Текст книги "Прекрасное далеко"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 45 страниц)

Глава 7

Никогда бы не подумала, но я более чем рада снова видеть скучную, важную директрису школы Спенс. Три дня в Лондоне были настоящей пыткой, мне пришлось терпеть унылое недовольство Тома, постоянное ворчание бабушки, отсутствие отца… Просто не представляю, как переживу бальный сезон.

Меня беспокоит и другое: странный, тревожный сон и непонятное происшествие с камином. Впрочем, внезапная вспышка огня была действительно вызвана падением кома сажи – и трубочист это подтвердил. А вот сон объяснить или забыть труднее, ведь мне так хотелось верить, что существует тайная дверь в сферы, что магия по-прежнему живет во мне. Но как бы я того ни желала, ничего не происходило.

Церковные колокола зовут нас на утреннюю молитву. Мы, в накрахмаленных белых форменных платьях, с волосами, аккуратно связанными лентами, тащимся по ухоженной дорожке вверх по склону холма, к старой церкви из камня и бревен.

– Как твоя поездка домой? – спрашивает Фелисити.

– Ужасно, – отвечаю я.

Фелисити усмехается.

– Да, мне тоже нечему радоваться. Сесили заставила всех играть в шарады, как будто мы дети малые, а когда Марта ее обыграла, Сесили ужасно надулась. Но она воспользовалась «Грозовым перевалом», а всем известно, что это ее любимая книга, так что ничего удивительного.

Я смеюсь над рассказом Фелисити, и мне хочется рассказать ей о моем сне. Но тогда придется снова говорить о сферах, и я предпочитаю промолчать.

– Приятно вернуться сюда, – говорю я вместо того.

Фелисити в ужасе таращит на меня глаза.

– Джемма, ты что, заболела? Может, у тебя лихорадка? Честно говоря, я не пролью ни единой слезинки, когда придет время прощаться с этим местом! Дождаться не могу своего дебюта!

Отвратительная сплетня, рассказанная Аннабель, тяжким грузом лежит на душе.

– Тебя должна представлять леди Маркхэм?

– Да, поскольку кто-то же должен меня представить, – отрывисто отвечает Фелисити. – Может, мой отец и морской герой, но моя семья не обладает таким положением в обществе, каким наслаждаешься ты.

Я не обращаю внимания на удар. Солнце радует первым теплом, скоро должна установиться отличная погода, и мы поднимаем лица к небу, как цветы.

– А что она за женщина, эта леди Маркхэм?

– Поклонница леди Денби, – фыркает Фелисити.

Я морщусь при упоминании матери Саймона. Она не любит ни Фелисити, ни миссис Уортингтон.

– Ты ведь знаешь, какого сорта такие дамочки. Им нравится слышать лесть, и они готовы верить, что ты впитываешь каждое их слово, как будто оно срывается с языка самого Иисуса. «Как же, леди Маркхэм, я благодарна вам за добрый совет». – «Какая вы умная, леди Маркхэм!» – «Я это накрепко запомню. Как мне повезло, что у меня такая наставница, как вы, леди Маркхэм!» Такие хотят владеть тобой целиком и полностью…

Фелисити поднимает руки, тянется к небу.

– Предоставлю все это матушке.

– А если леди Маркхэм не захочет представлять тебя… что тогда? – спрашиваю я, давясь застрявшим в горле тяжелым комом.

Руки Фелисити падают и повисают вдоль тела.

– Тогда со мной покончено. Если я останусь без дебюта, мое наследство перейдет госпиталю Фаундлинг, а я буду жить у отца из милости. Но такого не произойдет.

Фелисити хмурится.

– Я бы сказала, что ты уж очень много говоришь на эту тему. Ты что-то слышала?

– Нет, – не слишком уверенно отвечаю я.

– Ты лжешь.

Теперь мне некуда деваться. Фелисити будет давить на меня до тех пор, пока я не скажу ей правду.

– Ладно, хорошо. Да. Я слышала в Лондоне сплетню, что леди Маркхэм передумала представлять тебя ко двору… из-за… из-за твоей репутации. Вот я и подумала, раз уж возникла такая опасность, тебе лучше было бы… ну… вести себя как следует.

Слова отражают лишь тень моих мыслей.

Фелисити щурится, но в ее глазах я вижу боль.

– Вести себя как следует?

– Только до начала бального сезона…

Фелисити презрительно усмехается.

– Неужели я должна трепетать от каждой грязной сплетни? Мне приходилось переживать и кое-что похуже. Знаешь, Джемма, честно говоря, с тех пор, как ты перестала водить нас в сферы, ты превратилась в какую-то скучную мышь. Я не узнаю тебя.

– Я хотела всего лишь предостеречь тебя, – возражаю я.

– Я не нуждаюсь в предостережениях; я нуждаюсь в друзьях, – говорит Фелисити. – А если тебе хочется бранить меня, как будто ты какая-нибудь школьная мымра, ты можешь обойтись компанией Найтуинг.

Она резко бросается в сторону, берет под руку Элизабет, и солнце, только что казавшееся таким теплым, перестает меня согревать.

Утренние лучи проникают сквозь пыльные цветные окна церкви. Солнце высвечивает слой въевшейся грязи на ангелах и особо яркий, безжалостный свет бросает на странную панель с изображением одинокого ангела-воина с отсеченной головой горгоны.

Мы склоняем головы в молитве. Мы поем гимны. А в конце наша учительница французского языка, мадемуазель Лефарж, читает несколько строк из Уильяма Блейка.

 
На этот горный склон крутой
Ступала ль ангела нога?
И знал ли агнец наш святой
Зеленой Англии луга?
 

Неужели впредь моя жизнь будет именно такой? Приемы с чаем, страх от того, что я тут чужая, что я всех обманываю? Ведь я держала в руках магию! Я почувствовала вкус свободы в краю, где никогда не кончается лето. Я перехитрила братство Ракшана, завоевав юношу, чей поцелуй до сих пор ощущаю на губах. Неужели все это было впустую? Лучше бы мне не знать ничего этого, чем лишиться, едва попробовав.

К глазам подступают слезы, и я, чтобы восстановить самообладание, сосредотачиваюсь на грязных стеклах и на странном изображении, сочетающем в себе опасного ангела и непонятного воина. Мадемуазель Лефарж наполняет пространство церкви возвышенными словами мистера Блейка.

 
Светил ли сквозь туман и дым
Нам лик господний с вышины?
И был ли здесь Ерусалим
Меж темных фабрик сатаны?
Где верный меч, копье и щит,
Где стрелы молний для меня?
Пусть туча грозная примчит
Мне колесницу из огня.
Мой дух в борьбе несокрушим,
Незримый меч всегда со мной.
Мы возведем Ерусалим
В зеленой Англии родной. [1]1
  Перевод С. Я. Маршака. (Прим. ред.)


[Закрыть]
 

Мадемуазель Лефарж покидает кафедру, и ее место занимает миссис Найтуинг.

– Спасибо за стихи, мадемуазель Лефарж. Очень волнующе. Эта поэма напоминает нам о том, что великое может скрываться даже в самом малом, в скромнейшем из сердец и что мы, каждая из нас, будем призваны к величию. А встанем ли мы ему навстречу или ускользнем в сторону, зависит только от нас самих.

Ее взгляд обходит помещение и, кажется, останавливается на каждой девушке, как бы передавая нам что-то неощутимое. Недавнее желание хихикнуть тает, на меня наваливается тяжесть, подобная позднему весеннему снегу.

– Скоро апрель; а там и до мая недалеко. И для некоторых девушек настанет время покинуть нас.

Энн, сидящая рядом со мной, рассеянно потирает шрамы на запястьях. Я касаюсь ее руки.

– Каждый год мы устраиваем небольшое чаепитие в честь наших выпускниц. Но в этом году его не будет.

Тихий ропот прокатывается по маленькой церкви. Девушки перестают улыбаться. У Элизабет такой вид, словно она готова вскрикнуть: «Ох! Ох, нет!»

– Она не посмеет, – в ужасе шепчет Сесили. – Не может быть!

– Тише, тише, пожалуйста! – призывает всех к порядку миссис Найтуинг. – Я с удовольствием сообщаю вам, что в этом году у нас будет не чаепитие, а скорее нечто вроде бала.

Восторженный писк прокатывается от ряда к ряду. Бал!

– Это должен быть костюмированный бал, веселое представление, мы устроим его первого мая для наших покровителей и родственников. Не сомневаюсь, вы уже начали воображать себя феями или знатными индийскими принцессами. Может быть, среди вас окажутся и пираты или Нефертити, а может, и величественная королева фей Мэб.

И снова восторженный девичий писк нарушает безмятежность церкви.

– Я буду великолепной королевой Мэб, – заявляет Фелисити. – Это как раз для меня, тебе не кажется?

Сесили приходит в ярость:

– Нет уж, Фелисити Уортингтон, это будет мой костюм!

– Ничего подобного. Я первая об этом подумала.

– Как это ты могла подумать первой, когда это сделала я!

– Леди! Изящество, обаяние, красота! – кричит миссис Найтуинг, стараясь заглушить шум.

Она напоминает нам и о девизе школы Спенс, и о наших манерах. Мы тут же съеживаемся, как цветочная клумба при порыве резкого холодного ветра.

– Есть и еще один сюрприз. Как вы знаете, наша мисс Мак-Клити несколько месяцев отсутствовала по настоятельным семейным делам. Я рада сообщить вам, что ее долг исполнен, и скоро она вернется к нам. Я получила от нее письмо, которое и прочту вам сейчас.

Миссис Найтуинг откашливается.

– «Дорогие леди школы Спенс! Я очень надеюсь, что вы все пребываете в добром здравии. Весна, должно быть, уже проливает свой свет на нашу дорогую школу. Пейзажи вокруг наверняка прелестны, и я надеюсь вскоре насладиться ими. Миссис Найтуинг спросила меня, могу ли я занять место, освобожденное мисс Мур, и я с радостью сообщила, что согласна. Я не собиралась навсегда оставаться в школе Спенс, но, похоже, я нужна там, а я всегда направляюсь туда, куда зовет меня долг. Искренне надеюсь увидеть всех вас еще до того, как закончится этот месяц. А до того желаю всем вам успеха в учебе и вкусной овсяной каши».

После этих слов раздается взрыв смеха, потому что овсянку в школе Спенс готовят ужасно.

– «А тех, кто вскоре расстанется с нами, я хочу попросить всегда помнить их обязательства, так же как и мечты. Любящая вас мисс Мак-Клити».

И снова начинается оглушительный шум: девушки возбужденно болтают и смеются. Хотя тоже взволнована, я не могу полностью отдаться веселью. Меня не оставляет чувство, что последние слова обращены ко мне, что это стрела, вылетевшая из натянутого лука мисс Мак-Клити, желающей вернуть Ордену его прежнее положение в сферах.

В последний раз я видела Клэр Сахиру Мак-Клити в Лондоне, во время рождественских каникул. Она делала вид, что налаживает отношения с братством Ракшана, и пыталась заставить меня провести ее в сферы. Когда я привязала магию к себе, она ожидала, что я верну силу Ордену, объединюсь с ним на его условиях. Но я отказалась, и она предостерегла меня, что не стоит враждовать с Орденом. А потом исчезла. Миссис Найтуинг ничего не говорила ученицам по поводу ее отсутствия. И вот теперь мисс Мак-Клити возвращается, а я гадаю, что это может предвещать мне.

Мы вываливаемся за древнюю дубовую дверь церкви по двое и по трое, азартно болтая о том, что нам предстоит.

– Я рада слышать, что мисс Мак-Клити возвращается, – говорит Сесили. – Вот уж воистину приятная новость!

– Надо приготовить песню или стихи, чтобы приветствовать нашу мисс Мак-Клити, – визгливо произносит Элизабет.

Ее голос режет мне уши.

К общей суматохе присоединяется Марта.

– О да! Я с удовольствием прочту какой-нибудь сонет мистера Шекспира.

– Я м-могла бы спеть для нее, – предлагает Энн.

Она тащится следом за всеми.

На мгновение все умолкают.

– Ох, Элизабет, у тебя такой чудесный голос! Почему бы тебе не спеть для нашей мисс Мак-Клити? – воркует Сесили, как будто Энн и не говорила ничего.

Сесили напоминает мне пчелу, вроде бы хлопотливо собирающую мед, но держащую при этом наготове весьма неприятное жало.

– Да, действительно, – быстро поддерживает ее Марта.

– Значит, договорились. Мы с Мартой прочитаем сонеты. Элизабет, ты споешь. Фелисити, может быть, и ты что-нибудь подготовишь вместе с нами?

Мне хочется, чтобы Энн как-то поборолась за себя, сказала бы Сесили, что та – настоящая жаба. Но Энн молчит. Она лишь замедляет шаг и отстает от нас.

– Энн! – зову ее я, протягивая руку.

Но она на меня не смотрит, не отвечает. Она отчетливо дает понять, что я теперь – одна из них. Мы расстанемся через несколько недель, но она уже отталкивает меня.

Отлично. Пусть будет так. Я спешу догнать остальных. Деревья, покрытые молодой зеленью, странно неподвижны. Сквозь полуголые ветки я вижу, как продвигаются дела в восточном крыле. Башня просто поражает. Я не в силах отвести от нее глаза, она притягивает меня, как магнит – иголку.

Со стороны стройки вдруг доносятся громкие крики и угрозы, и мы бросаемся вперед, чтобы выяснить, что случилось. На лужайке стоит группа мужчин, сжимая кулаки. Когда мы подходим поближе, я понимаю, что это не наши рабочие; это цыгане. Цыгане вернулись! Я обвожу взглядом их лица, надеясь увидеть Картика. Он ведь раньше путешествовал с ними. Но сегодня его среди них нет, и у меня падает сердце.

Рабочие выстраиваются в ряд позади своего мастера. Их вдвое больше, чем цыган, но они все равно держат наготове молотки.

– Что здесь происходит, из-за чего шум? – требовательно спрашивает миссис Найтуинг. – Мистер Миллер, почему ваши люди не работают?

– Да все эти цыгане, миссус, – сердито отвечает мистер Миллер. – Устроили тут переполох.

Высокий цыган со светлыми волосами и многозначительной улыбкой выходит из толпы. Его зовут Итал. Это тот самый цыган, который целовал Фелисити за лодочным сараем. Фелисити тоже видит его. И бледнеет. Держа шляпу в руке, Итал подходит к миссис Найтуинг.

– Мы просто ищем работу. Мы – плотники. Мы много строили, в разных местах.

– Убирайся отсюда, парень, – напряженно, тихо говорит мистер Миллер. – Это наша работа!

– Мы могли бы работать вместе.

Итал протягивает руку мистеру Миллеру. Но тот ее не принимает.

– Эй… тут приличные леди! Им не нужны грязные вороватые цыгане!

Миссис Найтуинг наконец вмешивается:

– На нашей земле многие годы останавливаются цыгане. И у нас никогда не было из-за них неприятностей.

Глаза мистера Миллера вспыхивают.

– Я вижу, мэм, что вы хорошая, милосердная леди. Но если вы будете с ними слишком добры, они никогда отсюда не уйдут. Им следует вернуться в свою страну.

Итал крепко сжимает шляпу, сгибая поля.

– Если мы туда вернемся, нас убьют.

Мистер Миллер широко улыбается.

– Вот видите? Они даже в родной стране никому не нужны! Вы же не захотите нанять цыган, миссус? Они вас ограбят до нитки.

Он понижает голос.

– А уж то, что тут так много юных леди, мэм… Что может случиться, я и гадать боюсь.

Мне не нравится мистер Миллер. У него фальшивая улыбка. Она не соответствует его ядовитым словам. Итал ничего не говорит в ответ, но по тому, как крепко он сжимает зубы, я понимаю, что именно ему хотелось бы сказать.

Миссис Найтуинг выпрямляется во весь рост, как она это делает, когда учиняет выговор кому-нибудь из нас.

– Мистер Миллер, я уверена, вы закончите работу до нашего бала.

– Ой, миссус, – возражает мистер Миллер, все так же не сводя глаз с Итала, – мы ведь из-за дождя так промедлили.

Миссис Найтуинг обращается к цыганам таким тоном, каким могла бы уговаривать разбаловавшихся детей отправиться спать:

– Благодарю вас за заботу, джентльмены. Но прямо сейчас нет необходимости в лишних руках.

Я провожаю взглядом уходящих цыган, все еще надеясь увидеть Картика. Миссис Найтуинг занята разговором с мистером Миллером, и я пользуюсь подвернувшейся возможностью. Зажав в ладони пенни, я спешу следом за цыганами.

– Простите, сэр… кажется, вы уронили вот это, – я протягиваю цыгану блестящую монетку.

Цыган прекрасно понимает, что я все выдумала; я вижу это по его недоверчивой улыбке. Он вопросительно смотрит на Итала.

– Это не наше, – качает головой Итал.

– Так будет ваше! – брякаю я.

– За что? – с любопытством спрашивает кто-то.

– Поосторожнее, ребята! – предостерегает Итал. – Мы ведь вроде грязи под их ногами.

Он бросает быстрый взгляд на Фелисити, которая старательно смотрит в другую сторону.

– Я просто хочу узнать, нет ли с вами мистера Картика.

Итал скрещивает руки на груди.

– А зачем он вам?

– Он искал работу кучера. А я случайно узнала о семье, которой как раз нужен возница, и подумала, что стоит сообщить ему.

Мне самой стыдно из-за этой лжи.

– Вот как? Ну и ну… – Итал пристально смотрит на меня. – Я не видел мистера Картика несколько месяцев. Может быть, он устроился работать в хорошую семью и не может сюда явиться, чтобы поиграть с тобой.

Меня как будто ударили, я чувствую себя по-настоящему оскорбленной, но гораздо больше жалит меня то, что никто с тех пор не видел Картика. И мне становится страшно: вдруг с ним случилось что-нибудь ужасное?

Миссис Найтуинг сгоняет девочек в стадо, и я спешу вернуться под ее начало. Я слышу, как Итал говорит цыганам:

– Не соблазняйтесь английскими розами. Их красота быстро вянет, а вот шипы остаются навсегда.

– Мисс Дойл! Что вы делали рядом с теми людьми? – бранит меня миссис Найтуинг.

– Да мне в ботинок просто камешек попал, – лгу я. – Я остановилась, чтобы его вытряхнуть.

– Скандал! – шепчет Сесили так громко, что могла бы разбудить мертвых.

Миссис Найтуинг берет меня за руку.

– Мисс Дойл, если вы не возражаете…

Ее слова заглушает громкий крик кого-то из рабочих.

– Ой! Там что-то есть!

Несколько мужчин заглядывают в яму между новой башней и стеной старого строения. Приносят лампу, один человек спускается. Мы следом за миссис Найтуинг подходим к месту событий, толпимся вокруг, надеясь хоть краешком глаза увидеть, что же там нашли.

Рабочие берутся за лопаты. Их перепачканные землей руки быстро движутся взад-вперед, убирая комья засохшей глины. Под землей действительно что-то есть; это камень, как будто от какой-то древней стены. На камне имеются странные отметины, но они слишком стертые и грязные, чтобы их можно было рассмотреть как следует. Мистер Миллер хмурится:

– Что бы это такое могло быть?

– Похоже на винный погреб, – предполагает рабочий с густыми кустистыми усами.

– Или темница, – с усмешкой говорит другой и подталкивает самого маленького из них. – Эй, Чарли! Веди себя хорошо, или как раз туда попадешь!

Он внезапно хватает парня за лодыжку, пугая до полусмерти, и мужчины разражаются грубым смехом.

Миссис Найтуинг берет лампу и подносит ее к старому камню. Она внимательно осматривает его, поджав губы, потом быстро передает лампу мистеру Миллеру.

– Похоже, это осталось от друидов, а может, даже от римлян. Говорят, в этой части страны сам Ганнибал мог проводить свои войска.

– Наверное, вы правы, миссус, – говорит коренастый рабочий. – Похоже на какой-то дорожный знак или вроде того.

А мне этот камень кажется странно знакомым, как сон, который не успеваешь запомнить до того, как он растает и навеки исчезнет из памяти. Я не могу удержаться, пальцы сами тянутся к нему. Дыхание учащается, ладони теплеют. Я хочу прикоснуться к камню…

– Поосторожнее, мисс!

Я едва не падаю в яму, но мистер Миллер отталкивает меня. Руки сразу остывают, меня как будто внезапно разбудили.

– Мисс Дойл! Вы слишком близко подошли! – выговаривает мне миссис Найтуинг. – Девушки, вам вообще не следует быть здесь, и я совершенно уверена, что некоторых из вас уже дожидается мадемуазель Лефарж.

– Да, миссис Найтуинг, – отвечаем мы, но не трогаемся с места.

– Может, нам убрать его отсюда, миссус? – спрашивает мистер Миллер, и меня охватывает то же самое странное ощущение, хотя я и не понимаю, почему.

Миссис Найтуинг кивает. Мужчины пытаются поднять камень. Они снова и снова повторяют попытку, их лица наливаются кровью, дыхание становится тяжелым. Самый высокий и сильный спрыгивает в яму и налегает на камень всем весом. И отходит в сторону.

– Ни на дюйм не сдвинулся, – говорит он.

– Что нам с ним делать, миссус?

Миссис Найтуинг качает головой.

– Он так давно здесь лежит… Оставьте его на месте.

Глава 8

Фелисити не простила меня за совет насчет леди Маркхэм, поэтому доступ в ее шатер в большом холле для меня закрыт. Нет, Фелисити не говорит, что не хочет меня там видеть, но она весело хохочет в ответ на тупые шуточки Сесили и подробно расспрашивает Элизабет о походе к портнихе, а любое произнесенное мной слово встречает с полным пренебрежением. Я наконец ухожу в кухню.

Там я с удивлением вижу, что Бригид оставила на плите блюдце с молоком. Еще более удивительно, что она прикрепила к стене у двери распятие, а на подоконники положила молодые веточки.

Я отрезаю себе горбушку ржаного хлеба.

– Бригид… – окликаю я, и экономка подпрыгивает на месте.

– Ох, ради всех святых! – говорит она, прижимая ладонь к сердцу. – Не надо вот так подкрадываться к старой Бригид!

– Что ты делаешь? – спрашиваю я. – У нас тут что, есть кошка?

– Нет, – отвечает Бригид, хватаясь за свою корзинку с шитьем. – И это все, что я могу вам сказать.

Но Бригид всегда готова сказать довольно много на любую тему. Нужно просто выманить из нее очередную сплетню.

– Пожалуйста, Бригид! Я ни единой душе не проболтаюсь! – обещаю я.

– Ну…

Она жестом предлагает мне сесть рядом с ней перед очагом.

– Это для защиты, – шепчет она. – Крест и листья рябины на окнах – тоже для этого.

– Защита от чего?

Бригид втыкает иглу в ткань и вытаскивает ее с другой стороны.

– Восточное крыло. Неправильно это – снова отстраивать проклятое место.

– Ты хочешь сказать, оно проклято из-за пожара и потому, что там погибли девушки?

Бригид вертит головой, чтобы убедиться: нас никто не подслушивает. Шитье падает на ее колени.

– Ну да, из-за этого, только я и раньше всегда чувствовала, что там что-то неладно.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я и откусываю хлеб.

– Ну, такие вещи обычно чувствуешь всеми печенками. – Бригид касается креста, который всегда носит на шее. – И еще я однажды слышала, как миссус Найтуинг что-то спрашивала у миссус Спенс насчет восточного крыла, и миссус Спенс, да примет ее Господь в сонм ангелов, говорила, что не стоит тревожиться, что она больше ничего туда не допустит, даже если ей придется умереть. Я тогда просто с головы до ног задрожала!

Евгения Спенс действительно отдала жизнь ради того, чтобы спасти всех от тварей Зимних земель. Хлеб, который я жевала, вдруг показался мне совсем сухим.

Бригид посмотрела в окно, на темнеющий за школой лес.

– Лучше бы они оставили все как есть…

– Но, Бригид, подумай, как чудесно будет все выглядеть, когда работы закончатся! – возражаю я. – Разве это не прекрасное подношение памяти миссис Спенс?

– Ну да, будет. Только…

Она сжимает пальцами мой подбородок.

– Вы ведь не расскажете никому о молоке?

Я качаю головой.

– Конечно, нет.

– Вы хорошая девушка.

Она гладит меня по щеке, и этот жест куда лучше, чем какие-нибудь чары, помогает моей душе избавиться от призраков.

– Когда вы здесь впервые появились, в траурной одежде, я подумала, что вы – самое странное существо на свете. Это все ваши зеленые глаза… они мне напомнили ту бедняжку, Мэри Доуд, что погибла в огне вместе с подругой, Сарой. Но вы совсем на них обеих не похожи. Ничуть.

– Спасибо за хлеб, – говорю я, хотя он и упал в желудок свинцовой тяжестью.

– Всегда пожалуйста, детка. А теперь лучше идите обратно. Вас могут хватиться.

Она снова оглядывается на темноту за окнами.

– Нет, нехорошо это – отстраивать его. Я просто чувствую. Нехорошо.

Когда я поднимаюсь по лестнице в свою комнату, всевидящие глаза Евгении Спенс пристально наблюдают за мной. Ее седые волосы уложены по моде тех дней, с кудряшками на лбу и массой локонов на затылке. На ней платье с высоким воротником и затейливыми оборками, сбегающими двумя волнами по светло-зеленому лифу; Евгения Спенс не носила, похоже, ни скучного серого, ни черного. А на ее шее висит амулет – глаз и полумесяц, тот самый, который теперь ношу я, спрятав под платьем.

«В вашей смерти виновата моя матушка…»

Я достаю дневник матери и перечитываю то место, где говорится о героизме Евгении, о том, как она предложила в жертву себя, чтобы спасти Сару и мою мать.

– Я все равно получу свою плату! – взвыла тварь, быстро хватая Сару за руку.

Евгения крепко сжала губы.

– Мы должны поспешить в Зимние земли.

В следующий миг мы оказались в этой страшной сфере, полной льда и пламени, и толстых голых деревьев, и неизбывной тьмы вечной ночи. Евгения выпрямилась во весь рост.

– Сара Риз-Тоом, ты не затеряешься в Зимних землях! Вернись вместе со мной. Вернись!

Тварь обернулась к ней.

– Она сама меня пригласила. И она должна заплатить за это, иначе равновесие сфер будет нарушено.

– Я займу ее место.

– Что ж, пусть будет так. Ты обладаешь большой силой, так мы сможем много чего с тобой сделать. Мы сможем даже вовремя прорваться в другой мир.

Евгения сунула мне свой амулет с Оком Полумесяца.

– Мэри, беги! Уводи Сару через дверь, а я запру сферы!

Тварь схватила Евгению, и она закричала от боли. Ее глаза наполнились такой мольбой, что у меня перехватило дыхание, потому что я никогда прежде не видела Евгению испуганной.

– Сферы должны быть закрыты, пока мы не отыщем снова наш путь! Ну же… беги! – закричала она.

И это был последний раз, когда я видела Евгению. Она громко выкрикивала чары, запирающие сферы, несмотря на то что ее уже поглощала тьма… и поглотила, не оставив следа.

Я закрываю дневник и ложусь на спину, гляжу в потолок и думаю о Евгении Спенс. Если бы она не отдала амулет и не запечатала сферы, невозможно и представить, какое зло могло бы прорваться в наш мир. Своим поступком она спасла нас всех, хотя и ценой собственной гибели. Остается только гадать, что произошло с ней, какую ужасную судьбу встретила великая Евгения Спенс из-за ошибки моей матери, и смогу ли я хоть когда-нибудь все исправить.

Ко мне приходят сны, но они не успокаивают, а тревожат. Хорошенькая леди в платье цвета лаванды и такой же шляпке мчится сквозь густой туман лондонских улиц. Рыжеватые волосы падают на испуганное лицо. Она кивает мне, предлагая следовать за ней, но я не могу; ноги тяжелые, как свинец, и я ничего не вижу. Булыжники мостовой покрыты афишами какого-то представления. Я читаю: «Доктор Теодор Ван Риппль – невероятный иллюзионист!»

Туман редеет, и я поднимаюсь по ступеням школы, мимо огромного портрета Евгении Спенс. Я карабкаюсь вверх и вверх, пока не оказываюсь на крыше – прямо в ночной рубашке. Меня пронизывает ветер. На горизонте собираются грозовые тучи. Внизу рабочие продолжают восстанавливать восточное крыло. Их руки двигаются стремительно. Каменная колонна растет и растет. Вдруг лопата ударяется в землю. Она уткнулась во что-то. Мужчины смотрят на меня. «Не откроете ли это, мисс?»

Леди в лавандовом платье шевелит губами. Она пытается сказать мне что-то, но я не слышу ни звука, только вижу тревогу в ее глазах. Внезапно все начинает очень быстро меняться. Я вижу какую-то комнату, освещенную единственной лампой. Слова. Нож. Бегущая леди. Чье-то тело плывет в воде. Я слышу тихий шепот: «Иди ко мне…»

Я внезапно просыпаюсь. Мне хочется снова заснуть, но я не могу. Что-то зовет меня, заставляет спуститься вниз, выйти на лужайку, где полная луна льет маслянисто-желтый свет на деревянный скелет восточного крыла. Башня вздымается к низко нависшим тучам. Ее тень протянулась через лужайку и касается моих босых ног. Трава холодная от росы.

На крыше спят горгульи. Земля гудит у меня под ногами. И меня опять тянет к башне и к камню, лежащему там. Я подхожу к яме. Каркас восточного крыла нависает над головой, ночные облака мечутся, словно их хлещут кнутом. Око Полумесяца светится, и в его слабом свете я вижу очертания камня… он похож на мой амулет.

У меня начинает покалывать пальцы. Дрожь пробегает по всему телу. Нечто внутри меня рвется на свободу. Я не могу это удержать, и я боюсь того, чем это может оказаться.

Я кладу ладони на камень. Сквозь меня проносится волна силы. Камень вспыхивает золотисто-белым сиянием, а мир вокруг чернеет. Как на негативе фотографии: позади меня здание школы, передо мной – каркас восточного крыла, а дальше – лес. Но я поворачиваю голову, и мне кажется, будто между мной и лесом что-то мерцает. Я моргаю, стараясь понять, что это такое, крепко зажмуриваюсь…

И когда я снова смотрю в ту сторону, я вижу очертания двери.

– Джемма, почему ты нас разбудила посреди ночи? – спрашивает Фелисити, протирая глаза.

– Увидишь, – говорю я.

Фелисити дрожит, она в одной лишь ночной сорочке.

– Мы могли бы по крайней мере взять плащи…

Энн обнимает ее за талию. Зубы у нее стучат.

– М-мне хочется вернуться в-в постель. Если миссис Найтуинг нас за-заметит…

Энн оглядывается, боясь увидеть за нашими спинами директрису.

– Обещаю, вы не разочаруетесь. Быстрее! Становитесь здесь.

Я показываю подругам место рядом с башней, ставлю лампу у их ног. Лампа бросает на девушек странный белый свет.

– Если это какая-то детская выходка, я тебя просто убью! – предупреждает Фелисити.

– Нет.

Я встаю над древним камнем и закрываю глаза. Ночной холод щиплет кожу.

– Джемма, ну в самом-то деле! – жалобно произносит Фелисити.

– Тихо! – огрызаюсь я. – Мне нужно сосредоточиться.

Голос сомнения жужжит в ушах: «Ничего не выйдет! Ты утратила силу!»

Но я не желаю слушать. Не в этот раз. Я медленно изгоняю страх. Земля вибрирует под ступнями. Сама почва, кажется, взывает ко мне, поддерживая чарами. В пальцах бьется энергия, и это одновременно и пугает, и возбуждает. Я открываю глаза и протягиваю руку, ищу тайную, скрытую дверь. Я не столько вижу ее, сколько ощущаю. И это – чувство изысканной жажды и радости. Рана желания, которая не может быть исцелена. Дверь нашептывает мне тайны, которые я не в силах постичь, на языке, которого я не понимаю. Завывает ветер. Он бросает на нас маленькие смерчи пыли.

Земля слабо мерцает. Снова появляются неясные очертания двери.

– Вот это да! – выдыхает Энн.

Фелисити осторожно протягивает руку.

– Ты уверена, что она ведет в сферы?

– В ночь пожара тварь из Зимних земель явилась, чтобы забрать Сару, – напоминаю я подругам. – А Евгения Спенс предложила себя вместо нее. Она бросила свой амулет – вот этот самый амулет – моей матери и запечатала дверь в сферы. А восточное крыло сгорело. И все следы двери исчезли.

– Но мы не знаем, та ли это дверь, – дрожа, говорит Энн. – Она может вести куда угодно. Даже в Зимние земли.

– Я намерена воспользоваться этим, – говорю я, цепляясь за мелькнувшую надежду.

– Н-но мы можем угодить в ло-ловушку, – возражает Энн.

– Мы уже в ловушке, – говорит Фелисити. – И я хочу узнать, что случилось с Пиппой.

Она берет меня за руку. Я подхватываю лампу.

– Энн?

Я протягиваю ей руку, в которой держу лампу, и Энн крепко сжимает мое запястье холодными пальцами. Я глубоко вздыхаю, мы шагаем вперед. На мгновение кажется, будто мы падаем, а потом все исчезает, и остается только тьма. Она пахнет затхлостью и чем-то сладким.

– Джемма? – шепотом окликает меня Энн.

– А что случилось с Фелисити?

– Я здесь, – звучит голос Фелисити. – Где бы мы ни находились.

Я держу лампу перед собой, она освещает несколько футов пространства впереди. Мы в каком-то длинном коридоре. Свет падает на высокий сводчатый потолок, сложенный из светлых камней. Сквозь щели в стенах тут и там свисают корни. За нашими спинами мирно дремлет школа Спенс, но она как будто отделена от нас огромным стеклом; мы идем дальше.