Текст книги "Земля в иллюминаторе (СИ)"

Автор книги: Румит Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 58 страниц)

Младший издал удовлетворенный звук, и они оба уснули. А потом была ночь, и Фирхайф впервые за все это время не кричал от ужаса.

^{Часть четвертая}
ПАМЯТЬ

Мне ничего не надо.

Лишь боль с собой унесу –

Как мальчик из сказки забытой,

Покинутый в темном лесу.

Федерико Гарсиа Лорка

^{Глава 10}
ТЕМНАЯ СТОРОНА

Уже на следующее утро после того, как они впервые увидели Аджелика Рахна, Тави заявил, что они должны его починить.

– Помнишь, – спросил он, – зачем ты пошел в разрушенную теплицу своей семьи? Ты сказал, что тебе нужно занять руки каким-нибудь делом. Возможно, твое желание исполнилось. У нас теперь есть предмет, который нуждается в ремонте.

Хинта посмотрел на него, как на сумасшедшего. Они были у Фирхайфа, сидели на кухне за столом со сладостями.

– Если я правильно тебя понял, ты имеешь в виду Аджелика Рахна.

– «Он еще живой». Так Эдра Брада сказал Фирхайфу, когда отдавал его. Я не знаю, умирают ли Аджелика Рахна. Возможно, да. А возможно, это нельзя назвать смертью. Но в любом случае, они болеют не как люди. У механического народца механические болезни. Если ты роботехник, ты должен найти какой-то способ ему помочь.

– Я школьник из захолустного селения на окраинах ойкумены! Иджи – единственный робо, в котором я разбираюсь, и даже в нем я разобрался не до конца. Есть виды ремонта, которые я могу сделать только по инструкции. Да я в шпаргалку заглядываю, когда чищу ему сервоприводы ног! А есть такие блоки в Иджи, особенно на его системных платах, которые я не могу ремонтировать сам. Если они ломаются, я меняю их целиком. И самый сложный из этих блоков – в сто раз проще, чем одна пластинка изнутри Аджелика Рахна. Это работа для тех мастеров литской ойкумены, которые копируют великую древнюю технику – такую, как Вечные Компасы. Быть может, Кири Салана – гениальный роботехник из команды Ивары – сумел бы это сделать. Но не я.

– Хинта, мы теперь команда Ивары. Я это чувствую. Я это вижу. Я это знаю. Аджелика Рахна в наших руках. И если хоть немного верить в судьбу, то он у нас не просто так. Мы не можем отправить его лучшим мастерам литской ойкумены. У нас есть только мы сами – и он. А значит, ты это сделаешь.

Хинта не нашелся с ответом.

– Посмотри на меня, – сказал Тави. – Вспомни, как мало у меня времени. Если Джифой захочет меня забрать, я уже не смогу быть с тобой и Иварой. Я хочу увидеть чудо. Я хочу увидеть, как Аджелика Рахна откроет глаза, шевельнется, заговорит с нами. С ним все может открыться до конца. Да, мы не в силах восстановить его по-настоящему. Но ты можешь хотя бы дать ему энергию, питание. Ведь если он – отчасти робо, то ему нужно заряжать свои батареи, как это делает Иджи. Я думал об этом всю ночь.

Идея Тави поразила Хинту своей очевидностью. Действительно, не надо было быть роботехником, чтобы понимать, насколько любой робо нуждается в энергии. Но все же у него нашлось возражение.

– Вечные Компасы устроены иначе, им хватает энергии самой планеты. Они измеряют ее и ею же живут, без всяких батарей. Что, если Аджелика Рахна такой же? Что, если я уничтожу в нем какую-то важную часть, подав туда слишком высокое напряжение?

– Тебе не обязательно мучить его самого. Ты можешь подбирать напряжение к его отломанной ноге. И если она не сгорит и шевельнется, то потом ты оживишь его целиком! Но только ты можешь найти, куда там совать проводки. Я в этом не понимаю.

– Ивара и Фирхайф тоже могут.

– Тогда работайте вместе. Но они взрослые, и у них есть другие дела. Фирхайф водит тихоходный. Ивара после событий прошлого дня найдет множество тем для исследования. Не говоря уже о том, что он сейчас психологически надломлен. Он впервые за годы узнал что-то по-настоящему важное о судьбе своих друзей. Только ты сейчас можешь отдать все свое время исключительно Аджелика Рахна.

Так он убедил Хинту, и уже через несколько часов тот забрал человечка из ячейки хранения, принес его домой к Фирхайфу и начал с новым энтузиазмом рассматривать его схемы. Он не понимал, для чего те или иные из них предназначены, но, изучая их под лупой, нашел паттерны. Как и в любом устройстве, там встречались одинаковые детали, были контакты и соединительные линии – все, из чего состоит любая печатная плата.

– Он был у тебя годы. Ты пытался с ним что-нибудь сделать? – спросил Хинта Фирхайфа, когда тот вернулся вечером домой.

– Что, например?

– Починить.

– Нет, – опешил старик. – Я, конечно разбираюсь в технике, но эта вещь… Наверное, она будет слишком сложной почти для всех.

– Тави предложил найти его батареи и зарядить их. Мне показалось, что есть смысл попробовать.

– Возможно.

– Но неужели за все это время ты сам об этом не подумал?

Фирхайф сел рядом с ним.

– Нет. Послушай, Хинхан, я ничего о нем не думал. И ничего с ним не делал.

– Ты даже не стер с него пыль.

– Да. Я не сделал даже этого.

– Ты боялся его?

– Вначале я боялся всего. Потом перестал. Но главное отношение к нему у меня не изменилось. Я не чувствовал, что он мой. Я был лишь хранителем. Верным, но временным хранителем. Я не обладал правом вмешиваться во что-либо. Раз в год, не чаще, я разворачивал его, смотрел. Он не менялся. Я заворачивал его и бережно возвращал в ячейку. Я даже не думал чинить или подзаряжать его. Я понимал, что это дело для кого-то другого – для того, кому он по-настоящему станет принадлежать. Если это Ивара, пусть так. Если он скажет, что человечек должен быть оживлен – пытайтесь. Я даже готов помочь. Теперь, когда я не единственный хранитель, я готов помочь.

На следующий день они созвали общий совет: Хинта, Ашайта, Тави, Ивара и Фирхайф.

– Теперь мы закрытый клуб, не так ли? – сказал Тави.

– Да, – ответил Ивара. – Как это ни печально, но мы уже заняты тем, что создаем и храним тайны, которыми делимся только между собой.

– А почему это печально? – не понял Хинта.

– Потому что на всю ойкумену может быть только один закрытый клуб, в котором относительно комфортно находиться. Это клуб элиты. Мой предыдущий закрытый клуб мертв – в буквальном смысле, потому что половина его участников погибла. А другая половина предала первую, чтобы, в конечном итоге, принести их тайны в главный закрытый клуб ойкумены. И я молюсь, чтобы наш маленький круг не стал кругом смерти. Мы должны понимать, как мало у нас ресурсов, какое бесценное знание попало к нам в руки. И как много вокруг людей, которым легко отнять его у нас. И еще они могут отнять нас друг у друга. На мне вина, что я несу эту большую игру с собой; все, кто мне дорог, даже те, кого я просто знаю, оказываются втянуты в нее. Ну и, кроме того, закрытые клубы – это вообще плохая вещь. Они слишком похожи на сообщества преступников. Они уязвимы для предательства. Сама структура подобных сообществ вынуждает их членов лгать. Я бы предпочел, чтобы можно было открыто говорить обо всем, что мы делаем, чтобы все вокруг знали, кто я, и мою историю. Но это невозможно по ряду причин. Остается лишь надеяться, что наша работа увенчается успехом, и я сумею так передать ее университету Кафтала, чтобы она сразу стала всеобщим достоянием. Но пока мы не закончили, пока нет ясных результатов, мы очень одиноки и уязвимы.

– А разве результатов нет? – спросил Хинта немного задето. – Мы же столько всего…

– Нет, Хинта. Пока этого мало. Вот почему я согласен с предложением Тави, согласен на эксперимент по восстановлению Аджелика Рахна. Сейчас для нас нет другого пути. Нам остается просто продолжать работать, исследовать, искать больше информации. А очень скоро нас ждет поездка в старый Шарту. Мы побываем там, где были мои друзья, увидим все своими глазами, может даже, что-то найдем. Но главное, у нас теперь есть Аджелика Рахна. Он наш главный свидетель и предмет исследования. Поэтому да – давайте попробуем восстановить его.

Затем они обсудили, где можно работать.

– Моя квартира не подходит, – отмел Ивара. – Я живу в многолюдном комплексе и привлекаю слишком много внимания. Ваши визиты ко мне, особенно если они станут систематическими, кто-нибудь заметит. В частности, матери Тави может не понравиться, что ее сын стал еще более тесно со мной общаться. Ну и другая причина, о которой вы все знаете – это я сам и моя болезнь. На рабочем месте придется оставлять много разных вещей. Я за ними не услежу.

– Мой дом – неплохое место, – заявил Фирхайф, – но есть ряд серьезных трудностей. Я и мальчики здесь живем – пространства мало, места для работы просто не остается. Кроме того, раз в пару дней сюда заходит Лика, а раз в неделю меня навещает дочь. Они не всегда предупреждают о своем приходе, и значит, нам придется работать так, чтобы все рабочее место можно было убрать за считанные минуты – пока визитер проходит через шлюз.

– Риск, – сказал Тави. – И у меня дома все как у Ивары и Фирхайфа, только еще хуже.

– Нельзя работать с Аджелика Рахна на коленке, – подытожил Хинта. – Если я буду паять и при этом думать, что должен быть готов спрятать все, что делаю, в любую минуту… Я просто не смогу ничего делать. Поэтому остается мой гараж. Там много инструментов, тяжелый верстак и станки, которые невозможно перенести в дом Фирхайфа или на любое другое временное рабочее место. Моя мать сейчас заходит в гараж реже, чем к Фирхайфу. Собственно, она вообще туда не заходит. Если ей будет нужна вещь из гаража, она скорее отправит меня, чем пойдет сама, потому что она не знает, где там что лежит. Отец в больнице, он тем более не помеха. На нас с Тави никто не обратит внимания. Даже на Фирхайфа – не обратят. Только тебе, Ивара, придется заходить и выходить с особой осторожностью.

– Это не так уж трудно. Я годами учился жить под слежкой брата. А его люди наблюдательнее твоих соседей.

Так у Хинты появился повод снова взять в руки паяльник. Фирхайф присоединялся к ним всякий раз, как ему удавалось выкроить свободное время. С улицы все выглядело, словно гараж заперт и в нем никого нет. Соседи, включая Риройфа, не удивлялись – все знали, что Атипа не просыхает с самого дня землетрясения и что семья Фойта тонет в проблемах и долгах.

_____

В закрытом гараже можно было поддерживать сносную атмосферу, а потому они работали в скафандрах, расстегнутых по пояс. Лишь иногда, когда Хинта использовал для отмывки древних плат опасные реактивы, им приходилось снова надевать дыхательные маски. Но все трудности, включая маски, нерегулярную еду и неудобный туалет, казались такими ничтожными в сравнении с увлекающей их целью! Даже Ашайта в эти дни не жаловался. Он тосковал лишь, когда смотрел на Аджелика Рахна. Ему очень хотелось поиграть с этим чудесным маленьким робо, но тот все не просыпался, а старший брат, Тави, Ивара и Фирхайф почему-то не могли быстрее его починить.

Уже на самых первых этапах работы они разделили обязанности: Хинта и Фирхайф больше занимались чисто технической стороной воскрешения маленького человечка, а Тави и Ивара сосредоточились на составлении полного научного описания декоративных узоров и элементов на его корпусе. Их деятельность не требовала никаких инструментов, кроме портативных терминалов, но была не менее трудной – они просматривали тысячи картинок из исторических библиотек, чтобы найти совпадения с изображениями на теле Аджелика Рахна. Хинта попросил Ивару подробнее объяснить, зачем это нужно.

– Графика подобного рода всегда несет больше смысла, чем может показаться на первый взгляд, – ответил тот. – Ее можно читать, хотя и не так, как читается текст – количество символов здесь неизмеримо больше, а стиль и композиция могут придавать отдельным элементам новые оттенки смысла. Мы же понимаем дополнительное значение многих геральдических символов на барельефах нашего времени, или значение символов на одежде и других предметах обихода? Здесь ситуация схожа. Самый простой способ расшифровать гравировки на теле Аджелика Рахна – это найти готовые ключи в справочниках по исторической символике, геральдике и барельефике.

– Это было «во-первых», – подытожил за учителя Тави.

– А во-вторых, находя совпадения с другим историческим материалом, мы отслеживаем путь нашего маленького сказочного героя через историю. Любой из художников, кто видел это лицо, мог бы захотеть и сам изобразить нечто подобное. Совпадения не обязательно помогут нам прочитать послание, но через них мы можем установить связь между Аджелика Рахна и определенными графическими традициями, существовавшими в истории. Ну и, в-третьих, мы надеемся найти, где он был создан, или, по крайней мере, расписан.

Пока они искали, Хинта пытался найти внутри Аджелика Рахна блок питания. Здесь он столкнулся с первой серьезной сложностью: устройством хранения энергии могла оказаться любая из крупных монолитных деталей внутри тела маленького человечка. Однако напряжение не удавалось зарегистрировать ни на одном из контактов. То есть, даже если блок питания был там, за прошедшие столетия он оказался полностью разряжен, а без напряжения, по одному лишь внешнему виду элементов, Хинта не мог определить их назначение. Никаких заметных портов, которые могли бы использоваться для подзарядки, на корпусе Аджелика Рахна тоже не было.

– Это пат, – через несколько часов работы признал он. – Мы не можем узнать, какой у него был блок питания. Но мы все еще можем запитать его извне. А чтобы он не сгорел, нам придется создать умное устройство, которое будет синхронно подбирать очень низкие напряжения к разным значимым точкам его плат. Это же самое устройство должно регистрировать результат в других точках. Если будем давать ровный ток, а в других точках он будет становиться импульсным, значит, хоть что-то начало работать.

Так они спроектировали сложнейшее, по меркам Хинты, техническое приспособление. Ивара раздобыл лучшие чип-компоненты, которые можно было достать в Шарту, докупил он и некоторые приборы. К середине второго дня их работы гараж семьи Фойта выглядел в два раза богаче, чем когда-либо прежде – он превратился в настоящую лабораторию, центром которой был Аджелика Рахна, светящийся золотом, блестящий серебром среди нагромождений приборов и путаницы проводов, к которым его подключали. Чем больше они над ним трудились, чем больше в него вкладывали, тем более живым он выглядел, словно из ремонтируемой вещи превращался в пациента, а сами они из роботехников во врачей.

Хинта хорошо запомнил один из эпизодов, случившихся еще на первом этапе работы. Он тогда только начинал; слои диэлектрика с не размеченными линиями проводников мокли в специальном составе, а сам Хинта пинцетом скрупулезно раскладывал по ячейкам контейнеров вновь приобретенные чип-компоненты. Был уже вечер. Фирхайф откатал свое за штурвалом тихоходного и принес перекус, но на угощение никто не обратил внимания, даже Ашайта не захотел отрываться от затяжной игры с Иджи. И вот, когда они просидели очередной час, Тави, наконец, сдался.

– Я устал, – отрываясь от портативного терминала, сказал он. – За сегодня мы пролистали шестнадцать тысяч изображений из каталога, и есть только два подозрения на совпадение с узорами на лице.

– Это доказывает, насколько необычную вещь мы исследуем, – отозвался Ивара. – Пока это даже не гипотеза, а лишь предчувствие гипотезы, но я подозреваю, что гравировка на его поверхности – это история его самого, точнее, его народа.

– Но здесь ничего о машинах. Лишь растения и животные, иногда, возможно, звезды, иногда – абстрактные линии.

– Так и есть. Две главные темы в его узорах – это древо и вселенная. Они заполняют почти все пространство поверхности, оплетают другие, малые изображения, делят узор на отдельные сцены, а сами становятся вечной рамкой. Но я не сомневаюсь, что эта рамка имеет даже большее значение, чем отдельные сцены… – Ивара говорил, не переставая прокручивать по экрану бесконечную череду древних черно-белых гравюр.

– Но я спросил: почему это его история, если там нет ничего о машинах? – напомнил Тави, и Хинта вдруг почувствовал что-то странное в этом повороте разговора. Еще никогда он не замечал, чтобы Ивара вот так терял тему, ускользал, не отвечая, продолжал о чем-то своем. Он оторвался от россыпи чип-компонентов и взглянул на учителя. Лицо Ивары поразило его – бледное, покрытое испариной, словно у умирающего, взгляд не отрывается от терминала, на губах блуждает странная, никому не адресованная улыбка. Он переглянулся с Тави.

– Простите, кажется, я тоже устал, – признался вдруг Ивара. – Я же сказал, это лишь призрак гипотезы, а не гипотеза. Интуиция. Как ее объяснить, я еще не знаю. Я просто чувствую, что Аджелика Рахна, вселенная и древо – это одно. Посмотрите, некоторые из изображенных животных словно преклоняются перед древом. Посмотрите на его тело, лицо – насколько включен, вписан в него этот узор! Возможно, у механического народца было подобие своей религии, а вселенная и древо – ключевые образы этой религии…

Тави отложил свой терминал.

– Ивара, – осторожно спросил он, – как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Обычно. – От работы тот по-прежнему не отрывался, словно мир вокруг более не существовал, а товарищи, сидящие рядом, были лишь голосами, идущими откуда-то издалека, и он отвечал им, как отвечают по радиосвязи, или даже как отвечают мыслям в собственной голове – ведь на внутренних собеседников человек не смотрит. – Его лицо – это Образ; он одно с ним. Самое странное в нашей работе то, что мы не делаем ничего сложного. Я почти уверен, что интерпретация проста. Все, что связано с ним, связано и друг с другом. Это единый взгляд на мир, на его народ, на историю человечества; одна картина, одна философия. И хотя мы еще не знаем ее, все верования Джидана начинают казаться мне ее призраками, отражениями и спутниками. Для меня Аджелика Рахна – уже не головоломка, наоборот, он единый и единственный ответ на почти все головоломки исторической науки.

Он замолчал, смотря в свой терминал. А они все смотрели на него.

– Кстати, Ивара, – нарушил тишину Фирхайф, – Вы не забыли, что на сегодняшний вечер у Вас назначена вторая встреча с шерифом?

Первая встреча состоялась на следующий день после обнаружения разлома. Тогда строители собирались просто залить фиолетовую жилу смесью из песка и парапластика, но Ивара раскритиковал их план и сказал, что лучше будет накрыть разлом листами металла, уложить поверх мягкие баллоны с водой, а уже на баллоны класть панцирь из песка и пластика. Так он планировал создать над фиолетовым ужасом щит из материалов, наилучшим образом поглощающих энергию.

Слова старика возымели действие: учитель, наконец, оторвался от потока изображений и посмотрел на друзей. Его глаза обычно были светлыми, но сейчас они поразили Хинту своей чернотой – так сильно в них расширился зрачок. Обнаружив, что попал в центр всеобщего внимания, Ивара на мгновение застыл, а потом его улыбка стала чуть более живой.

– Я стал странным, да?

– Ты плохо выглядишь, – сказал Тави. – Весь в испарине.

– Здесь вроде бы жарко. – Это было правдой. Прибор, поддерживающий атмосферу в гараже, был слишком примитивным, и созданный им искусственный климат вонял тяжелой духотой. Но только Ивара покрылся такой испариной. – Сколько у меня времени до шерифа?

– Час.

– Тогда лучше выйти заранее. Киртаса любит, когда все ждут его, и не любит ждать сам. А я хочу, чтобы он уважал меня и делал с разломом все так, как я советую. – Он встал, но вдруг пошатнулся, неловко ухватившись за край верстака.

– Ивара? – с новой тревогой спросил Тави.

– Голова кружится, – медленно опускаясь обратно на свое место, ответил тот. Потемневшие глаза его оставались очень спокойными.

– Вы тут, небось, дольше всех, – вмешался Фирхайф. – Атмосфера здесь не очень, а если гараж хоть немного «течет», то за эти часы можно было и отравиться.

– Это не похоже на отравление.

Тави лучше угадал причину проблемы.

– Когда ты ел в последний раз?

Ивара чуть запрокинул голову назад, лицо его стало абсолютно отсутствующим.

– Вчера? Что-то… не могу вспомнить. Думаю, последние дни выбили меня из колеи. Особенно образ смерти Эдры.

Только теперь, впервые, Хинта до конца увидел и постиг в этом человеке его главную черту. Ивара существовал на пределе физических возможностей, на границе между здоровьем и болезнью, истощением и бодростью, гениальностью и нервным срывом. Его взгляд не отрывался от Аджелика Рахна, и эту вещь он не мог проигнорировать или потерять – едва появившись, она сразу стала его работой, перетянула на себя всю энергию его жизни. Он весь был в ней, терял ради нее самого себя так же, как, очевидно, терял себя всю жизнь.

– Это твоя болезнь? Хару? – спросил Хинта.

Ивара расслабленно откинулся на спинку стула, прикрыл глаза.

– Да. Вот так это и выглядит в худшие дни.

Тави резко сорвался со своего места и вернулся назад с герметичным контейнером с едой, принесенной Фирхайфом.

– Тебе надо поесть. Срочно. Станет лучше.

– Да, конечно. – Ивара осторожно отодвинул от себя человечка, взял из рук Тави бутерброд, откусил, потом посмотрел на мальчиков. – А вы? Хотите?

– Проблема не в том, хотим или не хотим мы, а в том, что ты, очевидно, не хочешь есть уже около тридцати шести часов! – сказал Тави.

– Извини, – попросил Ивара. На мгновение у него сделался ужасно беззащитный вид, какого Хинта никогда не видел, и уж тем более не мог представить. Это был властитель дум – и одновременно несчастный больной, который не мог сосредоточиться на еде.

– Запивай, – посоветовал он. Ивара послушно кивнул.

– Полагаю, всем нам надо поесть, – резонно заметил Фирхайф. – Ивара – крайний случай, но и вы двое, молодежь, выглядите бледно.

Потом они ели и шутили. Ивара все делал правильно – клал в рот, жевал, глотал – но явно не думал о том, что делает. Несмотря на благое намерение прийти пораньше, он все-таки опоздал на встречу с Киртасой. Впрочем, негативных последствий это не принесло, и еще через несколько дней разлом был до конца накрыт саркофагом в полном соответствии с его планом. А в следующие дни Тави взял Ивару под патронаж. Он заходил к тому в квартиру утром и вечером – проверял, все ли в порядке, помогал убираться по дому, заставлял пить и есть. Ивара слушался его и всех остальных с невероятной детской покорностью. Теперь Хинта и Тави стали равны: они оба должны были заботиться о слабых и любимых ими людях.

_____

На четвертый день работы Хинта, наконец, закончил хитрый стабилизатор напряжения. Плата, которую он спаял, была лучшей из всего, что он делал за свою жизнь: светлые дорожки электрических цепей тянулись сквозь многослойный полупрозрачный диэлектрик, в глубине пластины мерцали напыленные вручную индукционные катушки и резисторы, а сверху, выстроившись аккуратными рядами, словно вышедшие на парад шеренги микроскопических боевых машин, черных с серебристо-белыми знаками отличия, стояли дорогущие редкие чип-компоненты. Это был фактически комплекс энергоконтроля – вроде тех, что стоят на электростанциях, только крошечный, рассчитанный на слабые токи и созданный специально, чтобы запитать одного-единственного сверхсложного робо. Он обладал собственными процессором и памятью – записывал в себя точки подключения, мог самостоятельно подбирать нужные уровни подачи энергии и понимать, работает ли включенный в него прибор. Если бы Хинта отнес эту вещицу в школу и объяснил, для чего она нужна, ему бы зачли автоматом три следующих класса роботехники. Это был по-своему шедевр, и все же, глядя на свою работу, Хинта содрогался от осознания ее грубости. Каждая плата-лепесток внутри тела Аджелика Рахна была микроскопическим городом. В сравнении с этими городами работа Хинты могла сойти разве что за деревню дикарей-великанов, эдаких громил, строящих себе хижины из цельных монолитов меди и кремния.

Когда последняя дорожка припоя застыла и начала стремительно терять блеск, Хинта окунул плату в ванночку с реагентом и поднял взгляд.

– Готово. Можно тестировать. Раскрутим какое-нибудь простое устройство с аккумулятором, снимем аккумулятор и попробуем запитать.

Часы тестов тянулись слишком долго и при этом пролетали незаметно. Когда очередная проба показывала, что все в порядке, Хинта испытывал приступ сильнейшей эйфории. Он сам был потрясен тем, что создал столь великолепную вещь за столь ничтожное время – словно близость Аджелика Рахна подпитывала и меняла его технический талант. Он понимал, что дело может быть не в маленьком человечке и не в нем самом, а в советах двух умнейших взрослых, но все же было так приятно объяснять удачу своей гениальностью или воздействием иррациональных сил. К вечеру того дня, через два часа работы с Фирхайфом, они подготовили все, чтобы включить ногу Аджелика Рахна в устройство. Платы-лепестки, вытянутые из ноги, были распяты на диэлектрической прокладке и аккуратно, точечно припаяны Фирхайфом к новым контактам. Проводки от внутренностей маленького человечка протянулись к устройству Хинты и назад, и два прибора, бесконечно разные по технике своего исполнения, срослись в странную химеру. Хинта выкрутил настройки на минимум и сказал, что теперь его можно подключать к сети гаража. Он думал, что это сделает Фирхайф, но тот поступил иначе – протянул контакты учителю.

– Не надо лишнего пафоса, – качнул головой Ивара. – Мы все равны, и любой из нас может это сделать. К тому же, не факт, что что-то получится.

– Нет, – горячо возразил Тави. – Ивара, пожалуйста. Это должен сделать именно ты. Дело не в равенстве, которого, кстати, нет. Дело в твоей истории. В твоем праве.

– Хорошо. – Ивара отложил терминал, встал и замкнул цепь. Как только он этот сделал, нога маленького человечка шевельнулась; крошечная стопа дрогнула и конвульсивно потянулась вверх. Это была судорога первой жизни. Все вздохнули восхищенно и испуганно. А потом Хинта в бесконечном удивлении уставился на свое устройство.

– Но там нет тока. Я еще не подаю в его ногу никакой энергии. Или я допустил ошибку?

Фирхайф взялся за тестер и проверил. На контактах дрожало значение между нулем и одной тысячной.

– Не понимаю, как можно на таких слабых токах управлять сервоприводами?

– Как в мышце человека, – сказал Ивара. – В нас же очень слабые токи, но все работает.

А потом случилось нечто еще более странное. Когда они попробовали снова, нога маленького человечка уже не шевельнулась. Она не шевельнулась ни единого раза больше, какие бы усилия они не прикладывали, чтобы повторно ее оживить.

_____

В Шарту постепенно начинались приготовления к поездке на мемориал старого поселка. Расстроенный, вернувшийся домой после неудачного дня, Хинта застал свою мать за разговором с Фирхайфом.

– Отдохни, Лика, – мягко, увещевающее говорил старик. Хинта, показав Ашайте, чтобы тот вел себя тихо, замер у шлюза. – Впервые за годы ты действительно можешь себе это позволить. Не забирай детей домой, пусть еще поживут у меня. Они достаточно подросли, чтобы без тебя съездить на побережье. Ивара согласился за ними присмотреть. Я познакомился с ним в больнице. По-моему, он хороший человек. А ты знаешь, я в людях редко ошибаюсь.

Хинта понимал, что Фирхайф делает – он спасал их проект, их автономию, выкраивал им время. Кроме того, он был просто прав – Лика за последний месяц начала выглядеть почти как призрак; со времен большой болезни Хинта не видел мать настолько истощенной.

– Побудь одна, пока муж в больнице. Наслаждайся свободой, поживи для себя. У тебя, как и у любого, есть любимые маленькие развлечения. Можешь вспомнить, когда ты в последний раз ими занималась? Потом, когда Атипа поправится, ваша семья заново соберется вместе. И все будет как раньше. Но сейчас ты можешь просто отдохнуть. Да и к чему везти мальчиков домой, когда всего через несколько дней они уедут?

– Может, мне стоит поехать с ними? Но Атипа…

– Нет, нет, нет, – запротестовал Фирхайф. – Поездка – это заботы и усилия. Говорю же тебе: отдохни. Если ты так переживаешь за них, то знай, что они будут не только с учителем. Я тоже туда поеду. Хоть и не смогу все время быть рядом, но приглядывать буду обязательно.

И Лика сдалась: он ее убедил. Потом, когда они остались вдвоем, Хинта сказал ему за это спасибо.

На пятый день в гараже они все вместе обсудили перспективу поездки. У Тави возникли трудности.

– Мама поедет в кортеже Джифоя. Боюсь, между нами начинается новая фаза борьбы. Она до последнего будет пытаться затащить меня туда.

– И что нам делать? – спросил Хинта.

– Я смогу вырваться. Пока еще смогу.

Тем же днем Ивара предложил прибавить ко всем выходам устройства Хинты дополнительные делители.

– Так мы сместим диапазон работы твоего устройства до сверхслабых токов. Здесь возникают две проблемы. Во-первых, эти значения почти не будут отличаться от уровня наводок, которые есть во всех устройствах, особенно пока они находятся на расстоянии в несколько километров от Экватора. Во-вторых, у нас нет средств, чтобы регистрировать градации таких низких значений. То есть, мы ничем не сможем проверить работу твоего прибора.

– Но мой прибор сам сможет себя проверить.

– Только вот, если он ошибется или ты ошибешься, мы об этом не узнаем. Это слепой метод. Корпус Аджелика Рахна сделан из металла. То есть, пока он был цел, его внутренности были прекрасно экранированы, и он не получал наводок на свои внутренние устройства. Мало дать ему напряжение. Нужно сначала экранировать его, а потом дать ему напряжение. Сейчас на уровне сверхслабых токов в нем царит хаос. Мы должны побороть хаос, а уже после этого создавать систему.

– Будем подключать тело?

– Нет. Ногу, только ногу. Если своими действиями мы уже повредили ее, то у нас нет права разрушать все остальное – ценность его внутреннего устройства сравнима с ценностью твоего или моего внутреннего устройства. Сжечь его будет убийством. А учитывая то, что он единственный известный нам представитель своего рода, это уже геноцид. Мы не можем рисковать.

– Но его нога, возможно, сгорела, – заметил Тави.

– У нас нет выбора. Как бы ни слаба была надежда, мы должны попробовать подключить ее, и пока мы имеем право подключать только ее. В зависимости от результата нам предстоит решать, что мы будем делать дальше.

На шестой день работы Хинта доделал новый модуль, который понижал напряжение и силу тока в тысячу раз. Фирхайф сумел раздобыть сетчатые контейнеры, предназначенные для защиты уличной аппаратуры от наводок. Нога Аджелика Рахна была помещена в самый маленький из контейнеров, туда же уместился слаботочный модуль Хинты. На седьмой день они начали новый цикл тестов; долгие часы Хинта сидел и смотрел сквозь сетчатую стенку контейнера на золотистую стопу маленького человечка, каждую минуту ожидая и надеясь, что вот сейчас, наконец, она шевельнется. Данные со своего устройства он вывел на портативный терминал, что сделало процесс хоть немного наглядным: он мог наблюдать, как происходит перебор ключевых точек, как медленно ползут повышающиеся значения напряжения и силы тока. Это продолжалось, пока Хинта не ощутил, что начинает медленно сходить с ума. Он так долго смотрел на ногу Аджелика Рахна, так сильно хотел, чтобы она начала двигаться, что уже не мог отличить движение от отсутствия движения. Это было все равно, что наблюдать за часовой стрелкой на циферблате без цифр.