Текст книги "Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»"

Автор книги: Гарри Табачник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 55 страниц)

После посещения Брежневым театра в Москве почти никто не говорит о пьесе, зато без конца рассказывают, как вел себя на спектакле генсек.

Разве можно доверять мнению такого впавшего в старческий маразм человека? Разве можно принимать всерьез его выбор наследника? – Таков был подтекст всех разговоров.

И хотя спустя короткое время Горбачев назовет этот период застойным, когда все шло не так, как надо, он молчит вместе со всеми. Он еще не ’’гласный”. Он безмолствует.

О Черненко, которого уже считали без пяти минут ’’генсеком”, стали говорить меньше. Газеты меньше упоминают его имя, меньше внимания уделяют ему телекамеры. И опять, как это всегда бывает, когда неизвестно, что происходит ”на верхах”, информацию подменяют слухи. Доверительно сообщают тем, кому надо, что на ближайшем пленуме Брежнев подаст в отставку и что вместо него генсеком станет Андропов.

Шеф КГБ в эти решающие дни в курсе всех телефонных переговоров, которые ведут между собой члены Политбюро. Из Восьмого Главного Управления ГБ, в функции которого входит охрана и обслуживание правительственных коммуникаций, к нему регулярно поступают стенограммы разговоров членов Политбюро. Все это помогает ему изменить соотношение сил. Вскоре на его сторону переходят Романов, Грйшин. К ним присоединяется Щербицкий. Колеблются Громыко и Устинов. С одной стороны, они не хотят обидеть Брежнева, но, с другой стороны, они не верят в компетентность Черненко. В одном лагере с генсеком и Черненко остаются Пельше и Тихонов. Но за этой четверкой весь огромный партийный аппарат, который несмотря на разногласия по отдельным вопросам един в одном – сохранении привилегий, спокойствия и незыблемости своего положения, которое принесло ему правление Брежнева.

Уже одно то, что Андропов в борьбе за власть должен был опираться не на них, а на аппарат КГБ, делало его опасной фигурой в их глазах.

Весной 1982 года один за другим умирают секретари ЦК Таджикистана, Татарского и Якутского обкомов, председатель Совета Министров Грузии – все они сторонники Брежнева. Не исключено, что это стечение обстоятельств. Но в Советском Союзе не мало политических деятелей исчезает со сцены и тогда, когда это требуется обстоятельствами. Так вдруг умер ничем не болевший секретарь ЦК и член Политбюро Кулаков, которого считали вероятным наследником Брежнева. О том, что министр обороны маршал Гречко умер не своей смертью, во всеуслышание заявила его жена. Неожиданно погиб в загадочной автомобильной катастрофе быстро выдвинувшийся первый секретарь ЦК Белоруссии, кандидат в члены Политбюро Машеров.

Все эти кремлевские тайны раскрыть мог бы только один человек – Андропов. А он как раз и предпочитал много не говорить, а наносить удары молча. Его расчет на то, что ’’кремлевские хохлы” обессилят друг друга, полностью оправдался. Кириленко, пытавшийся остановить Черненко, терпит очередную неудачу. Его сторонника, председателя ВЦСПС Шибаева снимают. Чтобы окончательно привлечь Кириленко на свою сторону, Андропов прибегает к своему излюбленному оружию. Распространяется слух, что сын Кириленко попросил убежища за границей. Теперь Кириленко держится в Политбюро только благодаря милости Андропова и его группы. Но и им он нужен. И, наконец, окончательно разбитый, смертельно обиженный Брежневым и люто ненавидящий Черненко Кириленко решает перестать бороться за пост генсека и обещает свой голос Андропову.

Напряжение нарастает в преддверии майского пленума ЦК, на котором Черненко должны официально быть переданы полномочия Суслова.

У Андропова нет другого выхода, как дать открытый бой на заседании Политбюро накануне ленинских торжеств. В какой-то момент в ходе бурного заседания ему кажется, что все проиграно и ему не удастся не только перейти в секретариат ЦК, но его снимут и с его поста в КГБ.

Черненко ведет подсчет голосов. Явно не хватало так некстати заболевшего старика Пельше.

Пожалуй, никогда еще не ждали с таким нетерпением те пять тысяч партийных чиновников, которые заполнили Кремлевский Дворец Съездов начала торжественного заседания, посвященного 112-летию со дня рождения Ленина. Все знают, что доклад, который им предстоит выслушать, скучен и вряд ли будет многим отличаться от прошлогоднего. Главное, что их интересует, это то, в каком порядке будут заняты места в президиуме.

Стрелка приближается в пяти часам. Первым в дверях показывается председательствующий на такого рода торжествах Гришин. Зал замирает. За Гришиным появляется знакомая увешанная звездами Героя фигура генсека. В который раз слухи о его смерти оказались преждевременными. Рядом с Брежневым усаживается Черненко. Затем появляются Тихонов, Андропов и Устинов. Партаппаратчикам ясно, что председатель КГБ передвинулся на четвертое место. Теперь все ждут, кто же выступит с речью. В наступившей тишине Гришин объявляет:

– Слово предоставляется товарищу Андропову, – и по залу проносится удивленный гул. То, что доклад поручили делать Андропову означало, что теперь он официально претендент на пост генсека.

Что же произошло на предшествующем ленинским торжествам заседании Политбюро? В последнюю минуту, когда казалось, что голоса разделятся поровну, Черненко повернулся в сторону Громыко и выжидательно посмотрел на него. Загадочный, как сфинкс, министр иностранных дел, не моргнув, неожиданно для всех проголосовал за Андропова. Не зря шеф КГБ так часто наведывался в здание на Смоленской площади. Он знал, что Громыко приезд на Лубянку считает ниже своего достоинства. Для Андропова в политической игре такие мелочи, как достоинство, самолюбие – не существовали. Он мог бы не пойти, а ползти в Каноссу, если бы это нужно было для достижения его цели.

Информация, которую получал Громыко из уст председателя КГБ, представляла для него немалую ценность. В свою очередь Андропов, сидя, как прилежный ученик, в кабинете человека, уже при Сталине бывшего послом в США и Англии, тем самым показывал, что мнение этого человека является для него весьма важным. Их отношения стали напоминать дружбу, конечно, в кремлевском ее понимании. Голос Громыко оказался решающим.

Свой доклад Андропов начал так же, как и тот, что произнес 18 лет назад в этом зале по тому же самому поводу. Тогда его речь перемежалась ссылками на ’’нашего дорогого Никиту Сергеевича”. Теперь он пытается уверить слушателей в том, что ’’советский народ тесно сплочен вокруг своей родной партии, ее ЦК во главе с выдающимся ленинцем Леонидом Ильичом Брежневым и уверенно идет по пути коммунистического строительства”.

В книге речей Андропова, изданной в 1983 году, упоминаний имени Хрущева нет. Прошло бы еще немного времени, и исчезло бы с ее страниц и имя Брежнева. Великий приспособленец Андропов попросту забыл бы о ’’выдающемся ленинце”, чьи ’’самоотверженные усилия... снискали широкое признание и всенародную благодарность”...

Речь 1982 года была так же скучна, так же лишена блеска и оригинальности, как и речь 1964 года. Ни та, ни другая не отмечена печатью индивидуальности. Это образец серого, ’’бесполого” стиля советского руководителя брежневской школы. Если в тридцатые и даже сороковые годы речи членов Политбюро еще можно было отличить одну от другой, то теперь этого нет и в помине. Ни читать, ни слушать эти речи нельзя. Они не призваны информировать, а служат ритуальным целям. Главное в них – славословия в адрес очередного бога-вождя, сдобренные

набором годящихся на все случаи жизни ленинских цитат.

Лишь специалисты могли выудить из этого тоскливого набора слов то, на что следует обратить внимание. В речи Андропова, произнесенной

5 апреля 1982 года, обратили внимание, что он больше слов уделил взяточничеству, бюрократизму и неуважительному отношению к людям.

В пику своему главному сопернику, недавно требовавшему, чтобы партия в первую очередь занималась руководством экономики, а затем уж образовательной и идеологической работой, он выдвигает на первое место идеологическую работу, тем самым подчеркивая, что экономикой должны заниматься специалисты. Но это могло быть и отражением как действительных взглядов Андропова, так и ходом в борьбе за власть, атакой против опорной базы Черненко – партаппарата.

Однако о том же за год до него говорил и его соперник Черненко. Он тоже требовал более широкого привлечения масс к участию в управлении и более человечного отношения к людям.

Поразительно, что оброненные по ходу речи слова Андропова кое-кого заставили забыть о том, что произносит их человек, вся деятельность которого является вопиющим свидетельством ’’неуважительного отношения к человеку”, тому самому человеку, которого по андроповскому приказу бросали в психиатрические больницы, подвергали государственному террору, разлучали с родными, травили, калечили, убивали. И вот этот палач, взойдя на трибуну и почувствовав запах рядом лежащей власти, решил сменить тон.

Андропов закончил свою речь. Как всегда, последовали обычные в таких случаях аплодисменты. Но то, что увидели присутствовавшие затем, было необычным. Все обратили внимание, как подчеркнуто поздравлял его маршал Устинов. Вывод напрашивался сам собой: на стороне шефа КГБ армия.

ЧТО ЖЕ ВЫ МОЛЧИТЕ?

Через месяц Юрий Андропов оставляет Лубянку и переезжает в секретариат ЦК.

Хотя и на сей раз не обошлось без острой борьбы, в которой на помощь шефу КГБ пришел Горбачев, вместе с секретарями ЦК Капитоновым, Пономаревым и Замятиным, настаивавшими на том, что идеологию должен возглавлять русский с по-русски звучащей фамилией.

Предсказывающие, что Андропов в мае станет генсеком, ’’знатоки” теперь свою ошибку объясняли тем, что дескать надо было сделать жест в сторону Запада. Необходим, дескать, переходный период между работой в КГБ и креслом генсека. Фактически же, мол, все решено и Андропов уже генсек.

В Москве поэт Евтушенко жалуется, что нельзя определить, кто командует парадом, к кому обращаться. Поговаривают о ’’смутном времени”.

В театре на Таганке Юрий Любимов пытается воссоздать другую эпоху, когда, говоря устами Пушкина, „добрый наш народ, бояре, казаки, монахи, буйные шиши” оказались ввергнутыми в Смутное время. Что же следовало им предпринять, чтобы покончить со смутными временами? На этот вопрос Пушкин ответа не дал. Он ждал, что его даст сам зритель, к которому обращен вопрос: „Что же вы молчите?”

Теперь актеры на Таганке намеревались вновь обратиться с этим вопросом к публике. А пока идут репетиции и в Москве вспоминают времена Гришки Отрепьева и Кузьмы Минина, Юрий Андропов исчезает. Поднявшись ночью с Московского аэродрома, его самолет берет курс на Берлин. Здесь он встречается с Хонекером. Затем он приземляется в Праге, где его ждет Густав Гусак, пришедший к власти с его помощью. Из Праги Андропов летит в Будапешт, к человеку, которого осенью 1956 года он заставил стать предателем, но выиграть власть – Я. Кадару. Цель этих ночных встреч одна – убедить союзников в том, что слухи о смутном времени в Москве ложны. Что он, Андропов, уже избран наследником Брежнева и что первоочередной задачей его как лидера будет восстановление экономики, находящейся, по его словам, в катастрофическом положении.

А ведь всего месяц с небольшим назад он уверял советских людей, что страна „уверенно идет по пути коммунистического строительства”. В отличие от времен Годунова, в конце двадцатого века на Российской земле не только безмолвствовал народ, но и безмолвствовали, как воды в рот набравши, скованные страхом его вожди. Никто из власть предержащих не взял на себя смелость и не заявил, как когда-то сделал в своем знаменитом письме аббат Рейналь. Обращаясь в сентябре 1792 года к Национальной ассамблее Франции, один из вдохновителей французской революции писал: „Я не могу не обратить внимание представителей народа на большие опасности, ждущие нас впереди. Я глубоко огорчен преступлениями, покрывающими позором нашу страну... Правительство стало прибежищем личностей, то диктующих законы, то нарушающих их... Я вижу порок, триумфально марширующий под фальшивым покровом свободы, и слышу, как возбуждающие голоса наполняют вас ложными страхами для того, чтобы отвратить ваше внимание от действительных опасностей”.

В разгар закулисной борьбы за власть в Москве 24 мая собирается пленум ЦК. В отличие от 26 съезда, где в своем шестичасовом докладе Брежнев уделил сельскому хозяйству всего пять минут, этот пленум должен был одобрить Продовольственную программу, в выработке которой активное участие принимал Горбачев.

Сколько бы мы ни изучали этот документ, мы не найдем никаких намеков на то, что к нему приложил руку будущий реформатор. В нем изложено все, что руководство хотело бы достичь, но в нем же и обнаруживалось, что оно не знает, как этого достичь. Опять много говорилось о выделении дополнительных средств, но организационные формы оставались старыми. Никакой свободы выбора колхозам и совхозам не предоставлялось. Все по-прежнему должно было выполняться по приказу сверху. О том, что 20 лет назад была принята подобная программа и тогда обещалось, что как раз к тому времени, когда собрался пленум, СССР по уровню потребления продовольственных продуктов догонит Америку, никто и не вспоминал. В новой программе о том, чтобы догнать Америку, не было ни слова.

Когда читаешь речи выступивших на пленуме, где решался вопрос о том, как накормить страну, то создается впечатление, что ни у кого из них не было ни малейшего желания обсуждать этот вопрос серьезно. Все выступавшие прекрасно знали, что их рапорты о „выполнении и перевыполнении” – фикция, и понимали, что ничего иного они придумать не смогут. Двоих – Рашидова и Кунаева – скоро обвинят в коррупции. Естественно, что все это делало их, в первую очередь, заинтересованными не в каких-то там программах, а в продлении правления Брежнева, спасавшего их от отчета о выполнении живущих только на бумаге и в фальшивых статистических справках программ.

В общем, все больше были заняты аплодисментами, то и дело прерывавшими речь Брежнева и становившимися особенно бурными, когда он говорил о том, что страна должна сама себя обеспечить, чтобы избавиться от зависимости от иностранных держав, использующих поставки зерна для оказания политического давления.

Это сейчас известно, что до конца брежневского правления остается пять месяцев. Тогда же Горбачев спокойно себя чувствовать не мог. Два плохих урожая в предшествующие годы ставили его в опасное положение. Еще одна неудача, и на Пленуме займутся, как говорится в такого рода случаях, вопросом „об укреплении руководства сельским хозяйством”, что означало снятие Горбачева и замену его кем-нибудь другим. Это было бы концом его карьеры.

В июне в журнале „Коммунист” опять появляется статья Горбачева, в которой он доказывает, что Продовольственная программа имеет под собой твердую научную основу и что на сей раз административный аппарат будет работать как часы. До признания о том, что часы в это время отсчитывали минуты приближения страны к катастрофе, остается еще три года.

Хотя Андропов держал посещение трех столиц в секрете от своих коллег, он постарался, чтобы сведения о его беседах там просочились на Запад, что способствовало создаваемому уже образу будущего руководителя Советского Союза, якобы склонного к реформам и миру.

В качестве доказательства того, что он не шутит, в июне в ’’Правде” появляется краткое сообщение о том, что Сергей Медунов ’’освобожден от занимаемого поста в связи с переходом на другую работу.”Андропов добился своего. На место Медунова назначается вызванный с Кубы Виталий Воротников. То, что Андропов сумел-таки снять Медунова и вернуть Воротникова, впавшего в немилость у генсека, красноречиво говорило о том, куда переместился баланс сил.

Для партократии, видящей в способности защитить своих высшее проявление власти, стало очевидным, что Брежнев эту способность теряет. Однако Черненко, потерпев поражение в мае, не сидит сложа руки. Он произносит одну речь за другой. Его видят на конференции армейских партийных секретарей и на праздновании 50-летия пограничных войск. Это должно продемонстрировать его тесную связь и с армией, и с органами. Вовремя вспоминают, что в юности он служил в пограничных частях. А то, что он достаточно компетентен в экономике,должно доказать только что вышедшее второе издание его ’’Вопросов работы партийного и государственного аппарата”. Тем временем срочно выписанной из Грузии знахарке Д. Давиташвили телепатическими сеансами удается вновь привести Брежнева в приличное состояние. Он начинает больше появляться на публике. В Баку готовятся к его приезду. Уже почти в открытую говорят, что Брежнев останется лишь председателем Президиума Верховного Совета, а полномочия генсека передаст Черненко.

24 сентября Брежнев прилетает в Баку и спустя два дня поднимается на трибуну, чтобы выступить перед прибывшими на торжества по случаю награждения Азербайджана орденом Ленина. Брежнев начинает речь и вдруг телекамера показывает одного из помощников генсека почти бегущего к трибуне. Он забирает у удивленного Брежнева лежащий перед ним текст речи и кладет другой. Все это происходит на глазах миллионов телезрителей, видящих также, как совещаются растерянные помощники генсека.

– Это не моя ошибка, товарищи, – говорит Брежнев. – Я начну сначала.

И он с достоинством, словно бросая вызов кому-то, собирает все силы и произносит 45-минутную речь.

Никто из помощников снят не был. С приходом к власти Андропова они все остались на своих местах.

Черненко наносит ответный удар. Союзник Андропова Кириленко в начале октября лишается мест в секретариате и в Политбюро. Об этом пока еще не сообщается, но уже дано указание не готовить его портреты к Октябрьской годовщине. Изгнание Кириленко дает возможность Кучеру вновь обойти Андропова и выйти на второе место в кремлевской иерархии.

Затем в Москве вдруг созывается совещание командиров и политработников Советской Армии и флота. Официально это объясняется, по словам Брежнева, ’’обострением международной обстановки, политическим и идеологическим наступлением США на социализм”. Но подлинная причина в другом. Брежневу и Черненко надо показать, кто у власти. И им надо, чтобы армия это поняла и поддержала их. Генсек вынужден обратиться к армии через голову министра обороны. Он не забыл, как выразительно поздравлял Андропова Устинов после того, как тот закончил свою ленинскую речь. Теперь он хочет напомнить, что командует парадом он, генсек и председатель Совета Обороны.

– Устинов, – говорит Брежнев, – постоянно докладывает мне о состоянии наших Вооруженных Сил. Я, по долгу своей работы, занимаюсь вопросами укрепления армии.

Столь любящий щеголять своими бесчисленными наградами и мундирами самозванный маршал на сей раз, видимо, чтобы не раздражать военную аудиторию, вышел на трибуну в штатском костюме. Выглядел он усталым, язык его не слушался, и говорить ему мешала одышка. Он верит в то, как он однажды сказал посетившему Москву французскому президенту Жискару д’Эстену, что „он – крепкий малый и вывернется из своих болезней”. Он все еще нужен тем, кто занимает места за столом президиума. По иронии судьбы Андропов и Черненко сидят рядом и иногда даже обмениваются репликами и улыбками. Тем же, кто знал, что происходит, наверное, казалось, что от них к трибуне тянутся невидимые нити, которыми они управляют превратившимся в марионетку генсеком.

Фотография показывает нам маршала Куликова, Андропова и Черненко. Затем пустое кресло стоящего на трибуне Брежнева, а далее сидят Устинов, Тихонов и Громыко.

Вот это пустое кресло стало на следующий день объектом очередной интриги. Как гоголевский нос, пустое кресло генсека вдруг обрело плоть и зажило самостоятельной жизнью.

Оно исчезает с фотографий, появившихся в ’’Правде” и ’’Известиях”, а на его месте возникает коренастая фигура Черненко. Его помещают между Андроповым и Устиновым, из чего читателям следовало заключить, что раз он занимает место кресла Брежнева, стало быть, он и наследует Брежневу. Однако „Красная Звезда” с этим не соглашается и вновь водворяет пустое кресло на свое место.

Борьба за кресло продолжается.

Черненко вылетает в Тбилиси и произносит речь, полную заверений в мире и готовности ’’смягчить напряженность” в советско-американских отношениях . В Вашингтоне, где уже давно пытаются отгадать, кто же заменит Брежнева, к этому заявлению относятся как к заявлению со стороны возможного нового руководства.

К несчастью для Горбачева погода никак не отреагировала на его оптимистические прогнозы. Сбор урожая в июле запаздывал. И хотя он был лучше, чем год назад, в целом это опять было бедствие. Несмотря на уверения Брежнева и „научные” выкладки Горбачева опять пришлось закупать за границей 32 миллиона тонн зерна. По Горбачеву явно начал звонить колокол. Особенно тревожным было то, что дела шли плохо и в его „опорном пункте” в Ставрополье, откуда еще не поступало рапорта о выполнении плана по государственным поставкам.

И еще тревожнее было известие из Азербайджана о том, что Брежнев остался весьма доволен оказанным ему там приемом и что он обещал Алиеву членство в Политбюро. А не предполагал ли он передать наведе-

ние порядка в сельском хозяйстве в руки жесткого кагебистского генерала?

Горбачев срочно вылетает в Ставрополь. Только что принято решение, хотя об этом еще не было объявлено, об удалении из Политбюро Кириленко. Позиция Андропова опять становится неустойчивой.

Прибыв на место, Горбачев совещается с Мураховским. Урожай уже собран, но если остановиться на поставленных государству, как о том писали 16 августа местные газеты, 1,5 миллиона тонн зерна и не дать требуемых планом 1,9 миллиона тонн, тогда беда. Горбачев знает, что если ничего не предпринять, намеченный на ноябрь пленум ЦК поставит точку в его карьере, что ему наверняка припомнят не только провалы в сельском хозяйстве, но и то, что в мае, когда решался вопрос об идеологическом портфеле, он поддерживал Андропова.

Единственный выход – доложить о выполнении плана к Ноябрьским торжествам. Но где взять недостающие 400 тысяч тонн зерна? Мура-ховский с одобрения Горбачева решается на чрезвычайные меры. Конфискуется зерно, отложенное на семена и на корм скоту. И к положенной дате Мураховский рапортует о выполнении плана. Он спасает не только себя, но и своего друга.

На то, что подготовка к передаче власти уже происходит, намекает и присвоение председателю Совета Министров Тихонову без необходимого в таких случаях юбилея вторично звания Героя Социалистического Труда.

Вручая награду, Брежнев особо подчеркивает заслуги своего приятеля по Днепропетровску в развитии оборонной промышленности, тем самым давая понять, что именно Тихонову, а не министру обороны Устинову армия обязана тем, что имеет. В заключение Брежнев произносит то, что звучит как строчка из политического завещания и вызывает в памяти спектакль ’’Так – победим”.

– Я знаю его не один десяток лет, – заключает Брежнев, которому осталось жить восемь дней.

Его силы, и без того ослабленные болезнями после всех этих поездок, навязанных ему борьбой с Андроповым, на исходе. К тому же он теряет помощь Джуны Давиташивили, которую высылают из Москвы.

Говорят, что эта женщина из Тбилиси обладала такой же магической силой, какой некогда владел загадочный старец по имени Григорий Распутин, однажды предсказавший, что, если его убьют, монархия рухнет.

Удаление кавказской целительницы – тяжелый удар для Брежнева, но он уже ничего предпринять не может. Все указывает на то, что дни его у власти сочтены. ТАСС распространяет его фото в кругу семьи. В СССР, где семейная жизнь вождя является государственным секретом, эта фотографин должна подсказать, что и Брежнева скоро ожидает обычный удел пенсионера.

Больной, напичканный лекарствами, утром 7 ноября он поднимается на трибуну мавзолея.

Врачи возражали, но влиятельный секретарь по идеологии настаивал, утверждая, что отсутствие вождя вызовет нежелательные толки внутри страны и за границей. И на сей раз Андропов тоже добился своего. А может быть, он просто приказал? Ведь слухи... Опять слухи бежали по Москве о том, что произошло 10 сентября. В тот день в два часа дня вдруг была прервана телефонная связь Советского Союза со всем остальным миром. Никто не мог понять, что происходит. Рассказывали, что якобы слышали стрельбу у дома 26 по Кутузовскому проспекту. Будто бы Брежнев отдал приказ своему зятю генералу Чурбанову в интересах государственной безопасности арестовать Андропова. Якобы на квартиру его было послано подразделение войск МВД, но их встретили части КГБ, которых вызвал, узнавший о приказе Андропов. Одно то,что молва связывала имя Андропова с насильственным приходом к власти – знаменательно. Иного от бывшего шефа КГБ не ожидали.

Три часа стояния на морозе вскоре дали себя знать.

10 ноября утром во время завтрака Брежнев вышел из-за стола и направился в свой кабинет.

Андропов уже находился в Кремле. Черненко в то утро был в здании

ЦК.

В театре на Таганке начались репетиции. Должны были проходить финальную сцену ’’Бориса Годунова”.

Было 8.30 утра. Брежнев все не возвращался из своего кабинета. Его жена, оставшаяся в столовой, начала беспокоиться. Говорят, что она нашла его лежащим на полу. Несмотря на то, что врачи постоянно дежурили в соседней комнате, превращенной в станцию скорой помощи _ги оказались возле генсека в считанные минуты, помочь ему они не смогли. А может, они выполняли чей-то приказ и на сей раз не очень и старались.

Андропов и Черненко узнали о случившемся в одно и то же время.

В 12.30 врачи заявляют, что ничего сделать нельзя.

Как и предусмотрено в таких случаях, Кантемировская бронетанковая дивизия, расположенная под Москвой, приводится в боевую готовность.

А в театре на Таганке у актера, произносящего знаменитую фразу ’’Чего же вы молчите?”, она все не получается так, как того хочется режиссеру.

В музыкальную редакцию Радио на улице Качалова поступает срочное распоряжение: снять всю бравурную музыку и давать только траурные мелодии.

Их звучание по радио приносит в страну весть о происшедшем.

Еще не успели тело Брежнева перенести в Колонный зал, как собралось Политбюро.

Над Москвой спускалась ночь, а Политбюро все еще продолжало заседать.

Согласно дошедшей информации председательствовал на заседании Щербицкий и присутствовали не только члены, но и кандидаты в члены Политбюро, маршалы и влиятельные члены ЦК. Первый ход сделал Черненко, предложивший в генсеки Тихонова. Но это был, по всей вероятности, заранее отрепетированный ход. Тихонов, сославшийся на то, что ему уже 77 лет, отклонил предложение и выдвинул Черненко.

– Константин Устинович сформировался под впечатляющим воздействием Леонида Ильича, – давая характеристику своему кандидату, заявил Тихонов. – Предлагаю выдвинуть его.

Но события принимают неожиданный для обоих претендентов поворот. Черненко рассчитывал, что после того, как он в октябре официально стал вторым секретарем, большинство Политбюро согласится теперь признать его и первым. Со своей стороны Андропов, уверенно чувствующий себя после майского пленума, не сомневался, что все пройдет гладко и Политбюро просто примет ’’fait accompli” и передаст власть ему. Хотя выдвижение его кандидатуры Устиновым свидетельствовало о поддержке армии, большинства он сразу не получил. Пришлось провести несколько голосований, отражавших борьбу закрепившейся на своих позициях партократии с теми, кто угрожал ее спокойному, ненарушаемому никакими переменами благосостоянию. Это не была борьба за придание советскому социализму более человечных черт, как это пытались сделать чехи за 14 лет до того. Это была борьба тех, кто пришел к заключению, что если все оставить как прежде, режиму грозят большие опасности – с усидевшимися при Брежневе партократами. Они, считали андроповцы, на перемены не способны и их надо сменить. Вот поэтому сторонники Андропова наткнулись на яростное сопротивление.

Если когда-то советский режим напоминал стремительно несущийся, все сметающий на своем пути поток, воды которого окрасила кровь бесчисленных жертв, то 18 брежневских лет превратили его в серое болото.

Андропов грозил нарушить болотное спокойствие, нехотя оно отступило, грозя в любой момент поглотить его и сомкнуться над ним. Лишь незначительным большинством, то есть отнюдь не единогласно, как об этом вскоре объявят, было решено выдвинуть на пост генсека Андропова.

Вот только теперь, после того, как заседание Политбюро закончилось _;18 часов спустя после смерти Брежнева,об этом объявили народу.

В театре на Таганке в этот день собирались еще раз пройти ту сцену у Новодевичьего монастыря, когда народ, услышав об избрании Бориса царем, падает на колени, а из толпы несутся реплики:

– О чем тут плачут? – спрашивает один.

– А как нам знать? То ведают бояре, не нам чета? – отвечал другой.

Траурные мелодии прервали репетицию.

Черненко решил попытаться изменить положение на пленуме.

Центр Москвы 12 ноября напоминал военный лагерь. Усиленные наряды частей КГБ, милиции и армии перекрыли все подступы к Кремлю, где собрался пленум ЦК. Напуганная смещением Медунова брежневская клика пытается договориться и выступить единым фронтом. Но большинство членов ЦК прибыло в Москву накануне поздно вечером, а некоторые всего за несколько часов до начала пленума. Так что Андропов времени на переговоры им не оставил. А к тому же окружавшие Кремль войска КГБ наводили на определенные размышления. Не является ли пленум прикрытием уже свершившегося переворота? Может, как утверждают некоторые, и никакого заседания Политбюро не было, а Андропов просто взял власть в свои руки, с согласия армии и опираясь на свое бывшее ведомство, с которым не прерывал связей, и Политбюро, поставленному перед фактом, не оставалось ничего иного, как задним числом одобрить то, что уже свершилось?

На пленуме Андропов решил не рисковать.

В такие минуты он не думает ни о соблюдении правил, ни об уважении к традициям. Он сам открывает заседание. Его речь звучит как приказ:

– Прошу товарищей высказываться, – говорит он, объявив собравшимся , что им надлежит избрать генерального секретаря.

А собравшиеся не знают, о чем высказываться. Они привыкли высказываться лишь после того, как даны указания. Как и в спектакле на Таганке пленум безмолвствовал. Что творилось в душе Черненко, известно только ему, но связанный решением Политбюро он обязан выступить и выдвинуть на пост, который мечтал занять сам, своего врага. Он встает и произносит имя Андропова. Но все еще не теряет надежды, что вдруг совершится чудо и пленум не послушается. Он взывает к памяти Брежнева, напоминая, что это именно он, а не Андропов долгие годы был рядом с Брежневым. Следовательно, он перенял брежневские качества, его стиль, его уважение к кадрам и партии, потому им, аппаратчикам, нечего бояться. Он будет продолжать брежневский курс.