Текст книги "Летчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи"

Автор книги: Г. Амирьянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

В особой степени, по-видимому, возрастала роль борт-инженера. Причем не только в космическом полете, где он должен быть готов и управлять многочисленными системами в их нормальном состоянии, и устранять любые неполадки, отказы, поломки. Не менее важная задача ожидала его и на земле, где лучше других он мог донести до своих коллег, инженеров ОКБ, наиболее рациональные перспективные решения в развитии новой космической техники.

Потеряв надежду полететь самому, Сергей Николаевич не прекратил руководство отделом, и весь свой опыт продолжал передавать своим ученикам: космонавтам-испытателям и космонавтам-исследователям. Их имена (в отличие от имени их учителя) вошли, в большинстве своем, в справочники, энциклопедии, и сегодня широко известны. Это В. В. Аксенов, А. П. Александров (с 1987 г. он стал руководителем подготовки космонавтов в ЦКБЭМ), А. И.

Баландин, В. Н. Волков, Г. М. Гречко, А. С. Елисеев, А. С.

Иванченков, В. Н. Кубасов, А. И. Лавейкин, В. В. Лебедев, О. Г. Макаров, М. Х. Манаров, В. И. Пацаев, Н. Н. Рукавишников,

В. В. Рюмин, В. П. Савиных, В. И. Севастьянов, А. С.

Серебров, В. А. Соловьев, Г. М. Стрекалов...

Практически за каждым из этих космонавтов в большей или меньшей степени – свое слово, свой больший или меньший собственный шаг в продвижении человека в пилотируемой космонавтике. Анохин формально этого своего шага не сделал: он не слетал. По этому формальному признаку его имя не вошло даже в отечественную Энциклопедию "Космонавтика". Хотя каждый из этих двух десятков космонавтов-испытателей и космонавтов-исследователей с благодарностью и светлым чувством называл и называет его своим учителем.

Можно понять и драму Анохина в качестве наставника космонавтов. Сразу же после начала работы Сергея Николаевича в ОКБ Королева, когда космический опыт космонавтов вообще, и космонавтов-испытателей в особенности, был еще минимальным, он завоевал большое уважение коллег. Расчет С. П. Королева оказался в этом отношении очень точным. Уважение к Сергею Николаевичу среди учеников и коллег еще более возросло, когда к уникальному опыту летчика-испытателя, к своему знанию, пониманию и умению в авиации он добавил опыт личной подготовки к космическому полету, а также положение строгого (и доброжелательного) руководителя летноиспытательного отдела ОКБ Королева. Ведь на отдел была возложена обязанность не только отобрать лучших из лучших кандидатов в космонавты, но и предусмотреть в их подготовке все для обеспечения эффективной работы во всем мыслимом и немыслимом множестве обстоятельств будущего космического полета. Задача эта была трудной, и в ней не было мелочей. Но чем сложнее становились новые космические корабли и станции, в создании которых принимали участие и ученики Анохина, чем дальше шло развитие пилотируемой космонавтики, чем более определялась специфика космических систем, аварийных и катастрофических ситуаций, чем важнее в этом отношении становился личный опыт полетов, тем сложнее становилось Сергею Николаевичу как руководителю – и в профессиональном, и в человеческом планах. Но он всегда оставался нужным, ему всегда было что сказать тем, кто был способен слышать и понять.

Лунная программа оказалась неудачной не только для Анохина, но и для страны. Ракета Н-1 Королева нуждалась в дорогостоящей доводке, и у нее был сильный противник – академик В. П. Глушко. Ракета В. Н. Челомея УР-500 ("Протон"), способная выводить на орбиту 20 т полезного груза, была надежно отработана, но одна (без корабля Королева Л-3) не могла решить задачу полета на Луну и даже облета Луны (без корабля Л-1). Для ее двигателей требовалось весьма ядовитое топливо, что очень не нравилось Королеву. К тому же, Челомей занялся созданием более мощной, "лунной" ракеты УР-700. Но ветер политических перемен не всегда дул в его паруса. История взаимоотношений двух академиков еще со времен участия обоих в развитии отечественных ракет на базе немецких ФАУ-1 (Челомей) и ФАУ-2 (Королев) очень сложна. Они упрекали друг друга в том, что конкурент перебежал ему дорогу на пути к Луне. С. Г. Даревский хорошо знал обоих, как и всю эпопею создания лунных ракет и лунных кораблей. Он говорил мне, что если бы не Челомей, Королев достиг бы Луны.

КРУШЕНИЕ НАДЕЖД

Сергей Николаевич оказался полезным многим космонавтам. Но, пожалуй, особенно – Светлане Савицкой. Она, летчик-испытатель, сама обратилась к нему с просьбой познакомить ее со всей системой подготовки космонавтов, и он ей основательно помог. Годы спустя, Маргарита Карловна рассказывала: "Светлана ушла из космонавтики. Она сейчас у нас председатель российской авиационной федерации, и настоящая молодчина! Сергей в свое время был потрясен ее работоспособностью и пробивной силой. Он восторгался ее самолетными рекордами, ее ночными прыжками с парашютом. По его словам, Савицкая пришла в космонавты, будучи на несколько голов выше ребят-космонавтов и, тем не менее, напряженно продолжала работать...

"Сергей Николаевич, – говорила Раценская, – помогал всем достойным. У Володи Никитского, ныне он заместитель Генерального Конструктора ракетно-космической корпорации им. С. П. Королева (бывшее ОКБ С. П. Королева), было что-то неладно со здоровьем. Саше Александрову он тоже помогал – сейчас и он большой начальник... Они все проходили через мою кухню... И не забывают нашу семью. Оставили за нами свою поликлинику, которой за нас платят большие деньги – это при своей-то бедности".

«В июне 1965 г., – рассказывал мне Александр Павлович Александров, – я написал заявление Сергею Павловичу Королеву о желании пойти в космонавты. Через месяц это мое заявление пришло к Сергею Николаевичу Анохину – он был уже начальником отдела летных испытаний, причем Сергей Павлович пригласил его на фирму не только для того, чтобы отбирать космонавтов, но и для участия в полетах. Анохин позвонил мне на работу и позвал к себе – он сидел на втором этаже, а я – на четвертом, в одном и том же, "красном"

здании, у нас, в НПО "Энергия". Я пришел к нему, и наше знакомство состоялось тогда. По книгам я его знал, в частности, по "Запискам

авиаконструктора" А. С. Яковлева, но увидел его впервые. Он

был в пуловере, кажется, без галстука. Запомнились зеленоватые глаза... Он очень мягко пригласил меня присесть и начал со мной разговаривать, расспрашивать, кто я и что. После этого он сказал: "Вы продолжайте работать на своем месте, а мы будем думать, как Вас использовать...". Потом Сергей Николаевич направил меня на комиссию. Опять позвонил и объяснил, как ехать в Институт медикобиологических проблем. Я прошел тогда, в мае 1967 г.,

комиссию и доложил об этом Анохину. Он вновь подтвердил: "Вы будьте на месте, мы будем смотреть, как Вас использовать...". После этого Сергей Николаевич через ДОСААФ организовал парашютные прыжки в Серпухове для всей нашей команды (в ней было десять человек). С нами рядом был сам Анохин, внимательно следивший за ходом прыжков.

Когда я прошел комиссию, Сергей Николаевич возглавлял уже другой, более расширенный отдел. Павел Владимирович Цыбин руководил летно-испытательным направлением. В него входил отдел Анохина, который состоял уже не из двух лабораторий, как прежде, а из большего числа. Это был уже 1968 г. И он тогда сказал нам: "Давайте устроим теперь летную подготовку!" С этой целью мы поехали в Коломну, и там, в аэроклубе вылетели на самолете Як-18А (Пацаев, Яздовский, Никитский, Долгополов, Гречко, Волков и кто-то еще). "Теперь, – сказал Сергей Николаевич по завершении полетов, – теперь давайте двигаться по научной подготовке". Тогда была организована специальная программа – уже на фирме. Сергей Николаевич регулярно ходил с нами на занятия физкультурой. У нас в Калининграде (теперь это город Королев) есть спорткомплекс "Вымпел", с бассейном. И там Сергей Николаевич бегал, прыгал с нами, играл в футбол, тренировался на батуте, плавал. Так было до тех пор, пока медицина не сказала ему, что все-таки с одним глазом в космос – не пустят. Королева тогда уже не было, был – Мишин... Для Сергея Николаевича это было, конечно, ударом, но с другой стороны, у него наступала ясность в том, чтобы не раздваиваться: и на руководстве подготовкой других, и на личной подготовке. По-моему, это было в 1968 г. После этого он работал с нами уже только как администратор, но выезжал на все виды нашей подготовки. Я не раз бывал у него дома, на площади Восстания. Когда расформировали его отдел, он стал руководителем сектора. Новой испытательной службой потом руководил Кубасов, а вот сейчас, -продолжал Александр Павлович Александров, – ее возглавляю я. Для меня Анохин, действительно, – человек-птица. Человек

исключительной скромности. Самородок. У него ж не было высшего образования. Тем не менее, он был великолепным психологом, человеком, понимавшим по-своему любую техническую проблему, притом готовым ее решать. Он был чрезвычайно корректным человеком. Среди нас нет таких, и мы, наверное, такими не станем никогда. Я не помню, не слышал от него никогда ни одного скверного слова. Он часто употреблял фразу: "Пес его знает". Мне это очень нравилось, но я эту фразу, при всем моем желании, никак не могу применить – нужно, чтоб это в тебе было столь же органично, как в нем. Если говорить о профессии, то он действительно был нашим наставником, нашим безусловным учителем. Мы всегда держали курс на него по всем своим профессиональным заботам. Всегда думали, прикидывали, как бы он поступил в той или иной ситуации. Я помню, мы выпускали газету, и я как-то пришел к нему и говорю: "Сергей Николаевич, к Вам – три вопроса...". Один из них, наиболее памятный был такой: "Как бы Вы поступили в самой критической ситуации?" О таких его ситуациях и он нам рассказывал, и очень много рассказывали другие. Вы помните эпизод, когда он выпрыгивал в форточку на Ту-16? Он, отвечая на мой вопрос, говорил по этому поводу: "Я сам не знаю, как такое могло быть и почему я вообще выпрыгнул". Тогда он высказал одну очень интересную вещь. Он говорил, что, приказав членам экипажа покинуть самолет, он выбросил одного, другого, третьего... А для себя он тогда повторял: "Главное в этой ситуации -ничего не забыть...". Точнее, тогда он действовал, а мне, отвечая на мой вопрос, говорил: "Главное – не забыть ничего!" Вот это для меня как космонавта потом оказалось очень важным. Ведь впопыхах можно очень много напороть – все не так. А вот он тогда методически изложил, что он понимал под этим, что сначала сделать, что – потом: "заглушить" двигатели, расстегнуть привязные ремни, выйти еще раз на связь, убедиться, что не зацепился ни за что, понять свою ориентацию относительно крыла, воздухозаборников... Он говорил: "Все время надо понимать, что за чем должно идти и не терять рассудка – чтоб ничего не забыть..."

Были у нас, конечно, разговоры о страхе – есть ли он или нет его. И он говорил, что, конечно, страх есть – куда ему деваться ! Но главное – чтоб переступить, пойти и выжить. Он говорил часто: "Не думайте, что я какие-то свои поступки, о которых порой пишут восторженно, совершал во имя чего-то высшего, всевышнего. Мне хотелось выжить! Поэтому я мог разорвать ранец руками. И мог вылезти в форточку...".

Я никогда не видел Сергея Николаевича с Сергеем Павловичем Королевым. Но знаю, что Королев называл Анохина Сережа. Знаю, что он собирался посадить его в корабль "Союз"...».

– Вы знаете, что авиаторы говорили о нем: лев в небе и теленок на земле? – спросил я Александра Павловича Александрова. Он ответил:

– Я не знал этого высказывания, но это вполне соответствует и восприятию его космонавтами. Он был очень робким человеком на земле. Тем не менее, Сергей Павлович хотел сделать его шеф-пилотом космонавтов. Сергей Николаевич горячо взялся за это дело. Но так получилось, что он не слетал на "Союзе"...

– Сумел ли он проникнуть в специфику вашей работы?

– Ну, а как же! Он занимался не просто отбором космонавтов. Он ездил на все комиссии, которые занимались отбором техники. Например, я помню, мы вместе с ним поехали к главному конструктору

Г. И. Северину. Гай Ильич представил тогда новый скафандр: сейчас у нас скафандр "Сокол" КВ-2, а вот тот скафандр, примерно пятнадцатилетней давности, – это была модернизация "Сокола" КВ с разъемным поясом (как у американского скафандра). Он хотел сделать для будущего скафандра ножевой резиновый замок по поясу. Мы примерили этот скафандр, и Сергей Николаевич тоже его примерил. Потом Гай Ильич взял в руки шлем и сказал: "Ребята, я сделал теперь стекло, как сталь!" Берет шлем и бьет о край сейфа – со страшной силой. Появилась при этом лишь небольшая вмятина, и Сергей Николаевич сказал: "Да-а, силен!" Этот шлем применяется и сегодня. Скафандр же не пошел, только потому, что была сложность в герметизации разъема. Северин придумал вскоре другую конструкцию – "Сокол" КВ-2 – с молнией, и все там было уже нормально... Потом мы с Сергеем Николаевичем ездили на морские испытания, участвовали в испытаниях в барокамере. Имея опыт высотных и всяких других полетов, он везде, во все вникал – притом, работая всегда по теме, которая была ему поручена. Он не был человеком, отделенным от космонавтики, он жил ею. Я помню его техническую переписку с министерством, с другими фирмами. Он был в курсе всех испытаний, руководил ими – словом, влезал и в инженерные дела, и был настоящим, нормальным начальником отдела, который руководил летно-испытательной службой.

– Александр Павлович, а кого из друзей Анохина Вы знали? Амет-хана знали?

– Ну, как же! Однажды я его видел в ЛИИ, а второй раз, примерно в 1971 г.,– в Феодосии, куда они с Анохиным приехали на встречу ветеранов планеризма, а я – к пионерам в "Артек"... У Сергея Николаевича я встречал Громова... Я скажу так, что Сергей Николаевич считал Громова лордом.

– Так оно, в каком-то смысле, и было, наверное...

– Да, Вы знаете, с самой первой встречи у меня было действительно такое ощущение, что Громов это именно лорд: лошади, собаки... Был он лордом и в авиации...

"ОН БЫЛ НАШИМ БАТЬКОЙ...”

Говорят, не было человека, который сказал бы об Анохине плохо. При этом те, кто его хорошо знали, вспоминают не только его мягкость, сердечность, доброжелательность. Когда дело касалось разбора причин тех или иных ЧП, он становился жестким и требовательным, не теряя ни уважительности к людям, ни природной объективности.

Летчик-космонавт Н. Н. Рукавишников как-то сказал мне совершенно неожиданное о Сергее Николаевиче: «Он был очень интересным человеком – он мог прямо, в лицо, сказать кому-то о его недостатках. Он был непримирим к людям, которые были, по его мнению, плохими в каком-то отношении. Он откровенно говорил об этом и был очень смелым и в этом плане...». Николай Николаевич тоже не знал, что "льва в небе", Анохина "земного" в ЛИИ называли "теленком", и очень этому удивился. Я предположил, что вряд ли, став начальником отдела у Королева, Анохин сильно изменился внутренне. Но положение руководителя, обязанного отбирать людей на трудную, опасную работу, возможно, вынуждало его быть прямолинейным и резким в оценках людей. Этой или подобной обязанности у него не было в ЛИИ. Впрочем, он был по необходимости строг и требователен тогда еще, когда в молодости был инструктором. А инструкторская жилка сыграла немаловажную положительную роль в судьбе многих выдающихся летчиков-испытателей: и в их собственной испытательной работе, и в воспитании смены, и, наконец, в организации работ такого сложного организма, как летно-испытательная служба. Помимо многообразных проблем внешних, связанных со спецификой операторской работы на новейших, наукоемких аппаратах, предназначенных для решения задач государственного значения, такой организм – будь то в авиации или космонавтике – не застрахован от проблем внутренних. Главная из них состоит в том, что достойных претендентов на яркую роль гораздо больше, чем ролей. Потому столь важна умная, честная и требовательная позиция главного режиссера, его профессиональный и житейский опыт.

Многие из космонавтов, с которыми довелось говорить о Сергее Николаевиче, подчеркивали, что его редкие, но всегда уместные рассказы о том, как он выкручивался из тех или иных ситуаций, помогали им в критические минуты больше, чем инструкции. Я спросил об этом Николая Николаевича Рукавишникова. Он, не задумываясь, ответил: "Наверное, так и было...".

Конечно, в части профессиональной подготовки космонавтов пример Анохина имел неоценимое значение. Но не менее важным для людей, оказавшихся вдруг в свете прожекторов неземной славы, в центре всеобщего внимания и почитания, была житейская сущность этого человека. Он был на редкость, органически скромным. Все знали, что он был дружен с Королевым. Но он никогда не фотографировался с ним. Он всегда оставался в тени...

Одним из самых ярких героев среди наших космонавтов – и по качеству, и по уровню сложности выпавших на его долю космических полетов и испытаний – является Геннадий Михайлович Стрекалов. С Сергеем Николаевичем Анохиным он познакомился в 1971 г., после того, как, работая старшим инженером в ОКБ Королева, подал заявление в космонавты. Анохин пригласил его к себе в кабинет, они побеседовали, и Сергей Николаевич дал "добро". Стрекалов прошел медицинскую комиссию, и встал вопрос о его переходе в отдел, который возглавлял Анохин. После новой встречи и разговора Стрекалов работал уже у Анохина, и они стали встречаться ежедневно. Тогда медики списали уже Сергея Николаевича, но он продолжал "по традиции" ездить со своими подопечными на тренировки: играл с ними в баскетбол, футбол, катался на водных лыжах. «Он был нам и товарищем, и отцом. Он был нашим батькой, – рассказывал Стрекалов. – Он очень любил молодежь и дорожил общением с нею. Он был хорошим рассказчиком и многое нам поведал по дороге на тренировки, на обратном пути, после тренировок, где-нибудь в баньке... Все это происходило всегда естественно, ненавязчиво и удивительно интересно. Слушать его можно было бесконечно – не хватало вечера... Своим невероятным приключениям он старался всегда придать обыденный характер. Г оворил о своих подвигах с юмором, приземленно, без каких-либо преувеличений или позы. Притом всегда это было поучительно для нас, будущих космонавтов. Ведь человек шесть раз покидал самолет аварийно – катапультировался или прыгал!.. И мы слушали его, впитывали в себя: главное – не теряться в любой сложной ситуации. Не паниковать и хотя бы несколько секунд спокойно поразмыслить и принять единственно правильное решение... У Сергея Николаевича был колоссальный авторитет! Его знали и ценили все, кто был связан с авиацией, весь Союз. И я никогда не слышал о нем ни одного плохого слова. Наоборот, неизменно говорили с восхищением. Помню, была такая телевизионная встреча Михаила Михайловича Громова с детьми. Ему задали вопрос: "Вот Вы такой знаменитый и опытный летчик. Кто для Вас является примером летчика и человека?" Он ответил: "Двух мнений быть не может: конечно, Сергей Николаевич Анохин!" Передача была давняя, но говорил это человек выдающийся, я слышал это своими ушами и запомнил навсегда!».

В каких-то, чисто технических, деталях рассказ Г. М. Стрекалова напоминал уже миф или легенду, которых об Анохине сложено немало, особенно у космонавтов. Например, будто бы Анохин с юмором рассказывал о том, что было связано у него с потерей глаза во время аварии на Як-3: "Чувствую, что мне что-то мешает. Смотрю – а это мой глаз! Он на нерве болтался. Я его несу – может, врачи вставят обратно...". Или другой миф – о трагедии в Турции, когда не раскрылся парашют у турецкой спортсменки на глазах у ее наставника – Анохина (согласно мифу – не у "простой" парашютистки, а у самой дочери президента Ататюрка...) Конечно, главное в этом рассказе то, что Анохин тут же прыгнул с тем же парашютом и доказал его безотказность. Но мифу требовалась пусть малозначительная, но большая драматизация...

К горькому сожалению, подлинных рассказов Анохина в кругу космонавтов никто из них, похоже, не записал. Есть его небольшая, замечательная книжка "Путь в небо", но при всей ее ценности – это официальный рассказ Анохина – Анохина в галстуке. Говорят, он преображался как рассказчик после стаканчика-другого среди друзей. Его единственный здоровый глаз зажигался необыкновенным огнем. Сергей Николаевич, видя благодарных слушателей, раскрепощался, добрел и вспоминал историю за историей – с юмором, с улыбкой, под хохот и восторги окружавших. Притом он никогда не выпячивал себя. «Да, он любил выпить, – говорил Стрекалов. – Это норма для людей такой специальности. По моей статистике из тысячи летчиков, возможно, лишь один – не выпивает. Работа – рискованная. А застолье -это возможность расслабиться в кругу друзей... Я не видел, чтоб кто-нибудь еще так добро преображался в такие минуты, как Сергей Николаевич. Принято думать, что он при всей своей внутренней духовной силе был относительно слаб физически. Но это совсем не так! Несмотря на небольшой рост и "скромный вид", он был очень сильным и крепким. У него была рука – две моих! А говорят, что размер сердца -с размер кулака. У него было большое сердце... Он был

необыкновенно добрым человеком. Более доброго я не встречал. Я знал его очень близко. Когда-то был у него помощником. И потом, когда он ушел на пенсию и работал у нас старшим инженером, я оставался с ним рядом. Да, Королев пригласил его специально – первым командиром отряда космонавтов своей фирмы. Когда Королев умер, нашлись недруги: как же так – у нас есть молодые, здоровые летчики, абсолютно здоровые, а тут – одноглазый (пусть и заслуженный)... Медицина его и зарубила. Я уверен, что он слетал бы с одним глазом, и

никаких вопросов не было бы. В том числе – и по технике корабля. Природа! Талантливый был человек!..».

Константин Петрович Феоктистов рассказывал мне, что впервые встретился с Сергеем Николаевичем в 1964 г. Тогда Анохин работал уже у Королева. «Мы с Сергеем Павловичем должны были ехать к

Г. И. Северину, и он прихватил с собой незнакомого мне человека -Анохина. Лишь потом я узнал, что это знаменитый летчик-испытатель, притом известный мне по работе. Дело в том, что когда я только поступил в КБ после окончания МВТУ, я знакомился со статьей о воздействии больших перегрузок на летчика. В ней были как раз снимки Анохина. В то время, примерно в 1958 г., мы формулировали требования к кораблю "Восток". И принципиальным был вопрос, выдержит ли перегрузки экипаж. Из расчетов получалось, что перегрузки при прохождении атмосферы, на спуске должны были достичь 9 – 10 единиц. И вот по подсказке медиков ЦНИАГа мы нашли эту самую статью, и я впервые узнал и увидел фотографию Анохина. Когда мы ехали к Северину, я не представлял, что это именно он и есть. Держался он тихо, скромно. В разговоре у Северина (кажется, о

какой-то доработке кресел) он также оставался в тени.

Мы не раз, еще до полета Гагарина, обращались к Королеву с тем, чтобы в КБ иметь свой отряд гражданских испытателей. Мы в связи с этим составляли списки. Ездили в ЦНИАГ, который тогда отбирал космонавтов. Ну, и уже тогда я понял, что Сергей Павлович как-то хочет привлечь Анохина. Я слетал в космос после его прихода к нам, но его группа не была еще организована, и я не общался с ним особо плотно. Тем не менее, я понял, насколько это хороший, добрый и, безусловно, квалифицированный в своем деле специалист. Как организатор небольшого подразделения он особо не отличался. Подчинять себе своих товарищей, занятых подготовкой космонавтов, он не старался. Это был нормальный интеллигентный человек, совсем не стремившийся к захвату и удержанию власти. Это был мягкий человек, которому не свойственно было показывать зубы...».

– Я слышал, что он приобщил подопечных ему ребят-космонавтов к полетам на тренировочных самолетах? – спросил я Константина Петровича Феоктистова.

Он продолжал:

– Это преувеличение... Если человек попадал в какой-нибудь экипаж, он на какое-то время уходил в Центр подготовки космонавтов, оставаясь нашим работником. И там, в ЦПК, помимо прочего (физподготовка, тренажеры...) была подготовка к необычным ситуациям, в том числе – полеты будущих космонавтов на спарке МиГ-15. Давали нам подержать "ручку", давали летать по горизонтали, делали "бочку", "мертвую петлю"... Анохин, естественно, хотел, чтобы наши ребята, еще до того, как попасть в ЦПК, ознакомились с самолетом поближе. Об этом я слышал...

– А вот в связи с работами по невесомости Вы с ним не сталкивались? Ведь он одним из первых в ЛИИ начинал это дело? Эта работа не могла пройти мимо Вас как конструктора?

– Я сам летал. Возможно, не в первом или втором, но в третьем полете на невесомость. Эти полеты организовывала лаборатория Г. И. Северина в ЛИИ. Однажды я позвонил Северину и сказал, что как ведущий проектант сам хотел бы испытать, почувствовать это ощущение на Ту-104. Получил "добро" и приехал на полеты в ЛИИ. В тот день пилотировал Ту-104 Амет-хан...

– Это был ближайший друг Анохина.

– Да, да, я знал, что они были приятелями. Он также был очень симпатичным человеком. Настоящий специалист и человек – он всегда скромный, не задирает нос и не имитирует что-то значительное. Общаться с ним было интересно. В тот день в одном полете было сделано шесть "горок"...

Космонавт А. С. Иванченков рассказывал мне, что, по его мнению, главной целью Королева при приглашении Анохина на работу в ОКБ в 1964 г. было проведение летных испытаний корабля "Союз". Все были уверены, что Сергей Николаевич совершит полет на "Союзе". В 1966 г. Королева не стало, и Анохин все свои силы положил на то, чтобы добиться становления летно-испытательной службы НПО "Энергия". Ему это удалось, благодаря необыкновенным человеческим качествам, благодаря интеллигентности и огромному авторитету. С основанием можно говорить о том, что нет таких людей, которые не уважали бы Анохина не только в авиации, что очевидно, но и в космонавтике.

Можно сказать большее. Мы являемся свидетелями слияния двух потоков: авиации и космонавтики. У истоков этого закономерного, но трудного и перспективного процесса стоял и Анохин.

Александр Сергеевич Иванченков относился к космонавтам второго набора, или второго поколения, как он говорил. Он пришел в отряд космонавтов в 1971 г., проработав уже семь лет в ОКБ Королева после окончания в 1964 г. МАИ. Анохин – высший авторитет у космонавтов – непосредственно отбором в отряд не занимался. Эта работа была поручена тогда другому известному летчику-испытателю из НИИ ВВС, Герою Советского Союза, участнику войны Леониду Михайловичу Кувшинову. Он проработал в НИИ ВВС с 1939 по 1962 гг., освоив и испытав около сотни типов самолетов. Между прочим, он одним из первых, в процессе государственных испытаний выполнил взлет с катапульты на истребителе МиГ-19. Возможно, именно эта необычная работа в свое время сблизила особенно Кувшинова и Анохина, поскольку начинали ее летчики-испытатели ЛИИ Г. М. Шиянов и С. Н. Анохин. Именно они провели первые испытания истребителя-перехватчика СМ-30 (модификации МиГ-19), взлетавшего с подвижной платформы с использованием стартового порохового ускорителя. "Тоже был прекрасный человек, – говорил о Кувшинове Иванченков, – и он входил в летно-испытательный отдел, которым руководил Сергей Николаевич".

Привлечение таких людей, как Анохин, к работе в космонавтике было, конечно, глубоко продумано Королевым. Он видел необходимость внедрения в экипажи космонавтов молодых (да и не обязательно молодых), но толковых, хорошо образованных инженеров. Инженеров, способных поспевать за бурным развитием космической техники, постоянным усложнением ее составных элементов, способных не только проследить за работой автоматических систем корабля, но и выполнить при необходимости "ручные" режимы пилотирования.

Ясно, что для воспитания такого типа космонавтов требовался человек особого склада. Он должен был иметь опыт работы в экстремальных условиях, опыт оператора еще более сложной, чем космическая, – авиационной техники, а главное, он должен был быть наделен такими человеческими качествами, которые делали бы его абсолютным авторитетом среди космонавтов – будущих (и настоящих) героев страны и мира.

"Я в своей жизни такого человека не встречал, – признавался Иванченков. – Я не говорю о летном мастерстве, о профессионализме Сергея Николаевича – это очевидно. Я говорю о его душевных, человеческих качествах. Это – святой человек. Он был для нас эталоном. Поговорить с ним – словно испить чистой воды...".

Когда Иванченков пришел в отряд, ему было уже ясно, что сам Анохин на корабле "Союз" не полетит. Пока был жив Королев, Сергей Николаевич не только активно готовился к такому полету, но по многим признакам был готов к нему получше иных молодых коллег и подчиненных. И не только в операторском искусстве, что естественно. Но и в знании "матчасти" и даже в физической подготовленности к космическому полету. "Он впитывал новые знания и новый опыт, как губка, – вспоминал Иванченков. – Он был естественным лидером среди тех, кто практически готовился к полету...".

К сказанному космонавтом следует добавить вот что. Сергей Павлович помнил и ценил людей, с которыми ему довелось встретиться

в его плотной на события жизни, в которой он знал и унижения, и возвышение. Королев по достоинству ценил в Анохине

исключительную порядочность. У сверхзанятого Сергея Павловича не было особых друзей. Не был таким другом и Анохин, хотя именно друзья авиационной юности, такие, как Сергей Люшин или Сергей Анохин, занимали свое место в его сердце.

Иванченков был убежден, что если бы Королев был жив, он сдержал бы свое слово, и Анохин несомненно полетел бы на "Союзе". Иванченков не брался сказать, кто или что этому помешало после смерти С. П. Королева. С одним он согласился: "Нельзя не

прислушаться к тому, что говорит о Каманине Раценская. Вообще роль Н. П. Каманина, известная по прежним публикациям, нуждается в переосмыслении. Я недавно прочел только что опубликованные

дневники генерала Каманина. Пахнуло такой... солдатчиной... Человек буквально сам себя носит...".

Кстати, столь же негативно отзывалась о Каманине Нина Ивановна Королева, и не только она. В иных местах своих воспоминаний он позволял себе ставить себя и выше Королева... И это сказано очень мягко.

Так или иначе, но после того, как "медицина" закрыла Анохину дорогу к его собственному полету, а "Василий Павлович Мишин его не защитил", как сетовала Маргарита Карловна, он сосредоточился на административной, воспитательной работе. С 1966 по 1974 гг. он был начальником отдела, а затем, до 1978 г. – начальником сектора этого отдела. С конца 1978 г. и до самой смерти он был ведущим инженером отдела и заместителем командира отряда космонавтов– испытателей. В 1968 г., прекратив собственную подготовку к полету, Анохин продолжал еще возглавлять отряд космонавтов ОКБ – несомненно, сказалось доброе отношение к нему Мишина. Мишин пытался всеми силами поддержать Анохина. Этому свидетель – сам Каманин. Но побороть Каманина Главному конструктору не удалось. Живя рядом с Анохиными, Василий Павлович бывал у них. Нередко не игравшие уже главных ролей, они дружески беседовали с Сергеем Николаевичем – за бутылочкой на кухне.