Текст книги "Любовь моя"

Автор книги: Лариса Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)

– Ее винить станет. Он уже заранее почву готовит. Некоторые мужчины считают, что женщины только для того и существуют, чтобы одобрять их и оберегать. Не в себе, в женах причину своих проблем ищут. А этот «герой» еще и девицу завел. Неудовлетворенного жизнью, обиженного из себя строит. Не предвидел трудностей? Избалованный? Думать не умеет? А зачем женился? – согласилась Аня. – Неуютно я чувствовала себя, читая эту книгу. (Чье произведение они обсуждают?)

– Ха! Какой же мужик без любовницы? Неизвестное – это та зона, куда ходят, чтобы познать что‑то новенькое. Это же интересно! Автор пропагандирует нечистоплотный образ жизни? Сейчас это модно. Давай, Ленка, призывай женщин к разврату. Развалим цивилизацию к чертовой матери, – нервно рассмеялась Инна.

– Отстань, – тихо, но твердо выдохнула Лена.

– Писатель, наверное, сущность мужскую высвечивал неискушенным читательницам, мол, дуры-девки, будьте осторожны! Мы – все мужики – сволочи, – предположила Жанна.

– Свою рефлексию он холил, – ответила ей Инна.

– Автор о связи своего персонажа с девицей пишет с налетом скучного тупого безразличия, лениво. Ни души, ни яркой любви в их отношениях. Примитив, безликость какая‑то. Этим он как бы оправдывает своего героя? Можно подумать, что на месте той девушки могла быть любая. А ведь она, наверное, на что‑то надеется, когда с ним… Он и ей жизнь ломает? Я бы не захотела с таким встречаться, – сердито сказала Аня. – «Герой» нашего времени! Слабак и нытик. Наверное, мы по‑разному расставляем жизненные акценты. Если ты семейный мужчина, стремись создать условия, которые устраивали бы тебя и семью. Жена‑то свою роль, хотя ей очень трудно, выполняет, а он, нет чтобы что‑то сделать для развития и сохранения себя как личности, только «развлекает» своё недовольство жизнью, вместо того чтобы бороться с обстоятельствами. Онегин сопливый! Мужчиной только называется. Может, я, конечно, чего‑то недопонимаю… Мы тоже страдаем, нас мучает депрессия, но ведь ни на кого не надеемся, никого не виним, преодолевая трудности, решаем свои проблемы. Инна, идти на уступки – это признак слабости или силы?

– У нас принято считать, что слабости. Но это не всегда верно в условиях семьи. Сильные мужчины с удовольствием позволяют себе идти на компромиссы.

– Женщины стали жестче?

– А откуда же у нас безнаказанное насилие в семьях?

– У Маканина тоже есть нудно рефлексирующие, ищущие герои, живущие как зря. Особенно в первых книгах. Ой, не перепутала ли я его с кем‑нибудь еще! Склероз, черт его возьми! Я когда читаю во время болезни, в голове у меня все сюжеты и авторы перемешиваются, я даже само произведение могу понимать как‑то иначе… извращенно, в угоду своему больному воображению, а иногда и вовсе не помню о чем оно. Не могу я теперь положиться на свою память, – сказала Аня, нисколько не смутившись. Видно уже привыкла к своему неподдающемуся исправлению возрастному недостатку.

– Искренние мои тебе соболезнования. Не стану запираться: тут я тебе не помощница, сама страдаю, – сказала Инна.

– Нам нельзя жить кое‑как. У нас дети, – вздохнула Жанна.

– Прочитала одну книгу и сделала вывод? А ты другими поинтересуйся. Например, у Маканина есть сильнейшая вещь «Асан» о мужчинах-героях, о чеченской войне, где он аналитически точен, – посоветовала Инна. – Собственно, книга не только о Чечне. В ней какая‑то невероятная неосознаваемая мощь, пока никем из современных авторов непревзойденная. Высоковольтно бьет.

– Нельзя чтобы все время било током, – сказала Жанна.

– Про войну иначе нельзя.

– Там все на какое‑то время герои, а вот какие они потом в быту? – напомнила о себе Аня.

– На гражданке другие силы души требуются, – заметила Лена. – Допустим нежность, терпение. Сама продолжи список.

– А их‑то они как раз и не находят в себе. И начинается в семье ад. А кого винить? Себя, войну? – спросила Жанна. – Только женщин.

– Аня, я смотрю, в любой книге тебя больше волнует житейский спектр, нежели глобальные вопросы, затрагиваемые автором.

Аня промолчала. Наверное, осмысливала сказанное Инной.

– Маканин в своих книгах никогда не заигрывает с властью, считает, что такие произведения не бывают долго живущей литературой, – напомнила Инна. Ей уже расхотелось дразнить подруг. – Лена, а он тоже МГУ окончил, один с тобой факультет.

– Знаю. Мне это очень приятно. Маканина не для развлечения читают, а чтобы понять в какой реальности мы живем. Он чувствует людей, точно высказывается, – отметила Лена.

– Я где‑то читала, что однажды прославившемуся больше не надо укреплять свою репутацию, можно позволять себе писать плохо и получать за это премии, – с долей скепсиса сказала Аня.

– Мнение завистников, – категорично отрезала Инна. – Жанна, а твой старший зять на малой межгосударственной войне погиб? – без всяких церемоний в лоб спросила Инна.

Вопрос был бестактным. Рана Жанны была слишком свежей и очень болезненной. И она ответила неприязненно:

– Нет. На чужой войне двух мелких банд-групп. Не в то время и не в том месте случайно оказался. Сына с катка спешил встретить, вот и пошел коротким путем через посадки.

Инна растерялась, занервничала, а минуту спустя, так и не справившись с неловкостью, сбежала на кухню. Прокололась. Она надеялась услышать геройскую историю. Ей хотелось воздать парню хвалу, а вышло хуже уже некуда.

– …В обычной жизни годами и десятилетиями трудно быть на высоте. Особенно в такое время как сейчас. Это надо понимать, – тихо пробормотала Аня.

– Но жизнь от нас требует… – Жанна вздохнула.

– Мужчинам и женщинам нужно стараться вместе дружно налаживать жизнь. А там она уж сама покатит, – сказала Аня с оптимизмом.

– Не покатит. При капитализме надо все время быть настороже, чтобы не вылететь из седла. Это тебе не стабильный социализм, – возразила Жанна.

– Так тем более молодым ребятам надо развивать в себе мужские бойцовские качества, – сказала Инна.

– Надо! Я в замешательстве… А помогать в этом им будут герои из любимой фантастики или слабовольные, бездеятельные отцы? – спросила Аня.

– Таких не так уж много, – осторожно заметила Инна.

– Если не бить во все колокола, будет больше, – отреагировала Жанна.

– Вот писатели и бьют, – сказала Лена.

– …Этот герой не помогает, но хоть не мешает. У нас каждый год в семьях несколько тысяч детей подвергаются сексуальному насилию, много сотен тысяч – постоянному избиению. А сколько ребятишек сбегает из дому? И это только зафиксированные данные. А многие дети помалкивают, стыдятся своего униженного положения, – тихо, скороговоркой, будто чего‑то боясь или стыдясь, сообщила Жанна. – И всё это, в основном, «заслуги», с позволения сказать, отцов.

– Скотов, – уточнила Аня. – Они же обрекают… И кого, в результате такого воспитания получают?

Она хотела добавить еще что‑то невозможно резкое, но будто поперхнулась собственной слюной и только раздраженно затрясла головой, пытаясь раздышаться. А может, таким способом она попыталась укротить нахлынувшие вдруг бесконтрольные слезы? Ведь о детях шла речь.

– Сведения устарели. Эта информация из девяностых, – недовольно заметила Инна. – И вообще, я бы посоветовала тебе не очень доверять сообщениям некоторых каналов. Фильтруй информацию.

*

Лена вышла из состояния глубокой задумчивости, пребывая в которой, она обычно почти полностью отключалась от внешнего мира.

– …Вот бы нас сейчас послушали знаменитые писатели!

– Сказали бы: дуры вы безмозглые.

– С их‑то самомнением слушать людей из народа!

– Это ты‑то из народа? Хватит! Переклинивает нас на мужиках! – неожиданно резко оборвала Инна стоны Жанны. – Не всё еще перемололи? То хвалим писателей без меры, то огульно глумимся. Каждый из авторов уникален по‑своему, а если кто‑то кого‑то не понимает, так пусть поищет что‑то более простое, себе близкое. Вон сколько литературы, раздолье, слава богу. Я недавно Игоря Белова читала. Какая прелесть! С ума можно сойти. «Под каблуком земля поет с листа…» Попробуй сказать интересней. Для меня это мурашки… это что‑то сверху… Здорово вставляет! Я каждой клеточкой души чувствую эту его землю, всей глубиной своего сердца, изболевшегося за нашу страну и народ.

Ведь и на самом деле вросли мы в родную землю по пояс, укоренились, как тот былинный герой Святогор-богатырь, что не сломать, не унести нас с нее ни ветром перемен, ни чуждым течением. Только иногда мы забываем об этом. А Белов пробуждает, напоминает. Каков поэт, а! – искренне восхитилась Инна и, смакуя понравившуюся строчку, даже языком зацокала от удовольствия. – Обязательно его всего прочту. Надеюсь, буду вознаграждена за старание. Кто‑то красиво сказал: «Тот зря стучится в дверь, кто не стучится в сердце». Белов умеет достучаться!

«Инна хочет прекратить наши с Жанной педагогические прения или внимание на себя переключает более важной темой?» – спросила себя Аня. И желание высказываться у нее как‑то быстро улетучилось. И Жанне нечего было добавить. Она не читала этого поэта.

Жанна с Аней тихонько переговариваются.

– Недавно Людмилу Улицкую читала. Хороший язык, пишет увлекательно. Выводы неожиданные делает. В одном рассказе женщина нафантазировала себе смерть четверых детей. Видно очень любила своих не рожденных малышей, переживала, мечтала, как бы их воспитывала. Не хотела чувствовать себя виновницей их гибели от абортов, вот и придумала им горькую смерть от несчастных, независимых от ее воли случаев. Ведь это так просто понять! А ее собеседница Женя обиделась, мол, обманула, заставила сочувствовать, переживать. И переехала от нее на другую квартиру.

«Не путает ли Аня Улицкую с Петрушевской», – засомневалась в надежности своей памяти Жанна.

– Та Женя о себе думала, о своих напрасно растраченных чувствах и слезах. А ей бы о трудной судьбе этой случайной знакомой поразмышлять, и тогда своя обида показалась бы пустяшной. Вот и получается, что на одни и те же события мы смотрим по‑разному. Нет ничего плохого в том, что люди придумывают себе другую жизнь, если это помогает им не свихнуться мозгами от непосильно давящих проблем… Да, одна присочинила, другая разобиделась, а третья может расхохотаться, мол, купилась. Еще и пошутит над собой. И все. Инцидент исчерпан. Но нет, эта Женя… Ой, как мы себя любим!

– Сдается мне, ты оправдываешь ту женщину?

– Жалею, хоть и виновата она в том, что не взяла на себя ответственность за детей, которые могли бы родиться, и за «тех парней», что ее оставляли. Я таких мужчин ненавижу. Женщины должны быть сильными и ответственными, а они так нет? Недавно судили женщину, за то, что она оставила ребенка на вокзале. Но о том, что у малыша есть отец, никто не вспомнил. Всё у нас так…

– И все же… Как бы ни было трудно… Но идти в проститутки? Не понимаю.

– Она не проститутка, ей не везло с мужчинами, – сказала Аня.

– А мне «Искренне ваш Шурик» Улицкой понравился. До сих пор под впечатлением нахожусь. Глубоко психологическая вещь и жизненная, – сказала Инна. – И «Сонечка» умопомрачительно потрясла. И вообще, все написанное Улицкой мне близко.

– Я бы не позволила своим юным внучкам читать Улицкую, – сердито возразила Жанна. – Пусть сначала повзрослеют.

– Это что еще за диктат такой, что за цензура! Брякнула от балды? Эпоха двойного цензурного террора была в девятнадцатом веке и в начале двадцатого. Вот когда надо было бояться неблагожелательной критики. Но только не теперь!

– Я до поры до времени должна оберегать мои нежные цветочки от грязи и пошлости. Хочу, чтобы они порадовались прекрасной жизни, узнали первую чистую юную влюбленность, радостно-сладкое замирание сердца, млели от нежных взглядов, от прикосновений рук, душ, чтобы первая влюбленность была для них как легкий и самый счастливый промельк в их сознании. Ты обращала внимание на то, что вспоминая свою первую чистую безгрешную любовь, люди всегда искренне и радостно улыбаются? Я в этой связи вспомнила «Асю» Тургенева, его гениальные заключительные слова. И вновь почувствовала скрытый психологизм, очаровательную недосказанность его внешне будничных, спокойных, но очень глубоких, проникновенных до слез и хватающих за горло строк… этот его айсберг чувств. Он очень точный диагност. Какой мощной была в его сердце тоска! Какое богатство души! А мы часто существуем мелко, убого… Боимся жить ярко. Боимся промахнуться и обедняем себя.

– Не вноси в душу смуту, – тихо и хрипло попросила Аня, будто болезненный спазм перекрыл ей дыхательные пути.

– А, повзрослев, внучки замуж пусть выходят по восхитительно яркой, запоминающейся на всю жизнь любви, чтобы полностью растворились в ней. Кто знает, будут ли у них еще подобные моменты счастья? Понимаешь, счастья первой любви я не хочу их лишить. А если не сложится жизнь с первым избранником – всякое бывает, – тогда пускай уже вполне осознанно ищут себе мужчину для новой семейной жизни. Но с ними навсегда останется счастье, которое они уже познали.

– Ищут такого, в котором сочетались бы порядочность, нежность и мужская сила? Чтобы умел любить, да еще в профессии состоялся? – вставила Инна не без ехидства. – Я всегда влюблялась то в поэтов, то в музыкантов, то в фантазеров. Вернее в их идеи. Я вынашивала, поддерживала, приподнимала их. Я делила с мужьями их «полеты во сне и наяву», потому что считала, что жизнь – это служение. Но служить неталантливым мужьям скучно, это выхолащивает, иссушает, вот я и взращивала их мечты, потому что неоднократно слышала, что без надежной верной жены тонкие души творческих людей ломаются. Но сценарий моих взаимоотношений с мужьями был один и тот же. Никаких заимствований! Они не умели любить, только влюблялись. Они не хотели вкалывать, бежали от себя, пили и тормозили мое развитие. Не понимали, что мне надо расти. Им хотелось ходить налево, мне направо. Я посвящала себя людям, так и не сделавшим в своей жизни ничего путного.

– Если близко рассматривать объект, он теряет перспективу, – мудро усмехнулась Жанна.

– И вдруг я впервые влюбилась в настоящего мужчину, но было поздно…

– Умела ты мужчин «к стенке ставить». Но даже ты со своей внешностью и напористостью не смогла стать счастливой. И я так и не нашла настоящего мужчину, на эгоисте зациклилась. Сколько было слез, тайных бурных эмоций! – вздохнула Аня. – А вот Саша любил нашу Аллу молча, тихо. Ей было тепло и уютно в тишине его любви. Это была уникальная, в высшем смысле этого слова, близость двух людей. Счастливые! В их семье никогда не было «второго состава». Всяких там… Не развели их ни бытовые проблемы, ни злословие и сплетни завистников. Семья для них была непререкаемой ценностью. Саша даже из жизни уходил с прекрасным, спокойным лицом. Алла и теперь строго и молчаливо хранит в себе его любовь. Она до сих пор в некотором смысле как бы потерянная и все время спрашивает себя, как бы Саша поступил в той или иной ситуации… Но все равно гордо несет свой крест и верует…

– Бывают такие семьи, когда оба супруга качественной породы. Корни любящих так переплетаются, что если их разрывают, они погибают… Когда любишь, остальное неважно, ты готова на все. Любовь творит чудеса. И это прекрасно! – загадочно и романтично произнесла Жанна.

– Про таких людей говорят, что они «смотрят вверх с молитвой, вниз – с покаянием, назад – с благодарностью, вперед – с доброй надеждой», – сказала Аня.

– «В себя – с вниманием, вокруг – с покаянием», – уточнила Жанна свою любимую фразу.

– Жизнь – сказка, любовь – ее завязка, – грустно усмехнулась Инна. – И почему человек обречен на бесконечное повторение глупости, жестокости и подлости?

– Как и честности, порядочности и доброты, – добавила Лена.

– Вот поэтому я своим уже взрослым внучкам подскажу, чтобы не делали они трагедии из факта своей первой неудачи, а воспринимали жизнь с юмором и иронией, такой, какая она есть на самом деле: комичной, веселой, грубой, трудной, грустной, злой. Многообразной, – наконец улучила Жанна момент, чтобы до конца высказать свое мнение. – А еще я расскажу им, что со временем у мужчин сексуальные связи ослабевают, а человеческие укрепляются. Но у дураков сексуальное всегда побеждает, а человеческое так и не возникает.

– А я считаю, что с молодых ногтей надо учить детей по‑взрослому, целенаправленно готовить к реальной жизни, чтобы знали, что их могут предать, обмануть. Это убережет их от многих бед, – сказала Аня.

– Растить пессимистов? Нет, я, конечно, понимаю, что пессимист – это хорошо информированный оптимист, но зачем такие крайности? Дорогие мои, а как же правило золотой середины? Все хорошо, что вовремя, – напомнила спорщицам Лена. И подумала с легкой грустью: «С каждым рассказом девчонок во мне оживает память тех милых юных лет».

– Представляю себе: прочитали мои юные еще наивные внучки эту книжку, а там одни девочки сексом с двенадцати лет занимаются с кем попало, другие кучу абортов делают от разных мужчин, но в конце повести все удачно выходят замуж: одни за иностранцев, другие за наших успешных бизнесменов. И что же вообразят мои малышки? Страшно подумать! Меня шокируют беспрерывные смены партнеров, одновременные связи с несколькими мужчинами, женщинами, легкая смена мужей, жен. Это так гадко! К тому же возможны страшные венерические болезни. И к чему мы в таком случае придем? Изведем всю нацию? – продолжила горячиться Жанна.

– Понесло тебя! Придет же такое в голову! Улицкая говорит о том, что жизнь коротка и не надо позволять себе быть несчастными. Ее героини ошибаются, разочаровываются. Есть у них и горечь обид. Но для ее персонажей важно любить и быть любимыми хоть кем‑то: матерью, ребенком, мужчиной, потому что это самая главная потребность души человека. В этом она видит смысл жизни, – растолковала Инна Жанне смысл книг Улицкой.

– У негров в Африке по десять-пятнадцать детей и они, наверное, не думают о смысле жизни. Им некогда. Они просто живут, – не к месту вклинила Аня свое замечание.

– Недооцененный опыт! – влет отреагировала Инна.

– Я о персонажах Улицкой, – дернула плечом Жанна. – Может, ее героини очень умные или везучие, и смогли справиться с обстоятельствами жизни, но по большей части, девочки, рано начинающие половую жизнь, становятся проститутками, а другие, окончательно не потерявшие себя, но сделавшие один-два аборта, оказываются бесплодными и к счастливым я их уже не могу причислить. Сколько таких неустроенных женщин вокруг меня! Этого мне желать моим малышкам?! Не понимаю я автора. К чему призывает? Она же женщина! И ты принимаешь ее сторону?

– …У Толстого тоже была масса заблуждений, но его произведения гениальны, – продолжила Инна подстрекать подруг к спору.

– Он в своей жизни заблуждался, но не в книгах. Нашла с кем сравнить! – возмутилась Аня. – В романе Улицкой ее героиня, может, даже сама не зная того, придерживается растлевающей, но давно развенчанной теории «стакана воды». Намертво пришвартовывается то к одному, то к другому другу детства, не против и с обоими одновременно! Притом открыто, бесстыдно излагает свои намерения партнерам. Просто так, без сердца, из любопытства. И всё у нее свободно, естественно… проще, чем у кошек. Она опускается на самое дно.

Человека надо выше поднимать и говорить ему: «Лети!» А Улицкая… Это не укладывается в моей голове. По мне такое поведение ее героини непереносимо унизительно, – продолжила возмущаться Жанна.

– Наверное, из жизни берет, – сказала Аня.

– Это, конечно, многое объясняет, – презрительно заметила Жанна. – Но нет среди моих знакомых таких распутных. Странное у нее окружение.

– Вот и ты узнала что‑то для себя новое, – усмехнулась Инна.

– Для обывателя произведение часто интересно не только само по себе, но и как выражение личности его создавшей. Мне категорически не нравится, когда тон задают те, которые сами не имеют высоких нравственных принципов или не стойки в них. Как‑то услышала по телеку утверждение писательницы о том, что, мол, французы молодцы, не воевали с немцами, сохранили культуру, памятники, а мы столько всего потеряли! Она забыла, что все это они сберегли, потому что советский народ спас Западную Европу от порабощения? Телами наших отцов и дедов выстлана дорога к их благоденствию. После подобного заявления я не могу к ней хорошо относиться, что бы там она ни написала грандиозного. Тем более, что от ее героинь я тоже не в восторге. Ей надо напомнить, что немцы за один только вечер в костре сожгли шестьсот полотен шедевров из Лувра. Потому, что французы не защищались. «Культурная немецкая нация» взрывала дворцы, разворовывала творческое наследие побежденных народов…

– Жанна, остановись. Всё это Улицкая знает не хуже тебя. Успокойся, – попросила Лена, нервно растирая виски. – Может, случайно оговорилась.

– Она заявила, что наша страна на сто пятьдесят лет отстает от Запада. Я на сто пятьдесят лет отстала от румына или албанца? Я под них должна верстать свою жизнь, по ним себя мерить? – вспылила Аня. – Ездили две мои подруги в их глубинку. Надеялись там осесть. Так в ужасе сбежали от их убогого быта… Кого нам еще догонять?

Мы другие. И я хочу быть сама собой. Пусть они со своим самомнением все «идут лесом»! Европа тоже когда‑то отставала от ряда восточных стран. Прогресс не тотален и не линеен. В Америке сегрегацию негров уничтожили через сто лет после отмены у нас крепостного права. Цивилизации развиваются неравномерно. В какой системе координат Улицкая рассматривала этот вопрос? Чем она хотела нас уязвить? Мы в ее понимании захолустная провинция? А еще утверждает, что любит русский народ. В чем‑то мы опережаем Запад, в чем‑то они нас. Мы живем в поясе отрицательных температур и неплодородных земель, но вы посмотрите, что мы создали и гордитесь! В Западной Европе люди экономят на таких вещах, на которых мы экономить не привыкли с нашими широкими натурами. Пора освободиться от стереотипов. Высказывайте свое мнение, но не оскорбляйте, не унижайте мою страну! Запад гордится своими ценностями – свобода, демократия! – но утверждает, что ценности заканчиваются там, где начинаются их интересы. Улицкая посещала большие города, но была ли она в настоящей провинции стран Западной Европы?

– Ты права. Наша Алла была в Англии, в свое время разбогатевшей за счет колоний, и во Франции, и в Италии. Она честно рассказывала мне об их жизни, ничего не оставляла за рамками приличия. У них тоже есть и бедные и не очень культурные люди. Улицкая не знает истинного положения дел в тех странах или просто пиарится? – задалась вопросом Инна.

– Провинция – не ругательное слово. В наших деревнях живут самые чистые, честные люди, – заметила Жанна.

– Жанночка, ты слишком категорична. Успокойся. Не загоняй себя. Ну и порох! Ты не обманываешься? Улицкая может и не во всем продолжатель классический традиций, но она много чего хорошего делает. Она утверждает, что за счастье надо бороться. И это правильно. Все в чем‑то могут ошибаться или просто в сердцах бросить необдуманную фразу, хотя публичному человеку это непозволительно, – неожиданно встала на защиту писательницы Инна и тут же принялась привычно поддразнивать Аню:

– Прожить, не вкусив прекрасного запретного плода? Не познать полноты жизни? Потратить себя на одного мужа, ничего не стоящего как мужчина?

«Распустила язык длиннее некуда. Чтобы за меня говорили, начни я вести себя вот так же, как героини Улицкой? Развратная, распущенная?» – мысленно поспорила с Инной Аня. Но вслух только сердито пробормотала:

– Ой, не знаю, не знаю…

– Не шебарши. Я же шучу, – великодушно успокоила Инна совсем растерявшуюся Аню, а про себя подумала: «Даже педантичную Аньку до печенок проняла эта Улицкая. Талантливая, черт возьми! Ей Богу. Может, даже с крупицей гениальности. Ее бы данные да в «мирных» целях…»

– Аня, ты «Казус Кукоцкого» прочти. Сильная вещь, – посоветовала Инна.

– Я там что‑нибудь новое, ранее неизвестное, неожиданное почерпну из сталинской эпохи? У меня будут яркие открытия? То, что Черчилль – хитрый политик – комплимент Сталину сделал, мол, принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой, я уже слышала.

– Нет. В этом произведении умный психологизм цепляет.

– Занимательно, – пробурчала Аня и недоверчиво пожала плечами, не проявив бурного желания к продолжению разговора.

– Вот держу я иногда в руках книги некоторых названых тут авторов и думаю: «Может, и хорошо, что дети сейчас мало читают современных писателей, на классике застревают. А то добрались бы… и чему научились? Ужас! По крайней мере, не наберутся от них всякого, того, что может сломать им жизнь. Дети часто заражаются далеко не самым лучшим, – со вздохом заметила Жанна.

*

– Зачем нужны современные писатели? – спросила Аня.

– А то ты сама не знаешь, – фыркнула Инна.

Конечно, Аня знала ответ, но ей хотелось углубить и расширить свое понимание, чтобы ее подопечные получили из ее уст краткое и достойное обоснование.

– Проснулась-встрепенулась! Опять детские вопросы задаешь? – удивилась Инна. – Шекспир всё нам разъяснил о жизни людей еще четыреста лет назад. И Пушкин ответил на все вопросы своего времени, да еще в будущее заглянул. Но жизнь не стоит на месте. Меняются эпохи, в которых достается жить. Их надо изучать, давать оценки, преподносить долговременные прогнозы, чтобы люди могли адаптироваться в новых условиях.

– Пока писатели раздобудут деньги и выпустят в свет свои шедевры, уже новые веяния успеют нагрянуть и закрутить молодежь, – покачала головой Аня. – Какова наша национальная модель будущего? Есть ли сегодня некий главный вопрос, который ставит перед собой современная литература? – Аня направила свои вопросы непосредственно Лене.

– Литература и культура в целом должны обслуживать не идеи, а идеалы – включилась в разговор Инна. – Культура – это комплекс возможностей, где человек может проявить свою талантливость и активность. Но сейчас сокращается пространство, где он может действовать самостоятельно.

Аня не вникла в Иннины рассуждения, потому что настроилась слушать Лену.

– Пока что в современной литературе, как и в обществе, не существует единой национальной идеи и ключевой темы, которую надо было бы развивать в художественных произведениях и продвигать в массы. Каждый писатель «молотит свою копну», некоторые пишут то, что легко продается и приносит доход. В какой‑то мере я выделила бы идею патриотизма, как наиболее востребованную обществом. Солженицын был прав, когда утверждал, что плоха та власть, в которой слово патриот стало ругательным. Главной его болью была судьба Родины. И Толстой в свое время говорил о «скрытой теплоте патриотизма» и духовности, как мистической категории.

– Время сейчас лицемерное, а за высокими фразами легче прятаться, – очень тихо пробурчала Инна.

– Эту идею в определенной степени затрагивают большинство серьезных писателей и поэтов. Одни изучают истоки нравственного перерождения и падения – выясняют, откуда взялось то, кем мы стали. Корни их в семнадцатом революционном или в девяносто первом году? Другие призывают жить, как завещал Петр Первый: «Памятуя лишь о благе России». Яркие перья берутся за биографии великих исторических личностей. Они – лакомые темы для них и читателей. Большинство писателей не генераторы новых идей, а только пролангаторы.

– Из произведений о перестройке я бы выделила пророческий, но очень своеобразный роман «Зияющие высоты» Зиновьева, чем‑то перекликающийся с «Москва-Петушки». В нем автор выстроил универсальный памятник нашей ментальности. Правда, время написания романа – семидесятые. Но в нем уже звучало трагическое ощущение гибели страны. А в восемьдесят девятом вышла его «Катостройка». Роман о деградации общества, попавшего в трясину безысходности, про жизнь, в которой много глупостей. Там сплошь черный юмор и абсурд. Автор ерничает, хулиганит, использует буффонаду. И все это в неполиткорректных выражениях. Аня, тебе не стоит его читать. У него не образы, а маски. Его герои строго функциональны. Я не могу такое произведение назвать художественным, оно больше похоже на огромный странный фельетон. Но впечатляет! У автора слишком «изобретательные» отношения с прозой, – серьезно высказала свое мнение Инна.

– Толстой тоже о прошлом повествовал, о том, что уже осмыслено и выверено. Но лучше него войну с Наполеоном никто не описал, – сказала Жанна.

– Некоторые писатели ищут новые метафоры подходов и особые ключи в изображении современности, другие, уходя вглубь веков, пытаются о настоящем думать через прошлое. Тоже метод, – сказала Инна. – И если находят, то сохраняют за собой и манеру, и стиль. Остальные помещают старые сюжеты в новый контекст.

– Перерабатывают исторические травмы различных стран, – рассеянно, без интонации сказала Жанна.

– Без идеологического гнета люди очень изменились, стали более раскованными, так почему же не хотят напрямую осмысливать нынешнее время? – спросила Аня. – Зато не боятся испугать читателей вычурными фантастическими идеями.

– Кто‑то из великих заявил, что фантастика – единственная литература, занимающаяся реальностью и что голый реализм – изжитое направление, – вспомнила Жанна.

– Напрямую неинтересно писать, – предположила Инна.

– Может, неинтересно читать? Не стоит что‑то одно поддерживать. Я за разнообразие форм и методов. Дети, рожденные после девяностых, воспринимают время нашей молодости как фантастику. Как, например, современному ребенку объяснить угрозу исключения из пионеров, из партии? Надо им всё честно растолковывать, не юлить, – загорячилась Аня.

– Рассказать, как раньше «одни делали вид, что работают, а другие – что платят?» – насмешливо спросила Жанна.

– И об этом тоже. Но с этой фразой я не полностью согласна. Она для меня обидно звучит. Мы с тобой прекрасно работали за гроши. Да, с перестройкой мы приобрели свободный мир, и он в какой‑то мере положительно повлиял на наше общество. В том смысле, что встряхнул его. Но раньше не было такого, чтобы толстые кошельки ногой открывали двери. Справедливости и честности в шестидесятые и даже семидесятые было больше, чем сейчас, – уверенно сказала Аня.

– Трудно писать о настоящем, когда общество еще не свело счеты с прошлым, – усмехнулась Инна, – поэтому большинство писателей ничего нового не предлагают, а берут траченные молью темы и переводят на язык молодого поколения.

– С моей точки зрения всестороннее воспитание молодежи – самая актуальная задача сегодняшнего дня. (Как, впрочем, и последующих.) Каждое поколение необходимо воспитывать с учетом новых условий жизни, сформированных развивающимся обществом, и меняющих его внутреннее содержание. Мир усложняется, усложняются и наши с ним взаимоотношения. Одновременно надо терпеливо и настойчиво приобщать подростков к лучшим образцам родной и мировой культуры. От того, как мы воспитаем нашу молодежь, во многом будет зависеть судьба нашей Родины. Поэтому одной из приоритетных задач писателей любой цивилизованной страны является поиск и определение целей и нравственных жизненных ценностей нового поколения на каждом этапе экономического и политического развития общества. Эта задача приобретает особое значение в переходные периоды становления, когда нравственные ценности подвергаются наибольшей деформации и возникает острая необходимость в их переосмыслении, уточнении и донесении до молодого поколения. Мне кажется, что проблеме воспитания молодежи стоит уделять больше внимания не только пишущим для детей и юношества, но и «взрослым» писателям, – неожиданно хорошо поставленным голосом, основательно и серьезно ответила Лена. Наверное, не раз и не два задумывалась над этим вопросом.