Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 51 страниц)

VII
Беглянка и преследователь. После Жинэ

Едва прошло полчаса после отъезда Териа, как обитатели гостиницы были взволнованы появлением нового путешественника: к дому с грохотом подкатила дорожная карета, запряженная взмыленными лошадьми.

– Эй, хозяин! – закричал выскочивший из кареты человек.

Регина, выйдя ему навстречу, спросила:

– Что угодно Вам?

– Сейчас же закройте все двери и выходы! Чтобы никто не смел выйти!

– Ого, что это значит?

– По приказу короля! Я – сержант парижской полиции. В Вашем доме скрывается маркиза Бренвилье. Ведите меня к ней, я арестую ее. Если она улизнет, все Вы ответите мне! Где она?

Хозяйка, раздраженная повелительным тоном сержанта, не удержалась от злорадной улыбки и произнесла:

– Вы опоздали, дама уже уехала. Она два дня лежала у нас больная, и теперь доктор повез ее к себе домой. Она, вероятно, теперь уже переехала границу.

– Проклятие! Тысяча чертей! – разразился Дегрэ, – когда она успела? Вы лжете!

– Обыщите весь дом, – сердито сказала хозяйка.

– Ах, сто дьяволов! Когда она уехала? Говорите правду, не то все сегодня же будете арестованы! Эй, ты! – загремел Дегрэ, обращаясь к служанке, – говори, когда она уехала! Не лгать! Не то…

– Около получаса назад, – дрожа ответила девушка.

– Оседлать мне лошадь! Вот указ короля: мне должны немедленно давать лошадей, людей и оказывать всякую помощь! Сию минуту лошадь!

– У нас только одна верховая лошадь.

– Так подавайте ее! Я должен захватить эту женщину! Слышали Вы о парижской отравительнице?

– Да, вчера рассказывали…

Николай бросился в конюшню за лошадью.

– Вы говорите, ее лечил доктор? – продолжал Дегрэ. – Хорош должен быть этот доктор!

– Доктора Вы не трогайте! – сказала рассерженная хозяйка. – Он – прекрасный врач и отличный человек: все в округе молятся на него.

– Как его зовут?

– Доктор Камилл Териа.

– Териа? Камилл?! – воскликнул Дегрэ. – Ну, в таком случае мне еще более следует торопиться. Ну, что же лошадь?

Он припомнил отношения маркизы к химику, в свое время вызвавшие много толков и насмешек по адресу Марии.

– В этой женщине сидит сам дьявол, – пробормотал он, – но я сумею обуздать его!

Николай привел лошадь.

Дегрэ взял свои пистолеты и вскочил в седло.

– Так они поехали в Шинэ? – еще раз спросил он. – Берегите свои головы и говорите правду! Горе Вам, если Вы захотите принять сторону отравительницы против меня, представителя закона! Не лгите, не то я сегодня же велю пытать Вас.

Страшная угроза и не менее страшное слово “отравительница” произвели удручающее впечатление.

– Мы можем присягнуть, что доктор поехал вместе с больной по дороге в Шинэ, – подтвердила Регина.

– Так вперед! – и Дегрэ галопом выехал со двора.

* * *

Камилл ехал рысью вслед за каретой, мчавшейся с почти невероятной быстротой. Он ни минуты не сомневался, что ни перед чем не останавливающийся сержант с легким сердцем переступит границу и не задумается арестовать Марию, если только к этому представится возможность. Преступления маркизы были так тяжелы, что власти Льежа ни в каком случае не заступились бы за нее, тем более что между Францией и Нидерландами существовали в данное время дружественные отношения. Мария могла сознавать себя в безопасности только в монастыре. Териа чувствовал себя не в силах покинуть несчастную грешницу при таких чудовищных обстоятельствах и решил спасти ее и потом расстаться с ней навеки.

На дороге послышался стук лошадиных подков; Териа оглянулся: его нагонял всадник, мчавшийся со страшной быстротой. Териа узнал коня, принадлежавшего хозяевам гостиницы, узнал и могучую фигуру Дегрэ.

– Развязка приближается, – тихо промолвил он и, бросив последний взгляд на мелькавшую далеко впереди карету, повернул коня и поехал навстречу врагу. – Да простит мне Бог, но я не могу покинуть ее, – и он вынул пистолет.

Сержант, давший себе слово не обращать внимания ни на какие препятствия и ни для чего не останавливаться, хотел промчаться мимо него, но Териа преградил ему дорогу. Дегрэ выпрямился в седле и воскликнул с притворным изумлением.

– Ба! Камилл Териа! Пропусти меня, Териа: я должен исполнить одно хорошее дело и не могу терять ни минуты.

– Берегись, Франсуа Дегрэ, – возразил Териа, – ты на нидерландской земле… Умерь свое рвение!

– Так ты знаешь, зачем я еду? Ты, кажется, одно время также был соучастником этой банды в Париже? Ах, Камилл, Камилл! Неужели красота так могла повлиять на тебя, что ты, храбрый и мужественный человек, стараешься теперь защищать отравительницу? Ну, пропусти меня, не то дело кончится плохо! Сторонись!

Он хотел проехать, но Териа схватил его лошадь за узду и крикнул:

– Стой!.. Я не допущу нападения на свободной земле! Назад, ищейка!

– Оставь меня, не то я размозжу тебе череп, – зарычал Дегрэ. – Ты сам – убийца! Ты убил студента Мартино!

Камилл побледнел и бросился на сержанта с поднятым хлыстом, но Дегрэ отскочил с конем в сторону, проскользнул мимо него и опередил его.

Териа помчался за ним.

– Я созову на тебя всю деревню! – кричал он, не отставая.

– Зови, зови своих сограждан! – насмешливо кричал сержант и в то же время они почти рядом выскочили на холм. – Вот она, отравительница! – злорадно крикнул Дегрэ, завидев на горизонте карету маркизы, по-видимому задержанную по дороге каким-то препятствием.

Эта минутная задержка могла оказаться для нее роковой.

– Остановись, или тебя разорвут на куски! – закричал Териа, мчась почти плечо в плечо с отважным сержантом и задыхаясь от гнева и волнения.

– Ничего не поделаешь: по указу короля! – смеясь ответил Дегрэ.

– Собака! Я покажу тебе! – и Териа снова взмахнул хлыстом, но Дегрэ с такой силой ударил его кулаком в грудь, что он зашатался в седле.

– Довольно с тебя? Берегись, чтобы я не послал тебя вслед за жертвами твоей любовницы! – сказал сержант, и в его руке блеснул пистолет.

– Значит, око за око, зуб за зуб! – бешено крикнул Териа.

В тот же момент прогремел выстрел; лошадь Дегрэ встала на дыбы и, взмахнув ногами, тяжело рухнула на землю вместе с ездоком. Пуля Териа пробила ей голову.

– Оставайся же тут, шпион, собака! – крикнул доктор и помчался вперед.

Дегрэ с большим трудом выкарабкался из-под убитой лошади, кровь которой обрызгала его платье. Ярость, стыд, жажда мести лишили его дара слова. Он молча погрозил кулаком вслед исчезавшему всаднику и, подняв с земли выпавший из его руки пистолет, пробормотал:

– Эх, зачем я не выстрелил раньше! Пусть бы этот молодец лежал здесь вместо моей лошади! Я, право, слишком добродушен!

Вслед за тем он пошел обратно по направлению к Живэ: его миссия кончилась ничем.

Камилл догнал карету маркизы Бренвилье под самым Шинэ.

– Можешь ты ехать дальше? – спросил он Марию, которая от изнеможения тихо стонала.

– Я хочу ехать, – ответила она.

– Так подожди четверть часа!

Камилл бросился в город, где его очень любили, и достал пару здоровых, выносливых лошадей; их запрягли в его экипаж, и путешествие продолжалось.

У ворот св. Мартина в Льеже маркиза приказала свернуть налево. Карета двигалась через густой лес; местность казалась пустынной и уединенной. Наконец показались высокие стены, над которыми возвышались крыши нескольких зданий, старая, высокая башня и широко разросшиеся деревья.

– Мы приехали, – сказала маркиза, – это – монастырь святой Бригитты.

Камилл приказал остановиться, а затем прошептал:

– Прощай, Мария, ты спасена. Теперь наши дороги должны разойтись.

– Ты покидаешь меня, Камилл, и навсегда?

– Навсегда, Мария! За этими стенами ты найдешь милосердие. – Териа еще раз прижал маркизу к своей груди; она обняла его, но он быстро высвободился из ее объятий, вынес из кареты ее вещи и крикнул кучеру: – Поверни! Мы едем обратно в Льеж.

Маркиза долго неподвижно стояла на том же месте, а потом подняла к небу взор, полный глубокой грусти. Сегодня она в первый раз плакала после многих-многих лет.

Монастырский колокол слабо зазвонил. Привратница, вышедшая отворить, увидела у ворот даму, сидевшую на каменной скамье.

– Я прошу впустить меня, – сказала незнакомка.

Пришла настоятельница в сопровождении трех сестер; ворота открыли. Тогда к ногам монахинь с громким воплем бросилась благотворительница монастыря Мария де Бренвилье.

– Ради всего святого! – закричала настоятельница, поднимая ее, – с Вами случилось несчастье? Вы в крови! – (Действительно рана маркизы снова открылась.) – Добрая, дорогая маркиза, скажите, что с Вами? Благодетельница нашего монастыря всегда имеет право рассчитывать на нашу верность, нашу помощь…

– Правда? – спросила Мария поднимаясь. – Так защитите меня: я – великая грешница!

VIII
Что помешало маркизе Монтеспан говорить с доктором Экзили

Маркиза Монтеспан выехала из Версаля утром того дня, который был назначен для ее свидания с Экзили. Ей было известно, что множество людей, оказавшихся замешанными в страшный союз, восставший на человечество, было арестовано, и так как она хотела обеспечить себя с этой стороны, то торопилась как можно скорее повидаться с итальянцем. Она не сомневалась, что Мария Бренвилье, сообщничество которой с Экзили было доказано, сообщила ему все подробности относительно книги: откуда она попала на свет Божий и кто, следовательно, был виновником распространения зла. Атенаиса не доверяла никому из своих приближенных: этому научил ее горький опыт, и лишь госпожа Скаррон была единственной подругой, к которой она могла обратиться в таком серьезном затруднении. Кроме того Монтеспан уже с большим трудом скрывала свое положение; она избегала придворных собраний, чтобы не подвергаться любопытным взглядам, но все же ее тайна могла назваться открытой тайной.

Поговорив вволю о том, что у прекрасной маркизы будет ребенок от короля и что королева выказала по этому поводу изумительное смирение, все занялись планами, которые могли основываться на ожидаемом событии. Сам король желал, чтобы оно совершилось негласно, так как ему прежде всего надо еще было как-нибудь покончить с неутешной Лавальер: в 1670 году он еще считался с общественным мнением.

В виду всех этих обстоятельств, помощь и содействие Скаррон, к которой, притом, Людовик относился вполне равнодушно, была для Атенаисы очень кстати. У вдовы было удобное помещение на уединенной улице де Турнель, почти на краю города, близ площади Бастилии. Когда Атенаиса открыла Скаррон свой секрет, та нашла, что ее собственный дом – не довольно уединенное место для ожидаемого события, и заботилась приискать для Атенаисы удобное помещение почти рядом; все было заблаговременно приготовлено, и молодая маркиза могла спокойно ожидать родов. Открытие книги и возможность связанного с этим скандала для всей ее семьи совершенно расстроили Атенаису, и она считала необходимым употребить все силы, чтобы предотвратить разоблачения Экзили. Не обращая внимания на свое положение, она дождалась условленного часа, накинула плащ с капюшоном и незаметно вышла из Орлеанского дворца. Проходя по длинной сети улиц и переулков, она почувствовала сильный озноб. Это обеспокоило ее. Что это? Следствие ли волнения, или уже не наступает ли роковой час? Она почувствовала жестокую боль и, на минуту остановившись, простонала:

– Боже мой! Боже мой! Что со мной будет, если это начнется сейчас?

Боль прекратилась, но Атенаиса могла двигаться лишь очень медленно. Собрав все свое мужество, она наняла экипаж, и тот доставил ее на улицу де Турнель. В эти минуты Монтеспан так же сумела подчинить свое тело силе духа, как и ее бывшая подруга, маркиза Бренвилье во время погони Дегрэ. Но, когда старая служанка Скаррон отворила ей двери, она упала ей на руки и могла только простонать:

– Позовите Вашу госпожу… Я больше не в силах двигаться!

Положив почти бесчувственную маркизу на скамейку в передней, служанка побежала наверх за своей госпожой, а в это же время явился Пикар. При виде маркизы, которую хозяйка дома вместе со своей служанкой несла наверх, он многозначительно покачал головой, так как “интересное” положение маркизы Монтеспан было небезызвестно ему. Однако ему было крайне важно узнать, каковы окажутся последующие события, а потому, несмотря на то, что Скаррон простилась с ним, он не ушел из дома, а примостился в укромном углу, откуда мог, никем не замеченный, производить свои наблюдения. Пикара преследовали удивительные неудачи: в продолжение самого короткого времени это был уже второй случай, что золотой дождь, который, по мнению полицейского комиссара, неминуемо должен был посыпаться на него, так и не осчастливил его. Переговоры с Экзили не состоялись, а потому Пикар искал случая узнать что-нибудь, что впоследствии могло бы принести ему пользу.

Простояв на своем наблюдательном посту около четверти часа, он увидел женскую фигуру, которую две другие женщины вели под руки. Все три вышли из дома и направились к улице Францисканцев, где, как видел следовавший за ними Пикар, вошли в какой-то дом. Найти здесь обсервационный пункт оказалось для Пикара еще легче, так как францисканский монастырь находился как раз напротив дома, за которым он намеревался наблюдать, и вход в него представлял нечто вроде беседки, в которой он устроился весьма удобно.

За спущенными занавесами наблюдаемого дома мелькал свет. Через несколько времени одна из женщин опять вышла из дома, и, несмотря на перемену костюма, Пикар узнал в ней Скаррон.

После этого много времени прошло без всяких перемен. Наконец к дому подъехала наемная карета, из которой вышли мужчина и женщина и скрылись в доме, но через несколько минут дама вышла из дома и поспешно пошла по улице, но уже в совершенно противоположном направлении.

* * *

В одном из самых старых домов улицы Св. Антония, как раз напротив улицы де Турнель, где жила Скаррон, в комнате готического стиля, с высокими сводами и стенами, покрытыми рисунками частей человеческого тела и полками с книгами, сидел за накрытым столом человек, наружность которого не представляла ничего особенного или привлекательного. Ростом он был не более четырех футов; у него были большая голова, короткие волнистые волосы, так называемые лягушечьи глаза и пухлые губы, – самая пошлая наружность, которой странно противоречили белые, почти женские руки.

Он уничтожал остатки стоявшего перед ним жаркого, запивая каждый кусок из большой кружки; в то же время, вылавливая из блюда лучшие куски, он мурлыкал какую-то песенку.

Вдруг у входных дверей раздался резкий, пронзительный звонок.

– Ах, черт! – пробормотал обедавший, – наверное, клиенты! Никогда не дадут отдохнуть! – и, предчувствуя, что ему сейчас помешают, он поспешно схватил свою кружку и сделал несколько глотков.

Низкая, обитая медью дверь отворилась, и в нее просунулась голова служанки.

– Ну, что там? – сердито спросил доктор.

– Вас очень желает видеть одна дама: высокая, стройная, вся закутанная, у нее даже на лице маска.

Доктор встал из-за стола и приказал впустить посетительницу.

В комнату вошла высокая, стройная женщина, закутанная в длинный плащ с капюшоном. Ее лицо действительно скрывалось под бархатной испанской маской.

– Вы – доктор Жак Клеман, знаменитый женский врач? – звучным, нежным голосом спросила дама.

– Да, я – доктор Клеман, а знаменит ли я, – не знаю.

– А я знаю и поэтому прибегаю к Вашей помощи. Необходимо присутствие врача при рождении ребенка. Пойдемте, Вы получите очень большое вознаграждение. Это – событие особенной важности. Нельзя терять время: уже начались боли.

– Событие особенной важности? – повторил Клеман. – Ах, всегда одно и то же! Мне очень редко приходилось присутствовать при родах, при которых появление на свет ребенка не называли бы “событием особенной важности”… в хорошем или в дурном смысле.

– Но в этом случае дело действительно очень важно, да кроме того требует молчания.

– Так, что Вы даже надели маску?

– Нет, маска у меня не из-за этого, но я даже должна просить Вас позволить завязать Вам глаза. Я поведу Вас.

– Черт возьми! Дать вести себя с завязанными глазами! Нет, так не годится! Да и можете быть спокойны: я давным-давно привык принимать участие в таких таинственных делах; при моей специальности это случается очень часто. Я никогда ничего не разбалтываю; молчание – наш долг. Но… дело делом! Что об этом говорить! Давайте повязку!

Пока дама складывала для повязки черный шелковый платок, доктор накинул широкий, легкий плащ, вынул из одного из шкафов кожаный футляр и опустил его в карман своего камзола, вместе с двуствольным пистолетом.

– Вы берете с собой оружие? – удивилась дама.

– Непременно! Ведь я не знаю, куда иду. Да и на улицах, много всякого сброда, особенно в этих местах. Нам далеко идти?

– Нет, – ответила дама, завязывая ему глаза. – Вы можете дать честное слово, что ничего не видите?

– Да нет же! Я привык к игре в жмурки.

Дама взяла его за руку, и они вышли на улицу. Клеман скоро понял, что его спутница не похожа на женщину, привыкшую к хитростям и уверткам; она даже не постаралась запутать его, повертывая то направо, то налево, и он сознавал ясно, что они идут по улице де Турнель. Вдруг незнакомка остановилась. Клеман заметил, что она дрожит, и спросил:

– Что с Вами?

– Мне страшно: какие-то люди крадутся за нами… их двое.

– Видите, оружие-то пригодилось! Поверните меня лицом к этим негодяям! – попросил Клеман, а когда его спутница исполнила это, то он, вытянув руку с пистолетом, громко крикнул: – Кто посмеет выслеживать меня, тому я прострелю голову!

– Они исчезли, – прошептала дама, и затем оба они быстро пошли дальше. – Мы пришли, – сказала она через несколько минут, и доктор сперва почувствовал, что они проходят переднюю, лестницу, потом еще две комнаты, а затем услышал громкий стон, доказавший ему, что он – у цели.

– Снимите же повязку! – сказал он.

Платок развязали, и доктор огляделся. Комната, в которой он находился, была убрана очень просто; в ней почти не было мебели; у стены стояла постель, скрытая зелеными занавесами. На камине горели две свечи в серебряных подсвечниках. Не успел доктор хорошенько осмотреть комнату, как свечи погасли, и он очутился в темноте.

– Эй! – крикнул Клеман, – что это? Уж не должен ли я помочь юному гражданину явиться на свет Божий в совершенной тьме?

Из-за занавеса звучный мужской голос ответил:

– Не бойтесь ничего, ободритесь!

– Черт возьми! – со смехом продолжал доктор, – я ничего и никогда не боюсь! Это для меня – дело привычное. Мы живем в такое время, когда маленькие люди являются на свет, где и когда им вздумается. Престранный этот мир!..

– Доктор Клеман! – возразил тот же голос. – Вас призвали сюда для дела, а не для того, чтобы Вы высказывала свои нравственные наблюдения.

– Ну, ладно, ладно, – засмеялся доктор. – Но вот что: у меня страшная жажда; ведь меня вытащили из-за ужина, так что я не успел докончить его; не найдется ли здесь глоток вина?

Послышался стук отворяемого буфета, затем невидимый мужчина подошел к доктору со стаканом, который в темноте налили так полно, что доктор пролил вино, замочив себе рукав.

– Вы довольно неловки, – заметил он, – но вино чудесное.

– Ну, теперь все? – сердито спросил мужской голос.

– Нет еще: налейте второй стакан, господин невидимка, и чокнитесь со мной за здоровье роженицы. Ну, пожалуйста! Работа пойдет лучше.

Мужчина двигался в темноте, очевидно, отыскивая второй стакан, потом приблизился к доктору и чокнулся с ним.

В эту минуту снова прозвучал болезненный стон.

– Ага! – сказал Клеман, – начинается. Итак, я должен орудовать в темноте!

В сопровождении мужчины он подошел к постели и, приглядевшись уже к темноте, мог различить, что роженица схватилась обеими руками за руку мужчины; при этом доктор ясно слышал, как она рвала кружева на его манжетах.

Она страшно стонала, но Клеман, привыкший к подобным сценам, хладнокровно исполнял свое дело.

– Людовик! Я умираю! – услышал он вдруг странный вопль больной, а потом несколько тише: – Анри! Анри!

– Храбрее, храбрее! Дышите глубже! – ободрительно сказал доктор.

Невидимый мужчина почти ничего не говорил, но его руки сильно дрожали. Наконец раздался последний мучительный крик, и новый пришелец явился на свет. Невидимка громко и радостно вскрикнул, когда доктор сказал:

– Что за славный юнец!

В комнате наступила тишина, прерываемая только писком новорожденного, который приветствовал жалобой свое новое существование.

– Теперь я настоятельно требую света, – сказал доктор.

Замаскированная дама принесла свечу; Клеман прошел приготовить ванну для ребенка, который оказался прекрасным здоровым мальчиком. Посвящая теперь все свое внимание больной, доктор видел, что ее лицо было прикрыто тонким носовым платком и что какая-то фигура стояла в ногах постели, прячась в складках занавеса. Кончив свое дело, доктор выпил еще глоток вина, одел камзол и с удовольствием посмотрел на дитя, уже лежавшее в ванне.

– Теперь я здесь лишний, – сказал он, – эта старая женщина, как вижу, знает свое дело. Если бы я опять понадобился, господа, Вы знаете, где найти меня.

– Позвольте мне вручить Вам маленький подарок, – сказала прятавшаяся за занавесом фигура.

Из-за занавеса протянулась рука необыкновенно нежной формы, державшая красный кожаный кошелек, и опустила его в руку доктора. Кошелек оказался весьма увесистым.

Доктор еще раз нагнулся над родильницей, которая в этот момент лежала с открытым лицом. Дама в маске поспешила опять набросить на ее лицо платок, но доктор видел достаточно, и понял, что должен поторопиться уйти.

– Благодарю Вас, – сказал он, – давайте повязку!

Его прежняя спутница завязала ему глаза и снова повела его по тихим улицам.

– Если я не ошибаюсь, – сказал ей доктор, – в этом кошельке не менее ста луидоров.

– Вы не ошиблись.

– Гм! Это – королевский подарок!

– Да, но не надо быть непременно королем, чтобы делать королевские подарки.

– Вы правы; но в сегодняшнее дело, как мне кажется, все-таки замешалась королевская рука. Уж слишком она хороша для простого дворянина. А такую родильницу, как маркиза Монтеспан, также не каждый день встретишь.

– Ради Бога, молчите, несчастный! Из Ваших окон Вы можете видеть башни Бастилии… Больше я ничего не могу сказать Вам.

– Ну, я не из трусливых!

Они подошли к дому доктора, и его спутница, сняв с его глаз повязку, сказала:

– Прощайте, господин Клеман!

– Спокойной ночи, – смеясь ответил врач, – сегодня Вы позвали меня для номера первого; надо надеяться, что на этом дело не остановится; не отнимайте же у меня такой блестящей практики; обещаю Вам полное молчание.

Он вошел в дом, а дама вернулась обратно.

* * *

Пикар твердо стоял на своем посту, хотя от усталости под ним буквально подламывались ноги. Не требовалось большого ума, чтобы отгадать, что происходило в доме. Пикар, как уже было сказано, решился извлечь из событий этой ночи свое счастье. Для него осталось загадкой, кто был тот мужчина, который первый явился в дом в сопровождении замаскированной дамы и в наемной карете и все еще оставался в доме. Пикар полагал, что это – какое-нибудь доверенное лицо в этой тайно-явной любовной истории короля, и стремился доказать этому лицу, что он, Пикар, как комиссар полиции города Парижа, знает решительно все, но что он умеет беречь деликатные тайны. Он не сомневался, что маркиза Монтеспан вознаградит его за это. Предаваясь своим размышлениям, он заметил две мужские фигуры, уже давно то появлявшиеся, то исчезавшие на углу улицы Францисканцев и следившие за уходом и приходом дамы в маске.

Несмотря на строгие меры, принятые полицией Рейни против всякого рода бродяг, улицы Парижа далеко еще не были безопасны. Пикар не был трусом, к тому же при нем была его шпага, и, как полицейский чиновник, он имел право рассчитывать на помощь; поэтому он решился заняться наблюдением за двумя подозрительными неизвестными. В это время дверь противоположного дома отворилась, и мужчина, возбудивший в комиссаре такой интерес, вышел на улицу. Он осмотрелся и, не видя нигде экипажа, пошел по улице Францисканцев. Пикар решил следовать за ним, тем более, что бродяги крались за неизвестным, очевидно, с дурными намерениями. Действительно, как только он завернул на улицу де Турнель, они напали на него, не стесняясь тем, что на них падал свет фонаря, висевшего на железных цепях на углу улицы. Пикар, ни минуты не раздумывая, бросился на мошенников, так что те немедленно обратились в бегство.

Неизвестный нагнулся, чтобы поднять маску, упавшую с его лица при неожиданном нападении, и любопытный Пикар увидел лицо, при взгляде на которое чуть не упал от страха, изумления и почтения: перед ним стоял его величество король Людовик XIV.

Спокойно надев свою маску, король вплотную подошел к Пикару и сказал:

– Благодарю за помощь, Пикар, – я сейчас же узнал Вас. Как полицейский чиновник, Вы обязаны лично обозревать иногда улицы Парижа, но остерегайтесь упомянуть в своем рапорте о лицах, которых Вы встретили сегодня ночью. В этом здании, – он указал рукой на Бастилию, – есть место и для полицейских, выказывающих больше усердия, чем требуется. Прощайте, Пикар! – и Людовик продолжал свой путь.

Пикар остался стоять, как пригвожденный к месту. Счастье и в третий раз обмануло его. Наконец он медленно двинулся в обратный путь.

– Ах, какой болван – этот Пикар! – сказал один из мошенников, – он, кажется, думает, что я испугался его! Я не отступил бы, если бы не узнал другого.

– Кто же был этот другой, которого ты так испугался, Морель? – спросил его товарищ.

– Этого я тебе не скажу, но меня словно молнией обожгло. Пойдем!

Оба быстро скрылись в темной улице Сэн-Пьер.

Пикар вернулся в свое бюро сильно не в духе. Его писец Фратэ так и бросился ему навстречу:

– Господи, где Вы были? Я уже посылал всюду, где Вы бываете!

– Да что же случилось? – с испугом воскликнул Пикар, уже во всем видевший сегодня неудачи и насчастия.

– Ничего не случилось, но если бы Вы не пришли еще пять минут, то пропустили бы свидание с очень важной особой, желавшей говорить с Вами.

– Уж не Артаньян ли? – воскликнул Пикар, которого при мысли о Бастилии начала трясти лихорадка.

– Нет, – с улыбкой возразил Фратэ. – Но торопитесь: наверху, в Вашем кабинете, ждет граф Лозен, которому нужно немедленно переговорить с Вами; у него есть к Вам какая-то просьба.

Пикар одним духом взлетел на лестницу и, войдя в кабинет, приветствовал графа низким поклоном и извинениями.

– Господин Пикар, Вы должны оказать мне одну услугу, – сказал де Лозен.

– Вот оно, счастье, – прошептал Пикар, а затем громко сказал: – Граф, Вам стоит только приказать.

* * *

Ребенок, рождение которого помешало важному разговору маркизы Монтеспан с доктором Экзили, был первым залогом ее преступной любви к Людовику XIV. Мальчик получил имя Людовика Августа Бурбона, герцога Мэн. В своем роде, он был так же зловреден для общества, как и яды маркизы Бренвилье, которая в ту ночь когда ее бывшая подруга произвела на свет королевского сына, – опустила свою грешную голову на подушки постели, приготовленной невинными руками набожных монахинь в уютной келье монастыря.