Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 51 страниц)

VIII
Граф Лозен оправляется от катастрофы

Граф Лозен уже две недели находился в Бастилии; он был принят здесь с большим почетом; его содержали отдельно от других, он почти целые дни проводил в саду и в библиотеке.

Не прошло и недели со времени заключения графа, как ему доложили о приходе Геврэ, заведующего королевским гардеробом.

– Ага, – сказал Лозен, – начинаются переговоры; надо быть как можно нахальнее.

При входе Геврэ он не поднял взора от книги, которую читал, небрежно развалясь в кресле. Геврэ открыл заключенному, что король начинает скучать о своем друге.

– Мне здесь очень хорошо, – равнодушно проговорил Лозен, – поверьте, здесь в уединении и тишине отлично отдыхаешь от всех этих придворных скандалов и сумятицы. Я ничего не имею против того, чтобы остаться здесь до самой смерти.

Геврэ удалился. Лозен, конечно, и не помышлял кончить свою жизнь в заключении, но он прекрасно знал, что король не может жить без него, что ему нужен был поверенный в сердечных делах. Поэтому граф решил спокойно ждать, причем ему хотелось прежде всего знать, какое вознаграждение будет предложено ему. Однажды за завтраком он сказал Безмо:

– Знаете, я еще не все видел здесь.

– Что же Вы хотите увидеть?

– Я еще никогда не гулял по платформе[17]17
  Помост для пушек.


[Закрыть] этого замка.

– Это очень легко исполнить, граф, только нужно подождать до вечера. При заходе солнца оттуда открывается чудный вид.

Когда колокол на башне пробил шесть, граф Лозен поднялся на платформу. Заходящее солнце золотило верхушки стен Лувра и отдаленных зданий. Только двое из заключенных гуляли по платформе. Когда Лозен поднимался наверх, он увидел какого-то господина, сидевшего в лафете и любовавшегося чудным видом. Лозен поклонился, заключенный также снял свою бархатную шапочку. Граф с изумлением взглянул на незнакомца и прошептал:

– Я, кажется, знаком с Вами…

– Конечно, – ответил черный незнакомец, – мы встречались несколько раз.

– Вы – доктор Экзили?

– Да, именно.

Лозен был очень доволен этой встречей и тотчас решил продолжать беседу.

– Вы находитесь здесь по особому приказу его величества, доктор! – сказал он.

Экзили пожал плечами.

– По приказу короля? Вы лучше других знаете, как издаются подобные приказы. Разве Вы сами можете приписать свой арест только одному королю? Граф, я знаю, почему Вы здесь.

– Ну, знаете, – засмеялся Лозен, – я нахожусь здесь совсем в ином положении, чем Вы. Вы не смеете заниматься своим искусством, на Вас лежит тяжелое обвинение…

– Последнее для меня совершенно безразлично. Всякого, кто выделяется чем-нибудь особенным, толпа забрасывает грязью. Что же касается первого, то мне очень хотелось бы заниматься своим делом; без волшебства мне вряд ли удастся выйти отсюда.

Лозен устремил взор в землю, похлопал рукой дуло пушки и после продолжительного молчания проговорил:

– Вы верите в колдовство, доктор?

– Это – вопрос, на который не так легко ответить. Есть многое, что кажется нам непонятным; мы видим, что оно совершается, но как – уяснить себе не можем, а потому, конечно, приходится объяснить себе все это волшебством, – проговорил Экзили, повернув лицо в сторону и искоса посматривая на графа.

– Я должен сознаться, – проговорил последний, – что уже давно хотел познакомиться с Вами поближе:

“Он чего-то хочет от меня”, – подумал Экзили и добавил вслух:

– Вы могли бы разыскать меня, граф.

– Всевозможные обстоятельства мешали мне сделать это, – ответил граф, – но, раз судьба свела нас здесь, мне хотелось бы предложить Вам один вопрос.

– Спрашивайте!

– Часто каприз или настроение человека, обладающего властью, управляет нашей судьбой, – продолжал Лозен, – если это настроение нам благоприятно, мы торжествуем, если неблагоприятно, то наша борьба со злым роком будет бесплодна. Допускаете ли Вы возможность существования средств, превращающих любовь в ненависть, а нерасположение – в благосклонность?

Экзили прислонился к стене и спокойно спросил:

– Одним словом, Вы хотите сказать: любовный напиток?

– Да, доктор. Я много читал относительно этого. Существуют будто бы такие таинственные средства, которые могут управлять чувствами. Такой человек, как Вы, должен знать это более точно.

Экзили задумался и после некоторого молчания проговорил:

– И если Вы хотите знать мое откровенное мнение, то я скажу: да, такие напитки существуют. Если меня спросит кто-нибудь другой, то я отвечу “нет”, потому что подобные средства действуют сильнее ядов.

– Значит, Вы можете превратить ненависть в любовь? – с жаром воскликнул Лозен.

– Я ни минуты не сомневался в своем искусстве, – сказал Экзили.

– О, тогда окажите мне эту услугу!.. Мне необходимо добиться благосклонности одного существа, для того чтобы восторжествовать над врагами.

“Я узнал то, что хотел”, – сказал себе Экзили и громко продолжал:

– Граф, я с удовольствием оказал бы Вам эту услугу, но не могу приготовить этот напиток здесь, в стенах тюрьмы, для этого мне надо быть на свободе… Поэтому, несмотря на все мое желание услужить Вам, Вы все же должны будете отказаться от моих услуг, так как я нахожусь в заключении.

– Вы не долго будете здесь! – воскликнул граф, – я ручаюсь Вам, что скоро Вы будете свободно разгуливать по Парижу.

– Но Вы сами, граф…

– В тюрьме, хотите Вы сказать! Милый доктор, я давно мог бы быть на свободе, если бы только захотел. Не беспокойтесь обо мне! Двери моей тюрьмы скоро откроются и, как только я буду на свободе, я позабочусь о Вас.

– Я буду освобожден! – пробормотал Экзили, – я так и знал. Берегитесь, господин Сэн-Лорен! Если Годэн уже не перерезал нити Вашей жизни, то об этом позабочусь я, как только выйду из тюрьмы.

Однако он ничего не сказал Лозену, а лишь молча поклонился ему.

– Значит, Вы не можете изготовить мне этот напиток в стенах Бастилии? – спросил граф.

– Нет, так как, прежде всего, мне нужен один предмет, который здесь никак нельзя иметь.

– Что же это за предмет?

– Невинная девушка, граф.

Лозен сделал удивленное лицо и спросил:

– О, доктор, Ваши средства ужасны. Что же должна сделать эта девушка?

– Мне нужно только две унции ее крови; кровь чистой, невинной девушки, на чести которой нет ни малейшего пятнышка, является главной составной частью этого напитка.

– Как странно и интересно! Вы думаете, что этот напиток подействует?

– Я в этом твердо уверен.

– Решено, доктор. Вы скоро покинете стены этой тюрьмы.

– Я надеюсь увидеть доказательства Вашего могущества, для того, чтобы я мог доказать Вам свое.

Мрак постепенно спускался на землю, из стен Бастилии стали вылетать летучие мыши; пахнуло ночной свежестью и из туч выглянула луна.

– Номер второй, – крикнул Экзили уходя. – Граф, я рассчитываю на Вас.

– А я – на Вас, доктор! – крикнул ему вслед Лозен.

Несколько времени спустя, за графом пришел тюремщик.

– Граф, – сказал он, – пожалуйте вниз, Вас ждет господин де Геврэ.

– Иду – сказал граф.

* * *

Придворные трубачи только что сыграли туш, предшествующий выходу короля. Придворные кавалеры и дамы выстроились в два длинных ряда, сквозь которые должен был пройти королевский двор.

– Как долго тянулось сегодня! – сказал герцог Сэн-Реми стоявшему рядом с ним де Фьенну.

– Надо сознаться, что с тех пор, как Лозен не распоряжается всем этим, стало ужасно скучно.

– Да? Вы несправедливы к господину Геврэ, – господа, – раздался вдруг женский голос.

– Госпожа де Тианж! – с изумлением воскликнули мужчины.

– Подождите, – ядовито проговорила де Тианж, – я расскажу это своей сестре. Она думала как раз найти поддержку среди более почтенных людей, так как Лозен уже очень зазнался.

Мужчины смутились; де Тианж была сестрой маркизы Монтеспан.

– О, – пробормотал Фьенн, – ведь Вы не думаете, что мы…

– Успокойтесь, – засмеялась де Тианж. – К чему беспокоиться и спорить о человеке, который сидит в Бастилии?

– Пусть он посидит там подольше! – воскликнул Сэн-Реми, – я согласен еще подождать.

В эту минуту пажи распахнули дверь. Все ожидали увидеть де Геврэ, но каково же было всеобщее удивление и испуг, когда на пороге с вызывающей улыбкой на губах появился граф Лозен, которого все считали погребенным в стенах Бастилии. Он громким голосом возвестил:

– Его величество король.

Де Тианж со страха уронила драгоценный веер, а Фьенн от смущения выронил шляпу и поспешил приветствовать Лозена; но он опоздал, так как граф был уже окружен тесным кольцом придворных. Те, которые усерднее других бранили его, пока он был в тюрьме, теперь высказывали ему самые горячие благопожелания. Лозен, знавший цену всему этому, встречал все приветствия очень холодно и был очень доволен всеобщим изумлением, когда по залу пронеслась весть о том, что король назначил его маршалом и комендантом всех своих дворцов, чтобы вознаградить его за потерю места начальника артиллерии. Лозен, приняв равнодушный вид, отправился к тому месту, где сидели Монтеспан, старый герцог Мортемар, госпожа де Тианж и другие родные и приверженцы маркизы. Граф, увидев около Монтеспан старого герцога Шимэ, и, не удостоив маркизы ни одним взглядом, направился прямо к последнему и протянул ему руку.

– Простите, герцог, что Вам пришлось так долго ждать сегодня, – сказал он, – теперь я снова вступил в исполнение своих обязанностей и этого больше не случится.

Атенаиса, повернулась к ним спиной и вступила в оживленный разговор с отцом.

– Сегодня король долго не выходил, – сказал Шимэ. – Вероятно его величество был задержан важными делами?

– Не столько важными, как деликатными, – с ударением проговорил Лозен.

Все обступили его и с нетерпением ожидали новостей. Граф, бросив уничтожающий взгляд на Атенаису, внятно и медленно проговорил:

– Его величество замедлил появиться в зале, так как получил отрадное известие: герцогиня Лавальер благополучно разрешилась от бремени дочерью.

Атенаиса чуть не упала в обморок. Все взоры обратились на нее. Лозен пошел дальше.

– Берегись, – шепнула де Тианж Атенаисе, – ты не должна показывать вид, что это трогает тебя.

– Я уже овладела собой, – ответила Монтеспан. – А, этот нахал вызывает меня на бой? Хорошо, посмотрим, кто кого!..

Она взяла своего брата под руку и пошла через зал.

“Я восторжествую над всеми, – сказала она себе. – Людовик стыдится меня, он знает, что мне все известно, и не смеет взглянуть на меня; это – признак моей власти”.

Действительно, король поспешно потупился, заметив подходившую Монтеспан.

IX
В кухне Сэн-Круа и в больнице Отель-Дье

Мы введем читателя в маленькую мрачную комнату, находившуюся в заднем флигеле старого дома на улице Бернардинцев. Этот дом принадлежал аптекарю Глазеру, с которым мы уже не раз встречались в продолжение нашего рассказа. Квартира Глазера находилась в первом этаже и представляла собой ряд темных, неуютных комнат, заваленных книгами и заставленных всевозможными инструментами, аппаратами, различными коллекциями и чучелами животных.

Была ночь. Медная лампа тускло освещала упомянутую нами комнату; угли, тлевшие в химической печи, бросали на все предметы красноватый отблеск. Две фигуры, мужчина и женщина, опершись на печку, внимательно смотрели на вещество, находившееся в реторте. Читатели без сомнения узнали Сэн-Круа и Марию де Бренвилье; их лица также были освещены зловещим красноватым светом печки. Поручик налил в реторту один из своих ужасных ядов и тщательно перегонял его, чтобы усилить действие. Маркиза не отрывала взора от реторты. Она в течение непродолжительного времени сделалась ярым химиком, пожелав изучить эту науку, и уже знала вес и действие многих веществ. Стремление сделаться властителями человечества воодушевляло Сэн-Круа и Марию.

Дальше виднелась безобразная фигура Мореля, регулировавшего жар печки и следившего за градусником. Сэн-Круа все рассказал маркизе, а она, пожав плечами, сказала: “Возьми его, нам нужны опытные люди”, – и таким образом Морель стал их сообщником.

Сэн-Круа еще раз тщательно просмотрел все рецепты. Сегодня он решил подвергнуть химическому исследованию те капли, которые Мария дала своему отцу. Он предположил, что сделал какую-нибудь ошибку, так как, по описанию Марии, яд имел вовсе не такое действие, какое должен был иметь.

– Торопись, – сказала маркиза, – мои братья в Париже, Вы должны начать свои действия.

– Это возбудит подозрения, – возразил Годэн.

– Мы не должны колебаться. Они хотят поместить мое состояние в Шателэ, чтобы я была навек связана. Они должны умереть, пока не исполнили своего намерения.

Сэн-Круа повиновался и стал усиливать и совершенствовать капли.

– Выходи, дух смерти, и поселись в этой реторте, покажи себя достойным твоих освободителей. Пусть исполнятся предсказания кающегося! – говорил он.

Вещество долго находилось в прежнем состоянии, маркиза не отрывала взора от реторты; вдруг жидкость зашипела, поднялась до горла склянки и полилась в трубку; ужасные капли собрались в приемнике! Сэн-Круа осторожно снял его и, закрыв отверстие, поместил сосуд в мелкий песок.

Во время этой процедуры таинственные работники не обменялись ни словом. Только после продолжительного времени Сэн-Круа, вынув сосуд из песка, проговорил:

– Наша работа не пропала даром.

Глаза Марии загорелись зловещим блеском.

– Дай мне эти капли, Годэн!.. Я хочу испробовать их.

Сэн-Круа содрогнулся, но повелительный тон маркизы не допускал возражений.

– Могу ли я узнать, каким образом ты думаешь испытать их? – спросил он.

– Я хочу показать Вам, что избрала верный путь, и не дрогну, если мне придется совершить великое дело. Дай мне капли!

Сэн-Круа взял сосуд и вылил смертоносную жидкость в бутылочку; затем он крепко закупорил ее и подал Марии. Последняя тщательно спрятала бутылочку, а через несколько времени уже была на пустынной улице.

На следующий день в доме д‘Обрэ никто не видел маркизы. Она заперлась в своей комнате, где погрузилась в разработку своих ужасных планов. Маркиз Бренвилье несколько раз осведомлялся о своей супруге, но неизменно получал в ответ, что она никого не принимает. Он видел, что слуги носили в комнату его жены вино, хлеб, бульон, стаканы с желе и т. п., и сообразил, в чем дело; значит, Мария собиралась в какой-нибудь приют для бедных. Действительно после возвращения в Париж она стала усердно заниматься благотворительностью, посещала больных и бедных и не пропускала ни одной обедни, чем заслужила себе в обществе прозвание “кающейся Магдалины”.

Маркиз Бренвилье очень скептически относился к благотворительным занятиям своей жены; презрительно улыбнувшись, он отправился гулять.

Маркиза стояла посреди своей комнаты; перед ней находился стол, уставленный бутылками с вином и бульоном и стаканами с желе; двери комнаты были заперты, а занавеси на окнах задернуты. Мария достала из резного шкафчика склянку, повязала себе рот и нос салфеткой и, откупорив бутылку с вином, накапала в нее из склянки три капли, а в стаканы с желе капнула четыре капли. Затем, спрятав флакон с ядом в шкаф, она позвала слугу и приказала ему:

– Снесите все это в экипаж! А что, барин, дома?

– Нет.

– Скажите ему, чтобы он не ждал меня с ужином, я еду по делу.

Наступали сумерки, когда маркиза, закутанная в плащ, отправилась в путь. Перед ней на передней скамейке экипажа стояла корзина с провизией для больных. В вечернем тумане все яснее вырисовывались башни собора Богоматери. Экипаж переехал через мост, завернул в улицу Нотр-Дам и остановился у громадного, мрачного здания, над воротами которого виднелся освещенный образ св. Мартина. Сумерки заметно сгустились. Марии не пришлось долго ждать. Калитка большого дома отворилась, и из нее вышел мужчина, который помог маркизе сойти.

– На скамейке стоит корзина с провизией, снимите ее осторожно, Брюно, – сказала Мария. – Можете возвращаться домой, – добавила она, обращаясь к кучеру.

Привратник Брюно взял корзину и вошел в дом вслед за маркизой. Он дернул звонок; вышла монахиня ордена св. Августина; этим монахиням был поручен уход за больными в больнице Отель-Дье, Мария, увидев монахиню, опустилась на колени и поцеловала ей руку.

– Не делайте этого, маркиза! – сказала монахиня. – Вы не должны так унижаться передо мной, простой инокиней. Мы все можем поучиться у Вас смирению и христианской любви. Вы все же приехали сегодня… ведь уже так поздно.

– У меня было свободное время, и я хотела узнать о здоровье больных.

– Пойдемте, они будут очень рады. Плотник Бенуа уже со вчерашнего дня хорошо себя чувствует; Шалалиль, которому Вы посылали вино, тоже. Немец из Зейдельберга плох.

– Сколько лет Бенуа? – спросила Мария.

– Ему исполнилось двадцать пять.

– А Шалалилю? – продолжала спрашивать Мария.

– Он, кажется, немного моложе.

– Гм… – пробормотала Мария, – я так и думала; это – года д‘Обрэ.

Маркиза шла с монахиней по коридору, в который выходили двери отдельных палат. Наконец они дошли до обширного общего зала, где помещались больные. Кровати стояли длинными рядами, между которыми были оставлены широкие проходы. Каждая кровать была завешена полосатыми занавесами; но они были раздвинуты для того, чтобы все больные могли видеть большое распятие в конце зала, перед которым теплилась лампада.

Когда маркиза и монахиня вошли в зал, другая монахиня внятно и громко читала вечернюю молитву. После молитвы сестры стали обходить больных, давая им лекарство и освежительное питье. Сестра Бенинья подвела маркизу к постели Бенуа. Как только больной увидел маркизу, он протянул к ней свою исхудавшую руку и проговорил слабым голосом:

– Я Вас так долго не видал!.. Мы уже беспокоились о Вас; Вы всегда приносите нам радость и утешение.

– Вам, кажется, прописано желе? – сказала маркиза, – я привезла Вам его.

Маркиза обдумала все подробности своего ужасного дела; стакан, в котором было желе, был очень мал, так что в нем не было больше двух ложек. Когда сестра, которая пошла спрашивать доктора, можно ли больному съесть желе на ночь, вернулась с утвердительным ответом, маркиза взяла ложку и совершенно спокойно стала кормить больного. Бенуа с жадностью стал глотать прохладное кушанье.

– О, как вкусно!.. Нельзя ли еще ложечку?

Маркиза дала ему вторую ложку. Кроме нее около больного никого не было. Она не спускала с него взора. Черты Бенуа вдруг изменились, по его телу пробежала дрожь, он откинулся назад и жалобно застонал.

“Годэн нашел то, что нужно”, – сказала себе Мария и поспешно отошла от постели; она не смела оглянуться и подошла к монахиням, раздававшим питье на ночь.

– Пожалуйста, раздайте больным вот это, – и с этими словами Мария вынула из корзины бутыль с морсом.

Монахини с благодарностью приняли морс и стали разливать его в кружки. К морсу не были примешаны ужасные капли Сэн-Круа. Отравленные кушанья не должны были попасть в руки монахинь, чтобы не могло возникнуть какого-нибудь подозрения.

– Бенуа, кажется, спит, – сказала подошедшая сестра Бенинья, – сегодня ему было лучше, а прохладное желе принесло ему пользу.

– Надеюсь, – сказала Мария. – А Шалалиля можно видеть?

– Конечно! Он, наверное, будет спокойнее спать, если Вы протянете ему руку на ночь.

Маркиза подошла к больному. Это был полный мужчина; взоры его добродушных голубых глаз, потускневших от продолжительной болезни, с радостью устремились на маркизу.

– Добрый вечер, – сказал он довольно крепким голосом, – мне сегодня гораздо лучше, чем три дня тому назад.

– Да, я уже слышала об этом, – ответила Мария.

– Я только очень сержусь, что меня кормят каким-то противным супом; вот его как раз несут.

Действительно в это время сестра милосердия принесла суп.

– Я не хочу есть его, – заворчал выздоравливающий, – уберите эту гадость и дайте мне чего-нибудь поосновательнее, для того, чтобы я мог поскорей выбраться отсюда!

Он нетерпеливо отвернулся.

– Кушайте, голубчик, – сказала монахиня, – этот суп принесет Вам пользу. Другого Вам еще нельзя.

– Я уже сказал Вам, что не хочу есть, – продолжал Шалалиль. – Ваши доктора ничего не понимают. Мне надо набираться сил, а Вы кормите меня этой бурдой! Кормите им своих собак, а я есть его не буду!

Он ударил кулаком по одеялу.

– Вот посмотрите, как раскапризничался наш больной, – с улыбкой сказала монахиня, обращаясь к маркизе, – я пойду позову доктора.

Мария удержала монахиню.

– Не надо, сестрица, я попробую уговорить его съесть суп. Ведь доктор еще более раздражит его. Дайте мне тарелку.

Монахиня подала маркизе суп. Шалалиль лежал, повернувшись к Марии спиной.

– Он бывает иногда очень несдержан, – тихо сказала монахиня, – и может выбить у Вас тарелку из рук.

– Что эта черная грешница там шепчет? – раздраженно проговорил Шалалиль, не оборачиваясь.

– Вот видите, он меня и видеть не хочет; я лучше уйду.

– Хорошо, сестрица, я попробую дать ему суп, – сказала Мария.

Упрямец все еще не поворачивался. Монахиня ушла.

Тогда Мария поставила тарелку к себе на колени и внимательно осмотрелась кругом. Все были заняты своим делом, фигура маркизы закрывала тарелку, и ее движения не могли быть заметны другим. Она поспешно вынула из-за пояса бутылочку и капнула несколько капель в суп.

– Что, черная грешница ушла? – спросил Шалалиль.

– Да, Вы ее огорчили своим упрямством, – сказала Мария. Эти монахини очень добры, только под конец надоедают.

– Она заплакала…

– Неужели? – спросил добродушный Шалалиль, – как мне жаль ее!.. – Он немного повернулся. – Надо будет попросить у нее прощения, я не хотел обидеть ее.

– Лучше скушайте поскорее суп, тогда Вы и помиритесь.

Шалалиль сел на кровати и, немного поворчав, проговорил:

– Давайте сюда!

Маркиза подала ему тарелку, и он поспешно стал глотать ненавистный суп. В это время маркиза переменила банки от желе. Она вынула из корзины ту, в которой было отравленное желе, и спрятала ее в карман. Желе из стакана, находившегося в корзине, она незаметно вытрясла в носовой платок.

– Корзина и банки могут остаться тут, – пробормотала она, – все равно ничего не узнают.

Затем она обернулась к Шалалилю, который только что с большим неудовольствием съел последнюю ложку супа.

– Фу, – проворчал он, – съел всю тарелку.

Маркиза хотела заговорить с больным, но его глаза вдруг широко открылись, руки судорожно сжались и он глухо проговорил:

– Мне кажется, я умираю.

Маркиза подошла к постели и смело посмотрела в лицо несчастного, искаженное страхом и болью. Больной замолк и совершенно неподвижно сидел в постели; ужасные капли, казалось, сразу обратили его в мумию.

– Посмотрите, сестрица, – обратилась Мария к возвращавшейся монахине, – наш больной все еще упрямится, он хоть и съел суп, но сидит надувшись и ничего не говорит.

Монахиня пристально посмотрела на больного, напоминавшего собой статую, и прошептала:

– Как он бледен!.. Что с ним случилось? Вы замечаете, как изменилось его лицо?

– Нет; Вы ошибаетесь, сестрица.

– Я позову врача.

В эту минуту Шалалиль сделал движение, пробормотал несколько непонятных слов и лег.

– Видите, он хочет спать, – сказала Мария и отошла от постели вместе с монахиней.

Прежде чем выйти из зала, маркиза отважилась еще раз посмотреть на Бенуа; он лежал тихо и совершенно неподвижно; сквозь раздвинутые занавеси она видела его бледное, как бы окаменевшее лицо, услышала его хриплое дыхание. Это вполне совпадало с описанием действия яда, сделанного ей Сэн-Круа; так же хрипел умирая ее отец. Ужасная женщина совершенно спокойно и внимательно наблюдала за своей жертвой.

– Годэн делает успехи, – прошептала она, – уже заметна разница; судороги не сводят больше пальцев, нет беспокойства и холодного пота. Они умрут, и причина их смерти останется невыясненной.

Маркиза, провожаемая монахинями, покинула зал. Привратник взял корзину.

– Я пришлю завтра за ней, – сказала маркиза, – можете взять это вино; на днях я пришлю для больных еще несколько бутылок.

В коридоре маркиза успела незаметно вынуть из корзины отравленную бутылку.

У ворот больницы ее ждал слуга с фонарем и алебардой, в сопровождении которого она отправилась домой.

* * *

– Действие капель стало заметно через пять минут после приема, – сказала маркиза Годэну на другой день. – У второго действие проявилось несколько позднее.

– Я не ошибся, – произнес Сэн-Круа, – они проживут пять дней.

– Разве ты не можешь найти средство, которое уничтожало бы сразу?

– Это – высшая ступень науки. Мои средства действуют верно и не оставляют никаких следов. Не все ли равно, проживут ли наши жертвы несколькими часами больше или меньше?..

– Это необходимо. Если все будут умирать одинаковой смертью, то может возникнуть подозрение. Один должен умирать медленно, другого смерть должна застигнуть врасплох, третий может впасть в идиотизм; надо изобрести средство для братьев, которое быстро извело бы их.

– Не мешай мне в моих занятиях! – воскликнул Сэн-Круа, – я не имею возможности пользоваться указаниями учителя и должен добиваться всего собственными силами. Я надеюсь найти самые сильные яды, но пока довольствуйся тем, что есть. Наблюдай за событиями в больнице; уверяю тебя, что ничего не откроется.

– Но братья! Братья!

– Если опыты в госпитале будут удачными, можно будет заняться братьями.

Мария опять отправилась в больницу. Бенуа и Шалалиль были еще живы, но чрезвычайно изменились; они изумительно похудели, от них остались одни кости, обтянутые кожей.

Маркиза хотела проделать еще несколько опытов и потихоньку давала выздоравливающим, у которых был самый лучший аппетит, желе, варенья, печенье и т. п.

– Я испытала твои капли на четырнадцати больных, – сказала она Годэну, – они умрут почти одновременно, и мы будем иметь возможность сравнить действие ядов на различных людях. Экзили никогда не имел такого обширного поля для наблюдений.

Сэн-Круа закрыл лицо руками.

Однако маркиза отняла их и, поцеловав его в губы, добавила:

– Найди еще более сильно действующие вещества; мы должны иметь возможность убивать одним дуновением, как сказано в книге; смелый, Годэн, ты должен превзойти своего учителя!

Сэн-Круа снова занялся своими ретортами; он перегонял различные вещества, взвешивал их, размышлял и соображал.

* * *

Между тем по городу ходили ужасные слухи о том, что в больнице Отель-Дье от неизвестной причины умерло четырнадцать больных, бывших уже на пути к выздоровлению. Никто из врачей, несмотря на все старания, не мог определить причину их смерти. Больные постепенно худели, слабели, высыхали и наконец умирали. При вскрытии в их органах находили сильнейшие изменения, но причина, вызвавшая их, все же оставалась неизвестной.

Маркиза тотчас же после первых случаев таинственной смерти поспешила в больницу и выказала самое живейшее участие и сожаление; она была так огорчена, что монахиням приходилось утешать ее. Она вела длинные переговоры с врачами о причинах смерти и самым подробным образом осведомлялась о симптомах; на все свои расспросы она получала неизменный ответ мужей науки:

– Мы не можем определить причину смерти, наша наука тут бессильна.

– Знаете, сестрица, – сказала маркиза при уходе сестре Бенинье, – у меня есть знакомый врач, который лечил моего покойного отца в Офмоне; это – очень знающий человек, хотя он и не имеет громкого имени. Мы с ним говорили об этих ужасных случаях; он высказал желание увидеть трупы умерших и думает, что ему удастся определить причину таинственной смерти.

– Это очень легко сделать, скажите привратнику, и он проводит Вашего доктора.

Трупы таинственно умерших лежали в покойницкой больницы; их не торопились хоронить, так как многие врачи и студенты приходили, чтобы осмотреть их, к великому удовольствию привратника; ему немало перепадало на чай, а потому он был очень доволен, когда однажды вечером раздался звонок и от имени маркизы де Бренвилье появился доктор Клеопас, изъявивший желание осмотреть трупы и также обещавший на чай.

Брюно зажег факел и повел доктора в покойницкую. Пройдя по двору больницы, он остановился перед низкой дверью и, отодвинув задвижку, проговорил:

– Пожалуйте, господин доктор.

Войдя в огромное, низкое помещение, плохо освещенное несколькими свечами, Брюно привычным жестом стал сдергивать полотно с длинных, стоявших по стенам столов, на которых лежали трупы. У доктора вырвался невольный крик ужаса; но, овладев собой, он подошел к ближайшему столу, и, закрыв нос и рот рукой, спросил привратника:

– Где тут Бенуа и Шалалиль?

– Первые; они все лежат в том порядке, в каком умирали.

Доктор повернулся спиной к Брюно, чтобы тот не видел дрожания его рук, и стал внимательно осматривать умерших. В это время дверь отворилась и вошли еще два господина.

Доктор Клеопас отошел в тень и надвинул на голову капюшон.

Вновь пришедшие были также врачи; осмотрев некоторые из трупов, они углубились в ученый спор, к которому Клеопас внимательно прислушивался.

– Что Вы скажете, коллега? – обратился, наконец, один из них к Клеопасу, – согласны ли Вы с моим мнением. Я приписываю смерть известным миазмам и пришел, чтобы посмотреть, какое действие оказывает на трупы ночной воздух.

– Я не согласен с Вами, – ответил Клеопас, – по-моему, больные умерли от какой-нибудь пищи, в которой развились ядовитые процессы, вероятно от посуды, где она была приготовлена. Я боюсь, что это – не последний случай в Париже. К сожалению у меня нет времени подробнее развить свою теорию. Спокойной ночи, господа!

С этими словами доктор Клеопас поспешно вышел из покойницкой, сопровождаемый Брюно, боявшимся упустить обещанную награду.

Когда калитка больницы закрылась за доктором Клеопасом, он облегченно вздохнул и почти бегом пустился по пустынной улице. За углом его встретила темная фигура.

– Ну, что? – послышался голос.

– А, это – ты, Мария? – сказал доктор. – Как я счастлив, что вышел из этого ужасного здания!..

Читатель без сомнения узнал, что перед ним Сэн-Круа и маркиза де Бренвилье. Годэн, под видом доктора, хотел изучить на трупах действие своих ядов.

– Какой ты трус! – презрительно сказала Мария, – каково действие наших капель?

– Капли подействовали прекрасно.

– Как я рада; значит, мы смело можем действовать. Годэн, мы скоро достигнем цели!