Текст книги "Хроника польская, литовская, жмудская и всей Руси (ЛП)"

Автор книги: Мацей Стрыйковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 55 страниц)

Магдебургский шляхтич Гирхас сожжен жмудинами как жертва. А когда, по языческому обычаю, за победу приносили жертвы своим богам, через метание жребия избрали в жертву для сожжения магдебургского шляхтича Гирхальса (Hirchassa) и, когда тот был дважды спасен некоторыми язычниками, знавшими его ранее, а жребий выпал ему в третий раз, он сам подчинился добровольно. И так честный рыцарь Гирхальс, в кирасе и с конем, на котором сидел, был заживо сожжен как злодейская языческая жертва.

Языческая победа пруссов и жмудинов. Потом граф Барбиг (Barboigien) с новым немецким войском прибыл в Пруссию на помощь упомянутым христианам, и когда огнем и мечом повоевал самбийскую и жмудскую землю, мстя язычникам за побитых христиан, тут же язычники пруссы со жмудинами собрались воедино и ударили на немецкое войско в день святой Агнешки (21 января), самого графа гетмана захватили и войско христианское тремя ударами раз за разом поразили. Потом, пользуясь победой, захватили у крестоносцев замки и города Гейльсберг, Христбург (Krutzbork), Кенигсберг либо Крулевец, Бартенштейн; о чем хроники Прусские, Длугош и Меховский кн. 3, гл. 54, стр. 165 и т. д. ¹².

Глава четвертая

О разорении раз за разом Мазовии литвой и руссаками в году 1262 и [о том, как] посекли князя Земовита

Данило, король Русский, помирившись и объединившись с литовским королем Мендогом, послал с ним своего племянника (siestrzenca) Шварна ¹³ либо Свармира – разорять Мазовию. И так Мендог с литвой, а Шварно с русью, собрав сообща войска, через леса и дебри тайком вторглись в Мазовию и в году 1262, в канун Святого Иоанна Крестителя (23 июня) захватили не ожидавшего [нападения] мазовецкого князя Земовита ¹⁴ с сыном Конрадом и со всем его двором, беспечно жившего в фольварке Ящовске (Jaszowsku) или Ездове.

Шварно жестоко зарубил Земовита. И там Шварно, племянник Даниила, короля русского, своей собственой рукой сам жестоко зарубил князя Земовита Мазовецкого, который достался ему [при дележе добычи и пленников], а его сына Конрада литовский король Мендог, ласково с ним обходясь, спрятал невредимым и потом в том же году отдал его за выкуп.

Битва мазуров с литвой и руссаками. Руссаки (Russacy) и литва, распустив на все стороны загоны, жестоко разоряли осиротевшую без князя бедную Мазовию, чего не могла стерпеть мазовецкая шляхта, собравшаяся с крестьянами в деревне Длугоседло. И там смело ударили на литву и руссаков, но когда мужественно сошлись и отражали превосходящего неприятеля, то из-за величины [вражеского войска] были одолены и побиты ¹⁵. А одержавшие победу руссаки и литва все мазовецкие края и большую часть куявской земли разорили, а потом, отягощенные несметным числом пленников, взятой добычей, стадами и разными другими трофеями, пожегши городки и села с фольварками, без отпора вернулись в свои края.

Плоцк снова отстроен. Когда литва с руссаками вышли из Мазовии, калишский князь Болеслав Благочестивый (Pius), поддавшись горестным просьбам княгини Гертруды, вдовы князя Земовита Мазовецкого, посеченого Шварном, в день святого Михаила (6 сентября) приехал на пепелище и сразу же город и замок Плоцк, сожженный литовцами, заново отстроил, рвами и валами окружил и укрепил, и передал в руки сыновей Земовита, Болеслава и Конрада.

А литва и руссаки, не удовольствовавшись награбленным при первом разорении Мазовии, на другой год снова вторглись в плачевную Мазовию, куда не заходили при первом разорении. Углубившись в эти земли и переправившись через Вислу, [они] огнем и мечом разоряли и грабили Ловичскую землю, принадлежащую к Гнезненскому архиепископству, и с большими трофеями, когда никто не смел преградить им [путь], похваляясь, потянулись в свои края.

Cromer. Graves autem jam admodum non modo Masoviae sed Boleslai Pudici ditionibus Litwani esse caeperant ni divinitus auxilium affulsisset etc. intestini elenium motus respirandi spacium nobis dederunt. От литовцев было бы уже совсем душно и тяжко (как Кромер и Длугош пишут) не только Мазовии, но и землям краковского и сандомирского князя Болеслава Стыдливого, тогдашнего польского монарха, если бы сам Господь Бог не соблаговолил ниспослать с неба помощь и спасение.

Мендог убит с сыновьями. Смилостивившись над бедной Мазовией, он посеял внутренние несогласия и домашние ссоры (nieznaszki) между литвой и русаками (хотя Меховский пишет, что не Господь Бог был причиной раздоров), ибо Стройнат или Тройнята (Тройнат или Трениота), племянник (сын сестры) упомянутого литовского короля Мендольфа или Мендога, намереваясь сесть на престол Литовской земли, спящего [Миндовга] убил, двух его сыновей, Рукля и Репикасса, которых при нем застал, зарезал и в 1263 году сам овладел Великим княжеством Литовским и столицей своего [едино]кровного дядюшки ¹⁶.

Стройнат снова воюет Мазовию. Но и этот великий князь Литовский, упомянутый Тройнята или Стройнат, не был ни ласковее, ни спокойнее по отношению к христианам, ибо в самом начале своего правления повоевал Мазовию около Червиньска, а добыв замок Оршимов (Orszimow), взрослых мужчин посек, молодых недорослей пожег и только женский пол [вместе] с другой добычей вывел в Литву.

Стройнат убит. Однако же вскоре своим окружением, подкупленным Войшелком или Волштиником, сыном Мендога, который постригся в чернецы, и его родичем Теофилом или Товтивилом, племянником того же Мендога, на охоте пойман и после долгих мучений умерщвлен. О том Длугош и Меховский кн. 3, гл. 49, стр. 153, Кромер кн. 9 и т.д. подробнее пишут, хотя и под разными месяцами.

Летописцы о Войшелке Мендоговиче. А один стародавний литовский летописец ¹⁷ так рассказывает об этом убийстве литовского короля Мендога, а сначала, как сын его Войшелк или Волштиник окрестился в русскую веру и стал чернецом. Он пишет: еще до того, как литовский король Мендог отверг вновь принятую христианскую веру и вернулся к первоначальной языческой [вере], не мог того блуда стерпеть сын его Войшелк, но, видя нетвердость отца своего в римской вере, уехал в Галич ко двору русского короля Даниила и его брата Василька, которые в то время были главными врагами его отца Мендога – из-за пограничных споров. Потом Войшелк Мендогович, королевич литовский, видя греховность этого мира и бренность славы его, снова окрестился там из римской в русскую веру, потом принял монашеский обет, постригшись в чернецы, и в этом монашестве жил три года под управлением Григория (Hrehora) Полонина, архимандрита Галицкого монастыря, в то время очень славного святостью своей жизни. Монастырь Войшелков. От того Григория Войшелк потом получил благословение и задумал было отправиться в странствие к Святой Горе и к Царьграду, но, когда из-за дальности пути не смог дойти до Святой Горы, возвратился в свою землю в Новогрудок, построил себе монастырь над рекой Неманом, между Новогрудком и Литвой, и жил там с несколькими чернецами в благочестии монашеской жизни. А отец его Мендог, король литовский, осуждал его за такую жизнь, но он не обращал на это внимания и ставил отцу своему в вину.

Довмонт (Dowmant), князь Занальшавский (Нальшанский). Также ниже увидишь о втором Довмонте ¹⁸, князе Утенском (Ucianskim), брате Наримунта. И случилось, что тогда умерла жена Мендога, по которой он начал очень тужить, и послал потом к свояченнице, родной сестре жены своей, которая была [замужем] за Довмонтом, Занальшавским князем, прося ее, чтобы приехала провести последние поминки по сестре своей при ее погребении по языческому обычаю. А когда та приехала на похороны, король Мендог сразу же влюбился в нее и, желая взять ее себе в жены, сказал ей: «Сестра твоя, а моя жена, умирая, просила меня, чтобы взял тебя себе в жены на ее место», и приневолил ее с собой жить. О чем узнав, Довмонт, князь Занальшавский, был с той необыкновенной и неслыханной новости весьма смутен, думая, как бы ему отомстить своей жене за лживость и легкомыслие, а также не спал и задумывал убийство Мендогово; но не мог этого доказать в открытом бою, ибо его силы были малы, а тот был могущественным королем. Сговорился потом со Стройнатом либо Тройнятой, племянником Мендоговым, который в то время в Жмуди правил и тоже дяде своему (брату матери) стоял поперек горла, и оба они, Стройнат с Довмонтом, сговорились, как они смогли бы его убить.

А когда Миндовг все свои литовские войска послал за Днепр на Романа, князя Брянского (Natbrawskiego), и Довмонт тоже, как вассал, пошел было с ними на ту войну по [воинской] повинности, [то], улучив подходящее время, вернулся назад со своими людьми, отпросившись у гетмана Мендогова великой и срочной надобностью. Этим фортелем [он] соединился с Тройнатом, который тоже имел наготове жмудское войско, и так они вдвоем неожиданно быстро окружили короля Мендога, когда [тот] еще спал, и так спящего и убили, и двух его сыновей, Рукля и Репикасса. Узнав об этом, Войшелк, третий его сын, который был русским чернецом, бежал в Пинск и жил там в монастыре.

Тройнята или Стройнат, великий князь Литовский. А Тройнята начал править в великом княжестве Литовском и Жмудском в 1263 году от рождения господа Христа. И так вместе с королем Мендогом в тот же час окончилось и королевство Литовское, на котором он был одиннадцать лет, с 1252 года, в котором был коронован. Это по летописцам.

А Тройнята, будучи уже великим князем Литовским, отправил послов к брату Товтивилу или Теофилу, князю Полоцкому, прося его, чтобы приехал к нему поздравить с новым царствованием и повеселиться вместе, а также желая поделиться с ним половиной Литовского княжества и имущества убитого короля Мендога.

А когда князь Товтивил приехал из Полоцка, стал думать и советоваться со своими руссаками, как бы ему убить брата Стройната, а сам, чтобы суметь завладеть Великим княжеством Литовским, заключил соглашение с чернецом Войшелком, сыном Мендаговым, который тоже подбивал Теофила на то, чтобы отомстил своему языческому брату, убийце его отца, передавая ему все свои прирожденные права, как христианину и брату по общей русской вере, лишь бы убил Тройняту.

Полоцкий боярин Прокопий предостерег Тройняту. Потом собственный боярин Товтивилов, Прокопий Полочанин, донес об этом совещании Тройняте, предостерегая его, чтобы поберегся.

Теофил убит. Что услышавши, Стройнята опередил брата Товтивила и тут же убил его, а, завладев его Полоцким княжеством, без опаски единолично правил в Литве, в Жмуди и на Руси, но недолго. Ибо не может быть долгим царствование тирана, облитое кровью брата и дяди.

Вскоре, в 1264 году, Стройнат или Тройнята отправил свои литовские и ятвяжские войска в Мазовию, а Червенскую (Cerwienska) землю разорил и захватил замок Оржимов (Orzymow), в котором перебил весь мужской пол, как выше у Кромера кн.9 из Длугоша и Меховского достоверно показано. Кромер кн. 9 пишет, что Стройнат разорял в Мазовии Червиньскую (Czirwienska) землю, а Меховский именует Чирнинской (Cirninska) кн. 3, гл. 52, стр. 164.

А вскоре против Стройната сговорились четверо верных слуг покойного литовского короля Мендога и, когда тот шел в баню, они, улучив момент, убили его, а сами бежали в Пинск к чернецу Войшелку, сыну Мендога. Хотя Кромер, Длугош и Меховский пишут, что того Тройняту или Стройняту убили на охоте сами Войшелк чернец, сын Мендогов, с Теофилом, братом [его] двоюродным, а [Тройната] родным ¹⁹.

Глава пятая

Войшелк или Волштиник, сын короля Мендога, будучи сначала чернецом русского закону, из монастыря, как Казимир Первый Польский, на великое княжество Литовское и   Жмудское избран и поставлен в году 1264

Когда такие жестокие убийства и внутренние несогласия литовских князей тревожили русское, жмудское и литовское государства и грозили великими и воистину всеобщими опасностями государству Великого княжества Литовского, до этого процветавшего в мужестве и в счастье, увидели господа, от которых зависели порядок и защита Речи Посполитой, что без единого общего вождя и верховного правителя такое обширное государство, окруженное прусскими и лифляндскими крестоносцами, главными врагами, а также Русью, не могло сохраниться в целости.

Съезд в Кернове. И вот, тотчас утихомирившись и сообща загасив раздоры меж собой, съехались в Кернов, где все вместе совещались по поводу избрания и возведения на [престол] Великого княжества Литовского чернеца Войшелка, сына Мендогова, который в то время, после убийства отца, жил в Пинском монастыре. Споры об избрании великого князя Литовского. Но жмудь и ятвяги, которые помогали Тройнату или Стройнату и Довмонту в убийстве его отца Мендога, короля литовского, были против того, боясь, как бы он не отомстил им за жестокую отцовскую смерть. Руссаки же, такие как полочане, новогрудцы, гродненцы, подляшане и мозыряне, которые были покорены литовскими князьями Скирмунтом, Эрдивилом, Альгимунтом и Рынгольтом, отцом Мендоговым, и издавна приведены к послушанию Литве и полному [с ней] единству, в один голос соглашались на какого-нибудь из сыновей русского короля Даниила, либо на Льва, либо на Романа. А другие на Шварна или Свармира, сына сестры Даниила, который в то время имел своей столицей Дрогичин, а с убитым литовским королем Мендогом великую дружбу имел, и оба они всегда были готовы всеми силами выступить вместе против любого врага.

И поскольку эти упомянутые русские князья были сильны, и к тому же [их владения] со всех сторон прилегали к соседней Литве, решили было, чтобы правителем Великого княжества Литовского был признан кто-нибудь из них. Но литовцы, все паны, князья и бояре, на это и слова молвить не дали, возражая против этого и полагаясь на благородство, отзывчивость и первородное право своего народа, который произошел от римских князей Палемона и Довспрунга. [Эти князья], дивным Божьим промыслом занесенные из Италии, осели в этих северных краях, заложили фундамент Литовского государства и постороних господ над собой никогда не имели и не знали. Напротив, литва и жмудь сажали сыновей литовских князей еще и на русские княжества, как Эрдивила на Новогрудское и Подляшское, Мингайла и Гинвила на Полоцкое, Скирмунта на Луцкое, Карачовское, Туровское, Стародубское и Черниговское, а также Писсимонта, Тройната, Альгимунта и Рынгольта, отца литовского короля Мендога, которые со своими потомками, мужами литовскими и жмудскими, сами широко распространили свое могущество на Руси. А если бы [избрали одного из] сыновей русского короля Даниила, которого предлагали на великое княжение литовское, тогда русин был бы благосклонее к русскому народу, из-за чего Литва из великого государства превратилась бы в малый повят, либо в какое-нибудь удельное княжество, а потом была бы превращена в русское владение. Поэтому решили, что правильнее, полезнее и почетнее Войшелка или Волштиника, сына Мендогова, как истинного и единственного наследника, из Пинского монастыря взять, хотя бы и силой вырвать [оттуда], если в том будет нужда, и на Великое отцовское княжество Литовское возвести и дружно посадить в дедовской (dziedzicznej) столице, не спрашивая у соседних и чужих народов о том, что лучше иметь в [собственном] доме с большей славой и пользой.

Чернец Войшелк возведен на великое княжение. Отправили тогда литовские паны сразу же посла от имени всего [простого] народа и бояр литовских к Войшелку, призывая его и прося на отчее панство, который, однако, долго отговаривался Божьим призванием на другое поприще, духовное и к тому же монашеское. Однако, побуждаемый острейшей необходимостью, решившиcь [спасти] от погибели согбенную внутренними невзгодами отчизну и смягченный убедительными просьбами подданных, [он] выехал из Пинского монастыря в Новогрудок, а потом, собравшись с новогрудцами, с княжескими почестями двинулся к Кернову, где все паны, бояре и простонародье с великим весельем и радостным пением «ладо, ладо» приняли его с распростертыми объятиями и с обычными церемониями, с мечом и в княжеской шапке, возвели и посадили на престол великого княжества Литовского, Жмудского, Новогрудского, Полоцкого и Курляндского.

А получив отцовское государство уже основательно, Войшелк продолжал набожно соблюдать греческий обет чернеца, ибо поверх княжеского одеяния всегда носил черную рясу с капюшоном (kapice), как поступал тот Казимир, Мешков сын, внук первого польского короля Болеслава Храброго, когда тоже был из церковных чинов возведен на отцовское королевство Польское ²⁰. Но благочестием Валштиник отличался от оного, ибо Казимир какой убор сверху носил, такими же добродетелями и внутри был украшен, и, вооруженный святой набожностью, призван к восстановлению упавшей [польской] короны.

Жестокость чернеца Войшелка. Войшелк же сверху овечье одеяние носил, а внутри таился хищный волк: ибо в самом начале своего правления много панов жмудских, ятвяжских и литовских истребил, мстя за убийство [своего] отца Мендога; другие же бежали от него, как от Нерона, а он их имения раздавал своим дворянам (dworzanom). И этим преследованием внутренних врагов и ограблением подданных собрал великие сокровища, с помощью которых потом воевал против русского королевича Льва Даниловича, князя Владимирского, стремясь раширить литовские границы.

Войшелк повоевал Польшу до Илже. Со Шварном же, дрогичинским князем и племянником Даниила, большую дружбу водил, и общими силами вдвоем совершали набеги на Польшу, воюя против Болеслава Стыдливого, польского монарха, краковского и сандомирского князя, и выжгли вдоль и поперек все волости аж до Илже, и город Илже разрушили. Ятвяги тоже беспрерывно совершали хищные казацкие набеги до Мазовии и Люблинской земли, [но] в том же году Болеслав Стыдливый их поразил и искоренил из Подляшья.

О поражении наголову ятвягов, побратимов литовских, от поляков на Подляшье в году 1264

Что был за народ эти ятвяги и какой язык, обычаи и образ жизни имели, то мы уже пространно и достоверно показали в деяниях и истории Русской, когда их Ярослав Святополкович, князь киевский и владимирский, поразил в году от Христа 1113, что выше найдешь, если посмотришь. На тех же самых ятвягов Болеслав Пудыка или по прозвищу Стыдливый, польский монарх, посполитым рушением собрал польские земли, побуждаемый праведным гневом на их частые хищные набеги и разорение своих земель.

Итак, узнав о внутренних конфликтах русских и литовских князей, в году от господа Христа 1264, подготовив под Завихостом большие силы польского войска, [Болеслав] двинулся на Подляшье, действуя обдуманно и осторожно. Как он задумал, так и случилось, ибо ятвяги, всегда стремящиеся либо победить, либо храбро умереть, должны были дать ему сражение, которое были готовы и проиграть, но не допустить, чтобы на их глазах разоряли их земли.

Смелость ятвягов и их битва с поляками. И Болеслав не ошибся в своем мнении о мужестве ятвягов. Ибо, как только 22 июня он перешел их границы, тут же все множество этих язычников [во главе] с Коматом или Конатом (как у Кромера), готовое отразить врага и с трудом замеченное польской стражей на восходе солнца, смело и весело, охотно и радостно, как на праздник, быстрым шагом стремительно приблизилось к польским обозам. Увидев это, Болеслав вывел против них выстроенные к бою польские полки. Два огромных [войска] сошлись, одни против других, и в слепой и яростной упорной сече сшиблись так, что битва длилась несколько часов с обоюдным мужеством и переменным успехом.

Князь Комат убит. Ятвяги поражены. Потом, когда поляки пересиливали числом и сразили ятвяжского князя Комата (который сам сражался в первых рядах), ятвяги начали сильно уставать, но ни один из них не оставил своего места [в строю] и, защищаясь с упорной смелостью и мужественно сражаясь с поляками, все до единого полегли в неравном бою, но не без отместки за свою гибель. В чем оказались равны сабинянам, самнитам, вейентам ²¹, эквам, кампанцам, карфагенянам, спартанцам ad Termopillas (при Фермопилах) и иным различным народам, чьи мужественные битвы за свободу описали из римлян Ливий, Трог ²² и прочие [авторы], и чьи искусство и опыт в рыцарских делах могут быть приложимы и к ним (ятвягам). Ибо все-таки едва ли не все они (древние народы) временами признавали sub iugum missi верховенство над собой римлян, а после проигранных битв (уцелев благодаря бегству) иногда оправлялись и поднимались. А литовские ятвяги (Jatwiezowie Litewscy) свои вольности и свободу отчизны храбрее храброго увековечили (zapieczetowali) своей геройской смертью. Ибо, как свидетельствуют Длугош, Меховский (кн. 3, гл. 45, стр. 145) и Кромер (кн. 9), nec pedem referre in bello, nec unquam pugnam etiam iniquam detrectare consueverant, nec nouerant quidem terga uertere, то есть не привыкли бежать или уносить ноги ни на войне, ни в битве, хотя бы и видя ее проигранной.

Новые поселения на Подляшье. По этой причине [ятвяги] на той войне поляками были почти стерты с лица земли, особенно бояре или шляхта, разве что осталось у них немного крестьян, которые потом смешались с литовцами, и вот так ныне имя ятвягов не слишком известно, их остатки Болеслав вынудил обратиться в христианскую веру мечом, ибо казнил каждого, кто отказывался креститься. А чтобы их край не остался пустым, поляки заселили его мазурами и поляками, с которыми потом смешались жившие по соседству русские (Russacy). Выправил также Болеслав Пудыка у папы Александра Четвертого привилегию, чтобы новокрещеным ятвягам поставили нового епископа, однако это не было исполнено, хотя папа писал об этом архиепископу Гнезненскому, и это письмо Длугош списал в своей хронике. Остальное об этих ятвягах я уже рассказывал, читай выше в деяниях Русских.

Комета. В том же году в течение трех месяцев в Польше была видна страшная комета, вслед за которой пришел мор на всяческий скот.

Прусский магистр Хельмерик убит. В Пруссии же орденские рыцари язычниками пруссами, жмудинами, курляндцами (куршами) и литовцами были почти полностью разгромлены и едва не стерты с лица земли: ибо и магистра Хельмерика и великого маршала Теодорика потеряли в проигранной битве, где полегли лучшие войска Немецкой империи ²³.

Глава шестая

О вторжении Шварна из Руси в Польшу и поражении его от поляков в году 1265

В году 1265 Шварно или Свармир, князь дрогичинский и луцкий, [вместе] с Войшелком, великим князем Литовским, собрал великие войска на польского монарха Болеслава Пудыку, намереваясь отомстить за разорение Подляшья и поражение ятвягов. Длугош и Меховский (стр. 145, гл. 45, кн. 3), Кромер (кн. 9) и др. И так большими силами сначала вторглись в Сандомирскую землю, паля и сметая [все], что попадется.

Руссаки и литва поражены поляками. Но сандомирские шляхта и паны, а также уповавший на них народ, не спросясь о том у монарха Болеслава, все немедля собрались как по набату (jako na gwalt) и, врасплох застав руссаков, в загонах [разбежавшихся] по различным закоулкам, [нанесли им] значительное поражение, погромили, побили, наловили пленных и все обильно награбленное отобрали, так что и Шварно с руссаками и Войшелк с литовцами едва успели свернуть лагерь и унести ноги (ledwo mydlo uwiezli).

Умер король Данило. В году же 1266 скончался Данило Романович, король русский, с папского соизволения двукратно коронованный, один раз в Киеве, второй раз в Дрогичине, римской апостолической церкви (как называет его Меховский, кн.3, стр.168) предок князей Острожских, оставив сыновей Льва и Романа ²⁴.

Болеслав Польский [собрался в поход] на руссаков. В том же году польский монарх Болеслав Стыдливый, видя междоусобицы на Руси из-за смерти Даниловой, решил отомстить дрогичинскому князю Шварну и за свои неправды, и за убийство Земовита, князя мазовецкого. [Объявил] тогда общий сбор во всех землях, и всем приказал стягиваться в местечко Ропчице (Ropczicz) для переписи и боевого построения. Все воинские дела и верховное гетманство Болеслав поручил краковскому воеводе Петру, а сам с женой Кингой неустанно молился, поручая свое войско надежной защите Господа Бога.

Действия умелого гетмана во вражеской земле. Воевода же Петр, приняв командование, двинулся прямо в неприятельские земли, но все делал опасливо, расторопно, предусмотрительно, наступал осторожно, рассылал во все стороны дозоры и разведчиков, выбирал для лагеря место, расположенное у воды и с кормом для живности, пастбищами, и [людей] из обозов за дровами не пускал и не посылал, только под надежной охраной вооруженных рыцарей, понимая, что уже начал игру с хитрым врагом.

Поле Пятка. Поляки зашли в неприятельские земли не очень далеко, как вдруг князь Шварн с большим русско-литовским войском и татарской помощью показал огромные полки на поле, которое называется Пятка (Pieta), и лагерем расположился недалеко от польского войска, но в тот день поляки оставались в покое. Назавтра, 19 июня, в субботний день ²⁵ святых мучеников Протасия и Гервазия (когда-то в этот день поляки под Завихостом в 1205 году разгромили и убили Романа, деда этого Шварна и отца Даниила, как это выше поведано стихами) вывел воевода Петр построенных для битвы поляков, напомнив им, что в этот день они должны быть столь же счастливы [в бою], как и их предки над теми же самыми врагами. Crom[er]. Expeditiori genere armorum plures de Polonis vulnerantium.

Битва поляков с руссаками. Шварно тоже не уклонялся от битвы, и так поляки сначала начали издалека стрелять в руссаков из самострелов, руссаки же с литовцами и татарами из луков, но счастье и превосходство склонялись более на сторону руссаков, пока поляк каждый раз воротом натягивал самострел, один русин в дюжину раз ловчее ранил проворными стрелами. Но вскоре поляки широким шагом приблизились к неприятельским рядам, а вблизи били руссаков копьями, рогатинами и мечами, отчего их дела сразу пошли лучше. Руссаки [начали] отступать, поляки на них напирали.

Шварно бежал с [поля] битвы. Сам Шварно из всех сил старался опять направить битву, но, видя ее проигранной, отпустил конские поводья и умчался за другими. Тут и все русское войско показало спину, один полк мешал бежать другому, преграждая [друг другу] путь и смешивая строй за строем. Поляки рубили и кололи бегущих, многих из них, бросающих оружие, хватали, вязали, топили, вели на веревках. И так поляки одержали полную и славную победу, а разобрав и переписав (naspizowane) богатые неприятельские обозы и широко опустошив русские волости, с победой возвратились в Польшу, отягощенные различными трофеями. И так основательно силы и надменные замыслы русских были сломлены этим поражением, что потом долгие годы [они] и замыслить не смели ничего враждебного против поляков. Об этом Длугош и Меховский (кн.3, гл.45), Кромер (кн.9) и др.

Литва воюет Мазовию. Но в том же году литовцы, мстя за поражение руссаков, объединились с язычниками пруссами, вместе с которыми повоевали и разорили бедную Мазовию, где мазовецкие князья Болеслав и Конрад едва сумели оборонить одни лишь замки. Kromer. Vastata est hoc anno rursus a Litvanis et Prussis Mazovia.

В те же годы, когда умер Климент, четвертый папа с этим именем, славный святостью [своей] жизни, папский престол в течение трех лет был вакантным из-за кардинальских несогласий.

Об убийстве Войшелка Мендоговича, королевича и великого князя Литовского, русским королевичем Львом Даниловичем в году 1267

Войшелк [вторгается] на Русь с литовским войском. После смерти русского короля Даниила, когда между его сыновьями и русскими князьями начались немалые раздоры из-за верховной монаршей [власти], также и Войшелк, великий князь Литовский и Жмудский, улучив момент, во время междуцарствия (Interregnum) взял и овладел несколькими русскими замками, а собрав войско из литовцев, жмудинов и остатков ятвягов, вторгся на Волынь, желая вырвать (wydrzec) Владимир у русского королевича Льва Даниловича.

Хитрость Льва. Но князь Лев, мудро избегая войны с Войшелком, а тем более при возникшем после смерти своего отца интеррегнуме, при заключении соглашения об общих границах пошел на компромисс с литовским князем Войшелком, который упорно домогался от Руси [уступки] всей Волыни.

Русские князья съехались во Владимир для соглашения с Войшелком. Тогда Войшелк распустил войско, назначив время для переговоров с вассалами и родственниками Льва, которые, избегая небезопасной войны, съехались во Владимир. [Это были] Василько, князь галицкий, брат покойного Даниила и родной дядя Льва, Шварно Дрогичинский и другие русские князья. Войшелк же, великий князь Литовский, в назначенное время приехал в Угровск (do Wrowska) в монастырь святого Даниила, в котором прежде был чернецом и монахом, и, расположившись лагерем со своими панами, князьями и литовскими боярами, провел там долгое время, ожидая выезда русских князей на компромисс и соглашение о спорных границах. Но Лев Данилович, князь Владимирский, подражая хитрому фортелю своего предка Ярополка, монарха Киевского и Владимирского, который в 1139 году предательским умыслом поразил под Галичем непобедимого польского короля Болеслава Кривоустого (об этом Винцентий Кадлубек, Длугош, Меховский (кн. 3, гл. 14, стр. 81), Кромер (кн. 6), Бельский и наша хроника), о чем подробно рассказано выше, задумал завлечь Войшелка поглубже в Русскую землю, чтобы ему было сподручнее подставить тому подножку (przez noge przerzucic). И послал к нему в Угровск дядю Василька, князя галицкого, и двоюродного (siestrzycznego) брата Шварна ²⁶, прося его, чтобы без опаски приезжал во Владимир со своими литовскими советниками для дружеской беседы. Войшелк с литовскими панами долго противился, не доверяя Льву, поскольку они издавна были меж собой в неприязни, и тоже хотел, чтобы Лев, если имел нужду, сам приехал к нему в Угровский монастырь, который находился на границе и на равном расстоянии как от Литвы, так и от Руси. Но когда Шварно и Василько Галицкий поклялись Войшелку своей верой и гарантировали ему безопасность, он дал себя уговорить и поехал с ними во Владимир, где в воскресенье его принял Лев с братом Романом, прикрывшись снаружи [личиной] учтивой дружбы (а в сердце – змея). Такой клятвой были пойманы и Болеслав Польский, и Кейстут Ягеллой, и многие другие князья и гетманы. Берегись, и [минует тебя] чужая кара.

Войшелк со своими литовцами остановился на постой в монастыре Святого Михаила Великого. Сразу же после переговоров всех этих князей пригласил на завтрашний обед немчин Маркольт, русский пан, который был главным стряпчим (sprawca) и советником у умершего русского короля Даниила. Там все повеселились, и галицкий князь Василько в добром подпитии (как свидетельствует летописец) поехал на свой постоялый двор, а великий князь литовский Войшелк с литовцами тоже беспечно поехал на свой двор в монастырь святого Михаила. А потом к нему в монастырь приехал владимирский князь Лев Данилович, пьяный, и вызвал его из покоя или из спальни поболтать по-приятельски: мол, выпьем еще, куманек (ибо когда были у немчина Маркольта, то покумовались якобы для лучшей и не коварной дружбы ²⁷).