Текст книги "Летчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи"

Автор книги: Г. Амирьянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

Невероятно, но летчик остался жив, хотя до самой земли не смог открыть заклинивший фонарь, чтобы воспользоваться парашютом. У Перова был поврежден "лишь" очень короткий участок позвоночника, но он оказался прикованным навсегда к инвалидной коляске. (Причина аварии Перова, по мнению В. П. Васина, состояла в том, что его планер вошел в глубокую спираль: "У Перова вес был больше, чем у его предшественника – Кирсанова, и центровка ушла вперед...".)

Анохин попытался немедленно сделать все возможное и невозможное, чтоб помочь попавшему в беду товарищу. С его помощью были изготовлены и опробованы различные приспособления, тренажеры, привлечены лучшие врачи, но – безуспешно. Сергей Николаевич запомнился Перову уникальными испытаниями и простыми, сдержанными рассказами о наиболее поучительных из них. И еще одно оставило неизгладимый след в памяти Валентина Ивановича – воспоминание о сердечности и сострадании поистине великого летчика.

Не раз уже говорилось о личном интересе С. Н. Анохина к испытаниям планеров. Были, конечно, и другие их испытатели, в том числе и в ЛИИ: В. Л. Расторгуев, В. П. Федоров, В. И. Кирсанов, Л. Д. Рыбиков, Б. В. Половников... Но Сергей Николаевич был признанным мастером в этом деле и первым помощником своих товарищей.

. Непростыми были взаимоотношения Анохина с некоторыми начальниками и прежде всего с Ю. Н. Гриневым. Объективно с приходом в ЛИИ Юрия Николаевича был связан весьма важный этап разумных преобразований всего летного комплекса. Анохин это видел и вполне принимал, как и многие в его окружении. Вот что вспоминал П.

С. Лимар: «После ухода из ЛИИ Зосима постоянного руководителя летной части не было. Работа ее шла по инерции. Номинально именовавшийся начальником летной части – очередной летчик – был, по-существу, старшим летчиком, так как многогранной работы подразделений летной части он не знал, а следовательно, не мог ими руководить. В 1952 г. летная часть стала называться "комплекс № 1", который возглавил Ю. Н. Гринев, ранее работавший

начальником ЛИС завода № 21. Юрию Николаевичу было около 42 лет. Это был ширококостный, несколько полноватый для своего возраста мужчина, голубоглазый шатен с приятным лицом и необыкновенно зычным голосом, который часто помогал ему в возникающих спорах. Ю. Н. Гринев был деловит, быстро вошел в курс летной части (в этом ему помог опыт руководства заводской ЛИС). Он сразу же завоевал уважение подчиненных и доверие руководства института.

Были определены направление работы комплекса и его структура. Главными задачами являлись: обеспечение летных испытаний по тематике научных подразделений института, оказание помощи промышленности, обеспечение аэродромным обслуживанием летных работ базирующихся в ЛИИ организаций...

Юрий Николаевич в течение ряда лет успешно и умело руководил деятельностью комплекса № 1...».

Анохин ценил многое из того, что делал Гринев в качестве весьма энергичного руководителя. Однако, как виделось самому Анохину, он доставлял Юрию Николаевичу массу забот: то выпрыгнет с парашютом, то вынужденно сядет, то загорится или попадет в какую другую переделку. Анохина постоянно требовали какие-то фирмы, что тоже раздражало Гринева, поскольку у него были и другие летчики, которые горели желанием выполнять сложную и интересную работу. Несмотря на то, что Анохины бывали у Гриневых дома, а жена Гринева отдыхала в Коктебеле у Анохиных, Сергей Николаевич, тем не менее, не чувствовал себя хорошо рядом с Гриневым. «Если Д. С. Зосим, к примеру, очень любил Сережу, – вспоминала Маргарита Карловна, – то Гринев был очень к нему строг. Однажды Сергей опоздал на работу. Гринев сделал ему выговор: "Как же это так, Сергей Николаевич, почему вы опоздали?" Сергей то ли растерялся, то ли наоборот нашелся (скорее – второе) и ответил с издевкой: "Извините, у меня сапоги жмут..." Гринев почувствовал вскипающее возмущение обычно спокойного, незлобливого Анохина и тут же отошел от него».

И Казьмин, человек рассудительный, но довольно вспыльчивый, вспоминал о Гриневе без особого почтения: «Очень работоспособный, но зловредный, злопамятный человек. Он любил власть. Он мог пообещать мне "сгноить меня", "загнать на Дальний Восток" за какие-то мои поступки, которые ему не нравились. Я не считал его судом высшей инстанции, спуску, естественно, не давал и посылал его подальше...».

К несчастью, Ю. Н. Гринев погиб в автомобильной катастрофе. Его сменил в качестве руководителя летной части ЛИИ В. П. Васин.

У Сергея Николаевича, как уже говорилось, всегда было особое отношение к Михаилу Михайловичу Громову. Анохин сознавал, конечно, что Громов был человеком другого времени и другого мира. У него было иное происхождение и иное воспитание, нежели у Анохина. И все же, при всех различиях – внутреннем и внешнем – во многом они были похожи. Их объединяла испытательная работа. Сергей Николаевич всегда восхищался системностью, которой были подчинены работы Громова, его целенаправленностью, организованностью, личной дисциплиной и требовательностью. Громов обожал Анохина, как виделось Маргарите Карловне, за нравственную чистоплотность и скромность, порядочность и вклад в авиацию. Громов, как никто другой, мог по достоинству оценить Анохина-испытателя. Этому не мешало, а помогало то, что он испытывал совсем другие самолеты. В частых и долгих беседах (в основном на кухне у Маргариты Карловны) старые летчики обменивались мнениями о разных машинах, летчиках, проблемах авиации вообще и летных испытаний в особенности. О несомненной духовной близости мужа и Анохина, обогащавшей обоих, не раз говорила и Нина Георгиевна Громова.

Я однажды спросил Николая Сергеевича Строева: "В последние годы жизни Анохин был особенно близок с Громовым. Кажется, внешне – это очень разные люди. Что их могло объединять, кроме того, что они жили в одном (и с Вами, кстати) доме?.." Строев ответил: "Вот о том, что Анохин был близок к Громову, этого я даже не знаю...".

Об их духовной близости рассказывали их вдовы – Маргарита Карловна Раценская и Нина Георгиевна Громова.

– Да, они жили на одном этаже и в одном крыле – в разных подъездах... – продолжал Строев. – Но сказать, что они были друзьями, я не могу. Потому что они были несколько разными людьми. Громов больше был резонер, любил философствовать на различные темы, любил искусство, общался с артистами. А Анохин был скромнее. Он был очень скромным человеком, не был так эрудирован, как Громов...

– Про Михаила Михайловича даже на фронте говорили: барин, про Анохина этого нельзя было сказать никогда...

– Ну, в какой-то степени это именно так. Были у Громова такие замашки. Он очень тщательно следил за собой, за тем, как готовится самолет. Он сам внимательно готовился к полетам. Каждый полет он продумывал. Анохин, конечно, тоже продумывал, но он не был таким педантичным, как Громов...

– Николай Сергеевич, среди летчиков ЛИИ было немало выдающихся, к несчастью, плохо кончивших из-за пристрастия к выпивке... Скажите, пожалуйста, это что – последствия войны и напряженной работы или склад характера и организма отдельного человека?

– Я думаю: Юганов, к примеру, пришел с фронта, так что это пристрастие – фронтовое... А Сергей Николаевич имел в этом отношении характер довольно слабый, и он легко поддавался тем, кто его привлекал к выпивке. Им импонировало, что выдающийся летчик оказывался в их компании. Он не был пьяницей, более того, он был порядочнейшим человеком. Но из строя, бывало, выходил...

– Николай Сергеевич, а как такое могло случиться, что его списали в ЛИИ по здоровью, а он потом прошел у Королева строжайшую медицинскую комиссию?

– Этого я не знаю. Это было без моего участия. По-моему, это было, когда я уже ушел из ЛИИ. А ушел я в 1966 г. ...

Нет никаких оснований сомневаться в искренности Николая Сергеевича, но надо вместе с тем напомнить, что Анохина "ушли" из ЛИИ в 1964 г. ... При очередном прохождении медкомиссии он был допущен к полетам только на транспортных самолетах. С этим ограничением он не согласился. И в этом его поддержала Маргарита Карловна, зная, как ему будет больно переносить это. Она была убеждена, что к этому приложил руку руководитель летной службы ЛИИ Ю. Н. Гринев. Так или иначе, но 25 февраля 1964 г. вышел приказ Государственного Комитета по авиационной технике:

"... Тов. Анохина С. Н. освободить от должности летчика-испытателя ЛИИ по состоянию здоровья. Отмечая многолетнюю плодотворную работу по испытаниям новейшей авиационной техники, объявляю тов. Анохину благодарность.

Председатель ГКАТ П. Дементьев"

Кто-то из современных отечественных мудрецов говорил: "Злоба и зависть – вот что является движущей силой нашего общества". Нельзя не согласиться с этим. Более того, следует добавить, что "топлива" для этого двигателя было у нас всегда в избытке. Потому как в избытке были люди, более предпочитавшие хулить других, более преуспевших в чем-то людей, вместо попыток сделать нечто полезное самим. Люди энергичные и талантливые не тратят время и силы на очернение кого бы то ни было. Они берегут себе подобных и делают свое дело – для себя и для других, менее способных и удачливых. Эти другие потом отблагодарят их – все той же злобой и завистью... Таланты, гении, да и просто деятельные люди могли бы не замечать льющейся на них грязи, но для этого нужна толстая кожа. А она есть, как правило, не у них. В случае с выпихиванием Анохина, возможно, не менее, чем злобная зависть, сказалась перестраховка начальства и вечная боязнь навлечь на себя гнев сверху...

Чтобы понять атмосферу, в которой Анохин был вынужден покидать авиацию, и чтобы убедиться лишний раз в том, что в земной своей жизни он не был никаким бойцом, стоит привести одну любопытную историю с обращением летчиков к высшему руководству страны.

В 1957 г. летчики-испытатели авиационной промышленности написали письмо к первому человеку страны Н. С. Хрущеву, в котором они просили обратить внимание руководства на совершенно недопустимое отношение к их условиям работы, быту и перспективам. Инициаторами письма были Г. М. Шиянов, Г. А. Седов, П. И. Казьмин, Ю. А. Гарнаев, А. П. Якимов. Текст письма составляли, в основном, Шиянов, Гарнаев и Казьмин. Редактировала текст мать Шиянова. Тогда летчики еще не знали, что отношение к авиации высшего руководства страны в лице Хрущева становилось все более сдержанным... Предпочтение ракетной технике вело к неоправданному свертыванию работ в области авиации. Из этого проистекали возраставшие сложности испытательской жизни.

Так вот, Анохин этого письма не подписал. Возможно, сказались не столько "бойцовские качества" Анохина, сколько его мудрость и дальновидность. Если бы его друзья-летчики могли представить, в каком положении окажутся их коллеги, да и вся отечественная авиация, вся страна в конце века, они, наверное, устыдились бы своих жалоб. Потому что жили в Раю! В Раю, главным признаком которого для Летчика были всегда и остаются не столько земные блага, сколько Работа, не столько возможность досыта есть, сколько возможность досыта летать, испытывать. Анохина трудно назвать летчиком абсолютно уникальным: вокруг него были летчики выдающиеся. Но время Анохина – действительно неповторимо, это поистине эпоха в истории техники, в истории страны... Хорошо это или плохо, ценою каких обретений и жертв – другой разговор, но наша страна поднялась на высшую ступень умения создавать и доводить сложнейшую авиационную технику. Этот капитал хоть и иссякает, но не израсходован еще поныне...

Письмо подписали многие известные летчики-испытатели ЛИИ и ОКБ (за исключением также и Галлая), а отвозил его на Старую площадь Казьмин. Через какое-то время всех летчиков: и партийных, и беспартийных – пригласили в ЦК на совещание, которое вел Л. И. Брежнев (Хрущев был в это время в Англии и поручил ему вести это совещание). Помимо летчиков на нем присутствовали руководители МАП и ВВС. Поначалу выступали летчики инициативной группы. Затем Брежнев дал возможность выступить всем пожелавшим того летчикам. Ярким было слово, произнесенное на совещании Ю. А. Гарнаевым, памятным и содержательным – выступление Г. А. Седова.

По прошествии некоторого времени после совещания, в ЛИИ приехали Н. С. Хрущев, Е. А. Фурцева и другие партийные руководители. Им были показаны новейшие самолеты в полете, в частности "точечный" старт самолета с ракетными ускорителями, и они не переставали говорить про пилотов: "Это же настоящие герои!" После этой знаменитой показухи некоторым летчикам-испытателям, давным-давно этого заслужившим, было присвоено звание Героя Советского Союза. Была создана комиссия, которая должна была помогать построить дом для летчиков, квартиры в котором распределяли сами летчики – без вмешательства горсовета и Министерства...

Темп работы в 1962 г., последнем в карьере Анохина как летчика-испытателя, был, пожалуй, еще более высоким, чем в 1961 г. Последний его испытательный полет состоялся 4 июля. На самолете УМиГ-15 он выполнял катапультирование манекена из второй кабины. Тремя днями позже аналогичную работу он выполнял при разбеге самолета Як-25 – в воздух тогда он не поднимался...

За полгода Анохин выполнил 96 полетов продолжительностью в 80 ч. В 11 полетах на Ту-16 он продолжил испытания двигательного и иного оборудования, исследования крайних режимов. Двигательные работы Сергей Анохин выполнял в это время также на Т-47, Ил-18, МиГ-21Ф и Су-9. На Су-9 он обследовал, помимо прочего, поперечную управляемость самолета. Потом Анохин выполнил три полета на планере МАИ-60 и один полет на КАИ-14. Он продолжил также испытательные полеты на Як-25М, МиГ-21, Ан-12, Ту-124, Ил-14, Ан-14. Как и прежде, особое значение имели полеты на невесомость на самолете Ту-104, их было 10...

Жизнь многих летчиков-испытателей (пожалуй, каждого третьего -четвертого) без особой драматизации можно определить как трагическую. Кто-то из великих мудрецов определял суть прогресса цивилизаций как некий итог борьбы катастроф и образования. Летчики-испытатели оказались в гуще подобной борьбы и стали не только ее героями, но и жертвами. Дело не только в том, что многие из них погибали, и нередко в молодом возрасте. Дело еще и в том, что остаток жизни многих летчиков-испытателей, вынужденных покинуть

испытательную работу – то ли в результате аварий и катастроф, то ли "по возрасту", был не менее, а порой еще более драматичным, чем отрезок жизни, прожитый в качестве летчиков-испытателей. Редко прощание с испытательной работой бывает добровольным, летчики уходят с нее, как правило,

"со слезами" внутри себя, и мало кто из них в последующей жизни находит себя в столь же масштабном деле. Были и такие (и среди них выдающиеся летчики), кто спивался, терял звезды Героев, терял и в переносном, и в буквальном смысле этого слова, но были и те, кто тихомирно удалялся на пенсионный покой дачной жизни. Анохин был уникален и в конце своей жизни. Он занялся практически совершенно новым не только для себя, но и для страны делом и стал в нем признанным авторитетом и общим любимцем.

4. К О С М О С КОРОЛЕВ

В новом повороте жизни Анохину помог, как это бывало у него уже не раз, родной планеризм. Помогли торжества, посвященные 40-летию отечественного планеризма. Вряд ли какое-либо другое движение в нашей стране оказало столь большое влияние на судьбы отечественной авиации, да и ракетно-космической техники, как массовое увлечение в 1930-е гг. планеризмом. Многие выдающиеся деятели авиации и космонавтики нашей страны через всю жизнь пронесли любовь к планеризму, и навсегда их объединило увлечение юности.

Поэт Феликс Чуев, увидев в старом "Огоньке" за 1925 г. фотографию четырех молодых летчиков, отправлявшихся на слет в Коктебель, "вычислил" кто они, и в своей книге об Ильюшине написал такие строки:

Три Сергея и Олег -Летная эпоха.

Солнце поровну на всех Делится неплохо.

Ошибка лишь в том, что и Анохин, и Королев вступили в мир планеризма несколькими годами позже Ильюшина и Антонова, в конце 20-х – начале 30-х годов...

В 1925-м они физически не могли стоять рядом. Но духовно эти, столь разные люди, были рядом, кажется, всегда. Наделенные одинаково ярким талантом, они сумели отдать людям все то тепло и свет, которыми их щедро наделила мать – природа.

В организации торжеств в декабре 1963 г., посвященных празднику планеристов, Маргарита Карловна Раценская как председатель Всесоюзной планерной секции приняла самое активное участие. На встречу в зале гостиницы "Юность" приехали С. П. Королев, О. К. Антонов, П. В. Цыбин, М. А. Тайц, В. М. Титов – всех не

перечесть. Вместе с Королевым была его жена Нина Ивановна и космонавты – Гагарин, Быковский... Королев поцеловал Маргошу в щечку и спросил: "Ну, как жизнь-то?" Она ответила: "Плохо! Сергея Николаевича ограничили, Нюхтикова Михаила Александровича ограничили, списывают...".

Летчик-испытатель М. А. Нюхтиков, как и Анохин, имел крепкое здоровье и просил врачей, а потом и Туполева "дать возможность полетать хотя бы до 60 лет". Но не уговорил. Анохин и Нюхтиков, по свидетельству их вдов, даже устроили скандал в Центральном научноисследовательском госпитале (ЦНИИАГ) из-за чрезмерно строгих требований врачей, решивших списать их с летной работы. Хотя в любой другой ситуации эти два человека, мягких, спокойных и уважительных, не были способны повысить голос на кого бы то ни было. Раценская пыталась через давнего знакомого летчиков, ответственного работника ЦК Е. М. Жмулина защитить летчиков, но -безуспешно. И вот встреча с Королевым... Он выругался и сказал: "Я Сергея беру к себе. Он мне нужен. Я его еще и раньше думал взять...".

Так Анохин оказался у Королева, в совершенно новом для себя кругу проблем. Неоценимы свидетельства о "космическом" этапе жизни Анохина его давнего друга Павла Владимировича Цыбина. Незадолго до своей смерти он неоднократно в наших разговорах на разные темы возвращался к этому. Цыбин был уже заместителем Королева, уже слетал в космос Гагарин, когда Сергей Павлович вызвал Павла Владимировича и сказал: "В дополнение ко всем твоим другим заданиям хочу дать тебе еще одно поручение..." "Какое?" "Нам надо будет готовить космонавтов, бортовых инженеров, исследователей космических станций. Как ты думаешь, может, нам организовать отдел и пригласить Анохина?.." И Королев, и Цыбин знали, что

Анохину предстояло вскоре уйти с испытательной работы в ЛИИ, и они решили привлечь его к подготовке космонавтов. Во вновь созданном отделе проводилась, в основном, теоретическая подготовка будущих космонавтов. А летная тренировка и более тщательная специальная подготовка проводились затем в Центре подготовки космонавтов. Анохину активно помогал в новой, интересной работе Цыбин. Он же предложил Королеву, чтобы новый, трехместный аппарат, будущий "Союз" испытал в космическом полете сам Сергей Николаевич. Анохин уже загорелся желанием слетать на корабле, и это казалось реальным.

Однажды Цыбину позвонил Королев: "Павел, ты что там

делаешь?" "Господи, у тебя каждый день по 20 заданий – не успеваю выполнять", – ответил Цыбин. "Анохин у тебя?" "Да!" "Приезжайте ко мне!"

Территории в Подлипках, на которых работали Цыбин с Анохиным и Королев, разделяла железная дорога. Анохин предложил Цыбину не вызывать машину, а поехать на его мотоцикле. На этом мотоцикле Сергей Николаевич ежедневно прикатывал в Подлипки из Кратова, с дачи. Ему это нравилось больше, чем ездить на автомобиле – он любил мотоцикл особо. Цыбин охотно согласился, и вскоре они, накрывшись общим плащом от накрапывавшего дождя, прибыли на основную территорию и въехали в нужные ворота. "Ну, здрасте, старые мыши, – весело встретил их Королев. -Кто-нибудь один из вас или вдвоем придумали, чтоб Анохину лететь первым на испытания?" Цыбин признался: "Инициатива – моя. Но я знаю, что Сергей Николаевич с удовольствием это сделает – слава богу, сколько первых машин он испытал, и сложных машин..." "Нет, – возразил Сергей Павлович, – у меня принцип такой: пока я не отработаю эту машину досконально в автоматическом режиме, до тех пор я человека на нее не допущу... А вот вы, я знаю, на мотоцикле к девкам ездите... Мне все известно..." Оказалось, что Королев видел их в окне подъезжавшими к его корпусу...

Цыбин отверг домыслы, будто Королев хотел запустить Анохина в космос до Гагарина. Но подтвердил, что хотел это сделать на корабле "Союз". И Маргарита Карловна была абсолютно убеждена: если б не умер Сергей Павлович Королев, Анохин несомненно полетел бы в космос. Павел Владимирович подчеркивал также неоднократно, что хотя Анохин сам в космос не слетал, трудно переоценить то, что он сделал в подготовке к таким полетам других, молодых людей. Многие космонавты называют себя учениками Анохина. Это верно вдвойне. Потому что многие космонавты вылетели самостоятельно на спортивном самолете в подмосковном аэроклубе при непосредственном участии в их летной и парашютной подготовке Анохина. Кроме того, Сергей Николаевич много сделал для профессиональной подготовки космонавтов непосредственно к космическому полету.

Раценская рассказывала: «Полету Сергея Николаевича

воспрепятствовали обстоятельства. Н. П. Каманин, командир

космонавтов, только что ушел из ЦК ДОСААФ, где он возглавлял отдел авиации, и как-то позвонил мне: "Маргарита Карловна, как же Вы можете разрешить Сергею Николаевичу думать о полете в космос в таком возрасте? Я бы тоже хотел лететь..." Мне было, что сказать этому летчику-герою, летавшему на Р-5 на Севере, а после того восседавшему в креслах, но я была деликатна: "Это дело Сергея Николаевича". Потом Анохин прошел, и отлично прошел, все тренировки и испытания, даже не вынимал глаз при проверке на центрифуге. Он был абсолютно готов к полету. А полетел на "Союзе" не он, как планировалось, а другой. Не знаю, "перебежал ли кто дорогу" Анохину. Этого я не знаю. Возможно. Но точно я знаю другое: встали поперек военные! Они не хотели терять своего влияния в этом. Можно понять и Каманина. Его негативное отношение к Анохину как космонавту диктовалось не только возможной завистью среднего летчика, но и осторожностью: зачем ему космонавт – "старый" человек, да еще одноглазый, когда у него есть здоровые ребята, за которых, не дай бог, что случится, никто особо не спросит...».

Слушая Маргариту Карловну, я вспомнил то, что мне рассказывали Павел Владимирович Цыбин, а также космонавты о дружбе Королева и Анохина в последние годы их жизни. Раценская в ответ заметила: "Господи! Королев не садился за стол без Сережи. Они обедали вместе в одной столовой. Королев очень любил Анохина..." Когда я сказал, что Анохина, своего наставника, обожали и космонавты, Раценская ответила: "Ну, они и сейчас его помнят и чтут. Они и обо мне не забывают, понимая о материальных трудностях нынешнего времени. Притом, делают это деликатно. Например, их НПО "Энергия" наладило выпуск отличных кухонных комбайнов – дефицит. Они мне его принесли и говорят: «Мы все его купили по умеренной цене – около 1000 рублей, а при необходимости его можно сейчас продать за 5000 рублей. Мы, наверное, так и сделаем". Они так теперь живут – весьма скромно. И помнят о семье Анохина...».

Работая над книгой об Анохине, я узнал совершенно нового для себя, и, возможно, для многих других, Королева. Во многом началось это с телефонного знакомства с его вдовой, Ниной Ивановной Королевой. Впервые о Нине Ивановне я узнал от Маргариты Карловны

Раценской. И она, и Сергей Николаевич, как уже говорилось, хорошо знали Сергея Павловича по планерным слетам в 1930-е гг. Командировка Анохина в Турцию перед войной, арест Королева, война и напряженная послевоенная работа обоих: Анохина в качестве испытателя авиационной техники и Королева как создателя ракет -надолго развели обоих. Но в конце жизни Анохина их пути вновь сошлись. Нина Ивановна Королева знала Анохина как руководителя отряда космонавтов-инженеров ОКБ Королева, притом знала с самой лучшей стороны. Человек исключительно сдержанный и не щедрый на особо высокие оценки кого бы то ни было, она неизменно об Анохине отзывалась охотно и как о человеке высшей порядочности. Узнав Нину Ивановну поближе, узнав ее весьма строгое отношение к окружавшим Королева людям, среди которых были личности и выдающиеся, можно понять, что эта оценка весьма дорога. При жизни Сергея Павловича Анохин не бывал у него дома никогда. Но она знала, что на работе, по делу, связанному, главным образом, с проблемами пилотирования космических кораблей, Королев призывал его очень часто, был дружен с ним и звал просто – Сережа. Дома у Королева даже ближайшие сотрудники, так же, как знаменитости из Академии наук или Главные конструкторы, бывали крайне редко. По-видимому, дом Королева, раньше всех приезжавшего на работу и позже всех уезжавшего с нее, часто и длительно бывавшего на полигонах, в командировках, был единственным местом, где он мог хоть немного отдохнуть, уединившись. Анохин приехал к Нине Ивановне лишь однажды, после того, как Сергея Павловича не стало. Приехал с молодым космонавтом из Подлипок, еще не летавшим в космос. Уже тогда Нина Ивановна оценила и сердечность, и такт, и скромность своих замечательных гостей.

Потом состоялась еще одна встреча с Анохиным – в театре имени Вахтангова. Там собирались ставить спектакль о Королеве и пригласили людей, близких к нему, чтобы уточнить кое-какие детали. "Пьеса мне не понравилась, – рассказывала Нина Ивановна. – Но запомнилась порядочность Анохина, его неспособность кривить душой. Его позвали как человека, хорошо знавшего Королева, а он там, где у других открывалось красноречие, мог молчать или честно признаваться, что чего-то не помнит... Мне это понравилось".

Раценская, зная все это, однажды посоветовала: «Позвоните Королевой. Она получше других информирована о "космической" части жизни Анохина. Правда, Нина Ивановна очень больна, исстрадалась и, возможно, разговора у вас не получится...».

Я был поражен, помимо прочего, словами Маргариты Карловны также о том, что Нина Ивановна совсем одинока (у нее не было детей), что она забыта космонавтами и другими людьми, работавшими с Королевым, перенесла тяжелую операцию, после которой никак не может придти в себя.

Я позвонил практически сразу после разговора с Раценской по данному ею номеру телефона. В трубке услышал хрипловатый, сумрачный, довольно низкий голос. Он преобразился, когда я сказал, что хотел бы расспросить об Анохине. Голос потеплел, стал звонче. Но разговор получился все же очень коротким. Оценка Анохина была самой общей, очень краткой, но и очень доброй. Нина Ивановна лишь добавила: "Большего я не знаю, а выдумывать – не хочу и не могу...".

Общаясь с людьми авиации, я узнал о других дамах сердца Королева, к которым он, судя по всему, не был равнодушен никогда.

В той же юности это была знаменитая впоследствии и ушедшая недавно из жизни планеристка Екатерина Адольфовна Грунауэр – их женитьбе помешала не принявшая ее Мария Николаевна, мать Сергея Королева. Грунауэр жила в нашем городе Жуковском, мы с ней беседовали не раз. О друге юности она сохранила самые возвышенные воспоминания, о которых предпочитала особо не распространяться с людьми малознакомыми.

В Казани, в войну Королев подружился с Натальей Розенфельд. Юная красавица, студентка МАИ, эвакуированная туда с семьей родителей, она помогала ему, заключенному, которого привозили на работу и увозили с нее чуть ли не в клетке, в обработке результатов испытаний самолета Пе-2, оснащенного жидкостным ракетным двигателем. Но, судя по сохранившейся в ее семье переписке с Королевым, его запискам, письмам, телеграммам, она, человек духовно богатый и одаренный многими талантами, была для него, лишенного свободы и отклика живой жены, фактически отказавшейся от него, по его признанию, не только техническим помощником, но светом в тюремном окошке да и глотком свежего духовного воздуха. Потом жизнь развела их: его, освободив, вернули в Москву, а она какое-то время оставалась еще в Казани. Позже, закончив МАИ, она работала в КБ Королева. Он забрал ее из КБ Туполева, куда она была распределена, и их чистая возвышенная дружба продолжалась, когда у каждого была уже своя семья, и продолжалась вплоть до его неожиданной смерти. Наталья Анатольевна умерла в возрасте 56 лет, унеся с собой тайну их отношений или их близости, о которой от нее не слышала и родная сестра Ия Анатольевна, бережно сохраняющая их переписку, как и табу на ее сколько-нибудь широкое постороннее обозрение.

КОМАНДИР ОТРЯДА КОСМОНАВТОВ

Кто-то из великих назвал жизнь состязанием в популярности. Определение сомнительное, особенно если оценить его применительно к Анохину. Как летчик-испытатель он был наголову выше многих своих, очень знаменитых, товарищей, которые не считали возможным для себя снисходить до нижестоящего. Он же был внимателен ко всем. И ничуть не поменялся в этом, став у Королева важным начальником. Он не забывал поздравить с праздником не только друзей, сотрудников, но и членов их семей. Для него было совершенно неважно, получит ли он ответ...

Вера Александровна Пацаева, вдова космонавта Виктора Ивановича Пацаева, погибшего в испытательном космическом полете, с трудом сдерживая слезы, вспоминала, что Сергей Николаевич Анохин регулярно присылал поздравления с праздником семье своего любимого ученика и когда его уже не стало...

Вера Александровна работала многие годы рядом с Сергеем Николаевичем Анохиным и хорошо его знала чисто по-человечески. Виктор Иванович погиб в испытательном полете при возвращении на землю космического корабля "Союз-11" 30 июня 1971 г. вместе с Г. Т. Добровольским и В. Н. Волковым после проведения испытаний и научных экспериментов на орбитальной станции "Салют".

Сергей Николаевич любил Виктора Пацаева особой любовью потому, возможно, что он был во многом – в манере скромного, уважительного общения, во взглядах на жизнь, в отношении к профессии – похож на него. Для Пацаева Анохин был, пожалуй, одной из самых светлых личностей в ОКБ Королева, где он начинал работать инженером. Неудивительно, что и Вера Александровна, геофизик по своей основной профессии, занимающаяся в ОКБ Королева анализом полетной информации, вспоминала Сергея Николаевича как родного по духу человека: с одной стороны, высшего профессионала, а с другой -необыкновенно сердечного, всеми уважаемого человека и обожаемого наставника, о котором никто и никогда не сказал недоброго слова. Более того, работая над историей отряда гражданских космонавтов ОКБ