Текст книги "Прекрасное далеко"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 45 страниц)

– Вы забываете: мы не вся Англия, мы не все человечество, – говорю я, исподволь вмешиваясь в игру – двигаю вперед пешку и незаметно съедаю его слона. – А как насчет Амара, и Картика, и других им подобных? Как насчет женщин… или мужчин в положении мистера Фоулсона? Кто-то из них сядет за стол рядом с вами?

– Есть правила; кому-то полагается быть подчиненным.

Его конь нападает на мою королеву, подвергая опасности короля.

– О чем вы вообще говорите, мисс Дойл? Все ваше будущее может стать таким, как вы изберете. Вы можете получить все, что захотите. И выбрать любого юношу… возможно, моего сына.

Ледяные пальцы сжимают мою грудь.

– Так это вы устроили мое знакомство с Саймоном? Это было частью вашего плана?

– Давайте лучше назовем это счастливой случайностью.

Лорд Денби нападает на моего короля.

– Шах и мат, моя дорогая леди. Мне пора возвращаться в курительную, а вам – в бальный зал.

Он гасит сигару в пепельнице на столе. Длинный дымок висит в воздухе, лорд Денби идет к двери.

– Подумайте над нашим предложением. Повторять его мы не станем. Я уверен, вы сделаете то, что в наших интересах… и в ваших собственных.

Мне хочется швырнуть ему вслед еще дымящийся окурок. Мне хочется плакать. Мне хочется прижать пальцы к глазам, чтобы не дать слезам пролиться. Я была так глупа, недооценивая влияние братства Ракшана… и доверяя Саймону Миддлтону. Я никогда его не интересовала. Он играл мной, как пешкой, а я добровольно отдалась в его руки.

Что ж, больше я не ошибусь в оценке.

– Мисс Дойл!

Миссис Таттл, хмурясь, спешит ко мне, когда я возвращаюсь в бальный зал.

– Мисс Дойл, вы не должны снова убегать вот так. Это неприлично. Я обязана постоянно вас видеть, знать, что с вами все в порядке…

– Ох, да заткнитесь вы! – рявкаю я.

Прежде чем она снова обретает дар речи, я бросаю в нее чары: «Вы просто умираете от жажды, миссис Таттл. Вы никогда в жизни так не хотели пить. Пойдите выпейте лимонада и оставьте меня в покое!»

– Я, пожалуй, пойду выпить лимонада, – тут же говорит миссис Таттл, прижимая дрожащую руку к горлу. – Боже мой, я просто вся пересохла. Я должна что-нибудь выпить…

Я оставляю ее и, притаившись за колонной, наблюдаю за бальным залом. Я одна, я полна магии и ненависти, и вместе они создают новую силу. Неподалеку от меня леди Денби сплетничает с леди Маркхэм и еще несколькими важными дамами.

– Я просто влюбилась в нее за последние несколько недель, как будто она моя собственная дочь! – каркает леди Денби.

– Она составит для него отличную партию, – соглашается другая леди.

Леди Денби кивает.

– Саймон далеко не всегда проявлял благоразумие в подобных вопросах. И нас это сбивало с толку. Но мисс Фэрчайлд – наилучший вариант юной леди; она хорошо воспитана, всегда соглашается со старшими, у нее просто нет недостатков!

Дородная матрона, с волосками на подбородке и с таким количеством украшений, что на ней не остается свободного места, говорит, прикрываясь веером:

– Леди Маркхэм, а вы уже решили тот, другой вопрос, насчет молодой мисс Уортингтон?

– Решила, – фыркает та в ответ. – Я переговорила сегодня с адмиралом, и он согласился: мисс Уортингтон переберется ко мне, чтобы я смогла присматривать за ней весь сезон. Ее мать не будет иметь голоса в этих делах.

Леди Денби похлопывает леди Маркхэм по руке.

– Так и следовало все устроить. Миссис Уортингтон должна заплатить за свой позорный поступок, а ее дочь чересчур дерзка и энергична. Вы возьмете девушку под свое крыло и превратите ее в достойную леди.

– Действительно, – соглашается леди Маркхэм. – Я чувствую, это мой долг, раз уж ее мать потерпела столь сокрушительное поражение.

Женщины оглядываются на миссис Уортингтон, танцующую с каким-то мужчиной вдвое моложе нее.

– И давайте не забывать, что молодая мисс Уортингтон наследует основательное состояние. И если ее перевоспитать, она может стать ценной супругой для любого мужчины.

– Например, для вашего Горация, – протяжно произносит леди Денби.

– Возможно, – коротко отвечает леди Маркхэм.

Я представляю Фелисити, страдающую в роли любимого ягненочка в гостиной леди Маркхэм вместо вольных мансард Парижа. Она будет выглядеть там жалкой и бессильной, то есть такой, что возненавидит самое себя. Нет, этого никогда не произойдет. Я уж позабочусь, если придется.

– А, вот наконец и наша мисс Фэрчайлд! – восклицает леди Денби.

Саймон подводит мисс Фэрчайлд к своей матери, леди Денби любезничает с девушкой, а Саймон держится с ней с изысканной вежливостью. Меня вдруг обжигает отчаянное желание. Потому что как бы я ни утверждала, что ненавижу их, я завидую тому, что они безупречно подходят друг другу, создают друг другу покой в их тихой маленькой жизни. Сесили была права: некоторые люди везде ни к месту. И я одна из них.

Чертовы твари… вот кто они такие. Слова Энн всплывают в памяти: «Но ведь именно они обладают властью». Но только не сегодня, потому что сила сфер пылает во мне, и я не стану ее сдерживать. «Не надо восставать против меня, ребята. Я все равно одержу победу». И я хочу одержать победу. Я хочу выиграть во всем.

Я закрываю глаза, а когда снова открываю их, Саймон бросает свою матушку, мисс Фэрчайлд и всех их прихлебательниц. Он решительно шагает ко мне, и в его взгляде – безумное желание, и он протягивает мне затянутую в перчатку руку ладонью вверх, но эта рука кажется напряженной, как сжатый кулак. Саймон произносит хриплым голосом:

– Потанцуйте со мной, Джемма.

Он назвал меня просто по имени, и это вызывает настоящее потрясение у всех, кто оказался достаточно близко и услышал. Миссис Таттл выглядит так, словно вот-вот уронит стакан с лимонадом. Я теряюсь, не зная, что ответить. Мне бы следовало почувствовать угрызения совести. Но вместо того по мне проносится возбуждающая волна удовлетворения. Я победила. И пусть эта победа досталась дешево, она волнует.

– Потанцуйте со мной, Джемма, – повторяет Саймон, на этот раз более громко и настойчиво.

Это привлекает внимание других гостей. Многие танцоры замедлили движение, наблюдая за сценой. Слышится перешептывание. Рот леди Денби широко открылся от изумления.

Лорд Денби тоже все замечает. Он смотрит мне в глаза и сразу же понимает, что я задумала. «Хочешь развратить моего брата? Ну, сначала я тебя увижу в аду, сэр!»

Я улыбаюсь Саймону, как падший ангел. Он крепко обхватывает мою талию и тащит меня на танцевальную площадку. Саймон привлекает к себе всеобщее внимание. Он почти грубо ставит меня в позицию для вальса. Музыка звучит снова, и мы с Саймоном кружимся по блестящему полу. Между нами ощущается жар, который не остается незамеченным гостями. Ладонь Саймона прижимается к моей пояснице, и выглядит мой кавалер так, словно готов сожрать меня заживо. Вот такую любовь я вызываю в нем. И пусть все видят, как я могущественна. Пусть думают обо мне как о красавице, пробуждающей неприкрытое желание в завидном женихе. И пусть лорд и леди Денби окажутся опозоренными. Я могу делать что хочу, и это опьяняет. Лорд Денби, стоящий в дальнем конце зала, кипит яростью. Он ошибался, сомневаясь во мне.

Какой-то джентльмен в годах касается плеча Саймона, но Саймон лишь крепче прижимает меня к себе. Мы продолжаем танцевать, и все больше и больше людей смотрят на нас, а когда я считаю, что этого довольно – именно я так считаю, – я все останавливаю. «Все, Саймон, достаточно. Пора попрощаться, нежный принц».

Саймон, моргнув, приходит в себя, ошеломленный, что обнаружил меня в своих объятиях.

– Благодарю за танец, мистер Миддлтон, – говорю я, делая шаг назад.

Неловкая улыбка появляется на его губах.

– Мне было очень приятно…

И тут же его взгляд ищет в толпе Люси.

Сплетни разлетаются как опасная инфекция. Обо мне шепчутся, на меня таращатся из-за вееров, когда я отхожу в сторонку.

Магия захлестывает меня. Я от нее задыхаюсь. Она наваливается на меня как болезнь, заражающая любого, кто ко мне приближается, высвобождая их тайные желания. Какой-то джентльмен предлагает мне руку, чтобы помочь сесть, и попадается на этом жесте. Он поворачивается к мужчине постарше, сидящему неподалеку.

– Что это вы мне недавно сказали, Томпсон? Вы за это ответите.

Губы старшего джентльмена сжимаются.

– Фентон, вы сошли с ума?

– Разве это безумие – сказать, что вы больше не будете шантажировать меня моими долгами? Вы мне не хозяин!

Он толкает старого Томпсона – и магия разливается дальше.

Пожилой джентльмен встает.

– Ну, довольно, приятель. Осмелюсь заявить, что если бы не мое благодушие, вы давно бы уже обнищали, а ваша семья оказалась бы в работном доме!

«Тихо, тихо, – мысленно говорю я. – Забудьте. Вернитесь к своим бренди и сигарам».

Мужчины снова берут стаканы. То, что было сказано, уже забыто, но остается горький осадок, и они посматривают друг на друга с опаской.

Я подбираюсь к какой-то старой деве, сопровождающей девицу, и чувствую боль в ее сердце. Она мучается страстным желанием, она влюблена в своего женатого нанимателя, мистера Бидла.

– Он не знает, – во внезапном порыве говорит она. – Я должна сказать ему. Я должна признаться ему в своих искренних чувствах, немедленно!

И я только и могу, что схватить ее за руки и держать, пока ее желание не сменится другим, внушенным мной.

– Не съесть ли нам по пирожному? – говорит старая дева своей подопечной. – Мне что-то вдруг ужасно захотелось сладкого!

На лбу у меня выступают капельки пота. Магия прожигает насквозь мои вены.

Лорд Денби осторожно подходит ко мне. У него багровое лицо, глаза пылают.

– Вы затеяли очень опасную игру, мисс Дойл.

– А вы разве не поняли, сэр? Я и вправду очень опасная девушка.

– Вы просто представления не имеете, что мы можем с вами сделать, – ровным тоном произносит он, обжигая меня взглядом.

Я шепчу ему на ухо:

– Нет, сэр. Это вы представления не имеете, что я могу сделать с вами.

В его глазах на мгновение вспыхивает страх, и я понимаю, что выиграла этот раунд.

– Оставьте моего брата в покое, или вам придется пожалеть, – предостерегаю я.

– О, слава небесам, наконец-то я тебя нашла! – восклицает Фелисити. – Добрый вечер, лорд Денби. Вы не будете ужасно на меня сердиться, если я уведу от вас мисс Дойл?

Лорд Денби расплывается в улыбке.

– Ничуть, моя дорогая!

– Куда ты запропастилась? Ты должна меня спасти! – требовательно говорит Фелисити, крепко держа меня под руку.

– От чего?

– От Горация Маркхэма! – со смехом отвечает Фелисити.

Я смотрю через ее плечо и вижу, что Гораций не сводит с нее глаз. Он крепко вцепился в ее веер, как будто это сама Фелисити.

– Это просто ужас, как он за мной постоянно бродит! – жалуется Фелисити, строя рожицу. – Чудовищно!

Я смеюсь, радуясь, что очутилась в мире Фелисити, где все превращается в настоящую драму – от надоевшего поклонника до выбора шляпки.

– Незачем быть такой обаятельной, – дразню ее я.

– Ну, – задумчиво произносит Фелисити, откинув голову, – с этим я ничего не могу поделать.

Мы с Фелисити сбегаем на террасу, выходящую на улицу. Кучеры собрались вместе, чтобы не скучать. Один рассказывает смешную историю, остальные ловят каждое его слово. Они хохочут, но тут же поспешно расходятся, заметив кого-то из гостей. Люси Фэрчайлд, в шляпке, с прямой спиной, стремительно шагает к своей карете. Саймон спешит за ней, но сопровождающая Люси резко гонит его прочь. Кучер помогает женщинам сесть в экипаж, и они отъезжают от тротуара, оставив Саймона стоять в одиночестве.

– Какая прелесть! – радостно восклицает Фелисити. – Настоящий скандал! На моем балу… и не я тому причиной! Изумительно!

– Да, это и вправду изумительно – то, что ты не имеешь отношения к случившемуся, – насмешливо говорю я.

Фелисити упирается руками в бока, на губах появляется ехидная улыбка.

– Я хотела предложить тебе вместе выпить лимонада, но, пожалуй, обойдусь без тебя. А ты можешь смотреть, как я наслаждаюсь, и страдать в одиночестве!

Она не спеша уходит, а я наслаждаюсь прохладным воздухом, омывающим кожу. Внизу лорд Денби утешает сына. Они о чем-то говорят, но я не слышу слов. Лорд Денби наконец одерживает победу, и они с Саймоном возвращаются на бал.

Когда они проходят мимо широкой двери террасы, лорд Денби замечает меня. Он пронзает меня взглядом, а я прикладываю пальцы к губам и посылаю ему воздушный поцелуй.

День после бала, воскресенье, я провожу с родными. Приходит портниха, чтобы подогнать платье по моей фигуре и внести кое-какие мелкие изменения. Я стою перед зеркалом в наполовину законченном платье, а она втыкает булавки тут и там, то убирая складку, то добавляя оборку. Бабушка топчется рядом, то и дело отдавая портнихе указания, цепляясь за каждую мелочь. Я не обращаю на нее внимания, потому что девушка, смотрящая на меня из зеркала, уже становится самостоятельной особой, другим человеком. Я не могу в точности объяснить, что это такое; это нечто, чему я не могу подобрать названия. Я просто знаю, что она там, что она возникает из меня, как скульптура из глыбы мрамора, и я волнуюсь, ожидая встречи с ней.

– Ты очень похожа на мать. Я уверена, она бы этому порадовалась, – говорит бабушка, и мгновение безвозвратно утрачено.

То, что пыталось вырваться из мраморных глубин, исчезло.

«Ты больше не будешь упоминать о моей матери, – мысленно говорю я, закрывая глаза. – Просто скажи, что я очень хороша собой. Скажи, что мы все счастливы. Скажи, что я чего-то добьюсь в жизни, что впереди нас ждут только безоблачные дни».

Когда я снова открываю глаза, бабушка улыбается моему отражению.

– Боже мой, да ты просто волшебно выглядишь в этом платье!

– Воплощенное очарование, – говорит портниха.

Вот так-то. Это уже лучше.

– Бабушка говорит, что ты будешь самой очаровательной девушкой во всем Лондоне, – заявляет отец, когда я прихожу к нему в кабинет.

Он роется в ящиках письменного стола, как будто что-то ищет.

– Могу я тебе помочь? – спрашиваю я.

– Хм-м… ох, нет. Нет, малышка, – рассеянно отвечает он. – Я просто решил немножко тут разобраться. Однако я должен спросить тебя кое о чем не слишком приятном.

– И что же это?

Я сажусь возле стола, и отец тоже.

– Я слышал, что Саймон Миддлтон слишком фамильярно держался с тобой на балу прошлым вечером.

Глаза отца вспыхивают.

– Да нет же! – возражаю я, пытаясь изобразить смех.

– Я слышал, что мисс Фэрчайлд отказалась его принять, – продолжает отец, и я ощущаю укол сожаления, но тут же прогоняю ненужное чувство.

– Возможно, мисс Фэрчайлд ему не пара?

– И все же…

На отца нападает приступ кашля. Лицо краснеет, ему требуется не меньше минуты, чтобы восстановить дыхание.

– Лондонский воздух. Слишком много сажи.

– Да, – неуверенно соглашаюсь я.

Отец выглядит усталым. Нездоровым. И мне вдруг хочется подойти к нему, сесть рядом, как в детстве, и чтобы он погладил меня по голове…

– Значит, ты утверждаешь, что Саймон Миддлтон ни в чем не виноват? – продолжает расспрашивать отец.

– Ни в чем, – искренне отвечаю я.

– Ну ладно.

Отец возвращается к поискам, и я понимаю, что пора уходить.

– Отец, может быть, сыграем в шахматы?

Он перебирает бумаги, заглядывает за книги.

– Я сейчас не в настроении для шахмат. Почему бы тебе не спросить бабушку, не хочет ли она прогуляться?

– Я могла бы помочь тебе найти то, что ты потерял. Я могла бы…

Он отмахивается.

– Нет, малышка. Мне нужно побыть одному.

– Но я завтра уеду, – жалобно говорю я. – А потом начну выезжать в свет. А потом…

– Ну-ка, мы ведь не будем плакать? – выговаривает мне отец.

Он открывает очередной ящик – и я вижу лежащую там коричневую бутылочку. Я понимаю, что это опиум. У меня падает сердце.

Я хватаю его за руку, и в меня врывается его печаль.

– Нет, от этого мы лучше избавимся, – говорю я вслух.

И прежде чем отец успевает ответить, я вливаю в него счастье, сильное, как опиат, и наконец его нахмуренный лоб разглаживается, он улыбается.

– А, вот что я искал. Джемма, детка, ты не могла бы выбросить это в мусор? – спрашивает он.

На глаза наворачиваются слезы.

– Да, отец. Конечно. Прямо сейчас.

Я целую его в щеку, он обнимает меня, и впервые за всю жизнь я размыкаю объятия первой.

За ужином Том ведет себя как новоявленный папаша, ожидающий появления на свет младенца. Ноги у него непрерывно дергаются так, что стол дрожит, и он даже случайно лягает меня.

– Ты не мог бы успокоиться, если тебе не трудно? – спрашиваю я, потирая лодыжку.

Отец поднимает взгляд.

– Томас, в чем дело?

Брат ковыряется в тарелке, но ничего не ест.

– Я должен был сегодня вечером отправиться в мой клуб, но так и не получил никакой весточки.

– Никакой? – переспрашиваю я, смакуя победу вместе с картофелем.

– Они как будто и существовать-то перестали, – ворчит Том.

– Это не по-спортивному, – замечает отец, жуя кусок перепелки.

Я с радостью смотрю, как он ест. С аппетитом.

– Да, весьма дурной тон, – неодобрительно замечает бабушка.

– Возможно, тебе лучше отправиться сегодня в общество Гиппократа, – предполагаю я. – Ты ведь знаешь, что там дверь для тебя всегда открыта.

– Блестящая идея, – соглашается отец.

Том передвигает горошинки к краю тарелки.

– Может, и поеду, – говорит он. – Просто чтобы немножко прогуляться, развеяться.

Я так взбодрена новостью, что на десерт съедаю два куска торта. Когда бабушка выражает беспокойство насчет того, как бы из-за моего аппетита не пришлось снова приглашать портниху, я смеюсь, и бабушка тоже смеется – потому что я подталкиваю ее к этому, – и скоро уже все мы хохочем, а слуги смотрят на нас так, словно мы посходили с ума. Но меня это не заботит. Я получила, что хотела. Я это получила, и никому этого не отнять. Ни лорду Денби, ни кому-то еще.

Глава 41

На визитной карточке доктора Ван Риппля обозначен адрес в маленьком старом районе, напоминающем мне об удобных креслах, которые нуждаются в новой обивке. Выстроившиеся рядами домики неухожены. Они выглядят как временное жилье, где люди пересиживают не лучшие времена.

– Просто жуть, – говорит Фелисити, когда мы идем по узкой, плохо освещенной улочке.

– Но зато я вытащила тебя из дома.

Мимо пробегают дети. Они играют в темноте, а их матери слишком устали, чтобы беспокоиться из-за этого.

– Ну да, моя матушка уверена, что я сижу за пианино. Это был впечатляющий трюк, Джемма. Скажи-ка, а твоя сила не отыскала еще обитель доктора Ван Риппля?

– Для этого нам нужны только глаза и знание направления, – замечаю я.

Мы проходим мимо паба, из дверей выливается толпа рабочего люда. Некоторые согнулись от возраста, другим на вид лет одиннадцать-двенадцать. Матери прижимают к себе младенцев. Какой-то мужчина вскакивает на деревянный ящик, лежащий перед пивной. И начинает жаркую речь, толпа прислушивается к его словам.

– Разве мы должны трудиться до пота по четырнадцать часов в день за жалкие гроши? Мы должны присоединиться к нашим братьям в порту, объявить забастовку!

В толпе слышны и одобрительные, и недовольные голоса.

– Да они уже с голоду помирают, – говорит какой-то мужчина со впалыми щеками. – И мы останемся ни с чем тоже.

– Мы уже остались ни с чем… и это единственная вещь, которой мне вовсе не надо! – выкрикивает какая-то женщина, и все смеются.

– Забастовка! Поддержим наших сестер с фабрики Бердона! Наберемся храбрости, встанем рядом с ними, братья и сестры! За честную оплату труда, за сокращение рабочего дня!

Толпа шумит. Люди аплодируют. Все это привлекает внимание констебля.

– Эй, вы, тут! – говорит он, подходя поближе. – Что здесь происходит?

Мужчина спрыгивает с ящика и снимает шляпу.

– Обычный вечер. Но мы собираем деньги для бедных. Не дадите монетку?

– Я тебе дам комнатку на ночь – в тюрьме Ньюгейт.

– Вы не можете отправить нас в тюрьму за то, что мы просто собрались все вместе, – возражает оратор.

– Закон может то, что сочтет нужным! – говорит констебль, взмахивая дубинкой.

Он разгоняет толпу, но не может так же легко изменить настроение людей; рабочие продолжают возбужденно переговариваться.

– Эй, – обращается к нам коренастая женщина с младенцем на руках. – А что тут делают такие модные леди? Что, приключений ищете?

– Конечно, нет, – отвечает Фелисити тоном особы, которая приехала в бедный район на богатой карете, чтобы поглазеть на нищету.

– Так и убирайтесь отсюда. Мы вам тут не развлечение. Не сегодня. Не для таких, как вы.

– Да как вы…

Я хватаю Фелисити за руку.

– Ни слова больше!

Мы поворачиваем за угол и наконец находим нужный дом. Мы придумали сказочку для того, чтобы нас впустили, однако усталая домохозяйка умеет задавать вопросы дамам, явившимся навестить ее жильцов. И полагает, что ее самые дурные подозрения готовы обернуться отвратительной правдой. В конце концов она нас впускает, два раза стучит в дверь мага и утомленным голосом сообщает ему о гостях.

Глаза доктора Ван Риппля округляются от изумления. На нем поверх брюк и рубашки надет старый, поношенный халат.

– Входите, входите. Боже мой, я этим вечером совсем не ждал гостей!

Он закрывает за нами дверь. Огромное полотно в золоченой раме висит в углу комнаты. На нем изображен молодой доктор Ван Риппль в тюрбане. Его растопыренные пальцы направлены на женщину, пребывающую в полубессознательном состоянии; она, видимо, находится под воздействием его чар. Под картиной прикреплена табличка: «Доктор Теодор Ван Риппль, мастер иллюзий! Искусство магии, которую необходимо увидеть, чтобы поверить!»

На стене – портрет немолодой женщины с темными волосами и такими же, как у доктора Ван Риппля, глазами. Рядом с портретом прикреплена прядь волос, уложенных в рамку под стеклом, как напоминание о любимом человеке. Прядь потускнела.

– Моя мать, – говорит доктор Ван Риппль, заметив, куда я смотрю. – Даже наилучший иллюзионист не может обмануть смерть.

Доктор Ван Риппль предлагает нам сесть на потрепанную кушетку, покрытую старым шотландским пледом. Я сажусь на что-то твердое – и это оказывается книга, «Портрет Дориана Грэя» Оскара Уайльда.

– А, так вот она где! А я все думал, куда она подевалась, – восклицает доктор Ван Риппль, хватая книгу.

Фелисити кривится.

– Мистер Уайльд осужден за непристойность. Говорят, он совершенно безнравственный человек.

– Это Квинсберри и люди вроде него безнравственны и непристойны, – возражает доктор Ван Риппль, подразумевая того человека, который выдвинул обвинение против мистера Уайльда.

– Почему вы так говорите, сэр? – недоумевает Фелисити.

Доктор Ван Риппль склоняет голову к цветку в петлице и глубоко вдыхает.

– Истинная привязанность и любовь чисты, и они всегда стоят выше слепого фанатизма.

– Но мы пришли сюда не для того, чтобы говорить о несчастьях мистера Уайльда, – спешит сказать Фелисити.

Это звучит грубо, но доктор Ван Риппль ничуть не обижен ее резкостью.

– Да, действительно. Так чем я обязан вашему визиту?

– Нам нужно от вас кое-что, – говорю я.

– Ах… боюсь, я вас разочарую, но я с недавних пор перестал выступать как иллюзионист. Так что мне нечего вам предложить, кроме старых фокусов старого человека. А это не то, чего хочется людям в наши дни. Им нужны вульгарные острые ощущения, – ворчит доктор Ван Риппль. – Вроде того, что им предлагает этот типчик Гудини, который выскальзывает из цепей и запертых ящиков. Это дешевка, для мюзик-холлов. В свое время я выступал в лучших театрах, от Вены до Санкт-Петербурга, от Парижа до Нью-Йорка. Но, боюсь, нынче времена магии миновали. Новая сила этого мира – промышленность. Индустрия и алчность.

Он глубоко вздыхает.

– Однако вы ведь пришли не для того, чтобы выслушивать истории о былом и о каком-то старом маге, мои дорогие. Так что я готов пожелать вам доброй ночи.

– Мы вам заплатим, само собой, – говорю я.

Во взгляде доктора Ван Риппля вспыхивает интерес.

– А… Ну да. Ладно. Меня можно, наверное, убедить помочь милым леди, за скромное вознаграждение.

– Насколько скромное? – спрашивает Фелисити.

– Мисс Уортингтон, – говорю я, натянуто улыбаясь, – я совершенно уверена, что доктор Ван Риппль назовет честную цену. Нам бы не хотелось его обидеть.

– Никаких обид, о чем вы? – говорит старый маг. – Итак, чем именно старый волшебник может помочь таким очаровательным юным леди?

Он широко улыбается.

– Мы подумали, что вы могли бы рассказать нам о Вильгельмине Вьятт, – говорю я.

Доктор Ван Риппль хмурится.

– Не думаю, чтобы я мог оказаться вам в этом полезен.

– Я уверена, можете, и даже очень, – сладко произношу я.

Я достаю кошелек, и губы доктора Ван Риппля снова складываются в улыбку.

Мы договариваемся об оплате, и хотя сумма больше, чем мне бы хотелось, это единственный способ заключить сделку. Доктор Ван Риппль прячет монеты в карман. Мне даже показалось, что ему хочется проверить их на зуб.

– У мисс Вьятт был кинжал? – выпаливает Фелисити, к немалой моей досаде.

– Нет, насколько я помню. А я уверен, что кто угодно запомнил бы подобное оружие.

Доктор Ван Риппль задумчиво поглаживает бороду.

– А фраза «Правда в ключе» говорит вам о чем-нибудь? – спрашиваю я.

Доктор Ван Риппль поджимает губы, некоторое время раздумывает.

– Боюсь, нет.

– А она когда-нибудь упоминала о ключе – вообще каком-нибудь ключе, который имел бы для нее значение? – продолжает допрос Фелисити.

– Нет-нет, – качает головой доктор.

– А после нее остались какие-то вещи? – с надеждой спрашиваю я, но эти надежды тут же гаснут.

– Было несколько платьев, но я их продал. Так что у меня осталась только одна ее вещь – грифельная доска.

– Можно на нее взглянуть? – прошу я.

Доктор Ван Риппль роется в шкафу и возвращается к нам с той самой грифельной доской, которую я видела в снах и видениях. Доска приличных размеров, около фута в высоту и фут в ширину, и она крепится на деревянной подставке. Пальцы скользят по ней, и я ощущаю царапины, оставшиеся после долгого использования.

– Можем мы купить это у вас? – набравшись храбрости, спрашиваю я.

Старый иллюзионист качает головой.

– Боже мой… В ней заключено столько сентиментальных воспоминаний, что я просто не могу…

– Сколько? – перебивает его Фелисити.

– Ну, может быть… пять фунтов? – предполагает он.

– Пять фунтов!

– Четыре? – отступает маг.

Неважно, какую сумму он называет, пять или четыре фунта; у нас нет ни того, ни другого. Или есть? Я осторожно провожу ладонью над кошельком. Я знаю, что позже возненавижу себя за это, но это будет позже.

– Вот, держите, сэр, – говорю я, открываю кошелек и к величайшему изумлению Фелисити отсчитываю четыре фунта.

Она выхватывает доску из рук мага.

– Доктор Ван Риппль, – спрашиваю я, – вы говорили, что Вильгельмина встречалась с сестрой или подругой, которой она перестала доверять. Вы уверены, что не слышали ее настоящего имени?

Он снова качает головой.

– Я уже объяснял, я не был представлен этой леди. Она никогда не появлялась поблизости и, насколько мне известно, никогда не посещала наши представления. Я лишь знаю, что Вильгельмина ее боялась, а Мину мало чем можно было испугать.

По спине проползают холодные мурашки.

– Спасибо, что уделили нам время, доктор Ван Риппль, – говорю я, и он провожает нас к выходу.

У самой двери он протягивает руку к Фелисити и достает из-за ее уха прекрасную алую розу, которую и преподносит моей подруге.

– Насколько я знаю, именно такие розы любит мистер Оскар Уайльд.

– Тогда мне она не нужна, – грубо бросает Фелисити.

– Не судите, и не судимы будете, дорогая, – с печальной улыбкой говорит доктор Ван Риппль, и щеки Фелисити вспыхивают жаром.

– Как вы это сделали? – спрашиваю я, потому что мне фокус кажется забавным, что бы ни думала Фелисити.

– По правде говоря, это самый простой трюк в мире. Он действует, потому что вам того хочется. Вы должны помнить, моя дорогая леди, самое важное правило успешной иллюзии: прежде всего люди должны захотеть в нее поверить.

– С ума сойти, он попросил вот за это пять фунтов! – сердится Фелисити, когда мы снова погружаемся в унылую полутьму лондонских улиц.

– Что ж, будем надеяться, он успеет истратить деньги до того, как они исчезнут, – говорю я.

В скудном свете уличного фонаря мы внимательно рассматриваем грифельную доску, поворачивая ее так и эдак, но в ней нет ничего необычного, насколько мы можем понять.

– Может быть, слова сами собой на ней появятся, если мы будем смотреть внимательно, – предполагает Фелисити.

Это глупо, но тем не менее мы долго смотрим на доску. И совершенно ничего не происходит.

Я вздыхаю.

– Мы купили бесполезную вещь.

– Но это чистая доска, – насмешливо замечает Фелисити, однако у меня нет настроения отвечать на шутку.

По дороге к лондонской подземке мы проходим мимо бастующих работниц фабрики Бердона. Лица у женщин вытянулись; они прислонились друг к другу, поставив картонки с лозунгами на землю у ног, а прохожие идут себе мимо, не обращая на них внимания, а то и хуже – отпуская неприятные замечания, обзывая работниц весьма грубыми словами.

– Не поделитесь с нами монеткой? – усталым голосом спрашивает девушка, держащая в руках банку.

– Я поделюсь с тобой большим, – говорю я.

Достав из кошелька настоящие монеты, я кладу их в банку, а потом дотрагиваюсь до руки девушки и шепчу:

– Не сдавайся!

В ее глазах вспыхивает искра магии.

– Трагедия на фабрике Бердона! – выкрикивает девушка, оживая. – Шесть душ погублены ради прибыли! Вы считаете, что это можно терпеть, сэр? Вы хотели бы ничего не знать, мэм?

Ее сестры по несчастью снова поднимают плакаты.

– Справедливая оплата, хорошее обращение! – выкрикивают они. – Правосудие!

Их голоса сливаются в хор, который гремит над темными лондонскими улицами, и в конце концов его становится невозможно не замечать.