Текст книги "Земля в иллюминаторе (СИ)"

Автор книги: Румит Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 58 страниц)

^{Глава 14}
ЗАКОН ВОЙНЫ

Занялся новый рассвет; солнце пробилось сквозь вчерашние снежные тучи, день пришел на смену слишком долгой ночи. Тихоходный медленно подполз к яркому сине-оранжевому перрону конечной станции. Вокруг расстилались поля фрата. Здесь они были немного другими, чем в Шарту – шляпки треупсов отливали незнакомым красным цветом, а сам фрат казался ослепительно зеленым, сочным и чистым, словно мякоть какого-то свежеразрезанного плода. Только в некоторых местах зеленую гладь разрывали широкие белые полосы тающего наста. Дороги между полями были шире, чем в Шарту, вдоль них стояли жилые дома. Они выглядели очень бедно и не складывались в улицы единого поселения, но были рассыпаны повсюду, на каждом клочке не занятой фратом земли, даже на участках между опорами монорельса. Это был тесный, плотно утрамбованный мир. По ту сторону прилегающих к станции складов начиналась огромная техническая зона – целый лес серебристо-черных фабричных труб; над большинством вился лишь слабый парок, но другие яростно дымили, а над несколькими было даже видно синие или красные факелы газового пламени.

– Это так начинается Литтапламп? – глядя на трубы, спросил Хинта.

– Нет, – сказал Фирхайф. – Это просто земли «Джиликон Сомос». У всех этих мест даже нет точного названия. Эта территория – юго-восточная часть равнины Тарпала. Люди здесь живут, но формально нет ни городов, ни деревень. А значит, нет и социальной инфраструктуры: ни школ, ни гумпраймов, ни больниц. Только поля и заводы для переработки фрата, хибары батраков компании и дороги, чтобы перевозить груз.

– Настоящий пригород Литтаплампа начинается в десятках километров отсюда, – сказал Тави. – Я смутно помню, как мы ехали с мамой на джипе. До этой самой стации.

– Но купола города… Мы же видели их с высоты.

– Купола как горы. Они огромны. От этого издали порой кажется, что они рядом. Так же и с Экватором. Ты привык жить под ним. Но с большого расстояния ты все еще будешь его видеть.

– После этой ночи для меня все похоже на сон.

Они замолчали.

Вдоль всей станции, расставив неуклюже выглядящие ноги-опоры, стояли летательные аппараты «Джиликон Сомос». Их причудливые белые крылья сильно загибались назад и вверх, а кабины были совсем прозрачными. Рассветное небо отражалось в выпуклых стеклах, в серебристых диафрагмах маленьких реактивных двигателей. Рядом с машинами наготове ждали люди. Чувствовался во всем этом какой-то особый, военный порядок; но Хинта догадался, что ожидающие – не солдаты, а врачи и техники, и что их ажурный стремительный транспорт предназначен не для битв, а для эвакуации раненых.

Началось движение. Роботизированные тележки опускались из кабин летающих машин и ехали к краю перрона, вдоль которого медленно проплывали платформы замедляющегося поезда. Люди несли ручную кладь – боксы с инструментами, баллоны с газом и какие-то приборы, подобных которым Хинта никогда еще не видел. В конце перрона была небольшая постройка – домик для отдыха машинистов, такой же, как на станции в Шарту. Рядом с ним стояла еще одна группа ожидающих. Эти отличались от техников и медиков – на них были дорогие гражданские скафандры, и они явно принадлежали какому-то иному порядку: не выполняли приказов, но, возможно, сами могли приказывать.

Поезд остановился. Хинта ощутил, как за него цепляются взгляды людей с платформы. Они буквально таращились на его грязный убитый скафандр и обожженное лицо.

– Они смотрят на нас.

– От них зависит, что с вами будет, – сказал Фирхайф.

Хинта обернулся к нему.

– Мы прощаемся?

– Нет, еще нет. Поезду нужно четверть часа на разгрузку и перезарядку. Все это время я буду здесь. Да и вы не сразу уйдете далеко.

– Хорошо. – Тави встал, пошатнулся, крепче прижал Аджелика Рахна к груди, сошел на перрон и, тяжело ступая, поплелся вдоль поезда к той платформе, где лежал Ивара. Хинта направился вслед за ним. Они двое выглядели намного страшнее, чем побитые в бою робофандры солдат «Джиликон Сомос»: два подростка, двигающиеся словно старики, оставляющие на чистом, окрашенном металле следы из пепла и крови. Они вырвались из ада, сам воздух вокруг них клубился войной и ночью, и не было в этом веселом утреннем свете ничего более чужеродного, чем они – пришедшие с юга вестники погибели. И как-то так вышло, что вся делегация, стоявшая на перроне, сначала пропустила их мимо себя, а потом медленно пошла следом. В результате к робофандру Ивары они подошли все вместе: мальчики в тесном полукольце взрослых. Хинта чувствовал, что эти богатые незнакомцы о чем-то говорят между собой, но все они были на своих радиочастотах, а по громкой связи еще не произнесли ни единого слова.

Иварой уже занимались. Его робофандр с помощью тележки развернули головной частью к перрону, а поврежденную капсулу каким-то невероятно хитрым способом выдвинули из глубины боевой машины и раскрыли, поделив на секции. Учитель лежал на дне капсулы, как на открытых носилках. Он был в сознании и сквозь дыхательную маску общался с медиком, осматривавшим рану на его боку.

– Да, боль возвращается, – приглушенно, хрипло, однако требовательно говорил он, – но не надо наркоз. Во сне я стану просто вещью, пленником. Я должен думать, контактировать с людьми, понимать, куда меня перемещают.

– В ране были посторонние предметы, – настоятельно ответил врач. – Ее прямо сейчас надо чистить. А дренаж и зонд ставят только под общим наркозом. Мы можем подождать минуту. Но потом будет наркоз. Это не спор.

Ивара поднял бессильную руку в отрицающем жесте, потом повернул голову к мальчикам.

– Тави, Хинта, – тихо произнес он.

– Как ты? – спросил Тави.

– Буду жить, – ответил Ивара. Слизь из капсулы, защищая его от тендра-газа и холода, обволакивала все его тело ровным тонким слоем. От этого его лоб и волосы блестели на солнце, а глаза выглядели так, словно он смотрел на мальчиков из-под воды. Он скользнул взглядом по свертку в руках Тави, едва заметно кивнул и переключил свое внимание на группу встречающих.

– Лива, – позвал он, – ты здесь? Я тебя не узнаю.

Взрослый, который остановился у изголовья Ивары, провел рукой по своему коммуникатору, переключаясь на громкую связь.

– Я здесь. – Он взглянул на медика. – Мы должны поговорить. – Тот отступил, и Лива наклонился к Иваре. – И голос, и глаза знакомые, а я все не могу поверить. Ты ли это?

– Кто же еще?

– Тебя считали мертвым.

– Я не умер.

– Ты исчез, и никто ничего не знал точно. Твою последнюю книгу издали с траурными ремарками о тебе, Амике, Эдре и Кири. А содержание ее было таким, словно Вева Курари дожил до наших лет и превратил свою предсмертную записку в томик исторической философии. Квандра говорил людям, что ты не пережил вины и покончил с собой. Многие поверили.

– Подожди. Как я мог не знать? Когда все это началось? Когда издали книгу?

– Уже три года как прошло. И вот я смотрю на тебя. Живой. Невозможно поверить, что это ты. Но это ты.

– Три года назад я был в Литтаплампе. Хотя и жил под чужим именем, чтобы иметь меньше дел с людьми брата. Так не может быть. Я бы узнал.

Они замолчали. Хинта сбоку рассматривал Ливу Огафту – высокого, худого, слегка сутулящегося человека в серебристо-сером скафандре с узором из синих стыковочных швов и медно-коричневых накладок. В нем было что-то аскетическое и печальное, что-то, что не вязалось с его ролью, положением и богатством. Глаза Ливы казались темными. Смотрел он внимательно.

«И это он, именно он, – оцепенело думал Хинта, – делает фрат для Квандры Вевады? Делает фрат, чтобы его выращивали те нищие батраки с полей под нами, чтобы его выращивали мы в Шарту? Этот человек мог бы приказать, чтобы кто-то начал ремонтировать Экватор. Но он не приказывает. Он виновник стольких бед. Преступник. Но почему же он так смотрит? Почему его рот не наполняется ядом, когда он произносит имена друзей Ивары – имена, священные для самого Ивары? Почему они так похожи? Почему они сами говорят, словно старые друзья? Разве они не враги? Разве не о страшной пропасти между ними рассказывал нам Ивара?»

Потом Хинта перевел взгляд на Тави. Тави тоже наблюдал за разговором между Иварой и Ливой. И он видел что-то еще, чего сам Хинта различить не мог. Растроганность? Боль?

– Ты был мертв для всех нас. Я не знаю, что ты делал и как. Но, похоже, ты исчез более успешно, чем сам можешь себе представить.

– Я же поклялся найти их.

– Я слышал твое радио-сообщение. Все его слушают сейчас, от края до края ойкумены. Ты действительно их нашел?

– Да. Я видел Амику. На дне моря. Но этого мало. Я нашел свидетельство того, как они умерли. Я видел их последние часы и спас то, ради чего они сражались. – Ивара снова начал подниматься на своем ложе. Слизь тянулась за ним. – Мы можем это сделать. Можем спасти планету. Ты поверишь мне, когда увидишь. Теперь все по-другому.

Лива долго молчал.

– Я не могу обещать. Я почти ничего не могу тебе обещать. Но я передам Инке, что ты их нашел. Что ты нашел его.

– Не обещай, но делай. Потому что во мне сейчас веры хватит на весь мир. Ты говоришь, мое сообщение дошло. Тогда, пожалуйста, объясни мне, предупреди меня, что сейчас будет, чего мне ждать? Кто эти люди с тобой? Где мой брат?

– Квандра далеко. Тебе повезло с этим. Он сейчас на северо-западе, в противоположном конце ойкумены, изучает вулканы и ведет войну с партизанами-мусорщиками, населившими руины Тоха. А эти люди работают на меня и будут делать то, что я им скажу. Охрана, врачи, таможенники – все к твоим услугам. Но не ожидай, что прием повсюду будет таким теплым. У моей власти очень короткие руки. Когда Квандра вернется, моя сила иссякнет.

– Спасибо уже за то, что ты здесь, что пустил в страну. А мое сообщение? Если оно дошло до всех, то оно должно давать мне безопасность.

– Да, какую-то безопасность ты обрел. Теперь другой стороне будет сложнее от тебя избавиться.

– Это лучшая новость. А теперь слушай, Лива. – Ивара сумел ухватить своего старого товарища за руку, притянул к себе. – Эти мальчики знают все, что знаю я. Не теряй часы, пока меня нет, пока я болею. Поговори с ними. Возьми то, что они принесли с собой.

– Кто они?

– Довольно и того, что они стояли со мной на берегу, когда мой дрон нашел на дне Амику. Они умны, как мы в их годы. Но они другие. Они видели смерть, тысячу смертей. И они не видели наш с тобой мир. Они с другой планеты – с той, которая уже погибла. Они вышли из того будущего, которое не должно наступить. Позаботься о них. Они нуждаются в заботе, как самые беззащитные из всех детей. Но говори с ними, как с взрослыми.

Он отпустил Ливу, откинулся на спину, потом посмотрел на Тави и Хинту.

– Вы покажете ему все. Другого выбора нет.

Тави медленно кивнул.

– Куда я теперь? – спросил Ивара у медика.

– Лучше всего в военный корпоративный госпиталь, туда же, куда и солдаты. Там знают, что делать с такими ранами.

– Нет. Из госпиталя «Джиликон Сомос» я могу уже не выйти.

– Он не военный. – Лива обернулся к одному из своих спутников. – Мы можем доставить его в гражданскую больницу?

– Да. Я бы предложил клинику Лапула. Высокий уровень технологий, быстрая регенерация тканей, хороший банк органов для пересадки. И при этом туда всегда смогут проникнуть люди из масс-медиа, чтобы Ваш друг оставался на виду.

– Это идеально, – сказал Ивара. – Я хочу, чтобы меня с моими новостями встречал народ всей ойкумены.

– Значит, так и будет, – решил Лива.

Парамедики быстро делали свою работу. Кое-кого из раненых солдат уже забрали из капсул. Стремительные белые машины уносились на запад, под их крыльями метались змейки прирученного пламени. Работа на станции продолжалась; с платформ поезда стаскивали пустые робофандры. С Иварой произвели еще несколько процедур. Один из спутников Ливы дал ему терминал с биометрическим датчиком. Прибор просканировал ладонь мужчины, взял каплю крови из пальца, после чего личность была официально подтверждена, и Ивара вновь вошел в мир живых. Потом врач ввел раненого в наркоз и быстро обработал рану. Через пару минут спящего учителя уже поднимали на борт крылатой машины. Он улетел последним, и его транспорт помчался не на запад, как остальные, а на север, к Литтаплампу.

– Нам нужно время, чтобы попрощаться с еще одним человеком, – глядя на Ливу, сказал Тави. Тот кивнул, и мальчики вернулись к головному вагону поезда. Фирхайф по очереди обнял каждого из них. Хинта назвал ему улицу и дом, где следует искать тело Ашайты.

– Если будет возможно… если мой отец еще жив, если ты его встретишь – помоги ему не сойти с ума в следующие дни.

– Я помогу. И ему, и Лике.

– Я чувствую себя беглецом.

Фирхайф покачал головой.

– Ты никого не бросил. И твоя судьба лучше, чем твои родители могли бы мечтать. А им твоя помощь уже не нужна. Если я найду их, они будут счастливы от того, что я смогу им рассказать. Просто верь в это. Как и в то, что твой брат больше не страдает.

Хинта заплакал. И они расстались. В небе появились боевые машины. Они летели с запада. Черные угловатые бронированные истуканы пришли на смену красивым белым летунам парамедиков. Эти новые машины садились на платформы поезда и отключали свои двигатели. Им предстоял путь через Экватор – «Джиликон Сомос» отправляла на юг, в Шарту, не помощь, но вторую волну оккупационных войск.

– Идем, – позвал Лива. Мальчики спустились вниз с перрона и ступили на землю нового мира.

_____

Здесь шла дорога с остатками снега на ней – не такая пыльная, земляная, как дороги Шарту, но ровная и аккуратная, залитая каким-то черным веществом, разлинованная желтыми и красными маркерами. На краю дороги стоял кортеж из длинных шестиколесных машин. С виду эти машины напоминали рободжипы, но казались более стремительными, а колеса у них были такими маленькими, что Хинта не мог представить, как эти машины смогли бы ехать по плохой дороге. Должно быть, они всегда ездили по хорошим дорогам. И, о чудо, у каждой из них был настоящий шлюз, как у жилого дома.

Около кортежа люди Ливы перегруппировались. Мальчики зашли в шлюз вместе с двумя медиками, которые помогли им быстро снять изуродованные скафандры. Потом последовали простые процедуры: им вкололи тонизирующие средства, тела и лица отерли от пыли, почистили волосы, промыли глаза, обработали их пораженную кожу каким-то составом, который не только лечил, но и оказывал косметический эффект. Потом им дали новую одежду – она не была рассчитана на мальчиков-подростков и смешно висла свободными складками, при этом Тави выглядел более нелепо, чем Хинта. Когда они вышли из шлюза в просторный салон машины, оказалось, что та уже едет, беззвучно и быстро. Лива сидел в глубоком кресле. Выяснилось, что у него есть борода – небольшая, такая, с которой можно комфортно носить дыхательную маску. Его лицо избороздили морщины. Если он был сверстником Ивары, то выглядел старше своих лет. Его взгляд был направлен в окно. Он казался растерянным, задумчивым, утратившим что-то, обретшим что-то, напуганным, и при этом гордым – он выглядел так, как Хинта сейчас ощущал себя изнутри. Но когда он поднял голову и окинул фигуры мальчиков долгим изучающим взглядом, в уголках его губ появилась слабая улыбка.

– Я очень хочу познакомиться, но не знаю, есть ли у вас для этого силы.

– Да, – серьезно ответил Тави. Ему дали кофту, такую широкую, что его тонкие плечи могли бы проскользнуть сквозь ее ворот. Чтобы этого не произошло, он придерживал скомканный ворот рукой. Другой рукой он прижимал к себе Аджелика Рахна и пару разбитых терминалов.

– Куда мы едем? – спросил Хинта.

– В Литтапламп.

– Нет, это я понимаю. Но ведь это огромный город. Куда мы едем там?

– В мой дом. Надеюсь, со временем вам присвоят статус беженцев. Но это не так просто. И если вы не хотите проводить дни в лагере ожидания, то вам придется держаться вместе со мной. У вас нет документов. Вас двоих, скорее всего, нет в базах данных Литтаплампа. Вас не примет ни одна гостиница. Все, что я могу предложить, это собственное гостеприимство. Обещаю, у меня вам будет хорошо.

– Спасибо, – сказал Тави. Лива кивнул.

Водителя у машины не было – ею управлял компьютер. Медики, которые помогали мальчикам в шлюзе, перешли в задний отсек; Лива, Тави и Хинта остались наедине, в роскошном переднем отсеке. Дорога мчалась им навстречу. За окнами промелькнули индустриальные районы и снова раскинулись поля фрата. Хинта никак не мог привыкнуть к красным шляпкам треупсов.

– Мое имя Тави Руварта, – представился Тави. – А Ваше имя, пта, я, как ни странно, знаю давно. Я родился в Литтаплампе. Моя мать – агроном. Шесть лет назад мы переехали в Шарту. Мама привезла с собой Ваши книги.

– Идеалистка? Хотела помогать в провинции?

– Нет. Кажется, ей было что скрывать.

– Шесть лет назад…

– Да. В тот же год, когда Ивара потерял трех своих самых близких друзей.

Взрослый внимательно посмотрел на мальчика.

– Я почти не помню Литтапламп, – добавил Тави.

– А меня зовут Хинта Фойта, – представился Хинта. – Не знаю, что про себя сказать. Мои родители – необразованные фермеры.

– Располагайтесь, вы же устали, – без нажима пригласил Лива. Хинта и Тави опустились в свободные кресла. Хинта вдруг вспомнил, как омар отрывал Круне руку. Это было как наваждение: кровь, крик, тьма, огонь. На мгновение он словно выпал из реальности. А потом вокруг снова была тишина, и бегущая дорога. На горизонте синими глыбами вставали купола Литтаплампа.

– Ты весь дрожишь, – глядя на Хинту, сказал Лива.

– Я в порядке. – Хинта отодвинулся назад, проваливаясь в глубину мягкого, теплого кресла. Тави сделал похожее движение, подтянул к себе босые ноги, обнял колени. Сверток с Аджелика Рахна он положил на широкий пушистый подлокотник.

– Ну, вот мы и познакомились.

– Нет, это неправда, – возразил Хинта. Повисла пауза. Тави обернулся к другу, но ничего не сказал. – Мы не знаем Вас, пта. Мы знаем имя, но не понимаем, кто Вы такой. Я этого точно не понимаю. Хотя понимаю, что мы в Вашей власти, и что мое сомнение здесь уже может не иметь никакого значения.

Лива опустил взгляд.

– Если бы в твоих словах был вопрос, я бы попытался найти ответ. Если бы в твоих словах было ясное обвинение, я бы попробовал оправдаться. Но ведь я тоже не знаю, что ты обо мне думаешь. И не знаю, что тебе сказать. – Казалось, он ищет какую-то важную вещь, мысль, какую-то точку отсчета. – Я изучаю растения. В этом весь я. Я человек дела, человек работы, но не такой, как Квандра. Я люблю покой и одиночество. Я ученый, но не такой, как Ивара. Я узкий специалист. С детства и до сих пор я провожу по шесть часов в сутки в моих теплицах. Что я там делаю? Я убиваю водоросли тендра-газом. День за днем. И так до тех пор, пока не найду такую форму, которая выстоит против яда. Ивара сказал, вы видели смерть. Я тоже. Но смерть людей я видел очень редко. Все свое время я наблюдаю за вымиранием видов, за угасанием дыхания жизни, за гибелью планеты. Я проводил в последний путь несметное количество крошечных одушевленных частиц. И я оплакивал их, почитал их, прощался с ними. Я мортейра умирающих биоценозов.

Хинта почувствовал, что все это правда. Ему стало стыдно. Но остановиться он уже не мог.

– Извините, Лива, но я не понимаю нескольких вещей. Ивара рассказывал нам про Дадра. Он сказал, что Вы выбрали сторону Квандры, когда распался ваш закрытый клуб. Почему?

Лива вздрогнул, почти отшатнулся.

– Зачем? Зачем он говорил вам об этих вещах, об этой трагедии?

– А он не должен был?

– Он… – Лива закрыл глаза.

– Он был совсем один, – подал голос Тави, – и рассказал не все, а лишь самые общие вещи. И он сделал это тогда, когда думал, что мы все умрем.

– Да. – Лива тяжело вздохнул. – Я сейчас все объясню.

Он ненадолго умолк. Его лицо теперь выглядело очень бледным, а свои большие, не по-аристократическому натруженные руки он крепко стиснул на подлокотниках кресла.

– Мы дали клятву. Клятву, что будем молчать. Мы дали ее, когда создали Джада Ра. И потом никто не нарушал ее без согласия других – даже тогда, когда клуб распался. Никто, кроме Вевы, написавшего предсмертную записку. Ну и потом Ивара был несколько раз на грани, когда начинал вести информационную войну против своего брата. Но…

– Он не думал, что мы когда-либо пересечем Экватор. Он думал, все останется между нами.

– Что он рассказал?

– Как ответить в двух словах? Чем измерить объем выданных тайн? Я не знаю. Но Вы это поймете, если мы продолжим говорить друг с другом.

– Просто я запутался. Теперь я уже совсем не знаю, кем считать вас двоих. Неужели он сделал вас участниками Джада Ра? Неужели он осмелился воскресить все это там, по ту сторону Стены, нашел себе новых спутников? Это неправильно. И жестоко. По отношению ко всем. Особенно по отношению к нему самому. Зря он так поступил.

– Жестоко предавать любимых, заживо кромсать людей на части, осквернять мертвецов, – сказал Тави. – Я видел, как делают все это. Ивара не такой.

В эту минуту Хинта ощутил в своем друге что-то почти демоническое. Теперь он понял: эта ночь вызвала в душе Тави такую же ярость, как и в его собственной. Но Хинта свою ярость направил против Круны, а потом против всего мира – и тогда его ярость иссякла. А Тави, как всегда, жил мыслями, и его ярость все еще кипела в нем, превращаясь в новое знание, в странную силу.

– Да, Ивара не такой. – Лива опять внимательно смотрел на Тави. – Но и жестокость бывает очень разная. Бывает жестокость простая, а бывает сложная. Бывает намеренная, а бывает случайная. Я не виню Ивару ни в чем. Он один из лучших людей, которых я знаю.

– Тогда почему во время раскола Джада Ра… – начал Хинта.

– Потому что я изучаю растения, – мягко напомнил Лива. – Зачем бы я был нужен в проекте Ивары? Я не был против него. Никогда. Но я хотел быть полезным. Я тоже хотел спасать Землю. И я стал делать это так, как у меня получается.

– С Квандрой?

– С Квандрой. Квандре был нужен агроном. И спасибо ему за это: хотя сейчас я не могу назвать его ни другом, ни даже единомышленником, но он дал мне работу на годы. Когда распался наш клуб, казалось, что погибло, зачахло само наше дело. Мы все тогда вели себя некрасиво, а Ивара и Квандра держались так, словно они настоящие враги. Мне было тяжело, очень тяжело выбирать сторону. Любой выбор был похож на предательство. Когда я озвучил решение, эти четверо – Амика, Ивара, Кири и Эдра – они смотрели сквозь меня, словно я исчез. Признаюсь, я обиделся на них. И несколько раз вел себя трусливо. Потом мне было стыдно. Но я не был против них. Я не выбирал людей. Я выбирал только род занятий.

– И вы делаете фрат, чтобы «Джиликон Сомос» получала из него энергию. Богатые богатеют. Бедные беднеют. Экватор разрушается. В ойкумене войны. Неужели все это шаги к спасению?

Лива вдруг улыбнулся – его печальное лицо стало настолько веселым, насколько это вообще было для него возможно.

– О нет. Энергию можно получать из десятков иных источников. Солнце, ветер, вода, вулканы, ядерный распад – она повсюду. Фрат – один из наиболее многоэтапных, трудоемких способов ее добычи. Но фрат это не только биотопливо. Это биомасса. Он был изобретен не затем, чтобы люди топили им печи. Он был создан, чтобы на Земле снова зазеленели поля. И с каждым годом я делаю его все лучше. Уже есть съедобный фрат. А однажды, возможно, появится фрат, который начнет очищать атмосферу от тендра-газа. Посмотри вокруг. Живой мир расстилается от горизонта до горизонта. Это технология биологической рекреации планеты. Она работает плохо, но она работает. А биотопливо – просто предлог, мотив, чтобы заставить человечество создавать вокруг своих поселений огромные плантации жизни. Задолго до меня, задолго до «Джиликон Сомос» ученые пытались действовать иначе, убеждали правителей и богачей сажать растения, разводить в воде экстремофилы. Все это закончилось ничем. А мои поля процветают. И я рад этому, хотя мне редко нравится, как правит моя корпорация.

Хинта потрясенно молчал. Он ожидал отпора, борьбы, конфликта. Он все не так себе представлял. Ему казалось, что «Джиликон Сомос» возглавляют люди, похожие на Джифоя, но еще более отвратительные – уроды, толстяки, белоручки, манипуляторы. Он хотел услышать циничный ответ, жаждал, чтобы ему рассмеялись в лицо, оскорбили, назвали нищим подонком, деревенщиной. И тогда он в свою очередь начал бы гордое, бессмысленное сопротивление. Но Лива никем не притворялся, ни о чем не пытался лгать. Он мог быть и грустным, и веселым. Он по-настоящему напоминал Ивару. Он любил свое дело. И он, должно быть, был в своем деле гением. Но главное, он говорил на том же языке, о тех же вещах; он заявлял, что тоже спасает планету. И у него получалось.

Хинта вдруг вспомнил Эрнику – мать Тави. Эта женщина никогда не смотрела на поля фрата с такой гордостью. Она что-то умела, что-то делала, но ее работа всегда оставалась просто работой. Лива Огафта не делал пустой работы. Он творил, переживал. Эта зеленая губка была для него ценной, как ребенок для родителя, как творение для художника.

– Ты меня понимаешь? – спросил Лива.

– Но почему не рассказать об этом людям? – взорвался Хинта. – Вас же все ненавидят! Там, за Стеной, и здесь. Все думают, что единственная цель корпораций – это нажива. Мой отец верил в теорию заговора. И не он один. Что «Джиликон Сомос» копит топливо, чтобы пережить новый ледниковый период. Чтобы избавиться от всех бедняков, чтобы осталась только элита.

– Это отчасти правда.

– Что?

– Корпорация производит больше топлива, чем может продать. Существуют огромные резервуары с сотнями тысяч тонн горючего: ресурс, который однажды может быть обращен во благо, а может – во зло. У Квандры есть амбициозный проект по реализации всего этого топлива. При этом я думаю, что его затея обернется катастрофой.

– Какой проект?

– Я не могу сказать, потому что подписал документы о неразглашении. И у меня сейчас нет полной уверенности, что вы двое сможете и станете хранить мои тайны. Я попытаюсь вас защитить, но очень сложно просчитать, как все повернется в ближайшие дни. Так что мне очень жаль, что я вынужден молчать. Это создает неравновесие между нами, а я очень хочу, чтобы вы мне рассказали обо всем, что знаете. Но я пытаюсь объяснить, почему знающие люди молчат об истинном предназначении фрата. Дело в том, что литская ойкумена обладает гипертрофированной системой самоуправления. Нам не пошло на пользу то, что мы наследники Лимпы. Наши предки создали столько социальных философий, что от этого можно сойти с ума. Сейчас в Литтаплампе заседают сразу шесть законодательных гумпраймов. Когда-то их все создали, чтобы они уравновешивали друг друга, но теперь они все поражены коррупцией и мешают прогрессу. А еще есть исполнительная власть, которая тоже нечистоплотна. Литтапламп прогнил до основания. И возвращение Ивары – это бомба, сброшенная в жерло старого спящего вулкана-злодея.

– Я Вас понимаю, – сказал Тави, – понимаю, в каком сложном Вы сейчас положении. И боюсь, это положение станет еще сложнее, когда мы начнем рассказывать. Но сейчас у меня тоже есть вопрос. Не такой, как те, что задавал Хинта. Личный.

– Я отвечу.

– Вы ведь связаны с Иварой чем-то еще? Я не могу понять, чем, но чем-то важным. Почему именно Вы нас встретили? И кто это – Инка?

– Инка? Ивара рассказывал и о ней тоже? Вы, должно быть, очень долго и откровенно общались.

– Нет. Я услышал это имя около поезда. Вы сами его назвали. Я даже не знал, что это женщина. Она имеет значение? Почему она должна знать, что он нашел своих мертвых друзей?

– Она моя жена. Вы познакомитесь, когда мы приедем. И она сестра Амики. Урожденная Инка Нойф, теперь Инка Огафта. Она много потеряла. Не только брата.

– Извините.

– Нет, это был хороший вопрос. Мы связаны многим. А для меня это еще и семейное дело. Я был единственным из Джада Ра, кто… Ладно, не важно. Иногда мы просто отдыхали вчетвером – еще очень молодые. Тогда я был впервые влюблен в Инку. И почему-то я был уверен, что Ивара тоже в нее влюблен. Но все оказалось сложнее. Я, она, Амика, Ивара – у нас сложилась очень хорошая компания. Мы смогли восстановить этот круг после распада клуба. Мы встречались и дружили даже вопреки тому, что я тогда уже работал на Квандру, а Ивара и Амика делали свои дела.

Тави опустил голову, пряча лицо в складках великоватой кофты.

– А ты?

– Что я? – вопросом на вопрос ответил Тави.

– Нет, ничего, – покачал головой Лива, и вдруг тоже отвернулся – бросил долгий взгляд в окно, на свои любимые поля.

Сердце Хинты билось часто и встревоженно. Чего-то сейчас не случилось между ними – или все-таки случилось? Он понимал… и не понимал. А эти двое играли недомолвками, составляли какую-то сложную фигуру из осколков человеческих отношений.

– Лива, я Вам верю, – удивив самого себя, сказал он. – Тави, давай начнем наш рассказ.

Тави не произнес ни слова. Но он кое-что сделал – перестал прятать Аджелика Рахна, развернул покровы. Восходящее солнце уже поднялось достаточно высоко над горизонтом; его лучи проникли в просторный салон чудо-машины, мчащей к Литтаплампу, коснулись золотого лица, искрящейся волной пробежали по маленькому механическому телу. Даже Хинта, уже столько раз видевший эти черты, испытал сейчас потрясение – так особенно прекрасен был этим утром Аджелика Рахна. Словно маленький человечек знал обо всем, что произошло, словно он понимал, что движется навстречу будущему, что должен сиять, очаровывать новых людей.

«И все же… все же… – с болью подумал Хинта, – ты не спас моего брата. Ты не спас Ашайту. А ведь он так хотел поиграть с тобой. Он любил тебя, хотя и не знал тебя. Кто же ты? Неужели ты не мог нам помочь? Ты жив или мертв? У тебя есть план или ты просто вещь? Как мы можем тебе верить? Как мы можем верить в тебя?»

Лива Огафта встал – нет, вскочил – и снова рухнул в свое кресло, поведя рукой в воздухе, будто хотел защитить глаза от золотого света. Стало вдруг так тихо, что Хинта расслышал, как едет эта почти бесшумная машина – ровный стремительный шорох колес, мерный гул мотора где-то под полом салона. Аджелика Рахна все еще лежал на широком подлокотнике кресла. И теперь Тави бережно поднял его, чтобы поднести – поднести в дар человеку, ослепшему от красоты: он встал и, шагнув к ослабшему взрослому, остановился с раскрытым Аджелика Рахна на руках. Вдоль дороги стояли какие-то постройки; машина ехала сквозь полосы света и тени, блики солнца то вспыхивали, то гасли. Хинте вдруг показалось, что он слышит голос – голос брата, неясный, похожий на пение, на музыку, которую Ашайта умел извлекать из Иджи. Во внезапном порыве он поднялся, приблизился к Тави и сплел свои руки вместе с руками друга. Голос в голове у Хинты стал громче, превратился в зов, в крик. Ему показалось, что он слышит какое-то обещание. Аджелика Рахна утешал его, рассказывал ему какую-то историю, объяснял что-то о светлой стороне смерти. Вот только Хинта не мог разобрать слов, не мог увидеть образов. Он лишь ощущал надежду – словно ему в грудь, в самое сердце, выплеснули поток сверкающего, мягкого, теплого золота.