Текст книги "Любовь моя"

Автор книги: Лариса Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 47 страниц)

Может, перестать спорить? Но церковь всегда пресекала… Ой, куда это я… И потом, священник оставил семью без всякой духовной компенсации, а это его прямая обязанность. Это с любой стороны идет вразрез и вопреки… Чем продиктован его жестокий поступок? Во мне, буду откровенна, заговорила злость. А как же тезис, что справедливость заложена в человеке? И тем более в священнике… Миф? Его поступок затмевает все остальное хорошее в нем!

Аня путалась в светских и клерикальных понятиях, но говорила искренне, с болью.

– А если он разлюбил? Это ты можешь ему простить? Исключаешь этот вариант? – спросила Инна. – На одном уважении и ответственности не всякий мужчина может построить семью.

Но Аня в запале не услышала ее простых житейских слов.

– За свои деяния священник ответит перед Богом, а не перед тобой, – запальчиво заявила Жанна.

– Прежде перед своей семьей и паствой, а потом уж… – сердито заметила Аня.

– Наверное, врожденное чувство справедливости у всех разное, потому что прапрапра… предки у каждого индивида не идентичны и не у всех достославны. Мало ли чем «засевались» гены потомков автора и героя книги! Священнику тоже стоит пройтись по лабиринтам своего внутреннего «я», поискать точки соприкосновения с предками, – Инна шуткой попыталась ослабить накал Аниного возмущения. – Оно, конечно… абсолютной истины никто не знает. А-а-а… да Бог с ним, с этим священником!

– Да видно не с ним, – усмехнулась Аня.

– Дерганая ты какая‑то. Околесицу несешь. – Это Жанна выразила недовольство то ли обсуждаемой темой, то ли тем, куда это обсуждение завело говоривших. – Ты еще коммунизм вспомни.

– Нечего огульно глумиться над нашим прошлым. Коммунистический кодекс строителей коммунизма учил нас ценить человеческое достоинство, требовал воспитывать в себе добропорядочность, щадить и жалеть слабых, помогать беззащитным. Не у всех получалось. Были и сволочи… Но выставлять своим героем такого, с позволения сказать… да еще священником, целителем душ… Да-а, церковная нравственность, похоже, в тупике, – теперь уже спокойно отразила нападение Аня.

– Я отдаю дань уважения достойным спорщикам. Вы превзошли все мои ожидания, но… – Жанна опять хотела попытаться защитить свою точку зрения и для крепости духа осторожно мелко перекрестилась.

– Крестным знамением хочешь загасить пламя разгорающегося спора? – насмешливо остановила ее Инна, чем дала возможность высказаться Ане.

– Я хочу, чтобы автор увидел свое произведение моими глазами. Вот ты мне скажи: какие животрепещущие вопросы современной жизни поднял автор в своей книге? Он призывает к чему‑то высоконравственному? Нет, если его слова не совпадают с делами. Он наущает под маркой религии обирать скорбящих людей, восхваляет себя, считает себя безгрешным. Сам себе герой: кум королю сват визирю! Да что там говорить, он же простой священник, а по телеку рассказывали, будто один Папа Римский хотел отравить своего друга. Правда, у него не вышло… Может, это миф? Не хочется верить. Жанна, признав правомерность моих слов, может, изменишь свои взгляды?

– Совсем на воспитании зациклилась, – тихо пробурчала Жанна. – Иногда правда – есть путь в пропасть, в преисподнюю, потому что ложь часто торжествует. Как на духу расскажу никому ранее неизвестный факт моей биографии. Я всегда старалась нигде и ни в чем себя не запятнать, а тут в дикую историю попала. Попросил мой знакомый, приютить на неделю одного ученого из Америки. Я согласилась. Пришел вежливый, полноватый, начинающий лысеть мужчина. Целый день на компьютере работал, закрывшись в комнате. А утром за завтраком мы разговорились. Он сказал, что два факультета окончил: исторический и религиозный, что теперь живет в России, женился на русской. А я что‑то к месту по‑английски и на латыни брякнула. Эрудицию свою захотела выказать, мол, мы тоже не лыком шиты. Гость вдруг побелел как полотно, компьютер захлопнул и говорит растерянно: «Мне сказали, что вы просто бабушка…» Собрал вещички и больше я его не видела. Поняла я, с кем дело имею: он чуждую нам религию несет. А может, и чего похуже. Предает свою вторую родину? Шпион?

– И наказание последовало незамедлительно? Сходила кое‑куда? – спросила Инна.

– Не поднялась рука настучать. Я заметалась, но внутренний голос сказал мне: «Не надо. Вдруг его возьмут в разработку, а я окажусь не права? Стоит ли делать поспешные выводы?» Вы же знаете, есть горизонталь жизни: от рождения до смерти, а есть вертикаль: Бог, судьба, ангел-хранитель и человек. Смерть от нас не зависит, а жизнь человек строит сам, но под присмотром своего ангела-хранителя.

– Своим кошачьим умом дошла? У женщин есть интуитивный способ мышления, который недоступен мужчинам. И все же…

– И Коля не посоветовал. К тому же доносительство… это как при Сталине… когда все на всех… Ну не все, конечно… Долго я пребывала в состоянии растерянности. И всё думала: «А если этот профессор на самом деле ведет подрывную работу? Я окажусь виноватой? В страшном сне такое не привидится». «Это всего-навсего религия», – успокоила я себя. Потом высказала свои сомнения подружкам и забыла об этом случае.

– Понимаю, некоторые моменты жизни помнишь поминутно, а другие, несущественные, будто выпадают из памяти. Беспрецедентный случай! Вздрогнула, но не поддалась. Предтечей поступка всегда должно быть сомнение. И ты самоустранилась, сочла за благо промолчать. Не овладела демагогией, не набила руку на… кляузах и сексотстве?.. Какие коллизии… И в этом твоя непреходящая ценность, – попыталась пошутить Инна. Но вышло грубо и как‑то коряво.

– Смеешься?! К сожалению, через десять лет эта история имела гадкое продолжение. Моего знакомого будто бы вызывали куда‑то, о чем‑то расспрашивали. И он посчитал, что в этой его неприятности я виновата, мол, «стукнула» куда надо, и распустил обо мне подлые слухи. Так мне подруга сообщила. Но я ни сном ни духом! Что за ерунда! Я слышала, что теперь вообще нет соответствующих органов, их разогнали еще в девяностые. А мне припаяли доносительство. И почему эта история всплыла только через десять лет? Если бы я «накапала», то, наверное, действие последовало бы незамедлительно. Небось, этот профессор сам где‑то накосячил, и им заинтересовалась милиция.

– До неприличия банальная история. Она результат твоей мнительности, ты борешься с собственными демонами. Ты задавалась вопросом: почему и зачем твой знакомый распустил этот скандальный слух и облил тебя грязью? Анализировала? Обычно сплетни даются в нагрузку к успеху и славе, а ты слишком мелкая сошка, малозаметная мишень. Кому не давала покоя твоя ничем не примечательная жизнь? Ты же в этом плане неуязвима.

– К сожалению легенды и сплетни часто возникают на ровном месте. И молва оказывается сильнее правды, – грустно заметила Аня.

– Легенды рождаются, когда молчат очевидцы. Жанна, ты выяснила, откуда ноги растут? Тебе являлась вспышка откровения, озаренная горьким вдохновением? Выбралась из‑под руин разрушенной репутации? Дала достойный отпор? Высмеяла или выругала тех, кто тебя порицал за несовершенное? Или погрязла во лжи?.. Трудно выдерживать давление большинства, сплоченного в желании вознестись над кем‑то, кто, может, и не умней, но чем‑то интересней? – спросила Инна.

– Сложно прослеживать пересечения и переплетения путей-дорог, приводящих к тому или иному неприятному событию. Я решила, что это мой знакомый – жалкий и ничтожный – подленько подгадил мне. Оговором захотел уничтожить меня из зависти к моей, как он считает, счастливой жизни. Человек беззащитен перед ложью уже тем, что невозможно оправдаться. Вы не представляете, с какой скоростью распространяются гадкие сплетни! У меня сложилось впечатление, что для этого в нашем, даже небольшом городке существует огромный штат «благожелателей». Почему все в первую очередь верят плохому? Могли бы подумать, порассуждать. Когда люди перестают держаться за реалии, истина от них ускользает. Я считала, что умные люди не относятся к их числу, что они не станут верить сплетням и тем более их передавать. Как я ошибалась! Но я же сама так не делаю! Верят те, кто сами могли бы так поступить? А если им скажут, что я убила человека, ограбила банк, они тоже поверят?! Боже мой! Как легко испортить человеку репутацию! Как он беззащитен перед подлостью! Происходит всеобщее помешательство? Люди, остановитесь! – «разбушевалась» Жанна. – Это похоже на откровенную целенаправленную травлю. Кто‑то хочет раздавить, уничтожить меня. Всё для меня будто в один миг поменялось… Как заслониться от такой жизни? С тех пор я не люблю этот город. Иногда в щепки хочется его разнести или покинуть навсегда. Я угнетена…

– Тебя угнетёшь, ага! Успокойся, так и до инсульта недалеко. И напишут тогда на твоем надгробии: «Она была женщиной девятнадцатого века, а ее убили изверги двадцать первого», – усмехнулась Инна. – К сожалению, зачастую, люди желают воспринимать не правду, а то, что для них интересно. Им хочется верить, что они лучше кого‑то, уже чем‑то хорошим прозвучавшего, кто считался чуть ли не героем, идеалом. И вдруг оказывается!.. Ха!.. Это интригует и развлекает. Людям нравится верить в этакое… Их много… этим озабоченных, когда больше нечем себя занять. А некоторым важно убедиться в том, что кому‑то хуже, чем им. Это их радует. Ура! Недоброжелатели ликуют!.. У каждого свои слабости.

– Твое объяснение меня не удовлетворило, – вздернулась Жанна. – Хотя… в молодости нас не раз пытались разлучить, мужу записки в карманы совали с оговорами, будто я гуляю. Но он верил мне и говорил, что наше счастье сошло к нам с небес. Мы жили и живем душа в душу.

– Слухи и сплетни – оружие врагов. И как ты разрешила эту проблему?

– Никак. Когда хотят унизить и оскорбить молодую женщину, ее укладывают в постель с каким‑либо мужчиной, подчас даже ей не знакомым. Какая разница с кем? Лишь бы опорочить. Но если от сплетен про любовников спасает возраст, то от последствий подобного оговора, от этого позорного клейма, мне не отмыться до самой смерти. Вот и растет в душе за пустотою пустота… Меня нет во мне. Я в точку сжалась, в нуль сошлась…

– А ты тут нам проповедовала о стремлении людей к самоочищению, к духовным высям, чтобы уцелеть, выжить, призывала полюбить этот мир, – усмехнулась Аня.

– Я периферийным зрением замечаю, как за моей спиной шушукаются, смотрят с подозрением, от меня шарахаются. Как воронье кружат надо мной и каркают… Оправдаться, остаться незапятнанным в таком сообществе не получается. Хоть стреляйся. Клевета даже Пушкина убила. Его затравили так, что смерть уже не страшила.

У меня теперь синкразия только при одной мысли об этом подонке. Понимал, чем можно максимально сильно обидеть человека. А как я могу доказать несостоятельность его обвинений? Бегать по городу, хватать бывших друзей за полы одежды?.. Да если бы я на самом деле участвовала в делах подобного рода, разве я позволяла бы начальнице меня притеснять? Я бы стукнула кулаком по столу. А за детей стерла бы в порошок их обидчиков! Но не было у меня возможности ни защититься, ни защитить. Оправдываться всегда трудней, чем нападать. Снежный ком лжи, слухов и спекуляций все продолжает расти, а с ним и моя обида на весь свет. Боль накопляется. Только церковь и спасает. Сейчас знакомый ославил меня на весь город, а в сталинские времена, такие как он, оговаривая людей, не просто ломали им жизни, губили.

– Недавно услышала обсуждение группой интеллигентной молодежи слова «сексот». Представляете, они решили, что оно происходит от «секс»! Меня радует, что они далеки от тех жутких времен, – сказала Инна.

– В детстве со мной произошел жуткий случай. Кто‑то написал гадкую критическую заметку о моем классе в школьную стенгазету и подписался моей фамилией. Я взбеленилась, попыталась снять тяжелую раму с петель. Она оказалась слишком для меня тяжелой. Решила взломать деревянный корпус, но он сделан был на совесть. Тогда я стала искать во дворе что‑нибудь тяжелое, чтобы разбить стекло и вытащить порочащий меня документ. Подскакиваю к газете с кирпичом в руках, размазывая на бегу злые слезы, замахиваюсь и… Кто‑то крепко берет меня за плечи. Я в истерике пытаюсь растолковать старшекласснице про свою беду, тычу пальцем в заметку, кричу, что это подло и гадко, что не по стеклу мне надо бить, а по голове того, кто это сделал. Ору: «Сегодня она под чужой фамилией в школьную газету пишет, а завтра, вы же лучше меня знаете, что из нее вырастет!..» Девочка завела меня в учительскую и объяснила присутствующим там педагогам мою горькую ситуацию. Учительница математики спросила, чем я могу доказать, что не писала кляузу? «Там почерк взрослый, уверенный, женский, а у меня он еще совсем детский! Уберите, пожалуйста, эту заметку», – попросила я жалобно. Долго после этой истории я с болью в сердце проходила мимо ненавистной мне газеты, – грустно поведала Аня. – Фейки бывают на уровне государств и в личной жизни отдельных граждан. Напрасно ты, Жанна, разболтала подругам историю с профессором. Надо всегда быть осторожной в словах. Не удивлюсь, если кто‑то воспользовался твоим рассказом и организовал против тебя заговор. Есть любители.

– Не от большого сердца, – нервно передернула плечами Жанна. В ее взгляде читалась боль. – Мои соседки пожаловались в милицию на одного нехорошего человека. Тот, когда трезвый – тихий, незаметный, но как напьется, точно дикий зверь за мальчиками гоняется. Просили призвать мужчину к порядку. А кончилось всё тем, что руководство милиции это заявление передало виновному в страхах матерей за своих детей. И тот стал мстить женщинам. Они искали защиты, а получили еще большее насилие.

– Старое наследие. В СССР, я слышала, что жалобы на руководство, как правило, пересылались тем, про кого они писались. Для принятия мер по «искоренению» недостатков. Не думаю, что теперь что‑то изменилось, – заметила Аня.

– Может, ты зря грешишь на своего знакомого? Вдруг кому‑то и правда захотелось опорочить тебя, свести старые счеты? А тут такой удобный случай представился! Возможно, он сам непосредственно не виноват в оговоре, а кто‑то другой, из твоих недругов использовал его, чтобы нагадить тебе, а самому остаться в стороне, не засветиться. Не исключаю такой вариант. Знавала я сволочей, которые всегда рады были исказить правду в угоду своим подлым страстишкам, – полыхнула старыми обидами Инна.

– Со мной в молодые годы произошел глупейший случай. Увидела я как один мой знакомый чуть ли не на полусогнутых ногах шел, нагруженный точно вол пакетами, а его жена шествовала на шаг впереди с гордо поднятой головой, небрежно помахивая дамской сумочкой. Я рассказала об этом подругам под тем «соусом», что тяжело мужику живется в примаках. Не знаю, как вывернули и в каком виде представили они мои слова, но мое сочувствие вернулось ко мне ворохом жутчайших оговоров от того, кого я пожалела. Он такую кампанию против меня развернул! Замордовал, с грязью смешал! Я, видите ли, задела его мужское самолюбие! До сих пор не идет из головы…

– Меня память стала подводить. Я на листочках подробно записываю то, о чем хочу поговорить с иногородними подругами по телефону, но постоянно их теряю, – неуверенно промямлила Жанна. – А если на самом деле…

– Меня в молодости пытались привлечь и внедрить… но я не согласилась. Мне было жутко стыдно, что кто‑то даже просто подумал, что я могу позволить себе подобное. Сотрудница это поняла и спросила: «Вы считаете нашу работу для себя унизительной?» Я испугалась и сказала, что ненавижу сплетни и никогда их не передаю, что меня только дети интересуют. Мне задали несколько наводящих вопросов о сотрудниках, убедились, что я ни о ком ничего не знаю, и отпустили. Долго еще мне было гадко при одном только воспоминании об этом случае, – горько созналась Аня.

После несколько «примороженной» паузы Инна посоветовала Жанне:

– Я бы на твоем месте возобновила расследование и провела серьезное дознание, конечно, в рамках правового поля. Возможно, это перевело бы твоего знакомого из разряда «преступников» в число подозреваемых соучастников или в свидетели, и переломило бы твое представлении о нем, как непорядочном человеке. Вспомни, кому и чем ты могла насолить? Начни лет этак за тридцать до нынешних событий.

Повернем эту проблему другой стороной. Я понимаю, ты не виновата в той истории. Из патриотических соображений ты могла бы «накапать» на профессора, но никак не на своего знакомого.

– Не делала я этого! – истерично взвизгнула Жанна. – Не своди меня с ума!

– Успокойся, грязь смоется, боль уйдет. Я знаю тебя и верю, бедная моя, оболганная праведница. Я просто анализирую варианты.

– Даже если его обманули, настроили против меня, подсунув ложную информацию, это не повод оговаривать меня. Мог бы поговорить со мной, все выяснить.

– А ты смогла бы подойти к сексоту?

– Ради Бога, хоть ты не обзывайся! – со слезами в голосе воскликнула Жанна.

На ее красивом лице обозначились резкие глубокие морщины, по которым побежали ручейки безудержных слез. Она с головой накрылась простыней. Из-под нее стало доноситься тихое прерывистое бульканье, похожее на кипение воды в чайнике.

Инна заерзала на своей импровизированной постели и растерянно забормотала:

– Прости, я не хотела тебя обидеть. Я же, как лучше…

– Каждая вещь таит в себе загадку, каждая судьба хранит в себе тайну, – многозначительно заметила Аня.

*

– Откуда в людях эта пакостливость? Недавно звонят мне из ЖСК, мол, соседи жалуются, что вы краны на батареях отопления у себя в квартире перекрываете, а у них холодно. Я вздохнула и ответила, что и в прошлом году они тоже жаловались, и я уже объясняла, что у меня вообще нет никаких кранов, регулирующих тепло, потому что я мерзлячка. Пришли бы, сами посмотрели и успокоились. Так нет, обязательно надо лишнюю работу людям создавать. А на следующий день соседи мне кабель в общем коридоре оборвали, и я два дня сидела без телевизора и компьютера, пока не пришел мастер. Я много лет живу в этом доме, никому ничего плохого не делаю, а мне постоянно подбрасывают горькие пилюли. Почему? – задалась вопросом Аня. – А как‑то пожилая соседка, бывший врач, удивила. Вообразила, что мой компьютер влияет на работу ее телевизора и усиливает ее головные боли. Я сначала пыталась ей объяснить, что она не права. Потом отнесла компьютер в школу и там по вечерам на нем работала. Мне все равно, где пялиться на экран. Так не поверила соседка в мое благородство, посчитала, что я вру, а сама под шумок все равно его включаю. И вместо того, чтобы в гости ко мне зайти и убедиться в моей порядочности, что‑то нарушила в подводе питания к моей квартире – на это ума ей хватило, – а когда я вызвала электрика, она его перехватила и попросила обратить внимание, есть ли у меня компьютер. И надо же было мне выйти к лифту именно в то время, когда электрик отчитывался перед ней о проделанной «работе»! Мне повезло: сын захотел поменяться с мамочкой квартирами, и она переехала в другой район.

– …А может, и правда тогда, при Сталине, когда кругом были враги, не всё было так просто… Но ведь крайности, перегибы… О, Бог ты мой… – зашептала Аня. И замолчала, не уверенная в аргументации, которую приготовилась высказать.

– И теперь враги? – спросила Инна.

– Извне? Может быть. Мы – кость в горле многих государств. Вокруг нас конфликтное окружение стран. Давно зубы на нас точат, изнутри хотят разложить и победить без оружия.

– Конфуций писал: «Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть проплывающий труп врага», – усмехнулась Инна.

– На самом деле есть над чем задуматься, – обижено не согласилась Жанна.

– А ты у своего Бога спроси. Пусть подскажет что делать, знак подаст. Не решать же тебе такой трудный вопрос самой, не меряться же силой с самим Создателем? Мой любимый Сальвадор Дали сказал: «Небо в сердце человека, если он верует. А я не верую». Он глубоко погружался в стихию подсознательного, бросал вызов Богам и не верил, что тело Христа излучает эманацию Божественного света.

Напрасно Инна проехалась по чувствам растревоженной Жанны.

– Не богохульствуй. Не верить в кровь Христа, пролитую во имя человека и мира на земле?! – возмущенно забурчала она из‑под подушки.

– Мира? А не войн? – Инна раздраженно заиграла удивленно приподнятыми бровями. – Разве в тяжелую годину Он не отворачивался от нас?

– Он наказывал, урок давал. Не оскорбляй благих намерений Небес недоверием! Не нам оценивать уровень милосердия Всевышнего. Бог думает о нас не нашим умом. Сомневаться сомневайся, но не наступай, владей собой. Не нагнетай!

– Наказывал защитников родины?! – не поняла Аня. – А теперь, что касается твоей беды…

– Не надо, – попросила Лена.

*

– …Пить кровь Христа. Этот странный обряд в детстве навевал мне мысли о каннибализме. Я сопротивлялась, воевала с бабушкой, посмеивалась над одноклассником, сыном нашего непутевого священника. Считала этот факт позорной страницей его биографии. А Сенька вырос и пошел по стопам отца, несколько лет работал в Америке, сделал удачную карьеру в России. Наверное, каждому свое… А мне теперь терять нечего, – сказала Инна тихо и печально. Но эту тоскливую интонацию услышала только Лена. Подруги не заметили и не почувствовали ее потому, что верили в непоколебимость духа энергичной и решительной Инны.

– Жанна, что еще привело тебя в скорбные стены церкви? Тебе было мало своей любви к людям? Или ты окончательно ее потеряла? Может, была такая беда, что небо показалось с овчинку? То, о чем ты рассказывала мне, было случайным совпадением, везением или объясняется крепким организмом твоего внука. И только.

Ну не поймалась же на красное словцо? Ты для этого слишком умна. С возрастом у тебя потребность в религии проявилась? Духом воспрянуть помогла? Или ты захотела познать секрет жизни и смерти? Пытаешься приблизиться к Божественной Тайне, не умаляя ее величия? Стремишься прочувствовать саму суть христианства, православия… чтобы оградить себя от власти демонов, остаток дней провести в благости и со временем уснуть праведницей, а может, и вымолить себе вечную жизнь? Ведь религия, насколько я помню, утверждает, что жить ради жизни на земле – мало, а вот ради будущей вечной, потусторонней – это уже серьезная цель. (Инна цепляет Жанну или отвлекает от грустных воспоминаний?)

А для меня рай на земле, на природе, рядом с любимым человеком. Любящий и любимый человек может многое. Любовь очищает от корысти, от обид и огорчений. Для меня любовь – способ существования в пространстве бытия. Не зря вся мировая литература построена на любви. Вернее, на несостоявшейся любви и нелюбви. Я не верю в церковного Бога, но понимаю, что есть в природе что‑то, чего мы пока постичь не можем. А вот в предопределение и в судьбу верю. Она подает нам знаки. Ее не надо ни испытывать, ни игнорировать. Если камень один раз пролетел мимо твоей головы, это не значит, что в тебя его больше не бросят.

– После тяжелой болезни часто возникает новый взгляд на жизнь. А может, все‑таки стресс на тебя повлиял? – спросила Лена. – Как‑то, будучи в командировке, на научной конференции, я услышала от своего хорошего знакомого, умнейшего физика из Липецка Николая Михайловича Пухова, историю его старичка-соседа. «Вез снаряды на передовую, а тут обстрел с воздуха. Бомба в его телегу попала. Лошадь – в мелкие ошметки, на месте телеги – яма, а возница живым выбрался. С тех пор он в Бога стал верить».

– Все‑таки неудовлетворенность жизнью? Или она в череде многих… бед?

Несмотря на легкую иронию, звучащую в вопросе Инны, Жанна ответила серьезно:

– Я не уверена, что могу рассчитывать на твое понимание, но ладно, расскажу в двух словах.

Видно зачатки религиозности во мне уже с детства были в виде неглубокой веры. Может, оттуда потек ручеек моей веры… и мне только казалось, что я и в мыслях не держала… Я чувствовала, что одним рассудком жить мне мало, не хватало чего‑то, дисгармония в душе была. Я, будто в плену находилась. Но что‑то требовалось, чтобы оно проявилось…. Я и марксизм-ленинизм пыталась на себя примирять, но он был мне как корове седло. Не принимала его моя душа.

Я всегда была обнаженным, распростертым к людям человеком, вот и устала… После одной гадкой истории я остро почувствовала свою оставленность, одинокость. Боль каждый день подступала к горлу. Ночами не спалось. Я мысленно терзалась. У меня возникала масса вопросов. И я вдруг ощутила глубинный запрос души на веру. А в храме с помощью настоятеля все вопросы отпали. Священник избыл мою боль. Он тихо и келейно говорил мне простые и очень правильные вещи. Я слышала полные тайного трепетного смысла слова. Они проникали в меня, и безнадежная пустота сердца заполнялась. Я замечала, как вскрывались передо мной глубинные пласты богато одаренной души этого священника. Человек в жизни движим голодом и любовью. Но любовь невместима здесь, на земле. Она рвется куда‑то ввысь… И золотые нити молитв уносили меня в небо… Я уцелела и спаслась. Священник изменил траекторию моих мыслей, поставил заслон унынью. Я задумалась о том, что созерцание красоты и вера в силу добра не область материального, а отблеск, отзвук нашего духовного мира, что платоновский мир идей реально существует. Как ясно мыслили древние философы! И получение радости от познания тоже оттуда. Я в земной рай никогда не верила, но старалась хотя бы в семье его построить. И вдруг поняла, что если верить, что душа моя не умрет вместе со мной, то жить мне на земле станет радостней.

– Есть ли жизнь после смерти? Меня больше волнует, есть ли жизнь после свадьбы? – Инна шуткой попыталась разрушить вдохновенно-серьезный настрой Жанны. Не получилось.

– И я безгранично поверила: «Бог есть! Он всюду и во всем». Человек может понять даже то, что не может себе вообразить. И в восприятии таких вещей как любовь, вера есть что‑то иррациональное… теперь уходящее из нашей повседневной жизни.

– Как ты могла полюбить Бога, которого никогда не видела? Для меня Бог – энергетическая субстанция. Своей жизнью мы ее или пополняем, или обедняем. И все! Как можно Его познать, если о Нем никому ничего не известно? О Христе и то одни мифы и домыслы. В Бога верит тот, кто в нем нуждается. Ты его создала в голове и почувствовала себя в состоянии невесомости? Ты в ощущении прекрасного полета души и тела!

– Напротив, ощутила твердую опору и поняла, что самое время мне идти к Нему. Я это теперь знаю каким‑то достоверным внутренним чувством. Я не отмахнулась, не отстранилась от этого нового особого ощущения, а стала поддерживать в себе эту искру любви.

– И прибалдела от счастья? Небеса открылись, конфигурация души поменялась – и ты в ожидании чего‑то огромного и великого!

– Да. Меня поразила легкость пространства церкви в день празднования сошествия на землю Святого Духа. Исполнялась прекрасная духовная музыка. Для меня воспринимать ее каждый раз – как брать очередную вершину. Эти звуки уносили меня в небо… Я чувствовала, что парю. Я еще не совсем наверху, но уже там… О это благостное церковное пение!.. И Господь коснулся моего сердца. Я встретилась в душе с Богом. Это был самый счастливый день в моей жизни! Какая‑то я была… вся не отсюда… а вышла из церкви облегченной, просветленной, возвышенной, доброй. И теперь я несу свой крест с радостью.

– Какое прекрасное воображение! Только одно из другого не вытекает. Какой раскардаш в голове! Как тебе в этом «пейзаже» разобраться? Даже в вере нельзя быть слишком серьезной. О добре ты знала и без церковного благословения. Или твое нынешнее понятие доброты как‑то отличается от прежнего? Мы живем как нам душа и разум подсказывают, а тебе‑то сам Бог… Ты так подвержена внутренней реновации? Диву даюсь. Благая весть!.. Что ты пытаешься мне втолковать? Ты еще и проповедничеством разразись! Пойми, заповеди на все сто невыполнимы. Ты автоматически попадаешь в число неудачников. Ты выбрала не самый лучший вариант существования в этом мире. Надо по жизни быть более критичной или хотя бы более ироничной, что ли.

– Аккуратней, пожалуйста, с выражением эмоций. Да, христианская религия требует перемен в человеке. Он должен жить по душе: нравственно, совестливо. Не у всех это получается. Слишком велика в человеке гордыня, чтобы склонить голову. Гордыня – это дьявол в человеке, не желающий расставаться со своим темным внутренним миром. И моя миссия предостеречь от беды заблудшие души. В суете мирской мы часто не задумываемся, что и зачем делаем. Радоваться разучились. Мы часто судим не по оригиналам, а по копиям.

– Какая неистово-эмоциональная манера выражаться! Веришь в свое миссионерское предназначение? И в избранность? Заручившись поддержкой Бога, можно многого достичь. На твоем лице спокойствие и великое вселенское терпение! А я без Бога живу, и это мое право. Знать не было на меня промысла Божьего. Не приближал Он меня к Себе. Вот и не стал сферой моих интересов. Даже у электрона есть свобода воли и выбора.

– Бог не к каждому приходит. Тебя интересует жизнь в ее сиюминутности. Ты схватываешь и фиксируешь этот процесс в ее отдельных мгновениях.

– А тебе открылась великая истина? Умудри меня, Всевышний, понять Тебя!

«Если внутреннее состояние души автономно от внешнего мира, и человек чувствует себя счастливым… Это я могу понять, но одержимость, слепое поклонение… Это страшно. Что с Жанной? Шизофрения? Кто нашел брешь в ее праведной душе, чем так мощно обаял? Чьим уговорам она уступила? Неужели всего-навсего священника? Может, и правда, какая‑то беда коснулась ее семьи? Несчастья часто делают слабых внушаемых людей атеистами или наоборот – истово верующими. И тогда для них обращение к Богу – молитва – как эликсир жизни, – подумала Аня. – Соседка еще лет двадцать назад по секрету рассказывала мне, что «на Сретение было на удивление чистое, голубое небо, ни одного облачка. И это в феврале!.. И всё в тот день одно к одному лепилось так, что я не смогла пройти мимо церкви…» А мне до сих пор не доходят их высокие чувства неизвестно к кому».

– Когда я уяснила, что за все на свете отвечает Бог, я доверилась Ему. Его, а не себя я поставила на первое место. И страх ушел из моего сердца. Я научилась смирению, стала лучше и начала жить во славу Божию. Стараюсь не обижаться, не злиться, не проявлять личную неприязнь. А оно тянет за собой другое…

– Усиленно вживляешь в себя человеколюбие? – весело округлила глаза Инна.

– Я поняла, чтобы спастись и войти в Царствие Божие надо ежечасно думать о Боге, о душе, и любовь к ближнему своему ставить выше скотской, как говорил Толстой. Я твердо убеждена, что взгляд ввысь, к Богу, дает надежду, а молитвы сосредотачивают силы и отогревают душу.