Текст книги "Весна Византии"
Автор книги: Дороти Даннет
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)
«Катерино Цено, муж мой, ты можешь гордиться своей супругой! Все, все прошло именно так, как ты хотел…»
Глава тридцатая
Катерине де Шаретти нельи Дориа за свои тринадцать лет никогда не доводилось иметь дело с ранеными, и тем более ухаживать за ними. Когда наемники капитана Асторре, изуродованные или ослепшие, возвращались с войны, то вознаграждение им выплачивала ее мать; она же навещала семьи вояк с корзинами еды и принимала их ребятишек в подмастерья.
Катерина была удивлена, когда любезные манеры мужа испарились сразу же вслед за уходом незваных гостей. Стоило тем выйти за порог, и он тут же принялся капризничать то по одному поводу, то по другому. Учиненный допрос ему, похоже, вовсе не понравился, и в какой-то мере он обвинял в этом свою супругу. И где только носит местного лекаря, когда он лежит тут без сил?.. По воле мужа, Катерина побежала за врачом, но за все свои услуги и в дальнейшем не услышала от Дориа никакой благодарности. Когда ему казалось, что жаровня слишком дымит, вино кислое, или пора лечь в постель, ― всякий раз он требовал помощи от Катерины. Когда в поисках ласки и утешения она прижалась к нему, он потребовал отодвинуться. Конечно, он тут же сменил тон, но жена успела услышать в его голосе визгливые нотки. Было ясно, что заниматься любовью он не желает. Катерина ненавидела каждый миг, что они провели в монастыре. Похожие моменты случались и в Леонкастелло, но здесь все было куда ужаснее.
Разумеется, жизнь в Трапезунде была великолепна… Никакого сравнения с рутинным существованием в Брюгге! И все же там были не сплошь пиры, прекрасные наряды и утонченные беседы.
За домом и складом присматривал Параскевас, их управляющий; Пагано велел ему заниматься делами, не тревожа юную госпожу. В конце концов, ведь и мать ее управляла компанией и вовсе не ходила сама на рынок, не штопала никому чулки, не пекла хлеб и не засаливала мясо, а также не варила сыр… К несчастью, когда Параскеваса не было рядом, все челядинцы считали себя вправе являться к ней за указаниями, и не только слуги, но и женщины всей генуэзской колонии.
В Брюгге все покупки делались в городе. Здесь же нужно было заключать договора, по которым вам с окрестных деревень привозили масло, вино, гусей, угрей, лук и голубей, ― и постоянно сыпались жалобы на изменения в доставке, на подгнившую снедь или на задержки. В таких случаях, или когда вдруг протекала какая-нибудь крыша, или загрязнялся источник, или заболевал раб, а лекаря не было под рукой, ― чего они все ждали от нее?! Похоже, им казалось, что у нее полно свободного времени, раз уж она не шьет себе одежду, не проверяет лично все склады и подвалы, не надзирает за стиркой и шитьем, и уж тем более не чистит платяные шкафы. Когда в саду из-за плохого полива начали вянуть апельсиновые и гранатовые деревья, Пагано во всем обвинил ее, и был удивлен, что жена этим не занимается, ― ведь не так уж это и сложно!.. Чуть позже Катерине пришло на ум, что Пагано за всю свою жизнь никогда подолгу не задерживался на одном месте, и если рядом были женщины, он полагал, что подобные вещи происходят сами по себе. Конечно, он был лучшим и самым умелым любовником, о каком только могла мечтать девушка ее возраста, но, похоже, воображение его не простиралось на обыденные вещи. Ей то и дело приходилось о чем-нибудь ему напоминать.
Дориа по-прежнему не думал ни о чем, кроме своего здоровья, когда пришло время возвращаться в Трапезунд, и Катерине порой казалось, что он не слушает, когда она твердит ему о вещах куда более серьезных. Она много размышляла о том, как будет ее мать жить без Николаса, и захочет ли Пагано отправиться в Брюгге, и как она сможет отдавать приказы отцу Годскалку и мейстеру Тоби. Ей хотелось побольше узнать о планах мужа.
Также Катерине не нравилось долгое воздержание, к которому ее поневоле принудило недомогание супруга. В последнюю ночь в монастыре, она ясно высказала свое недовольство и потребовала внимания, ― хотя, естественно, он никак не мог удовлетворить ее в постели. Все же Пагано повиновался, но едва лишь он возбудил Катерину, как тут же вскрикнул от боли и со стоном откатился прочь, а она осталась лежать, чувствуя незатухающий пожар внутри. В гневе она набросилась на него с кулаками, не думая, куда придется удар, и он с криком соскочил с постели, перебрался в кресло и долго сидел, обнимая себя за плечи и ругаясь сквозь зубы. Чуть позже он попросил у нее прощения, но Катерина дулась еще очень долго. По пути назад в Леонкастелло они не обменялись ни единым словом, а дома лекарь-генуэзец уложил Дориа в постель и дал ему снотворное. Тогда Катерина впервые услышала, как он храпит… Хорошо, хоть Виллекин был рад ее видеть!
На следующий день она вышла из дома пораньше. После монастыря было огромным наслаждением надеть чистое платье и вуаль, заплести в волосы цветы и в сопровождении слуг отправиться проведать знакомых в городе. Несколько раз ей пришлось пересказывать историю о том, как Пагано в одиночку отбивался от шайки курдов.
На улице она заметила гвинейца Лоппе, и когда Виллекин залаял, чернокожий обернулся и устремился к Катерине, но, по счастью, она находилась рядом с домом белошвейки, к которой как раз собиралась зайти, и успела ускользнуть прежде, чем он настиг ее. Николас умел располагать к себе людей, и Катерина не сомневалась, что в компании многие жалеют о его гибели.
Но, с другой стороны вряд ли взрослым мужчинам нравилось выполнять приказы подмастерья… Да и для матушки так будет лучше, хотя она наверняка расстроится поначалу. Феликс бы тоже огорчился… Впрочем, Катерина постаралась быстрее отделаться от этой мысли. Жена одного из торговцев пригласила ее на обед, и она согласилась. В общем, день прошел весьма удачно…
Но когда Катерина вернулась в фондако, то сразу поняла, что там что-то не так. На просторном дворе толпились люди, а в стороне стояла группа слуг в венецианских ливреях. В воздухе витало ощущение напряженного ожидания, ― такого не было даже накануне, когда вернулся консул…
На входе в дом Катерина встретила Параскеваса. Он, как всегда, улыбался. Привыкнув ходить за умирающей матушкой кардинала Бессариона, он выучился внешне всегда оставаться любезным и располагающим, хотя за спиной у хозяев наверняка делал все, что ему заблагорассудится. Однако управляющим он был отменным, и к жене и сыну Параскеваса также не было нареканий.
– Его превосходительство просил вас извинить его ненадолго, ― обратился он к хозяйке дома. ― Явился венецианский бальи. Похоже, что караван из Табриза всего в двух или трех днях пути отсюда, и торговцы хотят выслать вперед людей, чтобы разведать его размеры и качество товара. Его превосходительство уже был во дворце.
Это удивило Катерину. Когда вчера Пагано прибыл домой, то поклялся никогда больше не садиться в седло. Еще сильнее ее поразило, когда муж, покончив с делами, с оживленным видом поспешил к ней в малую гостиную.
– Итак, госпожа моя, ― воскликнул он. ― Поприветствуйте вашего раненого супруга, который по-прежнему пользуется почетом в глазах людей! Из уважения к нам обоим император заявил, что не потерпит никакого бунта со стороны слуг твоей матери. Компания Шаретти в Трапезунде теперь принадлежит тебе по праву, и ты можешь поступать с ней, как тебе заблагорассудится, ибо такова воля басилевса.
Катерина задумалась.
– Нам что, придется переезжать к ним?
Дориа засмеялся.
– Неужели ты предпочтешь их крохотный домишко генуэзскому Леонкастелло? Нет, милая. Позже мы назначим своих людей, которые будут вести все дела флорентийцев. Пока же я не хочу лишать крова этих бедняг. Когда придут караваны, мы запрем их ворота снаружи и не выпустим, пока с торговлей не будет покончено. Так приказал император. Иначе выйдет просто нелепо: разные люди с двух сторон будут делать закупки для компании Шаретти. Катерина, только я один должен иметь право дарить тебе рубины! Теперь ты их получишь… Как только верблюды войдут в город, ты получишь все, чего пожелаешь. ― Он обнял ее за плечи. Именно такого взгляда Катерина и ждала от мужа все эти дни! ― Добрые вести уже исцелили меня. Мы отыщем способ, Катеринетта, воздать честь твоим будущим драгоценностям, чтобы они признали свою законную хозяйку.
И все опять стало, как прежде. Она видела перед собой мужчину, который не выносил ни малейшего неудобства и любил побеждать во всех играх. Возможно, до сих пор он сомневался, что император любит его больше, чем служащих Шаретти, но ведь ясно, что это нелепость: они всего лишь слуги на жаловании, а он ― человек благородного происхождения!.. Внезапно Катерина с досадой вспомнила, что в какой-то мере и сам Пагано Дориа был слугой на жаловании… Эту тему она пару раз пыталась обсудить с ним, но без особого успеха. И теперь был хороший повод спросить:
– А что ты должен купить для Саймона?
Вопрос явно ему не понравился, но ответил генуэзец со своей всегдашней улыбкой:
– Он предоставил мне полную свободу действий. Я куплю достаточно, милая, чтобы он получил небольшую прибыль. Это моя обязанность, ведь он полагается на меня. Но по-настоящему разбогатеем только мы с тобой, а не лорд Саймон.
– А он не рассердится?
– Но ведь Николас-то мертв! ― воскликнул ее муж и повелитель. ― Сердечко мое, никто не сочувствует твоей матушке так сильно, как я. Но теперь, когда Николаса нет на свете, лорд Саймон утратит всякий интерес к левантийской торговле. Если он хотя бы покроет затраты на это путешествие, он будет доволен, не сомневайся.
– Ты хочешь сказать, он желал смерти Николаса? ― удивилась Катерина.
Пагано недоуменно распахнул глаза, как он делал порой, когда испытывал неловкость.
– С чего ты так решила? Шотландец считал его слишком дерзким и хотел проучить, испортив ему всю торговлю. Ни на что иное я бы никогда не согласился, даже прежде, чем мы познакомились с тобой. Я никак не повредил Николасу, наоборот, меня ранили, когда я пытался его спасти.
Но Катерина почти не слушала мужа.
– Как-то раз ты спросил меня, хочу ли я вернуться домой. Ты сказал, что мы можем уехать и оставить Николаса в покое. Но как ты мог мне это обещать, если Саймон нанял тебя?
Он потрепал ее по щеке.
– Если бы ты захотела вернуться домой, мы бы уехали. Деньги ― ничто. Их всегда можно заработать, если постараться как следует. Но ты ― моя жена, и должна чувствовать себя счастливой.
– Я уже не уверена, что я твоя жена, ― возразила Катерина, намекая на то, что в противном случае он не бросил бы ее, обезумевшей от страсти, как в прошлый раз. Но муж уже вполне усвоил урок. Не успела она опомниться, как они оказались в постели. На сей раз, если он и стонал, то только от наслаждения. И все прошло так чудесно, как только можно было мечтать… Впервые в жизни Катерина внезапно задумалась о холодной постели своей матери. Но ведь чувства угасают со временем… Ее мать наверняка не знала ничего подобного такому голоду и такому наслаждению. К тому же, у нее это был уже второй брак: запоздалый и незваный… Катерина выждала полчаса, а затем, несмотря на то, что у него вновь открылись раны, заставила Пагано вновь и вновь доказывать ей свою любовь.
* * *
Подобно тому, как раз в год в Брюгге приходили суда с Востока, также по весне, раз в год, первые верблюжьи караваны пересекали степи Малой Азии и выходили в долину Пикситиса, к Черному морю. Серые и бурые, белые и золотистые, они шли, растянувшись цепочкой, украшенные серебром, морскими ракушками и колокольчиками; их шеи вздымались и опадали; глаза, опушенные густыми ресницами, взирали за горизонт. Каждый нес три сотни фунтов непревзойденного товара, ― а их были тысячи; и не менее шестидесяти вооруженных солдат для охраны каравана.
Кроме того, с верблюдами шли пастухи и погонщики, покачивающиеся на крепких спинах и подгонявших животных протяжными криками или распевая небесам гимны собственного сочинения, тогда как их жены и служанки трусили рядом на мулах, везя мехи с водой, соль, кислое молоко, ребятишек в плетеных корзинах, а вокруг бегали и скакали козы. Дромадеры, способные за день проходить до сотни миль, были лучшими спутниками торговцев; лишь немногие из купцов предпочитали лошадей.
Весть об их прибытии намного опережала караван, разносясь вместе с запахами мускуса, прокисшего молока и плохо выделанной кожи. Следом за караваном летели стаи ворон. Что же касается товара, упакованного в плотные тюки, по три фута шириной и глубиной в два фута, подвешенные по бокам животных, то он оставался такой же тайной, как содержимое трюмов роскошных венецианских галер. Вот из этой варварской грубой чаши утонченный Запад вкушал свой эликсир роскоши…
Когда караван был всего в одном дне пути от Трапезунда, из города с алчностью и надеждой во взорах явились посланцы. Репетируя в Эрзеруме предстоящую встречу, караванщики заранее неплохо повеселились, получили деньги и все указания. Теперь они в точности исполнили свою роль перед горожанами и двинулись дальше.
* * *
Во флорентийском фондако царил дух мрачной решимости. Асторре так и не вернулся в город, зато сюда прибыл Пагано Дориа и немедленно нашел поддержку среди венецианцев и в императорском дворце. У компании Шаретти был выбор ― поверить Виоланте Наксосской или принять собственные меры предосторожности. Они выбрали первое и действовали соответственно. Вот почему когда в город пришли известия о караване, они не стали высылать гонцов и делать никаких запросов, хотя и видели, как засуетились торговцы в венецианском консульстве и в Леонкастелло. Шаг за шагом, работая молчаливо и упорно, они исполнили все, чего требовал Николас в своем завещании, и что посоветовала принцесса Виоланта. Теперь оставалось только ждать.
Занятые повседневными делами, они чувствовали растущее напряжение в городе: Трапезунд готовился к прибытию источника своего богатства. Словно в праздничный день, все рыночные прилавки были убраны, улицы завешаны яркими тканями, гирляндами и знаменами. В городе большие караван-сараи с жилыми комнатами для торговцев, складами и стойлами для животных вычищались, посыпались свежим песком и готовились к прибытию гостей. На кухнях запасали дерево, масло, мясо и хлеб на те три дня, что город будет принимать гостей. Снаружи крепостных стен на обычных пастбищах расчищали пространство для верблюдов и их пастухов, ― там женщины скоро должны были развести костры и обустроить невысокие горбатые шатры, сидя перед которыми смогут затем прясть и болтать с подругами, пока верблюды, в окружении коз, отдыхают после долгого пути, а слетевшиеся птицы выщипывают им шерсть.
Первое предупреждение пришло, когда члены компании Шаретти только поднялись с постелей и принялись одеваться: дневной привратник флорентийского фондако вышел подмести во дворе и открыть большие двойные ворота, ведущие на улицу, ― и обнаружил, что замок не поддается. Выглянув в зарешеченное окошечко, он обнаружил, что снаружи полно солдат, которые стали грозно кричать на него, размахивая мечами.
Тоби, заслышав шум, полуодетым выбежал во двор. Годскалк был уже там, требуя объяснений. За воротами, в тюрбанах, с обнаженными саблями, выстроилась гвардия императора. Его личная гвардия. Священник обернулся к своим друзьям:
– По императорскому приказу, нам запрещено покидать дом до той поры, пока не уйдут караваны.
– Кто это сказал? ― возмутился Тоби. ― Дай мне с ними поговорить!
– Так поговори, ― ответил Годскалк. ― Но здесь капитан дворцовой охраны, и у него письменный приказ.
Лекарь уставился на капеллана.
– И сколько их?
Священник пожал широченными плечами.
– Какая разница? Ты же не рассчитываешь, что мы будем пробиваться силой?
– А ты рассчитываешь, что мы просто так сдадимся? Я перелезу через стену.
– Мы окружены, ― пояснил Годскалк. ― И даже если ты выберешься наружу, что ты будешь делать? Отправишься в караван-сарай, чтобы торговаться против Дориа? Дориа отныне ― глава трапезундского отделения компании. Вот что это означает.
– Я и не собирался торговаться, ― бросил лекарь.
– Я так и думал. И как же мы избавимся от Катерины де Шаретти, по-твоему? Ты ведь помнишь, что именно она ― глава компании. Сомневаюсь, что, став вдовой, она назначит управляющим компанией убийцу своего покойного мужа. Все возможно, разумеется, но я сомневаюсь.
– Так мы будем сидеть сложа руки? ― возмутился Тоби.
– Мы постараемся действовать разумно, ― парировал капеллан. ― Караваны еще не пришли. Торговля не началась. К примеру, мы могли бы послать петицию императору. Или послание принцессе Виоланте. Мы могли бы сообщить самому Дориа, что какие бы сделки он ни заключил, все они будут оспорены нами, как представителями, назначенными самим Николасом. Кроме того, мы могли бы пойти в дом, перекусить и посоветоваться с Джоном Легрантом. Ты выглядишь просто непристойно.
Тоби подергал полузастегнутую рубаху.
– Это отражает мое внутреннее состояние. Выходит, часы со слоном были простой тратой времени? Боже правый, что такого басилевс нашел в Дориа?
– Тот его зачаровал, ― пояснил Годскалк. ― Не стану порочить императора, намекая, будто имеются другие причины. Мы даже не увидим шествия. Караваны пройдут по берегу.
– Какая жалость! А я-то собирался махать флагами и целовать всех верблюдов подряд…
Солнце постепенно поднималось, и становилось все жарче. Стоя у городских ворот вместе с мужем, прочими торговцами, а также канцлером Амируцесом и его свитой, Катерина с наслаждением вдохнула аромат Трапезунда, ставший столь привычным, что она его теперь почти не замечала. Единственное, о чем она жалела сейчас, так это о том, что не может, как ребенок, усесться у мужа на плечах, чтобы первой увидеть приближающийся караван.
Говорили, будто у верблюдов такое острое чутье, что они могут унюхать орешек посреди пустой равнины. Говорили, что призраки верблюжьих караванов странствуют по всей земле и забирают души верующих в Мекку… От жары струйка пота потекла у Катерины по спине. На ней было новое шелковое платье и красивые серьги, а Пагано нарядился в плащ, подаренный императором. Очень скоро они встретят торговцев, рассядутся и будут за прохладительными напитками вести любезные беседы, в ожидании, покуда распакуют тюки с товаром, а затем переходить из зала в зал, покупая и выбирая все самое лучшее. Пагано говорил, что рубины привозят в маленьких кожаных мешочках, что жемчуг бывает крупный, как бобы, багдадский шелк расшивают изображениями орлов и пантер, а тончайший камлот, теплый, как мех, изготавливается из шелка, сплетенного с верблюжьим волосом…
О красителях Пагано ничего не говорил. Может, ему это казалось скучным. Но Катерина всю жизнь слышала, как мать, Хининк и все торговцы в Брюгге рассуждают о восхитительном кермесе, придающем тканям кроваво-красный или персиковый цвет. Какие чудеса с ним можно творить! Добавь немного колчедана, и получишь цвет увядающей розы или ярко-алый. Добавь фустик, и ткань станет желтой, как яичный желток или как лепестки маргаритки…
Будет еще индиго из Багдада. В прошлом году герцогиня заказала матери синюю ткань. Они выполнили заказ, но почти не получили никакого дохода, даже хотя запросили по три лиры за штуку ткани. Кроме того, имелся порошок ляпис-лазури, ― любимая краска художников, которую в Брюгге продавали по флорину за унцию. Катерина помнила, как Колард Мансион жаловался на эти цены и на дороговизну чернильных орешков. Все это можно было купить здесь задешево и продать с хорошей прибылью. Если Пагано будет делать закупки для компании Шаретти, ему придется закупать красители, и тогда жена могла бы помочь ему. Семейные инстинкты внезапно пробудились в Катерине, при виде всех этих роскошно одетых людей вокруг… Как и в Брюгге, здесь сделки заключались рукопожатием, после долгой торговли, и лишь когда тюки с товаром попадали на ваш склад, приходил писец с учетной книгой и шкатулками, полными денег…
– Я не вижу слуг моей матери, ― обратилась она к мужу.
– Они остались дома, ― пояснил Пагано. ― Город решил, что так будет лучше, в интересах порядка. Мне жаль, потому что их советы могли бы оказаться полезны, но мы справимся и без них. Вон стоит венецианский бальи, готовый потратить целое состояние на специи. Что бы стало с чревом мира, не будь у него имбиря и гвоздики?..
Катерине эта шутка показалась грубоватой, но она готова была простить Пагано все, что угодно, лишь бы он оставался в таком же великолепном расположении духа.
И вот появился караван. Сперва забили барабаны, затем послышались крики и стук копыт и наконец мелодия флейт, звон тамбуринов и еще какие-то непривычные, незнакомые звуки. Показался первый верблюд, со взглядом надменным, как у епископа, и длинными завитыми ресницами, и Катерина, ухватив за руку супруга, запрыгала от восторга, как дома, на карнавале.
– И это все? ― неожиданно сказал бальи.
Пагано не мог ответить. Саму Катерину ее маленький рост никогда не тревожил, но, вероятно, для мужчины это могло быть очень неприятно. Амируцес в своей высоченной шапке также всматривался в приближающийся караван.
– Наверняка остальные подоспеют чуть позже.
Процессия остановилась, и несколько всадников выехали вперед и спешились, дабы принять приветствие императора. У некоторых из них были пышные окладистые бороды, другие оказались странно желтолицыми, однако третьи внешне напоминали европейцев. И неудивительно… Когда они подошли ближе и поклонились, Катерина узнала капитана Асторре. Пагано, стоявший с ней рядом, коротко охнул Казначей, распрямившись, также воззрился на наемника.
– Вы прибыли с караваном?
– Повстречал его на дороге, ― пояснил тот. ― Охрана им явно не помешала, ведь тут повсюду разбойники, как вам известно. Так что я предложил свои услуги.
За спиной Асторре Катерина увидела и другие знакомые лица в солдатских шлемах. Конечно, ― они ведь обыскивали ту же самую дорогу, в поисках места, где произошло сражение… Катерине хотелось поскорее расспросить его обо всем, но наемник был слишком занят. Вскоре старшие караванщики спешились, и их со всеми церемониями препроводили в город. Верблюды последовали за ними, а дальше подтянулись и городские торговцы.
– Их всего двести! ― воскликнул бальи. ― Всего двести… Наверняка остальные придут позднее. Если так, то я пока отправлюсь домой.
– Можете упустить выгодную сделку, ― заметил на это Пагано.
– А, возможно, переплачу за товар, который позже получил бы дешевле. Нет. Сперва давайте разберемся, что произошло.
Но пока было неясно, как это сделать. Рядом, проталкиваясь через толпу зевак и торговцев, по-прежнему брели верблюды. Последний из них, с шелковистой красновато-бурой шкурой, задержался рядом с Катериной, и она поспешно отвернулась: ее предупреждали, что эти мужчины с пестрыми платками на голове порой весьма нелюбезно ведут себя, когда видят женщину с неприкрытым лицом. Всадник поторопил животное раздраженным тоном, и верблюд тронулся с места, звеня колокольчиками. Катерина успела заметить лишь мягкие ездовые сапоги, расшитые шелком, и длинные позолоченные шпоры. Затем всадник исчез в толпе.
Поднявшаяся пыль висела в воздухе. В караван-сарае толпились люди, лошади и верблюды, с которых стаскивали тюки с товаром. Вместе с бальи Пагано протиснулся к тому месту, где стояли явившиеся из дворца чиновники, и среди них Катерина заметила монаха с раздвоенной бородой в высокой черной монашеской шапке, ― это был тот самый архимандрит, которого она видела в последний раз с Виолантой Наксосской. Похоже, он явился вместе с караваном.
– Ваше превосходительство, ― обратился монах к венецианскому бальи.
Тот не стал тратить слов понапрасну.
– Где остальные верблюды?
Архимандрит превосходно говорил по-итальянски.
– Вам нечего опасаться, ваше превосходительство. Заказ Венеции исполнен. Из опасения перед разбойниками и действиями Белой орды, торговцы посовещались в Эрзеруме и сделали все свои закупки на месте. Товары отправятся прямиком в Бурсу и оттуда попадут к вашему агенту в Пере, а затем в Венеции. У меня есть письмо от вашего посредника в Эрзеруме. ― Затем он обернулся к Пагано. ― Я вижу, что и генуэзский посланник тоже здесь? Могу повторить вам то же самое. Все товары для Генуи, мессер Дориа, были отобраны в Эрзеруме генуэзскими посредниками и теперь направляются в Бурсу. ― Он поднял брови. ― Странно, что они так опасаются ехать в Трапезунд, но их невозможно было переубедить. Хотя, может, караванщики и правы. Турки ради собственного блага будут защищать рынки Бурсы, но ордам туркменов незачем щадить наш товар. Вот почему лишь две сотни из тысячи верблюдов оказались здесь. И все же… Шестьдесят тысяч фунтов первосортного товара ― это кое-чего стоит. Вы можете пойти и взглянуть, даже если купить ничего не удастся. Говорят, специи просто превосходны ― перец, мир, корица… Тюки кермеса и превосходные самоцветы… Наверняка они понравятся вашей супруге. В особенности бирюза и рубины, а также сотни низок восхитительных жемчужин, по семьдесят четыре на нити. Ступайте и взгляните на них.
Катерина хотела дождаться, как подобает, чтобы к ним присоединились слуги, но Пагано ринулся вперед, как только монах замолк, и она чуть не потеряла мужа из виду. От быстрого бега у нее даже волосы выбились из изящной прически.
Взбежав по деревянным ступеням, Катерина оказалась в маленькой тесной, устланной тканью комнате, где двое слуг под присмотром торговца распаковывали тюк с товаром. Всем входившим тот повторял на ломаном итальянском:
– Позже, позже…
Катерина успела заметить тюки шелка и лакированные шкатулки.
– Не правда ли, великолепно? ― послышался за спиной голос Амируцеса. ― В соседнем зале также наш товар. Вы слышали про жемчуг? Я и сам не смог бы выбрать лучший.
Дориа какое-то время молчал и наконец выдавил:
– О жемчуге я слышал. Он весь был продан заранее?
Для ученого, манеры грека казались неприятно резкими.
– Я же сказал вам: товары для дворца были отобраны и оплачены заранее. Архимандрит сделал это в Эрзеруме. Очень разумная предосторожность с его стороны, поскольку товара очень мало, и наверняка на него будет повышенный спрос. Если вы желали приобрести жемчуг для себя, то прошу прощения. Но есть ведь и другие залы. Поспрашивайте. Они скажут, какой товар принадлежит нам, а где еще возможна торговля.
И они стали переходить из комнаты в комнату, ожидая, пока распакуют тюки и кто-то соблаговолит с ними поговорить. Торговцы вели себя не слишком любезно: они проделали долгий путь и мечтали сейчас о горячей ванне, сытном обеде и о беседе в приятном обществе, пока, по обычаю, торговлей занимались бы посредники. На все вопросы Пагано они отвечали, что их товар уже приобретен заказчиками из дворца. Все самое лучшее оказалось недоступно.
Когда же Дориа потребовал, чтобы ему показали остатки, то в ответ услышал нечто невразумительное. Они повторяли, что все товары проданы, а он пытался доказать им, что они ошибаются. В конце концов, Пагано пришлось вдвойне заплатить толмачу, чтобы тот соблаговолил оторваться от еды и перевел слова торговцев. Катерина принялась его расспрашивать, но муж сперва ничего не ответил ей, а затем проронил:
– Ушам своим не верю. Они говорят, что по договору должны продать весь свой товар трапезундским торговцам. Не нам и не венецианцам. Тем купцам, с которыми торгуют каждый год. Они говорят, что не могут разорвать эту договоренность, иначе их ждет большой штраф. Все товары, не закупленные во дворце, разойдутся по этим сделкам. По их словам, больше ничего на продажу не осталось.
Голос Пагано поднялся до крика. Катерина заметила, что стражник обернулся, и тронула мужа за плечо.
Она никак не могла понять, что его так взволновало. Раз генуэзцы закупили свой товар и отослали его другой дорогой, значит, Республика получит все, что ей нужно, и будет довольна. Конечно, хотелось бы увидеть жемчуг, ― но ведь Пагано еще может обратиться к перекупщикам. То же самое относилось и к красителям для компании Шаретти. Их придется покупать дороже, у посредников. Разумеется, это принесет куда меньший доход. Возможно, Дориа вообще почти ничего на этом не зарабатывает. Может статься даже, что не хватит и того серебра, которое он получил за привезенный в Трапезунд товар…
– Когда Николас прибыл сюда, он продал свой товар за серебро? ― поинтересовалась Катерина.
Муж ответил не сразу.
– Нет, ему пришлось соглашаться на обмен или принимать расписки.
– Тогда ты должен их заполучить, ― заявила она. ― Все документы должны были сохраниться. Кроме того, Пагано, ты можешь совершать закупки в кредит. Кредит компании Шаретти в банке Медичи…
– О чем ты так волнуешься? Оставь эти дела мне. Все можно решить.
Пагано улыбался, но голос его звучал напряженно.
– Жаль, что ты сам не догадался после Сумелы поехать в Эрзерум, ― заметила Катерина. ― Тогда ты мог бы и сам купить все необходимое на месте и привезти сюда.
Рывком обернувшись, он уставился на жену, а затем судорожно заозирался по сторонам.
– Асторре…
– Он расскажет нам о Николасе!
– Нет. Погоди.
Она услышала, как муж о чем-то расспрашивает толмача, и по мере того, как он выслушивал ответ, лицо Пагано приобретало все более довольное выражение.
– Пришло всего две сотни верблюдов. Это правда. Но были еще триста мулов, каждый из которых вез по сто пятьдесят фунтов каспийского шелка-сырца, принадлежавшего компании Шаретти. Они отправились прямиком к флорентийцам.
– Тогда их получат отец Годскалк и мастер Тобиас, ― предположила Катерина.
– Нет, потому что ворота закрыты. Мулы не смогут войти. На это нужно дозволение императора, а Асторре ничего не знает. Быстрее! ― На щеках его появился румянец, а в глазах ― возбужденный блеск. ― Быстрее! Нам надо поспеть туда первыми и отправить мулов и шелк в Леонкастелло. Тогда твоя матушка, радость моя, получит свою прибыль, а мы покажем ее слугам, кто тут настоящий хозяин.
– И хозяйка, ― добавила Катерина.