Текст книги "Такая долгая жизнь"
Автор книги: Игорь Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 49 страниц)
Волейбольная команда, капитаном которой был Дмитрий Дудка, выехала на соревнования в Перемышль 16 июня. Митька в первый же день отборочных игр завоевал сердца болельщиков и похвалу начальника команды. Волейболисты, победившие в Перемышле, должны были выехать в Киев, для встречи со сборной местного гарнизона. Победителю предстояла поездка в Москву на первенство Вооруженных Сил СССР.
Легко выиграв у танкистов и у 99-й дивизии, команда Дмитрия Дудки должна была 22 июня играть с пограничниками. Эта встреча обещала быть самой интересной. У пограничников подобрались рослые, прыгучие ребята, хорошо играющие и в нападении, и в защите. Вместе с Митькой, третьим номером, играл старшина Чибисов. Как нападающий Чибисов был довольно слаб, но зато хорошо выбрасывал мяч над сеткой, и Митька настоял, чтобы его включили в сборную гарнизона.
После игры Чибисов, получив разрешение начальника команды, надраил бархоткой сапоги, подшил свежий подворотничок к гимнастерке и предложил Митьке пойти с ним в увольнение – «раскинуть сети». Собственно, «сети» раскидывать было незачем: Чибисов еще накануне познакомился с двумя девушками и только не мог решить, какая из них ему нравится больше.
«Может, пойти развеяться?» – подумал Митька.
В первые дни после отъезда Аси Митька не чувствовал себя так скверно, как сейчас. Казалось бы, чем дольше разлука, тем желание увидеть Асю должно было быть не столь острым. Но так только казалось. Ася обещала написать, но письма не было целый месяц. Наконец оно пришло.
Вначале Ася писала о своем времяпрепровождении: «Бездельничаю…»,«Хожу в театры…»,«У нас начались белые ночи». Но вот Митька задержал внимание на строчках:
«Как-то у Горького я прочла, что любовь, как чудесный сон, может сниться только однажды… Мне лично кажется, что любить можно два раза: первый раз, когда сам даже не знаешь, что любишь, и этот первый раз редко остается на всю жизнь, и потом второй раз – глубоко, навсегда…»
А еще через несколько строк Ася писала:
«Знаешь, Митя, мне вчера приснился такой сон: горы, черные, острые, без всякой растительности, и небо над горами серое, угрюмое. Солнце – мутноватый шар, без лучей – висит низко, воздух тяжелый и тоже желто-пыльный. Я долго-долго иду, кажется, конца не будет. И вдруг совершенно неожиданно горы расступаются и прямо, совсем близко, синее небо сливается с изумрудными волнами океана. Около самого берега легкое белое суденышко с шелковыми парусами, а ко мне лицом стоит капитан этой шхуны – юноша в белой рубашке, тонкий, загорелый и с каштановыми кудрями и яркими серыми глазами. Лицо тонкое, сухо очерченное, с чуть запавшими щеками, лоб высокий. Не красавец, но страшно хорошее, умное лицо… Вот и все… Вообще я тебе, кажется, пишу какие-то глупости».
Митька несколько раз перечитывал это письмо и знал его уже почти наизусть. Он не расставался с ним и носил в нагрудном кармане гимнастерки вместе с комсомольским билетом.
Собираясь в увольнение, он полез в карман за расческой, и пальцы его нащупали конверт…
– Знаешь, Сергей, я, наверное, не пойду. Завтра ответственная игра, да и ты приходи пораньше – выспаться надо…
И как ни уговаривал Сергей Чибисов Дмитрия, тот решительно отказался идти с ним. Чибисову ничего не оставалось, как пойти самому. Когда старшина ушел, Митька вытащил знакомый конверт, но перечитывать письмо не стал, повертел его в руках и снова спрятал в карман. «Может, в части меня ждет еще письмо…» – подумал Митька. Он подошел к раскрытому окну. Вечер был тихим, теплым. Со стороны реки Сан тянуло приятной прохладой. «Милая…» – подумал Митька об Асе.
А третий любил королеву.
Он молча пошел умирать,
Не мог он ни ласке, ни гневу
Любимое имя предать.
Кто любит свою королеву,
Тот молча идет умирать…
* * *
В четыре часа утра немцы открыли сильный артиллерийский огонь по Перемышлю, по дорогам, ведущим в тыл, и особенно по участкам второй, третьей и четвертой комендатур пограничного отряда. С первых же залпов им удалось поджечь вокзал и разрушить здание штаба. Гитлеровское командование хорошо было осведомлено о расположении воинских частей в районе Перемышля и имело точный план города.
Пользуясь внезапностью и отсутствием артиллерии в погранотряде, гитлеровцы безнаказанно выкатили пушки на набережную реки Сан.
Прямой наводкой они расстреливали беззащитный город. Но вот вступила в действие артиллерия Перемышльского укрепленного района. К сожалению, ее было мало – укрепрайон имел только тридцать процентов артиллерии, положенной ему по штатному расписанию.
Первыми же выстрелами советские артиллеристы подожгли воинский эшелон по ту сторону Сана и нефтехранилище – черный клубящийся дым пополз в небо.
Дмитрий Дудка и Сергей Чибисов успели выскочить из гостиницы до того, как в нее угодил вражеский снаряд. Заслышав свист очередного снаряда, они распластались прямо на мостовой. Оружия у них не было.
– Побежали к машине! – крикнул Чибисов после разрыва снаряда.
– Куда?
– К машине! В часть надо…
В нескольких кварталах на территории одной из комендатур погранотряда стояла полуторка, которая привезла их из-под Львова, из части, на соревнования.
Перебежками, от дома к дому, Дудка и Чибисов рванулись к комендатуре. В это время над городом появились гитлеровские самолеты.
– Смотри, смотри! – крикнул Чибисов.
Казалось, прямо на них разворачивалось звено самолетов с черными крестами. Это были бомбардировщики – «Юнкерсы-87». С надрывным, пугающим, страшным завыванием пикировали они вниз. Тяжелые черные капли отрывались от них – бомбы! Не сговариваясь, Дудка и Чибисов побежали к одной из воронок, скатились вниз, памятуя, что в одну воронку две бомбы попасть не могут. Но надо было выбираться из нее и бежать дальше под разрывами снарядов и бомб в расположение комендатуры.
Теперь гитлеровцы обстреливали город и из пулеметов. Они тоже выкатили их на набережную реки Сан. Пули свистели над головами.
За углом прямо посреди дороги валялись разбитая повозка и убитый возница. Лошадь билась в предсмертных судорогах. Камни мостовой вокруг были облиты темно-красным, почти черным.
Уже у самой комендатуры Митька и Сергей Чибисов увидели пограничников. Их было трое.
– Куда? – заорал лейтенант, стараясь перекричать шум боя. В одной руке у него был автомат ППШ, а во второй – винтовка.
– В комендатуру! Там наша машина. Нам в свою часть надо! – крикнул Чибисов.
– Комендатура разбита! Машина ваша сгорела! Следуйте за мной!
– Нам в часть надо!
– Выполняйте последнее приказание!.. Держи! – Лейтенант бросил Чибисову винтовку. – А ты, сержант, помоги ему пулемет тащить! – приказал он Дудке.
Пробежав три квартала и собравшись в воронке передохнуть перед последним броском, лейтенант сказал:
– У самого моста есть дот. Он почти готов. Вооружения только нет. Его и займем. Это приказ нашего майора. И чтоб ни одна сволочь через мост не прошла. Ясно?
– Ясно, товарищ лейтенант, – ответили Митька и Чибисов.
– А что касается вашей части, то, как только немцев отобьем, восстановим положение, я вас отпущу.
В дот они проскользнули без труда: гитлеровцы уже перенесли огонь на центральную часть города. Немецкий пулемет, установленный напротив дота по ту сторону Сана, бил как раз по мосту, где залегла группа пограничников с ручным пулеметом.
Митька и пограничник с сержантскими знаками отличия установили станковый пулемет в одной из бойниц.
– На этой машинке работать можешь? – спросил пограничник Митьку.
– Приходилось.
– Как зовут тебя?
– Дмитрием… Митькой.
– А меня Степаном…
– А ну-ка врежь по этим гадам, – приказал лейтенант пограничнику, назвавшемуся Степаном.
Митька заправил ленту.
– Сейчас мы дадим им прикурить, – сказал Степан.
Он установил прицел. Пулемет надолго затрясся в его крупных руках. Немецкие пулеметчики на открытой набережной не выдержали огня, попятились к домам. Из соседней амбразуры, которую занял Чибисов, раздались звонкие винтовочные выстрелы. Один из пулеметчиков-немцев упал.
– Молодец, – похвалил лейтенант Чибисова. – Хороший глаз. Не охотник, случайно?..
– Приходилось баловаться, когда отец брал, – довольный собой, ответил Чибисов и снова припал к винтовке, тщательно целясь.
Группа пограничников на мосту, получив неожиданную поддержку, тоже стала бить без передышки по вражескому берегу. Немецкий пулемет окончательно замолчал, выставив тупое рыло В небо. Вокруг него валялось несколько убитых. Стрельба возле моста ненадолго притихла, но шум боя справа и слева доносился все явственнее.
Спустя какое-то время, видно, получив сведения о неожиданно ожившем недостроенном доте, по левому берегу стала бить немецкая артиллерия. Черные фонтаны взрывов выросли перед амбразурами дота. Митька и Степан втащили пулемет внутрь, а сами легли на пол. Он содрогался. Дот наполнился едкой гарью. Обстрел продолжался минут тридцать. Потом гитлеровцы перенесли огонь на левый фланг. Из артиллерии по мосту они бить не стали, надеясь сохранить его для себя.
– Смотрите, смотрите! – крикнул кто-то.
На противоположном берегу гитлеровцы группами по двадцать – тридцать человек с надувными лодками выскакивали из укрытий, из-за домов и бежали по набережной к Сану. Группа человек в сто с автоматами и ручными пулеметами устремилась к мосту. Снова ударила вражеская артиллерия, захлебываясь, застрочили с обеих сторон пулеметы.
– Бей по той группе, что бежит к мосту, – приказал лейтенант, и Степан, развернув пулемет, застрочил по бегущим к мосту.
Фланкирующий огонь был смертоносным, и немцы залегли. Тогда Степан перенес огонь на гитлеровцев с надувными лодками. Одна лодка почти уже достигла середины реки. Чибисов и лейтенант из автомата тоже стали бить по ней.
Из пробитой лодки стал выходить воздух, лодка на глазах обмякла, теряла форму, из нее в воду посыпались солдаты в зеленых мундирах. В это время артиллерийский залп почти накрыл дот. Степан вскрикнул от боли. Отшатнулся. Из рассеченной щеки лилась кровь.
– Елки, задело, кажется, – с трудом выговорил он, сплевывая красную жижу и выбитые зубы.
– Новиченко, перевяжите! – крикнул лейтенант другому пограничнику. – А ты, сержант, становись за пулемет, – приказал он Дмитрию.
Воспользовавшись передышкой, группа гитлеровцев снова бросилась в атаку на мост, передние уже достигли его. Мост имел арку, и ее железные переплетения теперь защищали немцев от обстрела с флангов.
Пограничники, залегшие на мосту, не смогли огнем ручного пулемета удержать наступавших немцев – началась рукопашная схватка. Пограничников было раза в три меньше, чем гитлеровцев, и исход боя нетрудно было предугадать.
– Ты остаешься у пулемета, – приказал лейтенант Дудке. – Остальные – за мной!
Лейтенант выскочил из дота первым. И, не сгибаясь, во весь рост, стреляя на ходу из автомата, побежал к мосту. За ним бежали Чибисов и Новиченко. У самого моста Новиченко, как бы споткнувшись, упал, а лейтенант и Чибисов кинулись в гущу схватки. Выстрелы, крики – все смешалось там. Невелика, казалось бы, поддержка – всего два человека, а немцы дрогнули, уцелевшие побежали по мосту обратно.
– Бегут! Бегут! – крикнул Митька радостно.
– Кто? – Степан сидел на полу, обхватив голову руками. Теперь у него болела не только щека – голова раскалывалась.
– Немцы бегут!..
Когда гитлеровцы достигли другого берега и оказались снова на открытом месте, Митька вдогонку пустил им длинную очередь, свалив некоторых. Остальные залегли.
В это время в блиндаж ввалился лейтенант. Гимнастерка у него была разорвана, а на плече – ножевая рана. За ним – Чибисов. Штык его трехлинейки был красным от загустевшей крови.
– Сейчас я перевяжу вас, товарищ лейтенант… – Митька мигом скинул гимнастерку, оторвал от нижней рубахи большой кусок белой материи и перевязал плечо лейтенанту. – Ничего?
– Сойдет…
– Что же это, товарищ лейтенант, война?..
– Дай срок, узнаем… Но по всему видать, каша заварилась густая.
– Недолго мы так повоюем: Новиченко убит, Степан ранен, патронов негусто. Подкрепления-то скоро подойдут, лейтенант? – спросил Чибисов, немного оправившись.
– Я сам об этом думаю, – сказал лейтенант. – Наш майор приказал: возьми бойцов, пулемет, займи дот у реки, и чтоб ни одна немецкая сволочь по мосту не прошла. Подкрепления, обещал, будут…
– Когда же они будут?
– А я, сержант, тебя сразу узнал. – Лейтенант повернулся к Митьке: – Ты четвертым номером за Львов играл? У тебя особенно здорово получается, когда ты со столба бьешь, или по линии, или в дальний угол…
– А вы, товарищ лейтенант, разбираетесь, – уважительно заметил Митька.
– А как же… Ведь сегодня вы должны были с нами играть. Я, правда, не в основном составе, в запасе, – признался лейтенант.
– Вон какая игра получилась, – печально проговорил Чибисов.
– Оставь плаксивый тон, старшина, – сказал лейтенант. – Держи хвост морковкой.
В воздухе послышался гул авиационных моторов. С немецкой стороны девятками шли бомбардировщики. Шли они довольно низко, и спертый в доте воздух звенел в ушах. Когда самолеты пролетели и стало тише, Чибисов заворчал:
– Где же наша авиация, спят они, что ли?..
Шум боя теперь явно слышался в городе, справа и слева.
– Обходят они нас, лейтенант, – сказал Митька.
– Слышу… Ты как, Степан? – Лейтенант наклонился над раненым.
Тот молчал. В горячке после ранения еще мог разговаривать, а теперь боль была нестерпимой.
– В госпиталь бы Степана, – сказал лейтенант.
Но никто ему не ответил. Какой госпиталь, если в городе, похоже, немцы.
– Новиченко жаль. По третьему году парень служил, осенью должен был демобилизоваться, домой собирался…
– А теперь вот лежит Новиченко, и ему уже ничего не нужно. И мы вот так лежать будем, – снова заныл Чибисов.
– Прекрати панихиду, – со злостью оборвал его Митька.
Чибисов обиженно замолчал.
Лейтенант пошарил в карманах, спросил:
– Есть у кого-нибудь бумага?
– У меня только газета, на самокрутки, – отозвался Чибисов.
– Не годится. Нужна чистая.
Митька пошарил у себя в карманах. Достал комсомольский билет, Асино письмо.
– Дай конверт, сержант, если не жалко.
Митька вытащил письмо из конверта, опустил его в карман с комсомольским билетом, а конверт протянул лейтенанту.
– Пожевать бы чего-нибудь, – сказал Чибисов.
– Пожевать найдется. – Лейтенант достал из полевой сумки кусок сала и булку хлеба. – Домашнее, – сказал он, нарезая сало ломтиками. – Посылку позавчера получил.
Уже шла война, но они еще не отрешились от прежней мирной жизни. Она еще цепко держала их. Новиченко уже был убит, а Степан ранен, но сами они еще не верили в близкую для них смерть. Они надеялись на помощь. Недостаток боевого опыта не позволял им с должной суровостью реально оценивать обстановку. Но этот же недостаток, неведение исключали панические настроения.
В то время когда лейтенант погранвойск Леонид Мазуров, старшина Сергей Чибисов и сержант Дмитрий Дудка сели перекусить, пользуясь передышкой, командир Перемышльского погранотряда дал приказ подразделениям отойти за линию частей Красной Армии. Приказ этот нельзя было передать группе Мазурова в недостроенном доте на берегу Сана, потому что дот уже окружили немецкие войска, а связи с ним не было.
Четвертая комендатура, в которой служил лейтенант Мазуров, отходила в Ниженковичи, в 12 километрах от Перемышля. Войска же Красной Армии, дислоцирующиеся неподалеку от границы, подверглись уничтожающему удару немецкой авиации, понесли потери и не имели ясной директивы высшего командования, которая развязывала бы им руки в начавшейся войне.
В ночь на 22 июня в войска приграничных округов, Балтийскому и Черноморскому флоту была послана директива за подписью наркома обороны и начальника Генерального штаба:
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22—23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
Эта директива в войска поступила только утром, когда шли уже ожесточенные бои от Баренцева до Черного моря.
Директива на контрнаступление была отдана в 7 часов 15 минут 22 июня, в войска она пришла в середине дня, а многие ее вбще не получили, так как гитлеровцы в первую очередь старались разрушить узлы связиоо. Эта директива гласила:
«1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить.
2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину до 100—150 км, разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».
Эта директива совершенно не соответствовала сложившейся обстановке.
Войска образовавшихся фронтов не имели сил, чтобы атаковать, а тем более разгромить вражеские группировки.
Однако эта директива развязывала руки тем командирам, которые сумели, на свой страх и риск, не дожидаясь директив из центра, привести войска в боевую готовность, вывести их на исходные позиции и тем самым избежать больших потерь, а по получении приказа – контратаковать.
Получив приказ, части 99-й дивизии, дислоцирующейся возле Перемышля, и сводный батальон пограничников контратаковали немецкие войска в Перемышле и выбили их оттуда. Это был первый советский город, отбитый Красной Армией у гитлеровцев. Но ни лейтенант Мазуров, ни Сергей Чибисов, ни Дмитрий Дудка этого уже не узнали.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯВ четыре часа утра генерал-лейтенанта Рябышева разбудил посыльный:
– Товарищ генерал, вас вызывает штаб армии к аппарату.
Рябышев быстро оделся и вышел на улицу. Городок еще безмятежно спал. На траве лежала утренняя роса – день обещал быть солнечным, ясным.
У штаба часовые взяли на караул. Дежурный по штабу вскочил, хотел рапортовать, генерал остановил его, поднял телефонную трубку и услышал голос начальника оперативного отдела штаба армии:
– Дмитрий Иванович, как у вас? Немцы во многих местах нарушили государственную границу, бомбят наши города…
– У нас пока тихо, – ответил Рябышев.
– Думаем, что это провокация. Надо не поддаваться на нее. Огня по немецким самолетам не открывать…
– Они бомбить будут, а мне огня не открывать?..
– Ждите дальнейших указаний. – В штабе армии повесили трубку.
– Дежурный, вызовите немедленно комиссара, начальника штаба, начальника разведки и Оксена… – распорядился Рябышев.
Первым в штаб прибыл бригадный комиссар Попель. Несмотря на столь ранний час и экстренный вызов, комиссар был, как всегда, подтянут и даже выбрит.
– Что будем делать, Николай Кириллович? – спросил Рябышев. – Звонили из штаба армии – немцы бомбят наши города.
– Война?
– Похоже… Будем действовать?
– Ты же знаешь, что без приказа сверху… Кто звонил из штаба?
– Кикишев.
– Что еще сказал?
– Сказал, ждите дальнейших указаний.
– Ну вот видишь? Ждите дальнейших указаний…
– В нашем деле ждать да догонять… Ты же понимаешь, что промедление, если это война, смерти подобно.
– Это тоже верно.
– Будем поднимать дивизии…
– Сволочи, – адресуясь к гитлеровцам, сказал комиссар. – Выбрали час… Обычная разбойничья тактика…
Связист доложил Рябышеву:
– Товарищ генерал-лейтенант, на проводе командир двенадцатой дивизии генерал-майор Мишанин.
– Здравствуй, – сказал Рябышев. – Не спишь?
В трубке послышался мягкий голос Мишанина:
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, не сплю…
– Как «молния»? – спросил Рябышев.
– Все нормально, – поспешно ответил Мишанин и добавил: – Вас понял.
В корпусе были разработаны условные кодовые сигналы. «Будущая война будет войной моторов, войной скоротечной, – говорил Рябышев на штабных учениях. – Времени на долгие разговоры у нас может и не быть, а посему приказываю разработать условные кодовые сигналы. По этим сигналам части выдвигаются на намеченные рубежи и маскируются…»
Систему эту опробовали на учениях. Получалось хорошо. И вот настал час, когда надо было привести ее в действие в боевой обстановке.
– Товарищ генерал, у аппарата командир седьмой мотострелковой дивизии!
– У аппарата полковник Герасимов, – прогудел в трубке густой бас.
– Здравствуй, дорогой! Рябышев! Как у тебя, лес все еще шумит?
– Шумит, но лесник свое дело знает, – пророкотал в ответ полковник.
Командиру 34-й дивизии полковнику Васильеву Рябышев сказал только одно:
– У нас «гром».
– Понял вас, товарищ генерал.
– Ну, если это провокация, Дмитрий Иванович, не сносить нам головы, – сказал бригадный комиссар Попель.
Только он произнес эти слова, послышался гул самолетов. С улицы кто-то крикнул: «Воздух!»
Не успели Рябышев и Попель выйти наружу, как раздались первые разрывы вражеских бомб. Часовой у штаба, молоденький паренек, привычно взяв на караул, взволнованный, не мог удержаться:
– Товарищ генерал, кажись, станцию бомбят и нефтеперегонный завод…
Рябышев быстрым шагом вернулся в аппаратную:
– Соедини меня с начальником зенитной артиллерии. Чистяков! Немецкие самолеты видишь?
– Так точно!
– Огонь по стервятникам!
– Есть! – радостно гаркнуло в трубке.
Ударили зенитки. Утреннюю непорочную синеву неба стали пятнать белые шапки разрывов. Гром взрывающихся бомб, рокот авиационных моторов, резкие выстрелы зениток – все убеждало, что началась война.
– Соедини меня со штабом армии, – приказал Рябышев связисту.
– Со штабом армии связи нет, товарищ генерал, штаб не отвечает…
В аппаратную стремительно вошел подполковник Цынченко, исполняющий обязанности начальника штаба корпуса:
– Товарищ генерал, немцы выбросили парашютный десант между Дрогобычем и Стрыем. Силы десанта уточняются… Это война, товарищ генерал…
– Десант уничтожить, – приказал Рябышев. – Вышлите роту «бетушек»[45]45
Танк «БТ-7».
[Закрыть] и батальон мотоциклистов.
– Есть уничтожить десант, товарищ генерал!
Вскоре немцы выбросили еще один десант, восточнее Дрогобыча.
Связи со штабом армии по-прежнему не было.
Командиры дивизий доложили, что войска вышли на заранее намеченные для них районы. Маскируются. Потерь пока нет. Чуть позже доложили: потери понес только один полк мотострелковой дивизии. Полк замешкался с выполнением приказа и подвергся нападению авиации.
– Разберись! Строго накажи виновных, – приказал Рябышев полковнику Герасимову.
Штаб армии по-прежнему не отвечал.
Мощные взрывы сотрясли здание, где помещалось управление корпусом.
– Товарищ генерал!.. Большая группа самолетов!.. Бомбят казармы, гаражи… Благо успели войска вывести. Надо бы укрыться… – предложил Цынченко.
Укрыться? Но где? Щелей еще не отрыли. Вышли во двор. Вражеские самолеты кружили над месторасположением казарм и гаражей и освобождались от своего смертоносного, разрушительного груза. Одна волна сменяла другую. Горели здания складов, гаражи… Если бы войска оставались там, страшно представить, что было бы…
– А где же наши самолеты?
– Проклятый немец!
– Сюда, кажется, идут…
– Ложись!..
Дмитрий Иванович Рябышев три года провел в окопах первой мировой войны. Гражданскую войну закончил командиром бригады. И в империалистическую, и в гражданскую войны видел он одиночные самолеты, но настоящая бомбежка эта была первой в его жизни. Была она первой и для многих боевых соратников генерала.
– Лежишь, как бревно, – зло сказал бригадный комиссар Попель, поднимаясь и отряхиваясь, когда очередная волна немецких самолетов отбомбилась.
– Вот именно, как бревно!..
– Товарищ генерал! Сбили, сбили гада!..
Немецкий двухмоторный самолет, окутанный густым черным дымом, резко пошел на снижение. Зенитки, будто обрадовавшись, заработали истовее. Заспешили, захлебываясь очередями, счетверенные зенитные пулеметы.
– Что будем делать с семьями, Николай Кириллович? – спросил Рябышев Попеля.
– Надо бы посоветоваться с командирами дивизий.
– Хорошо. Пока успокой людей…
Генерал вспомнил о семьях. Это было важно. Но неизмеримо важнее для него, командира корпуса, в эту минуту было знать, что делать с войсками. На войне неопределенность, неизвестность особенно угнетают. В том, что это война, Рябышев больше не сомневался. Видимо, гитлеровцы всей своей чудовищной военной машиной сразу обрушились на его страну – о чем в свое время говорил и писал маршал Тухачевский. Пограничники, по всей видимости, ведут неравный бой с немцами. С пулеметами, винтовками, гранатами против вражеских танков и артиллерии… Они истекают кровью, это ясно. А у него, под его командованием, такая силища – девятьсот танков. Правда, большинство машин устаревших, с ограниченным моторесурсом, а новые танки еще не опробованы… И все-таки это силища! Надо двинуть ее! Ударить! Но куда? Нужен приказ…
– Товарищ генерал, связь со штабом армии восстановлена. Корпусу приказано форсированным маршем выйти на рубеж в десяти километрах западнее Самбора. Сосредоточиться в лесах и ждать дальнейших приказаний!
Наконец-то! Есть приказ. Есть ясность. Можно действовать.
* * *
Никогда еще Дрогобыч не слышал такого шума, грохота, гула. Ревели танковые моторы, лязгали гусеницы о брусчатку мостовых, катила, громыхая, по улицам артиллерия на тягачах. Через город шли войска, дислоцирующиеся в районе Дрогобыча и Стрыя. Шли быстроходные танки «БТ» – «бетушки», как их называли. Сотрясая землю, двигались лобастые тяжелые КВ, ползли устрашающие пятибашенные «Т-35», кое-где в колонну вкраплялись группы проворных тридцатьчетверок.
Даже стрельба по самолетам казалась тише, глуше, она просто вплелась в громкоголосье войск, двинувшихся в марше.
Командир танкового взвода Алексей Путивцев тоже был рад, что все наконец пришло в движение. Неопределенность, бездеятельность тоже томили его. Бомбежку он переносил спокойнее других: не в первый раз.
«Не бойтесь! Ни черта они нам не сделают. Японцы на Халхин-Голе тоже пытались нам жару за пазуху с воздуха набросать, да ничего не вышло. В танке опасно только прямое попадание. А попробуй попади в него, когда все движется: и танк, и самолет, а тут еще зенитки бьют…»
В танке было душно. Позади утробно рычал новенький дизельный двигатель. Взвод Путивцева состоял из новых танков «Т-34». При перегоне машины из бокса в бокс Алексей испробовал ее. Машина, кажется, добрая: сильный мотор, лобовая броня надежная, семидесятишестимиллиметровая пушка, два пулемета – курсовой и спаренный. Воевать можно. Но, конечно, всякая машина по-настоящему проверяется только в бою. Никакие учения, никакие маневры не могут заменить боя.
Чудно… Всего несколько часов назад танцевал он с Вандой, на прощание подарил ветку пахучей черемухи, а теперь… война.
Что это война, Алексей Путивцев не сомневался. И война эта будет пострашнее той, с японцами. На Халхин-Голе воевала их танковая бригада под командованием комбрига Яковлева, а теперь движется весь их корпус. Движутся сейчас, наверное, к границе и другие механизированные корпуса.
Танки шли с интервалами в двадцать метров – мера предосторожности при бомбежке. Шоссе было узким. Когда командирская «эмка» хотела обогнать колонну, ей пришлось съехать на поле. Тяжелые колосья налитой пшеницы хлестали ее по радиатору.
Дождей в последнее время не было, и взбитая пыль стеной стояла над дорогой. Жалобно кряхтели под тяжестью танков деревянные мостки через протоки. Кое-где образовались заторы. Команды саперов, не останавливая колонн, на ходу стремились укрепить непрочные мосты.
К вечеру дивизия, в которой служил Путивцев, прибыла в район Самбора. Расположились в лесу. Поступила команда: «Кормить бойцов!»
В походных кухнях заплясали огоньки, затрещали дрова, потянуло дымком, запахами вареного мяса, каши…
Алексей стянул комбинезон, побежал к речке. После марша приятно было ополоснуться. У речки встретил своего товарища, тот командовал взводом тяжелых «КВ».
– Ну, как машина? – спросил Алексей.
– Не танк, а дредноут! – с гордостью ответил товарищ и добавил: – Тормозные ленты только сильно греются…
Вечерело. Экипажи заправляли машины, приводили в порядок материальную часть.
– Сделал дело – гуляй смело… А дело идет к ужину, – торопил своих подчиненных Алексей.
Но поужинать им не пришлось. Поступил новый приказ: гаси кухни, продукты получить сухим пайком. Предстоял новый марш.
Снова взревели моторы. Захрустели валежник и молодые сосенки под гусеницами танков. Машины вытягивались в колонну на шоссе.
Было уже совсем темно. Интервал сократили до десяти метров. Шли без света. Но нет-нет то один, то другой водитель включали на короткое время фары.
– Гаси свет, мать твою! – кричали другие.
Алексей Путивцев, покончив с мясными консервами, открыл башенный люк и выбросил пустую банку на обочину. Высунулся из люка. Машины теперь шли значительно медленнее, чем днем, и пыли было меньше.
Перед Стрыем колонна стала. «В чем дело?» В Стрые дислоцировалась дивизия. Здесь жили семьи. Кто-то на секунду решил заскочить домой. Появился командир дивизии генерал Мишанин:
– Кто разрешил остановиться? Немедленно продолжать движение! Немедленно!..
* * *
По приказу командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника Кирпоноса (уже был образован фронт) корпус совершал обратный стодвадцатикилометровый марш и поступал в распоряжение командующего 6-й армией генерал-лейтенанта Музыченко. Обогнав войска на марше, Рябышев разыскал штаб 6-й армии. Здесь его ждал новый приказ: следовать к Яворову и увязать свои действия с 6-м стрелковым корпусом, который уже ведет бой с противником.
– Пообедаете, Дмитрий Иванович? – спросил Музыченко.
– Спасибо, товарищ генерал, не до обеда мне. Надо поскорее повернуть войска на марше.
Музыченко развернул карту.
– Вот здесь ваш район сосредоточения, – показал он Рябышеву по карте. – Приказываю совместно с частями шестого корпуса отброситьв рага за государственную границу. – И добавил: – Есть директива наркома.
