Текст книги "Прекрасное далеко"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц)

Глава 14

Мы с Пиппой расстаемся на маковом поле.

– Скоро увидимся, дорогая подруга. И не беспокойся… я не выдам нашу тайну. Я скажу, что изменения случились сами по себе. Некое чудо.

Но я ведь не могу навеки одарить Пиппу магией.

– Некое чудо… – повторяю я, стараясь отогнать дурные предчувствия.

Она машет мне рукой и посылает воздушный поцелуй, прежде чем бегом припустить к Пограничным землям.

– Джемма…

– Кто здесь?

Я оборачиваюсь, но никого не вижу. И снова слышу свое имя, как тихий вскрик, донесенный ветром:

– Джемма…

Я внимательно смотрю в сторону Пещер Вздохов, где находятся Храм и колодец вечности. Я должна выяснить.

Подъем на вершину горы оказывается куда более долгим, чем мне помнится. Ноги покрываются пылью. Когда я прохожу сквозь радуги разноцветных дымов, Аша, предводительница неприкасаемых, ждет меня, будто знала, что я должна прийти. Ветер раздувает ее темно-красное сари, обнажая искривленные, покрытые волдырями ноги. Я стараюсь не смотреть на них и не смотреть на других неприкасаемых, хаджинов, как их еще называют, но это очень трудно. Все они так или иначе изуродованы болезнью. Именно поэтому их всячески обижают в сферах и смотрят на них как на ничтожества.

Аша приветствует меня, как всегда: коротко кланяется, сложив перед грудью ладони.

– Добро пожаловать, леди Надежда.

Я отвечаю таким же жестом, и мы входим в пещеру. Две женщины склоняются над большими корзинами ярких красных маков, собранных на поле. Они перебирают цветы, оставляя только самые лучшие, и взвешивают их на больших весах, прежде чем положить в чаши с тлеющими благовониями. Неприкасаемые тепло приветствуют меня, когда я прохожу мимо них, они подносят мне цветы и улыбки.

– Ты пришла, чтобы вернуть магию в Храм? – спрашивает Аша.

– Пока нет. Но я ее верну.

Аша кланяется, но я вижу по ее строгому лицу, что она мне не верит.

– Чем хаджины могут помочь тебе?

– Мне бы хотелось подойти к колодцу вечности.

– Ты хочешь взглянуть в лицо своим страхам?

– Есть кое-что, что я должна отбросить раз и навсегда, – отвечаю я.

Аша медленно качает головой.

– Отбросить – это не так-то легко. Но ты вольна пойти туда.

Стена воды отделяет меня от того, что лежит в глубине пещеры. Мне нужно только пройти сквозь эту завесу, и я все узнаю наверняка. От страха пересыхают губы. Я облизываю их, стараясь набраться храбрости. Задержав дыхание, я ныряю в водяную стену – и вот я в священном сердце Храма.

Колодец вечности прямо в центре. Его глубокие воды молчат. Сердце колотится в груди; я подхожу все ближе, пока наконец пальцы не ложатся на каменный край. Я почти не могу дышать. Язык присох к нёбу. Я крепко хватаюсь за каменную стенку и заглядываю в колодец. Вода превратилась в лед. Мое лицо отражается в дымчатой поверхности. Я всматриваюсь в нее…

Женское лицо прижимается ко льду снизу, и я в ужасе отступаю. Черты женщины проявляются в темной глубине колодца. Глаза и рот закрыты, как у мертвой. Кожа лишена красок. Волосы раскинулись в воде подо льдом, как лучи темного солнца.

Внезапно глаза Цирцеи распахиваются.

– Джемма… ты пришла…

Я отступаю еще немного назад, встряхивая головой. Живот свело. Меня тошнит. Но страх заставляет сдержать рвоту.

– Ты… ты же умерла, – шепчу я. – Я тебя убила.

– Нет. Я жива. Когда ты привязала магию к себе, ты заперла меня здесь. Я умру, когда магия вернется.

– И я оч-чень этому рада, – запинаясь, произношу я, быстро направляясь к стене воды, что отделяет это ужасное помещение от Пещер Вздохов.

Зловещий голос Цирцеи разносится по пещере, как бормотание демонов:

– Орден сплотился против тебя. Они намерены захватить сферы без тебя.

– Ты лжешь, – содрогаясь, возражаю я.

– Ты забыла, Джемма… я ведь тоже была одной из них. Они готовы на что угодно, лишь бы снова завладеть силой и властью. Ты не можешь им доверять.

– Это тебе я не могу доверять!

– Я не убивала Нелл Хокинс, – говорит она, произнося имя девушки, чья кровь лежит на моих руках.

– Ты не оставила мне выбора!

Но поздно. Цирцея нащупала мою рану и копается в ней.

– Выбор есть всегда, Джемма. Пока еще есть время, я могу научить тебя, как обуздать силу, заставить ее повиноваться тебе. Хочешь ли ты, чтобы она управляла тобой, или станешь ее хозяйкой?

Я осторожно подхожу к колодцу.

– Моя мать могла бы в свое время научить меня этому. Но ей не дали такой возможности. Ты настигла ее и убила.

– Она покончила с собой.

– Да, чтобы спасти от тебя свою душу, от тебя и той чудовищной твари Зимних земель, охотника! Она не хотела разложения! Я бы на ее месте сделала то же самое.

– А я бы не стала. Ради такой дочери, как ты, я бы сражалась до последнего вздоха. Но Мэри никогда не была бойцом, в отличие от тебя.

– Ты не вправе говорить о моей матери! – рычу я.

Я вижу на лице Цирцеи нечто такое, что сохранилось от той, кем она была прежде, след моей учительницы мисс Мур. Но она снова начинает говорить, и по спине пробегает ледяная волна.

– Джемма, тебе незачем беспокоиться из-за меня. Я бы никогда не причинила тебе зла. Но я могу тебе помочь. И все, что я прошу в обмен, это возможность еще раз ощутить вкус магии, – только один раз перед тем, как я умру.

Ее слова порождают сомнение. Но ей нельзя доверять. Все это лишь хитрость, Цирцея жаждет заполучить магию. Она ничуть не изменилась.

– Я ухожу.

– Против тебя строят планы. Ты даже представить не можешь, какая опасность тебе грозит. Ты не можешь доверять Ордену. Лишь я одна в силах помочь тебе.

Не надо было мне приходить сюда.

– Ты ничего от меня не получишь. Можешь хоть сгнить здесь, мне наплевать.

Она погружается в глубину темных вод, и напоследок я вижу ее бледную руку, словно Цирцея хочет дотянуться до меня.

– Ты вернешься ко мне, – шепчет она голосом таким же холодным, как ледяная вода. – Когда ты поймешь, что никому больше не можешь довериться, тебе придется вернуться.

– Ты нашла то, что искала, леди Надежда? – спрашивает Аша, когда я возвращаюсь в Пещеру Вздохов.

– Да, – с горечью отвечаю я. – Я узнала то, что мне необходимо было знать.

Аша ведет меня обратно по коридору, где стены покрыты поблекшими фресками, в пещеру, которую я хорошо помню. Здесь стены украшены изображениями пышнобедрых женщин и чувственных мужчин. Я вдруг замечаю кое-что, чего не видела прежде. Это изображение двух сжатых рук, вырезанное в центре идеального круга. Оно кажется знакомым, хотя я и не могу объяснить, почему, – как что-то неясное, промелькнувшее во сне. Будто сами камни говорят: «Это место сновидений для тех, кто полон желания видеть. Положи ладони в круг и засни».

– Ты это слышишь? – спрашиваю я.

Аша улыбается.

– Это не простое место. Именно здесь женщины Ордена и братья Ракшана становились любовниками.

Я заливаюсь краской стыда.

– Они должны были положить сцепленные руки в этот круг, чтобы проникнуть друг в друга во сне. Таким образом ковалась связь, которую невозможно разрушить. Этот круг представляет собой любовь в вечности. Потому что у него нет начала и нет конца. Понимаешь?

– Да, – тихо отвечаю я, скользя пальцами по окружности.

– Они должны были прийти сюда, чтобы проверить свою привязанность. Если они не могли проникнуть в сны друг друга, то им не суждено было стать возлюбленными.

Аша снова ведет меня по расписным коридорам Храма. Я жду, что она спросит меня о магии и союзе племен, однако она молчит.

– Я намерена создать союз племен, живущих в сферах, и привязать магию ко всем нам, – объясняю я, не дождавшись вопроса. – Но сначала я должна завершить кое-какие дела в своем мире.

Аша лишь улыбается.

– Я разделю магию! Даю слово!

Она смотрит мне вслед.

– Конечно, леди Надежда.

Я в одиночестве иду через маковое поле и вниз по пыльной дорожке, укрывшейся под кружевным покровом ивовых деревьев. Их изящные листья склоняются к земле с мирным шелестом. Я глубоко дышу, стараясь очистить ум, но у меня ничего не получается. Во мне пустило корни предостережение Цирцеи. Я не должна уходить. Не стоит дважды повторять одну и ту же ошибку. Пиппа… Возможно, есть причина, почему она не смогла перейти на другую сторону. Возможно, есть еще шанс спасти ее… При этой мысли я замедляю шаг. Я почти дошла до конца тропы, но вдруг слышу отдаленный топот конских копыт.

Сквозь зеленый ивовый занавес я замечаю, как вдали мелькает что-то белое. Там лошадь? Или их десять? Сидят ли на них всадники? И сколько их? Листва волнуется, я больше ничего не вижу. Но топот приближается. Я подбираю подол ночной сорочки и бегу со всех ног, тропа жестко колотит меня по пяткам. Я проскальзываю между деревьями и вырываюсь на пшеничное поле, раздвигаю хлещущие меня колосья обеими руками. И продолжаю слышать топот… Сердце стучит в такт: «Не оглядывайся, не останавливайся, беги, беги, беги…»

Я уже у статуи трехликой богини, которая отмечает вход в древний тайный коридор. Хватая воздух открытым ртом, я огибаю угол постамента. Зигзагом несусь между вековыми камнями, между следящими за мной изображениями женщин. Впереди, на поросшем мхом склоне, нет никаких признаков двери. А позади – ровный стук копыт невидимых коней. Я бросаюсь к холму. «Откройся, откройся, откройся…»

Дверь наконец появляется, и я проталкиваюсь в нее, и топот затихает. Я бегу по туннелю, выбегаю на лужайку. Свет в туннеле гаснет, дверь исчезает, как будто ее никогда и не было.

На крыше школы Спенс сидят на своих местах горгульи, наблюдая за происходящим внизу. Лунные лучи словно давят на их темные спины, горгульи кажутся почти живыми, будто вот-вот расправят крылья и отправятся в полет.

Руки начинает покалывать, магия проносится по моим венам с такой силой, что я падаю на колени. Мощь невероятно велика. Она несется, как животное, уходящее от смертельной угрозы. Я пугаюсь; магия пожрет меня, если я не отпущу ее.

Пошатываясь, я добираюсь до розового сада и прикасаюсь к спящим бутонам. Там, где скользят пальцы, взрываются цветы, в такой симфонии цвета, какой я никогда прежде не видела: лепестки роз темно-красные, или огненно-розовые, или сочно-кремовые, а желтые – ослепляют, как солнце. Когда я наконец отступаю от кустов, весна пришла для каждого из них. И ко мне она явилась тоже, я чувствую себя восхитительно – я сильная и живая. Во мне играют краски и новая для меня радость.

– Это я сделала, – говорю я.

И рассматриваю руки так, словно они мне не принадлежат. Но они мои. И я пробудила ими розы, пробудила в своем мире. А ведь это только начало. С такой силой и предсказать невозможно, что я могу сделать, чтобы изменить то, что нужно, – для себя, для Фелисити и для Энн. А как только мы позаботимся о собственном будущем, мы наконец создадим союз племен в сферах.

Магия подталкивает меня к восточному крылу здания. Я кладу ладони на недостроенную башню и чувствую, как сквозь меня течет энергия, будто мы с землей стали единым целым. Вокруг возникают линии, как дороги, обозначенные на карте. Одна уходит вдаль, за пригорки, к лагерю рабочих. Другая, извиваясь, убегает через лес к церкви. Третья ползет в сторону старой пещеры, где мы впервые вошли в сферы. И рядом со мной эта линия светится ярче остальных. Время замедляет ход. Свет просачивается в щели по краям тайной двери. Я чувствую, как дверь притягивает меня. Я кладу на нее ладонь – и тело как будто взрывается от удара энергии.

Образы мчатся с такой скоростью, что я не в силах уловить их все; остаются лишь обрывки: амулет Евгении летит прямо в руки моей матери, туча черного песка несется мимо скалистых гор, дерево неописуемой красоты…

Так же внезапно поток энергии прекращается, и я падаю на землю. Ночь снова тиха и безмолвна, и только стук моего сердца нарушает ее покой.

Рассвет дает о себе знать розовыми сполохами в небе. Солнце медленно поднимается над вершинами деревьев, неся с собой новое утро – и новую меня.

Действие второе
ПОЛДЕНЬ

Нужно носить в себе хаос и неистовство, чтобы породить танцующую звезду.

Фридрих Ницше

Глава 15

Весна уже стала чем-то большим, нежели робкое обещание, и теплые дни радостно заверяют нас, что зима наконец-то окончательно сдается. Британцы празднуют это событие со сказочным размахом. Наутро после того, как я повидала Пиппу, миссис Найтуинг и мадемуазель Лефарж грузят нас в поезд, и мы оживленно болтаем, сидя в брюхе огромного стального дракона, пока тот мчит через луга, над ним вьются длинные шлейфы черного дыма, на наших юбках и перчатках остаются пятна сажи. У Фелисити весьма дурное настроение из-за вчерашнего вечера, но я обещаю ей, что уж сегодня-то мы обязательно отправимся в сферы, и все сразу забыто. А поскольку Фелисити меня простила, Энн следует ее примеру.

Мы выгружаемся из поезда в маленьком городке и, волоча корзины для пикника, плетемся вместе с радостными компаниями деревенских жителей, фермеров, слуг, которым сегодня дали выходной, взволнованными детьми и мужчинами, ищущими работу, – и наконец добираемся до места, где устроена ярмарка по случаю дня весеннего равноденствия.

Торговые ряды раскинулись под открытым небом на полмили вперед. Каждая палатка и каждый лоток предлагают новый соблазн – румяные буханки хлеба, молоко с толстым слоем сливок, изящные чепчики и туфли… Мы жадно впитываем впечатления, иногда вознаграждая себя ломтиком острого чеддера или примеркой нарядного шарфика. Мы приехали сюда в лучших воскресных нарядах, полные надежд на дневные танцы и веселье. Даже миссис Найтуинг позволяет себе посмотреть веселое представление – петушиный бой.

В стороне несколько мужчин выстроились в ряд – они готовы наняться на работу, это кузнецы и пастухи. Здесь же топчется капитан какого-то корабля, вербующий молодых людей на морскую службу, обещающий им пищу и выпивку, а заодно и волнующие приключения. Каждая сделка завершается подписью, рукопожатием и пенни, выданным в знак заключения контракта.

Много людей приехали, чтобы прикупить домашнего скота. Они бродят между овечьими загонами и лошадиными стойлами, выслушивая объяснения продавцов.

– Да вам лучше все равно не найти, джентльмены! Уж это я вам обещаю! – ревет мужчина в кожаном фартуке и высоких ботинках, обращаясь к двум фермерам, рассматривающим его барана, награжденного какими-то призами.

Фермеры проводят ладонями по бокам животного. Баран громко блеет – я уверена, так он выражает полное смирение перед судьбой.

– Мне все это не нравится, – бормочу я себе под нос. – Ужасно некультурно.

В общем и целом здесь слишком шумно и пыльно, но в воздухе витает радость, веселятся все – и люди, и животные. Фермерские жены кричат во все горло: «Лучший во всей Англии сыр! Джем из черной смородины – сладкий, как материнский поцелуй! Жирный гусь, лучше не найти для ужина на праздник!»

В полдень мы устраиваемся перекусить на берегу реки, где собралось множество людей, желающих посмотреть лодочные гонки. Бригид приготовила для нас чудесный легкий завтрак: вареные яйца, ржаной хлеб с маслом, малиновый джем и пирог со смородиной. Мы с Энн щедро намазываем толстые горбушки маслом и джемом, а Фелисити хватает кусок пирога.

– Я получила письмо от матери, – говорит Фелисити, со счастливым видом запуская зубы в сладкий пирог.

– Обычно ты не так весело говоришь об этом, – замечаю я.

– Да ведь и она не часто предлагает мне такие грандиозные возможности, – уклончиво отвечает Фелисити.

– Отлично, – говорю я. – В чем дело, выкладывай!

– Мы увидим Лили Тримбл в театре Друри-Лейн, в «Макбете»!

– Лили Тримбл! – восторженно восклицает Энн, хотя рот у нее набит хлебом, но она быстро его проглатывает, поморщившись. – Тебе невероятно повезло!

Фелисити облизывает пальцы.

– Я бы взяла тебя с собой, Энн, но матушка ни за что мне этого не позволит.

– Да, я понимаю, – уныло говорит Энн.

Миссис Уортингтон не забыла, как Энн обманула всех, гостя в ее доме на Рождество. И неважно, что все мы приложили руку к тому, чтобы на время превратить Энн в дочь герцога. По мнению миссис Уортингтон, мы с Фелисити ни в чем не виноваты, мы просто стали жертвами дьявольского замысла Энн. Удивительно, во что только ни готовы поверить матери, несмотря на доказательства противоположного… во что угодно поверят, лишь бы самим оказаться ни при чем.

– Ты не можешь пойти с ней как ты сама, – говорю я. – Но можешь как кто-то другой.

Она недоуменно смотрит на меня.

– Магия, – шепчу я. – Неужели не понимаешь? Это будет нашим первым шансом изменить твое будущее.

– Ну да, прямо под носом у матушки, – усмехается Фелисити.

Но соблазн велик, и она готова участвовать.

– А что, если ничего не получится? – сомневается Энн.

– И разве из-за этого мы откажемся от попытки? – возражаю я.

Фелисити протягивает руку.

– Я с вами!

Энн кладет свою ладонь на ее, и я тоже.

– Ради будущего!

По толпе ярмарочных гуляк пробегает волнение. Гребцы приближаются. Люди толпятся на берегу, приветствуя их. Мы спускаемся по обрывистому склону, поближе к воде и подальше от пристального взгляда миссис Найтуинг. Три лодки состязаются за первенство, а остальные тянутся за ними следом. Мужчины закатали рукава рубашек до локтей, и когда они налегают на весла, мы видим, как напрягаются мускулы под загорелой кожей. Руки крепко сжимают весла, и они взлетают, все как одно, вверх-вниз, вверх-вниз, словно огромная машина, состоящая из мускулов и дерева. Движение гипнотизирует, и мы поддаемся его чарам.

– Ох, они такие сильные, правда? – мечтательно произносит Энн.

– Да, – соглашаюсь я. – Сильные.

– За которого из них ты хотела бы выйти замуж? – спрашивает Энн.

В моей памяти само собой вспыхивает лицо Картика, и я встряхиваю головой, чтобы прогнать мысль о нем, пока меня не охватила грусть.

– Я бы выбрала вон того, впереди, – говорю я, кивая на красивого мужчину со светлыми волосами и широкой грудью.

– Ох, да, он хорош. Как ты думаешь, у него найдется брат для меня? – спрашивает Энн.

– Да, – говорю я. – И вы проведете медовый месяц в Умбрии.

Энн смеется.

– Он, конечно же, богат.

– Само собой, – поддерживаю я игру; это поднимает мне настроение.

«Вот тебе, Картик!»

– А тебе кто нравится, Фелисити? – спрашивает Энн.

Фелисити почти не смотрит на гребцов.

– Никто.

– Да ты же их и не рассмотрела! – обижается Энн.

– Ну, как хочешь…

Фелисити вскакивает на большой камень. Сложив руки на груди, она пристально рассматривает мужчин.

– Хм… а вон тот явно лысеет. Парни в конце еще и усов-то не отрастили. А вон тот, что ближе всех к нам… боже мой, это уши или крылья?

Я хохочу во все горло. Энн хихикает, прикрыв рот ладонью.

– И особенно интересен вон тот, справа, – продолжает Фелисити, показывая на мужчину с круглым рыхлым лицом и большим красным носом. – У него такой вид, что любая девушка призадумается: а не лучше ли утопиться?

– Ну, он не так уж и плох, – говорю я, хихикая. – Не хуже прочих.

Это ложь. Во все времена мужчины оценивали нас по внешности, выбирая красоту, и мы сами ничуть не лучше в этом вопросе.

Глаза Фелисити опасно вспыхивают.

– Но, Джемма, разве я могу встать между тобой и твоей истинной любовью? Думаю, он достанется тебе.

– Думаю, нет!

– Ох, что ты, он твой! – дразнит меня Фелисити. – Только подумай о том, какие у вас будут страшненькие детишки! С огромными, толстыми, красными носами, как у него!

– Мне не вынести твоей зависти, Фелисити. Можешь забирать его. Прошу! Я даже настаиваю!

– Ох, нет, нет! Я недостойна такого чуда. Он должен принадлежать только тебе.

– Да лучше я сдохну!

– Это будет самым легким выходом.

Фелисити подпрыгивает и машет носовым платком.

– Добрый день! – кричит она.

Чересчур дерзко, надо заметить.

– Фелисити!

От смущения у меня срывается голос. Но поздно. Мы привлекли к себе всеобщее внимание, и деваться некуда. Гонки забыты, лодки плывут, как им вздумается, а гребцы кричат и машут руками юным леди, стоящим под обрывом.

– Вот вы, сэр! – громко говорит Фелисити, показывая на незадачливого гребца. – Моя дорогая подруга слишком скромна, чтобы высказать свое восхищение вами. Поэтому мне ничего не остается, кроме как сделать это за нее!

– Фелисити!

Я бросаюсь за обломок скалы, чтобы спрятаться.

Бедный парень встает в лодке, и я с грустью вижу, что он и весь так же широк, как его лицо, – это скорее бочонок в штанах, чем мужчина.

– Я был бы счастлив представиться этой леди, если бы она была так добра и показалась.

– Ты слышишь, Джемма? Джентльмен желает представиться тебе.

Фелисити дергает меня за руку, пытаясь вытащить из-за камня.

– Прекрати! – шиплю я, отшатываясь.

Эта глупая игра далеко зашла.

– Боюсь, она чересчур застенчива, сэр. Может, вы сами попытаетесь?

Мужчина начинает декламировать какое-то стихотворение, сравнивая меня с летним днем.

– «Но ты куда милее и более нежна…» – завывает он и вдруг запинается. – Скажите мне ваше имя, прекрасная леди!

И прежде чем я успеваю себя остановить, с языка срывается:

– Мисс Фелисити Уортингтон!

– Дочь адмирала Уортингтона?!

– Именно так! – кричу я.

Теперь уже Фелисити дергает меня за руку и умоляет замолчать. В пылком желании поговорить с нами еще двое мужчин вскакивают на ноги, лишая лодку равновесия. С громким криком они летят в воду, к немалому удовольствию остальных.

Хохоча как сумасшедшие, мы бежим вдоль обрыва, чтобы спрятаться за высокой зеленой изгородью. Смех – дело весьма заразительное; как только мы немного успокаиваемся, кто-нибудь хихикает опять, и все начинается сначала. Наконец мы падаем на траву, мартовский ветерок овевает наши лица, принося с собой веселый шум отдаленного праздника.

– Мы просто ужасно себя вели! – говорит Энн, продолжая хихикать.

– Зато повеселились, – отвечаю я.

Над нашими головами плывут пухлые облака, грозящие дождем.

В голосе Энн вдруг звучит нотка опасения.

– Как вы думаете, Господь накажет нас за такой дурной поступок?

Фелисити строит «бриллиант» из больших и указательных пальцев. И смотрит сквозь него на солнце.

– Если Господу больше нечем заняться, кроме как наказывать школьниц за глупое баловство, тогда я не вижу в нем смысла.

– Фелисити! – вскрикивает Энн, собираясь выбранить подругу, но останавливается. – Джемма, а ты действительно думаешь, что мы могли бы изменить свою жизнь с помощью магии?

– Мы попробуем. Я уже чувствую себя более живой. Проснувшейся. А вы?

Энн улыбается.

– Когда во мне магия, у меня возникает чувство, что я могу абсолютно все.

– Все… – бормочет Фелисити.

Она поворачивается на бок, опирается на локоть и превращается в прекрасную букву S.

– А как насчет Пиппы? Что мы можем сделать для нее?

Я вспоминаю Пиппу в воде, бьющуюся в отчаянии, неспособную перейти на другую сторону бытия.

– Я не знаю. Я не знаю, может ли магия изменить ее судьбу. Они говорят…

– Они говорят, – насмешливо фыркает Фелисити. – Мы говорим! Ты теперь владеешь всей магией, Джемма! Конечно, мы можем что-то изменить и в сферах тоже. И для Пиппы.

У меня в голове звучат слова горгоны: «Она не должна снова ошибиться».

Рядом со мной в траве барахтается божья коровка, упавшая на спину. Я переворачиваю ее кончиком пальца, и она ползет между травинками, а потом снова застревает.

– Я слишком мало знаю о сферах, о магии и об Ордене, – говорю я, – только то, что мне рассказали разные люди. И пришла пора самим разобраться, что возможно, а что нет.

Фелисити кивает.

– Разумно.

Мы лежим в траве, солнце согревает уставшие за зиму лица, и это уже само по себе – волшебство.

– Мне хотелось бы, чтобы так было всегда, – вздыхает Энн.

– Может, и будет, – говорю я.

Мы лежим рядом, держимся за руки и следим за облаками, счастливыми леди, плывущими в небе в развевающихся юбках, они словно танцуют и приседают в реверансах, постепенно превращаясь во что-то совершенно новое.

После полудня деловая активность на ярмарке начинает спадать, некоторые торговцы закрывают палатки. Пришло время для танцев и развлечений. Жонглеры приводят детей в благоговейный восторг, как будто отрицая закон притяжения. Мужчины заигрывают с девушками-служанками, наслаждаясь редким отдыхом от повседневного тяжелого труда. Труппа мимов дает представление – это история святого Георгия. Поскольку близится Пасха, в дальнем конце ярмарочной территории, на лужайке рядом с тем местом, где нанимают рабочих, дают какую-то нравоучительную пьесу. Миссис Найтуинг тащит нас туда, чтобы мы посмотрели, и мы стоим в толпе, наблюдая, как паломники на сцене сражаются с тьмой в своих душах, пробираясь к свету.

Я краем глаза вдруг замечаю Картика, подошедшего к капитану, и у меня внутри все обрывается.

– Фелисити, – шепчу я, дергая подругу за рукав. – Я только что видела Картика. Я должна с ним поговорить. Если меня станут искать Найтуинг или Лефарж, скажи, что я пошла посмотреть петушиные бои.

– Но…

– Пожалуйста!

– Только не задерживайся.

Я стремительно, как заяц, бросаюсь сквозь толпу и застаю Картика, когда он обменивается рукопожатием со шкипером, закрепляя сделку. У меня падает сердце.

– Извините, сэр. Могу я с вами поговорить?

Мое близкое знакомство с индийцем привлекает внимание фермерш, которые, судя по всему, принимаются гадать: что общего может быть у хорошо одетой девушки с каким-то язычником?

Я бросаю косой взгляд на капитана.

– Вы отправляетесь в плавание?

Картик кивает.

– Корабль британских военно-морских сил «Орландо». Он выходит из Бристоля через шесть недель, и я буду на нем.

– Но… матрос? Ты же говорил, что тебе не нравится море, – говорю я.

При воспоминании о той ночи, когда я впервые встретилась с Картиком в церкви, в горле встает ком.

– Если море – это все, что придется вытерпеть, меня это устроит.

Картик достает из кармана потрепанный красный платок, тот самый, который мы использовали как сигнальный флажок. Когда мне было необходимо поговорить с Картиком, я пристраивала этот платок на окне спальни, а он привязывал его к ветке ивы под окном, если я была нужна ему. Картик прижимает платок к щеке.

– Картик, что произошло? – шепчу я. – Когда мы расстались в Лондоне, ты клялся в преданности мне и союзу!

– Того человека больше нет, – отвечает Картик, и его глаза темнеют.

– Это как-то связано с братством Ракшана? А как насчет твоих разговоров о судьбе и…

– Я больше не верю в судьбу, – перебивает меня Картик, его голос дрожит. – И если ты припоминаешь, я больше не состою в братстве Ракшана. Я человек без места в жизни, и море отлично мне подойдет.

– Но почему бы тебе не отправиться со мной в сферы?

Голос Картика превращается в едва слышный шепот:

– Я никогда не увижу сферы. Никогда.

– Но почему?

Картик прячет глаза.

– У меня есть причины.

– Так объясни, какие именно?

– Это мои причины, и только мои.

Он разрывает платок на две части и одну кладет мне в ладонь.

– Вот, возьми это. Чтобы напоминал обо мне.

Я смотрю на комок старой ткани. Мне хочется швырнуть его в лицо Картику и гордо уйти прочь. Но вместо того я крепко сжимаю обрывок, ненавидя себя за слабость.

– Ты станешь отличным моряком, – резко говорю я.

Солнце клонится к закату, когда мы возвращаемся в школу Спенс, нагруженные покупками с ярмарки. Рабочих мистера Миллера уже отпустили после дневных трудов. Грязные и насквозь пропотевшие, они складывают инструменты на телегу и умываются из ведер с водой, которые принесли судомойки. Бригид предлагает им холодный лимонад, и мужчины пьют его жадными глотками. Миссис Найтуинг вместе с мастером отправляется проверить результаты дня.

– Ох, мистер Миллер, сэр, – кричит рабочий, – смотрите, тот старый камень в земле! Он раскололся точно пополам!

Мистер Миллер подходит к камню и приседает на корточки, чтобы рассмотреть его как следует.

– Ай-ай, – говорит он, хлопая себя грязной ладонью по крепкому бедру, – вот не понимаю, как это случилось? Он же выглядел таким здоровенным, крепким!

Мастер поворачивается к миссис Найтуинг:

– Он тут как бельмо на глазу, миссус. Может, нам лучше его убрать?

– Очень хорошо, – соглашается миссис Найтуинг, небрежно взмахивая рукой.

Мужчины хватаются за лопаты и кирки и погружают их во влажную землю вокруг камня. Я сдерживаю дыхание, гадая, не откроется ли от их усилий тайная дверь и не повлияет ли все это на возможность войти в нее. Но я ничего не могу поделать, только надеяться. Мужчины высвобождают обломки камня, чтобы погрузить их на телегу.

– Может, удастся продать его где-нибудь, – задумчиво бормочет мистер Миллер.

Из леса к ним спешит, спотыкаясь, мать Елена.

– Вы не должны этого делать! – кричит она, и я догадываюсь, что она пряталась за деревьями и наблюдала.

От ее крика меня пробирает дрожь, хотя я и не понимаю толком, почему. Мать Елена безумна; она постоянно говорит что-нибудь странное.

Но на мужчин ее слова подействовали. Они перестают копать.

– Эй, ну-ка за дело! – прикрикивает на них мистер Миллер. – А ты, цыганка… нам уже тут надоели эти твои суеверия!

– Уходи отсюда, матушка! – говорит Бригид, направляясь к старой женщине.

Но мать Елена не ждет ее. Она поворачивает назад.

– Два пути, – бормочет цыганка. – Два пути. Ты навлечешь проклятие на всех нас.