Текст книги "Такая долгая жизнь"
Автор книги: Игорь Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц)
Телеграмма была краткой, за подписью самого Алксниса:
«Пятнадцатого надлежит быть Москве».
Комбригу Путивцеву четвертый год подряд ни разу не удавалось отгулять свой отпуск. Так случилось и этим летом. Анфиса осталась в санатории РККА в Сочи, а Пантелей Афанасьевич, как и предписывалось, срочно вылетел в столицу.
В июне 1936 года ЦК ВКП(б) собрал авиационных конструкторов, летчиков-испытателей, инженеров, механиков на совещание. Из авиационных частей поступало немало сведений об авариях и гибели летчиков на новых машинах, которыми вооружался Воздушный Флот. ЦК решил разобраться в причинах, порождавших трагические случаи.
Совещание проводилось в Центральном Доме Красной Армии. К назначенному сроку, к десяти ноль-ноль, все обширные помещения ЦДКА были запружены военными с голубыми петлицами, на которых рубинно отсвечивали ромбы, шпалы, но попадались и кубики[8]8
Знаки различия, принятые в Красной Армии.
[Закрыть].
В коридорах то там, то здесь стихийно образовывались группки и слышались возбужденные голоса. Встречались бывшие однополчане, друзья.
В свое время служба развела этих людей. Теперь одни служили на Дальнем Востоке, другие на западе.
Мужская переписка не всегда та надежная ниточка, которая обеспечивает прочную и регулярную связь, потому-то в этих, как вихрь, образовывающихся компаниях на первых порах почти всегда преобладали возгласы радости ли, удивления: смотришь, у товарища на петлицах появилась еще одна шпала или ромб, а у некоторых на гимнастерках даже ордена…
Среди этой массы военных штатские были малоприметны и как бы второстепенны. Пантелей Афанасьевич в узком проходе лицом к лицу столкнулся с Андреем Николаевичем Туполевым. Он тоже был в штатском. Туполев остановил Путивцева. Оба были рады встрече.
Туполев сообщил, что осенью в Париже будет организована Международная авиационная выставка и если Путивцев имеет желание побывать там, он замолвит, где надо, свое слово.
– Я бы с радостью! – тотчас согласился Путивцев.
– Тогда я переговорю с Эйдеманом, – пообещал Туполев.
В конце коридора образовалась уж очень шумная группа. По характерному волжскому говору и Туполев и Путивцев догадались, что там Валерий Чкалов.
На груди у Чкалова поблескивал свежей эмалью орден Ленина, которым летчик недавно был награжден за испытание поликарповского истребителя. Чкалов, увидев Путивцева и Туполева, шагнул им навстречу, степенно поздоровался с Туполевым как с учителем – разница в возрасте у них была приличная – и тиснул по-дружески Пантелея Путивцева.
Откуда ни возьмись появился фотограф. Вспыхнул блиц. На другой день в военной газете напечатали фотографию с надписью: «Встреча ветеранов». Оба, и Чкалов и Путивцев, улыбались и как бы приглядывались друг к другу после разлуки. Чкалов – крепыш, и хоть снимок сделан в профиль, угадывалась косая сажень в плечах. Путивцев – высокий, подтянутый, белый чуб слегка растрепался и чуть сбился на лоб.
Встретившись, Чкалов и Путивцев атаковали друг друга короткими вопросами:
– Ты как?
– А ты?.. Слышал! – показывая на орден, сказал Пантелей Афанасьевич. – Раз! Еще раз поздравляю!
– А некоторые не верили в «ишачок»[9]9
Истребитель «И-16».
[Закрыть]. Помнишь? – спросил Валерий Павлович.
И Чкалову и Путивцеву было что вспомнить. Они познакомились еще в 1932 году во время испытательного полета воздушной этажерки инженера Вахмистрова. Вахмистров установил на крыльях двухмоторного бомбардировщика два истребителя «И-4». Истребители в то время имели очень малый запас топлива, следовательно, и малый радиус действия.
Инженер Вахмистров предложил установить два истребителя на крыльях «ТБ-1». Моторы истребителей работали, питаясь бензином из объемных баков бомбардировщика до тех пор, пока не наставало время воздушного боя с самолетами «противника». Тогда срабатывали механизмы расцепки, и юркие «И-4» соскальзывали с крыльев самолета-матки и шли в атаку на «врага». Первый полет воздушной этажерки произошел 31 декабря 1931 года и окончился успешно.
Вахмистров, воодушевленный успехом, уже носился с идеей поставить на бомбардировщик три истребителя. Поэтому испытания воздушной этажерки продолжались в 32-м году, когда Путивцев уже вернулся из своей заграничной командировки и работал в НИИ Военно-Воздушных Сил страны.
В один из таких полетов решил отправиться сам Вахмистров. Место левого летчика – командира корабля – занял комбриг Путивцев, а место правого – командир эскадрильи Андрей Шарапов. На истребителях были Чкалов и Анисимов – опытный летчик-испытатель и большой друг Валерия Павловича.
Взлет совершили без осложнений, и, сделав круг, Путивцев подал команду на расцепку. И тут Шарапов допустил ошибку, которая могла всем им стоить жизни: не отпустив замка задней застежки и не освободив хвост, он открыл передний замок, удерживающий ось шасси истребителя, в котором находился Чкалов. Нос самолета, подхваченный воздушным потоком, быстро пошел вверх. Катастрофа казалась неминуемой: сейчас истребитель перевернется, крылом секанет по фюзеляжу самолета-матки и винтом врубится в плоскость и вся конструкция начнет разрушаться.
Секунда решала жизнь всех трех экипажей, и эту секунду использовал Чкалов: сработав рулем глубины, он заставил колеса своего истребителя снова прижаться к крылу самолета-матки, а когда задний замок был освобожден, легко взмыл вверх вместе с истребителем Анисимова.
Самолеты приземлились, и все бросились обнимать Чкалова.
– Считайте, что мы второй раз родились благодаря Валерию Павловичу, – сказал инженер Вахмистров.
Второе рождение решили отпраздновать в ресторане «Динамо». Там, за дружеским столом, Путивцев с бокалом в руке подошел к Чкалову.
– Мы теперь вроде побратимы, давай на брудершафт, – предложил он.
– Давай, Док, – согласился Чкалов.
– Почему – Док? – спросил Пантелей Афанасьевич.
– А ты не знал? Тебя так наши ребята прозвали: «Доктор штопорных дел», – ответил Чкалов, намекая на заграничную командировку и всю возню с плоским штопором, которому был подвержен самолет Хейнкеля, объезженный Путивцевым.
С того вечера Путивцев и Чкалов стали на «ты».
Потом еще не раз работа сводила их вместе.
Прозвенел звонок. Все устремились в зал. Чкалов и Путивцев сели рядом.
Совещание открыл секретарь ЦК ВКП(б).
Говорил он негромко, но четко, иногда замедленно, тем самым подчеркивая наиболее важные места:
– В последние годы в нашей стране создано несколько крупных конструкторских бюро. Их возглавляют талантливые ученые, товарищи Туполев, Поликарпов, Ильюшин, Лавочкин, Яковлев. Центральный Комитет партии надеется, что названные товарищи оправдают наши ожидания и дадут Красному Воздушному Флоту такие машины, которые должны по своим тактико-техническим, боевым качествам превосходить машины любого агрессора, который посягнет на священные рубежи нашей Родины. Мы глубоко также верим в то, что наши летчики, наши красные соколы, на машинах, созданных на советских заводах, будут летать выше всех, дальше всех и быстрее всех!..
Громкие аплодисменты прервали речь секретаря ЦК. Когда они затихли, он продолжил свою речь:
– Успехи Красного Воздушного Флота налицо. Но мы собрали вас сюда, товарищи, не для того, чтобы почивать на лаврах. Центральный Комитет, Политбюро очень обеспокоены высокой аварийностью, которая есть не только в учебных подразделениях, но и в кадровых воинских частях. Это свидетельствует о многом.
Первое. Некоторые наши машины далеки от совершенства… Да, мы торопим конструкторов, потому что время торопит нас! Но жизнь советского человека – самое большое наше достояние, и, когда речь идет о жизни советских летчиков, мы не можем оправдать торопливость и никогда не оправдаем. Это должны знать все!
Второе. В стране за последние годы вступило в строй немало новых авиационных училищ. Количество летчиков, которых мы выпускаем сегодня, удовлетворяет запросы быстрорастущего Красного Воздушного Флота. Но качество, подготовка летчиков?.. Я вот слышу там, справа, реплику: «Подготовка недостаточная». ЦК тоже так считает. Начальникам авиационных училищ, преподавателям, всем тем, от кого зависит рождение пилота, следует серьезно задуматься. Если надо, давайте пересмотрим программы. Если надо, давайте увеличим срок обучения, а главное – количество летных часов… Тут некоторые товарищи, – продолжал секретарь ЦК, – высказывали мне опасения в личных беседах: дескать, надо экономить бензин. – Он повысил голос: – Пусть не беспокоятся: бензина у нас хватит!..
И третье. Мы живем во вражеском окружении. Не исключена, товарищи, возможность вредительства. Надо серьезно разобраться, кто обслуживает наши машины, кто их строит. Дело должно быть поставлено таким образом, чтобы ни один шпион, ни один диверсант не имел доступа ни к самолетам, ни к авиационным заводам!..
Секретаря ЦК провожали аплодисментами стоя.
На трибуну один за другим поднимались летчики, конструкторы, представители предприятий.
– Ты не будешь выступать? – спросил Чкалов Путивцева.
– Не собирался.
– Не люблю выступать с трибуны, – признался Чкалов, – но была не была…
Когда объявили его фамилию, в зале прошел шумок: очень многие знали или слышали о Чкалове.
Он поднялся на сцену и не зашел за трибуну, а стал рядом с ней. Широко расставил ноги, как моряк на палубе качающегося корабля, и заговорил:
– Было время, и некоторые называли меня воздушным хулиганом за то, что я пролетел под Троицким мостом в Ленинграде, и за некоторые другие штучки. – В зале заулыбались. Чкалов тоже улыбнулся. Глянул в президиум: Орджоникидзе тоже добродушно улыбался в усы. – Но то, что я делал, ничего общего с воздушным хулиганством не имело. Я убежден, – продолжал Валерий Павлович в свойственной ему напористой манере, – воздушные бои будут вестись не только на больших высотах, где можно достигнуть значительных скоростей, но и на малых, где станет действовать вражеская бомбардировочная авиация по малоразмерным целям на поле боя, в ближнем тылу. Поэтому мы должны наших истребителей учить вести бой и в непосредственной близости от земли. Мы должны их учить не бояться земли, применяя маневры и горизонтального полета и вертикального. Невзирая даже на опасную близость земли! В этом случае мы сможем успешно вести борьбу не только с бомбардировщиками противника, но и с истребителями прикрытия…
– Правильно, Валерий! – крикнул кто-то из зала.
Чкалов говорил еще о необходимости создать самолет, который бы умел летать скрытно на бреющем полете, используя рельеф местности. Этот самолет необходим для поддержки наземных войск. Благодаря малой высоте полета он будет почти неуязвим для зенитной артиллерии противника…
В перерыве Чкалова снова окружила большая группа летчиков, его сторонников.
У Чкалова было много горячих поклонников в авиации и прежде. Но кое-кому из высшего командования не нравилось, что Чкалов не вписывается ни в какие наставления. Действительно, многие его полеты были нарушением предписываемых правил вождения самолетов, а следовательно, приносили неприятности тем, кто за это отвечал. Были и такие, которые считали Чкалова «авиационным чудовищем», способным угробить и себя, и сотни других летчиков, стремящихся ему подражать.
Тогда-то Чкалова неожиданно и отправили на сборы для командиров, где был установлен режим военного училища с обязательным казарменным положением. Это обидело талантливого пилота. Одиннадцать лет назад он окончил школу военных летчиков, и вот снова он, командир, как приготовишка, на таком же режиме, как безусые курсанты: подъем, отбой, вечерняя поверка, шагистика… И главное – нет полетов. А если Чкалов не летал несколько дней, настроение у него портилось, он ходил мрачным.
– Ну, снова Валерия заштормило… – говорили о нем Друзья.
У Чкалова произошел неприятный разговор с командованием сборов, и вскоре его демобилизовали из ВВС.
Узнав об этом, Путивцев тогда же подал рапорт своему непосредственному начальнику, комкору Батюкову. Комкор вызвал Путивцева и сказал:
– Понимаю вас и отчасти разделяю ваши чувства. Но дисциплина в армии должна существовать единая для всех. Сейчас у нас много летчиков, и мы можем обойтись даже без Чкалова, раз он не хочет считаться с предписаниями.
– Предписания пишутся тоже людьми… Демобилизация Чкалова – большая потеря для ВВС, – высказал свое мнение Пантелей Афанасьевич. – Разрешите подать рапорт Якову Ивановичу Алкснису.
– Не разрешаю, – недовольно сказал Батюков, а потом добавил более миролюбиво: – При случае я сам поговорю с Яковом Ивановичам. Позже.
Путивцев понял, что недоброжелатели Чкалова занимали в ВВС высокое положение, стояли над Батюковым и тот знал, что разрешить Путивцеву подать рапорт на имя командующего Военно-Воздушными Силами страны – значит пойти на конфликт с кем-то из заместителей Алксниса. Батюков по натуре был человеком осторожным и не хотел этого. Не спроси Путивцев разрешения, а просто подай рапорт через голову вышестоящего начальника, чего вообще-то делать не полагалось, его бы пожурили – и все. Но теперь, получив отказ в категоричной форме, Путивцев уже не мог сделать задуманного.
Как быть?.. Пантелей Афанасьевич не уходил. Батюков понял его состояние.
– Я поговорю с Поликарповым. Ему нужен шеф-пилот на завод. Пусть Чкалов пока поработает там…
Это все меняло. Чкалов будет заниматься такой же работой, как и в НИИ ВВС, а конструктор Поликарпов делал очень интересный самолет.
Во время летных испытаний машина Поликарпова показала себя маневренной и скоростной.
Управление авиационной промышленности разрешило сделать несколько модификаций истребителя. Решался вопрос о запуске истребителя в серийное производство. Неожиданно этому воспротивилось Управление Военно-Воздушных Сил Красной Армии. По заключению специалистов Военно-Воздушной академии имени Жуковского, машина с таким толстым профилем не может входить в штопор, а если такое случится – то не выйдет из него. Кроме того, они считали, что истребитель имеет сложное управление и, пока эти недостатки не будут устранены, он бесперспективен.
Создали специальную комиссию, в которую вошли два испытателя – представители завода и два – из НИИ ВВС.
Чкалову нравился «ишачок», как он любовно называл тупоносый истребитель. Он делал на нем все фигуры высшего пилотажа. И в день, когда комиссия приехала на аэродром, он тоже выполнил полет с блеском.
– Но это же Чкалов! – говорил профессор Журавлев из Военно-Воздушной академии. – Он полетит и на палке… А вот как другие летчики?..
Настала очередь Пантелея Афанасьевича. Он немного волновался. Ему не приходилось водить «И-16», а сейчас многое зависело от того, как они, впервые севшие в этот самолет, смогут справиться с машиной. То, что истребитель был в принципе хорош, только что доказал Валерий. Но формы машины действительно необычны, и как она поведет себя во время штопора в руках Путивцева?
Путивцев был сосредоточен. Не спеша пошел он к самолету, из кабины которого выбирался Чкалов. Умостился на теплом еще сиденье. Отрегулировал привязные ремни. Протер летные очки и водрузил их на место. Внимательно осмотрел шкалу приборов и только после этого дал знак механику:
– Запускай!
Прогретый мотор работал чисто на всех режимах. Пантелей Афанасьевич сделал две небольшие пробежки по аэродрому, а потом вырулил на старт. Запросил:
– Разрешите взлет!
– Взлет разрешаю, – ответил руководитель полетов.
Пантелей Афанасьевич открыл дроссельную заслонку, мотор быстро набрал обороты. Разбежавшись, самолет легко пошел в высоту. Путивцев сделал осторожный вираж вправо, влево. Сейчас было не до лихачества. Если он сорвется, еще хуже, угробит машину – пропал труд тысяч людей, а качества нового истребителя будут поставлены под сомнение.
Самолет хорошо слушался рулей, хотя управление им было действительно несколько сложноватым. «Кое-где надо бы поставить пневмопривод», – подумал Пантелей Афанасьевич.
Путивцев сделал несколько фигур высшего пилотажа и наконец – штопор. Сначала в левую сторону… Пантелей Афанасьевич вывел самолет в горизонтальный полет. Снова набрал высоту, и снова штопор, вправо.
Приземлившись, Путивцев сразу же попал в медвежьи объятия Чкалова:
– Спасибо, Док, – сказал он.
– За что? Спасибо Николаю Николаевичу[10]10
Поликарпову.
[Закрыть], тебе, всем, кто делал эту машину.
…После совещания Путивцев задержал Чкалова:
– Послушай, Валерий, есть у меня для тебя одна задачка.
– Не, брат, не выйдет.
– Ты же еще не знаешь какая, – изумился Путивцев.
– Все равно не выйдет.
– Почему?
– Потому что… Ну-ка нагнись! – Чкалов потянулся к уху Путивцева и сказал заговорщически: – Хотим мы со товарищи махнуть через Северный полюс в Америку.
– Здорово! А меня в компанию не возьмешь?
– Я бы с дорогой душой… Но компанию подбираю не я, ЦК решает. Только пока об этом молчок. Ладно?
– Будь спокоен, – пообещал Путивцев.
* * *
После совещания летчики-испытатели были командированы в воинские части, где случались аварии. Выехал и комбриг Путивцев в Белорусский военный округ.
На маленькой станции, где поезд стоял всего одну минуту, его встретили командир соединения и комиссар полка. Приехали как раз к обеду, но Путивцев от еды отказался (в поезде вынужден был уничтожить снедь, которую наложила ему в чемоданчик Анфиса, только что вернувшаяся из Сочи).
В общих чертах Путивцеву было известно, что одномоторный самолет-разведчик новой конструкции при посадке вдруг сделал резкий крен вправо или влево, цепляя крылом за землю, капотировал – то есть переворачивался «на спину». Так в полку погибло три пилота. Двое из них имели опыт и уже несколько месяцев работали на этих машинах, и вдруг несчастье.
Пантелей Афанасьевич решил сначала побеседовать с пилотами. Командир полка выделил ему свою палатку и, как только вошел первый пилот, оставил их наедине.
Разговоры с пилотами мало что дали Путивцеву. Надо было теперь «поговорить» с машиной. Через три часа Путивцев вышел из палатки, осмотрел небо. Зовущая, притушенная солнечными лучами синь висела над землей. Погода – лучше некуда, но… не для такого полета.
– Хороша погода, прямо как по заказу к вашему приезду, товарищ комбриг, – сказал командир полка.
– Не примечали, в какой половине дня бывает небольшая облачность? – неожиданно спросил Путивцев.
– Чаще всего часиков так… в одиннадцать, в двенадцать… А зачем это вам? – удивился командир полка.
– Мне нужна площадка для посадки… Непонятно? Завтра поймете… А сейчас, чтоб не терять времени зря, покажите мне свое хозяйство.
Полк Путивцеву понравился: матчасть в хорошем состоянии, летчики подтянутые, аэродромная служба четкая, налаженная.
На другой день, как и предсказывал полковник, к полудню на небе появились небольшие кучевые облака – то, что было надо Путивцеву.
Самолет-разведчик, на котором предстояло лететь, стоял, освобожденный от веток (в полку проводились учения по маскировке самолетов).
Путивцев сам уложил парашют (укладчикам парашютов НИИ, с которыми работал уже не один год, он доверял полностью. Во время же испытательных полетов в частях, как правило, Пантелей Афанасьевич сам укладывал парашют).
Мотор запустился легко. Приборы показывали нормальное давление в маслопроводе. Температура головки блока цилиндров тоже была в пределах нормы.
Путивцев опробовал мотор на разных режимах. Двигатель работал нормально, быстро набирал обороты и быстро сбрасывал их. Ничего диссонирующего, «металлического» в шуме мотора не слышалось.
Все свободные от несения службы пилоты и механики собрались на краю аэродрома под деревьями, в тени, и с нетерпением ждали момента, когда испытатель начнет объезжать их «норовистую лошадку».
Набрав обороты, отпустив тормоза, Путивцев повел самолет по зеленому полю на взлет. Наконец самолет плавно отделился от земли, начал набирать высоту. Высота пятьсот метров.
Путивцев попробовал элероны – самолет покачал крыльями, чутко улавливая каждое движение пилота. Потом сделал медленный разворот. Мертвая петля. Иммельман… Машина вела себя хорошо.
Теперь можно было приступать к главному. Высота тысяча пятьсот метров. Внизу, как островки на зеленом фоне, лежали кучевые облака. Пантелей Афанасьевич выбрал одно плоское облако и повел на него машину так, как бы вел ее на посадку на аэродром: сброшенные обороты двигателя, машина начинает просаживаться – все пока нормально. Скорость сто пятьдесят километров в час… сто двадцать… сто… Самолет от облака-«аэродрома» отделяют уже каких-нибудь пять-семь метров, три метра… Скорость девяносто… И вдруг резкий крен влево… Мгновенная реакция испытателя, самолет выровнен… но он летит уже в облаке. Если бы это была земля – конец!
Подобные случаи в практике Путивцева встречались. При определенной скорости хорошая маневренная машина вдруг выходила из повиновения, не слушалась рулей. Поэтому Пантелей Афанасьевич, испытывая машину, всегда проверял ее на разных режимах при «посадке» на облако.
Комбриг снова набрал высоту и сделал вторую попытку. При скорости девяносто километров – то же самое, только теперь качок вправо.
Снова подъем, и снова посадка… Скорость сто километров. Сел на три точки, но с трудом… Скорость сто десять километров. Самолет послушен, как голубка, до полного приземления. Попробовал сажать «по-английски»[11]11
В инструкциях для некоторых английских самолетов рекомендовалось сажать машину не на три точки – два колеса переднего шасси, одно заднее, – а сначала только на два передних колеса, а после пробежки опускался и хвост.
[Закрыть]. Машина вела себя значительно устойчивее на малых скоростях при «английской посадке».
«В общем, ясно, – подумал Пантелей Афанасьевич. – Кое-какие рекомендации придется заводу высказать, а пока срочно написать новое наставление по эксплуатации самолета».
Чтобы еще и еще раз проверить свою теорию, Путивцев торчал в части еще неделю – весь срок своей командировки. И каждый раз около полудня поднимался в воздух.
Домой Пантелей Афанасьевич возвращался в приподнятом настроении: всего через несколько часов он увидит своих. Он очень соскучился по дочери – Инночке. Она гостила у бабы Насти и больше месяца не была дома. Инна пошла в отца – высокая, белокурая. Он очень дружил с дочерью. Когда у него выпадал свободный час, он приходил в ее комнату или звал ее к себе, и они говорили так, как могли бы говорить одногодки…
Как летит время… Козюлечка!.. Совсем недавно была козюлечкой. Когда они всей семьей были на Черном море, ловили медуз, «варила из них кисель». «Тебе не жалко их?» – спрашивал Пантелей Афанасьевич. «Человека надо жалеть», – неожиданно серьезно отвечала девочка…
А теперь это уже совсем взрослая девушка, наверное, он скоро станет дедом. Все их разговоры в последнее время сводились к любви. Конечно, он не мог с ней говорить так откровенно, как говорил бы с сыном. Ему приходилось подбирать сравнения и соответствующие слова и примеры из литературы. Правда, в литературе Инна уже давала ему несколько очков вперед и нередко советовала почитать ту или другую книгу.
Инна окончила первый курс филологического факультета Московского университета. Судя по разговорам, кто-то уже тронул ее сердце, хотя она никогда не называла имени юноши, а Пантелей Афанасьевич и не торопил – он дорожил ее дружбой и знал: придет время, Инна сама скажет.
Зато Анфиса постоянно приставала с расспросами к дочери и говорила в таком тоне, словно от любви можно ждать только неприятностей.
– А разве ты с папой несчастлива? – как-то спросила Инна.
– Ну, мы… с папой – это другое дело, – невразумительно ответила мать.
Пантелей Афанасьевич случайно услышал обрывки этого разговора, снимая шинель в передней.
«А счастлив ли он? Конечно, счастлив… Во всяком случае, он не представляет себе другую женщину в роли жены. Но?..» Сидело в нем все-таки это «но».
Анфиса была хорошей хозяйкой: дом содержала в чистоте, отлично стряпала, все было всегда вовремя выстирано и отглажено. Она не устраивала ему сцен ревности, хотя и поводов он почти не давал – ну потанцует там на вечере с женами своих товарищей. Сама она тоже вела себя так, что Путивцев был свободен от чувства ревности, которое испытал в молодости.
Тогда он был влюблен в медсестру Фису – в госпитале, в Харькове. И ему казалось, что ей нравится веселый усатый кавалерист, у которого так мелодично звенели шпоры на сапогах. Может, оно так и было, кто его знает? Анфиса сейчас, во всяком случае, отрицает это.
Как бы то ни было, он вскоре женился на ней и вот прожил уже двадцать лет. За все эти годы всякое случалось: и домашние радости, и домашние беды, но они как-то мало трогали Анфису. Болела ли в детстве Инночка – мать отличалась удивительной выдержкой. «Все дети в детстве болеют», – говорила она.
Потом он стал летать. Работа, что ни говори, опасная. Но ни разу не застал он ее встревоженной. Боялась ли она его потерять? Конечно. Ведь если бы он погиб, нарушилась бы вся ее размеренная, привычная, обеспеченная жизнь. Она работала только в первый год после замужества, а потом жила у родителей в Харькове, пока он добивал белогвардейцев.
То, чем жил Пантелей Афанасьевич, ее мало занимало. Хотя она и делала вид, что с интересом слушала его рассказы о полетах, но все эти дроссели, элероны, иммельманы были для нее китайской грамотой. Пантелей Афанасьевич понимал, что совсем не обязательно Анфиса должна разбираться в специальных вопросах.
Нет, Пантелей Афанасьевич не сетовал: каждому – свое. Но если бы Анфиса все-таки была чуть ближе к нему, к его работе, Если бы…
