Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 51 страниц)

XI
Шахматный ход Лозена

Стоя у окна своего кабинета, король Людовик смотрел на Версальский парк, туда, где в конце прогалины виднелась дорога в Париж. Из окна можно было видеть всадников и экипажи, ехавшие из Парижа в Версаль.

Наконец король заметил всадника, свернувшего с большой дороги на дорогу в Версаль и приближавшегося крупной рысью.

– Это – Шовелэн, – сказал Людовик, отходя от окна.

Через несколько минут Бонтан ввел юного пажа, восемнадцатилетнего маркиза де Шовелэн.

Людовик поспешил ему навстречу и озабоченно спросил:

– Ну, что?

– Государь, – ответил паж, еще тяжело дыша от быстрой езды, – к сожалению я приношу Вам, Ваше величество, невеселые новости: с сегодняшнего утра маркизе Монтеспан хуже.

Король побледнел и, всплеснув руками, упал в кресло.

Курьеры поддерживали безостановочное сообщение между Парижем и Версалем, так как маркиза Монтеспан заболела, а король не мог отлучиться из Версаля, где со всем двором приготовлялся к встрече английского посольства.

Накануне вечером Скаррон известила его письмом, что больной хуже, чем было тогда, когда король сам находился у ее постели, а потому страдания влюбленного короля были чрезвычайны. Замечательнее всего было то обстоятельство, что Людовик был убежден, что о совершившихся родах маркизы не знает и не подозревает ни одна душа; между тем весь двор только и говорил об этом. Полный этого убеждения, король принял графа Лозена с нескрываемым неудовольствием.

– Государь, – сказал граф, – Вы сегодня почему-то очень немилостивы ко мне, Вашему верному слуге.

– У меня так много забот, – возразил король, – приближающиеся политические затруднения…

– Вполне понимаю, государь; но это не должно угнетать Вас, Ваше величество! – произнес Лозен, а затем замолчал, желая вызвать короля на откровенность.

– Ах, – сказал Людовик после короткого молчания, – я вовсе не поддаюсь заботам, но у меня столько неприятностей! Ведь ты знаешь, что около меня образовалась опять сильная партия…

– Где, государь?

– Перестань! Ведь ты же знаешь!

– Не знаю, государь. Я живу, как философ, с той поры, как мои самые горячие желания не увенчались успехом.

Король устало усмехнулся.

– Ну, так я скажу тебе, что против моей невестки, герцогини Орлеанской, ведется огромная интрига. Все знают, что герцогине Генриетте предстоит важная миссия при английском дворе; все знают, что поставлено на карту, и потому стараются наделать ей здесь как можно больше неприятностей. Но я намерен наказать всех ее врагов: когда герцогиня отправится в путь, я со всем двором поеду провожать ее. И пусть берегутся приверженцы голландской партии. Можешь всем говорить об этом; я даже буду очень доволен, если через тебя это повсюду распространится. Я решил снарядить для герцогини самый пышный поезд: весь двор – даже враги Генриетты – должны принять в нем участие.

Лозен видел, что горячность короля притворна; дело было вовсе не так важно, как, к сожалению, оказалось впоследствии. Граф решил идти прямо к намеченной цели.

– Весь двор, государь? – повторил он. – Но когда же Вы, Ваше величество, желаете отправить Ваше посольство?

– В половине сентября. О, я выработал великолепный проект! – Но при этих словах король снова озабоченно взглянул в окно. – Ты скоро узнаешь, что и как предполагается: я назначу тебя гофмаршалом на время путешествия. Пусть это будет вознаграждением за упущенное место.

Лозен закусил губы.

– От всего сердца благодарю за эту милость, государь. Итак, едет весь двор… Также и все дамы штата ее величества королевы?

– Разумеется!

– Гм… надеюсь, что неудобства путешествия не повредят их нежному телу…

– Что ты разумеешь под этим?

– Некоторые из придворных дам еще и теперь пользуются уходом врачей… например, маркиза Монтеспан, – спокойно и дерзко докончил Лозен.

Король быстро обернулся и воскликнул:

– Граф Лозен! Ты опять испытываешь мою доброту к тебе! Твои слова доказывают, что ты опять осмелился вмешиваться в тайны твоего короля!

Но Лозен уже достаточно привык к таким вспышкам. Он поклонился и спокойно ответил:

– Государь, я желал бы, чтобы всякий, проникший в какую-либо Вашу тайну, был так же скромен, как я.

Король широко раскрыл глаза и отбросил стул, чтобы дать исход своему гневу.

– Что это значит, граф? Неужели все знают о событии, которое я желаю держать в тайне?

– Именно так, государь.

Король щелкнул пальцами и резко сказал:

– Ну, я расследую это!..

– Государь, – возразил де Лозен, – к чему это может послужить? Вы, Ваше величество, напрасно желали скрыть такое важное событие от Ваших верных слуг. Оно только в таком случае могло бы остаться тайной, если бы маркиза Монтеспан, порадовавшая теперь Вас рождением сына, уже давно удалилась от двора. Если же к знаменитым врачам приходят замаскированные дамы и ведут их с завязанными глазами к нуждающимся в их помощи больным; если Вы, Ваше величество, сами присутствуете при событии, после чего подвергаетесь на улице нападению мошенников, то каким же образом, осмелюсь спросить, может все это остаться в тайне? Я нисколько не сомневаюсь, что две дамы знают даже все подробности; это – ее величество королева и герцогиня де Лавальер.

Король в величайшем волнении прошелся по комнате; потом вдруг остановился и резко приказал:

– Завтра, в это время, Пикар должен сидеть в Бастилии, а доктора Клемана выслать из Парижа!

– Простите, Ваше величество, но это было бы не по-королевски и явилось бы опасной мерой. Нельзя думать, чтобы именно эти лица разболтали то, о чем должны были молчать; разве третье лицо не могло угадать эту тайну?

– Но откуда же узнал об этом граф де Лозен? – горячо воскликнул король.

– О, я?.. Я, государь, узнал магическим способом, посредством волшебного зеркала, в котором увидел все это.

– Что за глупости, Антуан! – несколько мягче возразил король.

– Нет, государь, я именно так узнал обо всем.

– И кто же чародей?

– Итальянец Экзили, государь.

Король вздрогнул.

– Опять этот ужасный человек! Куда ни обернусь, я везде наталкиваюсь на него! Он – глава шайки отравителей! Он отравил своими лекарствами мою мать! Это у него была та зловредная книга!

– Да, государь, это – правда, – ответил Лозен, слушавший с напряженным вниманием, – я слыхал об этой книге, источнике всех зол и бедствий. Этот человек по-видимому был увлечен на свой преступный путь именно этой книгой. Но откуда она попала к нему? Конечно он сначала употреблял яды, как лекарства, но потом, вероятно, соблазнился и стал преступником… Ах, государь! Надо иметь огромную веру и огромную власть над собой, чтобы, имея в руках такие средства, оставаться незапятнанным! Человек, обладающий такими всесильными средствами, должен считать себя полубогом и часто иметь случаи применять свою власть. Гораздо больше грех тех, кто допустил эту книгу появиться на свет Божий… Кому принадлежала она ранее? Неужели ее обладатель не подозревал ее страшного значения? А если он подозревал, то почему же не предал ее сожжению? Человек, из рук которого она вышла и пошла бродить по свету, попав затем в руки Экзили, – виновнее всех. Да постигнет его Ваш гнев, равно как и проклятия народа и всех образованных людей.

– Ты прав, – сказал король, – если бы книга была уничтожена, доктор-отравитель не мог бы совершить свои ужасные злодейства.

– И если откроется, кому принадлежала книга, – продолжал Лозен, – Бог знает, государь, кто еще окажется принадлежащим к ужасному союзу. Маркиза Бренвилье имела много знакомых в обществе…

– Ты знаешь больше, чем хочешь сказать мне! – воскликнул король, – ты все намекаешь на сношения между отравителями и нашим обществом! Я об этом ничего не хочу знать, я и так уже сделал ужасные открытия.

– Государь, – твердо сказал де Лозен, – если откроется, кто был настолько легкомыслен, настолько лишен всякой совести, что допустил существование этой книги, то, когда это станет известно возмущенному народу, Вы не должны будете щадить кого бы то ни было! Ибо правитель, который, вступая на престол, клялся даже дуэли преследовать и наказывать рукой палача, не может оставлять безнаказанным истребление целых родов преступными средствами, хотя бы поставщиками этих средств оказались его лучшие друзья! Будь я в числе этих людей, я никогда не осмелился бы вымаливать у Вас, Ваше величество, милости и покорно понес бы наказание, которое Вы, как государь, должны были бы наложить на меня, чтобы доказать свое беспристрастие.

– Ты положительно бесишь меня, Лозен! – сказал Людовик, расшвыривая по столу бумаги, – с меня уже довольно ужасных известий! Мой суд будет строг, ведь я дал слово! Но… это удивительно… ты сам, кажется, находишься в сношениях с отравителем? Может быть, ты уже давно знаешь его? Где ты видел его?

– Я велел провести себя в его тюрьму, так как хотел оказать услугу Вам.

– Через итальянца?!

– Да, государь. Мне известно, что здоровью и даже жизни маркизы де Монтеспан грозит опасность. Мне известно, какой это был бы удар для Вас, Ваше величество.

– Да! – вне себя воскликнул король, – я сейчас получил известие об ухудшении… А я должен оставаться здесь и принимать послов, в то время как Атенаиса страдает!

– Если больную будет лечить Экзили, опасность будет устранена.

– Что? Допустим отравителя к Атенаисе! Разве он уже не отравил моей матери?

– Нет, государь. Королева-мать скончалась из-за недоброжелательства и зависти других врачей к Экзили: они не употребили его средств.

– Ужасно! Ужасно! – прошептал король. – Один раз я уже даровал итальянцу свободу… Теперь ты заступаешься за него, ты, так немилосердно восстающий против отравителей!

– Потому что считаю итальянца менее виновным. Поручик Сэн-Круа вырвал у него его тайну. Если врач употребляет мышьяк или другой яд для пользы больного, можно ли осуждать его за то, что его ученик или помощник употребит этот яд на то, чтобы отравить человека? Экзили – искуснейший врач; на нем еще нет никакой доказанной вины, и я сам, в случае болезни, обращусь к его искусству.

В эту минуту на двор примчался новый курьер. Король поспешил к двери, отворил ее и ждал, пока не появился паж.

– Ну, – нетерпеливо воскликнул Людовик, – известия? Известия?

– Дурные, государь! Доктор Фагон сам явится сию минуту; он ожидает всякого ухудшения.

Король стиснул руки и, обращаясь к Лозену, воскликнул:

– Антуан, я в отчаянии!

В эту минуту в комнату вошел герцог де Креки.

– Ваше величество, – сказал он с глубоким поклоном, – английское посольство уже прибыло; аудиенция назначена через час.

– Государь, – шептал в это время паж, – госпожа Скаррон просит Ваших приказаний.

– Хорошо, Креки, – сказал Людовик, – через час я буду в приемном зале.

Креки отошел.

– Что делать? – прошептал Людовик и вопросительно взглянул на Лозена.

– Государь, позовите итальянца! Я уверен, что он спасет маркизу!

– Я слишком рискую: я освобождаю самого опасного преступника.

– Нет, государь, уверяю Вас!

– Ты берешь всю ответственность на себя?

– Этого я не могу, государь! Экзили во всяком случае – только человек.

– Но если он в это время воспользуется случаем, чтобы скрыться?

– Надежные люди из тех, что подведомственны ла Рейни, могут сторожить его. Я сам буду поблизости.

– И если он вылечит маркизу?

– Тогда, государь, отпустите его на свободу! Ведь самая ужасная преступница – маркиза Бренвилье, и она должна быть казнена… Да, да, она и все те, кто допустил распространение ужасных познаний.

– Вижу, что ты не замешан в это дело. Я освобожу итальянца, если он спасет маркизе жизнь, – сказал Людовик и, обернувшись к пажу, произнес: – Скачи назад и скажи, что я пришлю верное средство… и что я сам сегодня же буду в Париже.

Паж немедленно удалился.

Тогда, схватив лист бумаги, король набросал на нем несколько строк и, подавая его Лозену, сказал:

– Вот, возьми, итальянца выдадут тебе на руки. Ты отвечаешь мне за него. Ну, а теперь следующее: что делать с Пикаром и с доктором Клеман?

– Государь, Пикар хорошо служит, доктор хорошо исполнил свое дело, – за что же наказывать их? Пикару, государь, пожалуйте место покойного де Риона, а врачу – какой-нибудь титул. Весь свет знает об увеличении числа потомков Вашего величества; для чего же связывать это событие с грустными обстоятельствами? Засадить двух бедняг за то, что они, может быть, обмолвились о радостном событии, – это значило бы смотреть на привязанность короля, как на нечто, боящееся гласности. Разве Людовик Четырнадцатый способен не признавать детей, обязанных жизнью его любви?

– Ты опять-таки прав, Антуан. Пикар получит место де Риона, Клеману мы дадим место хирурга в Валь де Гюасе. На моем столе лежит, по крайней мере, сто прошений об этом месте. Поезжай скорее в Париж, а я займусь посольством.

Лозен помчался в Париж, с торжеством думая:

“Я отвечу Вам ударом за удар, маркиза Монтеспан! Вы сделаетесь маленькой, ничтожной, гораздо ничтожнее, чем были в замке Мортемар. Ваше падение? Вряд ли оно может удасться, но попробовать, во всяком случае, не мешает. Вы должны сделать меня своим спутником на своем блестящем пути, иначе я предам Вас и всю Вашу родню общественному осуждению. Если маркиза Бренвилье появится когда-либо на скамье подсудимых, маркизе Монтеспан как раз место – сесть рядом с подругой, с которой она вместе выкрала зловредную книгу, Да, я крепко держу ее в руках. Она согласится на все, когда увидит Экзили на свободе и он расскажет ей историю книги; она уже и теперь страшно боится. Фагон за кошелек с золотом объявил маркизу в опасности, а себя – не способным вылечить ее… Ха-ха-ха! Ну и общество! Теперь только бы поймать Бренвилье, поставить ее на очную ставку с Экзили да заставить ее рассказать о краже книги, – и тогда с маркизой Монтеспан будет покончено!”

Чтобы удобнее следить за планами графа де Лозен, необходимо познакомить читателя с некоторыми событиями, происходившими при дворе Людовика XIV, пока в Париже разыгрывалась драма страшных отравлений. Еще во время беседы с Пенотье, когда ему нужны были деньги для достижения места начальника всей артиллерии, Лозен смотрел на свое положение, как на переходную ступень, неизбежную для достижения гораздо более высокой цели. Он видел, что маркиза Монтеспан шла по своей опасной дороге одна, без него, любимца короля; тогда и он решился идти по намеченному пути совершенно одиноко и везде, где только возможно, обходить маркизу. Мы уже видели, что счастье не всегда благоприятствовало ему, но он, королевский любимец, составил совершенно оригинальный план, для удачи которого ему необходимо было высокое положение.

Граф де Лозен желал – ни более, ни менее, – как сделаться членом королевской семьи. Он был признанным любимцем всех дам. С тех пор как Фукэ был заключен в тюрьму за свой проступок, на его дороге стоял только один король. Поэтому Лозен решил направить все свои силы на завоевание сердца принцессы Монпансье, не для того чтобы играть в любовь, но для того чтобы прочной горячей привязанностью к себе принцессы принудить короля согласиться на брак графа де Лозен с Марией Луизой Орлеанской, носившей титул герцогини де Монпансье. Ей было уже сорок лет, но зато Лозен становился родственником самого короля, а у невесты, кроме титула, было еще миллионов двадцать приданого, помимо нескольких имений, герцогств и графств.

Сближение началось уже давно, и Лозен был уверен в победе, как вдруг внезапно открыл, что благодаря чьему-то влиянию Мария Луиза начала колебаться, некоторые друзья графа уверяли, что причиной нерешительности принцессы были нашептывания ее родни; другие, более осведомленные, утверждали, что у графа явился конкурент в лице прекрасного поручика мушкетеров, и что это повлияло на чувства принцессы. Что бы то ни было, ее склонность к честолюбивому графу в то время перестала быть такой нежной и искренней, какой была в первое время их связь.

Граф пережил много грустных часов. Он употреблял все силы, чтобы вернуть прежнюю привязанность ветреной принцессы, но это казалось невозможным. Тогда Лозену пришла мысль – разыграть равнодушного. Это оказалось хорошим средством. Принцесса без памяти влюбилась в того, кто избегал ее и не обращал на нее ни малейшего внимания. Лозен наконец позволил себе смягчиться и взглянуть на несчастную приветливыми глазами. После этого он начал изыскивать средства прочно привязать к себе принцессу; клятвы и обещания казались ему недостаточными; тайн, благодаря которым легко было держать в руках многих дам того времени, у принцессы не было, так как она всегда действовала более или менее открыто. Жениться на ней Лозен хотел во что бы то ни стало; таким образом он обратился к средствам, вполне соответствовавшим этому легкомысленному веку, дети которого при полном неуважении самых священных уз, при склонности к всевозможным излишествам, нередко граничившим с преступлением, – с боязливым суеверием прибегали к содействию сверхъестественных сил, когда дело шло об исполнении более или менее преступных желаний.

Граф Лозен обратился к помощи волшебства. Увидевшись в Бастилии с Экзили, он просил его составить для него любовный напиток, а так как для этого отравителю нужна была свобода, то Лозен желал видеть его свободным, чтобы итальянский доктор помог ему скорее добиться руки принцессы.

XII
Удачный результат

Но вернемся на улицу Францисканцев, в дом, где находилась Атенаиса Монтеспан.

Граф Лозен лично позаботился распространить слухи о неудовлетворительном состоянии здоровья маркизы и подкупил для этого ее врача Фагона. Последний пользовался славой хорошего врача, но за деньги готов был сделать все, что угодно.

Маркиза Монтеспан сидела на своей постели. Паж, только что вернувшийся от короля, привез известие, что в самом скором времени будет прислана помощь, и маркиза ждала какого-нибудь молодого врача. Сама она не могла судить о серьезности или несерьезности своего положения.

Госпожа Скаррон удалилась, чтобы не оказаться в фальшивом положении. Таким образом, маркиза была одна и смотрела за своим ребенком, лежавшим в колыбельке около нее, когда служанка доложила о приходе врача, явившегося по приказанию свыше.

– Впусти его! – сказала маркиза.

Дверь отворилась, и Атенаиса вскрикнула:

– Доктор Экзили!

Итальянец подошел и, низко поклонившись, произнес:

– Успокойтесь, многоуважаемая маркиза, я пришел в качестве врача и доверенного человека. Вы желали говорить со мной. Разве не совершенно понятно, что скорее я должен явиться к Вам, нежели Вы – посещать меня?

– Кто прислал Вас? – спросила маркиза, – король?

– Да, многоуважаемая маркиза. Смею просить и Вашего на это согласия.

Маркиза пристально взглянула на непрошеного гостя, а потом сделала ему знак приблизиться. Экзили подошел, взглянул на спящее дитя и протянул было руки, чтобы дотронуться до него.

– Назад! – вскрикнула Атенаиса, – не прикасайтесь к ребенку! Вас прислали сюда ради матери, а не ради дитяти!

– Вы все еще не доверяете мне, маркиза? – отойдя, спросил Экзили.

– Не доверяю? При виде Вас я чувствую просто ужас!

– Вы несправедливы ко мне. Я пришел как друг и прошу Вашего доверия. Почему же Вы не хотите выказать его здесь, на улице Францисканцев, когда собирались почтить им меня в Консьержери?

Маркиза несколько мгновений молчала, а затем промолвила:

– Закройте двери, а затем подойдите ко мне; сядьте на то кресло.

Итальянец затворил двери и сел на указанное ему место.

– Теперь скажите мне, чьей властью освободились Вы из тюрьмы, чтобы разыгрывать роль моего врача? – спросила Монтеспан.

– По приказанию короля.

– У Вас должен быть друг, который освободил Вас из тюрьмы, чтобы Вы могли проникнуть ко мне. Да, да!.. Ведь Вы пришли не как доктор; Вас прислали ко мне, чтобы торговаться относительно тайны, связывающей меня с убийцей, маркизой Бренвилье. Видите, я знаю смысл и ход дела.

– Вы уже не больны, маркиза?

– Я не нуждаюсь в Вашей помощи, доктор Экзили. Фагона удалили, чтобы иметь возможность призвать Вас; это входило в расчет моих врагов. Ну, диктуйте свои условия и условия тех, кто прислал Вас. Вы знаете, что благодаря маркизе Бренвилье и мне в свет проникла роковая книга, которую мой отец отказался возвратить ее законному владельцу. Вы можете сказать и, вероятно, скажете на суде, что эта книга – причина всего зла; этим Вы предадите позору семью Мортемар и маркизу Монтеспан. Но взгляните на это дитя… Что, если король, несмотря на мой проступок, все-таки отдаст предпочтение матери этого младенца, его собственного сына перед всеми придворными, жаждущими мести? Что, если, несмотря ни на что, он сохранит за мной то положение, которое я занимала до сих пор? Что будет тогда с Вами и с Вашими сообщниками, доктор Экзили? Этот ребенок – могущественная связь между мной и королем. Если Вы хотели моей гибели, Вам следовало начать свое дело раньше, чем мальчик увидел свет Божий.

Экзили молча наклонил голову и произнес:

– Вы видите, я на свободе.

– Нет, Вы не обманете меня. Я даже, кажется, видела через дверь служителей правосудия, приставленных сторожить Вас. Нет, доктор! Король не послал бы к Атенаисе Монтеспан человека, сидевшего в тюрьме по самым чудовищным подозрениям, человека, которому приписывают смерть Анны Австрийской, – без того, чтобы не обеспечить себя с его стороны и не иметь возможности потребовать от него отчета.

– С Вами трудно бороться, многоуважаемая маркиза, – сказал Экзили. – Да, Вы отгадали: за дверями сторожат мои тюремщики. Король поверил в опасность Вашей болезни; он сегодня же навестит Вас. Одно лицо, для которого очень важно мое свидание с Вами, убедило короля допустить меня к Вам. Я явился сюда под предлогом оказания Вам медицинской помощи. Будем играть в открытую! Я могу причинить Вам много зла, так как знаю историю книги; если я расскажу ее на суде, – произойдет то, что Вы сами сказали, многоуважаемая маркиза. Я не говорю о Вашем совершенном падении, но не забудьте, что королева и герцогиня де Лавальер еще живы. Для Вас, во всяком случае, будет полезнее, если я промолчу. Вспомните еще, что может явиться на сцену Ваш опозоренный супруг… Да, лучше, если я промолчу.

– Итак, каковы же Ваши условия?

– Они крайне просты! Прежде всего, если его величество король прибудет сегодня к Вам, Вы скажете ему, что почувствовали себя лучше от моих лекарств; затем Вы испросите у него мое освобождение; обещаю Вам покинуть Париж; в третьих…

Он замолчал.

– Что же в третьих? Говорите! Вероятно я должна протянуть руку тому человеку, который затеял всю эту интригу и помочь ему достигнуть еще более высокого положения? И этот человек – граф Лозен?

Экзили вскочил.

– Меня просто изумляет Ваша проницательность! Горе тому, кто выступит против Вас безоружным или бессильным! Да, все именно так, как Вы сказали.

– Я так и знала, – спокойно сказала Атенаиса. – Скажите же своему “товарищу”, что он купил мое содействие и может рассчитывать на него. Он предупредил меня: если бы я успела в тот вечер повидаться с Вами, я нашла бы возможность освободить Вас и теперь мне не пришлось бы склоняться перед необходимостью. Что касается Вас, то я скажу королю, что Ваши лекарства помогли мне, и Вы получите свободу. – По телу маркизы пробежала дрожь; она украдкой перекрестилась и прижала к глазам платок; потом сказала: – Теперь оставьте меня и никогда больше не переступайте моего порога; не показывайтесь больше мне на глаза и скажите графу де Лозену, чтобы он никогда не смел упоминать о моей… о нашей тайне, даже тогда, когда Вас уже не будет в Париже; иначе я во всем признаюсь королю. Теперь ступайте!

Экзили встал.

– Вот флакон, – сказал он, ставя на стол маленькую склянку, – Вы объясните королю, что это – бальзам, который помог Вам.

Маркиза задрожала.

– О, какой ужас! Это, наверное, один из Ваших страшных ядов! Возьмите его прочь, умоляю, умоляю Вас! Один запах может убить ребенка! Возьмите прочь лекарство!

Экзили пожал плечами, а затем произнес:

– Маркиза, если бы я хотел убить Вас, я для этого не нуждался бы в этих каплях. Довольно было бы простого движения воздуха; этому научила меня книга, которую Вы со своей подругой, маркизой Бренвилье, украли из библиотеки Вашего отца в замке Мортемар. На Ваш дом, на Вашего отца, на Вашу руку падет проклятие, невидимо прикованное к листам этой книги. Желаю Вам благополучия, маркиза, пока это для Вас возможно: Ваши пути не менее опасны, чем мои.

Маркиза молча закрыла глаза. Доктор отворил двери и вышел из комнаты.

– Франсуаза! Франсуаза! – закричала маркиза.

На этот зов вошла Скаррон.

– Ах, где же Вы были? – сказала Атенаиса, – здесь был этот страшный человек!

– Я видела, это был итальянец, доктор Экзили, – ответила Скаррон.

– Его прислал король, – прошептала маркиза, – но я все-таки боюсь. Ведь он – отравитель. Вот капли, которые он прописал мне. Он сказал, что, как только я приму их, мне тотчас станет лучше; но я дрожу от страха. О, зачем король прислал его ко мне из тюрьмы!

– Он – искусный врач, – сказала вдова Скаррон, – оставьте его! Воспользуйтесь только его искусством. Вы непременно должны скорее появиться на арене борьбы. Вы знаете, что Вам предстоят только два пути: или видеть короля у своих ног, или идти в монастырь. Решайте сами!

Маркиза выпрямилась.

– Вы правы, но… эти капли… А что, если это – яд, подосланный врагами?

– Доктор Экзили еще в тюрьме; ему выгодно, чтобы лекарство имело благоприятное влияние… Да и кто же осмелился бы…

– О, – воскликнула Атенаиса, – если я наскучила королю, если…

– Маркиза! – в ужасе вскричала Скаррон, – не говорите этого ужасного слова! Людовик Четырнадцатый… О, маркиза! Сегодня Вы совершили самый тяжелый грех своей жизни! Взгляните на меня! – Она твердой рукой откупорила флакон и, прежде чем маркиза успела удержать ее, выпила часть находившейся в нем жидкости, после чего, медленно опуская руку с флаконом, сказала: – увидим, яд ли это. Маркиза, если Вы хотите идти дальше, Вы должны запастись большим мужеством, большим доверием!

– Но, Боже мой, Франсуаза! Если здесь, без ведома кого бы то ни было, был все-таки яд, то ведь Вы погибли!

– В таком случае я спасла бы для короля то, что ему всего дороже: Вас!

Маркиза Монтеспан поглядела на свою подругу с чувством, близким к благоговению.

* * *

С наступлением вечера явился король, закутанный в длинный плащ. Он нашел маркизу в самом веселом настроении.

– Как я счастлив, Атенаиса! – сказал Людовик, – итальянец творит чудеса! Может быть, следовало бы спасти его?

– Если Вы любите меня, государь, Вы должны быть признательны ему.

– Я очень хочу не оказаться неблагодарным, но и Вы должны также отнестись с признательностью к человеку, по совету которого я рискнул позвать итальянца. Вы всегда считали его своим врагом, Вы избегаете его, а он все-таки ревностно хлопотал о Вашем здоровье… Это – граф Лозен.

– Возможно ли, государь? – воскликнула маркиза с великолепно разыгранным изумлением, – граф де Лозен интересовался мной?! Мое заболевание причинило ему заботы?

– Разумеется! Он настоятельно уговаривал меня попробовать искусство итальянца.

– О! Я очень обязана графу! С этих пор я буду считать его своим другом, – с лицемерной кротостью сказала Атенаиса, – я полагала, что граф де Лозен дурно расположен ко мне.

– Да нет же, Атенаиса! Как можете Вы думать это? Хорошо, что Вы не знали, что это он предложил мне позвать к Вам итальянца: Вы, пожалуй, не приняли бы лекарства Экзили.

– Очень возможно, государь, хотя я и без того страшно боялась загадочного доктора; но его капли действительно превосходны.

– Так у Вас хватило таки смелости принять их? И даже не дав их исследовать? Атенаиса, Вы очень храбры!

– Не хочу, чтобы Вы считали меня более храброй, чем на самом деле, любимый мой повелитель, капли были испробованы.

– Ага! Это было благоразумно! Кому дали исследовать эссенцию?

– Государь, это сделала вот эта женщина! – и Атенаиса указала на Скаррон, которая в эту минуту вошла и низко поклонилась королю. – Из этого Вы можете видеть, что на свете есть люди, искренне и истинно любящие меня и готовые принести мне жертву. Так как я колебалась, то госпожа Скаррон не рассуждая выпила часть капель. Если бы эликсир был отравлен, она была бы теперь трупом, погибнув жертвой своей любви ко мне.

Король встал и пошел навстречу вдове, которая остановилась с видом святого смирения, смущения и простодушия, ясно отражавшихся на ее прекрасном лице, и спросил:

– Вы сделали это?

– Государь, я только исполнила свой долг, – ответила она, – Вы поручили мне беречь и мать, и ребенка, и я должна охранять обоих, даже ценой своей жизни.

Людовик схватил ее за руку. Сегодня он в первый раз взглянул на ее красивое лицо и царственную фигуру совершенно иными глазами. Он почувствовал, словно перед ним явилась непокрытой прекрасная статуя до сих пор скрывавшаяся под ревниво оберегавшими ее покровами. Скромные манеры Скаррон подействовали на него сильнее, чем самое величественное обращение. В ее поступке он увидел огромную преданность к его собственной личности: ведь дело касалось его собственной возлюбленной, его собственного ребенка, для которых Скаррон готова была пожертвовать жизнью.

– О, Вы поступили великолепно, – сказал Людовик, пожимая ее руку, – король Франции благодарит Вас. Это дитя, лежащее в колыбельке, останется под Вашим покровительством, будет вполне доверено Вашим попечениям до того дня, когда оно сможет самостоятельно выразить Вам свою благодарность.

Скаррон поклонилась и прошептала:

– Государь, Вы пристыдили меня: Вы ставите чересчур высоко то, что только естественно. Кто на моем месте не испытал бы величайшей радости, если бы мог принести жертву его величеству королю, ребенку и тем, кто близок ему?

– Атенаиса, учись, вот чудный, истинный друг! – сказал Людовик. – Как счастлив будет тот человек, которому эта женщина подарит любовь! Я надеюсь, – обратился он к Скаррон, – что Ваше сердце не останется навеки немым. Во Франции нет достаточно знатного дворянина, чтобы стремиться обладать такой женщиной. Прошу Вас сохранить ко мне дружественные чувства.

Атенаиса улыбнулась и ласково кивнула головой своей подруге:

“Король в прекрасном настроении, – подумала она, – опасность миновала; ну, теперь берегитесь, граф Лозен! Теперь я займусь Вами! Надо подумать и о Пикаре: это он открыл ту западню, в которую я чуть было не попала”.