Текст книги "Прекрасное далеко"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 45 страниц)

Глава 34

– Как долго я тебя ждала! – говорит она. – Я почти потеряла надежду.

– Миссис Спенс? – говорю я, когда ко мне возвращается дар речи.

– Да. А ты – Джемма, дочь Мэри.

Она улыбается.

– Ты – именно та, на кого я возлагала надежды… единственная, кто может спасти нас и сферы.

– Я? Но как…

– Я все тебе расскажу, но у нас не много времени. Ровно столько, сколько я могу быть перед тобой в этой форме. Не прогуляешься со мной?

Я чувствую себя растерянной, и она протягивает мне бледную ладонь.

– Возьми меня за руку. Иди за мной. Я тебе покажу…

Я тянусь к ней, прикасаюсь к кончикам холодных пальцев. Евгения крепко сжимает мою руку. Нас обливает белым ослепительным светом. Потом он гаснет, и мы оказываемся на открытой равнине. Снег, молнии, мои подруги – все это остается по другую сторону места, где я нахожусь сейчас. Евгения здесь выглядит более материальной. Ее щеки розовеют; голубые глаза становятся теплыми.

– Я думала, вы…

Я тяжело сглатываю.

– Умерли.

– Не совсем, – грустно отвечает Евгения.

– Та ночь, когда случился пожар, – говорю я. – Что произошло после того, как вы запечатали дверь?

Евгения складывает ладони, как в молитве.

– Та мерзкая тварь унесла меня сюда, в Зимние земли, – говорит Евгения, и ее глаза пылают. – Все здешние существа явились поглазеть на изгнанницу Евгению Спенс, высшую жрицу Ордена, превратившуюся в униженную пленницу Зимних земель. Они хотели сломать меня, развратить и использовать для своих грязных целей. Но моя сила была куда больше, чем они предполагали. Я выстояла, и в наказание они заключили меня в Дерево Всех Душ.

– Что это за Дерево? – спрашиваю я.

Евгения улыбается.

– Это единственная точка в этих забытых землях, которая принадлежит и сферам, и Ордену.

– Но как это может быть?

– Если хочешь понять настоящее, ты должна понять прошлое.

Евгения широко взмахивает рукой, и пейзаж вокруг нас меняется. Перед нами, как образы в пантомиме, возникает юная земля.

– Давным-давно мы, наивные и доверчивые, проскользнули в этот мир, в сферы. Здесь жила магия; она исходила из самой земли и в землю же возвращалась, и это был вечный непрерывный цикл. Все пребывало в равновесии. И существовало только одно нерушимое правило: души умерших, проходившие через этот мир, не могли остаться здесь. Они должны были перейти на другую сторону, или же они развращались и загрязнялись. Но кое-кто из умерших не мог не цепляться за прошлое. Испуганные, обозленные, они сбегали, находя убежище в самой пустынной части сфер – в Зимних землях. Однако это не убивало их желание иметь то, чего они иметь не могли. Они хотели вернуться, и для этого им нужна была магия сфер. Вскоре желание превращалось в страсть. Они готовы были утолить ее любой ценой. Полагаю, ты знаешь о бунте и о том, что произошло здесь, в Зимних землях?

– Существа Зимних земель захватили в плен нескольких жриц Ордена, – отвечаю я, – и принесли их в жертву. Это было первое кровавое жертвоприношение.

– Да, но это далеко не все. Ты должна увидеть.

Евгения проводит рукой по моим глазам. Когда я вновь их открываю, то вижу юных жриц, не старше меня самой, сжавшихся от страха перед толпой призрачных тварей. Одна жрица ускользает; она прячется за скалами, наблюдая.

– Этот кинжал наполнен магией, – говорит одна из напуганных жриц, протягивая тварям кинжал с драгоценной рукояткой. – Он может принять любую форму в зависимости от задачи, которую вы ему зададите. Возьмите его в обмен на нашу свободу.

Призрак Зимних земель рычит на нее:

– Так ты рассчитывала усмирить нас с его помощью?

Тварь выхватывает кинжал из руки жрицы.

– Если он такой могущественный, так пусть этот подарочек поработает для нас прямо сейчас!

Твари окружают съежившихся жриц. Их ужасный предводитель взмахивает кинжалом – и опускает его, снова и снова, и от девушек только и остается, что воздетая к небесам рука, да и та быстро падает.

Там, где проливается кровь, земля трескается. Из нее поднимается могучее дерево, такое же голое и уродливое, как сердца здешних тварей, – и наполненное магией. Твари кланяются дереву.

– Наконец-то у нас есть собственная сила, – говорит призрак-предводитель.

– Это жертва сделала его таким, – шипит другой дух.

– То, что создано кровью, требует крови, – возвещает старший призрак. – Мы будем подносить ему души в уплату и обращать его силу на наши нужды.

– Но есть и кое-что хорошее, – шепчет Евгения.

Она снова взмахивает рукой перед моими глазами, и теперь я вижу ту самую молодую жрицу, что спряталась за камнями.

Пока твари наслаждаются своей новой силой, она крадет кинжал и стремительно возвращается к Ордену. Она рассказывает о происшедшем, и высшие жрицы слушают с мрачными лицами. Потом сооружаются руны, завеса между мирами опущена, а кинжал передается от жрицы к жрице в течение многих поколений.

– Орден защищал кинжал от малейшей царапины. И мы не осмеливались говорить о Дереве из страха, что кто-то может поддаться соблазну. Вскоре оно превратилось в миф.

Евгения взмахом руки прогоняет видение.

– Я была последней хранительницей кинжала, но я не знаю, что с ним стало.

– Я его видела в своем видении, с вашей ученицей, мисс Вильгельминой Вьятт! – вырывается у меня.

– Мина являлась тебе? – спрашивает Евгения, и в ее глазах вспыхивает тревога. – И что она тебе показала?

Я качаю головой:

– Большую часть я не поняла. Но я видела в ее руках кинжал.

Евгения задумчиво кивает.

– Он всегда ее привлекал, она тянулась к тьме. Надеюсь, ей можно доверять…

Ее взгляд становится стальным.

– Ты должна найти кинжал. Это крайне необходимо.

– Почему?

Мы оказываемся на вершине какой-то горы. Нас обдувает ветром. Он грозит превратить мои волосы в настоящую львиную гриву. Внизу, в долине, я вижу своих подруг, маленьких, как птички.

– Я подозреваю, что назревает новый бунт, что снова создается былой союз между племенами сфер и существами Зимних земель, – говорит Евгения. – А союз с нами был заключен лишь в обмен на силу. Я прежде в это не верила, и моя наивность очень дорого мне обошлась.

Мне становится стыдно за то, что сделали моя мать и Цирцея. Мне хочется рассказать Евгении о Цирцее, но я не могу заставить себя сделать это.

– Но я думала, что существа Зимних земель исчезли, – вместо того говорю я.

– Они где-то здесь, не обманывай себя. И ими руководит чудовищный бесстрашный воин… бывший член братства Ракшана.

– Амар!.. – выдыхаю я.

– Его сила велика. Но и твоя тоже.

Она обхватывает мой подбородок холодной ладонью. На горизонте чернильное небо снова начинает пульсировать странным прекрасным светом.

– Ты должна быть осторожной, Джемма. Если Орден так или иначе подвергся разложению, они могут обратить твою же силу против тебя.

Мощный разряд электричества рвет небо, на несколько мгновений оставляя светлые шрамы в моих глазах.

– Как это?

– Они могут заставить тебя видеть то, что им хочется. Ты как будто сойдешь с ума. Ты должна постоянно быть настороже. Не доверяй никому. Будь бдительна. Потому что, если ты падешь, мы заблудимся навеки.

Сердце колотится с бешеной силой.

– Но что я должна делать?

Свет вновь пульсирует, и я вижу железную решимость во взгляде Евгении.

– Без кинжала они не могут привязать мою силу к дереву. Ты должна найти его и принести мне, сюда, в Зимние земли.

– И что вы с ним сделаете?

– То, что должна: все исправлю и восстановлю мир, – отвечает Евгения и берет меня за руку.

И внезапно мы оказываемся на берегу какого-то озера, над которым повис туман. Туман тает. Появляется паром, везущий трех женщин. Старая женщина с морщинистым лицом толкает суденышко по безмятежной воде, орудуя длинным шестом. Другая женщина, молодая и прекрасная, поднимает вверх фонарь, чтобы осветить путь. Третья стоит, держа в руках рог изобилия. Они проплывают мимо, не замечая нас.

– Эти женщины… они похожи на тех, что изображены на камнях, охраняющих тайную дверь. Кто они такие?

– У них множество имен: мойры, парки, богини судьбы, норны… Но нам они всегда были известны как Тройка. Когда умирает жрица, она уходит в туман времени, и там у переправы ее встречает Тройка, и ей даруется возможность высказать последнюю просьбу и сделать выбор.

– Выбор… – повторяю я, ничего не понимая.

– Она может решить отправиться на их барже в особый мир красоты и славы. И когда она добирается туда, ее изображение появляется на камнях бессмертных как некий завет.

– Так, значит, все женщины, что высечены там на камнях…

Евгения улыбается, и это похоже на солнце, светящее только для меня.

– Они были жрицами, как ты и я.

– Вы сказали, у них был выбор. Но почему они не предпочли что-нибудь вроде сфер, какое-то другое место?

– Они могли ощущать, что нечто очень важное еще не завершено. В таком случае жрица может вернуться в эту жизнь, чтобы закончить начатое, но тогда она отказывается от славы.

Старуха уводит паром в дальний конец озера. Снова поднимается туман и скрывает женщин. Евгения провожает их взглядом, пока они не исчезают окончательно.

– Мне бы хотелось освободиться, занять наконец свое место в тех краях и на камнях, которые воспевают нашу историю.

Она гладит меня по щеке – нежно, как мать.

– Ты принесешь мне кинжал?

Нас окутывает туманом.

– Да, – отвечаю я, и в то же мгновение мы снова оказываемся перед Деревом Всех Душ.

Я смотрю на его величественное великолепие: три толстые сильные ветви, тысячи ветвей потоньше, переплетающихся во все стороны, едва заметные вены под корой… Мои подруги все еще стоят перед ним, прижимая ладони к стволу, и на их лицах написано благоговение. Они как будто вслушиваются в голоса, не слышные мне, и я ощущаю себя отдаленной от них, одинокой.

– Что это с моими подругами? – спрашиваю я.

– Это магия дерева, – отвечает Евгения. – Оно показывает им тайны их собственных сердец. Мне пора, Джемма.

– Нет, пожалуйста! Мне нужно знать…

– Ты не должна возвращаться сюда, пока не отыщешь кинжал. Только тогда нам ничто не будет грозить.

– Не уходи! – кричу я.

Я пытаюсь удержать ее, но Евгения невещественна, как воздух. Она растворяется в дереве. Дерево впитывает ее. Дерево пульсирует; его вены быстрее гонят кровь.

– Ты хотела бы видеть? – спрашивает дерево приглушенным шепотом.

Мои подруги заглянули в то удивительное, что скрыто в них, а я уже устала от того, что вечно остаюсь в стороне.

– Да, – с некоторым вызовом отвечаю я. – Хотела бы.

– Так загляни, – чуть слышно гудит дерево.

Я прижимаю ладони к грубой коре – и теряюсь в образах.

Картины танцуют вокруг меня, как стеклышки калейдоскопа. В одном из кусочков сидит Мэй, пируя за роскошным столом. Как только она приканчивает какое-то блюдо, на его месте тут же возникает другое. Возле стола сидят тощие собаки, они дышат, высунув языки, их глаза полны надежды. Собаки дерутся за каждый упавший кусок, они рвут друг друга зубами, они все покрыты кровью, но Мэй не обращает на них внимания. Она больше никогда не будет голодать.

В другом отражении я вижу Бесси в чудесном платье, сооруженном исключительно из золота и драгоценностей, на ее плечах лежит горностаевая мантия. Она идет мимо длинных рядов нищих, грязных женщин, ткущих ткани на той самой фабрике, где она лишилась жизни, и наконец подходит к владельцу, жирному мужчине с сигарой во рту. Бесси сильно бьет его по лицу, снова и снова, пока он не валится к ее ногам, не отличаясь от животного.

Энн купается в огнях рампы. Она кланяется публике, наслаждаясь громовыми аплодисментами.

Вэнди хлопочет в маленьком домике с розовым садом. Она поливает покрытые бутонами кусты, и те распускают волшебные алые и розовые цветки.

Мерси едет в карете с каким-то мужчиной.

Я вижу Фелисити, танцующую с Пиппой в замке, и обе смеются над шутками, понятными только им, а потом я вижу Пиппу, восседающую на троне, ее глаза пылают.

Пиппа, стоящая рядом со мной, широко улыбается.

– Да, – говорит она кому-то, кого я не вижу. – Избрана, избрана…

– Присмотрись получше, – шепчет дерево, и мои ресницы вздрагивают.

Все, что я прятала глубоко в себе, высвобождается.

Я распахиваю двойную дверь – и возвращаюсь в Индию. Должно быть, летняя жара еще не наступила, потому что отец и матушка пьют чай на террасе. Отец вслух читает «Панч», и мама смеется. Том носится вокруг них как сумасшедший, держа в руках двух деревянных рыцарей, сцепившихся в схватке, и непослушная прядь волос, как всегда, падает ему на глаза. Сарита бранит его за то, что он чуть не переворачивает старый отцовский кофейник. И я тоже здесь. Здесь, под бесконечным синим небом, на котором не видно ни облачка. Отец с матерью улыбаются, глядя на меня, и я ощущаю себя единой с ними; я не отделена, не одинока. Я любима.

– Иди ко мне, Джемма! – зовет матушка.

Ее руки широко распахнуты мне навстречу, и я бросаюсь бежать, потому что чувствую: если я смогу до нее добраться, все будет хорошо. Мне необходимо поймать это мгновение и крепко-накрепко держать его. Но чем быстрее я бегу, тем больше удаляется матушка. А я оказываюсь в холодной, темной гостиной бабушкиного дома. Отец в кабинете, Том куда-то ушел, бабушка отправилась с визитами; никому нет дела до других. Каждый одинок, мы просто несколько странных бусинок, нанизанных на общую нить печали, привычки, долга. По моим щекам медленно сползают слезы. Эта тяжелая правда – как яд, который мне не выплюнуть.

Маленькие бледные существа выползают из-под обломков скал и камней. Они касаются подола моего платья, гладят мои руки.

– Здесь твое место, здесь ты нужна, ты особенная, – говорят они. – Люби нас, как мы любим тебя.

Я поворачиваю голову – и вижу Картика, с обнаженной грудью, он идет ко мне. Я обхватываю его лицо ладонями, целую его крепко, без оглядки. Мне хочется слиться с ним. И эта магия совсем не похожа на ту, с которой мы играли прежде. Она грубая и настойчивая, у нее нет фальшивого фасада, за которым можно что-то спрятать. Это то, что нам недозволенно чувствовать, знать.

– Поцелуй меня, – шепчу я.

Он прижимает меня к дереву; его губы касаются моих. Я хочу затеряться в этом волшебстве. Никакого тела. Никакого самолюбия. Никаких опасений. Никто больше не причинит мне боли…

Звучит голос Дерева Всех Душ:

– А хотела бы ты иметь еще больше?

И во мне вспыхивает магия Храма. Я вижу, как стою перед деревом, а Картик выкрикивает мое имя, и я чувствую себя так, словно пытаюсь стряхнуть с себя опиумный бред.

– Да, – отвечает кто-то, но это не я.

Я пытаюсь увидеть, кто это сказал, но ветви дерева удерживают меня. Дерево обнимает меня, как мать, и так же нежно приговаривает:

– Спи, спи, спи…

Я проваливаюсь куда-то, ожидая, что меня подхватят, но никто этого не делает, и я лечу и лечу в темноту, у которой нет конца.

Потом – не знаю, когда именно, потому что время утратило смысл, – я слышу голос, говорящий нам, что пора уходить. Я внезапно ощущаю холод. У меня стучат зубы. На ресницах подруг – льдинки. Не говоря ни слова, мы отворачиваемся от дерева и тащимся обратно той же дорогой, которой пришли сюда. Мы минуем тела, висящие на деревьях, как омерзительные колокола, и ветер разносит их мольбу:

– Помоги нам…

Остаток пути из Зимних земель – как сон, которого я почти не помню. Руки исцарапаны, но я не помню, как это могло случиться. Губы распухли, я то и дело облизываю их, чувствуя трещинки на коже. Когда мы подходим к окутанному туманом выходу из Зимних земель, меня охватывает острое желание вернуться обратно. Странная сумеречная красота Пограничных земель больше не волнует меня. Я и в других ощущаю подобное чувство, вижу, как девушки бросают взгляды назад. Мы перешагиваем через лианы, ускользнувшие из Зимних земель. Они тянут к нам свои руки, подбираясь все ближе и ближе к замку.

Бесси говорит, не в силах опомниться от изумления:

– Они как будто знали меня. Действительно знали меня, по-настоящему! И я видела себя настоящей леди – не фальшивой, нет, и меня уважали…

– Никаких страхов, – бормочет Фелисити, закидывая руки за голову. – Никакой лжи…

Пиппа кружится на месте, все быстрее и быстрее, пока наконец не падает со смехом.

– Теперь я во всем вижу смысл. Я все понимаю.

На реке нас ждет горгона. Я пытаюсь спрятаться от нее, но она видит меня за высокой стеной цветов.

– Высокая госпожа, я искала тебя.

– Ну, похоже, ты меня нашла.

Глаза горгоны прищурены, и я гадаю, может ли она почуять на моей коже запретное, как чуют пот. Остальные девушки отчаянно веселятся. В них появилась какая-то новая свирепость, от которой горят глаза и пылают щеки. Фелисити хохочет, и ее смех звучит как призыв к вооружению. Мне хочется пойти к ним, оживить наши переживания в Зимних землях, а не страдать под пристальным взглядом горгоны.

– Ну что такое? – говорю я.

– Подойди ближе, – требует шипящий голос.

Я останавливаюсь на траве в добрых десяти футах от того места, где пристроилась у берега горгона. Она поворачивает голову и рассматривает меня – волосы всклокочены, руки исцарапаны, юбка порвана. Змеи на голове горгоны гипнотически раскачиваются.

– Ты там была, как я вижу, – говорит наконец горгона.

– И что с того? – вызывающе бросаю я. – Я должна была сама все увидеть, горгона! Как я могла бы всем управлять, ничего не зная? Дерево Всех Душ действительно существует, и его сила необъятна!

Змеи извиваются и шипят.

– Обещай мне, что не вернешься в то место, пока не создашь союз. Высокая госпожа, твоя сила…

– Что, неужели это и есть вся я – в магии? Никто не видит, какова я на самом деле. Все видят только то, что хотят видеть, видят лишь то, что я могу для них сделать! А кто я на самом деле, никого вообще ни черта не интересует!

Я плачу, и мне самой это отвратительно. Я отворачиваюсь и жду, пока слезы иссякнут, а когда снова смотрю на горгону, я уже другой человек, человек, которому никто не может приказать, что делать или куда идти.

– Можешь отправляться дальше, горгона. Наш разговор закончен.

Впервые гордая воительница выглядит неуверенной, и меня это радует.

– Высокая госпожа…

– Наш разговор закончен! – повторяю я. – Если я пожелаю поговорить с тобой, я тебя найду.

Девушки затевают веселую игру на траве. Фелисити толкает Бесси, та толкает ее в ответ.

– Тебе меня не одолеть, – поддразнивает Бесси, ее глаза блестят.

Смех Фелисити – колючий, как сорняки.

– Я уже тебя одолела, ты разве не заметила?

Завывая, как баньши, и хохоча, они хватают друг друга за руки и борются, пытаясь повалить друг друга, а Пиппа их подстрекает. Я несусь к ним на огромной скорости и сбиваю обеих, как кегли, при этом расшибив себе губы до крови. И никто не смеется громче меня, когда тяжелый металлический вкус наполняет рот и кровь льется на платье, словно безжалостный дождь.

Глава 35

Хотя до бала-маскарада еще несколько недель, миссис Найтуинг решительно настаивает, что девушки должны подготовить разные развлечения для гостей.

– Это будет своего рода подношение им – когда вы покажете, какими замечательными леди вы стали и как вы талантливы, – говорит она, хотя я подозреваю, что наши маленькие, тщательно заученные представления скорее докажут талант нашей директрисы.

Нам предназначены разные роли. Сесили, Марта и Элизабет должны исполнить какой-то балет. Фелисити будет играть менуэт. Поскольку я не умею ни петь, ни танцевать, ни говорить по-французски и не играю ни на каком инструменте, я спрашиваю у миссис Найтуинг, нельзя ли мне прочесть стихи, и она с облегчением соглашается, радуясь, что я могу сделать хоть что-то такое, что не связано с сельскохозяйственными животными или с инструментами, на которых играют, зажав их между коленями. Остается только выбрать подходящие стихи и не перепутать слова. К несчастью, Энн не разрешают петь для гостей. Это наказание за нашу выходку на Рождество, миссис Найтуинг не желает огорчать наших покровителей, они ведь знают все о скандале.

Энн стоически выносит несправедливость, а я с удовольствием думаю о том дне, когда Энн сообщит всем, что она уезжает, чтобы стать актрисой театра мистера Каца, под покровительством самой мисс Лили Тримбл.

Фелисити сидит за пианино, наигрывая менуэт.

– Уж очень это будет скромный прием, не пышнее, чем обычный чай в саду, – ворчит она. – Только костюмы и утешают. Все это и в сравнение не идет с балом, который леди Маркхэм устраивает для меня через две недели. Я тебе говорила, что она пригласила глотателей огня?

– Уверена, что говорила уже раз-другой.

Или раз двадцать. Я перелистываю книгу стихов, выданную директрисой. Все стихотворения настолько слащавы, что у меня болят зубы. Мне никогда не прочесть ни одно из них с серьезным лицом.

– Может, вот это, о приносящих свет? – предлагает Энн. – Оно как будто не слишком ужасное.

Я кривлюсь.

– Это не то самое, в котором Флоренс Найтингейл появляется на поле боя в виде ангела? Или это та поэма, в которой адмирала Нельсона сравнивают с каким-то греческим богом?

Фелисити бросает терзать пианино и садится на пол рядом с нами.

– Я все думаю и думаю о прошлой ночи. Это было наше самое волнующее приключение в сферах!

– Ты хочешь сказать, в Зимних землях, – шепчет Энн. – А ты действительно видела там Евгению Спенс, Джемма?

– А нам она не показалась, – фыркает Фелисити.

Я боюсь, что она захочет посостязаться со мной.

– Я уже все вам рассказала, – говорю я, защищаясь. – Вы хоть поняли, что мы можем спасти и ее, и сферы?

Фелисити надувает губы.

– Ты имеешь в виду – ты можешь спасти.

– Мы можем, – поправляю я. – Но прежде мы должны найти тот кинжал, что прихватила Вильгельмина, а я лично понятия не имею, где его искать.

– Может быть, он где-то здесь, в школе Спенс, – предполагает Энн.

– Да мы ведь и того не знаем, можно ли доверять Вильгельмине! – произносит Фелисити. – В конце концов, она ведь этот кинжал украла?

– Я думаю, она совершила ошибку, а теперь намерена искупить свою вину и привести меня к кинжалу, – предполагаю я.

– Но прежде всего – зачем вообще она его взяла? – не уступает Фелисити.

– Эй, вы ведь должны репетировать ваше выступление! – сердито восклицает Сесили, уперев руки в бока.

– Они помогают мне подобрать стихи, – отвечаю я, изо всех сил изображая пренебрежение.

Дверь широко распахивается, и я пугаюсь, что миссис Найтуинг явилась, чтобы велеть нам трудиться поусерднее. Но она обращается к Энн:

– Мисс Брэдшоу, не могли бы вы пойти со мной?

Опустив голову, Энн следует за директрисой, а я даже вообразить не могу, какие неприятности ее ожидают.

– Наконец-то, – злорадно произносит Сесили.

– Сесили, тебе что-то известно? – спрашивает Фелисити.

Сесили изображает пируэт.

– Ее кузина приехала из деревни, чтобы забрать ее! Бригид уже наверху, укладывает вещи Энн!

– Но они не могут! – вскрикиваю я.

Мы с Фелисити обменивается испуганным взглядом.

– Они решили, что пора. Более чем пора, если меня спросите.

– Ну, мы тебя не спрашиваем! – рявкаю я.

Рот Сесили открываемся в изумленном «о», и именно так ее застает мисс Мак-Клити, а я проклинаю себя за вспышку.

– Мисс Мак-Клити, вы позволите мисс Дойл разговаривать со мной так ужасно невежливо?

Мисс Мак-Клити останавливает взгляд на мне.

– Мисс Дойл? Надо полагать, теперь последует извинение?

– Прошу, извини меня, дорогая Сесили!

Моя улыбка так же фальшива, как лекарства какого-нибудь уличного торговца.

Руки Сесили снова упираются в бока.

– Мисс Мак-Клити!

Я шагаю к мисс Мак-Клити.

– Скажите, это правда? Кузина Энн действительно приехала за ней?

– Да, – отвечает учительница.

– Но они не могут так поступить! – протестую я. – Она не хочет уезжать туда! Она не хочет становиться гувернанткой! Она…

На лице мисс Мак-Клити отражается искреннее беспокойство.

– Но мисс Брэдшоу сама это организовала.

Слова мисс Мак-Клити доносятся до меня как сквозь толстый слой воды. Я с трудом понимаю их смысл, и холодный ужас стискивает меня.

Я несусь к лестнице и спешу наверх, перепрыгивая через ступеньку, не слыша ни зова Фелисити, ни требований мисс Мак-Клити. Когда я добираюсь до нашей спальни, совершенно задохнувшись, Энн сидит на своей кровати в скучном коричневом дорожном костюме и скромной шерстяной шляпке. Она аккуратно складывает в стопку свою дешевую почтовую бумагу и журнал мод, который ей подарила Фелисити. Наверху лежит программка «Макбета». Бригид запихивает в чемодан последние вещички Энн.

– Бригид, – выдыхаю я. – Нельзя ли мне поговорить с Энн наедине?

– Конечно, конечно…

Бригид тащится к двери.

– Заприте потом этот чемодан как следует. Энн, милая, не забудьте перчатки.

Наша экономка проходит мимо меня, промокая глаза носовым платком. Мы с Энн остаемся вдвоем.

– Скажи мне, что это неправда! – требую я.

Энн закрывает дорожную сумку и ставит ее на пол у своих ног.

– Я тебе оставлю свою почтовую бумагу. Хоть что-то напомнит обо мне.

– Но ты не можешь вот так взять и уехать! Тебя ждут в театре мистера Каца! Тебя ждет большая сцена!

Лицо Энн искажается болью.

– Нет. Они ждут Нэн Уошбрэд, красота которой говорит сама за себя, а не Энн Брэдшоу. Той девушки, которая им нужна, не существует. Ее просто нет.

Я хватаю ее чемодан, бросаю на кровать и начинаю вытаскивать вещи.

– Значит, мы найдем другой способ. Мы все наладим с помощью магии!

Энн берет меня за руку, останавливая.

– Разве ты не понимаешь, Джемма? Это не поможет. Не навсегда. Я не могу быть той, кого они хотят во мне видеть.

– Так будь кем-то другим! Будь сама собой!

– Я недостаточно хороша.

Энн вертит в руках перчатки, сминает их в комок, потом снова расправляет.

– Я потому и послала письмо кузине, попросила, чтобы она за мной приехала.

Я вспоминаю вечер того дня, когда Энн встречалась с мистером Кацем, письмо в ее руках… то самое, которое она настойчиво просила отправить. Она и не собиралась продолжать морочить голову Лили Тримбл и мистеру Кацу. Я тяжело опускаюсь на кровать; между нами громоздится чемодан. Энн складывает вещи обратно и защелкивает замки.

– Но скажи тогда, зачем было устраивать всю эту суету? – с горечью спрашиваю я.

– Прости меня, Джемма.

Она пытается коснуться моей руки, но я отшатываюсь.

– Я уеду сейчас, но я смогу всегда помнить тот день. Я смогу всегда помнить о том, что я в силах это сделать. Но если я попытаюсь снова… если я явлюсь к ним как настоящая Энн и меня отвергнут… мне этого не вынести.

В дверь врывается Фелисити и останавливается, загородив собой вход.

– Не беспокойся, Энн! Я им не позволю тебя забрать!

Энн натягивает перчатки и берется за ручку чемодана.

– Отойди, пожалуйста.

Фелисити разевает рот.

– Но…

– Пропусти ее, Фелисити.

Мне хочется дать Энн пинка – за то, что она даже не пытается что-то изменить. За то, что она сдалась и предала нас.

Лицо Энн превращается в привычную маску, которая не выдает никаких чувств. Своим талантом она могла бы заставить трепетать публику во всем мире. Но вместо того она будет использовать его, чтобы облегчить жизнь родным, и ее существование станет таким бессмысленным, что ее как бы и не будет вовсе. А я ведь видела, что она в силах сама творить магию как актриса, и при этом Энн умеет исчезать, становиться невидимой…

Держа в руке чемодан, Энн решительно спускается по лестнице в последний раз. Ее плечи расправлены, спина напряжена, глаза ничего не выражают. Она уже идет, как настоящая гувернантка. Внизу, в большом холле, играет фонограф, мисс Мак-Клити репетирует с девушками выступление.

Миссис Уортон ждет внизу вместе с миссис Найтуинг и Бригид. Миссис Уортон сплошь увешана бусами, перьями, кружевами, и всего этого слишком много.

– Ах, вот и наша Энни! Я как раз говорила миссис Найтуинг, как мне радостно знать, что ты уже перебираешься в наш загородный дом! Мы с мистером Уортоном назвали его «Весна в Шотландии», потому что шотландский замок Балморал особенно дорог ее величеству.

– Что за нелепое название для загородного дома! – бормочет Фелисити. – Они что, не бывали весной в Шотландии? Там же в это время холодно, как в Англии зимой!

Миссис Уортон что-то болтает о трудностях организации должного стиля и порядка в загородном доме и о том, что у нее совсем нет свободного времени из-за того, что приходится постоянно присматривать за слугами. Бригид подает Энн носовой платок, хотя ей самой он понадобился бы куда больше.

– Нет ничего постыдного в том, чтобы быть в услужении, – говорит она, нежно гладя Энн по щеке. – Вы уж не забывайте старую Бригид.

– До свидания, Энн, – говорит Фелисити. – Без тебя здесь все станет совсем по-другому.

Энн поворачивается ко мне. Я понимаю, что она ждет от меня какого-то проявления доброты – поцелуя, объятия, хотя бы улыбки. Но я не могу.

– Ты станешь отличной гувернанткой.

Мои слова звучат как пощечина.

– Я знаю, – отвечает она, словно ударяя сама себя.

Девушки толпятся в фойе. Они шмыгают носами и суетятся, хотя не обращали на Энн внимания, пока она жила рядом с ними. Мне это невыносимо, поэтому я ускользаю в большой холл и подглядываю из-за занавесей, как Энн и ее внезапные поклонницы выходят наружу.

Лакей укрепляет чемодан Энн на задке экипажа и, усадив миссис Уортон, помогает сесть Энн. Она высовывается из окна, придерживая шляпку. Я могла бы броситься за ней, поцеловать ее, пожелать доброго пути… Я могла бы. И для нее это значило бы очень много. Но я не в силах заставить свои ноги двигаться. «Просто попрощайся как следует, Джемма! И все!..»

Кучер берет в руки поводья. Лошади копытами вздымают пыль. Экипаж трогается с места и катит по подъездной дороге, потом поворачивает… Он становится все меньше и меньше, пока наконец от него не остается лишь темная точка, уползающая вдаль.

– Прощай, – шепчу я наконец, когда это уже не имеет никакого значения и никто меня не может слышать, кроме оконных стекол.