Текст книги "Земля в иллюминаторе (СИ)"

Автор книги: Румит Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 58 страниц)

А потом что-то произошло. Хинта почувствовал пульсацию в своих руках, и в руках Тави тоже. Он узнал этот ритм, этот поток. У них в пальцах была энергия Экватора. Она не уходила и не приходила; она просто жила там. Она попала туда, когда они вместе с Тави плавали в море и коснулись Стены, и с тех пор оставалась с ними. И теперь Аджелика Рахна заставлял ее танцевать, двигаться. Он был жив. Он не мог шевелиться, но впервые он мог подать им знак – знак о своем существовании.

Лива сумел оторвать руку от лица и снова поднялся. Он смотрел. Казалось, золотой свет зримо касается его глаз. На несколько мгновений мир вокруг почти растаял, и осталось одно лишь сияние – солнечный ветер, в потоке которого они мчались, без машины, без одежды, без тел, без планеты – три души и золотой Образ, ведущий их за собой.

– Он существует. Существует. Он действительно есть. Он действительно здесь.

Сначала Хинте показалось, что взрослый говорит прямо у него в голове. Потом он понял, что голос звучит наяву. Они снова были в салоне машины, под ними была дорога, которая не парила в пустоте, но лежала на твердой поверхности реальной Земли. Они все сплелись руками – Лива тоже – и с трех сторон обнимали маленькое золотое тело. Глаза Аджелика Рахна, как и всегда, были закрыты. Он спал, и видел сон, в котором он летел сквозь вселенную вместе с людьми, которые спасали его из небытия, которых спасал от небытия он.

– Да, он существует, – сказал Тави. – И он может то, чего не может никакой фрат – он может вернуть прежнюю Землю. Все растения. Всех животных. Чистый воздух. Голубое небо. Теплые дни.

– На нем нарисовано дерево, – прошептал Лива, – и олень. Звезды и цветы. А его лицо…

– Да. Это Образ.

– Аджелика Рахна. Но как? Как он воскресит Землю?

– Мы почти знаем.

– Я слушаю.

Испытывая некоторое смущение, они, наконец, разъединили руки, и между ними начался разговор, который длился около двух часов – пока на горизонте росли купола Литтаплампа. Мальчики рассказали столько, сколько успели, от знакомства с Иварой до прошлой ночи, когда весь их мир был сожжен за несколько часов. Хинта почти ничего не сказал о смерти брата, однако, рассказывая о других вещах, вспоминая детали, пересказывая гипотезы, он вдруг ощутил, что очищается, опустошается, исцеляет свое истерзанное сознание. Им с Тави очень нужно было выговориться, слишком долго они держали все эти вещи в своем узком кругу. Теперь же перед ними был человек, который понимал каждое их слово, удивлялся тем же вещам, которые не так давно удивляли их самих.

Когда они уставали говорить, Лива показывал им новый для них мир, объяснял, что они видят за окном. Там и здесь среди полей фрата встречались индустриальные комплексы, ехали куда-то незнакомого вида машины, скользили по монорельсам грузовые поезда – такие большие, что рядом с ними тихоходный мог бы показаться детской игрушкой. Иногда вдоль дороги встречались большие аграрные комплексы для производства пищевой продукции – целые поля, накрытые щитами из белых перекрытий и мощных силовых полей. Один раз кортеж Ливы промчался сквозь трущобный город. Поля фрата и красивые теплицы отступили в сторону от этого места. Здесь, на красных скалах, громоздились фавелы бедняков; дома, построенные из подручных материалов, пестрели листами ржавого металла и разноцветного пластика, самодельные шлюзы были такими маленькими, что пробираться сквозь них приходилось согнувшись в три погибели. Дети в грязных изодранных скафандрах побежали вдоль дороги и бросили в машину камнем.

– Это в нас? – спросил Хинта.

– Как ты и сам мне сказал, «Джиликон Сомос» все ненавидят. А они знают, кто здесь ездит на таких машинах.

Через равнину Тарпала текла медленная величавая река. Дорога взобралась на ажурный мост, солнце заиграло в волнах на водном просторе. Впервые в жизни Хинта увидел корабли – серые баржи, доверху груженные сочно-зеленым фратом, медленно поднимались вверх по течению. А потом, как-то незаметно, начался пригород Литтаплампа – фратовых полей стало меньше, затем они вовсе исчезли, уступив место плотной жилой застройке: домам в два, три, четыре этажа, бедным и богатым, большим и маленьким. Дороги соединялись безумными развязками. Издали Хинта даже не мог понять, что это такое, и ощутил восторг, когда кортеж Ливы заскользил по огромной навесной автостраде прямо над крышами. Но этот город был слишком большим. Он казался растекшимся. Он мог вдруг отступить, расступиться, открывая новые бессчетные поля и ряды теплиц.

– Здесь много людей, – сказал Лива, – и они много едят. Поэтому ближе к центру сельскохозяйственные зоны не исчезают, а наоборот, становятся более сложными. Здесь есть теплицы, внутри которых агрокультуры выращивают в девять ярусов: сверху – те, которые больше нуждаются в свете, снизу – водоросли или грибы. А еще есть теплицы на крышах зданий. Это очень эффективно. Внизу живут люди, а прямо над ними растет их годовой запас продовольствия.

Потом город окончательно сомкнулся вокруг. Дома взлетели вверх, поднялись на десятки этажей. Рассказ мальчиков был уже почти закончен, и они очень устали, так что Лива посоветовал им прильнуть к окнам и смотреть на то, чего они еще не видели. Хинта чувствовал, что у него кружится голова. Сотни людей ходили прямо над дорогой, по переходам из прочного стекла или за стеклянными стенами домов. Почти никто здесь не выходил на улицу, не надевал скафандра – горожане жили в искусственной среде, в маленьком искусственном раю, и работали не покладая рук, чтобы никогда не оказаться в полях среди бедняков, не ходить пешком по красным камням, не дышать через маску. Этих людей было очень много. И все же Хинта знал, что их меньшинство. Это был последний такой город.

А потом, когда казалось, что все чудеса уже увидены, впереди воздвиглась стена купола. Серо-синяя полусфера из камня, стекла и энергии поднималась до самого неба, заслоняя его, сливаясь с ним. Солнце и отражения облаков плыли по ее поверхности, а вниз по ней стекала вода – сплошной ровный водопад.

– Это тает снег, выпавший за ночь, – объяснил Лива.

Дорога упиралась в огромные врата. Здесь не было шлюза, но был температурный барьер – такой же, как в станционном домике Фирхайфа. На сводах огромной арки замерз лед, а по сторонам от ледовой шапки разбивались и играли белые пенные потоки. Это было очень красиво – дорога словно уходила внутрь искусственного айсберга. Холодные брызги ударялись о лобовое стекло, мгновенно замерзали, покрывая стекло ледяными узорами, и сразу же начинали таять. Сквозь мокрое стекло мальчики увидели Литтапламп изнутри. Тихий серый свет пронизывал этот мир. Люди без скафандров стояли прямо у дороги, люди без скафандров ехали в прозрачных кабинах – вверх и вниз, в сторону, по диагонали. Цвели растения парков. Каменные колонны поднимались на неимоверную высоту, где были перекинуты новые и новые мосты. Небо потерялось, исчезло, его заслонил мир развитой инфраструктуры.

Кортеж замедлил свое движение, свернул на боковую дорогу и остановился.

– Мы на месте? – спросил Хинта.

– Нет, – сказал Лива. – Смотри.

Они взлетели вверх – парковка, на которой они стояли, оказалась платформой огромного лифта. Сквозь этажи ледяного стекла, сквозь сады, мимо оживленных улиц, мимо витрин торговых рядов они взмывали назад к солнцу. Скоро они были на самом верху, под крышей купола. Здесь был спасенный, фальшивый клочок древней Земли: дети в одних трусиках играли в мяч на зеленых газонах, виллы грелись в лучах солнца, огромные перистые листья каких-то странных растений колыхались на искусственном ветру. Потом была ограда; она раскрылась, отключила свои силовые поля, и кортеж въехал в самый роскошный из всех здешних садов – машины заскользили по объездной дорожке вокруг бассейна и остановились у террасы белого дома. На каменных ступенях стояла женщина с заплаканным лицом. Хинта понял, что это Инка – жена Ливы, сестра Амики.

_____

Шлюз, через который они попали внутрь машины, сдвинулся и раскрылся, превращаясь в обычную дверь. Воздух салона сразу же смешался с воздухом купола. Хинта сделал непривычно глубокий вдох, потянул носом, принюхался – и опьянел от свежего запаха жизни: цветов, травы, земли. Лива тронул своих юных гостей за плечи и подтолкнул вперед. Они вышли из машины. У мальчиков не было обуви, так что они шли босиком. Камни под ногами казались сырыми и теплыми, и Хинта вдруг вспомнил все, что Ивара говорил им про осязание – тело радовалось этим прикосновениям, оно было создано, чтобы чувствовать мир вокруг себя. Но сам Хинта не мог радоваться вместе с ним. Он вдруг испытал скованность; к нему пришел иррациональный страх, что вот сейчас следующий его вдох станет последним. Он был голым, голым посреди улицы. Разумом он понимал, что эта улица – лишь иллюзия, что они отсечены от неба прочным и сложно устроенным куполом. Но паника становилась только сильнее, сжимала, захлестывала его, пока перед глазами не поплыли темные круги, и тогда он упал, задыхаясь, пытаясь надышаться, ощущая ослепительный аромат этой богатой атмосферы. Сердце болью взорвалось у него в груди. Он уперся ладонями в камень. Даже с гравитацией здесь было что-то не так: он чувствовал, что его уносит, что мир едет. Казалось, поверхность бунтует прямо у него под ногами, словно он стоит не на полу, а на стене. Все кружилось. Он застонал, перевернулся, увидел над собой танцующее далекое небо и лица людей.

– Хинта, Хинта, дыши, – скороговоркой говорил Лива, – дыши спокойно, ты можешь дышать. Все хорошо. Видишь, я могу здесь дышать. И Тави может здесь дышать. Все здесь могут дышать.

Тави стоял рядом растерянный и прижимал Аджелика Рахна к груди. Маленький человечек снова был скрыт от глаз, завернут в ткань. Тави и сам сейчас выглядел больным – его лоб побледнел, к щекам неровными пятнами прилил румянец. Но он хотя бы не падал.

– Я вспоминаю город, – сказал он. – Все же я прожил здесь первые годы своей жизни. А Хинта никогда не был в таком месте.

– Кто эти мальчики? – спросила Инка. – Откуда? С полей? Выросли в скафандрах?

– Да, они из-за Стены.

– Ты сделал глупость. Зачем ты привел их сюда? Теперь у этого паническая атака.

Хинта ощутил ее ладони у себя на шее и лице. Она гладила его, успокаивала. Потом подбежали медики – те же, что помогали ребятам переодеться в шлюзе. Один из них раздавил перед носом Хинты маленькую белую капсулу. Запах порошка был резким, сухим, химическим – не таким, как дурманящий аромат влажных цветов. После этого Хинта начал приходить в себя.

– Откинь голову назад, – говорила Инка, – просто лежи, не напрягай мышцы.

– Дыши медленно и глубоко, – вторил ей Лива. Его рука была у Хинты на груди, и он нажимал в такт дыханию, помогая легким мальчика в нужный момент сокращаться. Хинта ощутил, как слезы наворачиваются ему на глаза. Вокруг было слишком много рук. Должно быть, Аджелика Рахна ощущал себя так же, когда они втроем обнимали его. И теперь Хинта тоже лежал в объятиях других людей. Он словно бы попал в семью. Они все были готовы помочь ему, все ласкали его так, как не ласкала мать.

– Хватит, – с трудом произнес он. – Я дышу. Все нормально.

Его отпустили. Как только он оказался вне опасности, взрослые тут же заговорили между собой.

– Это слух? – прямо спросила Инка. – Что Ивара… Ты был там?

Она стояла на коленях рядом с Хинтой. Приподнявшись на локтях, он увидел вблизи ее взволнованное лицо. Если она и пользовалась косметикой, то очень аккуратно – ее черты казались натуральными, губы были ярче, чем у Лики, но бледнее, чем у Эрники; на лбу и в уголках глаз собрались морщинки, волосы были стянуты в тугой пучок. Эта женщина казалась умной, немного сварливой и при этом очень простой в общении. В ней была какая-то потрясающая доступность, словно она считала должным, чтобы все вокруг нее в любой момент обращались к ней с просьбами. Это делало ее похожей на хорошего учителя младших классов или на врача. И все же Хинта не мог поверить, что она была настоящим врачом или учителем. Было в ней что-то такое же, как и в ее муже – словно она состарилась раньше времени, словно в ней что-то сломалось, сгорело.

– Он жив, но ранен. Его сейчас оперируют в больнице Лапула.

Инка всем телом подалась вперед, в ее глазах вспыхнула безумная радость. Потом она задохнулась и закрыла рот рукой.

– Он выживет. Эти мальчики были с ним в последние полгода. Я привел их сюда, потому что он хотел, чтобы я за ними присмотрел. Кроме того, у них с собой есть вещи бесконечной ценности – вся работа Ивары за последние годы.

– Они из-за Стены, из того самого поселка?

– Шарту, – подсказал Тави.

– Да, Шарту. Он жил там. Они были его учениками, его соавторами. Мне кажется, он создал из них новый Джада Ра. Они как мы. Ты понимаешь? – В порыве чувств он положил свою руку на плечо жены, и та податливо потянулась ему навстречу. Но было в этом движении что-то очень спокойное, словно обнимались дети; даже Лика и Атипа, в те редкие моменты, когда им удавалось проявить теплые чувства, льнули друг к другу как-то иначе.

– Не может быть. Мы так долго хоронили его в мыслях. Я не поверила, что это его голос в новостях. Я думала, кто-то решил устроить ужасно злую шутку над всеми нами, над всеми, кто потерял тогда родных. – Инка снова заплакала, улыбаясь, вздрагивая, небрежно вытирая слезы загорелыми руками.

– Нет. Все это правда. И кто бы посмел так пошутить?

Улыбка Инки дрогнула.

– Как он мог молчать? Почему раньше не опроверг свою смерть? Почему прятался от всех?

– Если ему верить – он не знал. Послушай, идем в дом. Его приезд принес нам кучу новых дел. А прежде всего надо устроить мальчиков.

Инка с новым вниманием посмотрела в лицо Хинты, потом перевела взгляд на ожидающего рядом Тави. Тави кивнул ей в ответ. Женщина оглянулась. Машины кортежа тронулись, отъезжая, но несколько охранников из группы сопровождения остались стоять в саду – безмолвные крупные мужчины в строгих серых костюмах.

– Идемте в дом, – повторил Лива. – Половина моего персонала доносит на меня Квандре, но и без этого будет много сплетен – эта часть нашего участка просматривается с территории соседних вилл.

Инка кивнула, более тщательно вытерла мокрое лицо. Лива протянул Хинте руку, помог подняться с камней, и они вчетвером медленно направились через террасу к арочному парадному входу. Повсюду были растения. В наполненных водой каменных чашах плавали белые, желтые, бледно-лиловые цветы. Какая-то ползучая лоза, отдаленно напоминающая харут, взбиралась вверх по белокаменным выступам фасада. С лозой соперничали иссиня-черные лианы, распустившие в разные стороны стреловидные отростки с огромными резными листьями. Махровая зелень папоротников сползала из контейнеров, подвешенных под каждым окном. А где терраса кончалась, начинались настоящие джунгли – буйство флоры, хаос из растений всех форм, расцветок и размеров.

– Может, ты нас официально представишь? – спросила Инка.

– Конечно, – спохватился Лива. – Это Хинта Фойта и Тави Руварта. А это моя жена, Инка Огафта.

– Я рад нашей встрече, – сказал Тави. – Лива объяснил, что Вы сестра Амики.

– Я тоже рад, – присоединился Хинта. – Жаль, что мое падение испортило момент.

– Пусть это останется самой большой неприятностью, которая случилась с тобой в моем доме, – сказал Лива. – Я знаю, как вы устали, но прежде отдыха хотел бы сделать еще одно дело: в вашем присутствии показать Инке ту великую ценность, которую вы несете с собой. А потом, если вы не будете против, убрать эту вещь с посторонних глаз. У меня в кабинете есть надежный сейф.

Инка бросила на мужа удивленный, заинтересованный взгляд, но ничего не сказала.

– Инка – одна из самых образованных женщин, которых я встречал в своем кругу. Она инженер – не такой потрясающий, каким был Кири, но очень хороший. Ей даже доводилось работать с репликами золотых вещей. Кому, если не ей, доверить восстановление данных из ваших терминалов? И потом, если все будет идти хорошо, возможно, она попробует что-то сделать для самой вашей находки.

– Хинта, – окликнул Тави, – мы не против?

– Нет, – согласился Хинта. – Это здорово. Я никогда еще не встречал кого-то, кроме Ивары, кто бы имел опыт обращения с золотыми вещами.

– Только с репликами, – качнула головой Инка.

Внутри дома тоже была жизнь. Когда мальчики переступили порог, они увидели, что посреди роскошного холла сидит какое-то странное маленькое существо. Зверек был серым, с зелеными глазами, он беззастенчиво вылизывал задние лапы и пах. При виде незнакомых людей он дернулся и с невероятной скоростью понесся вверх по лестнице на второй этаж – исчез прежде, чем Хинта успел его толком рассмотреть.

– Кто это? – спросил Тави.

– Руппа, – ответила Инка. – Знаешь о них?

– Декоративные животные, которые жили в домах древних людей? Я думал, их больше не существует.

– Как вид они давно потеряны, – сказал Лива. – Их всего двадцать семь в известном нам мире, и все эти особи – потомки двух трофейных рупп, которые были когда-то спасены из городов гибнущего Джидана. Все двадцать семь смертельно больны и почти не способны к дальнейшему размножению. Мы поддерживаем в них жизнь с помощью гормональной терапии. Но рано или поздно это перестанет помогать.

– Кроме людей, только домашние птицы пережили катастрофу, – подумал вслух Хинта, – но и они не живут нормальной жизнью. Они просто куски растущего мяса, подключенные к аппаратам. Моя мать подрабатывала на птицефабрике.

– Да, домашних птиц много. Это один из последних массовых источников натурального животного белка. Не будь их в нашем рационе, возможно, и мы бы стали болеть и умирать.

С неожиданной остротой Хинта вдруг ощутил голод. В предыдущие часы он забыл о нормальных ритмах жизни, забыл о своем теле. Но теперь эта случайная фраза Ливы напомнила ему о еде. А потом Хинта понял, что хочет не только утолить голод. Он хотел дышать, трогать, ступать. Он был жив. Они с Тави выжили. Еще и пяти часов не прошло с тех пор, как они в разбитых скафандрах бежали по улицам горящего поселка. Хинта помнил все это, помнил место, где осталось лежать тело брата, помнил снег, пепел, кровь, страшный грохот войны. А теперь он был в этом чудесном доме, шагал босиком по теплым камням, вдыхал богатый вкусный воздух, слушал, как листья шелестят на искусственном ветру. Такой должна была стать вся Земля. Такую Землю обещало ему его сердце. Он хотел жить к этой цели, хотел закончить начатое.

_____

Инка и Лива вели их через анфиладу комнат. Здесь было много роскоши, да и сам простор этих комнат, по меркам Хинты, был роскошью. В огромных аквариумах колыхались водоросли и плавали какие-то прозрачные шаровидные существа. В обтянутых специальными сетками конструкциях летали суетливые насекомые – последние насекомые Земли. Многочисленные терминалы были встроены прямо в мебель. Со стен смотрели невиданные древние барельефы. Золото. Серебро. Зеркала. Натуральные материалы. Окна с витражами окрашивали солнечный свет в разные цвета. Но среди всех прочих оттенков преобладал зеленый. Это было зеленое царство.

На овальном столе в одной из комнат Хинта увидел блюдо с фруктами и, сам того не сознавая, сделал шаг в его направлении.

– Ты чего-то хочешь? – тут же спросила Инка.

– Мы можем устроить завтрак, – предложил Лива. – Я тоже еще не ел сегодня, и спал всего несколько часов. Работал допоздна, заночевал в лаборатории. Меня разбудили, потому что из-за событий в Шарту началось экстренное голосование на Арджина.

– Где? – переспросил Тави.

– Это один из гумпраймов Литтаплампа. Один из четырех, согласие которых необходимо для начала военных действий. Так я оказался в курсе дела. Потом это помогло мне одним из первых узнать о заявлении Ивары и о том, что ему нужна эвакуация.

Хинта подумал, что от Ливы зависело решение о высылке солдат, вспомнил звук, с которым стреляли пулеметы «Джиликон Сомос», огни в небе и чувство ужаса, когда ты бежишь, а тебе кажется, что в тебя целятся со всех сторон, и мертвого солдата, которого они с Тави вытащили из робофандра, чтобы спасти Ивару.

– Знаете… – начал он.

– Что? – спросил Лива.

Хинта осекся.

– Нет, неважно.

Он хотел произнести обвинительную речь, рассказать, что эта армия, которую к ним прислали, не принесла с собой мир, что все было кроваво и ужасно. Но слова умерли в нем прежде, чем он успел их произнести. Без этой армии их убили бы омары. И Джифой сделал то же самое – послал в Шарту свою собственную армию взбесившихся роботов, которые тоже уничтожали всех подряд. И сами люди Шарту убивали друг друга и всех, кто пришел к ним. Всего этого было слишком много. В этом не было смысла. И разговор об этих вещах не сулил ничего, кроме боли и пустых нападок.

– Я хотел сказать, – сломавшимся голосом произнес Хинта, – что хочу покончить со всеми счетами. Мы все должны так сделать. Есть какой-то барьер, какая-то грань, после которой обычные попытки искать справедливость уже не работают – они лишь оборачиваются еще большей несправедливостью.

Он повернулся к Инке.

– Не надо винить Ивару. Он сделал нечто настолько большое, что уже не важно, почему он ранил чьи-то личные чувства. Он был увлечен. Он не принадлежал себе. У него было столько дел, что не оставалось времени на старую дружбу. – Затем он повернулся к Ливе. – И я хочу перестать винить «Джиликон Сомос», потому что вижу, что здесь все слишком сложно, чтобы судить об этом с одной стороны. И я не буду больше искать виновных в том, как погиб мой брат, потому что виноваты все и никто. Все это устарело. Я знаю, что мы чувствуем. – Он повернулся к Тави. – Ты ведь чувствуешь то же самое?

– Да, – ответил Тави. – Мы должны закончить то, что начали. И я рад твоим словам, рад, что их произнес именно ты – от тебя они значат больше, чем значили бы от меня. Мы ничего не забудем. Но мы должны дружить, и идти вперед, и прощать, иначе не сможем победить. Пусть это свяжет нас.

Бледное, осунувшееся лицо Тави было в этот момент очень красивым, словно заговорил барельеф, изображающий одного из тех мальчиков древности, которые уходили в снега из своих разрушенных городов, узнавали что-то про смерть и про жизнь. Он смотрел на Ливу. Хинта тоже посмотрел на взрослого, и ему показалось, что он видит у того в глазах странную печаль, словно Лива восхищался патетической силой, с которой Хинта и Тави верили в свое дело, и в то же время считал их начинания безнадежными. А может быть, Лива все еще думал, что Ивара совершил преступление, когда вырвал их из их мира, дал им слишком много знаний и притащил их с собой на эту сторону Стены. От этого взгляда Хинта ощутил неловкость и разочарование, словно его собственные слова, для него такие верные и важные, не достигли цели, словно ему самому следовало начать сомневаться во всем, что они делают, и во всех словах Ивары, словно ему было нужно верить в какое-то другое будущее, в какую-то другую борьбу за него.

– Вы двое – особенные, – глядя на мальчиков, произнесла Инка. – Когда-то Ивара и Амика были такими.

Они вошли в кабинет Ливы. Это помещение оказалось очень длинным. Здесь было меньше растений, зато в специальных герметичных садках под ярким светом ламп росли колонии лишайников, кораллов и микроскопических водорослей. Красные, желтые, зеленые пористые структуры липли к аквариумным стеклам. По полу извивались провода и трубки коммуникаций. Рабочий терминал и сейф прятались в самом дальнем конце этой странной комнаты. Здесь, в теплой тесноте, среди компьютеров и препаратов, Тави во второй раз за день распеленал Аджелика Рахна. Несколько долгих минут Инка потрясенно всматривалась в золотое лицо. Хинта, наблюдая за ней, вдруг подумал, что она – первая женщина за много лет, которая увидела эту прекрасную вещь. Постепенно ее взгляд менялся, словно она уже была не здесь, словно она утрачивала и находила себя снова. Она потянулась к маленькому лицу, но ей не хватило смелости, и ее дрожащая рука лишь скользнула мимо.

– Как ты? – спросил ее Лива.

– Я не понимаю. Я словно слышу брата, когда на него смотрю, и это меня не удивляет. Я знаю, он держал эту чудесную вещь в своих руках, был одним из тех, кто нашел, спас ее. Но я слышу не только его, но и других, кто был потерян. Я никогда не встречала такой вещи. Все реплики, которые я держала в руках – они были другими. Они молчали. Это были самые прекрасные вещи в мире, но просто вещи. А здесь перед нами не вещь.

Ей на глаза с новой силой навернулись слезы, она оторвала взгляд от золотого лица и посмотрела на мужа.

– Я думала, Амика умер зря, – в сердцах сказала она. – Ты знаешь, я любила Ивару – возможно, больше, чем это было разумно. Но даже я перестала верить в него, когда он потерял их. Ты всегда учил меня жизни. Любить живое. Я перестала верить, что золото может быть живым. А теперь я вспоминаю. Эту сказку. Они нашептали ее мне вместе – Ивара и Амика. Этого человечка зовут Аджелика Рахна, так ведь? Он тот самый? Тот, кого они искали? Неужели все было не зря?

– Все очень сложно, – сказал Тави. – Умирать было не обязательно. Но их путь был верным.

– Да, теперь я вижу. Кто он – этот маленький золотой человек? Кто он на самом деле?

Тави протянул ей два сложенных вместе разбитых терминала.

– Ответ здесь. Это лучше слов. Там последний час жизни Вашего брата – заснятый глазами чудовища, но достоверный и прекрасный.

Инка непонимающе посмотрела на него, но взяла терминалы.

– Это долгая история, – вмешался Лива. – Позже, когда мальчики уже будут отдыхать, я перескажу тебе все, что узнал от них.

Женщина кивнула. Терминалы остались при ней. Аджелика Рахна был убран в сейф. Хинта ощутил в этом некую печаль – такая уж судьба была у маленького человечка, что, пока люди занимались другими делами, ему приходилось проводить часы, дни, годы в закрытых стальных ячейках, и ждать, ждать, ждать, когда его выпустят, призовут, вольют в него силу.

Потом их провели на второй этаж, в просторную светлую комнату, где были диваны, маленький бассейн с фонтаном и большой обеденный стол. Сквозь огромные панорамные окна открывался вид на край сада Ливы и на стену купола. За ней было видно город – Литтапламп раскинулся, словно бескрайний стекло-каменный лес из высоких и низких зданий. Посреди этого рельефа крыш огромными гладкими полусферами поднимались другие купола. Они действительно были как горы – облака задерживались у их вершин, а у подножия тонули в дымке ущелья далеких улиц. Город был таким необъятным, что детали смазывались, исчезали, оставался лишь грандиозный общий план.

Слуги быстро накрыли на стол. Еда с виду показалась Хинте божественной. В Шарту таких продуктов просто не было. Он принялся жадно поглощать угощения, однако вскоре понял, что почти не чувствует вкуса. Удовольствия он тоже не получал. Война, бессонная ночь и недавний прилив чувств выжгли в нем способность к новым впечатлениям.

Тави, в отличие от него, едва притронулся к пище.

Когда поздний завтрак подходил к концу, Инка вернулась без Ливы и позвала мальчиков за собой.

– Мы открыли две комнаты – гостевую и еще одну. Можете выбирать, кому в какой больше понравится. Пока вы будете здесь, эти комнаты станут вашими. И… и там есть детская одежда, которая как раз может вам подойти.

– У вас есть ребенок? – чутко спросил Тави. Он словно бы понял что-то в этот момент, а Хинта опять что-то упустил.

– Был. Его звали Итака. Он умер год назад. Ему исполнилось двенадцать.

Теперь и Хинта понял. Вот откуда была в этих людях их странная надломленность. Они чем-то походили на Двану: тот потерял родителей, эти – ребенка.

– Мне очень жаль, – сказал Тави.

Лицо Инки дрогнуло.

– Я не знаю, что вы нам принесли. Но я слышала его. Когда я смотрела в это золотое лицо, я будто бы почти узнала какую-то новость. Только не смогла дослушать до конца.

– Мы тоже это испытали. Но он меняется. Он не всегда производил такое сильное впечатление. По ту сторону Стены он казался волшебным, но это было по-другому.

Инка кивнула. Какое-то время они молча шли по коридорам, потом Хинта не удержался.

– Но как? Как он умер? Если здесь лечат даже зверушку? – Он уже очень устал и слишком плохо соображал, чтобы себя сдерживать, и вопрос вырвался у него прежде, чем он успел подумать. Он очень смутился, когда понял, что женщина, возможно, не хочет об этом говорить. Однако она ответила.

– Это был несчастный случай. Квандра пытался продемонстрировать одну новую технологию. Три сотни человек – все с высшим уровнем допуска – получили приглашения на полигон. В том числе и наша семья. Лива решил не ходить. Но Итака стал нас уговаривать. А у нас не нашлось веской причины, чтобы ему отказать. – Она передернула плечами. – На полигоне произошел взрыв. Несколько осколков достигли трибун. Так он и погиб – на месте, где стоял, за секунды.

Хинта вдруг вспомнил, как Лива говорил про тайный проект Квандры – что тот обернется катастрофой. Значит, это было уже не в первый раз. Словно какое-то проклятие лежало на всех, кто вышел из Джада Ра. Они пытались сделать что-то уникальное, часто терпели неудачи и ужасно дорого платили за свои ошибки: всегда кто-то погибал. Друзья Ивары были лучшими – они не убивали других, они лишь погибли сами. Квандра, пусть и нечаянно, но убивал других.

– Медицина, даже самая лучшая, не всесильна. – Голос Инки оставался ровным. – Она не воскрешает мертвых.

– Извините, – попросил Хинта. – Я спросил прежде, чем подумал.

– С друзьями всегда так и делай. Люди должны говорить между собой. Мы ничего не узнаем, если не будем спрашивать, не будем рассказывать. У нас с сыном было правило – он имел право получить честный ответ на любой вопрос. Так он и узнал про это мероприятие. Если бы он не узнал, то остался бы жив. Но я все равно верю, что мы не должны были ему лгать.

Две комнаты, которые она показала мальчикам, были расположены друг рядом с другом, но выглядели по-разному. Бывшая детская сохранила в себе ощущение уюта, здесь осталось много мелких вещей: стеллажи с игрушками, барельефы на стенах, спортивный инвентарь. Гостевая комната была обставлена в официальном стиле – серая мебель, двуспальная кровать, большой рабочий стол с терминалом. Тави вызвался лечь в гостевой, и Хинта подумал, что это из-за того, что в бывшей детской ему сделалось не по себе: все эти игрушки, барельефы, теплые цвета – все это слишком походило на прежнюю комнату самого Тави, и на ту комнату, которую для него готовили в доме Джифоя.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда я останусь здесь.

– Отдыхайте, – улыбнулась им Инка. – Можете брать любые вещи. Если вам что-то не подойдет, например, обувь окажется не по ноге, позже мы все это купим. Сейчас середина дня. Не знаю, когда вы двое проснетесь. Дом большой, поэтому у нас есть местные коммуникаторы. Пользуйтесь ими, чтобы позвать меня или Ливу – в любое время, даже ночью.