Текст книги "Прекрасное далеко"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

Глава 30

У ежевичной стены я покидаю подруг. Энн просовывает голову в проход между колючками, разделяющими нас.

– Ты идешь?

– Да, попозже. Мне нужно кое с кем повидаться.

Фелисити переполняется подозрениями.

– И с кем это?

Я драматически вздыхаю.

– Я должна поговорить с Ашей насчет договора между неприкасаемыми и лесным народом. Обсудить кое-что.

– Звучит отчаянно скучно, – заявляет Фелисити. – Что ж, удачи тебе.

Они рука об руку спешат к замку, возвышающемуся над зарослями лозы как костлявый мираж.

Из закопченных чаш по обе стороны ведущей к Храму тропы поднимается разноцветный дым. Обычно он пахнет сладчайшими благовониями, но сегодня я ощущаю что-то другое, острое и неприятное. Хаджины выглядят возбужденными. Они как будто ждут надвигающейся грозы.

– Леди Надежда, – с поклоном произносит Аша.

– Мне необходимо пройти к колодцу вечности, – говорю я, не останавливаясь.

Аша идет за мной по лабиринту коридоров.

– Леди Надежда, мой народ испуган. Лесные люди обвиняют нас в том, что мы втайне вступили в заговор с Орденом…

– А вы вступили? – интересуюсь я.

– Да неужели и ты в это веришь?

Но я вообще не знаю, во что верить. У Ордена есть некий план, и я намерена все узнать о нем. Мы добираемся до Пещеры Вздохов.

– Аша, мне нужно побыть одной.

Она снова кланяется, прикрыв глаза.

– Как пожелаешь, леди Надежда.

Тело Цирцеи плавает под стеклянистой поверхностью. Она кажется невесомой, хотя я ощущаю ее присутствие, и мне от этого так тяжело, что я едва дышу.

– Значит, в конце концов ты вернулась.

«Мне нужна твоя помощь». Как я ни стараюсь, я не в силах выдавить из себя эти слова.

– Что-то назревает, и я хочу знать, что именно!

Ее голос звучит как голос умирающей.

– Ты понимаешь… какова цена… моего совета?

Я нервно сглатываю. Но если уж я начала, повернуть назад невозможно. А если я дам Цирцее магию, которую она так жаждет получить, кто может гарантировать, что она не обратит ее во зло?

– Да. Я понимаю.

– И ты дашь это… по доброй воле?

– А разве у меня есть выбор? – возражаю я и горько смеюсь, отлично понимая, как она откликнется на такие слова. – Да, я понимаю, что выбор есть всегда. Отлично. Я выбираю именно это: я дам тебе то, чего ты хочешь, в обмен на то, что нужно мне.

– Только по твоей доброй воле…

– Да, я дам тебе это по собственному желанию! – огрызаюсь я.

– Тогда подойди ко мне, – шепчет она, и этот шепот – не громче шелеста шелка.

Я подхожу к колодцу, ее тело прижимается снизу к запечатанной воде. И мне нужна вся сила воли, чтобы заглянуть в эти глаза.

– Слушай внимательно, Джемма, – говорит она низким, хриплым шепотом. – И делай в точности то, что я говорю, иначе ты убьешь меня и ничего не узнаешь.

– Я слушаю, – киваю я.

– Положи ладони на поверхность льда и одари его жизнью…

– Но я думала, это убьет…

– Только до тех пор, пока не сломается печать и не очистится вода.

Мои пальцы замирают на краю колодца. «Ну же, Джемма, сделай это…» Я медленно опускаю дрожащие руки и касаюсь поверхности. Ледяная корка тает от прикосновения. Вода проясняется, Цирцея поднимается выше.

– Хорошо, хорошо, – шепчет она. – А теперь положи ладони мне на сердце и дай немножко магии – но только чуть-чуть. Я слишком слаба и не смогу принять больше.

Моя рука погружается в воду и наконец касается мокрой ткани лифа Цирцеи, и я с трудом подавляю крик.

– Давай, – вздыхает она.

Вскоре магия связывает нас невидимой нитью. Я не слышу мыслей Цирцеи, до меня доносится лишь отзвук моих собственных.

– Ну вот, – говорю я, быстро отдергивая руку.

Мисс Мур поднимается выше – и вот она уже мирно плавает на поверхности. На ее щеках и губах появляется легкий розоватый оттенок. Невидящие глаза первый раз моргают. Голос набирает силу.

– Спасибо, Джемма, – негромко произносит она.

– Я сделала то, о чем ты просила. А теперь мне нужны ответы.

– Разумеется.

Я шагаю вокруг колодца, мне не хочется смотреть на Цирцею.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что Орден строит заговор против меня? Как мне остановить братьев Ракшана? Что я должна знать о сферах, о существах Зимних земель и о магии? И о Пиппе. Что ты знаешь о…

– Слишком много вопросов, – бормочет она. – Но ответ на них очень прост. Если ты хочешь защититься от Ордена и от Ракшана, ты должна прежде всего как следует заглянуть в себя, Джемма.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я осторожно приближаюсь к краю колодца.

– Научись владеть собой – понимать и свои страхи, и свои желания. Это и есть ключ к магии. И тогда никто не сможет совладать с тобой. Помни, – она глубоко, со свистом вздыхает, – магия… живая, она связана с теми, кто к ней прикасается, и меняется в зависимости от них…

Я снова принимаюсь шагать, стараясь не смотреть на Цирцею.

– Мне скоро семнадцать. Я полагала, что знаю себя.

– Ты должна познать все, даже самые темные уголки своей души. В особенности их.

– Возможно, у меня нет темных углов.

Чуть слышный смех доносится из колодца.

– Если бы это было так, мы с тобой поменялись бы местами.

Я ищу ответ, но не нахожу его.

– И ты должна понимать, какой будет для тебя цена магии.

– Цена? – повторяю я.

– Все имеет свою цену. – Она еще раз судорожно вздыхает. – Я уже целую вечность… не говорила так много… Мне нужно отдохнуть.

Я быстро подхожу к каменному краю колодца, в котором плавает Цирцея, и вижу, что ее глаза закрыты.

– Погоди! А что насчет Тома, и Ракшана, и Пиппы, и Зимних земель? И у меня есть и другие вопросы! Ты сказала, что поможешь!

– Я и помогла, – отвечает Цирцея, погружаясь в глубину. – Исследуй свои темные углы, Джемма. Прежде чем обнаружишь, что застряла в них.

Я поверить не могу, что дала так много, а в ответ получила так мало. Но не следовало доверять Цирцее.

– Я не вернусь сюда до тех пор, пока не возвращу магию в Храм… до того дня, когда ты умрешь! – кричу я, бросаясь бегом вон из комнаты с колодцем.

Когда я выскакиваю из-за занавеса, Аша ждет меня. Она сидит на маленькой циновке, скрестив ноги, чистит ярко-оранжевые гороховые стручки и складывает горошины в чашу. За ее спиной несколько хаджинов сортируют мак, лежащий в больших корзинах, отбирая только самые яркие цветки и отбрасывая все остальное.

Аша жестом подзывает меня.

– Можно с тобой поговорить, леди Надежда?

Я сажусь на циновку рядом с ней, но с трудом могу усидеть на месте. Я слишком возбуждена разговором с Цирцеей и отчаянно злюсь на себя за то, что доверилась ей.

– Я подумала над твоим предложением, – говорит Аша. – Я уверена, для хаджинов будет лучше не присоединяться к союзу.

– Не присоединяться? Но почему?

Пальцы Аши усердно освобождают горошины от бесполезной оболочки.

– Мы не желаем включаться в подобную борьбу. Это не наш путь.

– Но, Аша, получив свою долю магии, твой народ обретет кое-какую силу в сферах. Вы сможете многое изменить. Вы сможете исцелить…

Я умолкаю на полуслове, испугавшись, что могу ее обидеть. Хаджины бросают на меня удивленные взгляды. Аша кивает им, и они, поклонившись, уходят.

– В прошлом, в темные времена, нас постоянно преследовали, – поясняет Аша. – С нами обращались как с рабами. Убивали за любую мелочь. А потом пришел Орден и дал нам защиту. С тех пор как пошли разговоры о союзе, наша безопасность оказалась под вопросом. Над нашим народом всегда насмехались. Кентавры изгнали хаджинов сюда, к реке. А прошлой ночью кто-то украл мак – всего лишь небольшую корзину, но и этого довольно.

Я сжимаю кулаки.

– Но это невозможно терпеть! Я сейчас же поговорю с Филоном!

Аша качает головой:

– Нет. Мы лучше отступим. Здесь, вдали от всего, нам ничто не грозит.

Я окидываю взглядом каменные пещеры, где неприкасаемые уже сотни лет живут в изгнании.

– Но вас вынудили жить вот здесь. Разве это безопасность?

Аша разглаживает сари на покрытых волдырями ногах.

– Об этом лучше не говорить.

– Ты принимаешь это решение за весь свой народ?

Она резко бросает горошины в чашу.

– Им не следует ни о чем знать. Это вызовет лишь недовольство.

– Кем? – спрашиваю я.

– Это только к лучшему, – повторяет Аша, как какую-нибудь мантру.

К нам подходит одна из неприкасаемых. На ее лице написана тревога.

– Урожай не слишком хорош, Аша, – виноватым тоном говорит она. – Мы потеряли много цветов из-за мороза и вредителей.

Аша хмурится.

– Мороз?..

Неприкасаемая раскрывает покрытые волдырями ладони и показывает маковые цветы, увядшие и посиневшие от холода.

– Они не смогли выжить.

– Погоди… – бормочу я и кладу руку на цветы; они оживают, становятся сочными и красными. – Это и вы сможете делать, если захотите.

Девушка с надеждой смотрит на Ашу, но та качает головой.

– Это же ненадолго, – говорит она.

Забрав из рук девушки ожившие цветы, она швыряет их в кучу отбросов.

Я снова иду между ивами. Величественные ветви веером раскинулись над головой, но я не смотрю на них, погрузившись в размышления. Что за план строит Орден против меня? Могли ли они убить Вильгельмину Вьятт ради того, чтобы заставить ее молчать, и что за тайна была ей известна – тайна, за которую стоило ее убить? Как я могу управлять сферами, если те самые люди, которые и должны бы составить мой союз, не доверяют друг другу?

Даже то, что скоро я увижу Пиппу и остальных там, в Пограничных землях, не успокаивает меня. Им захочется танцевать. Играть в веселые игры. Творить из воздуха бальные наряды и плащи – из потрепанных гобеленов. А когда Фелисити и Пиппа оказываются рядом, все остальные для них перестают существовать. Их дружба – это нечто особенное. Я завидую их близости и ненавижу себя за это. Я не могу решить, что тут хуже – зависть или мелочность.

На тропе вдруг возникает маленький пыльный вихрь. Он несется с дробным стуком. Вихрь движется быстро, мне не убежать от него. Я пытаюсь спрятаться между стволами ив, но они растут слишком близко друг к другу, не протиснуться. Магия. Но что именно?.. Чем-то укрыться. Чем, чем, чем? Я не в силах думать. Иллюзия. Какая-нибудь иллюзия. Но какая? «Оглядись вокруг, Джемма. Что здесь есть?» Тропа. Небо. Пыль. Ивы. Ивовое дерево!

Он приближается.

«Прогони страх. Прогони. Прогони». Я чувствую, как во мне вскипает магия, и могу лишь надеяться, что она будет повиноваться. Я смотрю на свои руки и вижу ветви. Я это сделала. Я спряталась.

Всадник придерживает коня, а потом и вовсе останавливается. Я едва дышу от страха. Это Амар. На нем плащ из звериных шкур – и глаза зверей продолжают жить, – и шлем, сооруженный из человеческих черепов. Глаза Амара – черные дыры, и я с трудом подавляю крик. «Не забывай о своей цели, Джемма. Спокойно, спокойно…»

Конь Амара – какое-то сверхъестественное существо, с такими глазами, какие иногда бывают у Пиппы. Он фыркает и скалит зубы, пока Амар внимательно осматривает тропу.

– Я знаю, что ты здесь, – говорит он. – Я чую твою силу. Твою невинность.

Сердце у меня колотится сильнее, чем можно выдержать. С дерева на дерево перелетает ворона, и я пугаюсь, что она сумеет меня обнаружить. Но ворона летит к Амару и садится ему на плечо.

– Время близится. Опасайся рождения мая.

Амар ударяет лошадь пятками в бока и скачет дальше в облаке пыли.

Я остаюсь невидимой, пока не заканчиваю счет до ста, а потом несусь со всех ног к Пограничным землям.

Мне хочется рассказать подругам о Цирцее, но я боюсь. Как я могу признаться, что она до сих пор жива? Что я сама отправилась к ней за советом? Что я дала ей немного магии? Мне плохо становится при мысли о том, что я сделала, о том, как я рисковала. И чего ради? Ради какой-то глупости. Ради предупреждения, что я должна исследовать темные глубины собственной души, как будто сама Цирцея не была самой злобной душой, с какой только мне приходилось встречаться.

Когда я наконец добираюсь до замка и вижу своих подруг, смеющихся и играющих в догонялки, я заметно взбодряюсь. Встреча с Цирцеей была ошибкой, но больше я ничего такого не совершу. И я не пойду туда, пока не придет время вернуть магию и создать союз племен, до того дня, когда она навсегда покинет наш мир.

Глава 31

Мы просыпаемся сияющим воскресным утром, полным цвета и залитым пятнами мягкого света, который придает ландшафту краски, способные порадовать мистера Моне. После чудовищно скучной службы, проведенной полумертвым преподобным Уэйтом, миссис Найтуинг в награду за мученическое терпение предлагает подготовить школу Спенс к костюмированному балу. Мы все надеваем блузы для занятий живописью, засовываем в карманы кисти. На задней лужайке на многочисленных столах разостланы куски холста. Тут же стоят горшки с красками. Мисс Мак-Клити велит нам рисовать пасторальные сцены, достойные рая, чтобы можно было использовать их как декорации для бального представления. Но единственной картиной, приходящей мне на ум, оказывается резвящийся Пан в коротких штанах, тот самый, что висит в лондонском доме бабушки. Я отказываюсь копировать это чудовище, хотя идея принарядить его в корсет кажется весьма соблазнительной.

Фелисити уже погрузилась в работу. Ее кисть окунается то в один горшок, то в другой, и на холсте возникает замок; я улыбаюсь и добавляю к картине островерхие скалы Зимних земель, что виднеются за ним. Мисс Мак-Клити ходит от стола к столу, заложив руки за спину. Она вносит исправления собственной кистью, кладя мазок то тут, то там, добавляя где цветок, где еще какую-то деталь. Меня это раздражает, и мне хочется нарисовать на лице Мак-Клити усы.

– Что это такое?

Мисс Мак-Клити хмурится, рассматривая возникающую на нашем холсте картину Пограничных земель.

– Это из волшебной сказки, – отвечает Фелисити.

И добавляет немного пурпура к ягодам на дереве.

– Волшебные сказки бывают иной раз весьма вероломны. Как заканчивается эта?

Фелисити вызывающе улыбается.

– Разумеется, у нее счастливый конец.

– Выглядит несколько мрачновато.

Мисс Мак-Клити хватается за кисть и наносит несколько розовато-оранжевых пятен на изображенное мной далекое, бурлящее серыми тучами небо Зимних земель. Лучше от этого не становится; получается просто грязноватая мешанина красок.

– Вот так, – говорит мисс Мак-Клити. – Продолжайте.

– Чудовище, – бормочет Фелисити себе под нос. – Обещай, что не дашь ей ни капли магии, Джемма!

– Да я не стану делиться с ней магией даже под угрозой смерти! – клянусь я.

Днем приходят цыганки с корзинами варенья и прочих сладостей. Мы намазываем варенье на хлеб, не заботясь о том, что наши руки перепачканы красками. Мисс Мак-Клити спрашивает, нельзя ли нанять кого-то из цыган, чтобы нарубить дров, и вскоре приходит Картик, и сердце у меня подпрыгивает. Картик снимает куртку, закатывает рукава рубашки до локтей и берется за топор.

Мисс Мак-Клити оставляет нас, чтобы пойти проверить, как идут дела в восточном крыле, и я ускользаю от всех, спеша туда, где работает Картик. Рубашка у него промокла от пота и прилипла к телу. Я предлагаю ему воды. Он оглядывается на Мак-Клити, которая совершенно не обращает на нас внимания. И лишь потом пьет воду и вытирает лоб тыльной стороной ладони.

– Спасибо, – говорит он, улыбаясь волнующей улыбкой.

– Что смешного? – спрашиваю я.

– Я вспомнил самый странный из своих снов, – говорит он и потирает большим пальцем нижнюю губу.

Я заливаюсь краской с головы до ног, по спине бегут мурашки.

– Ну, – говорю я, сжимая кувшин с водой, – это ведь был просто сон.

– Если помнишь, я верю в сны, – возражает Картик, глядя на меня так, что мне приходится изо всех сил отводить глаза, чтобы не наброситься на него с поцелуями.

– Я… мне нужно поговорить с тобой об одном очень важном деле, – говорю я. – В Лондоне я встретилась с мистером Фоулсоном. Нас пригласили на ужин в общество Гиппократа. И он ждал меня там, снаружи.

Картик выдергивает топор, воткнутый в обрубок дерева. Его челюсти сжимаются.

– И чего он хотел?

– Магии. Я сказала ему, что передала ее Ордену, но он мне не поверил. Он угрожал неприятностями, а когда на следующий вечер Томас вернулся домой, он сказал, что его пригласили вступить в некий особый мужской клуб. А на его лацкане я увидела булавку со знаком Ракшана.

– Это не просто так, – говорит Картик. – Они его завлекают.

– Я должна встретиться с Ракшана, – говорю я. – Ты можешь это устроить?

– Нет.

Он решительно взмахивает топором.

– Но они могут что-то сделать с моим братом!

– Он взрослый человек.

– Как ты можешь быть таким жестоким? У тебя ведь тоже был брат!

– Был когда-то.

Он опять взмахивает топором, и бревно разлетается на две половины.

– Пожалуйста… – прошу я.

Картик снова оглядывается на восточное крыло, потом кивает в сторону прачечной.

– Не здесь. Вон там.

Я жду в прачечной. Сегодня здесь нет прачек; старое помещение из камня и дерева пусто. Я нетерпеливо шагаю туда-сюда, мимо плиты, на которой выстроились в ожидании нагрева утюги. Я шагаю мимо больших медных ванн и задеваю ногами стиральные доски, поглядываю на длинные шесты с утолщенными концами – для вытаскивания белья из баков. Я толкаю каток для белья, и он начинает медленно вращаться. Я знаю, что эта вещь предназначена для того, чтобы выжимать воду из мокрых вещей, он стискивает их между длинными валиками… Как бы мне хотелось пропустить сквозь эту машину свои насквозь промокшие мысли, чтобы они просохли и стали легкими, не давили так на меня…

Наконец приходит Картик. Он останавливается так близко, что я ощущаю запах пота и травы, исходящий от него.

– Ты не представляешь, на что способны Ракшана, – предостерегает он меня.

– Тем больше причин отогнать их подальше от Тома!

– Нет! Ты должна держаться в стороне от Фоулсона и братства. Джемма, посмотри на меня!

Я этого не делаю, и потому Картик берет меня за подбородок и вынуждает взглянуть ему в глаза.

– Если твой брат будет и дальше вести себя так глупо, он будет для тебя потерян. Я не отдам тебя Ракшана.

На моих глазах вскипают гневные слезы. Я смаргиваю их.

– Я видела Амара. В сферах.

Я как будто ударила Картика.

– Где? Когда?

Он разжимает пальцы, и я отодвигаюсь на безопасное расстояние от него, к какой-то ванне.

– В сферах.

– Расскажи мне все! Я должен знать!

Он делает шаг ко мне, но я отхожу за ванну.

– Сначала ты мне поможешь. Устрой для меня встречу с Ракшана, и я помогу тебе найти Амара.

– Это шантаж!

– Да. Я многому у тебя научилась.

Картик изо всех сил грохает по стене кулаком, висящая там стиральная доска вздрагивает и звенит, и я тоже вздрагиваю. Настроение у Картика такое же мрачное, какое бывает и у меня, и вообще он так же переменчив.

– Мне нужно некоторое время, – ровным тоном произносит он. – Когда я обо всем договорюсь, я привяжу шарф к иве под твоим окном.

– Поняла. Спасибо.

Он даже не кивает в ответ.

– Как только мы покончим с этим делом, я уезжаю. Мы больше никогда не увидимся.

Он выскакивает за дверь, и вскоре я слышу, как он рубит дрова. Я выжидаю несколько минут. Этого достаточно для того, чтобы его слова улеглись у меня внутри, как раскаленный свинец, и все тело стало от них тяжеленным.

– Джемма, где ты пропадала? – спрашивает Элизабет, когда я возвращаюсь к столам.

– Леди не обязана сообщать всем, когда ей необходимо уединиться, не так ли? – говорю я.

– Ох! Конечно, нет!

И больше она не говорит мне ни слова, что меня только радует.

Мисс Мак-Клити была права – я во все вношу путаницу и смятение. Я окунаю кисть в яркую желтую краску и изображаю большое радостное солнце прямо в центре ее грязно-розового неба. Если ей нужно солнечное небо, так сделайте одолжение, получите его.

Ко мне бочком подходит Энн.

– Я только что подслушала разговор мисс Мак-Клити и мистера Миллера, – с придыханием говорит она. – Пропал еще кто-то из его людей. Они собираются вызвать инспектора, чтобы он во всем разобрался. Как ты думаешь, что с ними происходит?

– Вот уж не знаю, – ворчливо отвечаю я.

Я бросаю осторожный взгляд на Картика, который рубит последние обрезки бревен, безжалостно расправляясь с ними.

Резкий порыв ветра переворачивает горшочек с пурпурной краской. Она выплескивается на холст, уничтожая изображение замка в Пограничных землях.

– Вот не повезло тебе, Джемма, – говорит Энн. – Теперь придется начинать все сначала.

Вечером к нам приезжает инспектор Кент, и хотя из-за него приходится устраивать суматоху и перемещать холсты, сохнущие у камина, мы понимаем, что это вовсе не светский визит. При том, что пропали уже три человека, без инспектора просто не обойтись. Он топает ногами, стряхивая грязь с ботинок, и сообщает, что переговорил и с рабочими мистера Миллера, и с цыганами. Он начинает разговор с младшими девочками, устроив что-то вроде игры в расспросы: кто из них что-нибудь видел или слышал, что-то такое, что могло бы послужить намеком, пусть даже совсем небольшим. Наконец приходит и наша очередь, и нас, старших, загоняют в малую гостиную, с уютной обстановкой и горящим камином. Бригид приносит инспектору чашку чая.

Глаза инспектора обычно светятся весельем, но сегодня он здесь по официальному делу, как представитель Скотленд-Ярда, и его взгляд как будто пронзает меня насквозь, видя все мои ошибки. Я нервно сглатываю и сажусь в кресло. Он вроде бы вполне беспечно болтает с нами о том, как мы провели день, о разных приемах, на которые мы собираемся в ближайшее время, об ожидаемом в школе Спенс костюмированном бале. Он старается нас умиротворить, но мои опасения от этого только возрастают.

Потом инспектор достает небольшой блокнот. Облизнув палец, он начинает листать страницы, пока не находит то, что искал.

– Ага, вот оно. Итак, леди. Приходилось ли вам слышать что-нибудь необычное? Какие-нибудь звуки поздно ночью? Вы не замечали, чтобы пропадали какие-то вещи? Вообще что-нибудь подозрительное?

– Н-ничего, – запинаясь, говорит Энн.

Она грызет ноготь, пока наконец Фелисити не берет ее за руку, наверняка стискивая с такой силой, что кровь перестает доходить до пальцев.

– Мы по ночам спим, инспектор, – говорит Фелисити. – Откуда бы нам знать, что происходит с людьми мистера Миллера?

Карандаш инспектора замирает над страницей. Его взгляд переходит от лица Энн к внезапно соединившимся рукам девушек. Он тепло улыбается.

– Даже самая маленькая деталь может оказаться основательным ключом. И не надо смущаться.

– У вас есть какие-то подозрения? – спрашиваю я.

Инспектор Кент смотрит мне в глаза на секунду дольше, чем это допустимо.

– Нет. Но это лишь добавляет убедительности моей теории о том, что рабочие, находясь под чарами спиртного, забрели куда-то далеко от лагеря, а потом, боясь гнева мастера, предпочли и вовсе не возвращаться. Или, возможно, это попытка поставить под подозрение цыган.

– А может, это цыгане и сделали? – быстро говорит Фелисити.

Мне хочется дать ей пинка.

– Эта идея подошла бы, – кивает инспектор, наливая в чай молоко. – Даже слишком подошла бы, возможно, хотя я уже знаю, что и один из цыган тоже исчез этим вечером.

Картик. Значит, он уже ушел.

– Ну, правда все равно выйдет на свет. Так всегда бывает, – говорит инспектор Кент, отпивая чая. – О, вот это то, что примиряет со всем. Хорошая чашка чая.

Когда мы возвращаемся в сферы, я сильно обеспокоена. Неприятности с братом, визит к Цирцее, схватка с Картиком – все это давит на меня тяжким грузом. Но все остальные радуются и готовы устроить грандиозный бал. Фелисити берет Пиппу за руки, и они кружатся на толстом ковре лиан. Они смеются так, как только и могут смеяться давние подруги. Я им завидую. Вскоре все пускаются танцевать. Мэй и Мерси держат за руки Вэнди и ведут ее. Даже мистер Дарси подпрыгивает в клетке, как будто ему хочется порезвиться с партнершей. И лишь я стою в стороне. И втайне боюсь, что вот так и будет всегда, я навсегда останусь в одиночестве, мне нигде не найдется места, ни в одной компании, и я буду со стороны наблюдать за чужой радостью. Я пытаюсь прогнать эти мысли, но они слишком похожи на правду. И мою кровь пропитывает печаль от собственной независимости. Тоска несется по венам, ритмично повторяя: «Ты одна, одна, одна…»

Фелисити что-то шепчет на ухо Пиппе. Они разом прикрывают глаза, и Пиппа кричит:

– Джемма! Это для тебя!

Кто-то касается моего плеча. Я оборачиваюсь – и вижу Картика в черном плаще, и сердце на мгновение замирает… Но это не настоящий Картик, хотя и мог бы быть им. Все смеются над маленькой шуткой Пиппы. Но мне совсем не весело. Я кладу руку на его плечо, пускаю в ход магию – и он превращается в старого трясущегося пирата с деревянной ногой.

– Вон она, – показываю я на Пиппу. – Ей хочется потанцевать. С тобой.

Все веселятся от души, смеются, поют и танцуют, и никто не замечает, что я ускользаю из замка и направляюсь к реке, где нахожу горгону, возвращающуюся из какого-то своего путешествия.

– Горгона! – зову я, и понимаю, что скучала по ней гораздо больше, чем мне думалось.

Она подплывает к берегу и опускает для меня борт-крыло, и я поднимаюсь на палубу, радуясь, что вижу извивающихся змей, которые высовывают тонкие жала, глядя на меня.

– Высокая госпожа… Похоже, тебе скучно на вечеринке, – говорит горгона, кивая в сторону замка.

– Я устала от всего этого.

Я ложусь на спину, глядя вверх, на редкие пятнышки света, виднеющиеся сквозь облака.

– Тебе когда-нибудь казалось, что ты совершенно одна в целом мире? – тихо спрашиваю я.

В голосе горгоны слышится тихая грусть.

– Я последняя из своего племени…

Звонкий смех доносится из замка, как из другого мира. За водянистым чернильно-синим небом Пограничных земель темные серые облака Зимних земель громыхают далекой грозой.

– Ты никогда не рассказывала мне свою историю, – напоминаю я.

Она тяжело вздыхает.

– А ты уверена, что тебе так уж хочется ее услышать?

– Да, – отвечаю я.

– Тогда садись поближе, я тебе расскажу.

Я выполняю ее просьбу, устраиваясь прямо рядом с огромным зеленым лицом.

– Это было много поколений назад, – говорит горгона, на мгновение прикрывая глаза. – Все боялись тварей Зимних земель и хаоса, который они приносили с собой, и потому, когда начала возрастать сила Ордена, все ее приветствовали. Орден объединил племена, и некоторое время все благоденствовали и сады цвели; в твоем мире Орден влиял на людей, творил историю. Но твари Зимних земель все равно совершали на нас набеги, утаскивая на свою сторону все больше душ. И Орден старался искоренить эту угрозу, забирая все больше власти. Поначалу это были лишь небольшие уступки. Кое-какие вольности были запрещены, ради нашей же пользы, так нам говорили. Наша сила понемногу угасала, потому что мы не могли ею пользоваться. А Орден становился все сильнее.

Я перебиваю горгону:

– Погоди, я что-то не понимаю… Я думала, что Орден – это хорошо, что магия – это добро.

– Власть меняет все, и трудно становится понять, кто герой, а кто злодей, – отвечает горгона. – А магия сама по себе ни добро, ни зло; все зависит от того, с какими намерениями ею пользуются.

Замок гудит музыкой и смехом. Из окон льется свет, но он не достигает нас. Мы с горгоной сидим в собственном озере теней.

– Постепенно назревало недовольство, – после паузы продолжает горгона. – И наконец случился бунт, и каждое племя сражалось за собственное выживание, не заботясь о прочих. А в итоге Орден одержал победу. Жрицы запретили местным существам черпать магию из рун. Жители твоего мира остались запертыми в своих границах. А мой народ…

Горгона умолкает и крепко зажмуривается, как от сильной боли. Текут длинные минуты, из замка льется музыка…

– Твой народ погиб в битве, – говорю наконец я, потому что не в силах выдерживать ее молчание.

Горгона смотрит вниз.

– Нет, – отвечает она, и ее голос печален, как никогда. – Кое-кто выжил.

– Но… тогда где же они? Куда они ушли?

Горгона опускает огромную голову, и змеи повисают, как ветви ивы.

– Орден решил сделать из меня пример.

– Да, это я знаю. И потому тебя заключили в этот корабль и наложили чары, велящие говорить жрицам только правду.

– Верно. Но это было уже позже, в наказание за мои грехи.

Внутри у меня тяжесть, груз тянет к земле. Горгона никогда не говорила этого, и я уже не уверена, что хочу знать что-то еще.

– Я была тогда великим воином. Вождем моего народа. И гордой! – Она как будто выплевывает это слово. – Я не хотела, чтобы мы жили как рабы. Мы всегда были воинственной расой, и смерть являлась для нас почетным выбором. И все же мое племя приняло условия сдачи, предложенные жрицами. Это не соответствовало нашему кодексу чести. Мне было стыдно за их выбор, и гнев подтолкнул меня к поступку, который я считала справедливым.

Горгона вскидывает голову, как будто пытаясь увидеть солнце, которого здесь не было.

– И что случилось?

Безвольно висящие змеи падают одна на другую.

– Когда жрицы Ордена спали, я воспользовалась чарами, которые применяла к врагам. Я зачаровала свой народ, погрузила горгон в транс. И превратила их в камни, а потом они стали падать на мой меч. Я убила их всех, не пощадив никого. Даже малых детей. Мое преступление быстро раскрыли. И поскольку я была последней из горгон, ведьмы не стали меня казнить. Вместо того они заперли меня вот в этом корабле. И в итоге я потеряла и свободу, и свое племя, и надежду.

Горгона открывает глаза, и я отворачиваюсь, боясь взглянуть ей в лицо теперь, когда мне стала известна правда.

– Но ты изменилась, – шепчу я. – Разве не так?

– В природе скорпиона – жалить. И если у него нет такой возможности, это не значит, что он не может этого сделать.

Змеи оживают, хнычут, и горгона успокаивает их и убаюкивает, мягко покачивая головой.

– До тех пор, пока я остаюсь в этом корабле, мне ничто не грозит. Это и мое проклятие, и мое спасение.

Она обращает ко мне желтые глаза, и я невольно отвожу взгляд.

– Вижу, мой рассказ в конце концов изменил твое мнение обо мне, – говорит горгона с легкой грустью.

– Это неправда, – возражаю я, но голос звучит фальшиво.

– Тебе бы лучше вернуться на вечеринку. Там ведь твои подруги, и вроде бы им довольно весело.

Горгона со скрипом опускает борт, и я спускаюсь на берег, в легкие брызги света, летящие со стороны замка.

– Я некоторое время тебя не увижу, высокая госпожа, – говорит горгона.

– Почему? Куда ты отправляешься?

Краем глаза я вижу, как она величественно поворачивает голову в сторону темного неба Зимних земель.

– Далеко, вниз по реке, дальше, чем я бывала. Так что в случае чего я не смогу подоспеть. Ты должна сама поберечь себя.

– Да, понимаю, – отвечаю я. – Я ведь держу в себе всю магию.

– Нет, – поправляет она. – Ты должна поберечь себя потому, что мы не можем тебя потерять.