Текст книги "Любовь моя"

Автор книги: Лариса Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)

– Не хочет сладким кормить. Ох, эта мне ее временами неизбывная мрачность! Она заменяет ею глубину произведения? – язвительно предположила Инна.

– Время кует авторов и героев. – Лена поспешила загасить не померещившийся ей, явно намечающийся спор.

– Цель у Риты прекрасная: пробудить в читателях нравственные чувства и прежде всего сочувствие, утвердить благородство, чтобы они могли преодолеть в себе пошлость и злословие. Она мечтает, чтобы в людях проснулась внутренняя сила, увеличился масштаб души. И тогда в них всё положительно срастется, – восторженно «запела» Аня.

– Рита сама в своей жизни стремится к идеалу и тащит за собой остальных? Но какой же идеал без радости? Зря старается, не достучится. Ей стоит поискать другой, запасной, более эффективный вариант влияния на людей? – спросила Инна.

– Начну с того, что ты не справедлива к Рите. Один – гений стиля, другой – гений видения; кто‑то умеет выражать радость, кто‑то печаль. Людям свойственно больше грустным делиться.

– Не стоит это качество возводить в ранг всеобщего, – заметила Жанна. Она только что вышла из полузабытья. – Людям важно, как преподнесен грустный материал. Надо, чтобы не в лоб.

– В лоб больнее – усмехнулась Инна. – По себе знаю.

– Раз ты спрашиваешь, значит, тебя Ритины книги трогают. Или ты споришь, не удосужившись вчитаться? Тогда вспомни Данте. Никто не упрекнет его в приверженности к страданиям и жестокости, хотя изображенные им события ада поражают ужасом, красотой и эстетикой. У него даже сама структура текста – аналог готического собора, устремленного ввысь. Там все просчитано с математической точностью. (Вот и Жанна проявила себя хотя бы на прошлом материале.) Его «Божественная комедия» – это беспощадная поэма о Боге и вере, о ненависти и возмездии. Автор учит отвращению к греху, утверждает, что злой должен страдать, виновный обязан пройти путь очищения, стать самим собой, но не злорадствовать.

– Умным людям всё это известно, а глупым – неинтересно, – фыркнула Инна.

– По мнению Данте, самый тяжкий грех – богоотступничество.

– А я поняла, что предательство. Данте нашел Иуду в последнем круге ада, – не согласилась с Жанной Аня. – Объясни, за что твой Бог наказывает и без того несчастных самоубийц? Разве они заслуживают ада? Им и на земле жилось невыносимо тяжело. В аду их истязали гарпии. Проклятые, они были обречены на вечные страдания!

– За то, что они попирали свободную волю, которой Он их наделил.

– Так они и выбрали…

– Они должны были сопротивляться искушению убить себя, раз Бог назначил им жить.

– Получается, за непослушание? А разве меньшие грехи похоть, гордыня, алчность?

– Ой, не знаю, – растерялась Жанна. – В смятенном состоянии духа Данте исследовал грехи человеческие во всех их проявлениях. Ужасающие подробности увиденного овладевали его умом и сердцем. Его волновала судьба человечества и своя собственная. «Чем больше грех, тем больше возмездие», – понимал он. Фурии мучили еретиков, чтобы те раскаялись. Они проходили очищение огнем за сомнения в христианских догмах. Гневливые в аду грызли и рвали друг друга. А любовники крутились в вечном вихре разрушительной силы как в центрифуге. Их любовь превращалась в пламя ада. Ужас!

– А прекрасная Беатриче, его муза, для Данте была символом благочестия и спасения, – подсказала Аня. А Вергилий…

Разговор между подругами тек естественно, гармонично, но невозможно было понять, в какое русло он направится в следующий момент.

– Данте искал корень мирового зла, его источник, в человеке, призывал перерасти в себе греховное, очиститься и жить без гнева и страха. Он встретил в обители величайшего зла сатану, князя тьмы Люцифера, изгнанного в ад за неподчинение Богу и пожирающего там самых подлых проклятых. В противовес божественному теплу он излучал жутчайший холод. Но более устрашающим в дьяволе было отсутствие интеллекта! Вот это меня поразило, – сказала Аня.

– Во многих культурах грешники горят в кострах возмездий, а Данте более изощренно нафантазировал! Мы любим острые ощущения, потому и читаем Данте, хотя не религиозны и сомневаемся в бытии после смерти. Можно подумать, что мы другого мнения о грехах. А сам‑то автор тот еще был ходок, потому и не относил прелюбодеяние к числу особенно наказуемым грехам, – язвительно заметила Инна. – Но как он был божественно ироничен, когда топил в дерьме своих врагов!

– А Беатриче просила у Бога помощи в любви, – подсказала Жанна.

– А что еще может просить женщина? Остальное в ее власти. Все сумеет, все преодолеет, – серьезно отреагировала Аня.

– Рита тоже, как Данте словно бы с натуры пишет, а на самом деле фантазирует. И тоже с учетом своего жизненного опыта? – не удержалась от презрительной реплики Инна.

– Спорь со мной, но попусту не перебивай, – рассердилась Аня.

– Инна, тормози, – тихо попросила Лена. – Иногда мне проще решить самую трудную задачу или доказать сложнейшую теорему, чем понять ход твоих мыслей.

– Данте – как и коммунисты – хотел привести человечество к счастью, выступал за свободу и справедливость, размышлял, как должно быть устроено человеческое общежитие, ратовал за создание единой мировой духовной монархии, объединенной одной религией, – напомнила Аня. – Кстати, насчет религии. Если есть Бог, то Он один над всем Мирозданием – ведь все в мире подчинено единым законам, – почему же люди не понимают такой простой мысли? Бесятся, воюют за «своего» Бога. Каждая религия себя во главу ставит. История религий – история конфликтов, противоречий и подтасовки фактов.

– Представляю, какой хаос творился бы в мире, если бы каждый из Богов, придуманных людьми, стал дергать за свои «веревочки»! – рассмеялась Инна. – А мне импонирует, что Данте отказывал Папе в земной власти. Считал, что земной владыка должен быть независимым от церкви. Пусть монарх отвечает за свое, Папа – за своё. Мол, спасение души – религиозная доктрина. Он предложил такую схему: монарх, плюс Папа, плюс пророк – представитель народа. Данте себя пророком видел, считал себя избранным. Утверждал, что все эти три ипостаси друг друга не замещают. И чего это трио могло бы натворить?.. У меня дурные ассоциации…

– Не надо, – попросила Лена.

– Своей деликатностью ты лишаешь меня права на обиду и на возможность покритиковать. А это мой стимул к продолжению спора. Это… моя жизнь! – шутливо заметила Инна.

«До чего же мне надоела ее изощренная игривость», – рассердилась Жанна. Но тут же одернула себя: «Какие мы все с возрастом становимся нетерпимыми и занудливыми!»

«И что это они среди ночи запали на Данте? Этак они и за «Войну и мир» возьмутся. И тогда я погибну «смертью храбрых». «Спасайтесь, кто может!» – вздохнула Лена. Она сжала свое лицо в ладонях, стараясь разогнать любые мысли, атаковывающие ее усталую голову.

11

Инна снова попросила Лену продолжить характеризовать творчество Риты. (Далось оно ей!)

Лена еле приметно улыбнулась и свернула на свою стежку-дорожку.

– Я люблю и короткие хрупкие Ритины фразы, и мимолетные наблюдения, и длинные, интересные, подчас интригующие размышления. Меня завораживает ее лирическое мироощущение. А вот в детские книги Ларисы я просто влюбилась. В них непосредственный взгляд ребенка на жизнь. Эффект погружения и втягивания в ее сюжеты молниеносный. Пишет без вычурности. Я заметила, проза писателей начинавших свой путь с поэзии отличается чистотой, краткостью и мелодичностью. Я бы даже сказала невесомостью, воздушностью. И «проза кажется мелодией стиха». В ней неминуемо чувствуется проброс ненужных фраз. (?) А некоторые строчки – особенно те, что о природе – хочется петь.

– В звуках природы – голос Бога, музыка Бога. Именно она звучит в душе настоящего писателя, – как‑то особенно приветливо заметила Жанна.

«Испохабила Ленкин рассказ своим религиозным фанатизмом», – занервничала Инна.

– Рассказы простенькие, а в сердце от них то крик боли и слезы, то тихая вселенская радость. Пишет, ни под кого не подстраиваясь. И персонажи у нее необыкновенно жизненные. Но ориентированы книги на умного и чувствительного ребенка, потому что за простотой ее слов часто стоит символика. Лариса стремится души детей насытить любовью к людям и природе. Велика степень человечности ее книг.

– Ее рассказы интересны «и пионерам, и пенсионерам». Читаю их и чувствую, что они заточены под радиотеатр. Помните, в нашем детстве была передача «Театр у микрофона». Там роли детей исполняли народные артистки. Я этого не любила, но прощала им излишнюю наигранность, недостаточную интимность чувств. Мне казалось, что я могла бы сыграть тоньше, естественней. Какая наивность, какое самомнение! Но эти ощущения были мимолетны. Я обмирала от счастья, я млела и таяла под звуки их выразительных голосов! Я купалась в них, «пропадала» и тонула в их грусти и радости. Эти радиопередачи очень нужны были мне для восстановления душевного равновесия. И если я опаздывала к ним – это была трагедия! А когда пропускала спектакль, значит, тому были очень веские причины, – задушевно поведала Инна, совсем забыв о своей привычке иронизировать над всем и вся.

– Я тоже с дрожью во всем теле ожидала «литературные встречи», боялась, что мать ушлет меня куда‑либо по делам, старалась приурочить еженедельную уборку дома на утро воскресенья, – созналась Лена. – Да, чуть не забыла сказать! Ларисины рассказы часто читают по радио дети.

– Вот это да! Взрывают эфир! – обрадовалась Инна.

– Сбылась ее мечта! И заслуга в этом их диктора ГТРК, руководителя детских программ Максима Бреева. Лариса мне многократно его хвалила.

– Надо по всей России вернуть школьникам душевно звучащее слово, – пожелала Аня. – И на радио, и на телевидении.

– …И взрослые книги раньше были лучше теперешнего коммерческого рыночного чтива, – вздохнула Аня.

– И солнце ярче светило, – фыркнула Инна. – Лена, когда ты всё это успела уяснить о Ларискиных книгах?

– С ее пятью книгами для школьников я давно знакома, а в новых вчера успела прочитать несколько маленьких рассказиков полностью. Остальные просмотрела «по диагонали». Мне этого достаточно, чтобы сделать вывод. Позволю себе предположить: никакой натяжки нет в том, чтобы считать ее произведения талантливыми. Она писатель тонкого покроя. Я прочувствовала все реперные точки в ее творчестве. Писатель состоялся, если он придумал свой мир. Лариса воссоздала в книгах собственный, ни на кого не похожий.

– Это тот редкий случай, когда твое мнение совпадает с мнением большинства. И с этим не поспоришь, – подколола Лену Инна.

– Споры будут длиться всегда. И это лучше, чем попадать в полосу безразличия.

– Я слышала, что дети плохо воспринимают прилагательные. Им важны глаголы. И Лариса это учитывает. Я тоже имела неосторожность сегодня погрузиться в одну из ее новых книг. Еле оторвалась. Пишет, словно для школьных учебников по литературе, – сказала Аня.

– Согласна. И это прекрасно. Просто писать трудно. Это редко кому удается, только умному и сложному человеку, – предотвратила Лена возможные нападки Инны.

– Смело обнажает жизнь, я бы сказала отважно. Я о ее поразительной искренности, – отметила положительное качество творчества Ларисы Инна. – Что для писателя важнее: ум, образование, воспитание?

– Главное – каково его сердце. Чувствительно ли, обладает ли интеллигентностью, сердечностью, этикой. И собственный жизненный опыт ничем не заменить, – ответила Лена.

– Кто‑то из великих сказал: «Я – то, что внутри меня. А все остальное, внешнее – это то, с чем я всю жизнь борюсь». Лена, а с теми Ларисиными книгами, которые написаны для взрослых, ты знакомилась?

– Подробно нет, просматривала. Для серьезного изучения потребуется время. С наскока осмыслить такое большое наследие мне не удастся. Но поняла – книги с двойным дном, многослойные. Многое необходимо расшифровывать, хотя на первый взгляд они совершенно понятные.

– Как ты думаешь, кто ее читатели?

– Прежде всего, союзники в том, что ее волнует. В основном люди образованные, любящие размышлять. Ее книги не для развлечения. В метро их не читают.

– А я слышала от писателей, что только в контексте развлечения до читателя доходит смысл того, что автор закладывает в свое произведение.

– В этих их словах речь идет не о наполнении текста, не о содержании, а о методах преподнесения и увлечения. Математику нам учительница тоже весело, с юмором преподавала.

– Ты знала о Ларисиных книгах для взрослых?

– Она просила держать это до поры до времени в секрете, но свое мнение по прочтении я ей обязательно выскажу. Знаешь, она как‑то сказала по телефону: «Стала писать и почувствовала себя как в раю. Сожалею, что раньше не позволяла себе такой радости».

– Роскоши общения с самой собой? – усмехнулась Инна.

– У меня с нею одинаковые ощущения от собственного творчества. Я не могу не писать. Иногда кажется, что мне всю жизнь надлежало этим заниматься. Может, не ту дорогу выбрала и только теперь нашла истинную? Главное, что моя детская мечта сбылась. Видно пришло время. Физика меня теперь как раньше не увлекает. Работаю в силу привычки и по необходимости.

– Может, без физики ты не стала бы лириком? Трудная жизнь лучше оттачивает перо писателя.

– Не знаю, была бы другая дорога легче?

– Если завтра, то есть уже сегодня, Лариса приедет, я разузнаю все подробности ее жизни, – пообещала Инна.

– Между прочим, она привезет из Липецка Кире в подарок лучшие книги писателей своего региона за прошедший год. Ты же знаешь хобби Киры, – вспомнила Лена.

– Какой удивительно богатый букет неожиданных талантов собрался на нашем курсе! А скольких открыл КВН! Какой у всех нас был широкий диапазон интересов и увлечений! – воскликнула Жанна.

Женщины задумались, припоминая и радуясь. Улыбки освещали их усталые прекрасные лица.

*

– …В творчестве никто никому ни помочь, ни помешать не может (?), ну если только что‑то чуть‑чуть подправить. Человека талант ведет. А редактировать свои книги Рита кому‑нибудь давала? – спросила Аня у Инны. – Даже знаменитые писатели предлагают друг другу почитать и покритиковать черновики, потому что свой «глаз замыливается», и мозг не воспринимает недостатки текста. Автор как бы становится пленником своего произведения. Всем требуется взгляд со стороны. К тому же это способ взаимодействия с другими авторами, взаимообогащение.

– Я считаю, что писатель не должен редактировать книги другого писателя, иначе это будут уже не его произведения. Он имеет право только делать замечания на полях рукописей в тех местах, где увидит явные недочеты, а исправляет их пусть сам автор. Лучше иметь обыкновенного опытного, эрудированного литературного редактора, который не станет подавлять чужую индивидуальность. Мне приходилась читать книги, отредактированные знаменитыми писателями. Каждая их строка дышала несвойственными авторам чувствами. Они тонули, пропадал в них.

И у Риты был неудачный опыт, но несколько в другом плане. Один достаточно известный писатель взялся редактировать ее книгу из‑за жуткого безденежья. Дело было в перестройку. И запестрила рукопись алым цветом. Рите некогда было изучать пометки редактора, надо было зарабатывать. Она бизнесом занялась. Да и доверяла она ему, поэтому, не читая обновленного текста, попросила секретаря вносить исправления в компьютер. Проходит время и вдруг эта женщина отказывается от предложенной работы. Рита удивляется: «Мало плачу? Так я добавлю».

«Нет – отвечает та, – я раньше читала ваши рассказы и каждый раз не могла удержать слез, горюя над судьбами ваших героев, а теперь перечитываю и не плачу. Содержание то же самое и слова похожие, а сочувствия уже не вызывают. Мне стыдно брать деньги за то, что порчу вашу книгу. Я очень переживаю, что выкинула ваши черновики и не могу восстановить прежний текст. Но вы же сами разрешили…» Такая вот случилась история.

И второй Ритин опыт был неудачный. И на этот раз в связи с занятостью ей некогда было заглянуть в текст, отредактированный кандидатом наук. Стала она читать изданную книгу, и уже в первом рассказе обнаружила полное отсутствие слов, характеризующих послевоенный деревенский быт. По сути дела редактор убрал из текста колорит народной речи и быта начала пятидесятых, и тем самым сделал его плоским, пустым и тусклым. В общем, серым. Рита расстроилась, конечно. Но ведь у всякого свой взгляд… Вот чем оборачивается неверие в свои способности. Больше она не рисковала доверять авторитетам.

– И все же иногда полезно подсказать начинающему писателю правильное направление, идейку подбросить с оригинальным сюжетом. Глядишь, какая‑нибудь да выстрелит. А то ведь по незнанию свои способности можно направить не на благо, а во вред себе. Ты как темы ищешь? Думаешь, думаешь и набредаешь? Потом раскрутка идет, да? – спросила Аня у Лены.

– У начинающих, как правило, своих сюжетов предостаточно, они буквально нашпигованы идеями, им поддержка важна, чтобы втемную не играть с судьбой. И тут уж стесняться и отказываться от помощи не стоит. Лариса, например, к Василию Белову обратилась, мол, «в чем мои изъяны? Я не в том возрасте, чтобы плохо писать. К критике отношусь положительно. Может, мне оставить это дело?» А он одобрил ее первую книгу, написал, что у нее талант, и посоветовал становиться профессионалом. Рекомендовал спустить с поводка свое воображение, расковать фантазию и не бояться, что длинные рассуждения помешают читателю увидеть в произведении главное. Она бесконечно благодарна ему за то, что своими советами он помог вытащить из нее, то, что давно рвалось, но не могло преодолеть внутреннего сопротивления. Трудно переоценить степень важности для нее их письменного общения. Оно было судьбоносным.

– Сказал: «Тебе до Бога пять шагов пути»? – широким роскошным жестом сопроводила Жанна свое высказывание.

– Ходьбы, – уточнила Лена. – Не так поэтично, но напутствовал, вселил веру, благословил на творчество. Сама посуди: услышать из уст самого Белова столь серьезное одобрение! С его подачи Ларису приняли в Союз писателей. Белов предвидел ее успех и многочисленные премии. Он понимал, что они не формируют писателя, но вводят в определенный круг общения. Лариса трепетно хранит его письма.

– И через его «рукопожатие» она получила признание всего многовекового ряда классиков! Да, это тебе не хухры-мухры. «Взлетели руки, и душа запела!» – продекламировала Инна.

Не реагируя на иронию Инны, Аня сказала восторженно:

– Запали мне в душу Ларисины слова о Родине.

«Не сказать, что очень сладко мне здесь жилось, и что каждый день был в радость, но именно в Любимовке открылась неведомая ранее грань моей души. Я поняла, что по‑особому люблю этот единственный на земле уголок, мой «островок счастья», мою маленькую родину, дороже которой на свете не бывает. Здесь моя любовь, моя боль и мое счастье». Будто обо мне написала. Не могу без слез вспоминать эти строки. Наверное, у каждого человека есть своя Любимовка, место на земле, к которому он прикипел всем сердцем еще в детстве.

Лена задумалась. Инне показалось, что она примеряет на себя понравившиеся строки другого писателя.

*

– С возрастом у меня наступило время медленного, вдумчивого чтения. Теперь, знакомясь с новой книгой, я мало интересуюсь сюжетом, потому что, как правило, уже с первых строчек могу предугадать концовку. Я испытываю удовольствие от качества текста. И если он хороший, я наслаждаюсь им. Меня волнует аромат произведения, его фонетическая и лексическая структура, эстетические качества, и, конечно же, социальный градус, этическая и нравственная позиция автора. Куда же без них? Зло часто обряжается в яркие одежды, в этом его необъяснимая привлекательность. Его надо уметь разглядеть, ему надо противостоять, тем более, что у нас сейчас мода на обаяние зла, будто мы находимся во власти дьявола. Во всем происходит подмена… Все у нас не настоящее, искусственное… А ведь зло – это прежде всего отсутствие любви. Немолодые, опытные читатели, наверное, поймут меня, – поделилась Аня. – Лена, в твоей последней книге совершенно невозможно догадаться о ком и о чем будет следующий рассказ, не предсказать и концовку, хотя, казалось бы, судьбы героев тривиальные, каких миллионы, и нехитрый сюжет поддается обычной бытовой логике. Я читала и как раскопки в характерах людей делала, проводила углубленную экскурсию в каждую семью, вникала в особенности юной и зрелой эмоциональности, изучала бесподобные образчики русской (и не очень) души. И будто себя открывала с какой‑то новой стороны. Читая, размышляла, куда я иду: к своей сути, к осознанию своей души, а от нее к пониманию других и всего сущего на Земле?.. Загадка.

«Лена присылала Ане свои книги?!» – ревниво поразилась Инна.

– Я рада, что заинтриговала и увлекла.

– Взаимно, – улыбнулась Аня.

– Хотелось бы, чтобы читая мои книги, люди становились чуть добрее, ближе, понятнее и роднее друг другу. Жизнь не учит, она сразу жестоко наказывает. Через литературу человек обретает и формирует в себе определенную систему ценностей. По себе знаю. В дошкольном детдоме добрые люди и природа вели меня по жизни. Потом из книг черпала высокое и великое, окунаясь в бездонные кладовые человеческих знаний. Моя тема нужна и важна молодому современному поколению, но как привлечь их внимание?

– Меня устраивает, что твои книги населены невезучими, но сильными героями, борющимися и побеждающими, хотя подчас с большими моральными и физическими потерями. Вроде бы грустные истории, а лучики света оставляют. Это уметь надо находить надежду в том, что, казалось бы, ничего позитивного не сулит. И что тоже хорошо – ты не отметилась излишне радикальными взглядами. Менделеев прекрасно выразился на этот счет: «Кто в юности не был романтиком, у того нет сердца, а кто в старости не стал консерватором, у того нет ума», – сказала Аня так, будто сама присутствовала при произнесении этой фразы.

– Ты почерпнула в моих книгах кое‑что нового для себя? Не слишком ли там много вздохов и плача? – спросила Лена. – Особенно в пятой, густонаселенной?

Аня увидела, как внимательно слушают ее подруги и ей захотелось говорить и говорить…

– В самый раз. Не помню, кто из великих мира сего сказал, что нет более длительного, более полезного и дешевого развлечения, чем чтение книг.

– Развлечения? – возмутилась Инна. – Я по гроб жизни благодарна школьному библиотекарю за то, что она вовремя подсунула мне потрясающе грустного Короленко и нежно-печального Гайдара. И даже за патриотический патетический стих о Павлике Морозове, который, как ни странно, заставил меня обратить внимание на поэзию, к которой я тогда относилась с брезгливым отвращением. Он дал мне почувствовать прелесть, обаяние и возможности стиха. Тот автор сумел преподнести, затронуть… Наверное, с тех пор я поняла, что библиотека – это место, где маленький человек превращается в Человека. Мне только в двенадцать лет по‑настоящему открылась дверь в литературу. И я принялась поглощать книги с неимоверной скоростью. Думаю, от каждой во мне, пусть даже бессознательно, но осталось что‑то хорошее. Конечно, с младых ногтей нас учила окружающая жизнь, что вполне понятно, и все равно очень много в моем человеческом становлении сделали книги. Жалею, что поздно их полюбила. Я из литературы больше узнавала о хорошем, чем из жизни. Читая, я обращала внимание на то, о чем думают другие люди, какие они испытывают эмоции. Книги и еще Лена не позволили мне свернуть на кривую дорожку. Для многих деревенских школьников в нашем детстве чтение книг было наградой за отлично проделанную работу по хозяйству. А теперь не наблюдается паломничества в библиотеки и это сужает горизонты молодежи. Боюсь, что библиотеки, как театры и выставки, скоро станут местом принудительных школьных культпоходов, этакой культурной повинностью.

– Библиотеки? Никогда! – вспыхнула Аня. – Помните, как с появлением телевидения в прессе муссировались темы: «Изображение более действенно, чем слово», «Печатное слово умерло».

– А непечатное осталось, – со смехом прервала ее Инна. – Говорили, что и музыка, и компьютеры развращают. Для наших стариков – книги были окном в мир, для нас теперь еще и телевидение, а для молодежи интернет добавился. И нам надо осваивать его огромное пространство. Мы живем в интересное, по своему прекрасное время!

– Я всё детство жила радостями и горестями своих героев. Это были Кай и Герда, Павел Корчагин, Овод. Помню, фильм «Коммунист» меня потряс. Я себя в нем увидела, свое отношение к жизни. А теперь я боюсь, что не у всех читателей есть готовность и умение прочувствовать жизнь героев книг, с интересом столкнуться в собственной жизни с чем‑то непознанным, встать на защиту сначала друга, потом, повзрослев, – Родины. Если внутренний резонанс от книг не происходит, дети не получают удовольствия, а значит, они не будут, как мы, готовыми на подвиги. Надо учить детей читать, пробуждать любовь к чтению. Если ее не прививать, то не появится способности интересоваться и понимать. Чтение не только кайф, удовольствие в узком смысле этого слова, но и сложный духовный опыт, труд души, а иногда и подвиг души. Я говорю и о книгах для взрослых, – в очередной раз раскрылась Аня.

– Удовольствие получаешь – если читаешь без принуждения, если книга сама тебя интригует, затягивает, увлекает, – заметила Инна, – а наслаждение – это когда читаешь и испытываешь счастье. Наслаждение – это чистое удовольствие.

– Счастье иногда испытываешь через мучение и страдание, – сказала Аня.

– Это уже не счастье, а скорее удовлетворение. Это катарсис, очищение страданием и состраданием.

– Жанна, и ты решила отметиться в этом вопросе чем‑то оригинальным, церковным, пропущенным через призму собственного понимания и осознания? – с усмешкой спросила Инна.

– Поехала… философствовать, – нервно сглотнув, пробурчала Жанна, но продолжила высказываться.

– Мы верили в силу слова, любили читать. И я своим главным учителем считаю книги. Они научили меня чувствовать и думать. Через книги я обрела окружающий мир. Все школьные годы я «не вылезала» из энциклопедий. Чтобы развиваться, надо читать сложную литературу. Она формирует мозг и как следствие – личность. Если только комиксы листать, способность мыслить не выработается, – значительно сказала она, внеся тем самым свой вклад в «прения».

– Это уж точно. Книги – школа чувств, школа познания. Правильная книга – лучший оберег от распада сознания, особенно, если нет рядом папочек и мамочек, с которых обычно дети берут пример, – поддакнула Аня. – Для моих воспитанников перед чтением важен настрой. Беря книгу в руки, они, прежде всего, думают, что хотят получить от нее: радость, знания или найти хорошего друга.

– Сколько лет ты хотела бы сбросить? – неожиданно спросила Инна у Жанны.

– Я наслаждаюсь своим возрастом. Я имею возможность открывать для себя залежи непознанных истин. В моем окружении в ходу шутка: «Мы начали понимать жизнь только после шестидесяти. Раньше мы только работали».

– Я где‑то слышала смешную фразу: «Люблю читать больше, чем есть», – расслабленно произнесла Инна, давая подругам понять, что тема разговора ей надоела.

– С родителями не очень повезло. Многие педагоги были не самого высокого уровня, но такие добрые! Я выделяла учительницу математики. Признавая за нею всевозможные достоинства и недостатки, я любила ее, потому и в МГУ поступила на механико-математический факультет. Готовилась самостоятельно, по книгам, – сказала Лена. – И там, в одночасье, схлынули все мои беды, казавшиеся ранее непреодолимо огромными.

– Помнишь, математичка пошутила о себе: «В хате кавардак, зато в голове полный порядок», – рассмеялась Инна.

– Я всё помню, – с ностальгической грустью ответила Лена.

*

Лена услышала, что Аня с Жанной увлеченно беседуют и сама не заметила, как примкнула к ним.

– …Вернусь к нашему разговору. Как ни хороши бывают фильмы, они не могут передать богатство звуков, которые я слышу в прозе Пушкина, и глубочайшую любовь к Родине и народу в рассказах Короленко и стихах Некрасова. «Родная земля! Назови мне такую обитель…» Еще в раннем возрасте я читала эти стихи со слезами, с дрожью в голосе, с болью в сердце. С Некрасовым не поспоришь. Он прост и доступен детскому уму, потому так близок и понятен. Его нельзя вычеркивать из главного школьного списка. И вчитываясь в Ларисины книги для детей, я чувствую музыкальную и живописную составляющие, обращенные непосредственно к воображению читателей, позволяющие глубже впитывать произведения, в которых по сути дела нет дна.

– А меня «Ванька Жуков» с его письмом «на деревню дедушке» и «Муму» до глубины души потрясли. Еще рассказ о девочке-няньке, которая засыпала над колыбелькой, а ее за это наказывали.

Потом в моей жизни появился Роберт Рождественский – гуру советской поэзии, апостол нашего поколения, лицо эпохи. Доброжелательная мощь его слов, любовь поразительной глубины и силы сразили и навек покорили меня. С тех пор я отслеживаю его творчество. Многие трагически-счастливые стихи знаю наизусть. Читая его, я поняла, что пафос отражает высокое в человеке и не надо его стесняться. Мне нравится фраза очень подходящая к нему: «У великих поэтов есть только год рождения, а даты смерти нет».

– Фундаментальная. Отталкиваясь от этих бессмертных строк…

– Инна, помолчи, подожди со своей иронией, – попросила Лена.

– Ты слишком много от меня хочешь.

– Рождественский, если чему‑то присягал, то был непоколебим в этом. Он как скала, на которой собрались все несбывшиеся иллюзии нашего народа. Он был искренним комсомольцем и истинным патриотом, – сказала Жанна.

– Боготворил жену Аллу. Я завидую ей, – добавила Инна.

– Он так и не принял девяносто первый год. Мучительно расставался со всем, во что верил. Незаживающие раны разъедали ему душу. Он был беззащитен перед неожиданным поворотом в судьбе страны. Его поэзия последних лет – не скрижали, а метания, поиск, потому что в нем слились русское отчаяние, еврейская талантливость и безысходность. А это гремучая смесь, которая может убить человека. Доброта и боль – база его таланта. Он верил в то, о чем писал, поэтому его стихи столь глубоки и искренни. Он не раскручивал собственный успех, известность и славу ему принесли песни. «Они стон к Богу, даже если Бога нет», – сказала Аня. И рассеивая недоумение подруг, добавила:

– Верный был во всём. Окуджава тоже пел о комиссарах в пыльных шлемах. Смена эпохи, смена идеалов… Главное, что Роберт Рождественский остался верен великой русской словесности, прошел сквозь все беды, не покорежив себя. Великая Россия будет помнить его прекрасные честные слова! Его стихи останутся в веках, а песни будут волновать не одно поколение.