Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 51 страниц)

V
Встреча

В то время как экипаж короля направлялся к Лувру, по улице Сэн-Жак двигалось необычайное шествие, вышедшее из ворот Валь де Грас.

Валь де Грас был построен и украшен Анной Австрийской и служил любимым местопребыванием королевы. Здесь в обществе монахинь, принадлежавших к древнейшим фамилиям Франции, она искала отдыха после шумных придворных празднеств. Валь де Грас находился на самом краю Парижа; путешествие туда было довольно затруднительно, а вход сопряжен с целым рядом церемоний, которые строго соблюдались благочестивыми монахинями; поэтому приближенные королевы старались устроить так, чтобы она переселилась в Лувр. Сначала королева-мать всеми силами противилась этому, но в конце концов окружающим удалось убедить ее переехать.

Был довольно холодный день, когда королева оставила свой любимый приют. Чтобы примирить больную с переселением в Лувр, ей обещали привести нового врача итальянца, творившего, по словам приближенных, чудеса своими мазями и каплями.

Анна Австрийская в ответ на эти обещания только горько улыбнулась, она уже утратила веру в возможность выздоровления. Врачи, лечившие ее до того времени, были очень недовольны появлением нового светила. Они хотя и были убеждены в бесполезности какого бы то ни было лечения, но сознавали, что, если иностранцу удастся доставить королеве хоть небольшое облегчение, им придется очень плохо. Вследствие этого мужи науки сильно беспокоились, волновались и уже заранее завидовали новому врачу.

Когда печальное шествие вошло в главные ворота Лувра, королеву от имени ее сына встретил и приветствовал герцог Креки. Больную пронесли через двор, где была выстроена гвардия. В передней толпилась масса придворных, желавших своим присутствием выразить сочувствие королеве. В дверях, ведущих во внутренние покои, стоял сам Людовик XIV с герцогом Орлеанским, герцогиней и другими родными. Людовик поцеловал руку матери и, наклонившись, сказал ей шепотом несколько слов; королева положила руку на его голову. Затем больную перенесли в комнату, которая была приготовлена ей. Придворные тотчас же окружили короля, чтобы сказать ему несколько слов утешения. Людовик благосклонно отвечал старым слугам королевы, причем его взгляд с особенным интересом остановился на высоком господине преклонных лет, одетом в черный бархатный костюм с богатой золотой вышивкой, которому королева успела ласково поклониться.

По знаку короля, Лозен подозвал этого человека к монарху.

– Добро пожаловать, милый господин де Сэн-Лорен, – сказал король. – Моя матушка, несмотря на свои страдания, без сомнения была очень рада видеть Вас. Я предполагаю, что Вы затем только и прибыли из Реймса, чтобы ухаживать за ней, пока…

Король замялся.

– Ваше величество, Вы совершенно правы, – ответил де Сэн-Лорен. – На прошлой неделе до меня дошли слухи, что состояние ее величества очень опасно, и я не мог отказаться от желания еще раз поблагодарить ее величество за то счастье и положение, которым я обязан ей.

– Это хорошо, – сказал Людовик, – состояние моей августейшей матери еще не так плохо, и мы предполагаем начать новое лечение. Вы, вероятно, уже слышали, что явился новый врач, предложивший свои услуги. Он – итальянец.

– Как раз этот доктор, – взволнованно проговорил Сэн-Лорен, – заставляет меня просить у Вас, Ваше величество, разрешения сказать несколько слов.

– Вы хотите говорить о новом враче королевы? Об итальянце?

– Я покорнейше прошу Вас, Ваше величество, выслушать меня. Осмелюсь ли я попросить у Вас, государь, разрешения говорить так, чтобы нас никто не слышал?

Король сделал знак; придворные отступили, а сам он подошел с Сэн-Лореном к окну.

– Ваше величество, – начал последний, – я слышал, что новый врач вдовствующей королевы – итальянец Маттео Экзили?

– Да, его так зовут. Говорят, что это – великий ученый.

– Государь, заклинаю Вас не допускать его к больной королеве. Это – ужасный человек. Я познакомился с ним во время своего пребывания в Риме при посольстве. Говорят, что он совершил немало всяких ужасных преступлений. По слухам, он изготовляет страшные смертоносные яды. Он пользуется самой дурной славой и в Риме проводил время в обществе людей, имеющих сношения со злыми духами. Он вовлек многие знатные семьи в преступления и все время счастливо избегал суда.

– Но каким же образом этот человек приобрел славу прекрасного врача, если его имя запятнано различными преступлениями? – спросил король.

– Ваше величество, я не берусь утверждать, что человек, изготовляющий смертельные яды, не может быть в то же время хорошим врачом; меня только страшит присутствие этого человека около королевы, и я считал бы долгом предупредить Вас, Ваше величество.

– Сэн-Лорен, у нас, в Лувре, больше порядка, чем в Риме. Вовлечь в преступления целые семьи, да к тому же знатные? Это ужасно! Во Франции ничего подобного невозможно. Я в этом уверен.

– Дай Бог, Ваше величество! Осмелюсь спросить, кто рекомендовал этого врача?

– Маршал Ла Фейяд, который познакомился с ним в Венгрии, где он оказал большие услуги во время турецкого похода. Граф Лозен, – позвал король, – подойдите сюда. Господин де Сэн-Лорен рассказывает мне удивительные вещи про нового доктора. Вы ничего такого не слышали о нем?

В присутствии придворных король никогда не говорил своему любимцу “ты”.

Лозен попросил более подробных объяснений, а затем он серьезно проговорил:

– У меня с доктором Экзили произошло нечто замечательное.

– Вы уже знаете его? – быстро спросил король. – Вы видели его, когда он представлялся!

– Нет, Ваше величество, я познакомился с ним очень странным образом.

Граф Лозен рассказал тут свое приключение у цирюльника Лавьенна.

Король задумался и велел позвать докторов: Сегена, Валло и Аллио.

Узнав удивительную новость, Сеген воспользовался случаем повредить новому сопернику и от имени своих товарищей попросил слова. Он очень красноречиво изложил опасность, которой может подвергнуться королева при лечении новым способом, и закончил свою речь словами:

– Я никогда не допустил бы итальянца пробовать свое искусство на высочайшей особе королевы.

– Я приказал бы подвергнуть его лекарства точному анализу, – добавил Валло.

– Я без колебаний отправил бы в тюрьму этого опасного человека, – сказал Сэн-Лорен.

– А каково Ваше мнение, граф Лозен? – спросил король. – Вы уже имели дело с этим доктором и можете судить о нем лучше других.

– Ваше величество! Что касается меня, – спокойно проговорил граф, – то я вовсе не вижу необходимости принимать какие-либо крайние меры по отношению к человеку, имеющему несомненные научные заслуги. Я подождал бы, чтобы посмотреть, какое лечение он предпримет. Если итальянец поможет, то, наградив его несколькими тысячами дукатов, можно попросту переправить его через границу, в противном же случае – дорога от Лувра до Бастилии недолга.

– Вы правы, граф, – решил король, – подождем. Королю Франции не подобает заключать человека в тюрьму на основании каких-то слухов. Обождем.

В это время из покоев королевы вышел маркиз дю Руль.

– Сейчас мы узнаем, как чувствует себя королева после переезда из Валь де Грас, – сказал король. – Что скажете, дю Руль?

– Ваше величество, – ответил маркиз, – ее величество вдовствующая королева хотя и устала, но чувствует себя хорошо и ждет Вашего посещения. Новый доктор находится в ее покоях.

Присутствующие обменялись многозначительными взглядами.

– Итальянец не теряет времени, – воскликнул король. – Вы же хотели познакомиться с этим человеком, прежде чем он начнет свое лечение. Прошу господ врачей сопровождать меня в комнату больной.

Король вышел, за ним двинулись Сеген, Валло и Аллио, а Лозен, Сэн-Лорен и дю Руль остались в приемной.

– Вам пришлось познакомиться с этим врачом благодаря его удивительным опытам, граф, – сказал Лозену Сэн-Лорен, – меня удивляет, что Вы защищаете его.

– Я знаю, что он оказывает помощь, – возразил Лозен, – офицеры вспомогательной армии не могут нахвалиться им. Мне много рассказывал об этом итальянце маркиз де Бренвилье, который вылечился от ран бальзамом, изготовляемым этим врачом.

– Разве маркиз был ранен? Простите мое любопытство, но я только со вчерашнего дня в Париже.

– Да, он был довольно опасно ранен, – ответил Лозен, – и едва избежал смерти; его спас молодой драгунский поручик, Годэн де Сэн-Круа.

При звуке этого имени Сэн-Лорен вздрогнул и его рука судорожно смяла кружева пышного жабо.

– Этот спаситель маркиза еще в Париже? – нерешительно спросил он.

– О, да! – засмеялся граф Лозен, – этот молодой герой, которого маркиз ввел в свой дом, усердно ухаживает за его красавицей-женой. Маркиза открыто показывается с ним.

– А маркиз де Бренвилье?

– Терпеливо переносит это. Зато маркиза смотрит сквозь пальцы на выходки своего супруга.

– А что известно об этом… как его… да, Сэн-Круа? Кто он, каково его прошлое? – напряженно спросил Сэн-Лорен.

– Ничего! Это – совершенно неизвестный, легкомысленный искатель приключений; он очень храбр и всюду принят. Его прошлое покрыто мраком неизвестности. Во всех кругах интересуются этим молодым человеком, но его окружает какая-то тайна.

В то время как происходил этот разговор, король вошел в комнату своей больной матери. Врачи остановились у дверей, завешенных тяжелыми занавесями. В глубине комнаты стояла низкая кровать, к которой подкатили кресло больной. При входе в комнату король увидел там трех женщин и двух мужчин. Женщины стояли у кресла королевы.

Первая из них, в монашеском одеянии, была Берта де Матревиль; она считалась ближайшей подругой королевы Анны Австрийской и сама привела к больной Экзили, чтобы поскорей приступить к новому лечению.

Вторая из женщин была пожилая испанка, Жуана Молипа – камеристка королевы со времени рождения Людовика XIV она была горячо предана ей и не изменила своих чувств даже тогда, когда Анна предпочла ей другую камеристку, француженку.

Третья женщина была высокого роста, жгучая брюнетка, с прекрасными волосами, чудными зубами, но некрасивым лицом, которое было обезображено отсутствием одного глаза. Ее звали де Бовэ. Это была прежняя приближенная вдовствующей королевы. Во время болезни Анны Австрийской де Бовэ была снова призвана в Лувр, хотя была отпущена с большой немилостью. Говорили, что эта немилость королевы к Бовэ была вызвана некоторыми некорректными поступками последней. Всеобщий голос утверждал, что одноглазая Бовэ десять лет тому назад первая просветила короля в делах любви.

Мужчины, находившиеся в комнате больной, были старый камердинер и Маттео Экзили, новый врач.

Король тихо подошел к матери и опустился на табурет, стоявший у ее кресла. Анна Австрийская с грустной улыбкой посмотрела на сына, взявшего ее за руку.

– Сегодня Вас начнет лечить новый врач, – начал король, – питаете ли Вы доверие к нему?

– Мои боли с каждым днем усиливаются, – ответила королева. – Я вижу человека, обещающего мне облегчение, и приветствую его.

С этими словами Анна устало опустила свою голову на подушки.

Король подошел к итальянцу и внимательно посмотрел на него. Экзили спокойно выдержал этот взгляд короля, не потупясь. Подобная смелость очевидно не понравилась Людовику, и он холодно проговорил:

– Вы, кажется, очень уверены в себе, сударь?

– Ваше величество, – ответил доктор, – эта самоуверенность является результатом моих медицинских успехов. Да ведь я и не навязывался, меня позвали.

– Вы правы, – сказал король, – если Вы поможете больной, то мы не останемся в долгу. Только Вы не должны быть в претензии, если врачи, лечившие королеву, будут присутствовать при исследовании больной. Может быть, Вы сообщите им также способ своего лечения, а главным образом укажете лекарства, которые Вы думаете применять. Я прошу Вас об этом.

Экзили молча поклонился, после чего произнес:

– Ваше величество, я считаю Ваше желание для себя законом, – ответил он, – только господа врачи не будут в состоянии определить состав моих лекарств, и должны будут полагаться на мои слова, а потому я думаю, что показывать им мои лекарства не имеет смысла.

Доктор подошел к креслу больной и низко поклонился.

– Забудьте, что я – королева, доктор, – сказала Анна Австрийская, обращая свой лихорадочный взгляд на итальянца, – перед Вами только больная.

Экзили внимательно посмотрел на лицо королевы, на котором страдания уже оставили глубокие следы. Больная не могла вынести взгляд Экзили, ее руки задрожали и ею овладел необъяснимый страх.

– Пресвятая Богородица; я вся дрожу, Молина, – прошептала она по-испански. – Какой ужасный человек! Что он будет делать со мной?

Доктор приступил к исследованию больной. Присутствующие в глубоком молчании наблюдали за ним. Король облокотился на спинку кровати. По тому, как итальянец подошел к королеве и приступил к осмотру, врачи тотчас же увидели, что перед ними не новичок в этом деле. Окончив исследование, Экзили, подойдя к королю, сказал:

– Я осмотрел больную, Ваше величество, и нахожу, что остановить болезнь возможно; для полнейшего излечения уже слишком поздно, нужно было раньше позвать меня. Я оставлю лекарство; каждый час нужно будет впускать по три капли в раны ее величества. Через три дня я снова приду, а теперь, Ваше величество, разрешите мне удалиться.

Король кивнул головой. Итальянец приготовил питье, подробно объяснил Молине, как давать его и как ухаживать за больной, и приказал уложить ее в постель. Затем он с глубоким поклоном вышел из комнаты, не удостоив врачей даже взглядом. Вслед за ним вышел и король. Врачи тотчас же набросились на склянки с лекарствами итальянца.

Их содержимое походило на мутную воду. Валло стал рассматривать жидкость на свет и заметил в ней какие-то тела, которые быстро опускались и подымались, а потом совсем исчезли. Врачи удалились в угол и углубились в обсуждение состава удивительного лекарства, пока госпожа Монтевиль не положила конца их спорам, заявив, что королева желает уснуть. Она взяла у них склянку и поставила в шкафик, стоявший у кровати.

– Заметьте место, где хранится лекарство, – сказал Сеген доктору Валло.

– Я угадываю Ваше намерение, – прошептал тот.

– Я также, – сказал Аллио. – Если хотите, я возьму на себя его исполнение. Спасение королевы невозможно, зачем же подвергать ее лишним страданиям и опытам этого итальянца.

– Вы думаете, что знаете средство, смягчающее действие этого состава?

– Я уверен, что это – ужаснейший яд, – сказал Аллио.

Сделав незаметный знак Бовэ, врачи вышли из комнаты.

Между тем, окончив исследование королевы, Экзили вышел в приемную, чтобы оттуда спуститься по лестнице к главному выходу, где он оставил свой плащ и шляпу.

Сэн-Лорен, окончив разговор с Лозеном и Рулем, вышел через боковую дверь на террасу и очутился лицом к лицу с итальянцем. Экзили и Сэн-Лорен остановились и окинули друг друга враждебными взглядами.

Сэн-Лорен первый прервал молчание:

– Так вот где, во дворце французского короля, мне приходится опять встретиться с римским отравителем!..

Экзили презрительно засмеялся и, откинув плащ, принял воинственную позу.

– Ах, и Вы тут, господин де Сэн-Лорен? Конечно, Вы уже успели сделать свое дело и оклеветать меня! Вы, храбрый доверенный высшего духовенства, образец добродетели; я очень рад видеть Вас. Вашу руку, милейший!

– Негодяй, – прошипел Сэн-Лорен, отступая назад, – берегись! Мы ведь не в Риме. Здесь я имею власть, и мое имя служит залогом того, что я достигну своей цели.

– Ваше имя? – резко возразил Экзили, – чего Вы хотите им достигнуть? Вы так твердо уверены, что я не могу повредить Вам? Пьер Ганивэ де Сэн-Лорен, – спокойнее продолжал итальянец, – зачем ты с такой злобой встал на моем пути, по которому я иду, не задевая тебя? Ты упускаешь из вида, что я тоже буду защищаться. Берегись, Пьер Ганнивэ! Если ты оклевещешь меня и станешь распускать дурные слухи, то я доберусь до тебя! Еще раз спрашиваю тебя: зачем ты не оставляешь меня в покое? Чего ты хочешь? Ты потому ополчился на меня, что я знаю многое такое, что может поколебать твое высокое положение? Но кто виноват в этом? Ты или я? В один прекрасный день в мою квартиру в Риме пришел француз. Тогда я, кроме медицины, занимался еще кабалистикой и составлением гороскопов. Француз до мельчайшей подробности рассказал мне историю своей запретной любви и связи с какой-то девушкой в Амьене. Плодом этой любви был хорошенький мальчик, которого француз должен был воспитывать в строжайшей тайне, и он просил меня заглянуть в его будущее. Я уступил его просьбам, и, вопросив свои таблицы и кабалистические круги, узнал, что этот мальчик погибнет от первой женщины, которую он полюбит, и будет причиной гибели своего отца и многих других людей. Этим французом был ты, Пьер де Сэн-Лорен! Разве я виноват в том, что ты сам выдал мне свою тайну?

– Я считаю тебя своим врагом вовсе не потому, – ответил Сэн-Лорен. – Я сам желал этого гадания и считался с твоим предсказанием. Но в твоих руках, и твоя жизнь…

– Что тебе за дело до моей жизни! Собирай деньги твоих попов, Пьер де Сэн-Лорен, и оставь меня в покое. Я не знаю ни твоей бывшей возлюбленной, ни твоего сына!

– Ты не знаешь его? – быстро спросил Сэн-Лорен.

– Я не имею ни малейшего понятия, где он шатается. Но не раздражай меня, а то я начну допытываться, и тогда на улице парижских сплетников и любителей скандала будет большой праздник. Я постараюсь привести сына в объятия своего благочестивого отца!

Сэн-Лорен бросил боязливый взгляд вокруг; терраса, на которой они стояли, была пуста.

“Он, кажется, действительно не знает моего внебрачного сына, – сказал себе Сэн-Лорен. – Я должен выиграть время, чтобы начать действовать. Он – самый опасный из всех”.

После этого он взял Экзили за руку и произнес:

– А больше у нас никаких счетов нет? Ты не дрогнешь, если я назову имя “Джульетта”? Вспомни чудную виллу, обвитую виноградом и обсаженную олеандрами! Прекрасная молодая девушка из влиятельнейшего рода лежит больная телом и душой; ни одно средство не помогает ей. Только тот, кого она любила, а это был я, – мог спасти ее, так как причиной ее разрушительной болезни была любовь. Братья Джульетты видели в ее браке со мной потерю огромного состояния. Ни один врач, ни одно лекарство не помогали, и милейшие братья Джульетты обратились к тебе. Ты явился, дал свои питья и мази, и на третий день Джульетта скончалась; ее братья успокоились. Вспомни нашу встречу около прекрасной покойницы, измученные черты которой, казалось, обвиняли тебя! Я обвинил тебя в ее убийстве. Смерть Джульетты заставила тебя бежать из Рима; я возбудил против тебя преследование инквизиции; это была моя единственная месть за умершую, мое единственное удовлетворение. В тот же день, когда ты, преследуемый сбирами, бежал из Рима я тоже покинул этот город, где оставил все, для меня дорогое.

Лицо Экзили омрачилось, но затем снова прояснилось и он твердым голосом проговорил:

– Не распространяйте глупых сказок, Пьер де Сэн-Лорен, и успокойтесь! Я уже сказал Вам, что если начну свои розыски, то быстро найду те камни, о которые Вы споткнетесь; лучше держите язык за зубами и оставьте меня в покое.

– Никогда – воскликнул Сэн-Лорен, понявший намерения Экзили, – я умею держать в руках не только перо и кассовые книги, но и шпагу. Хотя я не имею особого желания скрестить мое благородное оружие с твоим, но с удовольствием всажу несколько дюймов блестящей стали тебе в бок.

Экзили отступил назад и скрестил руки.

– Пожалуйста, господин де Сэн-Лорен, но тут же, сейчас. Убейте беззащитного врача на террасе королевского дворца и велите потихоньку убрать его труп; Ваше могущество ведь так велико! Но из моих бумаг, находящихся в верных руках, свет узнает всю правду! Вы думаете, что я не предвидел возможности нападений подобно Вашим, когда отправлялся в Париж? Вы, сударь, – неловкий враг. Чтобы избавиться от меня, надо действовать обдуманнее. Вы, вероятно, уже успели обнаружить свою ненависть ко мне, и можно будет вывести странные заключения, если я паду от Вашей руки. Мои друзья возопиют о мести. Почем Вы знаете, что мне не удастся спасти жизнь королевы? Разве похвалят того благородного героя, который уничтожил последнюю надежду на излечение больной ударом своей шпаги только потому, что обо мне ходят какие-то слухи? Что же, нападайте, господин де Сэн-Лорен!

Сэн-Лорен отвернулся.

– Ну, смотри же, итальянец, если тебе не удастся оказать помощь больной, то видит Бог…

– Тогда мы опять встретимся, почтенный господин де Сэн-Лорен, соблазнитель амьенских девушек, – со смехом сказал Экзили. – А пока прощайте! – и он пошел вниз по лестнице, ведущей к Сене.

Сэн-Лорен, весь дрожа, как в лихорадке, повернулся и пошел обратно во дворец.

– Он должен исчезнуть, – сказал он себе, – иначе все пропало! Если откроется мое прошлое, то мое положение, мое имя – все погибло. – Он вынул из кармана смятую бумагу, очень мало походившую на письмо. – Это, вызвавшее меня в Париж, письмо, в котором названо имя моего сына и назначено место, где я могу получить о нем дальнейшие сведения, есть начало моей гибели. Кто бы мог написать мне его? Опять этот беглый каторжник. Он давно не давал знать о себе и без сомнения находится в доме Дамарр. Это – опять какое-нибудь вымогательство. Но все же отправитель письма прекрасно осведомлен обо всем, может быть, даже у него есть сообщники? Однако чего же я опасаюсь? Избавиться от негодяя – совсем пустяшное дело. Лион немедленно отдаст приказ. Доказательств никаких нет; бумаги, в которых показаны происхождение ребенка и имена его родителей, уничтожены, а вместе с этим и проклятое предсказание утратило свое значение. Посмотрим, чего хочет автор этого письма? Если бы я из этой мазни не увидел, что проклятый писака посвящен во все тайны моего прошлого, моя нога никогда не была бы в Париже, а теперь тут может помочь только кошелек или… тайный приказ!

Рассуждая подобным образом, Сэн-Лорен дошел до первого двора дворца, где его размышления были прерваны доктором Аллио, внезапно заступившим ему дорогу.

– А, господин Сэн-Лорен, – воскликнул врач. – Ай, ай, главный кассир духовенства вступает в разговор с обесславленным врачом-итальянцем? Да, я сам видел, как Вы на террасе оживленно беседовали с ним.

Сэн-Лорен вздрогнул, но тотчас же овладел собой и подумал, нельзя ли попытаться дать отпор одному из своих опасных противников.

– Вам уже известно, доктор, – сказал он, – что я с этим итальянцем был знаком еще в Риме; я лучше Вашего знаю, насколько этот человек опасен; я предостерегал короля, но безуспешно. Если Вы застали меня в разговоре с Экзили, то я вел его исключительно с целью внушить этому странному врачу как можно больше забот и внимания к страданиям королевы, судьба которой повергает меня в уныние и ради чего я собственно и прибыл в Париж раньше, чем предполагал, Если этот итальянец сумеет избавить королеву от ее мучений, то все можно будет простить ему. Впрочем, должен сознаться, что в интересах человечества я предпочел бы скорее видеть этого опасного ученого в стенах Бастилии, нежели здесь, во дворце.

– Ваше желание могло бы исполниться, – сказал Аллио, осторожно оглядываясь. – Если королеве не станет лучше от снадобий итальянца, если от его средств наступит лишь ухудшение болезни? Не думаете ли Вы, что тогда иностранец погибнет, попадет в тюрьму? Ведь он так хвастливо выступил перед монархом и находится под таким тяжелым подозрением!

– Конечно, конечно, – поспешно согласился Сэн-Лорен. – Если его лечение окажется неудачным, то я добуду Вам, Аллио, приказ о его аресте.

– Вы согласны? Отлично! Королева приговорена к смерти; лечебные средства итальянца, быть может, несколько поддержат, но не спасут ее. Прежде чем наступит облегчение, она будет испытывать невыразимые страдания; наступит некоторое успокоение, затем снова мучения… Не лучше ли отказаться от бесполезного снадобья чужестранца? Через три дня, по его словам, должно наступить облегчение, и если через три дня королева признает его средства бесполезными, то в тот момент погибнет врач-отравитель.

– Достаньте признание королевы и в тот же день за Маттео Экзили закроются тяжелые врата Бастилии.

Аллио и Сэн-Лорен прошли через двор Лувра, не говоря ни слова. У входа, ведущего на улицу Бонэ заговорщики расстались.