Текст книги "Такая долгая жизнь"
Автор книги: Игорь Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)
– Ну, сынку! Ты там гляди… Обстановка сейчас, Махачкала, сложная! Как бы войны не было… – И скрипнул зубами – признак того, что хмель уже разобрал его, отвернул голову, чтоб не заплакать.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯНа Нижнем Дону и в Приазовье осень – пора благодатная. После спаса, в конце августа, летний зной спадал, вода в Азовском море и в реке холодела, но не настолько, чтобы нельзя было искупаться.
В море и в гирлах Дона появлялась зелень, водоросли начинали цвести, но в полный цвет они входили позже, в сентябре.
Во второй половине августа было самое время коротких, но приятных купаний. Окунешься разок, выскочишь на берег – и словно помолодел.
Алексей Путивцев был в отпуске и, как только выдавался свободный часок, шел на море. Но и в отпуске у него забот хватало. Настала пора сбора урожая на огородах, солки овощей на зиму.
И Алексей и Максим имели огороды за городом, за балкой. Росли там помидоры, подсолнухи, кукуруза.
Нина была беременна, и Алексей запретил ей ходить на огород. Анастасия Сидоровна, которая жила в это время у них, прихварывала, и огородом Алексей занимался сам. Вставал спозаранку, брал тачку и катил ее в поле.
Он любил эти утренние часы, когда степь пахла травами и полевыми цветами и была полна птичьего гомона.
Стояло устойчивое безветрие, какое бывает в этих краях только осенью. В другие времена года вся эта огромная равнина, примыкающая к Дону и Приазовью, нещадно продувалась.
Зимой на ее бескрайних просторах бушевали метели. В марте, как только стаивали снега, задувал теплый весенний ветерок, но особенно ветреным бывал май. Летом с прикаспийских степей приходил палящий «астраханец», испепеляя все своим зноем. Случались и западные ветры, которые приносили теплые дожди с короткими, но сильными грозами.
В конце августа ветры как бы выдыхались. В сентябре устанавливалось почти полное безветрие. Особенно тихи и благостны были дни бабьего лета с тонкой осенней паутиной, парящей в воздухе, и ласковым солнцем.
В то лето Алексей почти полтора месяца был в командировке в городе Горьком, где получал машины для завода; огород пропалывать было некому, и он сильно зарос бурьяном. Все это, однако, не помешало природе сотворить свое чудо – дать богатый урожай. Мощные стебли помидоров гнулись под тяжестью плодов, ложились на землю. На траве лежали бурые, поздние, самые лучшие для солки помидоры.
Бахча тоже была в густой траве. В ее зелени желтели медово-сахарные небольшие, но очень вкусные дыни – «колхозницы». Арбузы уродились мелкие, но было их великое множество – вся огудина усыпана.
Алексей взял один в руку на пробу, ударил кулаком – ярко-красный сок так и брызнул.
Сначала Алексей привез тачку помидоров. Пока женщины сортировали их, мыли, отрывали хвостики, он обернулся второй раз – с дынями и арбузами. Арбузы и дыни заложил в погреб, на осень. В летней кухне на земляном полу оставил «шар» для еды.
Солкой помидоров Алексей всегда занимался сам. Вымыл деревянную бочку, обдал ее кипятком. На дно положил вишневые листья и «шарами» стал укладывать помидоры – «попками» вверх, чтобы лучше напитывались рассолом.
Каждый «шар» пересыпал нарезанным сельдереем и укропом. Некоторые клали чеснок, но Алексей не любил чеснока.
Когда бочка была почти доверху наполнена помидорами, заливал рассолом, предварительно испробовав его на соленость: клал яйцо в рассол, и если оно не тонуло, плавало, значит, рассол хорош. На базар Алексей тоже ходил сам. Перед отъездом в дом отдыха в Хосту надо было сделать для семьи запасы картошки и других продуктов.
Осенние базары в Таганроге были ярки и красочны. Чего только здесь не было. Огромные, в обхват, полосатые арбузы (и где только они родятся, у Алексея арбузы всегда маленькие), помидоры всех сортов: продолговатые – «сливки», крупные – «краснодарские», «буденовка».
Горками и в связках лежал репчатый лук. Поздняя ярко-красная редиска, казалось, только что сорвана с грядки: торговки опрыскивали ее водой для придания свежести. Желтели кучки пахучих дынь. Темно-сизые баклажаны, «синенькие», как их называют в Приазовье, и светло-зеленые кабачки придавали этому буйству красок свои оттенки.
С другого конца базара раздался визг кабанчика. Заквохтали куры. Утки отчего-то всполошились, важно закрякали. И без того шумно, а тут еще шарманщик завел свою бесконечную песню:
Разлука ты, разлука,
Чужая сторона…
Алексей с базара пришел нагруженный как вол. Кажется, всего он припас.
Вообще-то он хотел отказаться от путевки, но Нина настояла:
– Рожать мне еще не скоро, а ты поезжай, отдохни. Все лето работал не разгибая спины.
– Раз, Ниночка, ты настаиваешь…
Алексей никогда не был на Черном море. А взглянуть было интересно. Много слышал о нем, но лучше, как говорят, один раз увидеть, чем сто раз услышать.
* * *
Черноморское побережье ошеломило Алексея. Никакие рассказы не шли в сравнение с тем, что он увидел.
В его родных краях солнца тоже было вдоволь, но кавказское солнце казалось особенным, потому что все вокруг было ярким: и темно-синее море, и стройные пальмы, и белые санатории, и сверкающие снежные вершины далеких гор, и темно-зеленые леса на склонах, и разноцветная, омытая водой галька на берегу.
Море было чу́дным: заплывешь подальше, станешь столбиком, шевельнешь пальцами ног – и видно. Видно дно, покрытое зелено-бурыми водорослями, а меж ними – мелкие, стремительные рыбешки.
Даже загар здесь был особенным: в Приазовье – светло-бронзовый, а на Черноморском побережье – шоколадный.
Дом отдыха Алексея располагался на горной террасе. До берега было минут пятнадцать ходьбы. Путивцева поместили в одной палате с пожилым бухгалтером из Архангельска. Он страдал одышкой, большую часть времени полулежал в шезлонге, плавать не умел и купался редко и только около берега. Напарник, одним словом, попался не совсем удачный.
Утро Алексей начинал с пробежки: как в армии его приучили, так и повелось.
Вдоль моря вела натоптанная тропинка – вот он и бегал по ней ежедневно по утрам, а вечером перед сном прогуливался.
Первые дни ему нравилось угадывать, кто есть кто.
Вот идет навстречу парнишка. В тельняшке. Тельняшка ему явно великовата, с чужого плеча. Ноги тонкие, белые. Солнце еще не прикасалось к ним. Видать, только приехал. Живет где-нибудь в Туле или Рязани. Моря прежде никогда не видел, но мечтает стать моряком. Приехал посмотреть, какое оно, море…
Молодая женщина… Очень красивая фигура. Лицо тоже красивое, но холодное. Идет одна. Неприступна. Горда этим. Знает себе цену! А где-нибудь в Москве, в кабинете, вытирая потное лицо платком, мается ее муж. Ревнив. Все мысли о том, с кем сейчас его жена…
За женщиной семенит толстячок. На нем спортивные штаны с красными лампасами. Штаны, конечно, купил на толкучке по дешевке. В магазинах теперь таких нет. Еще молод, но уже излишне полноват: любит поесть. Врачи советовали сбросить вес. Уверен, что, надев спортивные штаны, похудеет. За отпуск хочет все успеть: и похудеть и поумнеть – в руках книжка. А женщину, прекрасную женщину, идущую впереди, не замечает…
А вот еще пара: влюбленные. Она – блондинка, молодая, в облегающем платье. Он – тоже еще молод, но лысоват. Идут, как дети, держась за руки. У него на лице написано: «Я в отпуске, хочу получить все». У нее: «О боже! Неужели существует такая любовь?»
Две подружки (по дому отдыха, конечно) радуются встрече.
Еще издали одна кричит другой:
– Купила?
– Да! (В руках у нее сверток.)
– Ой! Покажи!..
Кое-что Алексей действительно угадал. Красивая женщина была замужем, звали ее Клара, но не столь она уж была неприступна, как показалось на первый взгляд. Около нее всегда вились мужчины, и она не была с ними холодна…
Влюбленная пара оказалась молодоженами. Толстячок – бывшим спортсменом, даже рекордсменом. Но три года назад он оставил спорт – стало пошаливать сердце. Действительно, любил поесть – в столовой всегда просил добавки. Было время, ограничивал себя в еде, теперь позволял…
Первый раз в своей жизни Алексей был в доме отдыха. Если бы ему раньше сказали, что от безделья можно устать, он бы никогда не поверил. Но это было так. Он устал от ничегонеделания.
К концу срока Кавказ уже не казался ему таким красивым. Человек привыкает ко всему. К красоте – тоже. И море было синим, ласковым, теплым, на месте стояли сказочно красивые горы, и пальмы по-прежнему были великолепны, но Алексей уже заскучал, хотел домой, хотел скорее увидеть своих.
Дома отпуск проходил совсем иначе. Приусадебный участок, огород. Там надо подкрасить, там подбелить, там подкопать – работы всегда хватало. А тут с утра и до ночи – ешь, купайся, гуляй. Надоело.
Алексей решил уехать на три дня раньше срока, вернуться в Таганрог на пароходе.
Навел справки: пароход останавливался в Анапе, Новороссийске, Керчи, Бердянске, Мариуполе, а в этих городах Алексей никогда не бывал.
Алексей на пристань пришел пораньше. Но пассажиры с чемоданами, оклунками уже штурмовали трап.
Его внимание привлекла молодая женщина. «Загорелая, как шоколадка», – подумал Алексей. Следом за ней шел кудрявый, похожий на грузина. Женщина обернулась. «Лариса! Не может быть».
И тут она ступила на палубу. Алексей потерял ее из виду. Народу уже стало поменьше. Алексей предъявил билет вахтенному матросу, нашел свою каюту.
Было душно, железо нагрелось – дышать нечем.
Спасаясь от духоты, другие пассажиры тоже выходили на палубу. Но женщины, похожей на Ларису, среди них не было. «Обознался», – решил Алексей.
Пароходик дал гудок. Голос у него был басовитый. «Вот так и человек бывает: сам с ноготок, а голосище – что у великана».
Отдали швартовы. Медленно миновали пирс. Легкая зыбь рябила море, пароходик слегка покачивало.
Повеяло прохладой. Солнце уже висело низко, круглое, ярко-красное – на ветер.
Внизу гулко стучал дизель. Люки в машинное отделение были открыты. Оттуда тянуло знакомым запахом – соляркой, машинным маслом. Алексей вспомнил своих ребят-водителей, гараж, завод…
Солнце уже садилось в воду.
Алексей проголодался – привык ужинать в доме отдыха в одно и то же время. Пошел в ресторан и сразу увидел – она! Лариса!
Рядом с ней тот самый чернявый, похожий на грузина. Сидят за столиком вдвоем – это уже не случайность.
– У вас свободно? – спросил Алексей.
Грузин лениво посмотрел на Путивцева, не спешил с ответом, наконец процедил:
– Садысь…
У Ларисы удивленные глаза. Она не ждала этой встречи.
– Здравствуй, Лариса.
– Здравствуй, Леша.
Алексей сел.
– Гиго, – сказала Лариса, – это мой добрый знакомый, земляк. Знакомься.
Гиго протянул руку:
– Из Тифлиса я, слышал?
– Слышал.
Разговор как-то не вязался. У Гиго нервно подергивался кончик уса.
– Лара, я сейчас приду, – сказал он, поднимаясь из-за стола.
– Ты откуда выдрала этого чмыря? – спросил Алексей, когда они остались вдвоем.
– А чем он тебе не нравится? Посмотри, какой красавчик. Глаза большие и преданные, как у коровы, а усы…
– Давно ты с ним познакомилась?
– Четыре дня назад. Деньги кончились – и познакомилась. Он мне билет на пароход купил и увязался за мной.
– Как у тебя все просто: деньги кончились, познакомилась… Почему Ананьину не дала телеграмму?
– Не захотела.
– Но ты сказала ему, что ты замужем?
– Да.
– А он?
– Сказал, что любит до гроба. Может, я замуж за него выйду.
– При живом-то муже.
– Можно развестись, это сейчас просто.
– Но ты ж его не любишь!
– А ты откуда знаешь?
– Да уж вижу…
– Много ты видишь!
– Ну а сейчас ты у него на каких правах, на птичьих?
Лариса улыбнулась, но ее зеленые глаза плеснули злостью.
– Он меня любит!
– Вот что. Кончай это дело, Лариса. Пусть он уматывает в первом же порту, а деньги за билет я ему отдам.
– Ха! – изумилась Лариса. – Ты мне что, указ? Кто ты мне: брат, сват, любовник?
– Ну не брат и не сват… А так, будем говорить, добрый знакомый, ну и вообще…
– Что – вообще?
– На кой черт он тебе сдался? – уходя от прямого ответа, сказал Путивцев. – Ты хоть знаешь, кто он такой? Может, он жулик?
Лариса пожала плечами:
– Может, и жулик. Денег у него много. Вытащил на днях пачку, а в ней – одни червонцы.
– Ну конечно, жулик, – уцепился Алексей.
– Я думала, он не поедет за мной, – призналась Лариса. – Ведь все мужчины скоры на обещания, когда им нравится женщина.
– Ну вот что. Я скажу ему, чтоб он отчаливал, – твердо заявил Алексей.
– Так он тебя и послушает. Он прилипчивый.
– Я его отлеплю.
– Ты смотри, чтоб он тебя не зарезал…
– Меня?! Ну, это мы еще посмотрим, кто кого.
Лариса ласково глянула на него и сказала:
– А ты храбрый.
Вошел Гиго, разговор оборвался. Но Гиго не сел за стол.
– Маладой человек, вийдим, пагаварить надо…
– Гиго, что ты? – забеспокоилась Лариса.
– Действительно, поговорить надо. Сиди, Лариса. Я скоро, – сказал Алексей.
Гиго и Алексей вышли на палубу.
– Слющай, – сказал Гиго, – оставь эту женщину. Она – моя!
– Это что, у нее на лбу написано? – зло спросил Алексей.
– Слющай, оставь, не то зарежу!
– Я тебе так зарежу, что сейчас за бортом очутишься. Понял?
– Не понял…
– Ты Касперовку знаешь?
– Касперов? Не знаю.
– Черный мост знаешь?
– Какой черный мост? – изумился грузин.
– Ростовских жуликов знаешь? – приблизив свой нос к носу грузина и зло сузив глаза, спросил Алексей.
– Ростовских жуликов знаю, – признался грузин.
– Ну, ты теперь понял?
Гиго сразу как-то обмяк.
– Теперь понял, – еле слышно ответил он.
* * *
Когда пароход пришвартовался в Туапсе, Лариса на трапе увидела грузина с чемоданчиком. Он помахал ей на прощание соломенной шляпой и скрылся в толпе.
Удивленная Лариса обернулась к Алексею.
– Что ты ему сказал?
– А у меня слово есть такое, – загадочно проговорил Алексей.
– А ты ловкий, – почти восхищаясь им, сказала Лариса и нежно провела ладошкой по его щеке.
– Это еще что! – заважничал Алексей.
Лариса помолчала, потом с игривой веселостью заявила:
– Раз ты отшил моего кавалера, теперь сам ухаживай за мной. И помни: у меня – ни копейки.
* * *
В Анапу пришли часа в три дня. Как только пароход стал у пирса, все окутал, как горячей простыней, липкий зной.
По расписанию, в Анапе стояли почти до вечера. Алексей с Ларисой пошли на пляж. Выбрали место с краю, где было поменьше людей.
Лариса купальник надела еще на пароходе. Легким, грациозным движением она стянула сарафан через голову.
– Ты чего на меня смотришь? – поймав взгляд Алексея, спросила она.
– Да так… – Он действительно не мог отвести от нее глаз.
– Скорей пошли, – заторопила Лариса. – Поучишь меня плавать.
Вода была очень теплой, но все же освежала.
– По-собачьи я кое-как умею, а лежать на спине – нет. Поддержи меня.
Лариса легла на воду. Алексей подхватил ее. Он никогда не видел такой красивой фигуры. Алексей поднял Ларису над водой и почувствовал всю ее сладостную женскую тяжесть.
– Утоплю, – сказал он.
– Как персидскую княжну?
Алексей бросил ее в воду, она вынырнула, весело отфыркиваясь.
– Ах, ты так?! Вот тебе! Вот!
Она кричала, как девчонка, и брызгала водой на Алексея. Он погнался за ней, но поймать ее было не так просто.
– Говорила, что не умеешь плавать, а сама – как рыба, – догнав ее и переводя дыхание, проговорил Алексей.
– Ой, уморилась. – И Лариса снова легла на воду.
Алексей подставил руки.
Вода дозволяла многое. Разве он мог бы на суше коснуться ее ног?
– Хватит, пойдем на берег, – сказала Лариса.
Алексею выходить не хотелось, но он подчинился.
Растянулись на горячем песке. Влажные, еще не высохшие спина и ноги Ларисы отливали бронзой.
Алексей лег на спину: просто неприлично так долго смотреть на нее.
Вверху медленно и величаво плыли редкие облака.
– Алеша, а Ксеня какая? – неожиданно спросила Лариса.
– Как – какая? – не понял Алексей.
– Ну какая она: умная, веселая, добрая, злая, ревнивая? Какая?
– А тебе зачем?
– Хочу знать, за что ее полюбил Михаил.
– Ксеня красивая, – ответил Алексей.
– А я разве не красивая?
– Ты тоже красивая. Очень! – добавил Алексей и продолжал: – Еще Ксеня добрая и верная.
– А меня ты считаешь ветреной, да?
– Как тебе сказать? – замялся Алексей.
– Да, да! Я знаю, ты считаешь меня легкомысленной, ветреной. Я такая и есть. Но почему я такая? Мне скучно, понимаешь? Скучно-о, – нараспев повторила она. – Но мне кажется, что я тоже могла бы быть верной.
– Так что же тебе мешает?
– Ничего не мешает. Но зачем быть верной?
– Как – зачем?
Алексей начинал злиться на себя и немного на Ларису. Находчивый, словоохотливый с другими женщинами, в разговоре с ней он как бы глупел. Несуразные вопросы, несуразные ответы.
– Да, зачем? И кому нужна моя верность? – продолжала Лариса.
– Ну хотя бы Ананьину…
Но Лариса будто не слышала этой фразы.
– Я однолюбка, Алеша. Вот сколько лет прошло, а люблю одного. В юности этого еще не понимала. Думала, другой будет! А теперь вижу – нет! Не будет! А раз нет и не будет, то пропади все пропадом…
Ни он, ни она не упоминали имени Михаила, но и он и она думали о нем.
– Ксеня, конечно, красивая. Но как бы тебе сказать, Алеша? Есть такое выражение: «баба с перцем». Так вот она – не «баба с перцем».
– Ну, это ты из ревности! – не согласился Алексей.
– Вот уж нет! – искренне воскликнула Лариса.
– Ну, а ты «баба с перцем»? – спросил Алексей.
– А ты как думаешь? – Лариса повернула голову, и Алексей увидел свое отражение в ее зеленых глазах.
– М-да, – неопределенно сказал он.
В это время раздался гудок парохода. Пора было собираться.
Солнце село, но зной по-прежнему держался в воздухе. О металлические поручни сходней можно было обжечь руки.
После ужина они вышли на палубу. Уже было совсем темно, только справа на далеком берегу лежал мелкий бисер огоньков.
В нагретых за день каютах было очень душно. Пассажиры стали вытаскивать матрацы на палубу.
– Давай и мы спать на палубе? – предложила Лариса.
Они тоже вытащили матрацы на палубу, но одеяла и простыни взять им не разрешили.
– Ничего, у меня есть свое одеяло, – сказала Лариса.
– Будем спать под одним одеялом?
– А ты что, боишься?
– Нет, я не боюсь! – Алексей стал снова злиться на себя.
Устроились неподалеку от капитанского мостика на свободном месте.
– Я сейчас.
Лариса ушла. Вернулась она в легком халатике.
Алексей лег, как был, в брюках.
– Ты не храпишь? – насмешливо спросила Лариса и, не дожидаясь ответа, сказала: – Ой, как спать хочется…
Лариса вскоре затихла, а Алексей не мог заснуть. Во сне Лариса придвинулась к нему «под бочок».
«Что она, действительно спит? Или играет? – с некоторым раздражением думал Алексей. – А волосы у всех женщин пахнут одинаково…» Алексей вспомнил Нину. Ему захотелось встать и уйти. Но он не сделал этого – лежал на онемевшем боку, сдерживая дыхание, чтобы не разбудить Ларису.
Тяжелый сон пришел лишь под утро. Уже начинало светать, а ему казалось, что он только уснул.
– Вставай, соня!
Алексей открыл глаза. Лариса склонилась над ним, уже одетая в платье.
Алексей поднялся. Глянул на море, на солнце. Все было в нестерпимо ярких блестках.
– У тебя есть другие брюки? – услышал он голос Ларисы, все еще не совсем проснувшись. – Если нет, давай я поглажу эти.
– Есть у меня другие брюки, – угрюмо сказал он.
Керченский пролив прошли ночью. Шли по Азовскому морю. За кормой тянулся вспененный белый след. От бутылочно-зеленой воды веяло прохладой. Мелководное Азовское море быстро нагревалось и быстро остывало.
Лариса стояла рядом. Непривычно молчаливая, покорная.
– Алеша… – наконец сказала она.
– Ну чего тебе?
Она не отвечала, он обернулся к ней.
– Спасибо тебе за все, – сказала Лариса.
– За что?
– За все! – И поцеловала его в щеку.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯВ тот год в Приазовье до конца октября стояли ясные теплые дни. Но первого ноября ночью резко похолодало, и утро было зябким. Море еще не совсем остыло, над водой курился легкий туман, сквозь который на горизонте продирался тусклый диск осеннего солнца.
Лучи его едва пробивали белесую пелену и бледно-желтым цветом окрашивали обрывистые берега.
«Буревестник» был готов к выходу в море. Топливные баки залили горючим еще с вечера. Каюту, где должны были разместиться гости, чисто вымыли. Палуба тоже была тщательно надраена. Свежая, еще не потускневшая краска «Буревестника» подчеркивала его красивые линии.
Над водой застыла невообразимая тишина, и каждый звук – человеческие шаги, упавший гаечный ключ, слово – разносился далеко окрест.
Молодой моторист, белобрысый парень Петька, недавно демобилизованный из флота, вытащил карманные именные часы, которыми очень гордился, и сказал со значением:
– Начальство не запаздывает, а задержи… – но тут осекся, увидев подъехавший автомобиль. – Гляньте, Николай Иванович!
Николай Иванович, пожилой, лет пятидесяти, угрюмый дядька, укладывал на корме запасной шкот. Распрямившись и глянув на косогор, где остановился автомобиль, не вынимая папиросы изо рта, он что-то невнятное процедил сквозь зубы: у него на этот день были другие планы.
По косогору, по натоптанной тропинке, которая вилась меж пожухлых, узловатых стеблей лебеды, спускались трое.
Первым, показывая дорогу, шел директор рыболовецкого хозяйства металлургического завода, свояк Путивцева, Захар Бандуристов. За ним – Всеволод Романович Спишевский, а потом – Михаил.
– Осторожней здесь по трапу! – предостерег Захар.
Спишевский поздоровался с рыбаками. Путивцев тоже протянул руку. Николая Ивановича он знал давно, а на Петьку глянул с любопытством – новенький.
– У тебя все в порядке? – спросил Бандуристов Николая Ивановича.
– В порядке. Будем отходить?
– Давай помаленьку.
– Петька! Отдай кормовой!
Спишевский и Путивцев по приглашению Захара спустились в каюту. Здесь на подвесных койках лежало свежее постельное белье, стол, покрытый новой клеенкой, намертво вделан в пол. Легкий запах краски издавали табуретки, тоже привинченные к полу.
– Прекрасное суденышко! – воскликнул Спишевский. – Очень уютно. Но давайте поднимемся на палубу! Подышим свежим воздухом.
Всеволод Романович был в отличном настроении. Он любил выезды на природу.
Все поднялись наверх. «Буревестник» как раз в это время миновал каменные ворота бухты. За кормой его стлался легкий, быстро тающий дымок.
– Захар Иванович! – обратился Спишевский к Бандуристову. Он держался с ним так, будто они знакомы сто лет. – Вы большой спец по рыбным делам. Но вчера ко мне на совещании подошел один, тоже знатный рыбак, и говорит: «Зачем так далеко от города забиваетесь? Лучше рыболовецкое хозяйство поставьте поближе, скажем, на Петрушиной…»
Бандуристов помедлил с ответом:
– На Петрушиной оно, конечно, ближе. И рыба там тоже есть… И сула и чебак… Но к Беглицкой косе белуги подходят, а сулу в весеннюю путину хоть руками лови… А там как знаете. Решайте. Воля ваша.
– Да нет! Все решено. Я просто так вас спросил. Спишевский прошел на нос судна. За ним Путивцев.
– Смотрите! Туман расходится, – сказал Спишевский и полной грудью вдохнул чистый морской воздух.
Давняя болезнь горла у Спишевского в последнее время несколько обострилась. Лечащий врач советовал ему почаще дышать свежим воздухом, особенно когда прибой: «Идите на берег, садитесь и дышите». Как будто это так просто: все бросил, пошел – и дыши…
Путивцев хотел спросить Спишевского, не сообщил ли Наркомат тяжелой промышленности свое решение по Гидропрессу. Но тут же подумал, что если бы вчера вечером разговор с наркомом по телефону состоялся, Спишевский, наверное, сказал бы ему об этом.
Со Спишевский Путивцеву работалось довольно легко. Первый секретарь горкома поддержал его предложения на бюро и перед вышестоящими партийными организациями. Так было с реконструкцией котельного завода, со строительством второго кожевенного, с Гидропрессом…
Спишевский подчеркнуто старался ладить с Путивцевым, хотел сблизиться с ним, поэтому и предложил Путивцеву поехать вместе на Беглицкую косу.
«Буревестник» прибавил ходу, и заметно посвежело.
Спишевский, кутаясь в шарф, сказал:
– Все же я спущусь вниз.
– Конечно, Всеволод Романович, с вашим горлом надо поберечься.
Михаил не знал и не мог знать, что вопрос о его назначении вторым секретарем был решен вопреки желанию Спишевского. Не знал и о его поведении в истории с Романовым.
Путивцев часто вспоминал Романова, работу с ним на металлургическом заводе. Романов был прав: нельзя быть просто партийным работником, чистым партийным работником, не зная, не владея по-настоящему одной, а еще лучше – двумя-тремя профессиями. Теперь оно так и получается. На партийную работу приходят люди от станка, из цеха; с колхозных полей – в сельские райкомы… И когда Романов хотел постигнуть металлургическое производство, он был прав.
Ведь что такое партийная работа? Это как философия.
Ботаник в растениях разбирается лучше, чем философ, геолог – в строении земли, в полезных ископаемых, физик – в природе материи. Но философ может, опираясь на свои познания в ботанике, геологии, физике, дать объяснение законам развития материального мира в целом…
Когда Шатлыгин переводил его, Путивцева, с завода на завод, Михаилу это не очень нравилось. Войдет он в курс дела, ознакомится с производством, узнает людей – а тут новое назначение.
Только теперь Путивцев понимал, что Шатлыгин уже тогда готовил его в секретари горкома…
«Буревестник» шел по каналу. Быстро приближались портальные краны.
Миновали безлюдную набережную и пустынный яхт-клуб. Сезон кончился. Яхты вытащили на берег, где их будут ремонтировать, шпаклевать, красить.
В порту у причалов стоят всего два небольших парохода.
По рассказам тестя, да и Ксени, Михаил знал, каким раньше был порт. Из каких только стран не приходили сюда корабли… Привозили маслины, грецкие орехи, апельсины, оливковое масло…
И в стародавние времена залив был мелководен. С глубокой осадкой корабли становились на рейде. На баркасах и фелюгах перебрасывали грузы на берег, а здесь вступали в дело драгали…
«Какая все-таки интересная история у этой земли, у этого города, – думал Михаил. – Сколько сошлось здесь народов и рас, какое смешение кровей. Вот взять хотя бы нас, четырех братьев: Пантюша – светловолос, типичный русак. Кто-то, видно, из наших дальних предков был из Центральной России или с Севера. Бежал сюда на вольные земли от помещика. А у Максима – нос армянский. Есть в нем что-то восточное: сухой, смуглый. Алешка веселостью своей, характером – человек явно южный, а обличием – тоже русак, но не северных мест, а здешних, южных. А сколько в нас крови украинской?» Как-то Таня, секретарша Романова, сказала ему: «У вас, Михаил Афанасьевич, классический греческий профиль». – «Это хорошо или плохо?» – спросил он ее. «Ну конечно, хорошо. Я же с к а з а л а – классический!»
Недавно Михаилу попалась старая книжонка – «История Таганрога» Филевского, изданная в 1898 году. Он читал ее до утра. Интересно. Из нее он узнал, что в Таганроге в свое время был Джузеппе Гарибальди. В таверне, недалеко от порта, вместе со своими друзьями-матросами он дал клятву освободить Италию… Надо узнать, где была эта таверна, поставить там какую-то отметину, мемориальную доску, что ли… И он снова вспомнил Романова и то, что он сказал, услышав историю Красного яра в Солодовке. Надо бы высечь все это на камне, чтобы люди, которые придут сюда после нас через сто, через тысячу лет, знали бы, почему этот яр Красным зовется…
«Буревестник» прошел мимо портовых сооружений, обогнул острую оконечность мыса и повернул на восток.
Теперь уже город и мыс не защищали от холодного ветра.
Михаил тоже спустился в каюту.
* * *
На Беглицкой косе стояла рыболовецкая бригада колхоза «Красный партизан». Коса – намытый узкий рог из песка и ракушечника – выдавалась в море на несколько километров. Место, облюбованное бригадой, не заливалось даже во время самых сильных приливов. Но все-таки из предосторожности деревянные домики, где жили рыбаки всю путину, ставили на сваях. На косе у бригады были складские помещения и коптильный цех. Эта бригада и должна была стать основой подсобного городского рыболовецкого хозяйства. Идея принадлежала Спишевскому. Он поговорил с председателем колхоза «Красный партизан» Понаморенко. Тому было жаль расставаться с хорошей бригадой. Но секретарь горкома пообещал помочь в строительстве новой школы. Да и негоже было не уважить первого секретаря, к которому приходится обращаться по самым разным вопросам.
Бригадир Иван Карпенко охотно согласился стать директором рыболовецкого хозяйства. Он хорошо понимал, что забот будет больше, но звучит-то как: директор!
Городских гостей ждали с раннего утра. Иван Карпенко ночевал в бригаде, а Игнат Понаморенко держал линейку под рукой. То и дело выходил во двор, поглядывал на море. Завидев двухмачтовик, он расправил привычным жестом черные «гетманские» усы, которые так нравились его жене Палаше, и поспешил в дом, чтобы надеть фуфайку.
«Буревестник» направился к косе. К самому берегу подойти не смогли: мелко. Рыбаки вышли им навстречу на двух баркасах-байдах, как их здесь называли.
Шли неторопко – байды были тихоходными, к тому же мешала мелкая встречная зыбь.
На берегу уже весело пылал костер. Над огнем висел казан с водой. Чуть в стороне на деревянном настиле два парня в высоких рыбацких сапогах чистили рыбу.
– Пока мои хлопцы будут управляться, давайте проедем – посмотрите хозяйство, – предложил Понаморенко.
– Согласен, но с одним условием, – сказал Спишевский.
– С каким? – насторожился председатель.
– Пусть ребята рыбу не бросают до нашего приезда. Хочу посмотреть, как делается настоящая рыбацкая уха.
– Это можно, – повеселел Понаморенко.
– Поедешь с нами? – спросил Михаил Захара.
– Та не. Я с ребятами останусь. – И добавил, обращаясь к Спишевскому: – Всеволод Романович, колхоз называется «Красный партизан». Когда-то я партизанил в этих местах…
– Вот как? Это интересно. Вы расскажете, когда вернемся.
Спишевский, Понаморенко и Путивцев сели на линейку, и возница тотчас же тронул. Застоявшиеся, чуть продрогшие кони сразу взяли рысью. По слежавшемуся твердому песку на дутых шинах линейка шла мягко.
– Оделись вы, Всеволод Романович, не для наших мест. Море все же. Не застудились бы, – заботливо проговорил Понаморенко. – Михаил Афанасьевич в коже. Кожа – она надежней. Возьмите-ка вон мой плащ. Он непродуваемый…
– Что вы, что вы, товарищ Понаморенко. А вы?..
– У меня сто одежек. Фуфайка к тому же.
У Спишевского действительно пальто было легким. Плащ из жесткого брезента пах рыбой, но сразу стало теплее.
Проехав по колхозу и осмотрев новый коптильный цех, навесы для вяления рыбы, помещение, где зимой хранились сети, остановились на строительной площадке.
– Вот здесь мы и хотим построить школу, – сказал Понаморенко.
На обратном пути председатель уговорил заехать на минутку к нему, домой.
– Бо жинка меня и до дому не пустить, если не заедем.
