Текст книги "Прекрасное далеко"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц)

Глава 23

Пасха удивляет нас таким сияющим синевой утром, небом такой чистоты, что при взгляде на него больно глазам. После посещения церкви мы все вместе неторопливо направляемся в Гайд-парк. Улицы превращаются в пенное море, когда открываются белые зонтики, защищающие дам от тусклого британского солнца. Как ни слабы его лучи, они могут вызвать появление веснушек, а наша кожа должна быть такой же незапятнанной, как наша репутация. Впрочем, мое лицо уже покрылось маленькими коричневыми точками, к ужасу бабушки.

Леди в праздничных нарядах выступают важно, как павлины. Прикрываясь зонтиками, они внимательно изучают новое, отделанное мехом пальто леди Бережливость или оценивают попытки миссис Увядающая Красота выглядеть моложе своих лет – она затянулась в корсет так, что едва дышит. Они поглядывают друг на друга, обмениваясь впечатлениями, либо молча, либо едва разжимая губы. Нянюшки и гувернантки следуют за мамашами и папашами, толкая перед собой коляски, то и дело одергивая детей постарше.

Парк едва начинает расцветать, но выглядит просто волшебно. Множество леди расставили на траве кресла, чтобы поболтать и понаблюдать за лошадьми. Дорожки принадлежат тем, кто горит желанием продемонстрировать искусство верховой езды. Тут и там проносятся всадники, соревнуясь между собой. Но они не позволяют себе забываться. И вовремя переводят лошадей на вежливую иноходь. И очень жаль, потому что я предпочла бы видеть, как они несутся через Гайд-парк во весь опор, и чтобы их глаза горели жаждой победы, а губы решительно улыбались.

Мне ужасно не повезло, я иду рядом с дочерью какого-то богатого купца, которая, должно быть, смертельно боится тишины, потому что болтает без умолку. Я про себя называю ее мисс Коробка С Болтовней.

– А потом она танцевала с ним четыре раза подряд! Вы можете себе такое вообразить?

– Просто скандал, – отвечаю я без малейшего энтузиазма.

– Именно так! Всем известно, что больше трех раз подряд танцевать нельзя! – кивает она, не заметив моего сарказма.

– Осторожнее, – предупреждаю я. – Взвод вдовушек на горизонте.

Мы останавливаемся с самым скромным и невинным видом. Команда престарелых леди, напудренных и приукрашенных, как торт с меренгами, проходит мимо, едва удостоив нас кивками. Толпа слегка редеет, и у меня чуть не останавливается сердце. Саймон Миддлтон, неотразимый в белом костюме и шляпе-канотье, идет в нашу сторону. Я и забыла, как он красив, – высокий, хорошо сложен, с каштановыми волосами и глазами синими, как спокойное море. Но в этих глазах постоянно мелькает что-то порочное, что заставляет девушек чувствовать себя так, будто он их раздевает, не интересуясь возражениями. Рядом с Саймоном шагает прелестная брюнетка. Она маленькая и хрупкая, как фигурка на музыкальной шкатулке. Ее сопровождающая идет сзади, не отставая ни на шаг и всем своим видом воплощая респектабельность.

– А что это за девушка с Саймоном Миддлтоном? – шепотом спрашиваю я.

Мисс Коробка С Болтовней приходит в восторг от того, что я готова посплетничать с ней.

– Ее зовут Люси Фэрчайлд, и она какая-то его дальняя родственница, – сообщает она с придыханием. – Американка, и весьма состоятельная. Новое состояние, само собой, но денег у нее просто куча, и ее отец прислал красотку сюда в надежде, что она подцепит какого-нибудь бедного второго сына и вернется домой с титулом, чтобы добавить блеска их денежкам.

Так, значит, это и есть Люси Фэрчайлд… Мой брат с удовольствием бы поохотился на нее, желая завоевать и ее внимание, и ее состояние. Да любой мужчина не отказался бы.

– Она очень красива.

– Да, просто само совершенство, – с завистью соглашается мисс Коробка С Болтовней.

Я, наверное, надеялась услышать, что ошибаюсь – «Да ну, я даже хорошенькой ее не считаю. У нее смешная шея, а нос очень странной формы». Но красота дальней родственницы подтверждена, и почему же эта красота словно бросает на меня такую длинную тень, что весь мой свет до последней искры угасает?

Мисс Коробка С Болтовней продолжает:

– Уже ходят слухи о ее помолвке.

– С кем?

– Ох, ну вы и… Да с Саймоном Миддлтоном, конечно! Разве они не чудесная пара?

Помолвка. На Рождество Саймон сделал мне точно такое же предложение. Но я его отвергла. А теперь гадаю, не слишком ли я поспешила, отказавшись от Саймона.

– Но это пока только слухи, – говорю я.

Мисс Коробка С Болтовней осторожно оглядывается вокруг и поворачивает зонтик так, чтобы прикрыть нас обеих от нежелательных взглядов.

– Знаете, мне бы не следовало этого повторять, но я случайно узнала, что состояние Миддлтонов не самое лучшее. Они нуждаются в деньгах. А Люси Фэрчайлд невероятно богата. Я бы не удивилась, если бы они в любой момент объявили о помолвке. О, это же мисс Хэмпхилл! – восторженно восклицает Коробка С Болтовней.

Заметив кого-то, более весомого, чем я, она тут же исчезает, не добавив ни слова, за что, наверное, мои уши должны ее поблагодарить.

Пока бабушка болтает с какой-то престарелой дамой о садах и ревматизме и прочем в этом же роде, я стою на Роттен-роу, наблюдая за лошадьми и отчаянно жалея себя.

– С Пасхой вас, мисс Дойл! Вы прекрасно выглядите.

Рядом со мной стоит Саймон Миддлтон. Он силен, уверен в себе, он улыбается, а на щеках у него ямочки… и он один.

– Спасибо, – говорю я. – Рада вас видеть.

– И я рад видеть вас.

Я слегка откашливаюсь. «Ну, скажи что-нибудь остроумное, Джемма! Что-нибудь неординарное, ради всего святого…»

– Чудесный сегодня день, не так ли?

Саймон усмехается.

– Верно. Дайте-ка сообразить… вы чудесно выглядите. Чудесно увидеть друг друга. И, конечно, день сегодня чудесный. Я уверен, мы согласимся в том, что все вокруг чудесно до полной чудесности.

Он заставляет меня рассмеяться. Это он умеет, у него особый дар.

– Я совершенно не умею поддерживать разговор.

– Ничего подобного. На самом деле, осмелюсь предположить, вы… чудесный собеседник!

Мимо проносятся несколько всадников, и Саймон весело приветствует их.

– Я слышала, вы скоро будете принимать поздравления, – говорю я.

Это очень большая дерзость с моей стороны.

Саймон выгибает брови. Его губы складываются в насмешливую улыбку, и он становится еще более привлекательным.

– С чем, скажите на милость?

– Говорят, ваши отношения с мисс Фэрчайлд весьма серьезны, – отвечаю я, глядя, как Люси Фэрчайлд садится в седло.

– Что-то мне кажется, что любимый вид спорта в Лондоне вовсе не крикет, – говорит Саймон. – На самом деле это сплетни.

– Мне не следовало этого повторять. Извините.

– Не за что извиняться. Во всяком случае, передо мной. Я предпочитаю прямоту, даже грубость.

Его улыбка становится порочной. Она действует, как магия, у меня начинает кружиться голова.

– Вообще-то я уже отдал сердце одной девушке.

У меня все сжимается внутри.

– О?..

– Да. Ее зовут Бонни. Она вон там.

Саймон показывает на гнедую кобылу, которую ведут на стартовую линию.

– Кое-кто поговаривает, что у нее слишком крупные зубы, но я с этим не согласен.

– И представьте, как вы заодно сможете сэкономить на садовнике, потому что траву сможет подстригать Бонни, – говорю я.

– Да. У нас будет счастливый союз. Непоколебимый, – говорит он, и я смеюсь.

– Знаете, мне бы хотелось кое о чем с вами поговорить, если можно, – неуверенно говорю я. – Это касается вашей матушки.

– Разумеется.

Но вид у него сразу становится разочарованным.

– Что еще она натворила?

– Дело в мисс Уортингтон.

– А, Фелисити! И что же она натворила?

– Леди Маркхэм должна представлять ее ко двору, – говорю я, игнорируя его насмешку. – Но ваша мать, похоже, против этого.

– Моя мать не является поклонницей миссис Уортингтон, и их отношения совсем не улучшились после вашей выходки на Рождество, я говорю о мисс Брэдшоу. Моя мать считает, что от этого пострадала ее собственная репутация.

– Мне очень жаль. Но Фелисити должна выйти в свет. Я могу что-нибудь сделать, чтобы помочь этому?

Саймон обращает ко мне злонравный взгляд, и я чувствую, как у меня краснеет шея.

– Да оставьте вы все это.

– Я не могу, – умоляюще произношу я.

Саймон кивает, задумываясь.

– Тогда вы должны как-то завоевать расположение леди Маркхэм. Скажите Фелисити, что она должна очаровать эту старую летучую мышь, а заодно и ее сынка, Горация. Это поможет ей добиться представления ко двору… а заодно и наследства. Да, – говорит Саймон, видя, как изменилось мое лицо, – я знаю, что она должна появиться при дворе, чтобы получить деньги. Да об этом все знают. И в Лондоне есть очень много таких людей, которые предпочли бы видеть нахальную Фелисити Уортингтон в полной зависимости от отца.

Вдали всадницы выстраиваются в линию, ожидая сигнала. Они выпрямились в седлах, являя собой картину сдержанности и элегантности, а их лошади с шорами на глазах фыркают и храпят. Они готовы бежать, показать, на что способны.

– Приятно было повидать вас, Джемма.

Саймон легко, очень легко касается моей руки.

– Я все думал, как вы поживаете, сохранили ли ту шкатулку с двойным дном, что я вам подарил, и продолжаете ли запирать в нее свои маленькие тайны.

– Я сохранила ее, – отвечаю я.

– Загадочная Джемма Дойл.

– А у мисс Фэрчайлд есть секреты? – спрашиваю я.

Саймон смотрит туда, где сидит в седле Люси Фэрчайлд.

– Она… абсолютно безмятежна.

Безмятежна. Беззаботна. В ее душе нет темных пятен.

Всадницам подают сигнал, и они срываются с места. Лошади поднимают облака пыли, несясь по дорожке, но пыль не может скрыть страсть к победе, написанную на лицах дам, яростное стремление в их глазах. Они желают победить. Лошадь Люси Фэрчайлд первой пересекает линию финиша. Саймон спешит поздравить ее. Разгоряченная соревнованием, Люси вся покрыта пылью. Ее глаза горят. И это удваивает ее красоту. Но при виде Саймона она быстро гасит откровенные чувства; ее лицо меняет выражение, становясь милым и застенчивым, и девушка нежно гладит гриву кобылы. Саймон помогает ей спуститься на землю, и хотя она прекрасно могла спешиться сама, она принимает его руку. Это нечто вроде балетного номера, безупречно исполняемого парой танцоров.

– Поздравляю, – говорю я, подхожу к ним и протягиваю Люси руку.

– Мисс Дойл, позвольте представить вам мисс Люси Фэрчайлд из Чикаго, штат Иллинойс.

– Как поживаете? – с трудом произношу я.

Я ищу в ее лице хоть какой-нибудь изъян, но не нахожу. Она воистину прекрасная роза.

– Мисс Дойл, – ласково говорит Люси. – Как это приятно – познакомиться с одной из подруг Саймона!

Саймон. Так фамильярно…

– Вы прекрасная наездница, – говорю я.

Люси склоняет голову.

– Вы слишком добры. Я всего лишь посредственность.

– Джемма!

Я с облегчением вижу Фелисити, направляющуюся к нам. На ней маленький бархатный чепчик, украшенный букетом шелковых цветов. Чепчик самым чудесным образом обрамляет ее лицо.

– Вот и проблемы надвигаются, – бормочет Саймон, продолжая улыбаться.

Фелисити тепло приветствует меня.

– С Пасхой! Тебе не кажется, что служба тянулась целую вечность? Честно говоря, я вообще не понимаю, зачем нужно сидеть в церкви. Привет, Саймон, – говорит она, намеренно забывая о правилах приличия. – Отличная шляпа. Стащил у оркестрантов?

– С Пасхой, мисс Уортингтон! Не затруднит ли вас сообщить мне, когда именно леди Маркхэм будет устраивать вечер в вашу честь? А то, боюсь, моя матушка об этом даже не упомянет.

Глаза Фелисити вспыхивают.

– Скоро, я уверена.

– Разумеется, – кивает Саймон, победоносно улыбаясь.

– Саймон, я не уверена, что ты знакомил меня со своей очаровательной спутницей, – мурлычет Фелисити, обращая всю силу своего обаяния на Люси Фэрчайлд.

– Нет, не знакомил.

– Саймон… – смиренно шепчет Люси.

Я вмешиваюсь.

– Фелисити, это мисс Люси Фэрчайлд. Мисс Фэрчайлд, позвольте представить вам мисс Фелисити Уортингтон.

– Как поживаете?

Люси протягивает руку, и Фелисити крепко ее пожимает.

– Мисс Фэрчайлд, рада знакомству. Вы просто обязаны разрешить нам с мисс Дойл позаботиться о вас, пока вы в Лондоне. Я уверена, Саймон… мистер Миддлтон и сам захочет, чтобы мы с вами по-настоящему подружились, не так ли, Саймон?

– Вы очень добры, – отвечает Люси Фэрчайлд.

Фелисити сияет, довольная, и Саймон едва заметно кивает, признавая поражение.

– Только будьте поосторожнее, мисс Фэрчайлд. Принять «заботу» мисс Уортингтон – примерно то же самое, что войти в клетку со львами.

Фелисити смеется.

– Ох, наш Саймон такой шутник, ведь правда, мисс Фэрчайлд?

– Мы бы рады еще задержаться и поболтать, но, боюсь, матушка уже ждет нас, – говорит Саймон, вскидывая брови. – Желаю вам удачи в ваших усилиях, мисс Дойл!

– Что он имел в виду? – спрашивает Фелисити, когда мы шагаем по парку на разумном расстоянии от родных.

День стоит прекрасный. Ребятишки гоняют по траве деревянный обруч. Яркие весенние цветы покачивают головками.

– Если хочешь знать, я попросила Саймона выступить в твою защиту перед его матерью и леди Маркхэм. И нам совсем не пойдет на пользу, если ты будешь вот так его дразнить.

Фелисити смотрит на меня так, будто я предложила ей на ужин червяков под индийским соусом чатни.

– Искать расположения Миддлтонов? Не стану. Она отвратительна, а он – просто распутник, от которого тебе повезло избавиться.

– Но ты хочешь получить наследство? Обрести свободу?

– Моя мать просит милости за меня. А я не стану кланяться никому, кроме королевы, – заявляет Фелисити, вертя в руках зонтик. – Послушай, Джемма, ну неужели мы не можем ее так зачаровать, чтобы она проснулась с усами?

– Нет, не можем.

– Но ты ведь не продолжаешь интересоваться Саймоном? Скажи мне, что нет!

– Нет, – отвечаю я.

– Он тебе все еще нравится! Ох, Джемма!

Фелисити качает головой.

– Что ушло, то ушло. Я сделала свой выбор.

Я оглядываюсь на Саймона. Они с Люси прогуливаются рядышком, улыбаясь встречным. Вид у них довольный. Спокойный.

– Я сама не знаю, чего хочу, – признаюсь я.

– А знаешь, чего хочу я? – спрашивает Фелисити, остановившись, чтобы сорвать ромашку.

– И чего же?

– Мне хочется, чтобы Пиппа была здесь.

Она один за другим обрывает лепестки ромашки.

– Мы ведь собирались летом поехать в Париж. Ей бы это очень понравилось.

– Мне очень жаль, – говорю я.

Лицо Фелисити темнеет.

– Некоторые вещи невозможно изменить, как бы нам того ни хотелось.

Я не понимаю, что она подразумевает, но Фелисити не дает мне времени подумать над этим. Она обрывает последний лепесток с цветка.

– Любит, – говорит она.

На нас с Фелисити падает чья-то тень. Ее отец, адмирал Уортингтон, стоит впереди на дорожке, закрывая собой солнце. Это красивый мужчина с сердечными манерами. И если бы я не знала о нем кое-чего, я была бы им очарована, как и все остальные. Он держит за руку свою подопечную, малышку Полли, которой всего семь лет.

– Фелисити, ты не могла бы присмотреть за Полли? Ее гувернантка слегла с жаром, а твоя мать сейчас занята.

– Конечно, папа, – кивает Фелисити.

– Ты у меня умница. Не перегрейтесь на солнце, – предостерегает адмирал, и мы послушно раскрываем зонтики.

– Ладно, идем, – говорит Фелисити ребенку, как только отец уходит.

Полли идет в двух шагах позади нас, волоча по пыли куклу. Ей подарили эту игрушку на Рождество, и кукла уже совершенно истрепана.

– Как зовут твою куклу? – спрашиваю я, стараясь не показать, что я совсем не знаю, как обращаться с маленькими детьми.

– Ее никак не зовут, – угрюмо отвечает Полли.

– Никак? – удивляюсь я. – А почему?

Полли грубо стукает куклу о камень.

– Потому что она дурная девочка.

– Ну, она не выглядит такой уж плохой. А что она делает дурного?

– Она врет про дядю.

Фелисити бледнеет. Она приседает рядом с девочкой, прикрываясь вместе с ней зонтиком от чужих глаз.

– Ты не забываешь делать то, что я тебе говорила, Полли? Запирать на ночь дверь, чтобы к тебе не залезли чудовища?

– Да. Только они все равно приходят.

Полли швыряет куклу на землю и пинает ее.

– Это все потому, что она такая злая!

Фелисити поднимает куклу и отирает грязь с ее личика.

– У меня тоже когда-то была такая кукла. И мне тоже говорили, что она злая. Но она не была злой. Она была доброй и честной куклой. Как и твоя, Полли.

Губы малышки дрожат.

– Но она говорит неправду!

– Это весь мир врет, – шепчет Фелисити. – А не мы с тобой.

Она протягивает девочке куклу, и Полли прижимает ее к груди.

– Однажды я стану богатой женщиной, Полли. Я буду жить в Париже, без папы и мамы, и ты сможешь уехать и жить со мной. Ты бы этого хотела?

Девочка кивает и берет Фелисити за руку, и они вместе идут по дорожке, с вызывающим видом здороваясь со знакомыми, обе страдая от свежих ран…

Глава 24

Общество Гиппократа обосновалось в очаровательном, хотя и немного потрепанном здании в Челси. Дворецкий принимает наши пальто и ведет через просторную гостиную, где несколько джентльменов курят сигары, играют в шахматы и спорят о политике, и приводит в самую большую библиотеку, какую только мне доводилось видеть. По углам стоят разнообразные кресла. Некоторые придвинуты к камину, в котором ревет огонь, как будто он тоже участвует в дебатах. Ковры здесь персидские и такие старые, что местами протерлись насквозь. Книжные полки набиты так, что, кажется, туда уже не втиснуть ни листочка. Медицинские учебники; научные исследования; греческий, латинский… все это выстроилось ровными рядами. Мне бы хотелось сидеть здесь и читать недели подряд.

Нас приветствует доктор Гамильтон. Это мужчина лет семидесяти, с седыми волосами, на макушке основательно поредевшими.

– А, вот и вы! Хорошо, хорошо. Наши люди приготовили настоящий пир. Давайте не будем заставлять их ждать.

За столом нас – двенадцать человек, доктора, писатели, философы с супругами. Беседа идет воодушевленно и интересно. Человек в очках на дальнем конце стола страстно спорит с доктором Гамильтоном.

– Я вам говорю, Альфред, социализм – это путь в будущее! Никакого деления на классы, а возможно, и конец собственности! Полная социальная гармония. Это утопия, до которой можно дотянуться, и ее имя – социализм!

– Ох, Уэллс, лучше займитесь сочинением фантастических романов, старина. Мне очень понравилось про путешествия во времени. Правда, там странный конец.

В разговор вступает мужчина с красными щеками и основательным животом.

– Уэллс, вы, возможно, подбиваете нас вступить в Фабианское общество?

При этих словах все посмеиваются. Некоторые поднимают бокалы:

– Послушайте, послушайте его!

Мужчина в очках извиняется:

– Мне очень жаль, но я должен сейчас уйти, так что не могу продолжить спор с вами на такую интересную тему. Но я вернусь к ней при нашей следующей встрече.

– Кто этот джентльмен? – тихо спрашиваю я.

– Мистер Герберт Джордж Уэллс, – отвечает мне краснощекий. – Вы можете знать его как Г. Дж. Уэллса, романиста. Хороший человек. Основательный ум. Но свихнулся на социализме. Жить без королевы? Без землевладельцев, в какой-то совместной общине? Анархия это, вот что я скажу. Чистое безумие. А, вот и десерт!

Молчаливый дворецкий ставит перед ним большую тарелку со сливочным суфле, и краснощекий с удовольствием погружает в него ложку.

Мы говорим о науке и религии, книгах и медицине, о бальном сезоне и политике. Но главенствует за столом мой отец, блистающий остроумием и индийскими сказками.

– И еще случилась одна история с тигром, но, боюсь, я и так уже злоупотребляю вашим вниманием, – говорит отец, и в его взгляде я снова вижу веселые искры.

Но гости полны любопытства и требуют его удовлетворить.

– Тигр! – восклицают они. – Нет, что вы, вы должны обязательно о нем рассказать!

Польщенный отец слегка наклоняется вперед. Его голос звучит мягко, успокаивающе.

– Мы в течение месяца снимали дом в Лакнау, желая убежать от бомбейской жары.

– Лакнау! – удивляется джентльмен с жидкими мягкими волосами. – Я очень надеюсь, что там вы не столкнулись с мятежными индийскими сипаями!

Все тут же ударяются в обсуждение известного индийского восстания, случившегося много лет назад.

– Подумать только, эти дикари убивали невинных британских горожан, и это после всего, что мы для них сделали! – кудахчет чья-то супруга.

– Но мы сами виноваты, дорогая леди, – возражает доктор Гамильтон. – Как можно требовать, чтобы индуисты и мусульмане прикусывали патроны, смазанные свиным и говяжьим жиром, когда это противоречит их религиозным убеждениям?

– Да будет вам, старина, вы ведь не оправдываете резню? – говорит мужчина с жидкими волосами.

– Безусловно, нет, – соглашается доктор Гамильтон. – Но если мы хотим оставаться великой Империей, мы должны проявлять большее понимание душ и умов других народов.

– Мне бы хотелось услышать историю мистера Дойла о тигре, – говорит женщина с неким подобием тиары на голове, напоминая всем, от чего они отвлеклись.

Все соглашаются с ней, и отец продолжает рассказ:

– Нашей Джемме было тогда около шести лет. Она очень любила играть в саду, окруженном высокими деревьями, а наша экономка Сарита развешивала для просушки белье и наблюдала за ней. Той весной от деревни к деревне пронеслась новость: рядом с жильем видели бенгальского тигра, очень наглого, если можно так сказать. Якобы это был тот самый зверь, который незадолго до этого напал на рынок на окраине Дели и до смерти перепугал там всех. За его поимку объявили вознаграждение в сто фунтов стерлингов. Но никому и в голову не могло прийти, что тигр доберется до наших мест!

Все шеи вытянулись в сторону отца, а он просто купался во внимании.

– И вот однажды, когда Сарита затеяла очередную стирку, Джемма играла в саду. Она, видите ли, была рыцарем с деревянным мечом. Она была очень грозным рыцарем, хотя я даже не представлял, насколько грозным. И вот я, сидя в своем кабинете, вдруг услышал снаружи крик. Я выбежал посмотреть, что там происходит. Сарита звала меня, и глаза у нее были огромными от страха. «Ох, мистер Дойл, только посмотрите… вон там!» В наш сад вошел тигр, и он направлялся прямо туда, где играла со своим деревянным мечом Джемма. Рядом со мной возник наш слуга, Радж, и так осторожно, незаметно выхватил меч, тот как будто сам собой появился в его руке. Но Сарита удержала его. «Если ты сейчас бросишься к нему, ты его только подстрекнешь, – сказала она. – Надо подождать».

За столом воцаряется напряженное молчание. Гости зачарованы рассказом отца, а отец радуется, что у него такие внимательные слушатели. Что он действительно отлично умеет, так это рассказывать.

– Должен вам сказать, что это было самое длинное мгновение в моей жизни. Никто из нас не осмеливался шевельнуться. Никто не осмеливался даже дышать. А Джемма спокойно продолжала играть, не замечая ничего, пока наконец огромная кошка не оказалась прямо перед ней. Тогда Джемма выпрямилась и уставилась на него. Они смотрели друг на друга, как будто каждый из них гадал, что представляет собой другой, как будто они ощущали некое родство душ. Наконец Джемма положила на землю свой меч. «Тигр, милый, – сказала она, – ты можешь идти себе дальше, если не хочешь ничего плохого». Тигр посмотрел на меч, потом снова на Джемму – и беззвучно прошел мимо моей малышки, тут же исчезнув в джунглях.

Гости одновременно облегченно вздыхают. И рассыпаются в комплиментах отцу, называя его удивительным рассказчиком. Я очень горжусь им в этот момент.

– А ваша супруга, мистер Дойл? Она ведь тоже наверняка слышала крик, – спрашивает одна леди.

Оживление на лице отца угасает.

– К счастью, моя дорогая жена в это время уехала в госпиталь по делам благотворительности, она часто там бывала.

– Должно быть, она была очень благочестивой и доброй, – с сочувствием произносит женщина.

– Да, это так. Никто никогда не сказал бы дурного слова о миссис Дойл. Все сердца смягчались при звуке ее имени. В каждом доме ее встречали с распростертыми объятиями. Ее репутация была выше всяческих похвал.

– Как вам повезло, что у вас была такая матушка, – говорит мне леди, сидящая справа от меня.

– Да, – соглашаюсь я, заставляя себя улыбнуться. – Мне очень повезло.

– Она постоянно ухаживала за больными, – продолжает отец. – Тогда, видите ли, в Индии разразилась холера. «Мистер Дойл, – сказала она мне, – я не могу сидеть в праздности, когда люди так страдают. Я должна пойти к ним». И каждый день она отправлялась в больницу, взяв с собой молитвенник. Она читала больным, отирала их вспотевшие лбы… пока сама не заболела.

Все это похоже на очередную историю отца, вот только если прочие рассказы представляют собой всего лишь некоторые преувеличения, то в этом нет ни слова правды. Моя мать обладала многими качествами: она была сильной, но отчасти и тщеславной, иногда – любящей, иногда – безжалостной. Но ничего слащавого в ней не было никогда, ее никак нельзя было принять за эдакую склонную к самопожертвованию святошу, которая без возражений и жалоб заботится о семье и больных. Я смотрю на отца, боясь, вдруг он чем-то выдаст себя, и все поймут, что он лжет, – но нет, он сам себе верит, верит каждому слову. Он заставил себя поверить в это.

– Какая добрая и благородная душа! – восклицает женщина в тиаре, поглаживая бабушку по руке. – Просто образец настоящей леди.

– О моей матери никто не мог бы сказать ничего плохого, – говорит Том, почти буквально повторяя слова отца.

«Забудь свою боль». Это я сказала отцу вчера, в семейной гостиной, взяв его за руку, и повторила сегодня вечером. Но я не имела в виду ничего подобного. Надо быть поосторожнее. Однако больше всего меня сейчас тревожит не то, как сильна магия, и не то, как она действует на людей, заставляя их принять ложь за правду. Нет, меня беспокоит то, как сильно мне самой хочется в это верить.

Подъезжают экипажи, давая знак к окончанию вечера. Мы все стоим перед зданием клуба. Отец, Том и доктор Гамильтон углубились в беседу. Бабушка вместе с другими дамами отправилась осмотреть клуб и еще не вернулась. Я отошла в сторону, взглянуть на сад, и вдруг меня кто-то тащит в тень.

– Недурной вечер?

Шляпа низко надвинута на лоб бандита, но мне прекрасно знаком этот голос, так же, как и яркий красный шрам, пересекающий сбоку его лицо. Это мистер Фоулсон, преданный пес братства Ракшана.

– Не кричите, – советует он, сжимая мою руку. – Я просто хочу кое-что передать вам от моих нанимателей.

– Что вам нужно?

– Ай, какие мы непонятливые! – Его улыбка превращается в оскал. – Магия! Мы знаем, что вы привязали ее к себе. Нам она нужна.

– Я передала ее Ордену. Теперь он ею владеет.

– Ну-ну, опять привираем?

От него воняет пивом и рыбой.

– Откуда вам знать, правду ли я говорю?

– Я знаю куда больше, чем тебе кажется, прелесть моя, – шепчет бандит.

В прохладной ночи сверкает кинжал. Я оглядываюсь на отца, беспечно разговаривающего с доктором Гамильтоном. Он сейчас выглядит тем самым отцом, которого мне так не хватало. И я ни за что не сделаю чего-то такого, что нарушит этот хрупкий мир.

– Что вам от меня нужно?

– Я уже вам сказал. Нам нужна магия.

– А я тоже вам уже сказала. У меня ее нет.

Фоулсон проводит лезвием кинжала по моей руке, и я покрываюсь мурашками.

– Поосторожнее, красотка. Вы не единственная, кто умеет играть в разные игры.

Он тоже смотрит на моего отца и Тома.

– Приятно видеть вашего отца таким бодрым. И вашего брата. Я слышал, ему очень хочется сделать себе имя. Старина Том… Добрый милый Том.

Фоулсон кончиком кинжала срезает пуговку на моей перчатке.

– Может, мне стоит немножко поболтать с ним о том, чем занимается его сестричка, когда он за ней не присматривает? Одно словечко ему на ухо, и вас тут же запрут в Бедламе!

– Он этого никогда не сделает.

– Уверены?

Фоулсон срезает еще одну пуговку. Она, подпрыгивая, катится по булыжникам.

– Мы уже видывали девушек, которые повредились в уме, и их приходится лечить. Неужто вам хочется закончить свои дни в палате, видя мир только сквозь зарешеченное окошко?

Магия разгорается во мне, и я изо всех сил стараюсь ее удержать. Фоулсон не должен знать, что я ею обладаю. Это слишком опасно.

– Отдайте мне магию. Я уж сумею как следует о ней позаботиться.

– То есть вы хотите сказать, что воспользуетесь ею к собственной выгоде?

– А как поживает ваш дружок Картик?

– Вам лучше знать, потому что я его давным-давно не видела, – лгу я. – Он оказался таким же бесчестным, как все вы.

– Добрый старина Картик… Когда увидите его в следующий раз – если вообще увидите, – передайте, что Фоулсон его ищет.

Картик говорил, будто братья Ракшана считают его умершим, но если Фоулсон убежден в том, что он жив, Картику грозит большая опасность.

Внезапно Фоулсон прячет кинжал.

– Похоже, ваша карета прибыла, мисс. Я буду за вами присматривать. Уж в этом можете быть уверены.

Он выталкивает меня из тени. Том, ничего не заметивший, машет мне рукой:

– Идем, Джемма!

Кучер опускает ступеньки.

– Да, иду, – отвечаю я.

Я оборачиваюсь, но Фоулсон исчез, растворился в ночи, как будто его никогда и не было рядом со мной.