Текст книги "Отсюда и в вечность"

Автор книги: Джеймс Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

Глава сорок первая

Каждый вечер после ужина заключенные начинали игру. С пустовавших нар снимали матрац и подвешивали его на сетке, закрывавшей центральное окно. Затем один из заключенных, обычно самый небольшой по росту, если не было добровольцев, становился спиной вплотную к матрацу, а остальные участники игры выстраивались по росту и по очереди бросались на стоявшего человека, стремясь плечом прижать его к матрацу.

Поскольку играть в карты или в кости не разрешалось, игра с матрацем была главным развлечением для заключенных второго барака. В других бараках эта игра не привилась, а во втором никто не имел права отказываться от участия в ней.

Игра была грубой, но здесь жили крепкие, мужественные люди. Если человек, стоявший у матраца, выдерживал нападение всех участников, он считался победителем и ему предоставлялось право совершить нападение на каждого из участников. Не многим удавалось выиграть. К тому времени, когда Прюитт оказался во втором бараке, только двое – Джек Мэллой и Бэрри – выигрывали игру. Оба они были большого роста, и, видимо, это помогало им выдерживать испытание. Маггио несколько раз пытался устоять, но его сбивали. Впервые приняв участие в игре, Прюитт выдержал нападение всех, но последний, им оказался Мэллой, сбил его. Однако все, как один, признали, что для человека такого невысокого роста, как Прюитт, это большое достижение. Неделю спустя Прюитт снова предпринял попытку выиграть и выиграл, хотя воспользоваться победой смог только после того, как немного отдохнул.

Помимо этого играли в спичечный коробок, подбрасывая его кверху и стараясь, чтобы он упал на самую маленькую свою грань. Ставкой в этом соревновании была суточная норма табака. Устраивались разные состязании в силе. Одно из них носило название «Выдержишь ли» и состояло в том, что соревнующиеся ударяли поочередно друг друга в живот, пока один из них не сдавался. У бойскаутов было заимствовано состязание, в котором соперники усаживались за стол и, упершись локтями, стремились заставить противника согнуть руку. Для большей остроты ощущений позади локтя, чтобы нельзя было его свободно сдвинуть, клали горящую сигарету. Однако из всех развлечений игра с матрацем была главной.

Джек Мэллой изобрел эту игру, когда первый раз оказался в тюрьме. С тех пор она стала неотъемлемой частью быта заключенных второго барака. Мэллой, отбыв срок наказания, вернулся в свою часть, а когда его снова арестовали, то, к своему удивлению, он обнаружил, что игра не забыта и правила ее не претерпели никаких изменений. Сам Мэллой всегда играл в эту игру с большим задором и проигрывал очень редко. Если Джек становился у матраца, соревнование приобретало необычный характер. Тогда речь шла уже не о том, выдержит ли Мэллой, а о том, сумеют ли его сбить нападающие. Прюитту это однажды удалось, и тогда он почувствовал, будто совершил настоящий подвиг.

Для заключенных второго барака Джек Мэллой был такой же загадкой, как все те живые идолы, которым поклоняются люди. Пока Анджелло находился в карцере, Прюитт очень хорошо узнал Мэллоя, узнал его больше, чем другие. Он узнал Мэллоя достаточно, чтобы понять, почему тот разрешил ему заглянуть в глубину той тайны, которая окружала прошлое Мэллоя. Оказалось, что это случилось вовсе не потому, что Мэллой считал Прюитта равным себе, а по той причине, что Прюитт представлялся ему очень нуждающимся в его, Мэллоя, помощи.

Все время, пока Анджелло отбывал свой месячный срок в карцере, Прюитт мучился от сознания, что скоро наступит решительный день для Анджелло и придется с ним распрощаться. Но когда этот день наступил, все произошло иначе.

Во-первых, в течение целого месяца после освобождения из карцера Анджелло никак не мог решиться на осуществление своего плана. Каждый раз возникали какие-то обстоятельства, из-за которых Анджелло откладывал свершение задуманного.

Даже у такого отважного человека, как Анджелло, не хватало мужества преодолеть страх перед предстоящими мучениями. А мучения действительно грозили быть страшными, и Анджелло знал это. Когда же все случилось, то для всех его поступок оказался неожиданным, как бы происшедшим помимо воли Анджелло.

Караульный Турнипхэд давно уже придирался к Анджелло. При каждой его встрече с Анджелло между ними возникали перебранки и стычки. Однажды утром, когда Турнипхэд нес службу в карьере каменоломни, считавшемся среди караульных самым тяжелым местом из-за непрерывно поднимавшихся в воздух столбов пыли, караульный, как обычно, начал придираться к Анджелло, всячески выискивая повод для наказания. Так продолжалось до тех пор, пока в какой-то момент Турнипхэд не подошел к Маггио и не ударил его по лицу якобы за отказ прекратить разговоры. Прюитт находился неподалеку от Маггио и был свидетелем этого инцидента. Впервые с того момента, когда Прюитт познакомился с Маггио, он увидел в глазах итальянца такой гнев и злобу. Но Маггио был сосредоточен. Он, видно, понял, что желанный момент настал. Или сейчас, или, может быть, никогда… У Маггио было такое выражение лица, какое бывает у человека, оказавшегося перед выбором сделать решительный шаг или признаться в собственной трусости.

Турнипхэд сделал только шаг в сторону, чтобы взглянуть, какой эффект произвело наказание на заключенного, как вдруг Анджелло бросил молоток и вцепился руками в горло караульного, искусно проимитировав при этом крик сумасшедшего. Турнипхэд не ожидал нападения, и поэтому Маггио удалось сразу же повалить его на землю. Группа заключенных, в том числе и Прюитт, спокойно стояла в стороне и наблюдала за происходящим, Турнппхэду удалось в конце концов освободиться и встать. В следующий момент ударом приклада своего карабина Турнипхэд сбил Маггио с ног, и тот упал без сознания.

Турнипхэд, тяжело дыша, стоял над лежавшим у его ног Маггио и в воцарившейся мертвой тишине настороженно поглядывал на заключенных. Никто из них не пошевельнулся.

– Попробуйте только хоть шаг сделать, – резко сказал Турнипхэд. – Только попробуйте.

Заключенные молчали.

– Пусть только кто-нибудь шевельнется, – продолжал караульный, – сразу же пристрелю. Вы же видели, как этот сумасшедший бросился на меня, и ни одна сволочь не пришла мне на помощь.

Заключенные по-прежнему молчали.

– Отнесите его к дороге, – сказал Турнипхэд. – К сожалению, он еще жив. Ну, быстрее.

Никто из находившихся здесь заключенных второго барака не двинулся с места, и, только поймав на себе злобный взгляд караульного, двое из третьего барака шагнули вперед.

– Быстрее! А остальные – за работу! – скомандовал Турнипхэд.

На гребне карьера появились двое караульных, видимо услышавших шум и прибежавших на помощь.

– Тут у меня чуть было бунт не начался, – сказал Турнипхэд, обращаясь к караульным. – Присмотрите пока…

Когда заключенные подняли Маггио, Прюитт увидел на голове друга глубокую рану, из которой струилась кровь. «Вот и еще одна отметина у Маггио», – подумал он, но тут же мысль о том, что Маггио предстоит провести в карцере тридцать дней, вытеснила все остальное.

Турнипхэд проследил за тем, как заключенные отнесли Маггио к дороге, отправил нх обратно в карьер, а сам пошел к полевому телефону, чтобы позвонить в тюрьму.

Все это время двое караульных внимательно следили за заключенными, и тем ничего не оставалось, как возобновить работу. Последний раз Прюитт увидел Маггио, когда двое военных полицейских, вызванных Турнипхэдом, бросили безжизненное тело его друга в кузов грузовика, тотчас отправившегося к тюрьме.

Давно уже ни один человек не производил на Роберта Прюитта такого сильного впечатления, как Анджелло Маггио, конечно, если не считать Джека Мэллоя и Уордена. Но Мэллой и Уорден были людьми какой-то особой категории, двигались каждый по своей особой орбите, а Анджелло Маггио, итальянец из Бруклина, ярый ненавистник строгих порядков, казался Прюитту родным и близким, намного ближе, чем Мэллой или Уорден. Именно поэтому Маггио оставил в душе Прюитта такой глубокий след.

Прюитт не сомневался, что ему не придется встретиться с Маггио, после того как итальянца демобилизуют. Такова была судьба любой дружбы, родившейся в армейских условиях. Не сомневался Прюитт и в том, что ему не удастся увидеть Маггио, прежде чем того отправят в карцер, и даже потом, когда его переведут в психиатрическое отделение гарнизонного госпиталя. Существовало только два варианта: либо Анджелло умрет в карцере, либо его демобилизуют. Зная Анджелло, Прюитт не верил, что он умрет. Но никакая уверенность не могла помочь ему пережить утрату друга. И как раз в это время на помощь ему пришел Джек Мэллой.

В действительности Маггио не пробыл в карцере тридцати дней. Однако, за исключением этого, разработанный им план оказался правильным. Двадцать четыре с половиной дня Маггио продержали в карцере, а затем отправили в психиатрическое отделение тюремной больницы на обследование. О всех перипетиях дела Маггио заключенным рассказывал караульный Хансон. Именно ему обычно поручалось запирать на ночь второй барак, и вот тогда-то он и сообщал заключенным обо всем, что произошло за истекшие сутки. Других новостей заключенные не получали. От самого Маггио, находившегося в карцере, не было никакой весточки.

Хэнсон не знал и даже ничего не подозревал о плане Маггио. Он был уверен, что итальянец действительно сошел с ума, и в то же время отдавал должное ого стойкости.

– Им можно только восхищаться, – говорил Хэнсон, запирая двери барака. – Просто трудно поверить, что у человека может быть столько сил и упорства. Если все сумасшедшие такие, то побольше бы их нам в армии. Маггио – первый такой заключенный за все время, пока я здесь служу. Мне рассказывали о других случаях, но сам я никогда ничего подобного не видел. А вот ты, Джек, кажется, был уже свидетелем таких случаев?

– Да, двух, – ответил Мэллой. – Оба они произошли, когда я отбывал свой первый срок.

– Одним словом, я вижу такое впервые, – продолжал Хэнсон. – И должен вам сказать, что нужно все видеть самому, чтобы поверить. Просто невероятно, чтобы у человека было столько упорства.

– Ты прав, – заметил Мэллой.

– Очень жаль, что нашей армии приходится терять людей, обладающих таким упорством. Ведь настоящие солдаты и должны быть такими.

– Верно, – поддержал Хэнсона Мэллой.

– Для Фэтсо это тоже первый случай, не так ли, Джек?

– Да, Фэтсо недавно здесь. Он сменил сержанта, уволенного в запас.

– Фэтсо утверждает, что сумеет справиться с Маггио, – сказал Хэнсон. – Он говорит, что еще не видел человека, здорового или сумасшедшего, который, побывав у него в руках, не стал бы шелковым.

– Может быть, ему это и удастся доказать, – высказал предположение Мэллой.

– Не думаю, – ответил Хэнсон. – Может, Фэтсо и сумел бы это сделать, если бы на месте Маггио оказался кто-нибудь другой.

– Маггио был хороший человек, – сказал Мэллой.

– Оп хорошим и останется, независимо от того, здоров он или болен, – решительно заметил Хэнсон.

– А что говорит по этому поводу Томпсон? – поинтересовался Мэллой.

– Ничего. Он все доверил Фэтсо, – ответил Хэнсон. – Он только сказал, что ни в коем случае нельзя допустить убийства Маггио. В остальном Фэтсо может делать все, что хочет. Но Фэтсо ничего не добьется. Это уж точно.

Заключенным всегда приходилось прибегать к хитрости, чтобы узнать от Хэнсона какие-нибудь подробности относительно поведения и самочувствия Маггио. Караульный в основном только восхищался выдержкой итальянца, и с большим трудом удавалось заключенным заставить его рассказать то, что их интересовало. Постепенно они довели тактику своих разговоров с Хэнсоном до полного совершенства и узнавали от него все, что хотели.

В первый день Фэтсо самому пришлось заняться тем, чтобы принести Анджелло в чувство. Именно Фэтсо разговаривал с Турнипхэдом по телефону и поэтому знал, что произошло в каменоломне. Тогда Фэтсо и решил на практике проверить действенность своих методов. Вместе с тремя караульными, в числе которых был Хэнсон, он отнес Маггио в «яму» и начал его избивать. Впервые ему приходилось иметь дело с заключенным, которого доставили в карцер в бессознательном состоянии. Фэтсо сразу попытался добиться от Маггио признания, что он притворяется, но итальянец в ответ только громко смеялся и что-то причитал. Три первые попытки Фэтсо успеха не имели, и после четвертой попытки он наконец решил, что Маггио действительно сошел с ума, так как иначе, по его мнению, заключенный не мог бы вынести истязаний.

План Фэтсо был основан на стремлении добиться от заключенного признания в притворстве. Он разработал настоящий график, по которому сначала появлялся перед заключенным через каждые восемь часов, потом через каждые четыре часа, рассчитывая, что такая пунктуальность сломит волю заключенного и страх перед побоями заставит его признаться. Когда этот план не удался, Фэтсо стал являться в камеру неожиданно для Маггио, стараясь создать у него впечатление, что он может подвергнуться побоям в любое время, через час или даже через четверть часа, днем и ночью и даже круглые сутки. Действовал Фэтсо с большим знанием дела. Он выдвигал перед Маггио одно заманчивое предложение за другим: перевести его в число доверенных, сократить срок заключения и даже пересмотреть приговор вообще – ради того, чтобы он признался в притворстве. Маггио только посмеивался, корчил рожи и нес всякую чепуху. Фэтсо был убежден в притворстве Маггио, как и тех, кого пришлось раньше уволить со службы в армии и освободить из тюрьмы но статье восьмой. Фэтсо не останавливался ни перед чем, даже перед применением настоящих орудий пытки. Обо всем этом рассказывал заключенным второго барака Хэнсон. Каждый раз он сообщал, что Маггио не сдается, хотя истязания становятся все более изощренными. Даже Джек Мэллой не мог предполагать о таком. Именно тогда у Прюитта родилась ненависть к сержанту Джадсону, и размышления над планами убийства истязателя начали занимать все свободное время Прюитта. Если бы размышления об убийстве считались таким же преступлением, как и убийство, то Прюитта нужно было бы пятьдесят раз подвергнуть смертной казни на электрическом стуле.

И вот однажды вечером Хэнсон принес новость о том, что в полдень Маггио перевели из карцера в тюремную больницу. Одновременно он сказал, что повышение сержанта Джадсона в звании временно отсрочено. Прюитт сразу же высказал пожелание, чтобы об этом узнал Анджелло, но, видимо, этому не суждено было осуществиться.

О том, что произошло с Маггио в тюремной больнице, заключенные второго барака узнали от вернувшегося оттуда заключенного по имени Джексон. Он был помещен во второй барак примерно через месяц после того, как Маггио очутился в больнице. Выяснилось, что Маггио поместили в. одиночную палату для буйных больных. В первые дни при каждом появлении санитаров Маггио забивался в угол и умоляюще просил, чтобы его не били. В дальнейшем он стал вести себя так же и в присутствии старшего медицинского персонала – психиатров, невропатологов и терапевтов. Джексону удалось поговорить с Маггио только одни раз, после того как тот побывал на комиссии и вопрос о его увольнении из армии был решен. Маггио сначала отнесся к Джексону с явным подозрением, но когда тот доказал, что тоже был заключенным второго барака, улыбнулся и просил передать товарищам, что все в порядке, что его скоро уволят из армии. Все тело Маггио было покрыто шрамами, и он выглядел как какой-нибудь уличный громила, погромщик.

После комиссии Маггио продержали в тюремной больнице еще две недели, а затем отправили в Штаты. Комиссия рекомендовала уволить Маггио без выходного пособия на том основании, что он умственно недоразвит и отличался этим еще до зачисления на службу.

В течение того времени, пока Маггио был в карцере и пока Джексон не принес во второй барак весточку о нем из тюрем ной больницы, Джек Мэллой всегда был рядом с Прюиттом, старался во всем ему помочь. В трудную минуту Прюитт изливал ему душу, и Мэллой с готовностью выслушивал его. Но в большинстве случаев говорил Мэллой. Он рассказывал Прюитту о своей жизни в армии и о прошлом. В эти дни Прюитт узнал о Мэллое больше, чем знал кто-нибудь другой из заключенных.

Где только не успел побывать Мэллой в свои тридцать шесть лет и где он только не работал! А сколько всего он прочитал! Он мог рассказать подробную биографию чуть ли не любого государственного, политического или военного деятеля, начиная от Джона Рокфеллера и кончая губернатором Филиппинских островов генералом Макартуром. Он часто цитировал книги, о которых никто из заключенных даже не слышал. Как можно было его не уважать! Мэллою не приходилось завоевывать себе авторитет среди товарищей по бараку – это выходило само собой.

Глава сорок вторая

Анджелло еще находился в тюремной больнице, и о нем ничего не было известно заключенным второго барака когда туда перевели молодого парня родом из штата Индиана. Прюитт сразу вспомнил, что именно этого парня избили Томпсон и Фэтсо в одни из. первых дней пребывания Прюитта в первом бараке. Тогда Прюитт никак не мог предположить, что этот парень попадет во второй барак, и вот, отсидев трое суток в карцере, он оказался здесь.

Слух о том, что его переведут во второй барак, распространился среди заключенных сразу после того, как Анджелло попал в карцер. Подавленное состояние, в котором он находился после побоев, быстро проходило, и парень впадал в буйство. При каждой нервной вспышке он бросался на любого, кто оказывался рядом с ним. Дважды нападал на караульных во время работы в каменоломне, как-то раз в столовой опрокинул тарелку с бобами на голову сидевшего рядом заключенного и попытался перерезать ему горло ножом. К счастью, нож оказался тупым и убийства не произошло. За этот проступок парня посадили па три дня в карцер. Там он вел себя спокойно, но, как только его выпустили, сразу же набросился на одного из заключенных во время работы в каменоломне. По ночам он набрасывался на своих товарищей по бараку, и его с трудом удавалось утихомирить. Заключенные скрывали эти поступки от тюремного начальства и даже установили ночное дежурство, чтобы следить за разбушевавшимся парнем. Конец его пребыванию в первом бараке наступил, когда он накинулся на самого Фэтсо. После жестоких побоев в «яме» парня перевели во второй барак, к самым отчаянным заключенным.

Парень однако воспринял это вполне спокойно. Он узнал Прюитта и привязался к нему. Очень быстро он полюбил и Джека Мэллоя, став буквально его тенью? Во время вечерних игр заключенных он старался изо всех сил, стремясь ни в чем не уступить другим. Однажды, когда заключенные, как обычно, играли в игру с матрацем, парень сумел выдержать нападение пяти первых человек, и заключенные от всей души приветствовали его успех. Он был первым, кому разрешили не участвовать в игре с матрацем, но он отказался от этого права.

Во втором бараке к нему отнеслись покровительственно. Нервные припадки, которые иногда случались с парнем, не вызывали ни у кого особого беспокойства. Здесь каждый, когда нужно, умел постоять за себя. Если парень нападал на кого-нибудь, то пострадавший быстро справлялся с ним, одним ловким ударом сбивал его с ног и относил на нары. И тот успокаивался.

Все произошло совершенно неожиданно, вечером в каменоломне. После перевода во второй барак парень все больше и больше озлоблялся. Причина озлобления так и осталась невыясненной. Возможно, она состояла в том, что за проступки в первом бараке парню продлили срок заключения на месяц, возможно, он просто старался подражать во всем своим новым товарищам, считавшимся отъявленными бандитами.

В тот вечор он был сначала совершенно спокоен. Но вдруг какая-то вспышка бешенства охватила его. Прюитт, Бэрри и Джексон, работавшие рядом с ним, сразу поняли, что с парнем творится что-то неладное. Они втроем бросились на него и прижали к земле. Прошло несколько минут, парень, успокоился, и все четверо снова взялись за работу. Никто даже и не вспоминал о происшедшем, так как подобные вспышки у парня стали уже обыденным явлением.

Прошло еще несколько минут, и парень из Индианы вдруг подошел к Прюитту, Джексону и Бэрри. С самым решительным видом он попросил, чтобы кто-нибудь из них сломал ему руку.

– Зачем тебе это нужно, Френсис? – спокойно спросил Прюитт.

– Я хочу попасть в госпиталь, – последовал ответ.

– А зачем тебе госпиталь?

– Я болен, и мне надоело здесь все, – жалостливо ответил парень. – Я отсидел месяц, и мне отце предстоит провести в тюрьме двадцать шесть дней.

– А что ты стал бы делать на моем место, если бы тебя приговорили к шестимесячному заключению? – спросил Джексон.

– Со сломанной рукой все равно тебя не выпустят раньше, – заметил Прюитт.

– Зато хоть я недели две или три проболтаюсь в госпитале.

– А как это можно сделать – сломать тебе руку? Просто взять, как палку, и сломать? Руку так не сломаешь, Френсис, – сказал Прюитт.

– Да нет же, это просто, – настаивал парень. – Я положу руку между двух камней, и кто-нибудь из вас ударит по ней кувалдой. Рука сразу сломается, и я на две недели попаду в госпиталь.

– Я не стану этого делать, Френсис, – сказал решительно Прюитт.

– А ты, Джексон? – спросил парень.

– Не понимаю, зачем ты хочешь попасть в госпиталь? – уклонился от прямого ответа Джексон. – Поверь мне, там ничуть не лучше, чем здесь.

– Там по крайней мере не будет Фэтсо и не придется работать в этой проклятой каменоломне.

– Это конечно, – продолжал Джексон. – На когда ты проведешь там пару дней, то будешь молить бога, чтобы тебя скорее отправили в каменоломню.

– Значит, ты отказываешься? Не хочешь помочь мне?

– Если ты настаиваешь, то я, конечно, сделаю это для тебя. Но пойми, мне просто жаль тебя, – ответил Джексон.

– Давай я тебе сделаю это, Френсис, – вмешался в разговор Бэрри. – Когда ты хочешь?

– Сейчас, – решительно сказал парень.

– Где?

– В том месте, где я работаю, есть два отличных камня.

– О’кей. Пошли, – сказал Бэрри. Он огляделся и, обращаясь к остальным, спросил: – Знаете, почему я согласился? Я представил себе, что и мне, может, когда-нибудь придется просить вас о такой же услуге.

– Как хочешь, – ответил Прюитт. – Сам я этого делать не буду.

– Я тоже, – поддержал его Джексон.

– Я скоро вернусь, – сказал Бэрри. – Посматривайте за караульными.

Караульный в карьере не мог видеть заговорщиков, но два караульных наверху могли прекрасно видеть все, что происходило.

– Смотри, как бы кто не увидел, – сказал Прюитт.

– Не беспокойся. Я думаю, никто ничего не увидит, – бодро ответил Бэрри.

Он взял свою кувалду и пошел вслед за Френсисом к тому месту, где лежали два выбранных им камня. Парень встал на колени и положил левую руку так, что кисть оперлась па один камень, а локоть оказался на другом.

– Понимаешь, так не сломаются суставы, – объяснил он Бэрри. – Лучше сломать левую руку. Тогда я смогу есть и писать письма. Ну давай, бей.

– Сейчас. – Бэрри подошел поближе, прицелился и с удивительной точностью нанес сильный и резкий удар но руке.

Френсис вскрикнул так, будто не ожидал удара, будто он был сражен притаившимся в засаде снайпером. За этим криком никто не услышал треска сломанной кости. Побледнев, Френсис несколько секунд оставался на коленях, затем встал и подошел к Прюитту и Джексону, чтобы показать сломанную руку.

– Мне кажется, кость сломалась пополам, – довольный, произнес он. – Значит, я пробуду в госпитале по крайней морс три недели, а может, и больше.

Он вдруг замолчал, опустился на колени. У пего началась сильная рвота.

– Ужасно больно, – гордо произнес он, поднимаясь на ноги. – Не думал я, что будет так больно. Ну, Бэрри, спасибо тебе.

– Не стоит благодарности.

Пожалуй, пойду покажу руку караульному, – счастливо улыбаясь, сказал Френсис. – До свидания.

Френсис поднялся на гребень карьера, осторожно поддерживая сломанную руку другой рукой.

Просто удивляться приходится его выдержке, – сказал Прюитт, чувствуя, как на спине у него выступил холодный пот.

– Я бы этого никогда не сделал, – заметил Джексон. – Даже если бы кто-нибудь пообещал выпустить меня из тюрьмы.

– Действительно, такие случаи можно увидеть разве только в кино, – не переставал удивляться Прюитт.

– Я тоже нигде не видел, – сказал Джексон.

– А по-моему, это все очень просто, – проговорил Бэрри.

Они видели, как караульный разговаривал с кем-то по телефону, а Френсис стоял рядом с ним. Вскоре к карьеру подошла машина, и Френсис забрался в кузов, старательно оберегая сломанную руку от новых ушибов.

– Видишь, – сказал Бэрри, – все очень просто. Я уже начинаю думать, не сделать ли мне то же самое.

– Если таких, как Френсис, окажется сразу двое, у них наверняка возникнет подозрение, что здесь что-то нечисто, – заметил Прюитт.

– Да. Только поэтому я и воздерживаюсь пока.

Вернувшись вечером в барак, они узнали, что Френсис Мурдок уже отправлен в тюремную больницу в связи с переломом руки во время работы в каменоломне. Рука оказалась сломанной только в одном, а не в двух местах, как надеялся Френсис.

Разговоров на эту тему больше не было, и казалось, что жизнь в бараке пойдет и дальше своим чередом. По после ужина, как раз перед отбоем, во второй барак явились Томпсон и Фэтсо, оба здорово злые.

Заключенные выстроились у своих пар, а у входа застыли с карабинами в руках двое караульных.

– Мурдок сегодня вечером сломал руку в каменоломне, – начал Томпсон. – Он сказал, что это случилось, когда он, поскользнувшись, упал. Его отправили в тюремную больницу. Но, между нами говоря, все произошло не так, как утверждает Мурдок. Кто-то сломал ему руку. И Мурдок и его сообщник виновны в попытке уклонения от работы. Мы не можем отнестись к этому проступку безразлично. Срок наказания для Мурдока будет увеличен, а когда он вернется в тюрьму, то ему еще покажут где раки зимуют. А теперь пусть выйдет из строя тот, кто сломал ему руку.

Никто не шевельнулся. Все молчали.

– Так, так, – продолжал майор. – Вы все здесь, во втором бараке, злостные нарушители дисциплины и порядка. У меня нет к вам никакой жалости, и я покажу вам, кто хозяин в тюрьме. Повторяю последний раз: пусть сообщник Мурдока выйдет из строя.

Никто не шевельнулся.

– Приступайте, сержант, – резко подал команду Томпсон.

Джадсон подошел к первому в ряду заключенному и спросил:

– Кто сломал руку Мурдоку?

Небольшого роста солдат из артиллерийской батареи, не мигая, глядел на Фэтсо. Хотя он и не был свидетелем происшедшего в карьере, но знал все и тем не менее ответил:

– Я не знаю, сержант.

Фэтсо ударил его полицейской дубинкой в грудь и снова задал свой вопрос. Ни один нерв не шевельнулся на лице заключенного, и он по-прежнему, не мигая, глядел прямо на Фэтсо. Сержант наносил ему один удар за другим, но ничего не добился.

Ничего не дали побои и других заключенных. Очевидно, во втором бараке методы, к которым прибегал Фэтсо в первом бараке, не давали эффекта. Пройдя вдоль рядов заключенных, Фэтсо вернулся к Томпсону, и они сразу подошли к Бэрри.

– Кто сломал руку Мурдоку? – спросил Томпсон.

Все сразу поняли, что Томпсону известен сообщник Мурдока.

Бэрри ничего не ответил. Фэтсо ударил его.

– Ты сломал руку Мурдоку? – снова спросил Томпсон.

Бэрри молчал. Фэтсо ударил его в живот.

– Ты сломал руку Мурдоку? – повторил вопрос Томпсон:

Бэрри ничего не ответил, и Фэтсо ударил его в бок.

– Нам хорошо известно, кто сломал руку Мурдоку по его просьбе, – сказал Томпсон.

Бэрри ухмыльнулся. Фэтсо снова ударил его дубинкой в живот.

– Два шага вперед, – скомандовал Томпсон.

Бэрри повиновался.

Фэтсо ударил его дубинкой по переносице, и Бэрри опустился на колени, а несколько секунд спустя снова встал. Кровь ручьем текла у него из носа, но он не поднял руки, чтобы утереться, и по-прежнему глядел куда-то вдаль, на стену барака. Он только облизал губы и улыбнулся майору.

– На твоем примере, Бэрри, я покажу остальным, что ждет каждого, кто слишком высоко задирает нос, – зло произнес Томпсон. – Я научу тебя низко кланяться. Еще раз тебя спрашиваю, ты сломал руку Мурдоку?

– Пошел к дьяволу, – выругался Бэрри.

На этот раз Фэтсо ударил его дубинкой прямо в рот. Бэрри покачнулся, но удержался на ногах. Его взгляд помутнел, но был по-прежнему обращен куда-то на стену. Выпрямившись, он пошевелил языком во рту и выплюнул два зуба прямо под ноги Фэтсо.

– Я убью тебя, Фэтсо, – сказал Бэрри, улыбаясь. – Если я когда-нибудь выйду отсюда, то тебе не избежать смерти. Поэтому лучше постарайся убить меня, иначе считай себя покойником.

На Фэтсо эти слова не произвели никакого впечатления. Оп снова поднял дубинку, замахнулся и хотел было ударить Бэрри, но его остановил Томпсон.

– Отведите его в «яму», – сказал майор. – Незачем пачкать барак.

Фэтсо схватил Бэрри за руку и потянул его к двери. Но Бэрри вырвал руку и сказал:

– Убери свои грязные лапы. Я сам могу идти.

Караульный открыл дверь. Бэрри вышел, а за ним следом двинулся Томпсон, сопровождаемый караульными.

– Сумасшедший парень, – произнес Джек Мэллой, как только закрылась дверь барака. – Их этим не возьмешь. Я же говорил ему не раз: не стоит так вести себя.

– А может, он больше не в силах был терпеть? – сказал Прюитт.

– Ему придется теперь еще тяжелее. Они не шутят.

Впервые они услышали крик заключенного, попавшего в «яму». Тот факт, что этим заключенным наверняка был Бэрри, свидетельствовал лишь об одном – Томпсон и Фэтсо действительно не шутили, решив во что бы то ни стало добиться своего. Было уже половина десятого, а свет в бараке все не выключали. Это могло значить только, что все представление еще впереди. От проходившего мимо двери рядового Хэнсона они узнали, что Бэрри выдал один из находившихся на верху карьера караульных.

В половине двенадцатого в бараке снова появился Томпсон, сопровождаемый па этот раз десятком вооруженных карабинами караульных.

Заключенных выстроили в. колонну по два и новели в «яму». Вдоль всего коридора стояли вооруженные караульные с винтовками наизготовку. Заключенных поставили вдоль стен «ямы», и за спиной у них встали караульные.

Бэрри стоял у боковой стены, все еще пытаясь изобразить улыбку на распухшем от побоев лице. Он был неузнаваем. Перебитый нос распух, и из него жирной струей текла кровь. При каждом покашливании кровь вытекала и изо рта. Глаза были почти полностью закрыты. От ударов дубинкой надорвались ушные раковины. Все его белье было в крови.

– Он мертв, – шепнул кто-то Прюитту.

Фэтсо и два караульных стояли прямо против Бэрри, а Томпсон несколько в стороне в углу.

– Мы хотим показать вам, что бывает с людьми, которые слишком высоко о себе думают, – резко сказал Томпсон. – Сержант, начинайте.