Текст книги "Любовь моя"

Автор книги: Лариса Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)

На земле у всего живого единый генетический код. Он будто разлит в воздухе. А есть ли в этом промысел Божий?.. Ни наука, ни религия пока не могут дать ответы на высшие запросы духа. Но мы же как воспитаны?..

Лена улыбнулась.

– Не догоняю, – удивленно изогнула брови Инна и сменила улыбку на усмешку. Ей не понравилась ссылка на Всевышнего.

– И не надо, – попросила Лена. – А вот «почистить» свой «словарик» тебе стоит. У тебя народная речь с бандитской примесью, с … каторжным оттенком. Добиваешься полного совпадения?

– Она вросла в меня, – кокетливо надув губы, – ответила Инна.

*

Аню от Жанны не оторвать. Спелись. Одно слово – педагоги.

– По улице нельзя пройти, чтобы не споткнуться о поэта. Титулы писателей раздаются как ярлыки на княжение. Их иногда навешивают из добрых чувств, не в части таланта, а из уважения к человеку, – сказала Жанна.

– И в части… блата.

– Между понятиями поэт и хороший человек можно поставить знак равенства?

– Я бы не рискнула. Недавно видела по телеку, как известный писатель при разводе вел раздел своего имущества, стараясь оставить жену и маленького ребенка ни с чем или на минимуме. Да еще пытался доказать, что прав. Противно было смотреть. Я и до этого к нему предвзято относилась – недолюбливала, – а тут вовсе презирать стала. Честное слово, – заверила Аня и сразу спросила:

– Истина равна правде? Что есть истина?

– Важно, что ты сама вкладываешь в это понятие, – ответила ей Инна. – В шестнадцатом веке Шекспир писал, что «правда слабоумием слывет» и «здесь правда у позорного столба».

– Как я его понимаю! В ответ на мою патологическую честность люди часто крутили пальцем у виска, – вздохнула Аня. – Не умею я ни локтями работать, ни траншеи подрывать ложью. Честность – черта опасная. За несколько веков ничего не изменилось.

– Набиваешь себе цену? Ты безжалостна в своей честности, – заметила Инна.

– А ты, издеваясь, забавляешься, – обидчиво воскликнула Аня.

– Всегда существовали честь и бесчестье. Противоречие – главное содержание жизни и закон ее развития. А Экзюпери сказал, что «истина – это то, что можно доказать и то, что невозможно избежать», – процитировала Инна.

– Приятно удивила. Ты у нас ходячая энциклопедия! Но я не без основания опасаюсь, что в современном мире не до философствований об истине, – сказала Жанна.

– А у меня сначала сложилось впечатление, что я не произвела на тебя впечатления. Истина равна пределу, к которому стремится отношение дельта икс к дельта тэ, при дельта тэ стремящемуся к бесконечности. А так как за икс люди берут совершенно разные функции, то значения истины у них не совпадают, – четко сформулировала Инна.

– Мне нравится ход твоих мыслей, но не компостируй мозги, подводя под философские понятия математическую базу. Да разве тебя переубедишь? Все равно на своем настоишь. И добром это не кончится, – вздохнула Жанна. – Ты неукоснительно придерживаешься только своих правил. Или, может, статься, я ошибаюсь, и мне представится отличная возможность убедиться в обратном?

– Исключаю такой вариант! Шучу. Я просто подчеркиваю неоднозначность подходов к данному понятию, – с невыразимо скучающим видом объяснила Инна, словно гордясь своим безразличием. Но тут же брезгливо скривилась: «Обиделась! Пусть не рыпается. Подумаешь, фифа дальневосточная, приморская. Удостоила себя лицезреть! «Помани дурака, придет издалека». Из вредности буду ей перечить, дурачить и открыто насмехаться, чтобы быстрее отвязалась».

13

– …Возьмем Пушкина, Демьяна Бедного, Хармса. Все они – поэты. И всех их в один ряд? Лично у меня для понимания Хармса не хватает воображения и способности к отвлеченным фантазиям. Рассмотрим святую троицу, созвездие современных корифеев-прозаиков: Акунина, Сорокина, Пелевина. Да, еще Прилепина. Куда ни плюнь – везде великие писатели! Их имена у всех на слуху. Властители дум, кумиры поколений! Им внимают, им рукоплещут! Они составляют славу страны! Их книги являются принадлежностью нашего времени и вечности! Это будущие обитатели русского Парнаса? Их творения, обернутые в бархат и тесненную золотом кожу, тоже станут памятниками литературы наряду со «Словом о полку Игореве»? – надменно спросила Инна. – Завернут в бархат произведения или самих авторов? Да нет же, в бронзе отольют, – подбросила еще одну шпильку Инна.

Но подруги не заразились ее эмоциями.

– Неправомочный вопрос. Это произведения разных эпох. Их нельзя сравнивать, – спокойно заметила Аня.

– Почему же? А с Шекспиром и Пушкиным можно? Тебя не смущает развязный агрессивный тон некоторых современных произведений? Раньше так не писали. Но если к делу подойти правильно… Ах, эти неумолимые доводы здравого смысла и не находящие себе оправдания… тайные мечты!.. Ты в этой ситуации чувствуешь себя до известной степени растерянной?

– Не пойму я тебя: то ли хвалишь, то ли ругаешь писателей? Хватит трепаться. А Поляков? Я за него хочу заступиться. Не назвать его среди знаменитых современников – неправильно! Его Америка знает, – возмутилась Жанна. – Он для тебя писатель не первого ранга или вовсе стоит особняком?

– Получил признание за рубежом и уже в зоне святости, вне критики? Тоже мне критерий истинности! Масштаб личности писателя надо рассматривать в контексте своей эпохи и своей страны. Мне ближе феерия юмора Шукшина. За границей эти современные писатели представляют нашу страну. За их спинами Пушкин и Гоголь! Они марку обязаны держать! – озаботилась Аня.

– Так и держат! Аня, говори спокойно, без надрыва, без измышлений. Каждая страна гордится своими талантами. Я уверена, что современные писатели и поэты впишут в историю нашей литературы свою яркую незабываемую страницу. (Расхожие представления, шаблонные фразы…) Критикуешь гигантов? Ты с непозволительной легкостью слишком вольно обращаешься с громкими именами. (Часто люди критикуют не от большого ума.) Взорвалась фонтаном вопросов! Затеребила всех. Главное, чтобы писатели сами не относили себя к святым или к категории неприкасаемых, – сказала Жанна.

– Славные имена – это во многом случайный выбор. В их ряду могли бы быть и другие, – теперь уже спокойно ответила на Иннины эмоции Аня. – Просто их некому туда препроводить. У них нет поддержки.

– Инна, у меня от тебя в голове нарастает звон ударов пульса, и буквально закипают мозги. Теперь эстетика, язык, темы – все иное. Другая эпоха, естественно, новые имена. Ниспровергатель! Собираешься обрушиться на современных писателей, раздраконить их? – поджав губы, поинтересовалась Жанна. – Тебе приятней и родней необъятный Бальзак? Обязательно нужна опора на классику? Я недавно Водолазкина прочла и была в восторге. Роскошная проза. Такой сюжет не придумаешь. Прекрасный слог, блестящий русский язык. Люблю книги, которые читаются взахлеб. И те, в которых выплескивается что‑то особенное, божественное.

– Насчет Водолазкина ты права. Знаешь, читая, я его представляла совсем молодым человеком, а он седовлас. Недавно Викторию Токареву перечитала и поразилась. Ее рассказы, оказывается, в духе О, Генри! – поделилась открытием Аня.

– А Риту и Аллу ты не видишь в ее компании? Они не могут быть ровней ни ей, ни знаменитым мужчинам? Они же не пишут слащавых совковых женских романов, но о них не больно‑то распространяются. Разве этих женщин не постигает разочарование в связи с тем, что их имена не значатся в одном списке с Токаревой?

– Может, не доросли? – осторожно предположила Аня.

– Они где‑то поодаль стоят? Чем хуже женский детектив в сравнении с мужским или, допустим, та же фантастика? Ты не готова обсуждать эту проблему? – спросила Жанна.

– Они не около и не примыкают, а в своем, женском ряду стоят, параллельном относительно наших мужчин-современников, которым я, конечно, отдаю должное и причисляю к лучшим творцам конца двадцатого и начала двадцать первого века… – со злорадным задором начала Инна.

– Почему в отдельном, а не в общем?! Надо сломать рамки и встать в один ряд с мужчинами, – возмущенно заявила Аня. – «Женская проза! В ней длинные стилистические конструкции, избыток прилагательных. Мы пишем короче и четче», – говорят мужчины пренебрежительно. – А как же Толстой, Золя и им подобные авторы? Посмеемся вместе с великими классиками? И потом, чувства одной строчкой не выразить, эмоции тем более. Факты требуется излагать коротко. Пусть предъявят другие доказательства своего превосходства, тогда и поговорим. Мужчины одним сильны, мы, женщины, – другим. Не тема писателя выбирает, а писатель тему – добавила она, и как бы поставила точку в разговоре с Инной.

– Современные мужчины усиленно приковывают наше внимание к гендерным признакам. Выделять женщин-писателей в отдельную категорию, это как отставлять в сторону лысых, кудрявых и рыжих, – опять возмутилась Аня. – Почему мужчины всегда разделяют и разводят? Риторический вопрос? Боятся сравнений? Считают свои произведения слабее? В чем проигрывают? Женщин-врачей уже не дискриминируют. Свыклись. А об учителях я вообще не заикаюсь. Тут, скорее, наоборот…

– Ну, если учесть, что женщинам до недавнего времени не позволялось носа из кухни высовывать, а теперь они рулят, – усмехнулась Инна. – Хорошая литература не имеет пола. Нет женской прозы, женской живописи или скульптуры. Ты отличаешь творения Родена, от произведений его помощницы? Между прочим, после ее ухода он больше ничего не создал. Этот факт не наводит тебя на грустные размышления?

Я недавно «Синдром Петрушки» Дины Рубиной прочитала, – вместо того, чтобы продолжать отвечать Ане, задумчиво поделилась Инна. – Мощнейшая психологическая вещь. Гениальная. Мне за нее хотелось поклониться автору. Книга об эгоизме, непонимании между любящими мужчиной и женщиной, об одиночестве вдвоем, о чуть ли не патологическом увлечении любимым делом и последствиях всего этого… Я читала и думала, что если бы у меня не было племяшей, для меня всё могло бы закончиться вот так же… Бывали такие моменты. А я отношу себя к категории сильных.

– Рубина уже не наша, – напомнила Жанна.

– Какая разница! Она свое советское нутро из себя до конца еще не скоро вытравит. Оно из‑за каждого угла выглядывает и выпирает как ребра из худосочного тела. Оно словно тень облаков над всем… У Рубиной советская фактура произведений, наша закваска, наше тонкое понимание души, – безапелляционно заявила Инна.

– Мужчины утверждают, что женщины плетутся в хвосте событий, а через их произведения проходит своевременный анализ жизни всей страны. «А они не добирают в чувственности и эмоциональности», – могла бы возразить я. Но сочту за лучшее промолчать. Каждый творец ценен своей индивидуальностью, – сказала Аня.

– Не слишком ли много у нас гениев на один квадратный километр территории? Есть ли у нас сейчас писатели такой общественной значимости как Распутин? – сама себе задала вопрос Инна.

– По мне так экология семейных отношений не менее важна экологии природы. И почва для этой темы слишком благодатная. – Лицо Ани передернула короткая, какая‑то извиняющаяся улыбка.

– Значит, книги наших девчонок чего‑то да стоят! Инна, завидуй, – фальшиво засмеялась Жанна.

– Для полного счастья мне только этого и не хватало, – отозвалась та.

– Инна, не пойму я тебя. За кого ты стоишь? – растерялась Аня.

– Я жду открытий, новых имен, которые обрели бы особое звучание в нашем расхристанном обществе, чтобы их книги сметали с полок магазинов! Я жду пришествия русских литературных гениев!

– Чтобы современные читатели опустошали прилавки? Ты давно посещала книжные развалы и библиотеки? – спросила Аня.

– Здрасте-пожалуйте! Приехали!.. А я о чем? Давайте, не мешкая, сами поделим всех писателей на известных, знаменитых, талантливых и гениальных.

– Какая самоуверенность! Не нуждаются писатели в твоей классификации. Да и не по тебе эта работа. Пупок надорвешь. Как зубами‑то заскрежетала! – усмехнулась Жанна.

– Такие прекрасные слова забалтываем, – тихо заметила Лена.

Инна взглянула на подругу. Та молча кивнула на ее немой вопрос и закрыла глаза.

– Писатели разные, их нельзя ни сравнивать, ни в одну кучу сваливать. Каждый велик по‑своему. В современной литературе есть много имен, заслуживающих самого пристального внимания, – вступилась за писателей Аня.

– Так уж и велики, – хмыкнула Инна.

– У нас тот не велик, в кого не бросают грязью, – отметилась неконкретной критикой Жанна. – Лена, твоя слава еще не достигла пика?

– Нет, – отмахнулась Лена и еще глубже «погрузилась» в подушку.

– … Мне Пелевин подходит. Его тексты наполнены аллегориями и метафорами, – тихим шепотом поделилась Аня. – Он пишет о вымышленной современности.

– Милый мой склеротик, не путаешь ли ты его с Поляковым? – удивилась Инна. – У него сочный русский язык и такое мощное переплетение смыслов. Он уже титулованный классик. Многие лета ему. Прочитай его черную, апокалиптическую комедию «Чемоданчик». Сплошь едкая афористическая критика.

– Каждому художнику интересно по‑своему обыгрывать жизненное пространство, соединять не соединяемое. Иначе не стяжать ему славы. – Это Жанна попыталась теоретизировать.

– По мне так фантастика Пелевина несуразна. (Инна подначивает?)

– Ты что, Пелевин умопомрачительный, фантасмагорический фантаст. У него особая сатира, – сказала Аня.

– Особая? Обычная, мужская, – не согласилась Жанна. – Сейчас во всем мире в моде галлюциногенная фантастика. Буквально засилье ее. Шизофреническая разорванность сознания, двоемыслие, многомыслие… тонкая грань между выдумкой, мистикой, мистификацией и фантасмагорией. Бог знает что! В ней много откровенного безумия, которое не цепляет, но пугает. Сработана она, конечно, хорошо, но зачем? Фантасты ставят себе некую особенную художественную задачу? Они ищут выход в новые философские идеи и в их осмысление? Может, пытаются найти входы в подсознание, когда человек в пограничном состоянии? У этих писателей патологический интерес к его самым темным глубинам? Их не пугает мир, лежащий за гранью рассудка? Они любители пощекотать нервы? Во времена Леонардо да Винчи у людей искусства тоже был высокий уровень восприятия жизни и созданных ими произведений, но без отклонений.

– Не надо в каждом произведении искать магистральную линию… партии. Универсализм теперь не нужен. Мы не создаем новый капиталистический народ взамен советскому, – фыркнула Инна.

– Фантастика не представляет угрозы для реалистической литературы, не поглотит ее? – посетовала Жанна.

– Да брось ты. У всякого свой «барабан». Чувствуешь себя мальчишкой-героем – пиши о мушкетерах! Пламенный привет мужественным, но бесшабашным персонажам и их счастливым читателям! В пылу веселья всем море по колено! – привычно насмешливо и патетично ответила ей Инна.

– Людям нравится фантастика, они как‑то сразу к ней потянулись. Она же в плену держит, невозможно оторваться. Она нужна людям, иначе бы ее не переводили на разные языки, – спокойно сказала Аня. – Фантастика в человеческом сознании творит чудеса. Она раскрепощает, делает более счастливыми. Писатели создают мир, которого нет, но он настолько осязаем, что, кажется, будто на самом деле существует.

– Только Агата Кристи и Жуль Верн все равно по количеству переводов на другие языки занимают первые места, – заверила подруг Жанна. – Чем хороши фантасты? Тем, что их интерпретации фактов, интереснее самих фактов? – с сомнением спросила она.

– Да, это парад литературных трюков, аттракционов и занимательных моментов! Пиршество новаций и идей! Изощряются, кто во что горазд, – весело ответила ей Инна. – А тебе нужны голые журналистские, отличающиеся только неожиданными фактами сюжеты или страстные нравственные, но громоздкие проповеди Толстого? Либо отражение реальности, либо изображение иллюзий? Это разобщение. Но сам факт – я читала – еще не есть правда. Правда в литературе – внутри художественных образов. Они доводят повествование до совершенства правды, – разъяснила Инна свою точку зрения Жанне.

– Для школьников в большей степени нужна не фантастика, а приключенческая литература. Она не уводит детей от реальной жизни, но подпитывает неистребимую любознательность, воспитывает благородство, достоинство, развивает чувство необыкновенного и воображение, без которого человек не поймет, что кому‑то, допустим, больно. Приключения – это череда экстремальных обстоятельств, в которых добро и смелость обязаны восторжествовать. Авторы и их герои призывают превозмочь возможности среднего человека. Эта литература не назидательная, а авантюрная и интересная. Она – источник радости, наслаждения и великая сила, объединяющая подростков. И если фильм мелькает перед глазами, то сюжет книги крутится в голове, и читатель «видит» его глазами своего воображения, – бросилась в подробные рассуждения Жанна.

– Женщины и девочки из пространства приключений в основном исключены. Их дело приучаться работать, – проехалась Инна. – Я судорожно пытаюсь вспомнить, что советского приключенческого мы читали в школьные годы, а в голове колом стоит библия нашего детства «Хижина дяди Тома». Сейчас в списке для домашнего чтения нет книг о приключениях. Тризну по ним справляют учителя, сбросили их с корабля современности. И мистику они не одобряют. Но мы и наши дети не чурались на уроках под партой на коленях читать иностранные переводные приключенческие книжки, потому что испытывали в них потребность.

– Учителя мыслят несозвучно тебе? Консерватизм и романтизм тоже бывают разными: реакционными, передовыми.

– Классику либо облизывают, либо оплевывают?

– Но эта литература не предполагает умствования и наличия интеллекта, – с сомнением сказала Аня.

– Для этого существуют научные издания, – возразила ей Инна.

– Книги о путешествиях искушают и соблазняют детей сбегать из дома, – заявила Аня.

– Любить надо детей, тогда не сбегут, – сказала, как отрезала Инна.

– Современные писатели очень любят политические события маскировать под фантасмагорию. Будут ли эти книги понятны через пару поколений, если и сейчас читатель с трудом догадывается, кого автор назвал перевернутым именем и что его герой натворил, допустим, в жестокие сталинские годы или в «веселые» девяностые? И какой в этих произведениях процент правды? – засомневалась Аня. – А недавно я прочитала книгу автора с громким именем и не поняла, зачем он вместо людей использовал каких‑то чудищ с головами птиц, если ясно видно, что пишет он о сталинских временах, проевших нам мозги. До сих пор правду в глаза боится сказать?

– Не трепыхайся. Это в сталинские времена мания преследования у советских людей была массовая. Теперь‑то чего трусить? Демократия. По каждому малейшему поводу, слава богу, не требуется уверений в лояльности власти. Никто не шныряет с холодно-стеклянными глазами, – засмеялась Инна. – Теперь это всего-навсего художественный прием, чтобы не было скучно. А что касается исторических фактов, то для этого существуют архивные документы. В них писатели могут отыскать крупицы исторической истины. Хотя кто теперь доподлинно может сказать, что было так, а не иначе?

– Я расхожусь с тобой по этому вопросу. Хорошо, что детективов сейчас пишут больше, чем фантастики. Она – уход от реальности. Лена, фантасмагория, гротеск – они не для тебя? – спросила Аня.

– Они – один из наиболее ярких и оригинальных способов выразить реальность. Но ты права, сама я не очень люблю фантастику. Просто это не мое, потому что для меня главный конфликт кроется не в окружающей действительности – хотя она тоже важна, – а в самом человеке. Я читаю фантастику – надо знать все направления и течения в литературе, – она бывает очень даже разная, но душа моя не проникается ею. И ничего тут не поделаешь. Каждому свое. Мой сын обожает произведения Пелевина.

– У него грубо и примитивно вылезает подтекст. Тебе, наверное, кажется, если реалистичность изображения действительности уходит на второй план, то духовный мир тут же выйдет на первый? – насмешливо спросила Инна Аню.

– Напротив, я пытаюсь тебе втолковать… Это ты у нас такая умная, а для неискушенного невзыскательного читателя…

На этой несуразной Аниной фразе Лена отвлеклась от спора подруг. Ее мысли уплыли в сторону своего понимания прозы современных авторов.

*

– …Какая жизнь, такие сюжеты: бессвязные, клочковатые, болезненно яростные, излишне эмоциональные, – пробурчала Аня. И тут же одернула себя: «В своем недовольстве я сама себе противна».

– У тебя от них всё в голове перемешалось? – непринужденно и насмешливо поинтересовалась Инна.

– Мне кажется, Пелевин злой и нелюдимый.

– Причем здесь характер автора? И потом, ироничный и язвительный – совсем не значит, что злой, – возмутилась Жанна и посмотрела на Инну, ожидая поддержки.

– Достоевский утверждал, что главное в человеке не ум, а то, что им управляет: характер, сердце, доброта, чувства, – сказала та и спросила:

А как тебе неповторимый Довлатов?

– То, что я находила в интернете – не очень… Я до него много читала о лагерях и тюрьмах. Но искорки встречаются, – осторожно сказала Жанна, ожидая очередного подвоха. – Может, туда отсылают то, что не продается?

– Вот так наезд! Черте что и сбоку бантик! Ну, если уж для тебя Довлатов не фигура… Ты, мать, его с кем‑то путаешь. Его книги – живой документ общественной жизни. Невольно напрашивается вопрос… Хотя… его тонкая ирония не всем по мозгам. Правда, он ненормативную лексику применяет, – усмехнулась Инна.

– После Солженицына читать у кого‑то о лагерях? Помню, он меня ошарашил, подавил. Я поняла, что в СССР была еще и другая жизнь, о которой я не знала. Этим счастьем открытия я обязана Лене. Считаешь, что от твоих слов я Довлатова принуждена буду воспринимать как‑то иначе?.. Я слышала, что он хотел быть как Чехов, а стал модным писателем. Только мода не всех трогает, – «отшила» Инну Жанна.

– Она слыхала… Ну, ты даешь! – тонкие ноздри Инны гневно затрепетали, брови грозно сошлись на переносице, но она сдержалась и сказала ехидненько:

– Довлатов не обязан всем нравиться. Я тоже к нему избирательно отношусь. Он разный. Помнишь его «кружева»? В начале пути он один, через двадцать лет другой. Но он прочно обосновался в литературе. Его стилистическое влияние я замечаю даже в соцсетях. К тому же, у любого стоящего произведения есть первый слой, второй, третий. Не всякий читатель своим пониманием быстро добирается до сути авторской задумки, проникает в глубину. Что‑то считывается в восемнадцать лет, что‑то в тридцать. Тебя устраивает его фраза: «Альтернатива добра и зла подменяется альтернативой успеха и неуспеха»?

– Не смог Довлатов отринуть от себя Россию, хотя жил за границей. Случилась с ним такая «незадача», – ушла Жанна от обсуждения творчества. – Несмотря ни на что преданным оказался хотя бы родному языку. Я его за это уважаю. А Бродский сумел отлучить себя от родины, преодолеть ее притяжение, прижился за границей, получил неслыханную прижизненную славу, все мыслимые и немыслимые награды и почести. Счастливчик. В его жизни была одна трагедия – его ранняя смерть, – спасительно поменяла объект спора Жанна и тем самым дала мыслям подруг другое направление.

– Бродского прекрасно читает моя любимая актриса Алла Демидова, как‑то по‑своему, но, не ломая ритма автора. Его собственное равномерное чтение – то поступь командора, то заунывный вой, – отметила Инна.

– Бродский не для чтения, а для преклонения. Он больше явление лингвистическое, а мне смысл важнее. Проклюнутся, вылупятся ли еще ему подобные или мы обречены на взращивание и чтение поэзии современных посредственностей? Если только через сто лет? – спросила Аня.

– При наличии тотальной среды, – уточнила Инна.

– Говорят, кое‑кто с трудом пережил получение Бродским Нобелевской премии, – понизив голос, сообщила Жанна.

– Злопыхательство, сплетни, – брезгливо передернулась Аня. – Никто не застрахован от губительной зависти. Наверное, не бывает так, чтобы не единой, не малейшей капельки яда обиды в душе соперников. Но не надо выдавать желаемое за действительное. Спросите сами себя с пристрастием… Рита мне рассказывала, как один писатель решил ее унизить. Пригласил вместе пообщаться с читателями, а сам слова ей не дал сказать. Рита по этому поводу пошутила: «Я не обиделась. У него есть смягчающее обстоятельство – отсутствие таланта».

– А я ни на какие награды не променяла бы счастливые детство и юность, если бы они у меня были, – неожиданно сказала Аня. – Глухое бездорожье моего детства, болезненное осознание обреченности в юности…

– И я, – тихим эхом прозвучал голос Инны.

– Я тоже, – сказала Жанна.

– Я не помню в своем детстве беззаботно-радостных счастливых дней. Часы, минуты случались… – задумчиво произнесла Лена.

*

– Захар Прилепин пишет круто, мощно, с какой‑то истинно мужской, недюжинной силой. Он абсолютно мой автор, – сказала Инна.

– Его книги о величии духа, о милосердии, о влиянии рока на судьбу? – спросила Жанна.

– Я читала его «Санькя». Серьезнейшая вещь. Острая, злая, умная. О воспитании молодого поколения с болью в сердце заставляет задуматься. Откуда в его герое Саньке тупость и жестокость? Ведь не только водка тому причиной. Отсутствие… много чего в душе… Это тот предел, за которым кончается человек… А рассказ о том, как главный герой по бездорожью зимой вез хоронить своего отца, вообще выбил меня из колеи. Ну ладно, беспощадный бунт… Там все ясно: политика, мозги закомпостированы, стадное чувство, водка, дурость…. Враждебность, агрессия и ненависть скорее и проще объединяют людей, чем сочувствие и доброта. А тут что? Элементарная глупость, доходящая до идиотизма! Абсолютная деградация личности! Какое там самокопание, анализ! Не уметь просчитать и продумать самую простую бытовую ситуацию! Сам дурак и других тупо и властно вовлекает, заставляет мучиться. А если бы сосед не догадался и не вызволил их из беды? В пустой голове Саньки мыслям совсем не за что зацепиться? Дебил? Много ли у нас таких, с позволения сказать… мужчин? Страшно подумать, – разволновалась Аня.

– У Прилепина там каждая строчка с болью, с кровью. Вспоминаю с содроганием, – каким‑то убитым голосом подтвердила Инна. – Ни жажды жизни у его молодых героев, ни ценности человеческой личности, ни целей. Даже сами себе не нужны… Хуже животных. У тех хоть инстинкты, а у этих… вообще ничего нет даже в зачатке… Монстры. Ужас! Это‑то и пугает.

Тебе, Аня, педагогу, эта книга интересна, а простому народу она по фигу, – нарочно добавила Инна. – Думаешь, молодежь себя как в зеркале увидит? Таким типам как Санька уже ничего не поможет.

– Эта книга – предупреждение родителям, – твердо сказала Аня.

– Мне важно, чтобы писатель не только жестко и правдиво преподносил события, но и задавался вопросом «почему это происходит»? Вот Павел Санаев честно, искренно описал свое детство, но не разъяснил читателям, что послужило причиной трагедии в его семье. Может, его бабушку стоит пожалеть? Представь себе такую картину: она милая, нежная, тонкая, а ее муж-эгоист всю их молодость изменял ей. Она, естественно, любя, возненавидела его. И это послужило первым толчком к ее «тихому» помешательству. Дальше. У дочери есть муж и сын. Они любят друг друга, а ее никто не любит, так как ей хотелось бы. Она дико ревнует дочь и внука к тому, кто, по ее мнению, отнял у нее их любовь к ней. Вот тебе еще одна причина для сдвига «по фазе». Бабушка ищет радость в малыше. Но она уже больна и ее любовь принимает дикие, извращенные формы. Как тебе такой вариант? Я наблюдала такие несчастливые семьи. Любовь и ревность иногда принимают такие жуткие формы! Не у всякого психика выдерживает. Неправильное обслуживание и технические неурядицы сокращают срок службы даже мощных моторов, – грустно усмехнулась Инна. – Любовь – это не только чувства, но и добрые дела. А если у человека ни того, ни другого?.. Неосуществленная мечта, как бомба, готовая в любую минуту взорваться. Вот и делай вывод, как эта женщина стала злыднем, нечистью, как она к этому пришла… Психика – самое слабое звено в организме женщины, она часто является причиной ее гибели. Нетрудно обвинить больного человека, понять сложней. В корень надо смотреть, чтобы находить истинные причины беды. Этому Лена учит в своих книгах. Нельзя писателю скользить по верхам, необходимо углубляться в проблему, изучать досконально, а не просто выплескивать эмоции.

– Все мы немного психи, если нас больно тронуть. А бывает, что характер уже смолоду не дай Бог, какой сволочной… если такой воспитали, – вздохнула Аня. – Не всякий человек открывает в себе способность к самопожертвованию даже ради самых близких. И это тоже эгоизм. Вспомни Зоину свекровь.

– …А этот рассказ, где начинающий писатель с проституткой? – вернулась Инна к ранее обсуждаемому ею произведению. – У него жена, дети, а он поперся… И получил по заслугам. «Любознательный», черт его возьми. Кто его туда посылал? Воспитатель хренов. Сам же и виноват, что избили и обчистили. Глупейшая ситуация. Нацмены ему плохие! Кто покупает женщин, тот сам хуже проститутки.

Не ходите туда и проблем не будет. Проституция сама по себе исчезнет за ненадобностью, и винить никого не надо будет, и бороться с заразой не придется. Вариант – куда проще. Так нет же, не могут мужики без пороков. Как‑то схлестнулась с племянником мужа. Тот стал женщин ругать, мол, работать не хотят, в проститутки идут. Я ему ответила, что спрос рождает и определяет предложения. А он стал мне доказывать, что возможности первичны, а спрос вторичен. Я разозлилась и спросила: «Много ты в деревнях видел таких женщин вдоль обочин? Нет спроса, нет проституток. Это тебе не аргумент? Возможности и спрос различными дорогами приходят в дома терпимости. Женщин на это толкают обстоятельства, безработица, ради куска хлеба они становятся девочками по вызову, а мужчин ведет к ним желание удовольствия. Свою бездуховность и аморальность они замещают острыми ощущениями. Ради этого же удовольствия они совращают и порабощают малолетних девочек». Тогда племянник стал возмущаться, что проститутки зарабатывают себе квартиры и деньги на хорошую жизнь для своих детей. А я ему: «Так не бросайте женщин с детьми, не бегайте от алиментов, сами стройте квартиры своим детям. Но вы идете по пути наименьшего сопротивления, вынуждая женщин брать на себя ваши обязанности, да еще и критикуете их. Что, нынче мужики пошли какие‑то однокрылые?», – нервно елозя на матрасе, пробухтела Инна. И добавила, снова обратившись к литературному произведению:

– Из дому, видите ли, «герой» сбегает, по городу шляется. Ему кажется, что его жена их детей ненавидит. А почему ему такое привиделось, он не задумался. Все прозрачно и просто: устает она на работе, а тут еще дома куча дел и дети маленькие. Только наш «несчастный» вместо того, чтобы помочь благоверной, болтается по городу, обиды свои тешит, в истории влипает. Отличная причина, чтобы не заниматься семьей! Жена ему не такая! Может, его еще и пожалеть? Слюни ему упереть? Когда женился, надеялся только бонусы получать, на всем готовеньком жить? А если жена не потянет, заболеет и упустит детишек? Она ведь тоже не железная.