Текст книги "Такая долгая жизнь"
Автор книги: Игорь Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 49 страниц)
Командир артполка послал в штаб артиллерии армии старшего лейтенанта Бандуристова с пакетом. Стоял март сорок второго года.
Фронт к этому времени в Крыму стабилизировался. Дни были похожи один на другой: утром, после завтрака, производилась смена дежурных на наблюдательных пунктах, на огневых позициях сортировали боеприпасы, занимались земляными работами, улучшали окопы.
Иногда противник совершал короткий артналет или пускал «шальной» снаряд. Наши войска отвечали тем же.
Погода стояла все время пасмурная, авиация в небе появлялась редко.
Больше всего солдаты страдали от холода, от сырости. Топить было нечем. Все, что горело, бросали в печки.
В марте заметно потеплело, хотя выдавались еще дни с легким морозцем.
Сначала Николай хотел в штаб отправиться на полуторке, но его отговорили:
– Дороги развезло. Застрянешь и будешь кукарекать…
Бандуристов поехал на лошади. Лошадка, к счастью, попалась смирная.
В Первом Московском артиллерийском училище, которое оканчивал Бандуристов, верховой езде учили мало. Правда, после училища, когда он служил под Брестом, по выходным дням они совершали конные прогулки за город. «Они» – это четверо молодых лейтенантов, которых в училище прозвали мушкетерами. Николай Бандуристов был Арамисом, деревенский парень-увалень Володя Протченко – Портосом, чернявый ладный кубанец Куражин – Атосом, а д’Артаньяном был Александр Кирпота.
Николай вспомнил, как всей компанией однажды вчетвером они поехали за город. У Володи Протченко на людном месте лошадь вдруг заупрямилась и легла на дороге. Володя едва успел соскочить с нее. Уж как только он ни старался ее поднять: бегал вокруг, кричал, хлопал по крупу, дергал за уздечку, – а лошадь иронически поглядывала на него и не желала вставать. Кирпота, Бандуристов, Куражин держались за животы от хохота. Останавливались редкие прохожие и тоже улыбались. Обозленный Протченко крикнул:
– Чем смеяться, помогли бы лучше! Товарищи называется…
Кирпота вдруг стал серьезным. Легко соскочил с лошади. Подошел к Протченко:
– Вова, лошади тоже любят хорошее обращение. – Кирпота погладил лошадиный круп. Сказал по-польски несколько слов, и лошадь встала. У Саши была удивительная способность к языкам. Через пару месяцев после их приезда в Брест он уже щеголял целыми польскими фразами.
История о том, как Протченко совершал конную прогулку, обросла потом не бывшими в действительности смешными подробностями и передавалась в полку из уст в уста…
Володя Протченко вообще был «предметом», на котором ребята оттачивали свое остроумие. С Володей то и дело и в училище, и потом в войсках случались разные казусы.
Как-то приехал поверяющий из штаба округа. Выехали за город на стрельбы. По команде «Танки!» Володя стал давать на батарею такие несуразные команды, что все только диву давались. Протченко расстрелял все полагающиеся ему снаряды и не поразил ни одной мишени танка. Поверяющий недовольно сказал ему: «Вы убиты, лейтенант…»
С тех пор, с легкой руки Кирпоты, Володю в полку стали звать убитым… «Вот наш убитый идет…», «Убитый, убитый, а ест за двоих…»
В воспоминаниях Николая прежняя, довоенная жизнь казалась теперь ярче, интереснее, чем она была на самом деле. Милыми, славными, добрыми казались все товарищи: и Куражин, и Протченко, и, конечно, Кирпота. С Александром Николай был просто дружен. Многое роднило их.
Оба были на хорошем счету у командования. Обоим еще перед войной в Ленинакане присвоили внеочередное звание, оба стали одновременно старшими лейтенантами. Кирпота, правда, иногда получал дисциплинарные взыскания. «Все из-за баб». Но если приезжало высокое начальство и надо было продемонстрировать отличную стрельбу, выбор всегда падал на батарею Кирпоты. Сам Александр о себе с гордостью говорил: «Я – огневик».
Бандуристов уважал Кирпоту.
В чем они никогда не могли найти общий язык – это в отношении к женщине. Бандуристов по натуре был целомудренным, застенчивым с девушками, скромным.
– Не пойму я тебя, Александр, – говорил он другу. – Как так можно? В каждом городе подружка… Растрачиваешь ты себя…
– Я ищу, Коля, ищу единственную, которую ты, кажется, нашел… (Кирпота знал, что Николай не расстается с фотографией одной своей одноклассницы.)
– Не иронизируй, пожалуйста.
– А я не иронизирую. Я правду говорю. Ищу… Но одному суженую удается найти сразу, а мне вот никак. Но я, откровенно говоря, надеюсь. Знаешь, как в песне поется: кто ищет, тот найдет…
– Просто ты – бабник!
– Ну зачем же так грубо?.. И что такое «бабник»? Дамский угодник… Мужчина, который угождает дамам…
– Да ну тебя к черту, – притворно озлился тогда Николай. – Нельзя с тобой по-серьезному разговаривать на эту тему.
– Согласен, Коля. Давай перевернем пластинку… Кстати, сейчас в моду входит вот это: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» Видишь, даже «солнце нежно прощалось», – подчеркнул Кирпота. – У моей Наночки есть эта пластинка. Я договорился, что мы в выходной придем с тобой в гости, а она подругу позовет…
– Это ты зря! – решительно заявил Николай. – Ни к каким Наночкам я не пойду.
– Ну чего ты испугался? Что тебя, съедят там? Сахарный, что ли… Тоже мне гоголь-моголь нашелся…
– Я не гоголь-моголь! Я не хочу! – уже со злостью сказал Бандуристов.
– Ты просто трусишь…
– Трушу? Я?..
– Ты! Не я же…
Это была единственная серьезная размолвка за те три года, которые они знали друг друга.
Кирпота и Бандуристов служили в одном полку, часто встречались. В мае сорокового года их полк перебросили на турецкую границу, под Ленинакан. Куражин же и Протченко остались служить в Западной Белоруссии. Николай переписывался с обоими, но как только началась война, письма перестали приходить.
В штабе, передав пакет по назначению, Бандуристов, выйдя на крыльцо, лицом к лицу столкнулся с лейтенантом, который служил в батарее Кирпоты. С ним Николай передал другу короткую записку:
«Завтра хотим сорганизовать баньку… Не пожалует ли к нам месье д’Артаньян?»
* * *
Когда война дарит солдату часы, а еще лучше – дни относительного спокойствия, солдат старается это время употребить с пользой: углубить окоп, провести траншею, поспать в запас, ну и конечно – баня.
Без бани никак нельзя. Немилосердно чешется немытое тело. Все поры забиты. Кажется, от этого даже дышать тяжелее. Противно липкое, сто раз пропотевшее нижнее белье…
Когда лежишь в грязи под обстрелом врага, «неудобства» эти кажутся пустяковыми. Но когда наступает затишье, мелочи эти перестают быть мелочами.
Человек, который почему-либо не мылся несколько месяцев или даже недель, знает, что такое баня.
Но какая баня на переднем крае? Разведчики Бандуристова притащили несколько ведер воды из колонки с железнодорожного разъезда, что виднелся справа. Нагрели ее на костре. Из штабного автобуса сделали «предбанник». Там раздевались и выскакивали голяком на фанерный лист, положенный на землю у дверцы автобуса.
Легкий морозец щипал купающихся. Тело сразу покрывалось мелкими пупырышками. Но все равно хорошо!
Кирпота принес с собой флягу со спиртом: «Александр Васильевич Суворов говаривал: после баньки белье продай, а выпей…»
– Не помню я такого изречения что-то, – высказал сомнение Николай.
– Изречения знаменитых полководцев надо знать, – наставительно проговорил Александр.
– Товарищ старший лейтенант, ваша очередь! – крикнул разведчик Береза.
Кирпота выскочил на фанерный лист. Береза поливал его водой из кружки. Кирпота время от времени взвизгивал, ежился, забыв про срамное место, поднял руки, стал растирать тело.
– Товарищ старший лейтенант! – озорничая, сказал Береза. – А у вас, я вам доложу, оружие!..
– Отставить разговорчики! – строго приказал Бандуристов. Не любил он таких шуточек.
Сам Бандуристов мылся осторожно. Когда поднимал руки, поворачивался к окружающим «тылом».
Вода была горяча и животворна. В каждую клеточку вливалась какая-то новая сила, бодрость.
После бани, как и полагалось, приняли горячительного внутрь.
– Одна сестричка милосердия одарила, – разливая, похвалился Кирпота.
– Мне бы такую сестричку найти, – хохотнул кто-то из разведчиков.
Разомлевшие от тепла, от выпитого бойцы стали вспоминать о доме, о родных и, конечно, о девушках.
– Помнишь, Николай, Стешу?
– Сестру по классу? А как же…
– Я от нее вчера письмо получил. В армии, оказывается, она.
Стеша когда-то нравилась им обоим. Она работала уборщицей в командирском общежитии под Брестом. Была она совсем молоденькой. Родители ее, бедные крестьяне, не могли прокормить семерых детей, вот Стеша и работала при «панах» с детских лет. А когда пришли наши, не захотела возвращаться к родителям в деревню, осталась в городе.
Стеша отличалась простодушностью. Николай немножко ревновал ее и считал, что ее доверчивость может повредить ей.
– Послушай, Александр, – как-то сказал он Кирпоте, который стал «ухаживать» за девушкой. – Не трогай Стешу…
– А я и не трогаю…
– Врешь!
– Не веришь, не надо. Спроси у нее сам…
И чтобы окончательно успокоить друга, Саша заявил, что она ему как «сестра по классу». Реплика эта вскоре стала известна в полку. Ребята подтрунивали над Кирпотой: «Саша, сестра по классу тебе привет передавала». Но Александра эти подколки нисколько не смущали. «Бардзо дзенькую», – вежливо отвечал он.
– Давай выпьем за Стешу, – предложил Николай.
Разлили остатки из фляги. Николай пошел провожать Александра. Договорились встретиться в ближайшие дни: «Если позволит обстановка».
* * *
Рано утром Бандуристова разбудил Береза:
– Товарищ старший лейтенант. Танки, кажись, прут на нас.
– Какие танки? Где?..
– А вон посмотрите! Ползут, гады!..
Впереди на поле стояло около десятка подбитых в прежних боях танков. К ним привыкли. Они неподвижны. А эти действительно, кажется, движутся…
Бандуристов припал к стереотрубе. Из-за земляной гряды выползли немецкие танки пятнисто-песочного цвета. Таких еще здесь не видели. Ухо уже уловило отдаленный шум моторов.
Немцы шли без артиллерийской подготовки, очевидно, рассчитывая на внезапность, на психологический эффект. Бандуристов бросился будить командира полка.
– Товарищ майор! Товарищ майор! Танки… Странные какие-то, песочного цвета…
– Танки?.. Немедленно открыть заградительный огонь!
По телефонным проводам полетела команда на батареи.
Было раннее утро, метеосводок еще не получили, поэтому соответствующих поправок не внесли. Первый залп дал большой перелет.
– Стрелки, мать вашу! – выругался командир полка.
Уменьшили дальность прицела. Снаряды легли в зоне движения вражеской дивизии. Как выяснилось позже, и первый залп не пропал зря: за танками на бронетранспортерах двигалась пехота – снаряды накрыли ее.
Теперь снаряды ложились густо в расположении наступающих немецких войск. Танки увеличили скорость, быстро приближались к огневым позициям, тоже на ходу стреляя из пушек.
Наша пехота впереди не выдержала, дрогнула. Малообстрелянные войска еще не преодолели танкобоязни.
Пехота стала отходить, оставляя без прикрытия артиллерийские позиции.
– Назад!.. Назад!.. – громко кричали артиллерийские командиры.
Но пехоту остановить было не так просто.
Артиллерийский бой с танками исчисляется считанными минутами. Из горячки боя запоминаются на всю жизнь мгновения, отрывки, клочки…
Позже, вспоминая этот бой, Николай Бандуристов отчетливо видел только один танк. Головной. Потом он даже снился ему. Танк шел прямо на НП. На броне его сидел десант. Красного цвета знамя с белым кругом посредине и свастикой развевалось в руке немецкого пехотинца.
По танку стреляли, но он шел как заговоренный. Снаряды 37-миллиметровых зенитных пушек не брали его. Пушки эти были скорострельными, и частая дробь их выстрелов выделялась на фоне оглушительных резких выстрелов корпусной артиллерии.
На батарее у Кирпоты две 122-миллиметровые пушки уже вышли из строя. Продолжали стрелять оставшиеся две. На них была вся надежда.
Немецкий танк был уже совсем близко. Десант ссыпался на землю. Побежали. Впереди знаменосец. И вдруг выстрел 122-миллиметровой пушки – головной танк на глазах просто рассыпался. Не загорелся, не остановился подбитым, а в буквальном смысле слова рассыпался. Превратился в груду металлолома.
Справа еще один танк загорелся. Атака захлебывалась.
Машины сначала остановились, а потом попятились назад, огрызаясь огнем пушек.
Через некоторое время на свои позиции стала возвращаться пехота.
Усталые, закопченные, но повеселевшие артиллеристы подтрунивали над пехотинцами:
– Ребята! В следующий раз вы далеко не бегайте… Будете снаряды нам подносить. Все польза какая-то от вас…
– Да, вам хорошо… – смущенно отбивались пехотинцы. – У вас вон какие пушки! А у нас что? Одно ПТР на всю роту, да и то поломалось.
– Плохому танцору всегда… штаны мешают, – не унимались артиллеристы.
Но никто на эти реплики не обижался. Все были рады. Живы. Отбили врага.
Вечером, когда стемнело, разведчики Бандуристова побывали на поле боя, на ничейной полосе. Притащили разные документы. Из них явствовало, что это была 20-я танковая дивизия из войск фельдмаршала Роммеля, переброшенная в Крым из Африки. Принесли также кое-какие трофеи, найденные в подбитых танках. Чего там только не было!
Некоторые для смеха притащили предметы женского туалета – бюстгальтеры, трусики.
Приложив изящные женские трусики к поясу, разведчик Береза прошелся вихляющей, «женской» походкой, нежным «женским» голосом проворковал:
– Меня зовут Маня… Давайте знакомиться, мальчики… Будем дружить…
Командир полка майор Фенюк по-своему отреагировал на все это:
– Тьфу! Не боевые машины, а торговые лавки!..
* * *
Весной сорок второго года на Керченском полуострове сосредоточились три общевойсковые армии, а также части усиления. Гитлеровское командование хорошо понимало, какую серьезную угрозу представляют эти войска для всего Южного фронта.
В случае прорыва русских через Перекоп на Украину в тылу немецких войск, занимавших линию по реке Миусу и далее – по Донбассу, оказались бы значительные силы противника.
8 мае сорок второго года по приказу Гитлера в Крыму сконцентрировались немецкие войска для упреждающего удара.
Советское командование Крымским фронтом тоже готовилось к наступлению. Но оно велось медленно, нерешительно.
9 мая немцы нанесли авиационный удар по 44-й армии и перешли в общее наступление. Одновременно они выбросили морской десант восточнее Феодосии, а также воздушный десант в тылу 44-й армии.
В полосе обороны 44-й армии противник прорвался. Прорыв был совершен на стыке двух армий. С НП старший лейтенант Бандуристов видел, как колонны наступающих немцев в полосе соседней армии шли в тыл. Приказа открыть огонь по противнику не было.
Как выяснилось позже, командование фронтом потеряло управление войсками. Командарм 51-й генерал-лейтенант Львов был убит при бомбежке. Повторились худшие, трагические дни июня – июля сорок первого года. Имея достаточно сил, тяжелого и легкого оружия, сначала одна армия, а потом и другая стали отступать.
Через двое суток полк Бандуристова получил приказ отойти на Турецкий вал. Это был невысокий земляной вал, протянувшийся с юга на север на расстояние примерно 30—40 километров.
Артиллеристы на Турецком валу не обнаружили своей пехоты. Все перемешалось: первые, вторые эшелоны, артиллерия с походными кухнями, повозки с ранеными и передовыми частями.
15 мая войска сгрудились на узкой прибрежной полоске около Керчи. Вывезти такую большую массу людей и техники было нечем.
Немцы напирали. Организованного сопротивления не было. Время от времени кто-либо из командиров брал инициативу на себя, собирал всех, кто оказывался поблизости: артиллеристов, связистов, кашеваров. Ожесточенные неудачами последних дней, бойцы яростно шли в атаку, отбрасывая врага и снова возвращаясь к берегу в надежде дождаться десантных судов..
Противник имел полное превосходство в воздухе, и десантным судам прорваться к Керчи было невероятно трудно. Многие моряки-черноморцы нашли тогда свою могилу на дне Керченского пролива.
Постепенно иссякали боеприпасы, кончалось горючее. Тогда под откосы летели газики, «ЗИСы», артиллерийские тягачи и пушки. Иногда орудие подрывали последним снарядом.
Весь берег был в кострах: горели машины, горело имущество, жгли штабные документы.
Быстро сгущались сумерки. Бандуристов со своими разведчиками подпалил штабной автобус и теперь сидел на штабеле брошенных кем-то плащ-накидок.
Николай сначала было хотел попробовать переправиться через Керченский пролив вплавь. Вода, однако, была еще очень холодной.
– Не вешайте носа, ребята, что-нибудь придумаем, – старался он утешить бойцов. Но еще утром Николай надел чистое нательное белье (по старому русскому обычаю). Уничтожил последнее письмо от отца. Не знал только, что делать с кандидатской карточкой.
К вечеру стрельба утихла. Смертельно усталый Бандуристов не заметил, как прикорнул на ворохе плащ-палаток.
– Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант! – тормошил его Береза. – Я лодку нашел…
– Какую лодку?! – сон мигом слетел с Николая.
– Видите разбитый автобус? А в нем под грудой барахла надувная лодка.
– А ну, пошли!..
В автобусе лежали убитые: капитан и два рядовых. Шофер, мертвый, привалился к баранке. На полу автобуса валялась груда обмундирования, брезента, под ним – надувная лодка.
«Неужели спасены? Только бы она цела оказалась…»
Лодка оказалась целой. Нашли автомобильный насос. Надули.
Стояла непроглядная темень. Заморосил мелкий дождик. Днем, когда от берега отходила какая-нибудь посудина, десятки, сотни людей бросались к ней и нередко топили ее – каждый хотел попасть в лодку. В темноте от берега отойти было проще.
В лодке поместились все десять оставшихся в живых разведчиков Бандуристова. Взяли еще двух плачущих женщин. Одна была уже «старой», лет тридцати, капитан медицинской службы, другая примерно ровесница: лет двадцати двух – двадцати трех, медсестра.
Столкнули лодку в воду. Николай сел за руль, четверо – на весла.
– Навались! Раз! Еще раз! – командовал Бандуристов.
Берег стал медленно удаляться.
Вскоре лодку заметили со стороны.
– Эй! Постойте! Возьмите нас!..
Лодка сидела в воде по самые края. Не то что человека, и нескольких килограммов дополнительно она бы не выдержала.
Совсем стемнело. Таманский берег погрузился в темноту. На Крымском пылали костры. Это горели подожженные машины. В свете костров метались какие-то фигуры.
– Помогите! Помогите!.. – Крик слышался откуда-то со стороны залива, с воды… Какой-то безумец, видно, решил вплавь переправиться через пролив. – Помогите!..
Николай повернул на крик… Может быть, все-таки лодка выдержит?..
– Помогите!.. – Крик слышался слабее. Человек этот еще крикнул раза два, а потом смолк. Как ни вслушивался Бандуристов, стараясь среди шелеста холодных волн различить зов утопающего, ничего. Только «Шшшш! Шшшш!» – вода лизала борта лодки.
В безмолвии, сопровождаемые этим шелестом, шли так часа два. Бойцы на веслах сменились.
– Товарищ старший лейтенант, где же берег? – спросил кто-то в темноте.
– Гребите, гребите… Скоро должен быть.
Николай тоже вслушивался, уже с волнением. У берега прибой всегда сильнее. Но за бортом по-прежнему монотонно шелестели волны. Бандуристов, взяв курс на Таманский полуостров по компасу, сделал небольшую поправку на течение, да, видно, недостаточную…
Прошло еще два часа, а берега не было. Забрезжил слабый рассвет. Чем сильнее развиднялось, тем отчетливее было видно: кругом одна вода. Их вынесло в открытое море.
Восток стал медленно алеть. Николай переложил руль так, чтобы лодка шла не прямо на восток, а на норд-ост.
Утро наступило серое, унылое, облачное. То и дело срывался дождь. Но в лодке все радовались такому утру: по крайней мере, хоть от вражеской авиации их спасала погода.
Медленно, потихоньку ползла лодка, переваливаясь с волны на волну. Казалось, этому «путешествию» не будет конца.
Николай первый заметил катер, прыгающий, как поплавок, на волнах. С катера, видно, тоже увидели их и держали курс прямо на лодку.
– Смотрите!..
Все перестали грести. Чей катер? Флага на нем не было.
– Гранаты приготовить к бою! – скомандовал Бандуристов.
Кто-то сказал:
– «Последний парад наступает…»
На катере, на палубе, появились люди. Они стали что-то кричать, а что – непонятно… Немцы?.. Зачем им кричать?.. Скорее открыли бы стрельбу…
– Без моей команды не стрелять! – приказал Николай.
Катер еще приблизился.
– Кто вы?
– А вы кто?
– Повылазило, что ли, русские мы!..
– Братцы! Наши!.. Ура!.. Спасены!..
