Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 51 страниц)

XIX
Колодец Плутона

Смерть герцогини Орлеанской не преминула возбудить страшное волнение. Король совещался с Манго, ла Рейни и министром полиции: они даже призывали Дегрэ. Парижане надеялись, что смерть герцогини повлечет за собой важные открытия. Король приказал провести сержанта Дегрэ к себе в кабинет и узнал от него, что маркиза Монтеспан не ошиблась: итальянец действительно был в саду Сэн-Клу. Для короля важнее всего было узнать: виновен ли его брат в отравлении герцогини, или невиновен? Всякого скандала следовало избежать.

Аптекарь Гюи Симон, стоявший во главе испытательной комиссии, исследовал цикорный настой, а затем и содержимое синей стеклянной бутылочки: в ней найден был сильный яд, аналогичный с препаратами, найденными в лаборатории Сэн-Круа. Затем явился Дегрэ со своими наблюдениями, и в результате у комиссии не осталось сомнения, что тщательно разыскиваемый Морель, бывший член страшного союза отравителей, влил отраву в принадлежавший герцогине флакон. Но казалось невероятным, чтобы этот мошенник действовал по собственному побуждению. При этом явились два вопроса: 1) кто поручил Морелю привести в исполнение ужасный план и 2) насколько был замешан в дело Экзили?

Ответ на второй вопрос возбуждал лишь любопытство короля: перед разоблачением первого вопроса он дрожал. Если судьи примутся за него, страшное открытие, которого так боялся король, уже перестанет быть тайной. Среди потомков Людовика Святого окажется отравитель, а потому итальянца следовало устранить. Дегрэ получил приказ во что бы то ни стало найти его и отправить в Бастилию; Мореля считали только орудием в чужих руках.

Маркиза Монтеспан со страхом следила за действиями сержанта, который должен был передать в ее руки опасного противника. Но итальянец, очевидно, прибег к помощи таинственных сил, так как все попытки найти его оставались тщетными. Маркиза Монтеспан делила свое время между своими придворными обязанностями и совещаниями с Дегрэ, который сообщил ей очень важную новость: однажды вечером к отцам иезуитам явился человек, желавший говорить с отцом Лашэз. Так как отца Лашэза не было в это время в монастыре, то незнакомец просил немедленно уведомить его, когда патер вернется из путешествия, говоря, что должен сделать святому отцу важные сообщения. Если Экзили хотел каяться перед иезуитом и при этом разоблачить тайны маркизы, то это создавало для нее огромную опасность. Отцы иезуиты и без того не одобряли связи короля с маркизой, и сообщения итальянца давали им в руки страшное оружие. Итальянец был опасен: он должен был быть вычеркнутым если не из списка живых, то, во всяком случае, из списка находящихся на свободе.

Дегрэ удвоил свои старания. Зная, что его преследуют, Экзили старался приобрести расположение членов общества Розианум, но оно закрыло перед ним свои двери. Бежать из Парижа итальянец не решался, так как на большой дороге оказался бы в еще большей опасности, чем в Париже, где он скрывался в каменоломнях Монружа, среди всевозможных отбросов человечества. Здесь доктор слыл за колдуна и на него смотрели как на начальника.

Такая жизнь, наконец, надоела Экзили; он решил торговаться, рискнуть на борьбу и написал маркизе Монтеспан, что намерен скомпрометировать ее своими признаниями, если она не избавит его от преследований. Это письмо Экзили, пользуясь ночным мраком, сам отнес в дом маркизы.

На обратном пути он заметил двоих мужчин, которые явно преследовали его. Экзили чувствовал, что ему грозит страшная опасность: он бросился на улицу Турнон, надеясь здесь ускользнуть от преследования. Но у него был еще один тайный враг – Морель. Подслушав в Сэн-Клу еще одну тайну, он пожелал сделаться сотоварищем и сотрудником доктора, но гордый итальянец оттолкнул мелкого разбойника. Тогда Морель подумал, что если он устранит доктора со своего пути, то сам он останется единственным обладателем тайны маркизы Монтеспан. История книги была известна ему, а отношения дочери Мортемара к отравительнице Бренвилье давали ему возможность воспользоваться своим положением. Морель с довольным видом потирал свои толстые руки. Только бы устранить доктора, явиться в глазах маркизы ее избавителем, добиться этим путем ее покровительства, а в случае надобности – пригрозить ей разоблачением ее тайны. Все это могло удасться.

Морель следил за доктором во тьме каменоломен, крался за ним по улицам. Отравитель уже два раза старался проникнуть в дом Гюэ, но дверь, ведущая в лабораторию, была заперта.

Заметив, что доктора преследуют по пятам два человека, Морель стал неотступно следовать за ним, неслышно крадясь, подобно змее. Он составил ужасный план. Разбойник боялся итальянца: какой-то суеверный страх мешал ему поднять на отравителя руку. Он считал его завороженным: Экзили даже яды не приносили вреда. Но Морель с молодых лет помнил, каким способом можно убить оборотня.

Красноватый огонек освещал извилистые выступы сводов из песчаника, образующих вход в каменоломни со стороны улицы Лагарн. Этот свет мерцал из потайного фонаря Мореля. Негодяй принес с собой инструменты: пилу, молоток и топор. То, над чем он работал, походило на круглую крышку, сделанную из четырех досок, слабо скрепленных вместе. Когда этот предмет был готов, Морель подошел к одному месту в грунте и направил фонарь на черную бездну, зиявшую из глубины. Ее края были обнесены низкой стенкой из известкового камня; но ловкая рука удалила большую часть камней. Эта глубокая пропасть была известна под именем “Плутонова колодца” и вела в одну из тех подземных галерей, о существовании которых знали только обитатели каменоломен. Чтобы предохранить проходивших по этой дороге от падения, над ямой было положено нечто вроде крышки, а сверху были еще навалены груды камней. Целью ночной работы Мореля было удалить предохранительные камни и крышку. Вместо них он положил легкие доски, прикрыл их песком и мелкими камнями. Довольно было некоторого давления, чтобы доски обрушились.

“Колодец Плутона” находился в главном проходе, как раз в том месте, где с ним перекрещивались ходы из двух других улиц. Идя с улицы Турнон или с площади Мобер нельзя было проникнуть в каменоломни иначе, как через “Колодец”.

Заметив своих преследователей, Экзили свернул на улицу Турнон. Он с ужасом увидел, что на его пути были расставлены люди, очевидно, сторожившие его, но он сумел избежать их, так как знал обходы и отверстия, которые помогли ему скрыться от преследователей. Страшно запыхавшись, добежал он до входа в каменоломни со стороны улицы Турнон. Морель уже явился сюда кратчайшим путем и ждал, притаившись в темноте. Он ждал недолго: из мрака появилась высокая фигура доктора. Очевидно, он хорошо знал дорогу, потому что двигался очень уверенно.

Вдруг кто-то загородил ему путь. Экзили в ужасе отшатнулся и крикнул:

– Кто тут?

– Наконец-то Вы попались мне! – воскликнул Морель. – Вас преследуют по пятам? Отлично! Так и я что-нибудь заработаю. Стойте!

– Кто Вы, мошенник? – спросил Экзили, напрягая зрение, чтобы разглядеть что-нибудь в темноте.

– Я – Морель! – заревел бандит. – Морель, которого Вы не пожелали удостоить сотовариществом. Теперь мы с Вами вместе умрем на Гревской площади!

– Пропусти меня, Морель, – пропыхтел доктор, – ты с ума сошел? Пропусти меня, и я разделю с тобой свои сокровища!

– Ха, ха, ха! Да где же Ваши сокровища?

– Они хорошо припрятаны в правой галерее, под домом старика Гюэ. Я поделюсь с тобой, но пропусти меня скорее!

– Хорошо, я верю Вам! Но от Вас не уйду; Вы бежите вместе со мной, я не отпущу Вас!

– Эй! – крикнул голос извне, – дайте сюда факелы! Галерея расширяется!

– Они идут! Скорее свернем направо! – воскликнул Экзили.

Морель торжествовал.

– Так вперед! – крикнул он и потащил доктора в боковую галерею.

Только они свернули в нее, как вдали уже показались факелы преследователей.

– Вот они! – закричал один из них, – я видел две фигуры.

Морель и Экзили спешили к выходу с улицы Лагарн. Доктор стремился навстречу своей погибели.

– Я не совсем понимаю, где мы! – простонал он.

– Я хорошо знаю дорогу, положитесь на меня, – ответил Морель, увлекая его дальше.

Они приблизились к главному перекрестку дорог и здесь споткнулись о камень. Это был признак, что “Колодец Плутона” близко: камень положил на дорогу сам Морель. Кругом царила полная тьма.

– Пойдем ощупью вдоль стен, пока не дойдем до поворота на улицу Пуайе, – предложил Морель, – там мы спрячемся в углублении и пропустим полицейских мимо себя.

Он наткнулся на второй камень. Экзили подписал свой приговор, выдав место, где хранились его богатства, и жадность Мореля не позволила ему хотя бы на минуту подумать о спасении Экзили. Под ноги бандиту подвернулся третий камень.

– Теперь направо… еще четыре шага, и тогда попробуй прибегнуть к своему дьявольскому искусству, – пробормотал про себя Морель и потащил за собой доктора.

Тот споткнулся о кучу камней, переступил через них… Раздался треск, потом страшный крик, который замер в глубине, потом всплеск воды.

Морель спрятался за выступом известковой глыбы, потому что уже слышал голоса преследователей.

“Они не могли бы так быстро следовать за нами, если бы у них не было проводника, – подумал Морель.

Он не ошибся: впереди всех, высоко подняв кверху факел, шел бродяга в лохмотьях. За ним следовало несколько человек, и впереди всех – Дегрэ.

– Куда они пропали? – воскликнул сержант.

В эту минуту до ушей полицейских донесся страшный вопль, казалось, исходивший из глубины.

– Слышите? – сказал Дегрэ, – что это такое?

– Алло! – закричали полицейские, наклоняя факелы к земле, – осторожнее, не упадите: здесь яма.

Дегрэ взял факел и приблизился к краю пропасти, из глубины которой все громче, все настойчивее неслись вопли о помощи. Сержант нагнулся, насколько мог; его товарищи обступили края провала.

– Туда упал человек, – с ужасом сказал Дегрэ.

При свете факелов, они заметили в глубине водную поверхность, на которой двигался какой-то предмет.

– Это – Экзили! – закричал сержант.

– Да, я! Спасите меня, ради Бога! – прозвучал из глубины голос доктора.

– Нет ли у кого с собой веревки? – спросил Дегрэ.

Но веревки ни у кого не нашлось.

Голос итальянца становился все слабее, движения – все судорожнее. Он высовывался из воды, и слышно было, как его руки хватались за мокрый камень; он вертелся и плавал в тесной луже, подобно огромной ящерице.

– Спасите! Спасите!! – кричал он пронзительным голосом, от которого дрожали каменные стены колодца. – Морель сбросил меня сюда! Найдите его!

– Мошенник прячется где-нибудь поблизости! – сказал Дегрэ, – это, наверное, он уничтожил ограждение колодца: смотрите, оно все разломано.

– Спасите! Спасите! – раздался из бездны новый вопль.

Дегрэ снова наклонился над пропастью с факелом в руке.

– Это невозможно! – крикнул он глухим голосом, – у нас нет веревок. Отправляйтесь на тот свет, доктор, и, если можете, сделайте это с усердной молитвой…

Он увидел, как черная фигура в глубине поднялась над тинистой водой и судорожно подпрыгнула кверху, но тотчас же бессильно упала; раздался вопль, в котором уже не было ничего человеческого, послышался легкий всплеск и затем настала тишина.

– Он отправился к дьяволу, – спокойно сказал Дегрэ.

Полицейские двинулись дальше, направляясь к улице Пуайе.

– Сержант, – прошептал бродяга, руководивший сыщиками, – велите-ка людям идти вперед: я тут кое-что заметил.

Дегрэ остановился и сказал полицейским:

– Идите дальше, только осторожнее!

Как раз за его спиной возвышалась каменная глыба.

– Поверните назад! Скорее! – шепнул ему бродяга, направляя свет факела в сторону глыбы.

В ту же минуту из-за камня выскочил человек, но сержант поймал его в свои мощные объятия.

– Эй, свету сюда! Люди! – закричал Дегрэ. – Эге-ге! Да это, кажется, господин Морель?

Морель до крови закусил губы и бросил яростный взгляд на предавшего его бродягу.

– Тем, что Вам удалось поймать меня, Вы обязаны не своему искусству, а этому предателю, Красному Шарлю, – сказал он, – он уже отправил на виселицу семь или восемь бравых молодцов.

– Ты будешь девятым, сыночек, – пошутил Дегрэ, – скрутите его!

Морель без всякого сопротивления дал связать себя.

– Это ты спровадил на тот свет итальянца? – спросил сержант.

– Да, я.

– Ты оказался немилосерднее любого палача.

– Он заслужил это, – ответил Морель, не двигаясь с места. – Господин Дегрэ, велите Вашим людям отойти: мне надо сказать Вам пару очень важных слов.

Дегрэ, с пистолетом в руке, приблизился к Морелю.

– Послушайте, – прошептал разбойник, – прежде чем Вы спрячете меня в Консьержери, доставьте мне случай видеться с маркизой Монтеспан; это будет Вам выгодно.

Дегрэ остолбенел.

– Что это значит?!

– Вы уж только сделайте это, – с невозмутимым спокойствием продолжал Морель, – говорю Вам, что это будет для Вас очень выгодно. Я убил итальянца, и это должно быть для маркизы очень приятно. Я могу дать сведения относительно смерти герцогини Орлеанской, а это приведет в некоторое сомнение тех господ, которые мучат добрых жителей Парижа. Наконец – подойдите-ка поближе, мосье Дегрэ! – наконец я могу рассказать маркизе историю одной проклятой книги… Скажите ей это; ведь я был сотоварищем Сэн-Круа и маркизы Бренвилье. Сверх всего этого сообщите маркизе, что я прятался под мостом в парке Сэн-Клу, когда она беседовала с Экзили, которого я столкнул в колодец, за что заслуживаю благодарности маркизы. И еще передайте ей, что я буду говорить на суде очень громко и откровенно, но, что если вздумают замуровать меня куда-нибудь подальше, то это ни к чему не приведет, так как я принял меры чтобы известные вещи все-таки дошли до сведения людей.

Дегрэ молча выслушал его. Он гневно топнул ногой, когда понял, что добыча, достойная рук палача, по-видимому, избегнет их. Сержант видел, что мошенник не лжет, и, крепко сжимая его руку, сказал:

– Молчи!

Полицейские теснее сомкнулись вокруг Мореля и молча оставили каменоломни.

XX
Сам король допрашивает преступника

Из задних ворот Консьержери выехал закрытый экипаж и направился к Орлеанскому дворцу. Когда он подъехал, из него вышли мужчина и дама. Отворив калитку в стене, дама простилась со своим спутником.

– Благодарю Вас, Дегрэ, – сказала она, – я никогда не забываю своих друзей, как и своих врагов. Как только допрос кончится, Вы немедленно дадите мне знать.

– Не беспокойтесь ни о чем, многоуважаемая маркиза!.. Я – свидетель, а я действую в Ваших видах.

Маркиза Монтеспан проскользнула в сад, а сержант вернулся к ожидавшей его наемной карете. Над стенами парка завывал холодный осенний ветер; часы пробили одиннадцать часов ночи.

– Черт возьми! Уже пора! – пробормотал сержант. – Скорее назад, в Консьержери! – крикнул он кучеру.

В эту ночь окна рабочего кабинета Людовика XIV были освещены. Стража, стоявшая на террасе Лувра, видела огонь.

– Сегодня король поздно работает, – сказал один из часовых.

– Скоро объявят войну, – ответил другой, – значит, много дела.

В это время раздался стук колес и подъехал экипаж, сопровождаемый двумя конными стрелками.

Часовые гвардейцы наклонились над парапетом террасы, свесившись, как могли дальше, и увидели, что стрелки спешились, привязали своих лошадей позади экипажа и обнажили палаши. Из кареты вышло двое мужчин, один из которых был по-видимому связан и вошли в ворота со стороны улицы Орти. Их встретил д’Артаньян.

Они прошли через несколько дворов и слабо освещенных коридоров, поднялись и спустились по нескольким лестницам и, наконец, достигли приемной короля. Здесь к ним присоединились еще два мушкетера, после чего все они вошли в ярко освещенную комнату, роскошно убранную книжными шкафами, картинами и бюстами. У окна стоял огромный письменный стол, заваленный бумагами. На мраморных столиках горели лампы.

Два мушкетера поместились с обеих сторон двери, ведшей в спальню Людовика; стрелки с палашами наголо поместились сзади связанного человека, рядом с которым стоял Дегрэ; с другой его стороны, в нескольких шагах расстояния, остановился д’Артаньян, с обнаженной шпагой в руке.

Все молчали. Наконец в спальне послышались голоса, портьера быстро распахнулась, и на пороге показался Людовик в сопровождении двух кавалеров: герцога де Лонгевиль и кавалера де Тильядэ.

Дегрэ слегка толкнул Мореля, так что пленник выступил вперед. Его лицо приняло выражение непобедимого упорства; но, когда король устремил на него свои сверкающие взоры, преступник боязливо потупился.

В продолжение нескольких секунд король молча рассматривал его, как будто хотел привыкнуть к его виду, а потом сказал повелительным голосом:

– Посмотри на меня!

Морель испуганно поднял голову.

– Можешь надеяться, что я подарю тебе твою жалкую жизнь, если ты будешь вполне искренним.

Морель вздохнул свободнее, и по его отвратительному лицу скользнула улыбка торжества.

– Государь, – ответил он, – я буду говорить сущую правду.

– Помни свое обещание! Твое преступление доказано. От тебя зависит выйти из этого замка живым или мертвым.

Вся наглость Мореля вернулась к нему.

– После слова, данного мне Вами, Ваше величество, я был бы круглым дураком, если бы вздумал лгать, – сказал он.

– Хорошо, отвечай же! Герцогиня умерла от отравы?

Наступила мертвая тишина; все затаили дыхание.

– Да, государь, – твердым голосом ответил Морель.

– Кто отравил ее?

– Маркиз д’Эффиа и я.

Король не мог удержаться от дрожи ужаса.

– Кто дал тебе это страшное поручение и откуда ты добыл яд?

– Главное лицо во всем этом деле – шевалье де Лоррэн; это он подкупил меня. Яд я составил сам: я был сотоварищем Сэн-Круа, Экзили и маркизы Бренвилье, учителей черной науки. Рецепты ядов я получил от Экзили, который узнал их из одной книги, неизвестно, каким путем попавшей в его руки.

– Знаю, – сказал король.

– Приготовленный мной яд я подмешал в то лекарство, которое употребляла герцогиня Орлеанская.

Лицо Дегрэ выразило известное удовлетворение. До сих пор он все время держал наготове кортик, и, если бы Морель вздумал проболтаться, он всадил бы ему нож в спину. Король молчал, как будто собираясь с силами для нового вопроса, и его голос дрожал, когда он спросил:

– Мой брат… знал ли мой брат об этом заговоре?

– Нет, государь.

– Можешь ли ты поклясться в этом на Святых Дарах?

– Хоть моя клятва и немногого стоит, но клянусь Всемогущим Богом, которого мы прогневили, что его высочество герцог Филипп Орлеанский не знает этой тайны. Он выдал бы нас и всех истребил бы.

– О, я снова дышу свободно! – радостно воскликнул король. – Это – все, что я хотел узнать, несчастный, – обратился он к Морелю, – дарю тебе твою жалкую, постыдную жизнь, но через сорок восемь часов ты должен уже быть за пределами Франции. Если тебя после этого когда-либо встретят здесь, – час твой пробьет. Вон!

Стрелки увели преступника.

– Чуть-чуть не попал на Гревскую площадь, – прошептал он уходя, – теперь надо навестить каменоломни.

– Беру с Вас всех слово, что обо всем, что здесь произошло, Вы будете хранить ненарушимое молчание, – сказал король, обращаясь ко всем присутствовавшим. – Дегрэ, останьтесь здесь! А Вам, господа, – спокойной ночи!

– Вот мое собственноручное письмо к совету шестидесяти в Льеже, – обратился король к сержанту, когда они остались вдвоем, – хотя третьего дня последовало объявление войны Голландии, но, несмотря на враждебные отношения, голландские власти все-таки не станут укрывать убийцу. В этом письме я требую выдачи отравительницы, маркизы Бренвилье. Исполните мое поручение. Маркиза должна быть арестована, иначе отравления никогда не прекратятся.

XXI
Аббат Сэн-Жеран

Наступила весна. Маркиза Бренвилье сидела на каменной скамье, недалеко от крытой галереи, окружавшей церковь монастыря св. Бригитты, близ Люттиха (Льежа). Деревья и кусты были уже покрыты густой зеленью.

С тех пор, как Мария доверилась защите монахинь, она жила, как послушница, проходящая искус, щедрые благодеяния, которые она оказывала монастырю, гарантировали ей духовную благосклонность добрых инокинь. Живя далеко от большого света с его бурным водоворотом, будучи заняты лишь спасением своих душ, монахини слышали только краткие и очень неопределенные вести о тех событиях, которые заставили их любимицу бежать из Франции. Одним из главных правил монастыря было оказывать покровительство просящим помощи. Хотя в монастырь и проникла весть об ужасных событиях в Париже, все же настоятельница его не могла отказать маркизе в приюте. Это была женщина властная и сильная, что было очень важно ввиду католического состава соборного капитула города Люттиха.

Монастырь св. Бригитты был священным местом, и на того, кто рискнул бы дерзко вмешаться в дела этого святилища, посыпались бы со всех сторон нарекания. На этом и были основаны надежды маркизы. Кроме того она знала, что в воздухе висела война, и это еще более укрепляло ее уверенность. Она с величайшей покорностью исполняла все обязанности белицы и посвятила себя уходу за больными, получавшими медицинскую помощь в госпитале при монастыре. Однако монахини удивлялись той холодности, которую настоятельница выказывала маркизе. Она, очевидно, узнала, какая вина тяготела на Марии Бренвилье.

Тогда маркиза покаялась. Она чувствовала, что в кругу набожных монахинь является тягостной гостьей, но боязнь за собственную безопасность принуждала ее оставаться в монастыре. Сострадательные взгляды монахинь, которыми они старались ободрить ее во время ее тяжелой работы в госпитале, все-таки до некоторой степени утешали ее. Скоро слава об умении маркизы ходить за больными проникла и за стены монастыря, и это несколько успокоило совесть настоятельницы, упрекавшую ее за то, что она держала у себя великую грешницу. Свободное от своих трудов время Мария Бренвилье одиноко проводила в монастырском саду и, сидя на скамье, думала о будущем, о страшном прошлом, о невозвратных временах. Во время своих тайных прогулок вне стен монастыря, которые она, тщательно закутанная, предпринимала иногда по вечерам, она узнала о том, что происходило в Париже и, когда ей стало известно, что Атенаиса Монтеспан счастливо достигла высшей точки своего опасного пути, она заплакала от гнева, сравнивая ее судьбу со своей. Ей самой не удались ее дерзкие планы, она не смогла достигнуть того, к чему стремилась, хотя для этого решилась даже на преступления. В минуты таких размышлений, воспоминания о былых победах, о временах, когда за ней ухаживали и восхищались ею, – пробуждались в маркизе с новой силой, являясь для нее настоящим мучением. Перед ней вставали образы ее обожателей, она видела перед собой Камилла Териа и Сэн-Круа, и пламя чувственности снова загоралось в ней, огненная струя пробегала по жилам. Она, до последней капли испившая чашу наслаждений, не знавшая преград своим стремлениям, бывшая в состоянии, обнимая своего любовника, вместе с ним приготовлять смертоносные яды, – должна была похоронить себя в стенах монастыря! Неудовлетворенная страсть терзала Марию. Набожное пение, каждый день одно и то же, да постоянные молитвы, – вот что служило развлечением женщине, привыкшей к шумным празднествам, находившей отдохновение в таинственных работах над изготовлением ядов. По ночам ею овладевало страшное возбуждение; она под влиянием своей прежней болезни – лунатизма, убегала из своей кельи, и скоро набожные монахини стали считать ее несчастным существом, которым завладел дьявол и о спасении которого они должны молить небо.

В тот вечер, когда Мария Бренвилье, погруженная в глубокую задумчивость, одиноко сидела в монастырском саду, – в городские ворота, ведущие от так называемого “старого дворца”, вошел какой-то человек и, избегая тех домов, откуда слышались шум и говор рабочего люда, поспешно углубился в темную улицу св. Фомы и исчез там в одном из закоптелых домов, сооруженных здесь еще в четырнадцатом веке, а потому отличавшихся узкими дворами, грязными стенами и вообще неопрятным видом.

Над воротами дома висела полуразвалившаяся вывеска с изображением льва, держащего в лапах знамя, и с надписью: “Фландрский лев”.

Человек поднялся по плохой лестнице, отворил дверь в свою комнату, потом открыл окно и выглянул во двор. У ручья, засоренного кухонными отбросами, на деревянной скамье, сидело двое мужчин. Они были одеты как извозчики и курили длинные трубки. Человек, смотревший из окна, подал этим людям незаметный знак, после чего они поднялись со скамейки и появились в его комнате. Он запер дверь.

– Ну, у меня все готово, – сказал он, вынимая из кармана какую-то бумагу, – мы только в том случае можем схватить ее, если она выйдет за ворота монастыря. Совет шестидесяти обошелся со мной очень хорошо, но мы должны выманить ее из монастырских стен.

– Гм, – проворчал один из мужчин, – она прибегнет к помощи дьявола и улизнет.

– Предоставьте это дело мне, Сиар! Мне надо посчитаться с ней, а ведь я тоже – не дурак! Будьте наготове! Сегодня вечером я поведу первую атаку. Вы знаете порядок: Сиар идет впереди, за ним Барбье, потом Ролла… А где же он?

– Сидит за кружкой пива.

– Ах, черт возьми! Этот пьяница испортит нам всю музыку! Ну, а Лавиолетт у Вас под рукой?

– Разумеется! Вчера и сегодня он рано утром показывал нам дорогу; мы теперь все тут прекрасно знаем. Мы даже нашли и выбрали себе кусты, в которых будем прятаться.

– Отлично! Ну, теперь слушайте: не теряйте бодрости, если придется три-четыре раза просидеть там даром. Возьмите с собой пистолеты и ножи: они могут понадобиться. Идите вслед за мной, отдельно друг от друга, не менее, как на сорок шагов расстояния, поняли? Как только выйдем из ворот, я сверну в лес, налево; Вы будете держаться правой стороны.

Когда его сообщники ушли, Дегрэ (читатель, конечно, узнал его); открыл свой сундук и вынул из него черный камзол, панталоны, чулки и башмаки того же цвета, затем круглую шляпу и шейную косынку. Переодевшись в вынутое платье, он явился в костюме аббата.

– Ах, черт возьми! – рассмеялся он, – я и в самом деле мог бы сойти за какого-нибудь монсиньора, за этакого бедного малого, которого за долги выставили из гвардейского полка, вследствие чего ему пришлось одеть сутану.

Он сунул в карманы пару пистолетов и вышел из комнаты.

На каменной скамейке у гостиницы сидело четверо мужчин. Когда Дегрэ прошел мимо них и завернул на улицу, один из них поднялся и последовал за ним; потом ушел второй, третий, четвертый. Они держались друг от друга на известном расстоянии. За городскими воротами они разделились: Дегрэ шел по правой стороне лесной дороги, четверо его товарищей – по левой.

Войдя в кусты, они сняли свои блузы и надели круглые шляпы.

Уже смеркалось и дорога, пересекавшая лес, была почти пустынна. Дегрэ долго ждал возможности приблизиться к своей жертве. Прошли месяцы, прежде чем он смог привести в исполнение приказ короля, потому что волнения, вызванные в Нидерландах объявлением войны, были слишком сильны.

Риск и теперь еще был очень велик, но маркиза Монтеспан торопила сержанта; впереди его ждала блестящая награда, – и он рискнул. Первая часть его предприятия увенчалась успехом. Когда он под секретом показал люттихским властям документы, относившиеся к процессу отравителей, и собственноручное письмо короля, никто и не подумал укрывать преступницу.

Препятствие представлял только монастырь. Тогда Дегрэ решился прибегнуть к хитрости, надеясь, что она вполне удастся.

Он рассчитывал на чувственность маркизы: она достаточно долго просидела взаперти; благочестивые монахини – плохая компания для нее. Теперь она охотно соблазнила бы самого св. Антония…

Легкий сумрак спускался уже над деревьями и изгородями монастырского сада; от статуй святых мучеников ложились длинные тени. Мария встала. Близилось время вечерней молитвы. В это время у наружных ворот резко прозвучал колокол.

– Вероятно больной, – тихо сказала маркиза, – опять начинается мое наказание! – и с этими словами она вошла под своды галереи.

Прошло довольно много времени, и колокол звонил уже на молитву, когда к Марии подошла привратница.

– Я тебя ищу, Мария, – сказала она, – с соизволения матери-настоятельницы, ты должна пойти в приемную: тебя желает видеть какая-то духовная особа.

Маркизу слегка передернуло. Что нужно этому священнику? Что предстоит ей – разоблачение? Требование покинуть монастырь? Нечистая совесть рисовала ей всевозможные опасности, но она решилась встретить их с величайшей твердостью. Она вошла в приемную и отдернула занавеску, скрывавшую решетку. Ее лицо невольно прояснилось, когда последние лучи заходящего солнца, проникшие в высокое окно вместо мрачного заимодавца, явившегося предъявить долг ее совести, осветили статную фигуру необыкновенно красивого мужчины, казавшегося еще привлекательнее в черном костюме аббата.

Он с низким поклоном приблизился к решетке.

– Вы желали говорить со мной? – сказала маркиза. – Я очень удивлена и даже смущена, так как надеялась, что свет забыл меня.

– Простите, – звучным голосом возразил аббат, – если я скажу Вам, что Вы ошибаетесь. Есть на свете люди с сердцем, с теплым чувством к человеку, которые думают о Вас. Я не отрицаю, что меня привело сюда мечтательное любопытство… что я хотел видеть Вас. Я – аббат Бонифас, граф де Сэн-Жеран.

– Вы принадлежите к знаменитой фамилии.

Граф скромно поклонился.

– Мой род делится, как Вам, может быть, известно, на две ветви: одна имеет владения во Франции, другая – на берегах Мааса. Я получил посвящение в Кельне на Рейне и теперь направляюсь в Рим. Когда я уезжал из дома, к моей матери приехала одна из сестер, которая много рассказала про Вас, маркиза… Она приехала из Парижа…

Аббат замолчал и украдкой взглянул на маркизу, которая вынула платок и прижала его к своим глазам.

– О, не плачьте! – продолжал аббат, – я знаю, какой страшной паутиной были Вы опутаны; я слышал историю Ваших страданий, слышал, какие мучения Вы испытывали, живя с развратным мужем, и как Вас преследовали Ваши враги. Но я слышал также историю благородных поступков женщины, приносившей себя в жертву несчастным, больным; слышал, что людская ненависть, зависть и злоба постарались превратить освежительное питье, приготовленное для страждущих руками этой женщины, в ядовитую отраву. Я узнал, что несчастный случай унес в могилу того, кому было отдано Ваше сердце, маркиза, набросив на Вас тень ужасного подозрения… Ваше терпение, Ваши несчастия, это господство над Вами темных сил страшно взволновали меня. Прежде, когда я еще не носил этого платья, я был солдатом, сражался под знойным небом Африки, плавал по дальним морям… В моем сердце – огонь, голова полна планов; я наследовал рыцарский дух моих предков, который возмущается при виде несправедливости, который стремится к защите всех угнетаемых. А Вы – угнетаемая, Вас преследуют, Вас поносят, и, однако, Ваша вина вовсе не доказана; между тем Ваши судьи даже не дозволяют Вам оправдаться!