Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 51 страниц)

XIII
Искуситель

Почти ежедневно производившийся в Шателэ допрос членов разоблаченного кружка, занимавшихся выработкой ядов, с каждым разом приносил все более удивительные результаты: на сцену появлялись люди, до сих пор ничем не отличавшиеся, но благодаря процессу сделавшиеся теперь чуть не знаменитыми.

Трудящийся люд находил известное удовлетворение в том, что богачи, давно возбуждавшие зависть и подозрения, оказывались сильно скомпрометированными.

Первое место между ними занимал Пенотье. Благодаря огромному залогу, он был оставлен на свободе, но не мог уклониться от следствия. И вот перед судом предстали агенты Пенотье – два брата Бельгиз, в дни, предшествовавшие смерти Сэн-Лорена, занимавшиеся по указанию Пенотье различными операциями по займу и закладу имений, которые якобы производились в выгодах генерального контролера Сэн-Лорена, но в действительности принесли выгоду самому Пенотье. Когда это было выяснено братьями Бельгиз, Сэн-Лорен неожиданно умер. Затем была вызвана вдова д’Алибер со своим зятем; оба они показали, что покойный д’Алибер был тайным участником в делах Пенотье. Последний предложил покойному денег за то, чтобы тот уступил ему свою долю в предприятиях некоего Менвилета, также генерального контролера; д’Алибер не исполнил его желания и через несколько дней скоропостижно умер; Пенотье достиг своей цели, заняв в предприятиях Менвилета место покойного д’Алибера.

Нашлись свидетели, находившиеся в замке Вилькуа в то время, когда заболел молодой д’Обрэ; они заявили, что его болезнь совпала с пребыванием в Вилькуа Лашоссе. Секретарь д’Обрэ показал под присягой, что в то время были сделаны явные попытки отравления, так как в доме нередко находили стаканы с остатками каких-то сильно пахнущих напитков. На это не обращали внимания, пока д’Обрэ не стал жаловаться на боли; только тогда явилось у окружающих подозрение.

Весьма подозрительным оказался человек, который был известен под именем Жоржа; он непонятным образом вкрался в доверие Сэн-Лорена и некоторое время служил у него, но исчез непосредственно перед несчастным концом генерального контролера в гостинице “Принц Конде!”

Наконец перед судом предстали Глазер, Гюэ, Брюнэ и Аманда.

Дело все более запутывалось; многое осталось загадочным. Ренэ Дамарр также должен был дать показания. Были исследованы все подозрительные помещения, но, к величайшему удивлению любопытных, ничего особенного не было найдено.

Духовенство громко высказало свое негодование и предостерегало от влияния демонических сил; горевшие злобой и завистью врачи и аптекари также не дремали, народ был возмущен. Но негодование достигло крайней степени, когда по Парижу разнеслась новость, что доктор Экзили особым приказом освобожден из тюрьмы, так как, несмотря на подозрения, против него не оказалось никаких улик. Он не отрицал своего знакомства с маркизой Бренвилье и поручиком Сэн-Круа, но это не могло вменяться ему в вину, так как большинство из весьма высокопоставленных людей было знакомо с этой интересной парочкой. При допросе Экзили больше всего подчеркивал то обстоятельство, что все несчастия произошли из-за появления книги; он доказывал, что употребление ядов и распространение отравлений началось задолго до того, как опасная книга попала в его руки. Он, Экзили, употреблял яды только на пользу больных и очень сожалеет, что Сэн-Круа, которого он считал ревностным исследователем, оказался преступником. Он заявил, что Сэн-Круа завладел ключом к книге и таким образом присвоил одному себе право и возможность составлять яды.

Так как Сэн-Круа не было на свете, Экзили мог показывать, что ему угодно. Словам же Лашоссе, который мог бы разоблачить его, не придавали значения, как показаниям убийцы и бывшего каторжника.

Чтобы несколько успокоить народ, большинство свидетелей продолжали держать в тюрьме. Лашоссе неминуемо должен был подвергнуться казни; все надеялись в скором времени увидеть и маркизу Бренвилье на Гревской площади, так как, по общему и единогласному мнению, эту страшную женщину и сам король не мог бы спасти.

В числе тех, кого продолжали держать в заключении, находился и бедный старик Гюэ. Аманда, Брюнэ и прислуга Глазера были выпущены на свободу, но самого Глазера и Гюэ решили держать в тюрьме до тех пор, пока им не придется в процессе Лашоссе и, как все надеялись, в процессе маркизы Бренвилье давать опять свои показания.

Итак, Гюэ сидел несчастный, покинутый, в одной из камер башни Трезор. Опустив голову на руки, он безустанно рассматривал плиты, которыми был вымощен пол его неуютного помещения. В этом положении он проводил целые часы с того дня, как его посадили сюда, вставая только для того, чтобы съесть свой скудный обед или совершить получасовую прогулку по двору. Он думал о своей дочери, о Ренэ, о мрачном будущем.

Однажды, когда он предавался обычным горьким думам, дверь камеры отворилась и в тюрьму вошли двое мужчин.

– Господин Гюэ, – сказал тюремщик, – я привел к Вам одного друга, который хочет поговорить с Вами.

Гюэ равнодушно посмотрел на него. Вдруг на его лице выразились и радость, и ужас, и удивление: в пришедшем он узнал Экзили. Страшная слава доктора всегда внушала Гюэ некоторый страх, но при виде итальянца он все-таки почувствовал слабую надежду: самый главный подозреваемый очутился на свободе! Или, может быть, он отныне будет разделять с ним одиночество заключения?

– Ступайте! – сказал доктор тюремщику, – когда кончится срок свидания, Вы придете за мной.

– Значит, Вы уже не в заключении? – спросил Гюэ, когда тюремщик вышел.

– Именно. Я дружен с Безмо, который разрешает мне посещать тюрьмы.

– Вы обманываете меня: двери этого страшного здания не отворяются перед друзьями губернатора, если только на то не дано разрешения свыше.

– Положим, что так. У меня действительно есть приказ, открывающий мне все двери. Я свободен, и судьям в Шателэ уже не достать до меня.

– Свободны? Вы свободны? Вы, доктор Экзили? – пробормотал Гюэ, мрачно глядя на итальянца.

– Ну, да! Вас это удивляет? На мне нет никакой доказанной вины.

Гюэ с горестной усмешкой упал на свой стул.

– А я-то! Почему меня держат здесь? Я попал сюда совершенно невинно. Хватают и запирают людей, над которыми имеют власть, чтобы важные люди могли пользоваться свободой! Я позволил этому дьяволу Сэн-Круа жить у моей квартирантки… и это все! Или, может быть, ла Рейни и его помощники напали на след коллегии? Говорите же, доктор! Вы приказали мне принять Сэн-Круа в наш союз, Вы были с ним в ту ночь, когда сыщики проникли в наше святилище! Вы – член нашего союза; скажите же, неужели Вы можете и желаете видеть меня страдающим совершенно невинно? – и он в возбуждении вскочил со своего стула.

Однако Экзили снова заставил его сесть, причем сказал:

– Близорукий человек! Неужели Вы только теперь подумали о том, что я, как член нашего союза обязан помочь Вам?

Глаза Гюэ широко раскрылись.

– О, да, да! – радостно воскликнул он, – я был слеп! Вы пришли освободить меня; Ваша рука откроет мне двери… Протяните ее мне… Вот так! Жму ее, как благодарный друг… Но как Вам удалось проникнуть сюда? Это почти невозможно.

– Никто не должен знать это, но меня освободила всевластная рука; она освободит и Вас; она же открыла мне двери тюрьмы, чтобы я мог переговорить с Вами. Буду краток: когда имеющий власть требует от другого услугу, он понятно и сам должен оказать таковую же.

– Конечно! Конечно! – ответил Гюэ. – Что же я должен сделать, чтобы получить свободу?

– Гюэ, – продолжал итальянец, устремляя на старика свои ястребиные глаза, – Вы долго корпели над изысканием способа делать золото, над исканием философского камня и других пустяков, ничтожество которых я доказал тогда, на собрании братства “Розианум”.

– Не клевещите на членов нашего союза! – с жаром прервал Гюэ, – о, если бы мы могли работать без помехи!..

– Ну, и тогда Вы так же мало сделали бы в смысле изысканий, как сделали до сих пор! Но не будем из-за этого терять время. Я действую в интересах союза, потому что обещал это. Знаете, кто производил исследование здания, в котором происходили собрания? Союз может поблагодарить меня. Я скоро забываю оскорбления.

– И Вы сделали это!

– Ну, довольно об этом! Перейдем к Вам. Я сказал, что все Ваши исследования были бесполезны; теперь Вы должны помочь мне произвести один эксперимент, который доставит Вам не только свободу, но и золото, и почести в изобилии. Если он удастся, это будет триумфом тайного искусства, которому Вы служили с таким жаром.

Глаза поклонника мистических наук засверкали.

– О, – воскликнул он, – это было бы слишком большим счастьем! Говорите, Экзили, что я должен сделать?

– А вот что: если Вы до сих пор не занимались составлением напитков, совершенно изменяющих мысли и настроение человека, делающих противника – кротким, ненавидящего – любящим, то теперь поучитесь у меня этому искусству. Высокий покровитель, освободивший меня, отстоявший наш союз от нападения врагов и намеревающийся и Вас освободить и осыпать золотом и почестями, нуждается именно в таком напитке; одним словом, мы должны изготовить любовный напиток.

– Что Вы говорите?! И я, старик, должен заниматься этим?! Полноте, Экзили!

– Вы должны, говорю Вам. О, это – очень интересный эксперимент, Вы будете от него в восторге. Те тонкие вещества, из которых составляется этот напиток, надлежит сначала испробовать, вводя их в кровь человека, чтобы видеть их действие, чтобы видеть, как силой наших опытов изменятся его мысли, его воля, его желания, как ненависть или отвращение превратится в любовь и нежность… Гюэ, это будет триумфом тайной науки, поважнее, чем превращение кусочка олова в золото.

Гюэ оставался по-прежнему мрачным.

– Я боюсь так называемых тонких веществ, – сказал он, – они чересчур близко подходят к тем адским эликсирам, которые изготовлял Сэн-Круа и которым, извините меня, он научился от Вас. Когда узнают основной состав этих эликсиров, то…

– Не беспокойтесь! Все составные части Вы возьмете из запасов своей лаборатории, но, как связующий элемент, возбуждающий дух, приводящий в движение всю машину, нам нужна одна вещь: человеческая кровь.

Гюэ вскочил со стула и забился в угол.

– Убийство! Опять убийство! Всегда убийство! – воскликнул он, – я так и думал. Нет, лучше погибнуть здесь, в тюрьме, или на Гревской площади, чем опять быть запутанным в Ваши преступления. Нет, нет! Никогда!

– Ого! Не будьте так скоры в суждениях! Не убийство, а просто кровопускание.

Гюэ несколько успокоился.

– Это еще возможно, но… что же должен я…

– Мне нужно чистое, прекрасное, девственное существо, из вен которого я хочу выпустить часть крови для любовного напитка. Слушайте же: Вы должны позволить выпустить стаканчик крови из левой руки Вашей дочери.

– На это я никогда не соглашусь; мое дитя должно оставаться неприкосновенным. Аманда слишком хороша для такой дьявольщины. Ни слова больше об этом!

– Но подумайте! Ведь это – совсем невинное дело, взять несколько капель крови и переработать ее в ретортах… О, как закипит, как заволнуется напиток! Ах, какой чудный опыт! Ваша дочь согласится.

– Она не согласится, и я не хочу этого. Довольно об этом!

Экзили встал и холодно произнес:

– Хорошо, я больше не настаиваю. Прощайте! Вспомните обо мне, когда Ваше дело станет плохо. Судьи кровожадны, словно тигры; Вы должны на коленях благодарить их, если Вас приговорят к тюрьме, иначе Вас ждет костер.

Гюэ задрожал. Между тем Экзили продолжал:

– Вы могли бы избавиться от этой опасности, если бы Ваша дочь решилась пожертвовать для Вашего спасения несколько капель своей крови, и я твердо убежден, что Аманда сделала бы это, потому что она рвала бы на себе волосы, если бы ее отцу пришлось пойти на каторгу.

Гюэ вскрикнул и, схватив Экзили за руку, простонал:

– Что мне делать? Аманда не согласится. В сущности я ничего не вижу в этом особенного, – продолжал он, опуская голову, – но… но Аманда застенчива… не могу ли я сам вскрыть ей вену?

– Нет, это должен сделать я сам; и человек, для которого приготовляется напиток, также должен присутствовать при этом. Он будет держать чашу, в которую будет стекать кровь.

– Ах, если бы мне не грозила такая страшная опасность…

– Решайтесь скорее!

– Аманда не захочет. Она будет кричать, звать на помощь. Она пойдет жаловаться самому королю.

– Если Вы впустите нас в свой дом, то согласия Аманды не понадобится… Когда же мне прийти к Вам?

– Назначьте день.

– В таком случае в будущую пятницу.

– А я?

– Завтрашнюю ночь Вы уже проведете в своем жилище, на площади Мобер. Но горе Вам, если Вы не сдержите слова!

Гюэ дрожа протянул итальянцу руку.

– Не будьте младенцем… не будьте бабой! – смеясь сказал Экзили. – Вы брались бывало за вещи более важные, употребляли капельки поопаснее тех, какие я извлеку из руки молоденькой девушки. И Вы сами можете это видеть; беспокоиться не о чем, опасности никакой. Вы – поклонник чудесного, – ну, Вы будете видеть чудо. Завтра в полдень Вы выйдете из Бастилии.

XIV
Кровь девушки

Вернемся к семейству герцога Дамарра.

Услышав из уст отца слова, которые его осчастливили, Ренэ бросился на площадь Мобер, к дому Гюэ, где не был уже три дня. Уже смеркалось, когда он подошел к решетке, ограждавшей дом и сад со стороны улицы. Ставни дома были заперты, нигде не пробивался свет. Ренэ постучал тем условным стуком, который он употреблял, приходя к Аманде, однако ответа не было.

В жилище Брюнэ также царили мрак и безмолвие.

Ренэ обошел квартал и приблизился к дому со стороны площади. Он дернул за звонок, но никто не отворил. Ренэ почувствовал беспокойство. Он снова вернулся на улицу, перелез через решетку в палисаднике, подошел к задней двери и прислушался. Ему показалось, что в доме раздаются какие-то глухие звуки: слышались то как будто вздохи, то звон посуды или стаканов.

Какое-то тяжелое предчувствие закралось в душу юного герцога, а так как он непременно хотел узнать, что происходит в доме, и притом считал себя защитником и покровителем Аманды, уже занимавшим в доме Гюэ определенное положение, то и стал придумывать, каким бы способом попасть в помещение Гюэ. Поискав немного, он нашел заступ, и с помощью последнего ему удалось приоткрыть один ставень, и именно у того окна, обвитого диким виноградом, где он тайком беседовал с Амандой.

Между тем три дня, в течение которых Ренэ не видался с Амандой, были для нее весьма богаты событиями. Ее отец вернулся домой, он был освобожден. Аманда остолбенела от неожиданности и радости. Отец объяснил ей, что обязан своим освобождением одному высокому покровителю и что теперь ему нечего бояться.

Однако, как ни радовалась молодая девушка возвращению отца, ей не могло не броситься в глаза его странное, боязливое обращение. Больше всего поразила ее просьба, высказанная так же боязливо, – не сообщать Ренэ о его возвращении.

Это возбудило подозрение Аманды. Она утешалась надеждой, что молодой герцог скоро явится, и тогда все разъяснится. Но Ренэ не приходил. Сама Аманда не решалась послать за ним или известить его, так как не была уверена, что из этого не выйдет неприятностей для ее отца; ведь у него, конечно, были серьезные основания просить ее молчать о его освобождении; окружавшие его сети могли, вероятно, запутать и тех, кто близко подходил к нему.

На другой же день после своего освобождения Гюэ начал заводить с дочерью очень странные разговоры: он говорил о благодарности, которой обязан кому-то, хвалил дружественное расположение к нему Экзили и особенно много распространялся о любви, которую Аманда всегда выражала ему лично как отцу.

– Ведь ты не отступила бы ни перед какой жертвой, если бы дело шло о спасении твоего отца, не правда ли? – сказал старик в заключение всех своих речей и затем снова принялся говорить о счастье, богатстве и почестях, ожидавших его в будущем.

Аманде пришло в голову, что отец хочет разлучить ее с Ренэ, что ее рука была той наградой, которой требовал освободитель Гюэ, что отказ от любимого человека должен был доказать ее любовь к отцу.

Тогда она решилась сообщить обо всем Ренэ; но, когда она собралась выйти из дома, отец загородил ей дорогу и принялся снова умолять ее не губить его. Аманда очень решительно заявила отцу, что хочет знать, какая тайна угнетает его.

– Подожди еще один день, и ты все узнаешь, – ответил старик.

Беспокойство Аманды все возрастало. Она стала избегать отца, который занимался в своей лаборатории какими-то приготовлениями. Страх сделал ее осторожной. Она все время оставалась в своей комнате.

Наступил третий вечер. Гюэ казался занятым и озабоченным. Аманда внимательно следила за каждым его движением. Брюнэ ушла; старик отправился к себе в лабораторию. В доме настала тишина; надвигался вечер.

“Теперь уж скоро все разъяснится, – сказала себе Аманда, – да и пора. Отчего это Ренэ все не приходит? Или он знает, в чем дело, и нарочно избегает меня?”

Эти мысли расстроили девушку, но она все-таки ни до чего не додумалась.

* * *

Гюэ тихо вышел из лаборатории и остановился в совершенно темных стенах. В оконные щели со свистом врывался ночной ветер и так качал незажженые лампы, свешивавшиеся с потолка, что они издавали слабый стук.

Старик проскользнул к входной двери и стал ждать. Когда за ней послышались шаги, он осторожно отворил ее и впустил двух мужчин.

– Вы очень аккуратны, доктор, – шепнул он, – я просто не мог дождаться Вас и дрожу, как в лихорадке.

– Перестаньте же беспокоиться: Вы делаете это ради своей свободы, ради своего счастья. Все ли Вы приготовили?

– Идите и посмотрите сами!

– Обождите минуточку здесь, в сенях, Ваше сиятельство, – сказал Экзили своему спутнику, снимая шляпу, и прошел вслед за Гюэ в лабораторию, где старик показал ему сосуд, наполненный чудно окрашенной жидкостью.

– Так, хорошо, – сказал Экзили, исследовав содержимое сосуда, – состав очень удался Вам; Вы приготовили его совершенно так, как я Вам предписал. Теперь Вы узнаете, как я приготовлю смесь.

Экзили вынул из-под плаща сосуд, похожий на оболочку от небольшого пушечного ядра, отвинтил крышку и показал Гюэ содержимое сосуда. Это была масса, походившая на осадок, остающийся после известковых и глинистых жидкостей; вся она была прорезана красными жилками.

– Это – главная составная часть смеси, – сказал Экзили, – Вы сейчас увидите, какое поразительное действие окажут на нее несколько капель человеческой крови, – и он шепотом, на ухо Гюэ, принялся давать свои объяснения.

– Нет! Нет!.. Я не хочу, я… отказываюсь! Оставьте меня! – крикнул старик.

– А Бастилия? А палач? А пытка? – возразил Экзили. – Да и что Вам за дело до этой смеси? Вся ответственность лежит на мне, я за все отвечаю. Пойдемте! Тот, кто стоит там, в темноте, и есть Ваш покровитель.

Гюэ взял свечу и пошел за итальянцем. Закутанный человек ждал их в сенях. Экзили пошептался с ним, затем все трое, стараясь двигаться по возможности неслышно, пошли в лабораторию.

– Здесь, за этой дверью, сидит в своей комнате Аманда, – сказал Гюэ, – да простит мне Господь, если с ней случится какое-либо несчастье! Тогда я открыто обвиню Вас, Экзили, и мне ничего не останется, кроме смерти.

Итальянец пожал плечами, а потом подал обоим своим спутникам по небольшому флакончику.

– Когда я подам знак, приложите это к носу, – сказал он и приблизился к двери, которая вела в комнату молодой девушки.

Вынув из кармана маленькую коробочку и тонкую, короткую металлическую трубку, он вставил один конец трубки в отверстие в коробке, а другой пропустил сквозь замочную скважину.

* * *

Аманда сидела на стуле, прислонившись к старому деревянному шкафу, и машинально занималась каким-то рукоделием. Услышав бой часов, она подняла голову и прислушалась; ей показалось, что она слышит громкий говор, потом как будто заскрипел песок под окнами и постучали в дверь. Аманда провела рукой по лицу, стараясь отогнать свои опасения, собралась с духом и еще раз повторила себе, что отец не мог бы подвергнуть ее какой-либо опасности. От отца ее мысли перенеслись к Ренэ; она уронила работу на колени и, подняв взор к потолку, погрузилась в мечты. Среди этого сладостного ничегонеделания ей почудился слабый лязг металла, как будто раздававшийся около двери, которую она заперла на ключ. Тогда девушка с испугом повернула голову и заметила едва уловимое звяканье дверной задвижки.

– Это – ветер, – сказала она себе, но не отрывала взора от задвижки, а затем громко спросила: – Кто там?

Однако никто не ответил ей. Тогда Аманда продолжала прислушиваться, не спуская взора с двери, и так прошло несколько минут.

– Должно быть, это от волнения и страха у меня такая тяжелая голова, – сказала Аманда, – глаза просто сами собой закрываются… ей, мне точно чем-то завязали голову… помогите… Я падаю!..

Ее взоры блуждали по комнате; все предметы, как ей казалось, плавали в голубом тумане, образовавшем вокруг горящей свечи кроваво-красное кольцо. Испуганная Аманда чувствовала себя все слабее, бессильнее и, наконец, прошептав прерывающимся голосом: “Ренэ! Ренэ!” – без чувств упала в кресло.

Вскоре после этого Экзили вынул трубочку из замочной скважины, подождал несколько минут, потом отворил дверь ключом, который взял у Гюэ, и, переступая порог, сказал своему таинственному спутнику, который был не кто иной, как граф де Лозен:

– Она спит; возьмите этот сосуд и скорее приступим к делу! – С этими словами он подал графу принесенный им с собой сосуд. – Откройте склянки, которые я дал Вам, – приказал Экзили, заметив, что Гюэ шатается, столько же от волнения, сколько от удушливого запаха, а затем, подойдя к Аманде, взял свесившуюся с ручки кресла руку молодой девушки и поднял рукав.

– Прелестная рука! – сказал граф Лозен, жадными глазами рассматривая спящую девушку.

Ее роскошные волосы слегка растрепались и спустились на лоб; грудь тяжело дышала, но на губах играла блаженная улыбка: по-видимому, она была приведена в состояние восторженности.

– Приступим! – сказал Экзили, – держите сосуд как раз под рукой этого прелестного ребенка.

– Нет! – закричал Гюэ, бросаясь вперед, – не делайте этого, Экзили! Прочь!

Однако острый ланцет уже вонзился в сверкающую белизной руку девушки и высоко брызнула яркая струя крови, под которую граф ловко подставил сосуд.

Едва первая капля коснулась массы, содержавшейся в сосуде, как из него с громким шипеньем поднялся теплый желтоватый пар; вся масса закипела и через край сосуда начали выскакивать большие пузыри.

– Я обжег себе пальцы! – воскликнул граф.

– Сейчас пройдет! Держите крепче сосуд! – приказал Экзили. – Кончено! Мне давно не приходилось производить такой великолепный опыт. Какая чудная, чистая, благородная кровь! – провизжал он отвратительным голосом, дико вращая глазами, – целомудренная кровь! Она окажет требуемое действие.

– Чертов кудесник! Отравитель! – вне себя закричал Гюэ и бросил на пол флакон.

– Безумец! – с гневом воскликнул Экзили, – ты прерываешь священнодействие!

– Ах, братья были правы: ты проклят небом! – продолжал Гюэ.

– Тупоумный лаборант! К счастью теперь уж поздно: мы получили то, чего хотели.

– Царь небесный! – завопил Гюэ, – моя девочка истекает кровью!

– На, возьми! Можешь удостовериться, что я действовал так ради науки и желания принести пользу моему другу и тебе! – и с этими словами Экзили бросил ему приготовленную повязку.

Гюэ тотчас же наложил ее на пораненное место руки Аманды и крикнул:

– Уходите! Уходите!

В эту минуту Аманда открыла глаза и увидела кровь, которой были запачканы ее руки и платье.

– Уйдем! – шепнул Экзили своему товарищу.

– Помогите! – воскликнула Аманда, и словно кто-то ждал только этого зова, – ставни затрещали под чьим-то ударом, стекла со звоном посыпались в комнату, и какой-то человек, спрыгнув с окна, бросился на Экзили, размахивая вместо оружия садовым заступом.

– Аманда, это – я! – крикнул он.

Экзили едва успел избегнуть нападения, спрятавшись за большим креслом.

– Ренэ, Ренэ! – рыдая звала Аманда, но, будучи обессилена потерей крови, снова лишилась чувств.

– Что Вы сделали? А отравитель! Выходите, мошенники! – вне себя кричал Ренэ. – Гюэ, Вы видели? О, я разнесу Вас, разбойники! – и он снова поднял заступ.

Однако в эту минуту человек в плаще выступил вперед, в его руке сверкнуло острие шпаги и он сказал спокойным голосом:

– Герцог Дамарр, я готов дать Вам удовлетворение, но бросьте же эту лопату: в этом доме для Вас, вероятно, найдется шпага.

– Граф Лозен! – отступая с изумлением воскликнул Ренэ. – Вы здесь. И в обществе этого…

– Герцог, – приблизившись сказал Экзили. – Гюэ все расскажет Вам. Мы не имели дурных намерений. Старик получил свободу за тот опыт, который я только что произвел. Это была маленькая жертва, которую дочь принесла отцу и о которой и говорить не стоит… Вы же, молодой человек, берегитесь! Не вздумайте разбалтывать чужие тайны, не то и я заговорю и расскажу всему свету, почему Ренэ, сын герцога Дамарра, так похож на умершего Годэна де Сэн-Круа… А ведь Вы любите свою мать.

Из груди Ренэ вырвался яростный крик. На мгновение он остолбенел, а когда опомнился, граф Лозен и Экзили уже оставили комнату.

Дамарр был теперь один возле Аманды, лежавшей без чувств, и близ Гюэ, стоявшего перед ней на коленях.