Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 51 страниц)

V
Отцеубийство

Жизнь в Офмоне несколько изменилась. Д‘Обрэ стал чаще прежнего приглашать соседей и начал писать письма родным, которых не удостаивал до тех пор ни строкой. Причиной этой перемены служило предстоявшее примирение маркизы с супругом. Старик Обрэ был очень доволен таким оборотом дела. Когда же пришло письмо от маркиза Бренвилье, полное раскаяния, он совсем восторжествовал и приписал это исключительно своим юридическим познаниям и умению вести дело, благодаря которому он поставил маркиза в безвыходное положение. В глубине души он мало верил в искренность подобного раскаяния и держался очень осторожно и сдержанно. Однако письма следовали одно за другим, и, наконец, был получен ящик, наполненный самыми изящными парижскими изделиями. Там были перчатки, веера, кружева, а также корзиночка с лучшими эссенциями знаменитого в то время Лавьенна.

– Вот тебе на! – воскликнул старый судья при виде посылки. – Наш необузданный маркиз, по-видимому, превратился в самого нежного супруга. Жених не может быть внимательнее. Он, кажется, только теперь оценил тебя, Мария!..

– Что же, разве я этого не заслуживаю? – кокетливо ответила Мария. – Мой легкомысленный супруг видел немало женщин; может быть, он потому и убедился, что и его жена не хуже других.

Она проговорила эти слова так просто и естественно, что д‘Обрэ пришел в восторг.

– Я всегда говорил твоим братьям, – воскликнул он, – что, несмотря на все недоразумения, ты и маркиз все же любите друг друга.

Взоры Марии со смертельной ненавистью скользнули по фигуре отца, но она тотчас же придала своему лицу выражение детской невинности. Она, как маленькая девочка, играла с присланными вещами.

– Если наши отношения теперь не наладятся, то виной в том буду не я, – сказала она. – Мне кажется, что я просыпаюсь от тяжелого сна!

– Господи, – воскликнул д‘Обрэ, – какие удивительные вещи прислал твой маркиз!.. К чему они тебе здесь? Спрячь их, пока ты вернешься в Париж. На что, например, тебе эти флаконы? – и с этими словами он поднял корзиночку. – Какие хорошенькие бутылочки!.. В особенности эти, с золотыми украшениями.

Маркиза почувствовала, что ею овладевает смертельный страх и по ее телу пробежала дрожь; она прекрасно знала, какой это флакон и кто послал его.

– Это, кажется, новые духи; надо будет попробовать их, – сказала она, взяв корзиночку из рук отца.

– Вы, балованный народ, может быть, и понимаете что-нибудь в этом, а, по-моему, это имеет вид самой обыкновенной воды.

Маркиза собрала подарки мужа в ящик и пошла наверх в свою комнату. Закрыв дверь она поставила корзиночку с флаконами на стол и стала внимательно рассматривать тот, который был украшен золотом.

– Это – тот самый, – глухо проговорила она, осторожно дотрагиваясь до пробки и пряча флакон в шкаф. – Через три дня все будет кончено…

Срок, назначенный Марией, быстро проходил. Два раза она уже хотела пустить яд в ход, но ее руки так дрожали, что она побоялась пролить жидкость.

Однажды вечером громкий собачий лай и звук охотничьего рога возвестили маркизе, что ее отец возвратился с охоты, которую он предпринял с несколькими приятелями. Она поспешила во двор, чтобы, согласно принятой на себя роли, приветливо встретить отца, но, подойдя к нему, увидела, что двое слуг снимают его с лошади. Старик был страшно бледен.

– Господи Боже, что с Вами? – воскликнула Мария.

– Мне немного нездоровится, больше ничего, – ответил д‘Обрэ, с трудом входя в сени, где тотчас же опустился на стул.

– Ваш папаша немного переутомился сегодня, – смеясь проговорил барон Лавардье, один из приятелей старика Обрэ. – Да, да, дорогой Обрэ, мы все еще думаем, что нам двадцать лет… Когда голова уже начинает серебриться, нельзя так увлекаться. Ваш папаша, маркиза, три часа подряд не сходил с лошади. Это слишком много в шестьдесят восемь лет.

– Я чувствую страшные боли в желудке, которые не дают мне даже дышать, – сказал Обрэ. – Но, может быть, Лавардье и прав. Я сейчас лягу в постель, выпью чего-нибудь холодного, и все пройдет.

Мария несколько раз менялась в лице, так как в ее голове созрел ужаснейший план. Между тем приятели никак не могли расстаться со стариком д‘Обрэ; каждый из них давал какой-нибудь совет и они проводили его до спальни, где слуги раздели старика и уложили в постель. Маркизе эти минуты казались часами. Наконец все ушли, пообещав прийти на другой же день утром узнать о здоровье больного. Мария осталась одна с отцом.

– Дитя мое, – сказал он, – прошу тебя, иди в свою комнату. Мое нездоровье не представляет ничего опасного. Позови мне Проспера, он побудет со мной.

– Отец мой, неужели Вы желаете удалить меня, Вашу дочь, которая так благодарна Вам? О, не лишайте меня радости побыть с Вами! – и с этими словами маркиза поцеловала руку своего отца.

– Как жарко!.. – сказал маркиз. – Открой немного окно!

Мария открыла одну половину окна. В это время вошли старый Проспер и ключница замка Луизон.

– Хорошо, что Вы пришли, Луизон, – сказала Мария, – надо поскорей приготовить холодное питье.

– Не лучше ли дать барину потогонное? – спросила Луизон.

– Нет, нет, я хочу чего-нибудь холодного, – воскликнул д‘Обрэ. – Я чувствую какое-то жжение в кишках.

Маркиза встрепенулась; злые силы покровительствовали ее ужасному намерению. Кто сможет раскрыть это преступление? Разве старик не жаловался при всех на боли в желудке? Кроме того яд Годэна действует мгновенно.

– Я пойду приготовить питье, – сказала Луизон.

– Когда питье будет готово, позвоните, – сказала Мария, поднимаясь и выходя из комнаты.

Она поспешила в свою комнату; ее шаги были нетверды, и ей несколько раз приходилось хвататься за перила лестницы, чтобы не упасть. Уже стемнело, когда она подошла к шкафу, где хранилась ужасная жидкость. Ее не пугало преступление, которое она готовилась совершить; ее волновала мысль, что впопыхах она не успела спросить Сэн-Круа, как обнаружится действие яда.

В эту минуту снизу послышался звонок. Маркиза вздрогнула.

“Питье готово. Нельзя упускать случай. Так должно быть!” – подумала она, а затем спрятала в карман склянку с ядом и твердым шагом стала спускаться с лестницы.

Внизу ее встретила Луизон с прохладительным питьем.

– Благодарю Вас, Луизон, – проговорила Мария нежным голосом. – Вы можете идти; я позову Вас, если что-нибудь понадобится.

Луизон вышла из комнаты.

Маркиза быстро поставила питье на столик, вынула из кармана флакон и стала открывать его; пробка не сразу поддалась ее усилиям. В соседней комнате послышался шум. Проспер был в спальне и мог войти каждую минуту; какой-нибудь пустяк мог бы выдать ее. Вследствие этого маркиза стала искать глазами ножницы, но напрасно. Ее нежные пальцы не могли справиться с крепкой кожей, которой была обтянута пробка; тогда она пренебрегла опасностью и решилась разорвать ее зубами. Затем она осторожно вынула пробку и наклонила склянку над стаканом; ее рука дрогнула при этом, но она сказала себе: “Это нужно!” – и капли с каким-то странным звуком упали в стакан. Несмотря на все самообладание маркизы, ее руки задрожали, и она почувствовала, что несколько капель смочили ей пальцы. Она со страхом обтерла их о платье и, спрятав флакон в карман, пошла к дверям спальни. Когда она собиралась открыть дверь, позади ее раздался какой-то шорох. Маркиза, вся дрожа, отскочила от двери, и стакан закачался на подносе, так как она подумала, что, быть может, кто-нибудь подсмотрел ее ужасное дело.

Она со страхом оглянулась: позади нее стояла большая лохматая собака старика д‘Обрэ и с глухим ворчанием скалила на нее зубы.

– Пошла вон! – крикнула Мария собаке и смело вошла в спальню.

Проспер сидел у постели; старик Обрэ услышал тихие шаги дочери и сказал:

– Доброе дитя!.. Ты хлопочешь обо мне в такой поздний час!

Проспер встал и обратился к Марии:

– Если я понадоблюсь Вам, то позовите меня; теперь барину уже гораздо лучше.

Он вышел. Отец с дочерью остались одни.

Мария подала ему стакан, причем ее руки больше не дрожали, а лицо было совершенно спокойно. Д‘Обрэ взял питье и поднес стакан ко рту. Маркиза отошла в глубину комнаты. Отец выпил питье до дна и вернул стакан дочери, проговорив:

– Мне теперь лучше, спасибо!..

Маркиза подошла к постели; она ожидала, что яд немедленно окажет свое действие, но его не было.

– Иди, – сказал д‘Обрэ, – мне лучше. Ложись спать!.. У дверей моей комнаты будет дежурить Жак.

Маркиза пошла наверх; ее охватывал холод и ей все казалось, что кто-то стоит сзади нее. Она поспешно заперла дверь своей комнаты и прилегла на диван. В ее голове шумело и ей чудились какие-то призраки, кружившиеся в комнате и вылетавшие в окно.

Пробило полночь.

Внизу раздался глухой шум, послышались голоса и жалобные стоны.

“Яд начинает действовать… Поделом тебе, отец!.. Это за то, что ты хотел отнять у меня моего Годэна!” – подумала Мария.

Кто-то бежал по лестнице, в щель стал виден свет. Раздался стук в дверь.

– Сударыня, – послышался голос Луизон.

Мария молчала.

– Ради Бога, отоприте!.. Ваш отец умирает.

Маркиза быстро смяла свою постель и пошла открывать дверь.

– Я легла не раздеваясь и задремала. Что такое?

– Вашему отцу очень плохо… идите скорей!

– Отец, отец! – с отчаянием закричала Мария, – скорей доктора! – и она бросилась вниз по лестнице.

Луизон следовала за ней и задыхаясь проговорила:

– Жак уже поскакал в Компьен.

– Во сколько же времени он доберется туда?

– Часа через два.

Мария наморщилась, как бы показывая свое недовольство, но вместе с тем прошептала:

– Доктор приедет не раньше, как через шесть часов; к тому времени все будет кончено!

Уже при входе в спальню отца Мария услыхала его стоны и ею овладело раскаяние. Она подошла к постели больного; черты его лица страшно изменились; яд уже производил свое разрушающее действие в его организме.

– О, дочь моя, я ужасно страдаю! – воскликнул д‘Обрэ, протягивая руку маркизе.

Его пальцы были скрючены, а ладони покрыты холодным потом.

Если бы у Марии было под руками противоядие, она тотчас же дала бы его отцу, но она даже не слышала о нем, равно как не знала даже имени того яда, который разрушал организм больного. Спасти его теперь можно было лишь ценой откровенного признания, а это значило погибнуть.

– Поздно, – прошептала она, – да и действие средств Экзили ничем нельзя остановить.

Старик начал бредить, он сел на постели и стал что-то говорить, но потом пришел в себя и громко сказал:

– Пошлите гонца в Париж! Я хочу перед смертью видеть своих сыновей.

Мария бросилась на колени перед постелью и стала громко рыдать. Собравшиеся слуги высказывали свое участие и жалели бедную маркизу.

Беспокойство больного увеличивалось; применялись всевозможные домашние средства, но безуспешно.

– Приди ко мне, дитя мое, – прохрипел старик, – пусть твоя головка покоится на моей груди!.. Ах, милое мое, дорогое дитя. Мы были так счастливы в последнее время; твое присутствие так украшало этот тихий замок; и теперь я должен расстаться с собой, когда все шло так хорошо!..

– Мы не расстанемся, отец, – крикнула маркиза, ломая руки. – Бог сохранит Вас!

– Нет, я чувствую приближение смерти, – простонал д‘Обрэ, – мои члены уже немеют, меня пронизывает страшный холод, голова горит, мной овладевает ужасная слабость, глаза застилаются черной пеленой. Я умираю!

Маркиза чувствовала, что руки, обвивавшие ее шею, слабеют. Вдруг потухающий взор старика остановился на дочери и он шепнул ей:

– Приблизь ко мне свое ухо!..

Мария приложила свое ухо к губам отца.

– Избегай Сэн-Круа… – глухо прохрипел старик.

Вдруг его взгляд расширился, голова запрокинулась назад, правая рука судорожно подернулась и все тело тяжело опустилось на постель.

Мария наклонилась к отцу, а затем беззвучно проговорила.

– Он скончался…

Последние слова отца убили в ней всякое раскаяние и, не зная, что делать и как выразить свое горе, она сочла за лучшее упасть в обморок. Ее унесли наверх и положили в постель.

– Не понимаю, – пробормотала маркиза, очутившись одна, – я думала, что яд действует быстрее.

Часы пробили шесть.

– Он шесть часов боролся со смертью, – продолжала она шепотом, – надо будет увеличить дозу.

В часовне замка зазвонили в колокол. Мария поднялась, спрятала склянку с ядом в шкаф, среди кружев и лент, и пошла вниз. Она вошла в переднюю одновременно с небольшим господином. Последний вежливо поклонился растроганно протянул маркизе руку и тихо проговорил:

– К сожалению я прибыл слишком поздно.

Мария прижала платок к глазам и прошептала:

– Благодарю Вас, доктор.

Маленький человек был доктор из Компьена, по фамилии Лафрен; он постоянно лечил старика д‘Обрэ.

Марией снова овладело беспокойство. Не зная признаков отравления, сбитая с толку действием яда, которое она представляла себе гораздо быстрее и сильнее, она боялась, что откроется какой-нибудь след, могущий возбудить подозрение.

Она вместе с доктором вошла в спальню старика. На столе горели свечи, около умершего стоял священник. Мария опустилась в кресло, но не смела посмотреть на покойника и подняла взор к потолку. Доктор стал исследовать умершего. Что-то он скажет?

Прошло с полчаса, которые показались Марии вечностью. Наконец доктор окончил свое исследование и подошел к молодой женщине; она судорожно сжала платок.

– Я так и думал, – сказал доктор, – апоплексия… удар.

Мария облегченно вздохнула, но ее лицо приняло выражение глубокой скорби. Она искоса посмотрела, как доктор написал свидетельство о смерти, и в душе возликовала – преступление осталось не открытым.

– Все кончено, – прошептала она, – берегитесь теперь, братцы мои милые!

После полудня маркиза совсем успокоилась; она приберегла свои силы к новому испытанию: ей предстояло свидание с братьями.

В то время как она обдумывала малейшие подробности этого свидания, лакей доложил о приходе какого-то молодого человека.

– Он назвал себя Ренэ Дамарр, – сказал слуга.

– Как? Как Вы сказали? – переспросила маркиза, невольно содрогаясь.

– Это – судебный пристав того округа, к которому принадлежит Офмон, – сказал доктор, оставшийся в зале по просьбе Марии, – он приехал, вероятно, для того, чтобы выполнить некоторые формальности; ему придется опечатать комнату умершего до прибытия господ д‘Оорэ, а также он осмотрит тело покойного. Это – очень молодой человек, сын герцога Дамарр.

Маркиза снова заволновалась – это обстоятельство она упустила из вида; вместе с тем ей показалось плохим предзнаменованием, что тот человек, с которым она встретилась в роковой день убийства студента, именно сегодня скова появился на ее пути.

Выйдя в переднюю, маркиза увидела Ренэ Дамарра в сопровождении двух мужчин; он сильно возмужал с тех пор, как его видела Мария, и в чертах его лица выражались энергия и сила воли.

Ренэ вежливо поклонился маркизе и произнес:

– Простите, сударыня, что я беспокою Вас, но мне нужно выполнить некоторые формальности.

– В чем же они заключаются? – с беспокойством спросила маркиза.

– Прежде всего я должен наложить печати на комнату покойного, так как, по имеющимся у нас сведениям, среди бумаг должно находиться завещание господина д‘Обрэ.

Мария с трудом овладела собой. В волнении она не догадалась пойти в комнату отца и пересмотреть его бумаги, чтобы прочитать, а, в случае надобности, и уничтожить этот важный документ. Но теперь было уже поздно.

– Затем, – продолжал Ренэ, – я в присутствии этих двух свидетелей осмотрю тело покойного, чтобы подтвердить причину смерти, установленную врачом.

Маркиза задрожала, но успокоилась на мысли, что, если врач определил смерть от удара, то и судебный пристав ничего не узнает. Откуда у него могут быть познания относительно ядов? Мария решила употребить все усилия, чтобы обворожить молодого человека. Она устремила на него пристальный взгляд, и Ренэ невольно потупился перед ним.

Но уже через несколько минут он, маркиза и понятые вошли в комнату покойного. Там их встретил доктор.

– Этот случай не представляет затруднений, – сказал он, обращаясь к Ренэ, – господин д‘Обрэ скончался от удара.

Судебный пристав подошел к умершему, а затем, после непродолжительного осмотра, вместе с понятыми подписал протокол. Маркиза облегченно вздохнула; но это длилось недолго, так как ею снова овладел испуг. Дело в том, что Ренэ снова подошел к трупу и стал очень внимательно всматриваться в черты лица умершего. Неужели он напал на какой-нибудь след? Странно! Ренэ ощупывал пальцы покойного, и его лицо приняло сосредоточенное выражение. Маркизой овладел страх.

“Берегись, прекрасный герцог, – подумала она, – яды Экзили могут и до тебя добраться!”

Вскоре Ренэ отошел от постели и спросил доктора:

– Вы уже не застали покойного в живых?

– Нет.

– Сколько времени прошло с момента смерти до того, как Вы приехали?

– Так около часа. Не правда ли, маркиза?

– Вы одни были около Вашего отца? – обратился молодой человек к Марии.

– Нет, – с горячностью ответила маркиза, – впрочем да. Когда я дала ему питье, то я была одна с ним.

Ренэ снова подошел к умершему. В эту минуту Луизон вызвала маркизу, которая была очень рада возможности избегнуть неприятных расспросов; хотя ее пугала мысль, что молодой юрист останется наедине с умершим, но она успокаивала себя тем, что протокол уже подписан.

Когда маркиза вышла из комнаты, доктор стал излагать Дамарру состояние здоровья умершего и объяснять причины удара. Молодой герцог почти не слушал его. Он ходил по комнате и внимательно осматривал ее. Вдруг он остановился перед столиком, на котором на серебряном подносе стоял стакан, взял его в руки, посмотрел на свет и спросил:

– Кажется, господину д‘Обрэ давали питье из этого стакана?

– Вероятно! – ответил доктор подходя. – На дне еще осталось несколько капель, а тут заметно, где покойный прикладывал губы.

Ренэ поднес стакан к окну и снова посмотрел на свет; на стенках сосуда виднелся какой-то странный налет. В эту минуту вошла маркиза и, как вкопанная, остановилась на пороге, увидев стакан в руках молодого юриста.

“Какая непростительная неосторожность! – подумала она, – я забыла убрать стакан; видно, что я еще неопытна… Но теперь я все это приму к сведению”.

Она подошла к Ренэ и произнесла:

– Из этого стакана пил в последний раз мой дорогой отец.

– Я так и думал, – ответил Ренэ, – а потому и осматривал его так внимательно.

– Не сделаете ли Вы и господин доктор мне чести поужинать вместе со мной, – с обворожительной улыбкой проговорила Мария.

– Благодарю Вас, – поспешно ответил Ренэ, – я вынужден отказаться, потому что должен быть засветло в Компьене.

– Я тоже, – проговорил доктор. – Мы можем ехать вместе, господин Дамарр?

– Хорошо, доктор, – сказал молодой юрист. – Примите мое искреннее сочувствие Вашему горю, – продолжал он, обращаясь к маркизе, – я скоро опять приеду снимать печати.

“Хоть бы ты провалился! – подумала маркиза. – Меня не проведешь!.. У тебя зародилось подозрение. Непременно нужно будет написать Годэну, чтобы он имел в виду Дамарра”.

Ренэ и доктор вскоре же покинули замок. Они ехали по лесной дороге в одном экипаже, но их разговор не был особенно оживленным.

– Маркиза, кажется, не ладила со своими родными? – спросил Ренэ после продолжительного молчания.

– Прежде, да, – ответил доктор, – но в последнее время она примирилась с ними, и отец очень привязался к ней.

– Говорят, что старик очень сурово относился к дочери и держал ее, как в плену?

– Это преувеличено. Он хотел оградить ее от преследований Сэн-Круа, из-за которого и происходили все раздоры.

– Но ведь этот Сэн-Круа сидит в тюрьме. Чего же боялся господин д‘Обрэ?

– Он боялся, что Сэн-Круа выйдет на свободу и старая любовь снова разгорится; потому-то он так усердно и старался помирить дочь с мужем.

Ренэ опять задумался.

– Что Вы так задумчивы, господин Дамарр? – спросил доктор. – Офмон, кажется, не выходит у Вас из головы.

– Ах, знаете, я – юрист, доктор права, и поневоле задумываюсь над разными вещами.

– Но в Офмоне все так просто.

– Вы так думаете?

– Конечно.

Наступило новое молчание. Его перебил Ренэ.

– Доктор, – спросил он, – скажите, пожалуйста, когда наступает при ударе паралич – сразу или лишь потом?

– Сразу.

– Вы не могли определить, когда наступил паралич у д‘Обрэ?

Доктор с изумлением посмотрел на Ренэ и спросил:

– Что это? Допрос? Чем он вызван?

– Да я знаю, что если паралич наступает постепенно, то можно подозревать, что он вызван действием яда.

– Черт возьми, какое Вы имеете право высказывать такие подозрения? Я уже много лет состою врачом в Офмоне, хорошо знаю состояние здоровья покойного и осматривал его после смерти.

– Дорогой доктор, да разве я сказал что-нибудь об Офмоне или его обитателях? Я говорю вообще. Меня интересуют все подобные случаи. Кроме того я занимался медициной и химией.

– Ох, уж эти химики! – с жаром проговорил доктор, – они всегда что-нибудь выдумают. Говорю Вам, что Обрэ умер от удара. Скажите, кто мог желать смерти такого почтенного старика? Остерегайтесь, господин Дамарр, высказывать во всеуслышание такое обвинение.

– Сохрани меня Бог!.. Вы осматривали тело покойного, Вы и должны знать причину его смерти. На то Вы – доктор, а я – только юрист.

Наступило новое молчание. Вдруг послышался лошадиный топот и какой-то всадник обогнал коляску.

– Пьер, – крикнул доктор, узнавший во всаднике слугу из Офмона, – куда так поздно?

– В Париж, я везу письмо господину Пенотье от маркизы.

Ренэ внимательно прислушался и сказал:

– Пенотье – друг Сэн-Круа; маркиза, как кажется, продолжает иметь с ним сношения.

Доктор насупился и сухо проговорил:

– Я не знаю этого господина.

Разговор снова прекратился. Экипаж продолжал катиться по пыльной дороге.

– А вот уже и башни Компьена, – проговорил доктор.

Около ратуши Ренэ распрощался с ним, а затем прошептал:

– Я должен молчать, мои улики слишком ничтожны. Ах, если бы я только мог снести остатки этого питья в лабораторию Гюэ!