младенец.

– За последние дни было около четырех случаев, когда омары на время выводили «Витаба» из строя. Итого у нас перестало функционировать порядка тридцати роботов. Это примерно…

В зале снова поднялся шум.

– А почему центр управления сразу не принял меры?

– Дайте мне договорить.

Стало тихо.

– Это примерно шестая часть нашего парка «витаба». То есть, можно говорить о прорыве целой секции. Теперь отвечу на вопрос. Дроны не были повреждены. Они продолжали передавать сигнал, свидетельствующий, что они работают и выполняют программу. Омары ничего с ними не делали: не похитили ни одной машины, не пытались снять с них аккумуляторы или боезапас – ничего. Более того, когда омары отходили, дроны снова начинали функционировать, как будто ничего и не произошло. Упреждая следующие вопросы, скажу, что случаев с дронами могло быть и намного больше. Мы не знаем, когда омары научились это делать. Они могли бы по ночам проходить на нашу территорию, в глубину нашей оборонительной линии, и мы бы ничего об этом не знали.

Люди снова загалдели.

– Почему тогда они напали с краю? Могли ведь и на центр Шарту.

Юрана вытер рот платком.

– Мы не знаем. Возможно, именно это они и планировали, но наткнулись на отряд людей, и это их выдало. Следующий важный пункт состоит в том, что у нас пока не было замечено случаев отключения дронов других типов. На внутренних полях Джифой использует новые маломощные дроны типа «Джамбата», оснащенные нелетальным оружием. Они малопригодны для серьезного боя, но исправно ловят жуликов и докладывают обо всех проникновениях. Этих дронов у него достаточно, и Джифой уже выразил согласие усилить с их помощью границы Шарту. Что еще лучше, хозяйства многих приграничных фермеров вооружены устаревшими, но вполне боеспособными моделями «Приграва» и «Иджимба». Нам не известно ни одного случая, когда они без боя выходили бы из строя или предавали своих хозяев. Три недели назад был случай, когда дрон типа «Приграва» открыл огонь и доложил о проникновении…

– Это был мой дрон! – громко, хрипло похвастался один из стоящих в проходе мужиков. – Отделал ублюдков! А зовут меня Габда!

– На трибуну его, – потребовал кто-то из крайняков.

– …тогда этот инцидент вызвал удивление, так как было непонятно, как омары прошли до посевных земель Габды через заслон «Витаба». Теперь есть основания полагать, что они уже тогда умели отключать наши основные дроны и делали вылазки, но старались не попадаться на глаза людям и не создавать инцидентов.

Фермеру уступили дорогу, и он протиснулся к подножию трибуны. На нем был старый костюм, который, очевидно, использовался на подобных собраниях многими поколениями его семьи. Шагал он с привычной хромотой – левая нога была короче правой.

– А как говорить-то? – добравшись до микрофонов, спросил он. Это вызвало недолгий подъем настроения – кое-где даже раздались отдельные смешки. Но улыбки гасли, едва успев появиться.

– Пта, расскажите, как все было, – подсказал Юрана.

– Ночью они пришли. Нас разбудила домашняя тревога – поднял ее дрон. Мы послали двух других ему на подмогу. Но пока они доехали, там уже все закончилось. Омары – они быстрые, когда им пятки подпалят. – И фермер замолчал, теряясь под взглядами толпы. Юрана начал его выручать.