355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дороти Даннет » Весна Византии » Текст книги (страница 15)
Весна Византии
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 12:36

Текст книги "Весна Византии"


Автор книги: Дороти Даннет



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

С того дня они больше никогда не оставались наедине. В день отъезда он вместе с другими работниками компании проводил хозяйку до городских ворот, куда явились также старшие члены Гильдии и торговцы, чтобы пожелать Мариане де Шаретти доброго пути.

Тильда также ехала с матерью до самых ворот, и сидела с ней на одной лошади. На выезде из города они обнялись в последний раз и расстались; Адорне увел девочку с собой.

У представителя компании Медичи на плаще была приколота черная траурная лента. Прощаясь с ним, Мариана осведомилась о причине.

– Благодарю вас за сочувствие, мадонна, но смерть пришла не в мою семью, а в дом моего господина во Флоренции. Мы скорбим по безвременной кончине Козимино, внука мессера Медичи.

Мариана де Шаретти произнесла все полагающиеся по такому случаю слова и двинулась в путь; но в душе она скорбела по совсем другому ребенку ― тринадцатилетней девочке, утратившей пусть не жизнь, но свое детство все в той же Флоренции…

Глава семнадцатая

В трех тысячах миль к востоку от Брюгге Катерина и Николас почти достигли цели своего путешествия. Подобно всем молодым людям, они тяжело переживали период взросления, ― хотя у каждого были собственные трудности. В общем, Мариана де Шаретти не напрасно тревожилась о каждом из них.

Черное море, хотя и соленое, являло собою скорее огромное озеро, соединенное со Средиземным одним-единственным проливом. От Константинополя до Кавказских гор на другом своем побережье оно простиралось на добрых семьсот миль. Северные берега, усыпанные черными валунами, лежали во владениях крымских татар, а затем переходили в богатые земли московитов. Генуэзцы, упорные торговцы, на крымском побережье основали свою колонию, Каффу, почти такую же крупную, как Севилья.

На южном побережье Черного моря высились горы Малой Азии, густо поросшие лесом. Они переходили затем в темные морские пески; здесь красовались древние греческие крепости, наполовину вросшие в скалы. За горами лежали равнины Анатолии, Персии, Сирии и шли караванные пути в Багдад и дальше на Восток. Именно расположение на окончании Шелкового Пути сделало Трапезунд сердцем Азии, более древним, чем Рим или Византия. Теперь же он оставался одиноким самоцветом в пустой императорской короне: последний незавоеванный форпост византийских греков.

Именно туда стремился парусник «Дориа» (некогда именовавшийся «Рибейраком») и галера «Чиаретти», порой шедшие бок о бок, порой обгонявшие друг друга. Ветра, всегда столь ненадежные в марте, дули по утрам в одном направлении, а после полудня ― в другом, благоприятствуя то паруснику, то галере.

Из них двоих путешествие галеры было, вероятно, более насыщенным. На ней по-прежнему трудились работники. ― Плотники и кузнецы ― уничтожавшие все следы ложных переборок в нижнем трюме. После Тофаны звуки пил и молотков затихли лишь ненадолго, чтобы Годскалк мог благословить их дальнейшее путешествие.

Пассажиры галеры не посетили эту мессу. Тягучие монотонные звуки, доносившиеся откуда-то с кормы, подтвердили подозрение команды: бородатый спутник принцессы Виоланты и впрямь оказался греческим священником, молившимся на свой манер.

Немного позднее на палубе появилась служанка; без единого слова она свернула шею курице, ощипала ее, выпотрошила, приготовила на небольшой переносной печурке и вновь скрылась с глаз.

Разумеется, никому из членов компании Шаретти и в голову не пришло пригласить принцессу к своему столу или просто для дружеской беседы.

Она не покидала отведенную ей каюту. Поздно вечером оттуда вышел священник, без единого слова прошел в кают-компанию, поклонился всем собравшимся там и там же молча, развернув тюфяк, улегся и заснул. Еще чуть погодя из-за занавески, служившей дверью в каюту, вышел евнух и уселся в коридоре, скрестив ноги. Изнутри некоторое время доносились женские голоса, говорившие по-гречески, и печальные звуки флейты.

Посреди ночи поднялся крепкий ветер, и пришлось будить матросов, чтобы те поставили новые паруса. Флейта уже давно затихла, ― так что тем более неожиданным показался внезапный крик, разорвавший ночную тишину. Николас тут же устремился на шум, но на полпути его перехватил невозмутимый Джон Легрант.

– Лекарь справится. Ничего смертельного.

– Замечательно, ― ответствовал Николас.

Глаза шотландца блеснули.

– Служанка вышла в коридор, а на нее налетел один из парней Асторре с незастегнутыми штанами. Вот видишь, что значит не позволить им сойти на берег в Модоне!

– И кто из двоих кричал? ― осведомился фламандец.

– Наемник, конечно. Она пырнула его ножом. Ничего страшного, по крайней мере, все не слишком серьезно… Асторре говорит, у этого парня и без того по свету рассеяно уже три десятка ребятишек…

– И Тоби взял все в свои руки, ― добавил Николас. ― Стало быть, у нас в запасе еще девяносто семь невредимых солдат. Ну, да кому нужны целые числа?

– Совершенство бы все испортило, ― подтвердил Джон Легрант. ― Пассажиры пыряют ножом членов команды, гребцы прячутся по норам, на борту два священника и свистулька, а впереди ― все турецкое войско. Это не корабль, а отделение скорбного дома!..

Совершенство и впрямь бы все испортило. Вспомнив о долге владельца судна, Николас посмурнел лицом и направился прямиком в каморку, отведенную Тоби, чтобы своими глазами увидеть несчастную жертву. Лекарь не стал уверять, что все будет в порядке, а лишь обреченно махнул рукой.

– Он выживет. Я никогда не слышал таких ругательств со времен Лионетто. Выучил четырнадцать новых слов. Ты женщину видел?

– Нет. Он ничего с ней не сделал?

Несостоявшийся насильник наконец прекратил ругаться и лишь издавал душераздирающие стоны.

– Да что с ней сделается?! ― возмутился Тоби. ― Вытерла нож об его же рубаху, как заправский мясник, и прямиком вернулась в хозяйкину каюту. Я еще боялся, что она того и гляди вернется вырезать ему почки. Ты сам извинишься за этого болвана? Или лучше мне?

– Ты устал, ― посочувствовал Николас. ― Столько новых ругательств выучил… Предоставь госпожу Виоланту мне.

Джон Легрант, явившийся вместе с фламандцем, хлопнул его по плечу.

– Вот это правильно. Она с тобой быстро разберется. Этой женщине палец в рот не клади. Она быстро тебя обрежет где надо, проштампует, бантиком завяжет ― и вылетишь из дверей, даже не касаясь ногами пола… Я заранее налью тебе выпить.

После таких слов все сочли бы его трусом, если бы он отложил извинения до утра. Пройдя на корму, Николас постучался в каюту принцессы.

Позже он не раз уверял себя, что не забыл постучать, ― хотя, конечно, архимандрит, не мог этого подтвердить, а евнух куда-то делся с порога. И потому, заслышав голос изнутри, Николас отдернул занавеску и вошел внутрь.

Стеклянная лампа не горела, и свет исходил лишь от жаровни рядом с кроватью. Отблески падали на подушки и смятые шелковые простыни, и на золотую корону трапезундской принцессы. Сама она стояла спиной к входу, в дальнем конце комнаты, и внимательно слушала пожилую служанку, которая наводила вокруг порядок. Сперва Николас слышал только этот ворчливый голос и видел лишь золотистые волосы принцессы, заплетенные в косу…

Затем занавеска опустилась у него за спиной, и, заслышав этот звук, Виоланта обернулась.

Ночное платье распахнулось, и воздух наполнился тонким ароматом. Во второй раз за этот день у Николаса перехватило дыхание. Не только лицо женщины, но и тело оказалось великолепным… Распахнутые полы шелкового халата не скрывали ничего, и он медленно проследил глазами, как падают тяжелые складки.

Служанка взвизгнула, завидев гостя, но Виоланта Наксосская осталась стоять с невозмутимым видом.

– Неужели я, как жена какого-нибудь торговца, должна прикрываться перед слугами? ― осведомилась она.

– Разумеется, нет, госпожа, ― поклонился Николас. Кровь гулко стучала в ушах, отдаваясь толчками во всем теле.

– Или ты был бы рад, ― продолжила принцесса, ― если бы я посчитала тебя не выше животных, не способных управлять собственными инстинктами?

– Я как раз явился просить прощения у вас и у вашей служанки за происшедшее, ― промолвил фламандец.

Он чувствовал, что бледнеет и краснеет попеременно, и призвал на помощь все свое здравомыслие, а затем вдруг осознал, что женщина в точности знала обо всем происшедшем на палубе: она слышала шум и догадалась, что скоро кто-то явится с извинениями. Наверняка она даже узнала его шаги. Николас перестал злиться сам на себя, когда понял это.

– Возможно, мне следует пригласить вашего священника, ― осведомился он.

– Зачем? ― поинтересовалась она. ― Разве этот мужчина умер, и Фрина нуждается в покаянии? Но обычно она не бывает столь неаккуратной.

– И этот раз не стал исключением, ― подтвердил фламандец. ― Я лишь хотел узнать, не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь. Позвольте еще раз извиниться за недоразумение и пожелать вам доброй ночи. Простите, если я потревожил вас.

– Можете не сомневаться, ― послышалось в ответ, ― что вы ничуть меня не потревожили, ибо сие попросту невозможно.

Николас ушел, но какое-то время еще выжидал в темноте коридора, прежде чем смог натянуть на лицо улыбку. Лишь после этого он вернулся к своим спутникам, и когда на следующий день он вновь увидел Виоланту, никто больше словом не обмолвился о ночном происшествии.

* * *

На паруснике, где имелась широкая супружеская постель, подобных сложностей у основных действующих лиц не возникало. Корабль, неся на борту все необходимые припасы, редко заходил в порты, и поскольку был мало приспособлен для морских сражений, старался избегать встречных судов. Некогда в этих местах процветало пиратство, ― ведь здесь пролегали пути кораблей, перевозивших рабов, меха и мед из Каффы, а также шелка, специи и индиго.

Но Венеция не стала рисковать своими галерами в этом году; и хотя Дориа принял все необходимые меры предосторожности, Черное море в этом месяце отличалось необычной пустынностью. Небольшие дельфины резвились в чистой воде. Рыбаки тянули сети и продавали свою добычу проходящим судам. Но хотя обычно со сходом льдов в эти воды устремлялись крупные суда с Запада, сейчас их нигде не было видно. Под угрозой войны торговля, как всегда, скрестила руки на груди и отступила. Никто не станет посылать корабли с товаром, если завтра они могут понадобиться для сражения или (упаси Боже!) для бегства. «Дориа» и «Чиаретти» равным образом снаряженные и для войны, и для торговли, оказались единственными большими кораблями в этих водах.

И не все были рады их видеть. В Синопе эмир закрыл доступ в свою гавань под предлогом якобы обнаруженной заразы на борту. Эти извинения звучали фальшиво: по всему побережью, где слухи распространялись со скоростью лесного пожара, уже давно было известно, что на галере путешествует внучатая племянница самого императора, а на паруснике ― Амируцес, его казначей. Поэтому, что бы там ни утверждали в Стамбуле, но никакой чумы на борту не было. Однако такой мудрый человек, как эмир, поддерживающий обе стороны попеременно, решил не рисковать понапрасну.

Присутствие Амируцеса было для юной Катерины постоянным источником раздражения. Он завладел вниманием Пагано. Он давал ей уроки, которые ничуть не интересовали новобрачную. Подобно «Чиаретти», парусник «Дориа» превратился в плавучий университет. Взирая сверху вниз на своих Язонов, Зевс, владыка жертвенного Овна, мог бы подивиться, чем заняты эти люди?! Неужели Геркулесу был важен этикет? Или дракону?

В Синопе галера вырвалась вперед. Парусник обогнал ее тремя днями позже и первым вошел в Самсун, дабы предупредить местных чиновников, что за ним следует корабль, у которого на борту чума.

Дожидаясь своего посланца, Пагано Дориа с неудовольствием заметил, что «Чиаретти» на веслах проходит мимо. Он вскоре обнаружил, что экипаж галеры и впрямь в полном комплекте, ― и все эти лица были знакомы ему еще по Модону. Равным образом и ватерлиния оказалась на месте… Майкл Кракбен, капитан парусника, судя по всему, знал, как можно проделать такой фокус; и ему это показалось забавным… Галера даже не сделала попытки зайти в Самсун.

Заканчивался месяц март, и до Трапезунда оставалось еще пять дней пути. На обоих кораблях священники взглянули на календарь и отвели в сторонку своих хозяев. Если не случится чего-то непредвиденного, они прибудут к императорскому двору как раз во время Пасхи. Так ли это необходимо? Все постоялые дворы будут забиты, купцы заняты своими делами, император и его присные ― поглощены церемониями… Никто и не заметит прибытия нового генуэзского консула и флорентийского посланца. Да и как после трех недель в открытом море они смогут войти в порт при должном параде и великолепии?

Николас заметил на это:

– В Слёйсе фландрские галеры делают это каждый год. Нужно просто вычистить весь корабль за день до прибытия. Главное ― не лениться… ― Команда из двух с половиной сотен человек, объединенная общим репертуаром чрезвычайно похабных песенок, сочиненных специально для них хозяином корабля, в едином порыве принялась выкрикивать в его адрес ругательства, но покорилась настойчивости Николаса.

Чуть позже, когда они обедали в каюте, Легрант заметил:

– Если мы задержимся, Дориа прибудет первым, и выглядеть они будут лучше нашего. В этом отношении парусникам всегда проще…

– А мне казалось, что в Трапезунде гавань наподобие римской, ― заметил Николас. ― Ему ведь придется войти туда на веслах.

– Все равно, он будет выглядеть отлично.

– Ксенофон, ― неожиданно произнес Николас и сурово оглядел всех собравшихся. ― Не скажу, что я им восхищаюсь, но после трех недель в обществе Диадохоса могу сказать с уверенностью, что знаю его, как собственного брата. Так вот, когда Ксенофон со своими войсками проходил здесь, они все перепились местного меда.

– Две тысячи лет назад, ― заметил на это Тоби.

– Злые греческие пчелки, ― хмыкнул капитан Асторре, который всегда веселел в предвкушении доброй драки. Вершиной воспитательного мастерства принцессы Виоланты стала сцена земных поклонов в исполнении наемника, которые тому предстояло исполнять на императорских коврах.

Отсмеявшись, Асторре обратился к Николасу.

– Так что ты там удумал? Меда в марте еще не бывает.

Тоби также взирал на бывшего подмастерья, но с совсем иным выражением лица.

– Постой! А ну, постой-ка… Ты ведь уже все сделал? Что бы это ни было ― ты проделал это, не советуясь с нами?

Николас скривил рот, как заправская горгулья.

– Ну, просто кое о чем договорился, вот и все… В последний вечер путешествия генуэзские поселенцы из Керасуса пришлют на борт «Дориа» в подарок пару бочонков местного черного вина. То есть, конечно, оно будет не совсем от генуэзских поселенцев, но… Думаю, несложно будет вручить хозяину судно нечто одно, а матросам ― совсем другое. Это начисто сорвет им головы с плеч.

Капитан Асторре расхохотался, запрокинув голову, а затем направился к выходу, хлопнув Николаса по плечу.

– Славный мальчик, славный… Мне это нравится. А как только окажемся на берегу, вырвем девочку из когтей этого ублюдка и прикончим его. ― Он ухмыльнулся гнилыми зубами и вышел вон.

– Я вижу, ― заметил Юлиус, ― что наш бравый капитан заставил примолкнуть даже самого великого Николаса… Интересно, почему? Уж не забыл ли ты, пока строил все эти восхитительно забавные планы, что Катерина по-прежнему с этим негодяем Дориа? Боже правый, и как ты до такого додумался? Чтобы гребцы «Дориа» вошли в порт пьяными… Вот то-то мы его проучим! Он похитил дочь демуазель, лгал насчет меня и Бессариона, он поджег твой корабль и убил наших людей в Модоне, потом мы с Джоном чуть не расстались с жизнью в Константинополе… И это все, что ты смог придумать?!

В то время как Асторре по-прежнему обращался с ним как с ребенком, Юлиус видел перед собой взрослого мужчину. Николас побледнел, попытался ответить, но стряпчий неумолимо продолжал:

– С того момента, как эта женщина поднялась на борт, тебе стало наплевать и на Катерину, и на всех нас. Я бы не возражал, вот только ты тут вроде как считаешься за главного…

По счастью, здесь их никто не мог подслушать. За последние дни Юлиус явно изменился не в лучшую сторону. Николас едва ли не впервые в жизни не нашелся, что ответить, и потому сказал просто:

– Она ведь моя падчерица. Конечно, я начисто про нее позабыл.

Не дав молчанию затянуться, отец Годскалк вмешался:

– Вполне возможно, что благополучие девочки зависит от отношения к нам принцессы Виоланты. Понимаешь, Юлиус? Когда Дориа окажется на генуэзской территории, она может стать нашим единственным связующим звеном. Судя по манерам этого господина, едва ли он намерен часто выводить в свет свою юную супругу.

– Ни у кого из купцов нет с собой семьи, ― сказал Николас. ― В Пере было то же самое, за несколькими исключениями. Они живут с местными девушками или с постоянными любовницами. Катерина даже не заметит разницы. Я не знаю, на чьей стороне принцесса Виоланта, Юлиус, но было бы неразумно дать ей заподозрить неладное или чем-то оскорбить.

– Это ты так думаешь. А я спрошу ее напрямую, ― заявил стряпчий. ― Если она спит с Дориа и шпионит для него, мы должны выяснить наверняка. Если же она просто его любовница, то наверняка будет рада удалить отсюда Катерину.

– Не глупи, ― велел ему Тоби. ― Если уж Николас не способен сказать наверняка, какую игру она ведет, после трех недель платонических занятий, едва ли она скажет тебе хоть слово, когда ты набросишься на нее из-за угла. Ведь ты именно это и задумал, верно?

– Платонические занятия! ― хмыкнул Юлиус.

– Ну, да Аристотель, Гомер и немного Ливия, ― торопливо подтвердил Николас. ― И к тому же архимандрит не отходит от нас ни на шаг… Представляешь, как это сложно?! Если нет ― я готов нарисовать тебе картинку. Юлиус, коли она на стороне Дориа, мы не должны раскрывать перед ней свои карты. Что скажешь?

Стряпчий, который уже успел отведать черного трапезундского вина, заявил:

– Ладно, согласен. Мне надо заняться списками. ― С этими словами он поднялся и вышел вон.

– По-моему… ― начал Годскалк.

– Согласен, ― мрачно подтвердил Тоби. ― Если мы хоть на миг выпустим из виду мастера Юлиуса, то в Трапезунде он способен натворить дел. К примеру, вломиться в замок генуэзцев вместе со славным капитаном Асторре и попытаться силком увести оттуда девочку. Или вмешать в это самого императора ― Он немного подумал. ― Может, Дориа на такой исход и рассчитывает? Чтобы мы выставили себя дураками… Ведь он в своем праве. Их брак ― законный, а вы сами говорили, что девочка по уши влюблена.

– Когда Юлиус успокоится, я с ним поговорю, ― пообещал капеллан. ― Это правда: Катерина без ума от своего мужа, и он неплохо обращается с ней. Нам известно, что он обманщик и авантюрист, но, возможно, ей пока лучше пребывать в неведении. Тем более, она все равно не поверит нам на слово. Николас совершенно прав. Мы ничем не сможем помочь юной госпоже, пока она сама нас не попросит. Поэтому следует просто предоставить ей все возможности… и принцесса Виоланта ― одна из них. Однако мне бы хотелось спросить тебя, Николас: что, по-твоему, намерен предпринять Пагано Дориа? Он ведь очень зол на нас после той выдумки с чумой на борту. Как он расплатится за черное вино?

– Ты по-прежнему считаешь, что это игра? ― спросил Тоби.

– Я думаю, он все на свете воспринимает как игру, ― уточнил Годскалк. ― Включая убийство.

– Вы говорили, что вам жаль его, ― промолвил Николас, потирая кончик носа. ― Что касается вашего вопроса, то я не опасаюсь ничего серьезного. Пара мелких пакостей… не больше. Ведь он все же не сжег наш корабль дотла. Он не предал наемников Асторре, хотя и пытался избавиться от Джона с Юлиусом. Он не убил меня в Модоне.

– Ты говоришь так, словно сожалеешь об этом, ― заметил Годскалк.

– Конечно, нет, ― отрезал Николас. ― Но мне жаль того времени, которое я потратил, пытаясь предугадать возможные ловушки и отыскать способы вырваться из них. Там были и забавные идеи… Но Дориа не сделал ничего такого, чтобы остановить нас насовсем. Ему выгодно, чтобы мы добрались до Трапезунда, поскольку через Катерину он является наследником половины компании. Брюгге он тронуть не может, покуда там всем заправляет мать Катерины. Но здесь, если он попытается наложить руки на наше имущество, остановить его никто не сможет. Поэтому я предполагаю, что нам позволят развернуть дело, заполнить склад товарами и получить прибыль, ― и лишь потом он начнет принимать меры. Но далее тогда он не сделает ничего такого, что могло бы нанести ущерб самой компании или нашим товарам.

– Это очевидно, ― подтвердил Тоби. ― Он ведь сражается с тобой лично. Именно тебя он попытается облить грязью и выставить несостоятельным.

– Или подстроить несчастный случай, ― предположил отец Годскалк.

– Все возможно, ― согласился Николас. ― Но сперва он все же попытается меня дискредитировать.

Глаза Тоби вспыхнули, и бывший подмастерье ухмыльнулся.

– Ну же… Как бы ты взялся за это?

Зрачки лекаря сузились. Тонкие губы сжались в бесцветную линию:

– А чему именно учила тебя принцесса Виоланта? ― обманчиво ласковым тоном осведомился он.

– Об этом я сразу подумал, ― с серьезным видом заявил Николас. ― Именно когда она сказала, что мне нужно будет отползать от трона со спущенными штанами, я и начал ее подозревать…

Когда все отсмеялись, он добавил уже серьезно:

– Конечно, все, чему она меня учила, я проверю через флорентийцев, но сомневаюсь, чтобы там обнаружился подвох. К тому же от начала до конца при наших занятиях присутствовал архимандрит. В целом, это добрый знак.

– Да, ― кивнул капеллан. ― На месте Дориа я бы позаботился об этом.

– Он еще много чем нас сможет порадовать. Рабы-черкесы в моей спальне… Да и в вашей тоже…

Тоби заулыбался.

– Мы все будем опорочены? Доказательства несусветной развращенности? Девочки и выпивка? Опиум и гашиш?

– Все верно. Пробуй, что хочешь, но ничего не подписывай, ― потребовал Николас ― Отче, вы служите мессу по-латыни. Могут ли здесь нас ожидать неприятности?

– Вполне вероятно. Мы имеем право служить только в церкви на территории своего представительства. То же самое относится к Дориа и к венецианцам. В других местах это запрещено. Мы также не должны обсуждать религиозные вопросы, приглашать к себе и посещать членов православной церкви. И, разумеется, если службы не проводятся вовсе ― нас сочтут безбожниками.

Тоби с подозрением покосился на капеллана. Ему уже давно хотелось выяснить, исповедовался ли тому Николас. Однажды он рискнул спросить напрямую. Годскалк, разумеется, ничего не ответил.

Николас тем временем перечислял возможные опасности, ― скорее всего, уже далеко не в первый раз.

Он делал это лишь ради своих спутников. Священник не сомневался, что для себя он давно решил, как поступит с Дориа и Катериной.

– И, разумеется, наши учетные книги, ― продолжал бывший подмастерье. ― Все цифры должны быть в полном порядке и расписки ― безупречны. Мы должны блюсти порученные нам товары, как зеницу ока, хорошо платить и обращаться со слугами. Даже в пределах собственных стен мы должны отзываться об императоре и всей его свите не иначе, как с почтением и благоговением. Что еще?

– Даже это уже чересчур, ― заметил Тоби. ― Если он мыслит так же, как ты, то все равно сумеет нас на чем-нибудь подловить. Если тебя не станет и компания Шаретти останется без своего главы, Пагано Дориа тут же захватит все наши товары, деньги, служащих, договора, присвоит себе доброе отношение императора и Медичи. Я что-то сомневаюсь, что ты и впрямь хочешь вернуть Катерину. Пока она с ним, у нас есть хоть какая-то защита.

Лекарь пристально наблюдал за Николасом.

– Она ничего не знает, ― заметил тот. ― И, разумеется, он не станет нас разорять. Это мы разорим его. Отче…

– Да.

– Вы сказали, что Катерина не подозревает, что он обманщик, и ей бы лучше этого пока не знать.

– Разве ты сам не понимаешь? ― подтвердил Годскалк. ― Он не может позволить ей разочароваться в нем. Этот брак ― его единственная опора. Так что ты намерен предпринять? Подсунуть рабов-черкесов ему в постель? Избивать его матросов, пока они не сознаются в убийстве и поджоге в Модоне? Попросить принцессу Виоланту сказать правду об их отношениях? Убедить саму девочку, что твоя жизнь зависит от того, согласится ли она бросить мужа?

Он смотрел на Николаса так, словно никого, кроме них двоих, в каюте не было.

Джон Легрант до сих пор не промолвил ни слова. Николас сказал:

– На самом деле вы спрашиваете, тот ли он человек, который способен хранить верность жене и честно управлять делами демуазель? Судя по тем сведениям, которые мне удалось собрать, никогда прежде в своей жизни он не выказывал подобных качеств. Он всегда брал деньги и шел своей дорогой. Готовы ли мы ждать до той поры, прежде чем разлучить их?

– Мое мнение тебе известно, ― заявил священник. ― Дай ему шанс. И девочке тоже. Если, вопреки всем надеждам на будущие доходы, он обманет ее ― тогда окажи ей помощь. Но подстрекать его к неверности было бы неблагородно.

– Значит, черкесов в постели не будет, ― безразлично ответил Николас.

– И никаких других хитростей, какие могли бы столкнуть его с пьедестала. Надеюсь, ты хорошо меня понимаешь?

Фламандец вздохнул.

– Вы связываете мне руки.

Капеллан невозмутимо взирал на него.

– У него руки тоже связаны. Вспомни, ведь он не может ни портить твой товар, ни лишать компанию доверия торговцев. Ему нужно унаследовать процветающее дело. С другой стороны, ты волен мешать его сделкам. Девочка от этого не пострадает.

Николас смотрел куда-то в пустоту.

– Мне нужен союзник в генуэзском замке, но нам никак не проникнуть внутрь.

– А это и ни к чему, ― заявил капеллан. ― Они ведь все выходят наружу. Торговцы, слуги, ― все присутствуют на пасхальных торжествах. Капитан Асторре вполне может заметить какого-нибудь знакомого солдата, или Джон ― генуэзца, которого можно подкупить. Тебе понравится пасхальная музыка. Она опирается на акростихи.

То, что перед ним разворачивался некий поединок, было для Тоби совершенно очевидно, но он никак не мог понять истинной сути происходящего. Чуть погодя Николас отвел глаза и кивнул.

– Ладно. Такая проблема нам по плечу. В конце концов, в отличие от рук, языки у нас не связаны, ― разве что в присутствии истинной святости и благочестия.

– Святость тут ни при чем, ― дружески парировал священник. ― Это просто здравый смысл.

Не следовало забывать, что капеллан немало времени провел среди солдат, и первым среди присутствующих свел знакомство с Пагано Дориа. Должно быть, вспомнив об этом, Николас ничего не ответил, и лишь чуть заметно улыбнулся, покачав головой.

Удивительно, но этому толковому служителю божьему удавалось хотя бы отчасти управляться с фламандцем. С другой стороны, он был почти незнаком с демуазель, супругой бывшего подмастерья и владелицей компании. Еще важнее: он не знал тайны Николаса, известной Тоби, Юлиусу и Грегорио. Но больше всего лекарь опасался, что капеллан прекратит свои усилия, осознав их полную бесплодность.

* * *

Вечером, перед прибытием в гавань Трапезунда, Николас попросил аудиенции у принцессы Виоланты. Они стояли на якоре, и потому он смог воспользоваться бритвой и выскоблить щеки. Повсюду на корабле матросы щеголяли свежими порезами, играя друг для друга роль цирюльников; парадные наряды вытряхивали из сундуков; разворачивали вымпелы и флаги. На корабле пахло свежей краской, влажным деревом и смолой; повсюду доносились звуки пил и молотков, звон ведер и топот босых ног, а также нетерпеливые голоса мужчин, предвкушавших после долгого и утомительного путешествия желанное тепло, свежую еду, мягкую постель и доступных женщин.

Как обычно, архимандрит присутствовал в каюте в своих пышных черных одеждах. За все это время отсутствовал он лишь однажды ― в ночь памятного нападения с кинжалом, но, разумеется, и тогда ничего выдающегося не произошло. Виоланта Наксосская лишь дала понять Николасу, как сильно она его презирает. Это было жестоко и совершенно бессмысленно. Он и без нее сознавал все свои недостатки.

С той ночи между ними установилась рутина, которую он и сейчас дотошно соблюдал. Поприветствовав госпожу по-гречески, Николас подошел ближе и, дождавшись приглашения, неподвижно сел рядом на второй стул. На нем был выходной дублет и рубаха, однако он еще не надел короткую накидку, в которой завтра намеревался сойти на берег. Ткань была неплохого качества, и покрой вполне сносный. Однако от своей наставницы он уже знал, что не в порядке с его одеждой, и теперь она, в свою очередь, сидела и молча рассматривала его.

Виоланта Наксосская в свои юные годы успела посвятить немало людей во множество таинств. Сама она усердно занималась танцами, музыкой и рисованием. Изысканные манеры были для нее столь же естественны, как дыхание. Она требовала этого и от других, презирая тех, кто считал сие искусство излишним. Также она умела читать и писать, хорошо знала поэзию и прозу. Более того, она имела представление о том, какими знаниями должен обладать человек высокого ранга, дабы поддерживать на равных беседу в достойном обществе. Там, где заканчивались ее собственные познания, она всегда могла обратиться к Диадохосу. Что касается этого юного фламандца, чье невежество представлялось поистине безграничным, ― она мало чем могла ему помочь за три недели. Всего лишь слегка приоткрыть дверь… Попытаться понять, есть ли что-нибудь за ней… Разумеется, по-настоящему судить, насколько он умен, у принцессы не было возможности, она лишь знала, что он избегает формальных познаний. Подобные опасения нередко встречались в обществе…

Поначалу она рассчитывала поразить его, ― и таким образом сделать управляемым. Предстать перед ним почти обнаженной казалось сущей безделицей… Лишь служители Церкви могут не понимать таких вещей, а также люди, слишком наивные и плохо знающие жизнь. Не в первый раз Виоланта прибегала к подобным средствам, дабы достичь власти над мужчиной. И фламандец был потрясен, ― она видела это очень ясно. Однако ее саму поразило ничуть не меньше то, сколь быстро бывший подмастерье сумел взять себя в руки. Итак, на исходе первых суток она поняла, что видит перед собой превосходного актера. И лишь к концу недели Виоланта в полной мере оценила свое новое приобретение. Разумеется, он представлял, какие выводы она способна сделать. Похоже, и раньше находились люди, готовые усомниться в кажущемся простодушии фламандца, ― и он привык находиться под пристальным наблюдением Возможно, некогда он прятался под маской наивности, но теперь это стало невозможно. Ему предстояло подыскать себе новое укрытие. Непростая и не быстрая задача… Но однажды новая личина окажется на месте, и проникнуть сквозь нее окажется очень непросто.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю