Текст книги "Опасные пути"

Автор книги: Георг Хилтль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 51 страниц)

– Значит, наш король Людовик выродок?

– Ну, вот! – довольно колко заметил Бранкас. – Я нахожу, что черты у него гораздо умнее, чем у родителей.

– Королева-мать – женщина весьма умная.

– Согласен; но у нее испанский тип. Посмотрите же на теперешнего короля: какое кроткое и вместе с тем величавое лицо, а глаза такие необыкновенные! В них еще не отражается большой опытности, потому что король слишком молод, но они одарены дивным блеском и живо напоминают глаза одного человека, который некогда господствовал над Францией.

– Кого же Вы подразумеваете? – спросил Пенотье.

– Кардинала Мазарини, – ответил Бранкас, указывая на портрет покойного министра.

Все взоры обратились в ту сторону.

Поразительно глубокое молчание внезапно овладело обществом. Один посматривал на другого, и каждый чувствовал, что слова герцога затронули весьма опасный и таинственный вопрос. К величайшему испугу Пенотье бледный, некрасивый мальчик Гильом Дюбуа неожиданно выпалил:

– Ах, теперь я припоминаю! Аббат Мортье, надзирающий в нашем училище за работами, недавно сказал доктору Толо: “Король в сущности – сын Мазарини”.

Замешательство гостей достигло высшей степени, никто не отваживался говорить.

Наконец Пенотье собрался с духом и сказал, притворно смеясь:

– Гильом, Вы допустили одурачить себя небылицей!.. Мы знаем достаточно на этот счет… Однако Вам пора обратно в училище. Ступайте, мой лакей проводит Вас.

– Ага, – насмешливым тоном подхватил скороспелка, – теперь я должен убираться, когда разговор принял интересный оборот!. Так со мной бывает всегда. Но если наши старшие не должны были толковать о вещах, из-за которых они рисковали сломать себе шею, то им следовало помалкивать.

Хозяину дома стоило большого труда увести юношу из комнаты. Вскоре он вернулся обратно и сказал в сильном волнении:

– Прошу Вас, друзья мои, пропустить мимо ушей речи бездельника. Подумайте, в какое ужасное положение могли бы мы попасть через него!

– Господа, – заметил Бранкас, вставая с места, – это доказывает только, до какой степени распространена опасная новость, согласно которой король произошел от Мазарини.

– Заклинаю Вас, герцог, – стал умолять Пенотье, – говорите потише.

– Хорошо, – продолжал Бранкас, – Вашей прислуги тут нет поблизости?

– Она удалена.

– Тогда поговорим откровенно. Злословие получило обильную пищу. Я не понимаю осторожных вельмож, и прежде всего господина Кольбера, который должен знать о появлении загадочной личности.

– Вы говорите загадками… Кто? Что?

– Неужели Вы ничего не слыхали о таинственном узнике, господин Пенотье?

– Я занимаюсь своими делами. О ком Вы толкуете, герцог?

– О Железной Маске, – ответил тот.

Все вздрогнули.

– Ах, это великолепно! – воскликнула герцогиня де Сэн-Ибаль. – Мороз так и продирает по коже! Расскажите нам, пожалуйста, об этом, милейший герцог.

– Смотрите, не накликать бы Вам на себя беды! – предостерег Сэн-Лорен.

– Устарелая выдумка! – засмеялся камергер. – Ну, кто видал когда-нибудь эту Маску?

– Наверно, никто, – подхватил Сэн-Ибаль.

– Вообще нам не следует говорить об этом, господа, – сказал Пенотье.

– Надо думать, что здесь нет предателей, – заметил Бранкас.

– Потолкуемте же! – воскликнул Дамарр. – Никто не верит этому. К чему же тут скрытность? Я не вижу причины.

– Причина – опасность самого дела, – прошептал Бранкас. – Злонамеренные люди утверждают, будто покойный кардинал Мазарини мог оспаривать у короля Людовика Тринадцатого его отцовские права на теперешнего государя.

– Ах, это низко! – подхватил Сэн-Лорен.

– Может быть! Относительно тайного брака вдовствующей королевы с кардиналом не остается больше никаких сомнений. Железная Маска, говорят, был первым плодом запретной любви кардинала и королевы. Король Людовик Четырнадцатый будто бы является вторым ребенком, которого покойный государь счел своим, после того как были приняты меры скрыть доказательства первого проступка. Подобные вещи случаются сплошь и рядом, только внебрачные дети не всегда обречены носить железные маски.

Сюзанна тяжело дышала, откинувшись на спинку кресла, а лицо Сэн-Лорена было похоже на мраморное изваяние.

– Значит, того ребенка держали в безвестности? – спросила герцогиня де Сэн-Ибаль.

– Да, так оно и было. Опасались убийства, и хорошо сделали, что сохранили молодую жизнь.

– А зачем же маска?

– Это весьма понятно. Черты лица замаскированного узника так поразительно схожи с чертами короля Людовика Четырнадцатого, что это сходство сейчас выдало бы тайну, а кто может Вам поручиться, что у заключенного не явится охота выступить претендентом на французский престол?

– Вы правы. Отсюда – строгое заточение. Однако мне все еще непонятно, каким образом известие могло проникнуть в публику? Кто же, спрашиваю опять, видел Железную Маску?

– В том-то и суть вопроса, – подхватил камергер. – Ни единый человек не может выступить и сказать: “Я видел таинственного узника”.

– Вот и ошибаетесь, дражайший, – внезапно возразил полковник Вильбуа, сидевший до сих пор молча. – Найдется достаточно людей, которые видели заключенного в маске.

– А кто же они такие? Вы знаете кого-нибудь из их числа?

– Знаю, весьма коротко.

– Кто же этот человек? Назовите мне его, полковник! – воскликнула герцогиня Сэн-Ибаль.

– Да я сам видел замаскированного.

– Расскажите! – воскликнуло большинство гостей.

– Молчите! – умолял Пенотье.

– Господа, – сказал старик, – я серьезно полагаю, что не рискую ничем, если исполню Ваше желание. Ведь если бы кто-нибудь из Вас вздумал болтать о слышанном от меня, то он навлек бы на себя такую же опасность, как и я сам. Поэтому я расскажу свое приключение только четырем молчаливым стенам.

Присутствующие придвинулись ближе к нему. Сам Пенотье, хотя боязливый и нерешительный, пылал не меньшим любопытством, чем его гости. Полковник еще раз доверчиво осмотрелся в кругу своих слушателей, откашлялся и приступил к рассказу.

VI
Что рассказал полковник Вильбуа о железной маске и каким образом был прерван его рассказ

Почти четыре года тому назад корпус, в состав которого входил наш полк, занимал город Пиньероль. Вам известно, господа, что тамошний гарнизон меняется ежегодно и лишь двести человек, охраняющие цитадель, остаются там постоянно. Пребывание в благодатном Пьемонтском краю было нам всем настолько приятно, что я с досадой принял весть о предстоящем выступлении.

Полковник д’Арвиль, состоявший в то время комендантом пиньерольского форта и цитадели, примерный служака, старался утешить нас и младших офицеров. По его словам, он завидовал нам в том, что мы увидим опять прекрасный Париж. Когда мы готовились уже к выступлению, 28-го марта 1661 года в Пиньероль прибыл курьер с известием, что кардинал Мазарини скончался поутру девятого марта в Венсенне, близ Парижа.

Такая новость, понятно, произвела большое впечатление. Все чувствовали, что предстоит важный переворот в государственном строе. Так как я в то время уже подумывал об отставке, то будущее не особенно заботило меня, и в день получения известия я еще отправился в форт, чтобы поболтать о случившемся с Арльвилем за стаканом вина.

Я застал добрейшего коменданта в страшном волнении. Он, видимо, что-то скрывал.

– Черт возьми! – воскликнул я. – Что такое с Вами, Арльвиль? Неужели смерть скаредного министра касается Вас так близко?

– Нет, дружище, – ответил комендант, – дело не в том. Я расстроен странным приказом, который привез мне курьер. Я должен лишиться командования цитаделью и вместо этого заведовать городским гарнизоном. Это – понижение по службе. Разве я в чем-нибудь провинился?

– А кто назначен Вашим преемником? – спросил я.

– Никому неведомый офицер. Я никогда не слыхивал его имени. Это – некий де Сэн-Марс.

Я слыхал эту фамилию в армии и вспомнил, что в годы моей молодости один де Сэн-Марс служил в королевских мушкетерах, но пропал без вести, скрылся и никому из нас не было ничего известно о его дальнейшей участи.

– Не тот ли это самый? – спросил я д’Арльвиля, после того как рассказал ему о своем знакомстве с Сэн-Марсом.

– Весьма возможно, – ответил комендант. – Посмотрим, что принесет нам предстоящая перемена.

Приказ о нашем выступлении не заставил долго ждать себя, и вскоре я распрощался со своим добрым приятелем Арльвилем. Мой эскадрон состоял из заслуженных людей и всегда вел себя примерно. Таким образом я не имел повода тревожиться в пути и мог останавливаться на дневку в том или другом встречном городе, тогда как мои офицеры и ефрейторы надзирали за солдатами. Наш маршрут лежал через Лион, небольшую часть Бургундии и далее через Нивернуа и Куртенэ на Париж.

Стоял необычайно жаркий день, когда мы достигли Шато-Шинона, где скрещиваются дороги в Дижон и Оксерр. Я с младшим поручиком остался в монастыре бернардинцев, где монашеская братия угостила нас наславу. Этот монастырь лежит на полчаса пути от Шато-Шинона. Осушив еще несколько стаканов превосходного бургундского за здоровье гостеприимных монахов, мы пошли к своим лошадям, поправили седла и вскочили на них. Дело было часу в десятом вечера; проехав с четверть часа, мы заметили, что сбились с дороги. Такое открытие уже само по себе раздосадовало нас, и наше неприятное приключение становилось еще фатальнее в виду того, что над нашими головами грохотал гром, сверкали молнии и вскоре хлынул проливной дождь. Напрягая все чувства, чтобы увидать хоть какого-нибудь избавителя или найти помощь в нашем критическом положении, сопровождавший меня поручик де Беллэ заметил мерцавший вдали огонек. Он указал мне на него, и, пристально всмотревшись, я действительно различил светлую точку, которая то разгоралась ярче, то тускнела, иногда двигалась, потом останавливалась опять, то удалялась, то приближалась.

– Поедемте в ту сторону, Беллэ, – сказал я. – Во всяком случае там должны быть поблизости люди.

Мы пустили вскачь своих лошадей, держась все время на огонек, и, наконец, попали на какое-то подобие дороги. Светящаяся точка, правда, пропадала иногда на несколько секунд, но снова появлялась и, наконец, сделалась настолько яркой, что, несмотря на ненастье, мы ясно различили здание, из окон которого лился свет, послуживший нам путеводным маяком.

Обрадованные перспективой укрыться от ливня, мы храбро пустились к этому дому. Насколько можно было рассмотреть в темноте, перед нами возвышалось дворянское жилище, похожее на крепость, как все господские усадьбы четырнадцатого и пятнадцатого веков.

Мы считали себя совершенно вправе, прежде всего, в качестве солдат короля, явиться к благородному владельцу (на его знатное происхождение указывал высеченный из камня герб над воротами маленького замка) и просить ночлега. С этим намерением приблизились мы к воротам. Но едва копыта наших лошадей застучали по мостовой двора, как из потемок внезапно вышло трое людей, которых мы различили при свете фонаря, нам повелительно крикнули: “Стой”, и три ружейных дула направились на нас в упор. Мы осадили коней, и я крикнул стражам с шишаками на голове:

– Мы офицеры королевских войск, которые возвращаются из Пиньероля в Париж. Сбившись случайно с дороги, мы просим отвести нам местечко, где можно было бы просушить наше измокшее платье.

– Можете сушить свое платье хоть у чертова костра, но не в здешнем замке, пока мы тут стоим, – последовал невежливый ответ.

Обращение и речь этих людей показались нам подозрительными. Поэтому я подскакал к ним и крикнул:

– Я – полковник де Вильбуа драгунского полка принца Конде. Согласны ли Вы пустить меня из-под проливного дождя в замок, или нет?

– Нет, господин полковник, – ответил один из стражей, направив в то же время дуло своего ружья мне в голову. Сдержите свою лошадь, господин де Вильбуа, иначе я всажу вам пулю между лбом и носом.

– Посмотрим? – подхватил я и так пришпорил коня, что тот одним скачком очутился среди караульных.

Уклонилось ли при этом ружье в сторону или отсырело, только грянувший выстрел не задел меня; я остался невредим, но так как мне угрожали еще два заряженных ствола, то я счел за лучшее повернуть назад. Кроме того картина после выстрела переменилась. Мы увидали мельканье огней за окнами, услышали голоса, и вскоре из замка высыпало множество людей с факелами, пистолетами и обнаженными саблями в руках. Они как будто готовились к настоящему нападению, причем их обуял такой воинственный пыл, что они потрясали уже оружием, еще не видя своих мнимых противников.

Мы горели настолько же любопытством, насколько и мужеством, нетерпеливо ожидая развязки своего приключения. Стрелявший в нас солдат, как мы могли видеть при свете множества огней, кинулся к высокому мужчине, который казался предводителем остальной ватаги, и громко доложил последнему, как он, исполняя приказ, преградил дорогу дерзким пришельцам и дал по ним выстрел. Мы еще недоумевали, с кем имеем деле: с путешественниками ли, с гарнизоном ли замка, или же с разбойниками, как увидели новую фигуру, спускавшуюся с крыльца. Едва этот человек услыхал мое имя от караульного, как поспешно воскликнул:

– Господа, никакой приказ не может заставить меня оттолкнуть от моего порога почтенного полковника Вильбуа! Оставайтесь, где хотите, я введу его к себе в дом. – Затем, не обращая внимания на дождь, он бросился к нам через двор и крикнул мне: – Эй, Ашиль, идите в мой замок! Вы не должны мокнуть под дождем ни минуты долее. Неужели Вы не узнаете Анри де Буа-Рамэ, своего старого товарища по оружию?

– Буа-Рамэ! – воскликнул я, опустив саблю и бросая поводья. – Вы ли это?

– Разумеется. Вы находитесь в моем замке Буамон.

Я узнал своего старого товарища. Поспешно спрыгнули мы с коней. Хозяин дома кликнул конюхов и ввел нас в замок, тогда как наших лошадей поставили в конюшню. Разумеется, нам пришлось идти мимо всей это вооруженной ватаги.

Когда мы вступили в сени, высокий мужчина, показавшийся нам предводителем, преградил мне дорогу и сказал гнусавым, зловещим голосом:

– Если Вы – офицер королевского войска, то должны знать, что означает приказ короля. Господин де Буа-Рамэ может приютить Вас в своем замке, приняв ответственность на себя, однако я советую Вам помнить, что приказ нашего монарха запрещает Вам входить в нижний этаж этого дома, пока я занимаю его с моими людьми. По этой причине Вы получили строгий и резкий отпор. Итак, Вы – вверху, я – внизу.

Меня возмутили грубый тон и надменное, невежливое обращение этого офицера, показавшегося мне вдобавок знакомым; поэтому, опершись на свою саблю, я весьма решительно ответил.

– Приказам короля повинуются все французы, но нужно знать еще, кто является их исполнителем и кому они вручены.

– Ваш друг Буа-Рамэ, наш общий хозяин, видел приказ. Я – майор де Сэн-Марс.

Этого было с меня довольно. Так вот почему противный тон показался мне таким знакомым, да и черты лица этого субъекта напоминали что-то в прошедшем! Передо мной стоял бывший однополчанин. Убедившись в том, я сказал:

– Если Вы – тот самый Сэн-Марс, который некогда служил в мушкетерах Людовика Тринадцатого, а теперь назначен комендантом Пиньероля, то мы с Вами – старые знакомые. Я – Ашиль Вильбуа.

Болван смерил меня с головы до пят своими серыми, пронзительными глазами, потом повернулся на правом каблуке и пошел в комнату нижнего этажа, грубо крикнув мне: “Я – не охотник возобновлять устарелые знакомства!” – после чего хлопнул дверью.

Буа-Рамэ успокоил меня, что было нетрудно, и вскоре мы сидели с ним в его уютной комнатке. Буря утихла и живительный воздух струился в окно.

– Скажите мне однако, Анри, – спросил я: – что все это значит? Ваш дом совершенно захвачен людьми Сэн-Марса, окружен караулом… Майор снабжен королевским приказом… К чему все это? Что такое происходит? Арльвил насказал мне с три короба о тайнах, которые он чует в воздухе, и разных историях подобного рода. Почему никто не должен входить в нижний этаж? Долго ли останется тут майор?

Буа-Рамэ поднял вверх стакан и, держа его против огня, смотрел на вино прищуренными глазами, после чего произнес:

– Это действительно – тайны, и преудивительные, приказ короля, по которому все дворяне должны предоставлять в распоряжение майора свои жилища по пути его следования, постановка караулов вокруг занятых им домов, вызов Сэн-Марса в Пиньероль, – все это имеет свою уважительную причину.

Любопытство разбирало меня все сильнее.

– А нельзя ли узнать ее? – спросил я.

Буа-Рамэ обвел взором комнату, положил локти на стол, и, нагнувшись к нам, прошептал:

– Я сообщу Вам нечто, но Вы не должны рассказывать это, если не желаете прогуляться наверняка в Бастилию или в Венсенн. Сэн-Марс конвоирует узника.

– Ах! – вырвалось у меня. – Но кого же именно?

– Вот в том-то и дело.

– Что же тут необыкновенного?

– Сама личность узника необыкновенна.

– Пожалуй, он – турок или индеец?

– Нет.

– В таком случае – женщина?

– Кто может это знать?

– Вы загадочны не меньше Сэн-Марса, любезный Анри! Разве нельзя судить об этом по чертам и фигуре арестанта?

– Ха-ха! Вот в том-то и шутка! Загадка, злодейство, необычайность, тайны кроются в том, что узник Сэн-Марса не может никому показать свое лицо, так как носит маску, совершенно скрывающую его черты.

Мы с удивлением посмотрели на рассказчика.

А он продолжал:

– Ради этого таинственного узника Сэн-Марса произвели в майоры, извлекши его из безвестности, и мрачный тюремщик везет теперь пленника в Пиньероль, куда он назначен комендантом цитадели, и замкнется с ним вместе в темничных стенах. Ни единый человек не смеет приближаться к ним, пока замаскированный находится в чьем-нибудь доме. Вот почему так строго стерегут этого узника.

– Но откуда же взялся пленник? – спросил я с возрастающим удивлением.

– Никому неизвестно. Люди, сопровождающие Сэн-Марса, – грубые, почти скотоподобные существа. Сам он – темная личность, и, вероятно, очень рад, что с ним никто не заговаривает. По его словам, он едет из Берри, но я знаю, что он явился из Дижонского округа, где, должно быть, захватил с собой узника. Майор несомненно хранит странную государственную тайну, но было бы напрасно ломать над ней голову. Во всей Франции не исчезло ни одного высокопоставленного лица, и маска должна скрывать опасное сходство, в точности известное королю, потому что все приказы написаны рукой монарха.

– А сами Вы видели маску?

– Да.

– Буа-Рамэ, – сказал я, – мне также надо посмотреть на этого удивительного пленника.

– Уж не рехнулись ли Вы?

– Нет! Я должен видеть его. Если Вы не хотите помочь мне в этом, то я побегу вниз, ворвусь с саблей наголо в дверь зала и кинусь в комнату Сэн-Марса; что из этого выйдет – ляжет на Вашу совесть.

Я поднялся, и Буа-Рамэ, опасавшийся какой-нибудь беды, решил, наконец, исполнить мое желание.

– Прошу Вас, однако, не навлекать на меня несчастья, – сказал он. – Слушайте же, что я Вам скажу. Из моей комнаты ведет старинная трехъярусная винтовая лестница в большой зал нижнего этажа, где в данную минуту Сэн-Марс сидит со своим пленником за ужином. Дверь из этого хода в зал заставлена большим портретом Генриха Второго. Снимите свои сапоги, останьтесь в одних носках и ступайте через маленькую дверку на потайную лестницу; Вы не можете заблудиться. Спустившись вниз, Вы увидите два крошечных отверстия в двери; там, где на портрете нарисована пряжка кушака, помещается дверной замок; сквозь замочную скважину можно окинуть взором весь зал. Старайтесь не шуметь… Будьте осторожны и молчаливы!.. В остальном я умываю руки.

Пять минут спустя, я очутился, в носках, в потайном ходу. Мало-помалу мне удалось добраться ощупью до деревянной лестницы, тогда как вначале я шел по каменным плитам. Неслышными шагами спустился я до указанной двери, которую различил, благодаря двум маленьким круглым отверстиям, пропускавшим слабый свет. Нагнувшись, я прильнул к ним глазами и увидал странную картину. Шагах в тридцати от моего наблюдательного поста стоял роскошно сервированный стол, на котором возвышались два позолоченных канделябра с пятью зажженными свечами каждый. За столом сидели: Сэн-Марс, его младший офицер и высокий, стройный молодой человек. Последний был одет в костюм коричневого бархата, из-под его рукавов, из открытого жилета пышными сборками выступало дорогое кружево и ниспадало в виде воротника на плечи; на его пальцах сверкали перстни, густые волосы вились на голове, но лицо нельзя было рассмотреть, потому что его совершенно скрывала черная бархатная маска. Пленник с помощью тонкой, окружавшей голову, полоски стали, носил на себе этот гроб своего живого “я”, закрепленный на затылке, где я рассмотрел замочек. Маска, охватывавшая лицо наподобие забрала шлема, была снабжена подвижным подбородком, что давало возможность узнику свободно говорить, есть и пить, не снимая ее с головы.

Странный, зловещий вид замаскированного пленника заинтересовал меня до такой степени, что я не обратил внимания на разговор, который вели между собой собеседники; я не смел и не желал потерять ни одного мига, предоставленного для моих наблюдений. Мне все казалось, что мой взор проникнет сквозь маску, или, пожалуй, я надеялся, что пленнику будет позволено освободить свое лицо от железных уз… Но напрасно: маска оставалась крепко замкнутой и лишь с большим напряжением удалось уловить блеск огневых глаз, сверкавших из-под черного покрова. Однако до моего слуха доносились отрывочные фразы, и голос замаскированного звучал так благородно, так мелодично, что мне никогда в жизни не приходилось слышать ничего более приятного. К своему удивлению, я заметил, что двое солдат, прислуживавших за столом, приближались к таинственной личности не иначе, как с величайшим почтением, граничившим с раболепством, что Сэн-Марс собственноручно подавал ему кушанья, наливал вино и, обращаясь к нему с речью, сопровождал свои слова низким поклоном. Значит, под маской скрывался человек высокого происхождения, и какая-нибудь страшная тайна сделала этого несчастного заживо погребенным, превратила его в существо, которое стерегли, подобно дикому, опасному даже в клетке зверю, хотя он и казался кротким. Это подтверждалось видом четырех массивных пистолетов, лежавших на столе, по два у прибора Сэн-Марса и его подчиненного; заряженное оружие, очевидно, лежало тут наготове для того, чтобы уложить на месте замаскированного узника или каждого, кто вздумал бы освободить его, если бы не оставалось более никакого иного средства. Я был так подавлен этим неслыханным насилием, которому подвергался человек, предназначенный судьбой для того, чтобы занимать одно из высочайших мест в культурном обществе, что у меня невольно вырвался тяжелый вздох.

При всей отдаленности моего наблюдательного поста от стола, где ужинала маленькая компания, этот звук, вероятно, дошел до слуха Сэн-Марса, потому что тот вскочил, схватил правой рукой пистолет, левой – канделябр и крикнул: “Кто там?”. В то же время я увидел, как младший офицер со спокойствием людоеда, привычного к сценам убийства, направил один из своих пистолетов на пленника, который сидел неподвижно на стуле, покорясь своей судьбе.

Сознавая: что если я буду открыт, то мне несдобровать, я счел за лучшее ретироваться как можно тише; бледный и взволнованный, вернулся я обратно в комнату Буа-Рамэ, который со страхом ожидал меня в обществе Боллэ.

– Ну, что Вы теперь скажете? – спросил он.

– Я не могу опомниться, – ответил я, – мои мысли путаются.

– А что сказали бы Вы, если бы маска упала и перед Вами появился…

Как раз при последних словах Вильбуа дверь гостиной с шумом распахнулась; испуганное общество рассыпалось с громким криком в разные стороны, и в комнату вошел красивый молодой человек в блестящем мундире драгунского офицера.

– Боже, уж не это ли – загадочная личность? – воскликнула госпожа Сэн-Ибаль.

У Сюзанны Тардье снова забилось сердце: этот ужасный вечер был предназначен на то, чтобы подвергать ее всем мучениям пытки, потому что в нескольких шагах перед ней стоял ее сын, де Сэн-Круа, а немного поодаль сидел отец этого юноши, Сэн-Лорен.

– Поручик, – воскликнул Пенотье, – какой злой дух внушил Вам перепугать нас таким образом? Мы перестали Вас дожидаться.

– Простите, – стал оправдываться Сэн-Круа, – виной тому неожиданная задержка. Разве я Вас испугал?

– Мы как раз слушали рассказ о привидениях, – пошутил Пенотье, – и Вы вошли в комнату в критический момент.

– Весьма сожалею.

– Позвольте мне представить Вас обществу. Сударыни и господа, это – поручик де Сэн-Круа.

Присутствующие рассматривали нового гостя Пенотье с различными чувствами. Клод Дамарр невольно сжал кулаки, увидев перед собой человека, запутавшего его сына в неприятную историю, разыгравшуюся на улице Лабурб. Сюзанна втихомолку смахнула слезу материнской любви и женской тревоги; рука Сэн-Лорена судорожно схватилась за сердце; он устремил пристальный взор на своего внебрачного сына и закусил губы, после чего его взоры обратились к Сюзанне, которая на этот раз не отвернулась прочь.

– Знаете ли, господа, последнюю новость? – внезапно спросил Сэн-Круа.

– Какую? – с любопытством начали спрашивать присутствующие.

– Сегодня в девять часов вечера Фукэ, сидевший до сих пор в Бастилии, был увезен из своего заточения, так как его намерены поместить в другую тюрьму.

Это известие произвело большое впечатление, участь Фукэ интересовала всех.

– А куда же переведут его? – спросил Бранкас.

– Господин д’Артаньян конвоирует его в пиньерольскую цитадель.

Присутствующие насторожились, находясь под свежим впечатлением рассказа Вильбуа.

– Там он попадет под строгий надзор, – заметил Сэнт-Ибаль, – ведь де Сэн-Марс – суровый страж.

– Тогда у Сэн-Марса будет двое важных узников, – опрометчиво сказал поручик.

– Господа, нам сейчас подадут великолепный, только что полученный из Голландии кофе, – громко заявил встревоженный Пенотье, хватаясь за первое средство отвлечь разговор от опасного предмета.

– Пенотье, – тихонько сказал Сэн-Лорен, подходя к генералу-контролеру, – у меня есть причины просить Вас задержать на некоторое время герцога Дамарра.

Взор Сэн-Лорена искал Сюзанну, и когда он увидел, что герцогиня также смотрит на него, то подал ей знак глазами, причем не спеша вышел из комнаты.

Сюзанна поняла его и незаметно оставила гостиную. Столовая была пуста, и когда герцогиня вошла в нее, то увидела, как Сэн-Лорен юркнул в зимний сад. Рискуя быть замеченной, она последовала за ним.

– Сюзанна, – страстно воскликнул Сэн-Лорен, – здесь… Здесь мы встретились вновь!

– Пьер, это – странная судьба. В этот круг, где нам суждено было встретиться, вступил наш сын, залог любви, в которой Вы мне клялись, но не сдержали своей клятвы.

– Не убивайте меня своими упреками, позвольте мне взять Вашу руку… Молить о прощении! – воскликнул Сэн-Лорен и схватил руку Сюзанны, а затем, заметив, что герцогиня не отняла у него своей руки, продолжал: – Подумайте, что я испытал, когда увидел Вас вновь!

– Не станем терять время на пустые речи, Пьер. Что Вы намерены сделать? Годэн должен быть спасен.

– Боюсь, что он наполовину погиб; предоставьте ему идти своей дорогой.

– Как? Вы не хотите Вашего… моего сына вернуть назад с пагубного пути, на который привели покинутого молодость, красота и Ваше равнодушие?

– Но подумайте о моем положении! Ведь я…

– Нельзя смотреть на положение, когда от этого зависит счастье человека… родного детища. Эта маркиза де Бренвилье – гибель нашего сына. Удалите Годэна.

– Но как?

– У него страшные долги; Бренвилье не имеет кредита, ростовщики осаждают его порог. Скупите его долговые обязательства, тогда он будет в Ваших руках. Если у него не хватит средств расплатиться, то он поневоле сделает все, что Вы пожелаете.

– Это – безумство, Сюзанна. Тогда я выдал бы себя перед каждым, которому поручил бы это дело.

– Вы – человек холостой, свободный.

– Но мое положение? Кроме того я окружен врагами. Одного я благополучно устранил, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, но другой еще угрожает мне. Он у Вас, в Вашем доме. Лишь устранив его…

– Лашоссе! – подхватила герцогиня.

– Да, это – он. Ему все известно; у него есть доказательства; пока он может мучить меня, я – только наполовину человек…

Герцогиня онемела от испуга и ужаса, когда как раз в тот момент у самых ее ног откинулся люк и, подобно демону преисподней, из подполья вынырнула фигура Лашоссе. Бледный, с растрепанными волосами, с пистолетом в правой руке стоял страшный слуга между Сюзанной и Сэн-Лореном.

– Убирайтесь прочь, сатана! – воскликнул последний.

– Не кричите так громко, – глухим голосом сказал Лашоссе, – не то сюда сбегутся гости. Я хочу только сказать, что Вам удастся устранить меня не так скоро, как Вы надеетесь. Впрочем на случай моей внезапной смерти уже заранее приняты меры, чтобы Вам самим несдобровать. Сегодня же я пришел лишь за деньгами, которые Вы обещали мне. Сегодня мной положено начало Вашего преследования. Куда бы Вы ни явились, за Вами по пятам стану следовать и я.

– Но, пес, чудовище, – воскликнул Сэн-Лорен, – зачем понадобилось тебе это? Ты получишь от меня деньги. Я согласен оставить тебя невредимым… Но к чему же эта травля, преследование?

– Мне приятно наслаждаться Вашим страхом. Ну, доведите дело до скандала! Если я щадил Вас, то ради вот этой, – и Лашоссе указал на Сюзанну. – Нам с Вами тесно вдвоем, господин Сэн-Лорен. Давайте сейчас же мои деньги, а не то завтра же поутру я предам огласке Вашу тайну.

– У меня ничего нет при себе, кроме жалких десяти дукатов.

– Слишком мало. Мои сообщники требуют денег. Им известен наш уговор. Постойте однако! Я вижу у Вас на пальце драгоценный перстень. Дайте мне его!.. Когда Вы будете при деньгах, то можете выкупить его обратно.

Сэн-Лорен беспрекословно снял с пальца кольцо и подал его разбойнику.

– Хорошо, теперь я исчезаю опять, – заявил тот. – Помните то, что сказала Вам Сюзанна: спасите Годэна от Бренвилье… иначе… на небе собираются грозные тучи…

С этими словами Лашоссе юркнул в подполье.

Герцогиня и Сэн-Лорен, как ошеломленные, смотрели ему вслед; им казалось, что то был призрак. Однако не успели они опомниться от ужаса, как услыхали голоса приближавшихся гостей.

– Приди в себя, Сюзанна, будь осторожна! – прошептал Сэн-Лорен, поспешно подводя герцогиню к статуе.

– Посмотрите, каково? – со смехом воскликнул подошедший Дамарр, – так вот ты где, жена? У тебя тайное свидание с представителем духовенства?

– Да, – сказал Сэн-Лорен, – я позволил себе объяснить герцогине некоторые из этих антиков, которыми она, по-видимому, сильно интересуется.

– Первый раз слышу! – возразил Дамарр. – Никогда моя жена не обнаруживала к ним ни малейшего пристрастия. Вот цветы – это по ее части.