Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 51 страниц)

III
Офмон

Уже стемнело, когда к небольшому, изящному замку, лежащему среди леса, по дороге между Компьеном и Эгю, подъехала почтовая карета. Замок был отделен от дороги красивой решеткой, за которой находился чистый, тщательно вымощенный двор. Дверца экипажа была открыта подбежавшим слугой, на лице которого изобразилось безграничное удивление, когда из него вышла маркиза де Бренвилье.

– Добро пожаловать, госпожа маркиза, – сказал старик, снимая шляпу.

Мария молча, с недовольным видом поклонилась ему, но потом одумалась и протянула руку, после чего спросила:

– Маркиз дома?

– Да, барин работает в маленьком кабинете. Не успел господин судья прибыть, как со всех сторон посыпались жалобы, прошения, иски, которые надо разобрать.

– Дайте почтальону поужинать, – сказала Мария и, откинув капюшон, направилась к лестнице, ведшей в комнаты ее отца.

Перед дверью в кабинет она на мгновение остановилась. В ее душе происходила жестокая борьба между нуждой и стыдом, но первая взяла верх, и Мария постучала.

– Войдите! – послышался голос.

Маркиза де Бренвилье открыла дверь и остановилась на пороге. Почти напротив двери, за письменным столом, заваленным актами, бумагами и книгами, сидел дре д‘Обрэ. Он поднял голову и силился рассмотреть вошедшую, стоявшую в полутьме.

– Кто там? – спросил он.

– Это – я, – ответила Мария.

Старик выронил перо, а потом, схватив лампу, встал из-за стола и осветил лицо дочери. Он помолчал немного, а потом произнес:

– Так это ты? Мое предсказание исполнилось. Одинокая, покинутая, ты ночью возвращаешься в дом отца. Я говорил правду; только я скорее ожидал твоего супруга, чем тебя.

– Не говорите о нем, отец, – сказала Мария, сжимая зубы, – это он заставил меня смириться. Я – нищая. Со вчерашнего дня наш дом в руках маркиза де Бренвилье. Кредиторы опечатали мой дом, и виной этого позора является человек, которого Вы, отец, навязали мне в мужья. Я пришла к Вам, как блудный сын, просить приюта под Вашей кровлей.

Д‘Обрэ поставил лампу на стол и, схватив холодные, как лед, руки дочери, воскликнул:

– Добро пожаловать, Мария!.. Я знал, что ты придешь. Не обвиняй Бренвилье!.. Виновата ты. Тот человек, который, к твоему и нашему счастью, сидит в стенах Бастилии, порвал тонкую нить, связывавшую тебя с маркизом. Разве он, товарищ твоего мужа и спаситель его жизни, осмелился бы так открыто проявлять свое преступное чувство к тебе, если бы ты сама не подала к тому повода? Твой муж выказал свое ничтожество, но виновницей его позора являешься ты, да, ты сама!..

Мария отступила назад, закусила губы, потом проговорила:

– Я? Я одна? Вы живете в странной обстановке, отец, иначе Вы не стали бы так рассуждать. Того человека, который, благодаря проискам моей семьи, томится в стенах тюрьмы, я люблю, маркиза же я презираю! Теперь я несчастна, всеми покинута, но, если даже Вы отвергнете меня, я не откажусь от Сэн-Круа. Я не могу вырвать его из моего сердца!

– Безумное дитя! – воскликнул старик, – твоя любовь – преступление!

– Отец, Вы все думаете о Ваших старых законах, о процессах, которые Вы вели, но не хотите считаться с сердцем. Знаете ли Вы, что он кутил и бросал меня, но все же привязываете меня к нему. Известно ли Вам, что Бренвилье, гуляя под руку со своими любовницами, нахально раскланивался со мной среди улицы, что он у ворот Вашего… моего дома открыто садился с публичными женщинами в экипаж, украшенный нашим гербом? Вы знаете все это и все же заботитесь о правах этого человека. Знаете ли Вы, какие огромные суммы денег проигрывал он и тратил на различных развратниц? Вы осведомлены обо всем этом и все же требуете, чтобы я хорошо относилась к нему.

Во время этой речи маркиза побледнела; ее глаза горели зловещим огнем.

Старик испуганно отступил и воскликнул:

– Успокойся!..

– Нет, – горячо возразила Мария, – нет, я не успокоюсь! Я теперь – разъяренная львица… Но что же из того? Вы отняли у меня того, кого я любила. Из-за чего? Из-за того, что Ваша глупейшая семейная гордость была оскорблена моими взглядами на нравственность! Ха, ха, ха! Как будто великие мира сего поступают иначе! Спросите его величество Людовика Четырнадцатого, его придворных, Лозена и всю компанию, что они думают о моей любви, о моем образе жизни!

– Ты ошибаешься, Мария. Разве они все не избегают тебя? Уже давно высшее общество сторонится и не принимает тебя.

– Отец, Вы и мои братья так ослеплены, так поглощены своими бумагами и делами, что не видите истинной причины, сделавшей общество моим врагом. Вы думаете, что тому виной моя связь с Годэном? Вовсе нет. Недостаток в деньгах закрыл мне двери в дома прежних друзей; моя нужда была причиной того, что они забывали меня в своих приглашениях. Как только у меня будут деньги, все они снова вернутся и забудут о моей связи.

– На этот счет у нас совсем различные взгляды, – сказал д‘Обрэ, успевший вполне овладеть собой. – Но ты – моя дочь, и ты бесприютна…

Маркиза застонала; из ее глаз закапали крупные слезы, она сжала кулаки и стиснула зубы.

– Я допускаю, – продолжал д‘Обрэ, впадая в адвокатский тон, – что часть вины – может быть, даже большая – падает на маркиза, что он сам определил твою судьбу, вводя в дом Сэн-Круа. Но это не меняет дела. Ты не должна жить так, как жила до сих пор. Я еще раз протяну тебе руку помощи, но при некоторых условиях.

Мария встрепенулась и вся обратилась в слух.

– Прежде всего всякие сношения между тобой и заключенным должны прекратиться даже в том случае, если ему когда-нибудь удастся вернуть свободу. Затем ты должна оставаться здесь до тех пор, пока я не разрешу тебе вернуться в Париж. Потом между тобой и маркизом будет устроено примирение, для того, чтобы в глазах света прекратить скандал. Что касается денег, то я заплачу долги и составлю протокол о поступках твоего супруга и кредиторов. Но, пока ты снова не станешь на хорошую дорогу, я не дам тебе ни гроша, имей это в виду! Если ты согласна остаться здесь на таких условиях, то я скажу еще раз: “Добро пожаловать, дочь моя!”.

Когда маркиза, которой когда-то все завидовали, считая ее красивой и обольстительной, почувствовала такое унижение и услышала требование превратиться в кающуюся грешницу, вся гордость возмутилась в ней и ей захотелось изо всех сил крикнуть: “Нет, нет, я не покорюсь!”. Но эти слова замерли на ее губах.

– Годэн выйдет на свободу и поможет мне, – пробормотала она. – Смирись, непокорное сердце!.. Час мщения наступит!

Маркиза разрыдалась, но это были слезы гнева, отчаяния и бессилия.

Однако д‘Обрэ, увидев, что дочь расплакалась, принял ее слезы за раскаяние, за согласие исправиться и, подойдя к ней, обнял и поцеловал ее в лоб.

Маркиза овладела собой, обвила руками шею старика и тихим, детским голосом проговорила:

– Помиримся, отец!

– Хорошо, Мария, пусть будет так; будь опять моей милой, любящей дочерью, какой ты была раньше. Ты, значит, согласна на мои условия!

– Отец, – со вздохом проговорила Мария, – я чувствую, что во мне совершается какая-то перемена; все мои желания исчезают, уходит и пропадает все то, к чему я стремилась. Я буду счастлива здесь, в этом доме, где провела свое детство на руках у моей матери. Да, я буду счастлива…

Она устремила взор в пространство, как будто перед ней явилось какое-то видение.

– Вот это хорошо! – воскликнул д‘Обрэ, протягивая руку к звонку. – Я велю приготовить тебе помещение, твою прежнюю уютную комнатку. Я буду охранять тебя; здесь никто не посмеет тронуть тебя и никто не найдет.

Маркиза вздрогнула.

– О, – пробормотала она, – напрасный труд! Годэн сумеет отыскать меня.

С этого дня для маркизы настало унылое, однообразное время. Прогулки в лесу, несколько друзей старика д‘Обрэ, изредка посещавшие Офмон, ежедневная обедня в деревенской церкви, – вот все, что было занятием и развлечениями этой женщины, привыкшей спешить от одного удовольствия к другому. Вполне понятно, что пребывание в отцовском доме Мария считала равносильным заточению. Уединение делало ее почти бессильной. Ее натура могла чувствовать себя хорошо лишь при постоянном разнообразии впечатлений, в борьбе за любовь и удовольствия.

Мария обедала всегда вдвоем с отцом; только, изредка, по воскресеньям за столом появлялся сельский священник или некоторые приятели д‘Обрэ. Так же однообразно проходили и вечера. Старик беседовал со своей дочерью исключительно о садовых работах и лесах и иногда рассказывал охотничьи анекдоты; он тщательно избегал сообщать дочери какие-либо парижские новости, хотя два раза в неделю получал оттуда известия.

Однажды вечером, когда д‘Обрэ рассказывал Марии различные случаи из своей юридической практики, слуга доложил о приходе лесника из “Волчьей пасти” (так назывался маленький, уединенный домик, стоявший в лесу как раз на границе между Эню и Компьеном).

– Ну, Губерт, что скажете? – спросил д‘Обрэ лесника. – Опять какая-нибудь тяжба с крестьянами из Сэн-Гилера? Сядьте и выпейте стакан вина.

Лесничий кивнул головой в знак благодарности, опустился в кресло, выпил стакан вина и, поглаживая свою густую бороду, проговорил:

– Наблюдайте хорошенько за лесом… Я напал на след воров.

– А! – сказал д‘Обрэ. – Воры здесь, в моем округе, в окрестностях Офмона?

– Да! Вы знаете, что я и Пьер по очереди дежурим ночью. Вот мы кое-что и заметили.

Маркиза насторожилась, но, чтобы не возбуждать ничьего внимания, приняла совершенно равнодушный вид.

– Мы уже несколько раз замечали, – продолжал лесник, – что на границе Вашего леса, около мостика через ручей, шляется какой-то подозрительный человек.

Д‘Обрэ поднялся; его взоры обратились на дочь, но ее лицо оставалось совершенно безучастным.

– Как он был одет? – спросил д‘Обрэ.

– Да как Вам сказать? Он был одет, как одеваются все охотники или браконьеры; он не раз стрелял; мы находили убитых животных.

Д‘Обрэ немного успокоился.

– Так Вы думаете, кто это – вор, браконьер?

– Без сомнения. Мы нашли лисьи капканы, из которых были вытащены лисицы; это может сделать только человек.

– А здесь, вблизи замка, Вы не замечали его?

– Он бродит и тут, а иногда заходит подальше в лес. У Вас тут больше дичи, мы охотимся тут чаще, а потому ему, очевидно, здесь не так удобно.

– Вы видели этого парня?

– Несколько раз. Дня три тому назад я видел его у пробкового дуба. Он уже прицелился, но заметил меня. Я счел нужным обратить на него Ваше внимание, а то могут выйти неприятности. Вы можете найти убитую дичь и подумать на нас; ведь “Волчья пасть” близко от Вашей рощи.

– Хорошо, Губерт, – сказал Д‘Обрэ, – спасибо. Не думайте, что я буду обвинять Вас.

Лесник ушел.

Д‘Обрэ походил по комнате, постоял у окна, затем подошел к дочери и, пристально посмотрев на нее, спросил:

– Ты часто ходишь в лес, Мария; тебе не попадались следы этого браконьера?

– Нет, отец. Вы же слышали, что он промышляет вечером, а я никогда вечером не хожу дальше сада.

– Во всяком случае это опасно. Надо будет постараться изловить этого проходимца. Теперь ты будешь ходить в лес только с провожатым. Я назначу тебе одного из слуг.

Д‘Обрэ поспешно вышел из комнаты. Мария быстро поднялась со своего места и тихо прошептала:

– Это, вероятно, Годэн; отец тоже так думает; это было заметно по его волнению. Как бы подать ему какой-нибудь знак? Как я могу увидеться с ним? О, если бы у меня был хоть один человек, которому можно было бы довериться!

Маркиза тщетно старалась найти средство, чтобы узнать, кто такой этот браконьер.

Д‘Обрэ вернулся в комнату и с жаром проговорил:

– Я принял разные меры предосторожности; чтобы этот бездельник знал, что мы за ним следим, сегодня ночью будет дежурить работник. Я роздал ружья, чтобы можно было хорошенько принять гостя.

Маркиза зевнула и непринужденно улыбнулась.

– Мне что-то страшно, как бы со мной чего-нибудь не случилось!

– Не беспокойся, я приказал особенно охранять твои окна.

Маркиза закусила губы; она узнала, как далеко простирались меры предосторожности, принятые отцом.

Наступила ночь. Мария, поцеловав отцу руку, удалилась в свою комнату, где при свете свечи принялась за чтение. Однако ее мысли были далеко от книги. Она напряженно прислушивалась к малейшему шороху. Когда луна вышла из-за облаков, Мария потушила свечу, осторожно открыла окно и подошла к нему. Вдруг ей показалось, что между кустами, окружавшими террасу, чернеет какая-то движущаяся фигура; по-временам эта фигура останавливалась, нагибалась к земле, затем исчезала в темноте. Маркиза с напряженным вниманием следила за движениями этой фигуры. Ей казалось, что она осторожно приближается к замку, скрываясь в тени деревьев.

Сердце Марии усиленно билось. Теперь она не сомневалась больше: какой-то человек приближался к ее тюрьме; она не видела его очертаний, но ей даже послышался тихий зов; ей казалось, что, несмотря на обманный свет луны, она узнает фигуру Сэн-Круа. Что, если его увидят и схватят сторожа? Если ему не удастся добраться до нее? Тогда все погибло!

Мария закрыла окно и стала прислушиваться.

Вдруг раздался собачий лай. Маркиза задрожала всем телом; подкравшись к окну, она приложила ухо к стеклу; ей показалось, что она слышит бряцание оружия, но потом все смолкло. Мария снова отошла от окна и стала думать о том, что, может быть, она ошиблась, что это был простой браконьер.

Она уже собиралась ложиться спать, как вдруг услышала глухой шум в живой изгороди из тисов, окаймлявшей террасу. Что это могло быть? Вдруг окно потемнело, и в ветвях дерева появилась темная фигура. Это – он! Мария бросилась к окну и открыла его. Какой-то мужчина вскочил в комнату и упал к ее ногам.

– Мария, – тихо прошептал он.

– Годэн, – ответила она, – ты в большой опасности. Под окном поставлен сторож.

– Не беспокойся, сторожа крепко спят. Горсть порошка из этой коробки одурманила их и собаку.

Мария вздохнула свободнее.

– Оттуда никто не может войти? – спросил он, указывая на дверь.

– Нет, никто не подозревает твоей близости.

– Хорошо!.. У нас мало времени, дорогая. Я прибыл из Парижа. Твое ходатайство у Пенотье все сделало, с его помощью я был выпущен из тюрьмы. Я уже несколько дней брожу вокруг замка, но тебя нигде не видно.

– Я – пленница, Годэн, но ты освободишь меня. Ты писал о чудодейственных средствах; это какие средства?

– Яды, – прохрипел Сэн-Круа, – яды!

– Я так и знала, – глухо отозвалась Мария.

– Я сделался учеником Экзили; не проходило дня, чтобы он не поучал меня чему-нибудь. Я изучил самые ужасные вещества. Экзили при помощи денег добился некоторой свободы, имел свои книги и разные приборы, которые прятал в дымовой трубе. В длинные, томительные часы заключения мы вместе работали. Я научился распоряжаться смертью и нанесу поражение нашим врагам.

– Потому-то так долго не стремился на свободу?

– Ну, да, Мария. Я должен был изучить все главы удивительной книги, которой владеет Экзили.

– Что это за книга? – спросила Мария под влиянием какого-то предчувствия.

– Старинная книга в бархатном переплете, окованном железом и украшенном слоновой костью.

– Наверху изображены черепа?

– Да, а в ней нарисованы разные непонятные знаки.

– На корешке написано: “Я ношу в себе смерть”?

– Да, да. Откуда ты знаешь эту книгу?

Маркиза пошатнулась.

– А, – воскликнула она, задыхаясь и забывая об опасности, – теперь я знаю, что мы непобедимы! Эта книга уже была раз в моих руках. Это – пламенный меч, это – бич для наших врагов! Атенаиса Монтеспан и ее родные посеяли это зло среди людей. О, я знаю эту книгу; это – сама смерть в различных видах!

– Монтеспан? Ее родные? Что ты говоришь?

– Не спрашивай меня, потом все узнаешь. Где эта книга?

– Экзили владеет ею.

– Знаешь ли ты способ изготовления этих средств?

– Да, я до точности изучил его.

– Тогда за дело, – прошептала Мария, – за дело!

– Один падет первым, я поклялся в том.

– Кто?

– Сэн-Лорен. Это – враг Экзили и Пенотье.

– Он будет вторым, – с ужасным выражением проговорила маркиза. – Мой отец должен пасть прежде.

Сэн-Круа, с криком ужаса отшатнувшись от Марии, прошептал:

– Ты бредишь, Мария!..

– Нет, Годэн, – возразила она с ужасающим спокойствием, – мой отец будет первым, на котором я испытаю твое искусство, иначе все для меня погибло. Я у него в плену, без гроша денег, и не могу вырваться.

– Я не могу поверить, чтобы ты…

– Не можешь? Где же твоя клятва, трус? Разве ты не поклялся уничтожить все, что будет стоять на нашем пути?

– Да, это – правда.

– Я должна вырваться отсюда; нам нужны деньги, чтобы опять иметь возможность появиться в Париже. Ты должен быть моим, – и маркиза страстно притянула к себе Годэна и стала покрывать его горячими поцелуями.

– Я опять вращаюсь в свете, потому что должен помочь Пенотье, – сказал Сэн-Круа, мягко освободившись от нее.

– Хорошо, а я буду действовать здесь. Дай мне этот яд!

– Его нет со мной, Мария.

– Достань мне его!

– Но ты подумай…

– Не возражай, он должен быть у меня. Я хочу свободы. Мы будем властвовать! Когда я получу капли?

– Через пять дней.

– Но как?

– Слушай. Я опять сблизился с твоим мужем и добился его расположения. Ты должна для вида помириться с ним. До тех пор, пока мы не будем совсем свободны, мы должны встречаться только тайно. Я повлиял на Бренвилье, чтобы он написал тебе и послал подарки; в числе их будут духи; один флакон будет в золотой оправе, там и будут капли.

– Как надо давать их?

– Как угодно: в вине, в супе, – содрогаясь проговорил Сэн-Круа. – Да, предсказание исполняется: первая женщина, которую я полюблю, погубит меня. Но, что бы ни было, моя душа принадлежит тебе, Мария.

Маркиза схватила его руку и, прижав к своему бьющемуся сердцу, воскликнула:

– Мы соединены с тобой навеки, на жизнь и на смерть. Опасности на нашем пути возбуждают мою энергию… Через несколько месяцев мы будем владеть миллионами.

– Мне пора уходить, – сказал Годэн, овладевая собой.

– Когда все будет исполнено, я поспешу в твои объятия, – страстно прошептала Мария.

– Пенотье знает, где я буду. Прощай!

Еще одно объятие, еще один бесконечный поцелуй – и Годэн выскочил в окно и исчез в темных ветвях дерева.

Мария прислушивалась несколько минут. Вдруг послышались громкие возгласы, раздались выстрелы. Обеспокоенная участью Годэна, маркиза, забыв всякую осторожность, зажгла свечу и поспешила в коридор.

– Что случилось? – громко крикнула она.

Снизу поднялись слуги.

– Успокойтесь, сударыня, – сказал один из них, – сторожа стреляли в вора; он был около самого замка…

– И попали? – со страхом спросила Мария.

– О, да, они проворнее этого бродяги, – со смехом ответил слуга.

Весь дом пришел в движение; появились д’Обрэ и сторожа, державшие на привязи собаку.

– Вот дурачье, – сказал д‘Обрэ, – вы спали, вот и все!

– Право, мы не спали, все было так, как я уже докладывал Вам; через забор перелез какой-то человек; вокруг него клубился дым, он одурманил нас вместе с собакой, и мы упали. Потом мы снова видели его, и я выстрелил, но без успеха. Это – наверное нечистая сила, а то моя пуля попала бы в него.

– Странно, – сказал д‘Обрэ. – Ну, возвращайтесь по своим местам. Сегодня, вероятно, уже ничего не случится.

Мария с облегченным сердцем вернулась в свою комнату; она знала, что Сэн-Круа удалось благополучно уйти.

– Тут дело нечисто, – сказал самый старый из сторожей своему товарищу, – помяни мое слово, этому дому грозит беда.

IV
Доказательство того, что маркиза Монтеспан значительно продвинулась вперед по опасному пути

Граф Лозен достиг своей цели. Королевский приказ освободил Сэн-Круа из тюрьмы. Пенотье в восторге пришел изъявить графу свою благодарность и доставил сумму, нужную для покупки имения. Граф в отличном настроении гулял по Новому мосту, заглянул в магазин Лавьенна и затем отправился в парк Орлеанского дворца, внимательно вглядываясь в окна, выходившие туда.

Лозен не сразу нашел то, что ему было нужно. Наконец в одном из окон появилась хорошенькая камеристка и сделала графу какой-то знак. Лозен поспешил во двор и оттуда по лестнице в коридор, где его ожидала горничная.

– Вы можете войти, – сказала она, – но только ко мне.

Лозен был, как казалось, в очень хороших отношениях с камеристкой; он обнял ее за талию и пошел с ней в комнату.

– Назначь мне свидание, Ланса! Я вовсе не буду иметь что-либо против этого, – сказал он.

– Ваше сиятельство, – ответила та с глубоким реверансом, – Вы конфузите меня. Такой важный барин и с камеристкой; это вовсе не идет. Я только из предосторожности веду Вас в свою комнату. Никто не должен видеть, что Вы приходите к моей барыне. Ведь Вы знаете, – добавила она, погрозив пальцем, – что Вас сильно подозревали.

Камеристка провела графа через уборную, открыла маленькую, скрытую в обоях, дверь и впустила его в спальню маркизы де Монтеспан. Эта красивая, нарядная комната видимо не произвела на графа никакого впечатления, и он прямо прошел в гостиную.

Маркиза встретила его с приветливой, плутовской улыбкой.

Лозен галантно расшаркался и поцеловал протянутую руку.

– Вы еще помните меня? – выразительно проговорил он.

– Еще бы, – ответила маркиза, – ведь Вы – мой друг, граф Лозен.

– Это я знаю, но мне хотелось бы знать, помните ли Вы какой прекрасный совет я дал Вам.

– Вы удивляете меня, – сказала Атенаиса.

– Ну, а то свидание с королем в оранжерее, если Вы хотите, чтобы я говорил прямо!

– Граф, Вы нескромны; но раз уж Вы начали об этом, то извольте – я все помню. Но что же из этого? Соперница еще до сих пор существует. Вы сильно ошибаетесь, граф, думая, что я когда-нибудь займу ее место. Король очень непостоянен; он увлекается сразу несколькими. Разве Вы не знаете, что он заинтересован и княгиней Монако?

– Оставьте ее, маркиза, – холодно проговорил граф, – Вы прекрасно знаете, что расположение короля к Вам растет с каждым днем. Когда я в первый раз увидел Вас в замке Мортемар, то я уже знал, что судьба Франции некогда будет в Ваших руках. Лавальер представляет собой только слабую тень прежнего. Кто хочет возвыситься, должен держаться за Вас, маркиза. Протяните и мне свою прекрасную руку!

– Вам? Всемогущему фавориту?

– Да. Любовь могущественнее дружбы. Я пристроил Вас ко двору, дал Вам много полезных советов; помогите теперь и Вы мне в одном деле.

– Если я буду иметь возможность, то согласна.

– Конечно. Против меня сильно интригуют. Я должен, я хочу занять место главнокомандующего артиллерией в предстоящей войне. Уже два раза говорил об этом королю и оба раза получал уклончивые ответы. Я подозреваю, что это – дело рук Тюренна и Лувуа. Уничтожьте моих врагов. Если Вы замолвите за меня словечко королю, я получу это назначение.

– Да неужели я – такое могущественное существо? – рассмеялась маркиза. – О, Вы слишком превозносите меня, граф. Если бы только это слышал мой Анри, который живет теперь в своем тихом имении!..

– Ах, этот! – проговорил граф, презрительно пожимая плечами.

– Граф, я прошу Вас отзываться о моем муже с большим уважением, – сказала Атенаиса. – Он много потерял и даже еще не подозревает обо всем происшедшем, – добавила она вздыхая. – Он не создан для такой жены, как я. Я слишком понадеялась на свои силы; искушения и блеск этой шумной жизни не должны были меня трогать. Но я не устояла и теперь больше не могу вернуться к прежнему. Тем не менее никто не смеет презрительно отзываться о моем муже. Он слишком доверял мне. Его пути ровны, они идут среди лугов и полей, я же карабкаюсь на скалы, прохожу над безднами, но подвигаюсь вперед.

– Браво! – воскликнул Лозен. – Вы должны идти вместе со мной, и мы достигнем высших целей: мои замыслы очень грандиозны, – он протянул Атенаисе руку. – Когда Вы будете ходатайствовать за меня?

– Вы опять нескромны, – ответила маркиза, слегка покраснев (она еще не утратила этой способности). – Вы знаете, в какие минуты я могу обратиться к королю с просьбой.

– Не забудьте меня, маркиза. Быть может, настанет такое время, когда и Вам понадобится помощь графа Лозена. Но когда Вы рассчитываете исполнить мою просьбу? Мои враги не теряют времени.

Атенаиса приблизилась к графу.

– Я хочу рассказать Вам одну вещь, которую знает только король и я. Когда король хочет отдохнуть и забыться в моем обществе, он подает мне знак.

– А, – сказал Лозен, – уже? Какой же это знак, осмелюсь спросить?

– Заметьте хорошенько: когда король желает провести часок со мной, он достает из кармана бриллиантовый перстень и надевает его на палец. Мой ответ заключается в том, что я два раза открываю веер, подобно павлиньему хвосту.

– Это очень остроумно, – заметил Лозен. – Только я удивляюсь, что до сих пор никто не разгадал Вашей тайны.

– Это происходит очень быстро, граф! Когда Вы заметите эти знаки, то знайте, что я поговорю о Вас. Я надеюсь, что король не откажет мне.

– Благодарю Вас! – воскликнул граф. – А теперь до свидания!

Маркиза проводила его в спальню. Войдя в эту комнату, они оказались лицом к лицу с красивой молодой женщиной.

– Госпожа Скаррон! – воскликнул Лозен, кланяясь. – Мы давно не виделись. Я никак не ожидал встретить Вас здесь.

– В последний раз я видела Вас на празднике в Версале, – ответила Скаррон.

– Вы видели меня на празднике? К сожалению я не видел Вас, иначе не преминул бы засвидетельствовать Вам свое почтение. Где же Вы видели меня?

– Вы шли по парку в обществе какого-то замаскированного господина и случайно сняли маску, спускаясь с лестницы.

Пораженный Лозен отступил назад.

– Добрейшая госпожа Скаррон навещает, развлекает меня и помогает мне своими мудрыми советами, – сказала Атенаиса.

– Вы конфузите меня, маркиза, – проговорила госпожа Скаррон с обворожительной улыбкой.

– Нет, Вы – жемчужина, – Вы – сокровище. Я очень счастлива, что Вы не привели в исполнение своего намерения.

– Какого? – спросил Лозен.

– Разве Вы не знаете, что госпожа Скаррон хотела покинуть двор, чтобы последовать за принцессой Немур, теперешней королевой Португалии, в Лиссабон?

– Господи Боже, – сказал Лозен, – кажется, Вам нечего жаловаться и здесь; ведь король утвердил Вашу пенсию?

– Я хотела ехать, прежде чем узнала об этой монаршей милости, – ответила Скаррон.

– А я, – воскликнула Атенаиса, – до сего дня благодарна своей сестре, которая привела ко мне госпожу Скаррон и попросила заинтересовать моих друзей судьбой вдовы писателя Скаррона.

– У Вас, должно быть, очень могущественные друзья, – с ударением проговорила госпожа Скаррон, – потому что я получила пенсию, несмотря на то, что король в ответ на все мои просьбы всегда говорил; “Опять эта Скаррон! Я не хочу больше слышать о ней”. Вам, маркиза, я обязана своим счастьем.

– Маркиза – хорошая союзница, – воскликнул Лозен, – а Вы, госпожа Скаррон, можете вывести отсюда полезное правило: никогда не следует отчаиваться.

Лозен распрощался; дамы остались одни. Скаррон взяла маркизу за руку и, пристально посмотрев ей в лицо сказала:

– Атенаиса, Вы обещали мне быть благоразумной.

– Ну, да! А что?

– Вы сделали большую глупость.

– Я? Каким образом?

– Признаюсь Вам, что я была в Вашей комнате и слышала весь Ваш разговор с графом. Возможно ли это? Неужели Вы так мало знаете нашу придворную жизнь, что обещали графу помощь в таком деле? Все члены королевского совета, половина армии, Тюренн и Конде придут в негодование, если король даст свое согласие на то, чего домогается Лозен.

– Вы пугаете меня. Продолжайте!..

– Вы хотите доставить Лозену место начальника артиллерии, один из важнейших постов Франции. Увы, эта победа создаст Вам множество врагов. Я не могу допустить это. Если Вы хотите идти вперед, то будьте осторожнее. Не ставьте себя в глупое положение, не портите себе начало карьеры. Остерегайтесь сделаться смешной! Как бы хорошо ни относился к Вам король, Вам не под силу бороться со смертельными врагами Лозена – Лувуа и Кольбером; ведь оба они необходимы королю для его славы. Не шутите такими вещами, маркиза!

Атенаиса, видимо, согласилась с разумными доводами Скаррон.

– Благодарю Вас, Франсуаза, – сказала она, – Вы указали мне бездну, которая была готова разверзнуться на моем пути, я не заметила ее. Я буду подвигаться вперед, не оглядываясь ни налево, ни направо, но некоторые должны будут пострадать при этом.

– К числу их принадлежит Лозен. Вы позднее убедитесь в важности этого шага, – с торжеством проговорила Скаррон. – Но пойдемте читать “Комический роман” моего покойного мужа.

Обе дамы вошли в гостиную, и маркиза достала знаменитый роман Скаррона. Вдова писателя внимательно следила за ней глазами.

“Эта Монтеспан очень красива, – сказала она себе, – она достигнет многого, если не будет слишком честолюбива. Лувуа должен быть благодарен мне; еще день – и Лозен был бы начальником артиллерии. От каких случайностей зависят иногда судьбы мира! Все изменилось потому, что камеристка вовремя впустила меня в спальню!”