Текст книги "Любовь моя"

Автор книги: Лариса Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)

Еще одну прочитала с интересом. – Аня покопалась в ворохе книг. – Вот эту. Старомодное простодушие текстов с одной стороны, а с другой важность поднятых проблем. Давно не читала книг, где просто, ясно и нежно объясняется пятнадцатилетним дурочкам, что влюбившись первый раз, не стоит сразу ложиться в постель с объектом своего вожделения, потому что это плохо кончается… Очень нужная подросткам книжка. Она может положительно повернуть жизнь некоторым наивным девчонкам. Да и мальчишкам. И язык доступный, без отвлекающих от цели наворотов.

– А эта?

– Пустая, мертвая, на холостом ходу писана. Совершенно слепой текст. Как-то так.

– Жестко обругала. Живого места от автора не оставила, – удивилась Инна.

– Как умею.

– А мне эта книжка еще и эстетически не близка, – сказала Инна.

– А вот это краеведческое произведение заинтересовало? – снова обратилась Инна к Ане.

– Язык четкий, ясный, выверенный годами, без архаизмов и современных вульгаризмов. Автору отлично удается соединять документальность и прекрасную художественность. И все же журналистское в нем выпирает. Я бы, скорее всего, это произведение отнесла к жанру публицистики. И фотографии прекрасные.

– Говорят, публицистика особенно важна в периоды перемен, потому что стреляет короткими злыми очередями по близким целям. Сейчас она очень даже ко времени. А литература – оружие дальнобойное, – сказала Жанна. – У писателей есть много способов и возможностей приблизиться к человеческой душе. Для кого-то звуки природы и детский смех являются фоном для восприятия и выражения чужих мыслей, а для других…

– Ой, ли! Не придумывай, не защищай. Догадываюсь, что автор ищет. Умеет чутко уловить тенденцию, – усмехаясь, перебила ее Инна.

– Так это же хорошо. Оставь свои измышления. Умный автор.

– А эти книжки как в стопку затесались? – удивленно воскликнула Инна.

– Не наши авторы, но я их тоже читала. Вот эта дама президента охаивает. Если ее произведение рассматривать в контексте советской… российской культуры, так она совсем зарвалась. – Твердые упрямые нотки Аниного голоса выдавали глубоко внутри нее бурлящие отрицательные эмоции. – По совести надо все делать и говорить так, чтобы не противоречило природе человека. И тут выбирать не приходится, если мы считаем себя людьми.

– Природа-то наша разная, – усмехнулась Инна. – Президента ругает? Так теперь это в порядке вещей. Не клясть страну и правительство сейчас считается дурным тоном. Представляю, с каким удовольствием душу отводила!

– Я попытаюсь найти этому разумное, а не эмоциональное объяснение. Предположим… – Аня на миг задумалась.

– Предположение – мать всех провалов, – отчеканила Инна. – Появился шанс занять свое «достойное» место в литературе, так почему бы его не использовать? Ведь был же до перестройки фантастический реализм, как некий пропуск к дозволенному. Теперь надо иначе писать. Не стоит быть заложниками одного строго определенного жанра или направления, новые надо осваивать, нарушая старые каноны. Имя Лены тоже восторжествовало на развалинах соцреализма. И ей оставалось всего ничего – создать что-то присущее только ей.

Жанна не поняла, шутит Инна или всерьез оправдывает и поощряет автора.

– Аня, а эти стихи как тебе? – поинтересовалась Инна.

– Шокировали. Нет, я, конечно, понимаю: гласность, свободомыслие, полярные мнения в чести… Автор утверждает, что религия спасет Россию. Призывает к духовной революции, заигрывает с церковью. А по мне, так религия – это коллективное болото заблуждений. Нет, я, конечно, понимаю, что религия – великая сила, если она во имя добра, но… чем больше плохого я узнавала о священниках, тем меньше верила церкви. Мне не посчастливилось знаться с ее достойными представителями, многократно не везло.

– Легко тебе, Аня, живется, – кисло усмехнулась Жанна. – Все тебе ясно и понятно. Ты не задумываешься о том, что будет после кончины, потому что не предполагаешь жизни после смерти.

– Я считаю, что образование и патриотическое воспитание надо поднимать, хотя бы до послевоенного уровня дотянуть. А на церковь – на место организованного восприятия религиозных догм – люди полагаются и призывают ее в помощники, когда сами не справляются со своими проблемами, – сердито сказала Аня.

– Вот и пусть помогает. Ты же сама говорила, что на некоторых этапах развития общества она полезна, – осторожно заметила Жанна, боясь вызвать ураган упреков. – Или ты вовсе отрицаешь институт церкви? Может, народ возвращается к своим истокам? Достоевский говорил, что человек без Бога превращается в животное. Если нет Бога в душе, то все позволено.

– Без Бога, но не без церкви. Что-то я не вижу вокруг себя великих апологетов веры!

– А вот эта поэтесса Берию оправдывает! Сталина – «гения всех времен и народов» превозносит. Ее бы в ту мясорубку! Мне черный юмор тех лет припомнился. «Собиралась умереть, а вождь жить приказал, подсуетился, посадив на десять лет. Придется жить», – зло фыркнула Инна.

– Мне кажется, Берия был умным, – осторожно заметила Жанна.

– Конечно, умный! Ты о Гулаге? – пустила Инна в нее язвительную стрелу. – Ох и впаяла бы я этой поэтессе по полной, чтобы и тени сомнений не осталось у таких как ты защитничков!

– Может, многое ему приписывают, преувеличивают, оговаривают, выгораживая вождя?

– А теперь ты его? Откуда в тебе комплекс вины? Мне непонятна подоплека этого явления.

– А эта поэтесса ратует за монархию. Считает, что сильная монархическая власть – единственная скрепа нашего великого государства, и что без сталинской строгости коррупцию нам не победить, – сказала Аня.

– Имеет право на собственное мнение, – мгновенно отреагировала Инна.

– Ты умом повредилась или снова меня дразнишь? При царе не было воровства и коррупции? – разозлилась Аня.

– А вот этот писатель тянет нас обратно в социализм. Идеалист, – переключилась Инна на другую «солидную» книгу и тем ушла от Анниного вопроса.

– И что в том плохого? Была оттепель – время необыкновенных надежд, – сказала Аня.

– И как выяснилось, когда мы вступили в пору зрелости, время великих надежд и великих разочарований, – хмыкнула Инна.

– Мы верили в вечную дружбу. Нам казалось, что весь мир под нашими ногами! Мы жили на полную катушку, «яркими, крупными мазками». «Красивые и мудрые как Боги!» В нас была готовность во имя родины принять любые начинания. Я в сибирскую деревню поехала растить таланты. А сейчас невнятное время. Из людей выжимают аромат их душ, их ломают, корежат… – хмурым высказыванием закончила свою патетическую речь Жанна.

– И ты снова, не щадя себя, готова к новым идиотским свершениям? О, это таинственное русское чудо – надежда, вера и любовь! И кто из нас остался верен своим детским мечтам?

Жанна не отреагировала, прекрасно понимая, что эти слова – не оскорбление ей, а дань несносному противоречивому Инниному характеру. Хорошо, хоть без злого матерка.

– И при Брежневе нам достаточно уютно и спокойно жилось, если не считать последних лет его вынужденного правления, называемых эпохой разгильдяйства и застоя, и времени «гонки лафетов», когда один за другим умирали в правительстве генсеки и другие заслуженные старцы. Богатство нас не волновало. Ну не хватало чего-то. Не беда! Главное, что без войн на нашей территории. Один мой товарищ про наше время сказал: «Строили коммунизм, а построили бараки». А я заявляю: «И заводы строили, и квартиры давали». Нехватку в легкой и пищевой промышленности нам устраивали борющиеся за портфели чиновники Госплана. От них все наши беды, – сказала Жанна. – Вроде бы жизнь наладилась и вдруг… эти сумасшедшие девяностые.

Инна энергично возразила:

– Я захожусь от смеха! Развезло тебя на старые дрожжи. Легкое время, но бесперспективное! Время эволюционного пробела. У власти одни блатные. Простому человеку не высунуться, враз задвигали. Милиция своевольничала. Безнравственность во всех секторах жизни, фальшь. Карьеру не давали делать. Вот тебе и причина обмельчания мужчин. Они свою мужественность искали где угодно: в алкоголе, курении, рыбалке, только не в семье и не в стремлении чего-то добиться.

– Не выдумывай. А теперь милиция честнее? При социализме народ был более свободным. При капитализме плохих людей стало больше. Олигархи страну грабят, ничего не строят, деньги за границу утекают. Свобода предпринимательства нужна, но далеко не всем. И выезды за границу – тоже. Всем порядок в стране нужен. Простые люди – а их у нас процентов восемьдесят – из-за нестабильности теперь менее счастливые, чем раньше. Нам в молодости казалось, что если бы у нас руководители государства были более молодые и энергичные, мы жили бы еще лучше.

– А некоторые считали, что ученые, став у власти, изменили бы мир в лучшую сторону, – добавила Аня.

– Мелко копаешь, Жанна. Не ожидала я от тебя непонимания ситуации в стране. Сыну и зятьям не удалось удачно встроиться в современную жизнь? Ну если на производственных примерах ты не сумела увидеть положительных перемен, то загляни в область культуры. Сколько прекрасных художественных коллективов по стране образовалось! Кто бы мог себе такое позволить в наши молодые годы? Везде были чиновничьи препоны, цензура. «Как бы чего не случилось», – сказала Инна.

– А сейчас нам не врут, не измываются? Да на каждом шагу! И перспективы роста у большинства под большим вопросом, потому что безработица, о которой мы раньше не слышали.

– Так пусть не хнычут, а повышают квалификацию. Вкалывать надо, головой работать, – энергично возразила Инна.

– Обострилась проблема глобального одиночества. У мужчин появилась тенденция не заводить семьи. У них нет глубоких привязанностей. Они стремятся жить в гражданском браке, чтобы женщины их нянчили. Для них штамп в паспорте стал, как тавро на крупе лошади.

– Как метка у себя на лбу, – рассмеялась Инна. – Один мой знакомый нашел себе красивую отговорку, мол, боюсь спугнуть свое счастье бюрократическим походом в загс. А у них уже двое детей. Гражданский брак – щель между совестью и подлостью. Я признаю только любовь освященную браком! Я в молодости видела западных хиппи и относилась к ним с презрением. Бездельники, глупыши. Сами себе коверкали жизнь. Надо было вкалывать, а они бездельничали и вели аморальный образ жизни. Протестовали, конечно, но в основном с жиру бесились.

– Наших мужчин оскопили обстоятельства, а женщинам теперь приходится решать вопрос, как снова научить их брать ответственность за семью на себя. (Защищает мужчин?) И девушки не хотят выходить замуж за неудачников и инфантильных юношей. Им надоело, что все заботы в семьях на себе тащат мамы, что мужья их используют. Думаешь, успехи женщин заставят мужчин подтянуться, стать более деятельными? Ой, сомневаюсь. Когда пузырь из жвачки выдувает не пятилетний ребенок, а юноша восемнадцати лет, я этого не понимаю. Меня беспокоит поколение, выросшее на компьютерных играх. В погоне за карьерой и деньгами родители забыли, что такое воспитание. Стоит чаще обращаться к нашим корням, «к черному хлебу» наших предков и брать из него лучшее, подходящее новому времени. И писателям надо направлять молодежь, а не нырять в фантастику, – грустно закончила свою речь Жанна.

– Женщина в России много больше, чем женщина, – подтвердила Аня слова Жанны. – И в этом заключается «русский парадокс».

– Ты вспомнила наших цариц во власти, время, когда любовь правила политикой? – усмехнулась Инна.

– Во всех мифологиях мира богиня войны – женщина. Она боец, воительница, – подметила Жанна.

– Женщины всегда были против войн. Они – преданные хранительницы семейного очага, – возмутилась Аня. – Это мужчины все время что-то делят.

– И защищают, – подсказала Лена.

– Нам хотелось бы, чтобы человек с гитарой побеждал человека с ружьем? Но это нереально. Давайте свалим всю ответственность на Бога и закроем тему войны, – пошутила Инна.

– И тут мы хотим, чтобы кто-то за нас всё сделал, – усмехнулась Жанна.

– Нас учили, что человек должен быть для себя и для всех людей целью. Теперь же каждый видит в другом только средство, но не личность. Что может привлечь женщину в современном мужчине? У нее к нему возникает только материнское чувство. У мужчины, видите ли, несовпадение внутреннего и внешнего. Его жалко. Но почему всегда женщина должна вытаскивать мужчину из бед, а не наоборот?

– Аня, опять завела старую пластинку? – рассмеялась Инна. – Успокойся. Передохни самую малость.

– А эта поэтесса расхваливает помещиков, – не унялась Аня. – Умиляется их добротой, вся елеем истекает от любви к ним. Пишет, что при них в деревне порядок был. Ее бы в то время, в батраки! Лена, расскажи, как измывался перед самой революцией над крестьянами нашего села помещик, хотя крепостного права уже и в помине не было, и как твоя бабушка с гордостью говорила: «Если бы не революция, быть бы моей дочке батрачкой. А она у меня учительница!»

Автор превозносит благотворительность помещиков. Не понимает, что они сначала соки из крестьян выжимали, чтобы в столице или за границей вести праздную жизнь, и лишь потом крохи голодающим бросали. Отстегивали, от своих щедрот. У меня так и стоит перед глазами барынька с ироничной картины Маковского. Автору книжки стоило бы напрячь память, если мозги плохо работают. И современные олигархи с народом не считаются, называют его биомассой. А мы личности! К тому же подневольный труд не может быть производительным. В общем, я считаю ее позицию в отношении внутренней политики и государственного устройства нашей страны очень даже спорной.

– Сурово! Автор хочет какого-то нового, особого переворота, а ты социалистические замашки взращиваешь. Где ты видела неподневольный труд? Если только у себя в огороде. Ох уж эти мне твои «философские» сентенции! У тебя решительное неприятие диктатуры, а у автора безусловная поддержка исконного соборно-монархического правления. И что из того? У нас плюрализм мнений. Трудно предвидеть долгосрочные пути развития. Говорят, церковь давно ответила на все вопросы бытия. Покопайся в Библии или спроси у Жанны, что там нам предрекается после второго пришествия? Смотри не искази предсказаний. – Инна искренне рассмеялась, довольная своим монологом. – Главное, что поэтесса хочет видеть Россию сильной, самостоятельной и великой.

– Инна, ты всерьез считаешь, что «благородными» корнями стоит гордиться? Они, гады, до революции семнадцатого года на народном горбу ездили, а теперь их внуки повылезали из всех щелей. Надо делом доказывать свое умственное и нравственное превосходство и верность родине, а не родословной, – отрезала Аня.

«Запуталась я в своих категоричных противоречивых высказываниях. Лучше помолчу», – рассердилась Аня и на себя, и на оппонентов.

Инна помахала перед лицом Ани книжкой в яркой обложке, желая услышать мнение и о ней.

– Не знаю, что и сказать, – замялась та. – Рита пишет книги, чтобы изгнать из своего сердца обиды и тоску. Алла пытается учить людей уму-разуму, чтобы они умели в своей жизни отделять главное от второстепенного. Чтобы понимали, как надлежит готовить и создавать себя позитивно настроенным к сообществу. И прочее. Для нее писательство – способ поговорить о серьезном.

– Чтобы мы придерживались не шаблонных, усредненных взглядов, а оспариваемых ею вариаций? – недоверчиво и чуть насмешливо спросила Жанна, нарочно пытаясь противоречить Ане.

А та спокойно продолжила:

– И из Лениных книг люди берут что-то полезное. И в этом я с ними. А эта писательница для кого и для чего выстраивает пантеон своих сомнительных героев с их… подозрительными теориями, переворачивает, искажает смыслы, производит в умах инверсию? – забухтела Аня тихо, будто бы только для себя.

– Иногда полезно поиграть смыслами, – усмехнулась Инна.

– Только чем эти игры заканчиваются?

– Почему бы не позволить себе экстравагантную выходку? Особенно, если она идет… из горнила сокрытого прошлого автора, – спросила Инна. Ей хотелось развлечься.

– Она за реставрацию сталинизма… или гитлеризма? Не пойму, она их приравнивает? Этим попахивает?.. Ужас… А вдруг она права, и всё, в конце концов, лет эдак… придет к тому, что... Ведь немцы тоже не могли предугадать, куда повернет судьба их страну. И СССР как-то неожиданно быстро рассыпался, – сдавленным шепотом произнесла Аня и будто застыла в угрюмом оцепенении безысходности.

– Дура.

– Порадовала комплементом. Дуру в зеркале ищи,– огрызнулась Аня на Инну. – У меня страх, а ты…

– Если захотеть, в чем угодно можно усмотреть изъяны и опасность, даже в праздничном гулянье.

«Ох уж эти мне грубые насмешки на грани «отчаяния» вместо простого разъяснения», – ворчливо подумала Лена.

– Мне кажется, истины, предлагаемые автором, на самом деле ею прочувствованы и выстраданы. Она вложила в произведение всю свою мучительную совесть, понимая, что эта книга принесет ей много укоризны. Что и пугает... Странно, какую-то неожиданную, с моей точки зрения, инфантильность высветила. С ее-то жизненным и писательским опытом! Что побудило? Может с чужого голоса поет? – продолжила обсуждение книги и ее автора Аня. – Ведь писала же раньше под неусыпным вниманием партии и комсомола.

– Одно дело обслуживать власть имущих, и совсем другое жить для страны, понимать душу народа, – подметила Жанна.

– Ну и сказанула! У тебя фобия? Где ты увидела инфантильность? – сухо оборвала Аню Инна. – Наблюдаю классический конфликт принципов и обстоятельств.

– Чересчур неуклюжая попытка защитить «обвиняемую», – не осталась в долгу Аня.

– Ею движет несомненное осознание своей миссии или это очередной приступ гордыни? – будто вскользь заметила Жанна. – Я бы посоветовала всем отмежеваться от ее идей. Одно я с уверенностью могу сказать…

– Я бы не рисковала «заявлять с уверенностью», досконально не изучив проблему. Не стоит судить о том, чего не знаешь, – остановила ее Лена.

– Это недоразумение и несогласие мнений не стоит столь долгого и бурного обсуждения. Ничего хорошего ровным счетом в этой книге нет, – сразу отступила Аня.

– Не скажи, сильное произведение. (Инна блефует?) Видно удался ей фантастический образ вождя будущего, раз затронула... – усмехнулась Инна.

– Так-таки и задела. Обидела, разозлила. Зашвырнуть бы эту книжку подальше! Она вредная, – полыхнула Аня.

– Хочешь вернуть цензуру на всю печатную продукцию? – удивилась Жанна.

– Между прочим, в Америке жесточайшая цензура. В утвержденном тексте ни одного слова изменить нельзя, особенно в сценариях о войне.

– Что это многие наши писатели в политику ударились, даже женщины. Поветрие? – удивилась Жанна.

– Время такое, бестолковое. Не волнуйся, глупости скоро перемелются, – ответила ей Инна.

– Мы обязаны быть оптимистами, потому что имеем внуков, – серьезно сказала Жанна.

– «Не жалуйся на время, в котором живешь. Ты должен сделать его великим», – с достоинством произнесла Аня.

– Аня, ты могла бы в лицо писателю высказать свое мнение о его произведении?

– Конечно.

– Что-то я не припоминаю у тебя неистового корсиканского темперамента. И это против правил этикета. Ты превзошла меня, своего учителя. Ох, поплатишься ты за свою твердолобую прямолинейность, – рассмеялась Инна.

– Уже двоим высказала, но не прилюдно и в мягкой форме.

– А я бы не смогла, – как-то ненатурально вздохнула Жанна.

– Трусиха, – насмешливо заметила Инна.

– Нет. Начну с того, что во время войны я, без сомнения, была бы в первых рядах. Но в мирной обстановке встать на защиту справедливости, публично покритиковать кого-то, высветить свой взгляд… Тут не храбрость, а другая смелость нужна, другое мужество. Выступить «за» или «против» кого-то я могу, если чувствую в себе или за собой реальную силу, реальную возможность помочь. Иначе этот шаг – просто глупость. А потом находиться в подвешенном состоянии? Я, по возможности, избегаю таких ситуаций, подстраховываюсь, воздерживаюсь. Бабушка в детстве меня учила, чтобы жила я внимательно и осторожно, вперед не рвалась, сзади не плелась. А вот в работе на меня стопроцентно можно было положиться. Никогда никого не подводила, – бросив на Инну затравленный взгляд, словно оправдываясь, объяснила Жанна.

– «Не суешься в волки, коль хвост как у телки?» – фыркнула та.

– Я не человек стаи. Мне сподручнее один на один высказать свое мнение. Есть у нас один писатель. Для всех он чуть ли не классик, а для меня – дрянь-человек. Но я же не стану об этом никому говорить. У него дети, внуки… Я не могу переступить через себя.

Из ваших слов я поняла, что та поэтесса – магнитная аномалия в пространстве современной культуры, озоновая дыра, каких сейчас много. Она – перетянутая струна, готовая лопнуть. Она глас…

– Чей голос? Что за ней стоит? – вопросительно приподняла одну бровь Инна.

– Не бесспорный, конечно…

– Что мнешься? В этом проявляется твоя интеллигентность? Так ведь современная культура не насаждает одну точку зрения. Она предполагает варианты, диалоги, призывает к диспуту. Давай, смелее!

– Да ну, тебя, – отказалась отвечать Жанна. – Я не читала этой книги. Я попыталась в общих чертах…

– Аня, а ты испугалась, что я высоко вознесу и короную непонятно кого? Нашумевшее произведение признанного мэтра в литературе... Правда, только областного масштаба. – Губы Инны брезгливо изогнулись.

– Может, другой слоган предложишь?

– Жалеешь? Сваливаешься в подобострастие? У нее в своей губернии есть поддержка? Боишься тронуть сильных мира сего? Это не противоречит разумному объяснению, но у меня такое не прокатывает.

– Тебя не волнует собственная репутация? – удивилась Жанна.

– Фрейд говорил, что о репутации заботится только тот человек, у которого ее нет.

– Опять фразы, – дернула плечом Жанна.

– Ты за плюрализм мнений, то есть и нашим, и вашим, а та поэтесса убежденная и не хочет поддакивать из стадного чувства, свою линию ведет.

– Не путай меня. Кто ее главные герои? Кого она прославляет? – занервничала Жанна.

«О ком они говорят? Я выпала из темы?» – попыталась вникнуть в разговор подруг Лена.

– Если бы ты читала ее другие книги, то так категорично не выступала. Она была лояльна к советской власти, – сказала Аня.

– Была лакировщиком? Писала заказные бодяги? – спросила Инна.

– Если советское, так сразу бодяга? Я бы автора не стала нам противопоставлять. Все мы по причине недостаточной информативности во многом верили партии. А некоторые знали кое-что, да помалкивали, – раздраженно забормотала Жанна. – А кое-кто и до сих пор… Аня, я совсем запуталась. Вы сошлись с автором на волне любви или нелюбви к прошлому?

Но та лишь задумчиво еле слышно пробурчала:

– На своем принтере, что ли она распечатывала эту книжку?

– Я читала ее юношеские стихи. Даже когда прекрасно пишет о любви, у нее всё «я, меня, мне…», – сказала Инна.

– Инна, ты жутко предвзята. Мне очень понравилось одно ее стихотворение, из ранних. Наверное, о своей первой любви писала. В нем искреннее, чистое, пронзительно нежное чувство. Многие в этом плане до нее не дотягивают. Знать есть у нее душа, – возразила Аня.

– Была, – отрезала Инна.

– Попахивает ревностью. Недолюбливаешь ее? При всем желании я не могу с тобой согласиться. Хотя… счастливая любовь часто не интересна русскому читателю. Ты в их числе?

– Причем здесь характер поэтессы, если мы о творчестве беседуем?

Аня не ответила, боясь пустить спор по новому следу и тем самым усилить ненужные дебаты.

– …Не наезжай. Сама выскажись, оцени ее дар, выдай себя с потрохами. Она умней или хитрей других? Выделиться хочет? Если она такая смелая, пусть пошлет свою книгу президенту или премьеру.

– Тебе-то послать нечего. – Сама не зная почему, Аня на это раз не уступила Инне в злом ехидстве.

– Ловко ты меня… – спокойно отметила та. – Не перестаю удивляться. Благодатная почва?

– Не одной тебе...

Инна не ответила, на Лену отвлеклась. Та резко потянулась за книгой, и ей судорогой свело ногу. А когда обернулась, Жанна спрашивала Аню:

– Свой подарок автор, заранее подгадав, приготовила к очередному юбилею? А вдруг это фарс?

– Не знаю. Но я думаю, перевернутость событий и смыслов заставит читателей по-новому задуматься над тем, что всепрощение не всегда право. Нет, я понимаю, оно важно и нужно, но перед памятью погибших в те страшные годы, главный враг не может быть прощен, – однозначно выразила свое мнение Аня.

– Может, я и не совсем права, но за давностью лет… Главное сделать правильные выводы, – как всегда замялась Жанна и огульно предположила:

– А вдруг автор шокирует читателей, чтобы ее заметили. В голову ей не заглянешь.

– Уши заложило? Я же говорила, что она достаточно известна, принята, обласкана, многократно увенчана. Маститый титулованный писатель и поэт, именитая фамилия. Всю жизнь писала в угоду партии и местным властям, была явным фаворитом, а тут вдруг… – с недоумением заметила Аня.

– Теперь все, кто во что горазд, – потупилась Жанна.

– Значит, не дутая фигура. И это уже хорошо. Теперь столько всякого… всплывает, – подтвердила Инна. – А история рассудит: права она или нет. Сейчас в мире все так быстро меняется. Это процесс естественный и неостановимый. С будущим не надо бороться. Оно все равно придет. Мне кажется, в основополагающих вопросах писательница права. Она много интересно дискутирует с экрана. Ну, а если где-то, в чем-то с кем-то не совпадает, так это не криминал. По мне – вне зависимости от того, какой партии служит писатель – главное в нем: пишет он талантливо или нет. Возьми, например, Горького и его «Клима Самгина». Помню, трудно читался. Но сколько там глубоких мыслей, тяжких раздумий, размышлений, сколько непонимания, боли за страну!

– Важно, какой партии служишь, – упрямо не согласилась Аня. – И все-таки мне кажется, что автор просто пытается протащить свои спорные идеи под маркой новизны и тем прославиться. Артисты тоже, чтобы их заметили или не забыли, иногда пиарят себя неблаговидными поступками. И тогда каждый их дальнейший шаг становится достоянием прессы.

– Если даже плохо говорят, то и это хорошо, потому что реклама! – в общем плане согласилась Жанна.

– Вызывающее поведение – это твоя, Инна, прерогатива, а она серьезный писатель, – возразила Аня.

«Ничего я не поняла из их спора. Кто прав, кто виноват?» – раздосадовано подумала Жанна.

– Я была бы несказанно рада, если бы твое предположение о серьезности автора оправдалось, – сказала Инна, и принялась спокойно уминать печенье, оставленное Кирой на случай «смертельного голода» у некоторых гостей, привыкших к ночным бдениям. – Отдаленно напоминает сытный ужин, – рассмеялась она, скрывая за шуткой неловкость за свой непомерный аппетит.

– Потворствуя гостеприимству и кулинарным способностям хозяйки – а она у нас сама забота и очарование – или своему желанию ты так много ешь мучного? И не поправляешься? У тебя удачная конституция? – спросила Жанна.

Наступила «содержательная» пауза.

– Так читать мне или не читать это спорное произведение? – быстро нашлась Жанна.

– Экзотические фрукты каждый день есть не будешь, а попробовать надо, – сказала Инна. – Это типа того: сюрреалистические спектакли у нас не «произрастают», а если бы «завезли», я сходила бы для эрудиции, чтобы почувствовать степень их влияния на мою и без того экспрессивную психику.

«Что в этой книге экзотического? Теперь нас мало, чем можно удивить. Провоцирует ознакомиться? Это на Инну похоже», – решила Лена и прочла фамилию автора на обложке.

Инна продолжала с удовольствием хрустеть печеньем. Это навело мысли Лены на кулинарную тему. «Подбежал ко мне как-то мой аспирант – милый, открытый парнишка – и восторженно объявил: «Я теперь совсем не ем мяса и рыбы! Питаюсь только овощами и фруктами. Мы с женой решили вести здоровый образ жизни!» Я удивилась и сказала, что считала основными компонентами здорового образа жизни: беречь нервы близким, не пить, не курить и заниматься спортом. Может, я отстала от современных веяний? Вам виднее. Только мне кажется, что в жизни не так уж много причин радоваться. Зачем же намеренно лишать себя одной из них, очень даже приятной? Я каждый день пытаюсь радовать мою маленькую семью чем-то вкусненьким. А в молодые годы я не представляла себе праздника без ароматного с дымком шашлыка на природе или приготовленного в электрошашлычнице на кухне. А умопомрачительные отбивные на косточке с острой приправой аджикой! От одного только их аромата настроение поднималось до небес! А фаршированный карп к новогоднему столу! Сидим, бывало, с близкими друзьями или коллегами кружком, под тихую чудную музыку ведем задушевные разговоры… Перед каждым бокал хорошего вина или рюмка коньяка и сигаретка… Душа радуется! Чему удивляешься? Да, сигарета. Одна. Не «шмаляли» по две пачки в день, как теперь некоторые. Только в праздник, в узком кругу, для терпкости воспоминаний юности, будто у костра… Пьяных никогда не было, лишь легкая хмельная радость праздничного общения.

Придет время, и все равно что-то где-то будет болеть, потому что организм изнашивается – старики устают уже только от того, что живут – и тогда не будут вкусны самые распрекрасные деликатесы. Овсянка и травяные, постные салатики станут твоей ежедневной, скучной пищей…»

Я не одинока в своем мнении. И Лиля нечто подобное говорила своему племяннику».

Лена задумалась и переключилась:

«Ценить надо жизнь, ее мелкие каждодневные радости, которые складываются в большие и значимые. Раздражаемся из-за ерунды, злимся по пустякам, не задумываясь, стоят ли они того?..»

                              *

Лена с переменным успехом борется то со сном, то с желанием наконец-то крепко заснуть. И первое на этот раз побеждает.

– …Ты искренне веришь во всенародность пропагандируемых теперь в СМИ идей? Ох уж эта твоя беспредметная праведность и безмерная доверчивость! Стоит ли вменять их себе в заслугу? Это граничит… с глупостью. В тебе еще с детства остались и наивное жизнелюбие, и простодушная человечность?

Аня не нашлась чем ответить Инне и только неопределенно пожала плечами.

– Не хватает духу поспорить? Ты никогда никого не затрудняла своей ненамеренной медлительностью, не создавала слепой поспешности, – насмешливо заметила Инна.

«Из всех на свете людей Инка терпит только Лену. Ей единственной она позволяет говорить себе в лицо любую, даже самую жесткую правду. Ну, может, еще Аллу и Антона, хотя в меньшей степени. И это красавца, первоклассного, калиброванного интеллигента, хорошего товарища, который всегда поддержит, не обидит, не станет в мелочах настаивать на своем! Простые смертные для нее ничто, мусор?» – разозлилась Аня и попыталась настроить себя на достойный ответ обидчице.

– Ты постоянно пребываешь в дурном настроении, всем досаждаешь, а я терпеливая и у меня болезненная жалость к… тебе. Но даже мне начинает надоедать твоя излишняя экстравагантность, – сказала она, взяла из стопки книжку малого формата и перевела разговор на необсужденного еще автора.