Текст книги "Весна Византии"

Автор книги: Дороти Даннет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

Николас знал, в чем тут дело. К концу обучения он пытался убедить Мариану, чтобы та позволила Феликсу бросить университет. Уговорить ее было непросто. «Мне казалось, что Лувен будет важен для него», ― заявила она, и Николас помнил, что ответил: «Полагаю, демуазель согласится, что он уже сыграл свою роль». Так ли? Возможно. Он научил его истинной скромности, ― не той, какой обладают неимущие. К примеру, бывший подмастерье научился пренебрегать ею в случае необходимости… Так было, когда Виоланта Наксосская заявила: «Чтобы продавать шелк, вы должны сами носить его». «Зависит от цены», ― парировал он.

К концу разговора принцесса внезапно нахмурилась.

– Вы поняли все, что я хотела сказать? Вы согласны на это?

– Мне нечего терять, ваше высочество, ― ответил ей Николас. ― Разумеется, при том условии, что я сохраню голову на плечах. Боюсь, все эти почести могут мне ее вскружить…

По счастью, рядом не было друзей, которые поспешили бы уверить его, что с головой у Николаса и впрямь не все ладно: capo, capo, capello, dicapitato… Виоланта лишь заметила:

– Тогда мы начнем с завтрашнего дня.

Но Николас еще не был готов завершить разговор. Он сумел задать один или два вопроса, которые интересовали его по-настоящему, и даже получил на них ответы. Однако он не стал больше испытывать терпение принцессы и наконец начал прощаться. Перед уходом он даже поцеловал ей руку с поистине придворным изяществом: бывший подмастерье всегда отменно подражал ужимкам других людей.

Наверху его уже ждали.

– Ну, что? ― поинтересовался Юлиус.

Николасу внезапно пришло на ум, что стряпчий никогда не видел госпожу Виоланту без плаща. Это помогло ему решиться. С рассеянной улыбкой он окинул взглядом своих друзей.

– Все отлично. Она хочет учиться фламандскому.

– Я готов, ― объявил Юлиус.

– У тебя ведь болит рука, ― возразил Николас. ― И кроме того, она еще хочет научиться бросать фармук.

– Сказки, ― отрезал Джон Легрант. ― У нее тетка замужем за Узум-Хасаном, ― как она может не уметь обращаться с фармуком?

– Ясное дело, ― подтвердил бывший подмастерье. ― У меня веревочка завязана на поясе, и я скачу как деревянная игрушка. Пока только на поясе, ― это ничего. Я поговорил с ней насчет квасцов…

– Не верю, ― покачал головой Тоби. ― Хотя, впрочем, от тебя можно всего ожидать. Так ты что же? Зорзи говорил, что корабль отправляется во Фландрию, это я хорошо помню: я подсчитал, что мы получим с этого небольшой доход, хватит на пуговицы…

Если корабль придет в порт назначения целым и невредимым, то дохода хватит, чтобы оплатить покупку «Чиаретти». Но Николас старался на это не слишком рассчитывать.

– Это фокейские квасцы, ― пояснил он. ― Но принцесса говорит, что есть еще запасы в Себинкарахисаре.

– Где? ― с сердитым видом переспросил капитан Асторре, который не слишком хорошо разбирался в торговле, но прекрасно ― в картах.

– Это новое название Колонейи. К юго-западу от Трапезунда, на границах империи… Там трудятся греческие рудокопы. Затем квасцы на лошадях везут в Гиресун, там платят налоги и отправляют морем в Европу.

– Гиресун ― это мусульманское название, Николас, ― поправил его Джон Легрант. ― Греки в классические времена называли этот порт Керасусом, или Керасонтом. Вишни и амазонки.

– Что? ― поднял брови Асторре.

– Лукулл и Эпикур, ― вот что, ― пояснил Тоби. ― Лучшие вишни, друг мой, берут начало из Керасуса. Лукулл обнаружил их во времена римлян и отправил саженцы в Италию. Тысячу восемьсот лет назад легионы Ксенофона проходили через Керасус. Сплошные виселицы и отрубленные головы… А теперь там торговцы, и рабочие на квасцовых рудниках… Прямо по соседству с Трапезундом.

– Продолжай, ― попросил его Юлиус. ― Что ты говорил насчет амазонок?

Гладкое розовое лицо Тоби озарилось улыбкой.

– А еще называете себя аргонавтами! Ведь там же прародина амазонок. Женщины-воительницы, такие как госпожа Виоланта и Алессандра Строцци. Они построили храм Марса в Керасусе и до сих пор проводят там какие-то странные обряды.

– Я слышал о некоем монастыре, ― продолжил Николас. Об этом говорила ему госпожа Виоланта. Она же рассказывала о знаменитых вишнях… И тут ему вспомнилось кое-что еще: ― Джон, а как все-таки пал Константинополь?

– Он пал, когда Джон прекратил трепать языком, ― заявил Юлиус.

– Причин было немало, ― невозмутимо пояснил Легрант. ― Турки перетащили свой флот по суше и проникли в залив. Это было последней каплей. Но в Трапезунде через горы у них такой фокус не пройдет.

– Правда? ― уточнил Николас. ― Значит, если кто-то захочет расстрелять Трапезунд из пушек, то вынужден будет действовать только с моря?

Глаза Асторре вспыхнули.

– Да сколько тебе еще повторять? Пригороды можно жечь, сколько угодно, но крепость захватить нельзя. То же самое в Керасусе. То же самое в Синопе. И все эти города невозможно покорить, если только не пересечь пешком всю Анатолию и не взобраться по горам. Так мы бросим якорь в Керасусе?

– Не в этот раз, ― покачал головой Николас.

– Он наверняка отправится туда один, ― предположил Тоби. Порой они и впрямь забывали, что он женат! Фламандец не стал ничего говорить.

– Ладно, ― объявил Юлиус. ― Ты возьмешь себе амазонок, а нам оставишь Виоланту. Что она из себя представляет, Николас?

– Откуда ему знать? ― хохотнул Джон Легрант. ― Его кроме квасцов ничего не интересует.

– Представь себе самую красивую женщину, какую только видел, и умножь ее красоту вдвое, ― предложил Николас. ― И я скажу вам кое-что еще…

Он произнес это намеренно серьезным тоном и дождался, пока улыбки стерлись с лиц, а Джон Легрант, сдвинув брови, поинтересовался сердито:

– Что такое?

– Она водит дружбу с Пагано Дориа, ― заявил бывший подмастерье. ― Она виделась с ним во Флоренции. Я знаю об этом, потому что приказал наблюдать за домом… Но она даже не догадывается. Так что будьте осторожны.

– И ты нам ничего не сказал! ― возмутился Юлиус. ― Так ей все известно насчет Катерины?

– Возможно. Но я уверен, что сама Катерина ничего не знает. Она по-прежнему счастлива.

– И все равно ты ничего нам не сказал, ― настаивал стряпчий.

– Я и не думал, что мы встретимся вновь. А теперь ― говорю.

– Это неважно, ― прервал его Тоби. ― Но что за этим кроется? Обычная любовная связь? Тогда им будет нелегко, учитывая присутствие Катерины. Нечто другое? Он ― генуэзский консул, а она ― супруга венецианского купца. Возможно, они в союзе против нас? Или она пытается разведать его тайны?

– Либо наоборот, ― предложил заметно побледневший Юлиус. ― Николас, квасцы! Она могла рассказать ему о квасцах в Тольфе! Конечно, генуэзцы тоже заинтересованы в том, чтобы помалкивать об этом открытии, но Дориа пойдет на все, лишь бы навредить тебе… Боже правый, а ведь ты говорил с ней и насчет этих рудников в Азии?

– Себинкарахисар? Об этом знают все на свете, ― успокоил его Николас. ― Что касается Тольфы, то не забудь: Виоланта Наксосская замужем за богатым и благородным Катерино Цено из Венеции, который заплатил нам за молчание, дабы сохранить монополию на венецианские квасцы. С какой стати ей бросать вызов и мужу, и Республике, рассказывая Дориа обо всем? Не могу в такое поверить. Любовную связь Цено, наверное, еще простил бы жене, но если он узнает, что она продает генуэзскому консулу тайны Венеции… Нет, она слишком умна, чтобы рисковать. По крайней мере, не ради такого человека, как Пагано Дориа.

– Ему ведь удалось очаровать Катерину де Шаретти, ― заявил Юлиус.

– Катерине всего тринадцать лет, ― утешил его Николас. ― А этой женщине ― где-то от двадцати пяти до двух тысяч. Кроме того, ей также известно о наемниках Асторре. Однако я не вижу, как это может нам теперь повредить. Но мы не скажем ей ни слова о том, что знаем насчет нее и Дориа. Прибережем этот козырь напоследок…

– Только не забудь потом поделиться с нами, ― попросил Тоби. ― А то в последнее время ты стал страдать от забывчивости.

Он очень старался не злиться, но это давалось ему с трудом. Конечно, друзья были правы, что расспрашивали его, но если Юлиусом двигало тщеславие, Годскалком ― пастырская забота, то Тоби действовал из простого любопытства, словно хирург, разрезающий пациента, дабы взглянуть, что у того внутри.

Кстати, из всех них лишь один лекарь так же по-свойски обращался с девицами, как некогда ― сам Николас… но женитьба все изменила. И теперь, обуздав свой гнев, фламандец с непривычной горячностью обратился к Тоби:

– Послушай, меня уже допекала на этот счет монна Александра. Я не хотел распускать слухи, которые могли бы дойти и до Брюгге насчет того, что Виоланта Наксосская встречается с любовниками во Флоренции. Лично я, вступив в брак, намерен твердо держать данные клятвы… И я не собираюсь ничего от вас скрывать: что я ем, куда хожу, где…

– Хотелось бы верить, ― хмуро перебил Тоби.

– Ну, конечно, ― подтвердил Николас, который сейчас также не ощущал никаких дружеских чувств по отношению к своему лекарю. ― Клянусь Святым Николасом, покровителем моряков и ростовщиков…

– А также девственниц и детей, ― добавил Тоби. На него всегда можно было положиться, если нужно закончить фразу.

Глава шестнадцатая

В Брюгге, в марте месяце, неприятности обрушились на голову стряпчего Грегорио. Конечно, ему следовало бы заранее подготовиться к этому. С момента получения письма от Пагано Дориа из Флоренции, дом на улице Спаньертс был подобен курящемуся вулкану.

Вопреки всем его советам, Мариана де Шаретти не сказала ни друзьям, ни домашним о побеге и замужестве своей дочери Катерины. Она неуклонно придерживалась этого решения весь февраль и первые дни марта, пока готовилась к отъезду. Пока она не вернется, узнав все доподлинно, никто ничего не должен знать, даже Тильда. Всем вокруг сообщили, что Катерину де Шаретти из Брюсселя отослали во Флоренцию, чтобы там она довершила свое обучение, и теперь мать намеревалась навестить ее.

Однажды она уже совершила подобную ошибку, не доверившись единственному сыну… Грегорио, поскольку он был всего лишь ее поверенным, не смог убедить хозяйку посвятить в тайну хотя бы Тильду. Мариана оставалась непреклонна в своем упрямстве, словно опасаясь, что если уступит хотя бы в одном, то вслед за этим обрушится и все остальное. Она словно бы не обращала внимания на возникшие проблемы. Расспросы Лоренцо ди Матео Строцци, чья мать жила во Флоренции… Недовольство деловых партнеров, которые недоумевали, с чего вдруг глава компании Шаретти отправляется в путешествие… И, разумеется, недоумение и обида Тильды, которой никогда не предлагали отправиться в такую поездку, ― разумеется, она была убеждена, что на самом деле ее мать отправляется к Николасу…

Грегорио решил, что хотя бы в этом должен разуверить девочку: ведь Николас покинет Флоренцию задолго до того, как туда прибудет ее мать…

Помимо практических вопросов, он почти ничем не мог помочь Мариане де Шаретти. Февраль был ужасным месяцем, Полный дурных мыслей и тяжелых воспоминаний.

В это время года юные девушки, такие как Катерина и Тильда, порой на карнавале находили себе супругов. В прошлом году обе дочери демуазель были еще слишком юными. В этом году Тильда, которой уже исполнилось четырнадцать лет, с нетерпением ждала празднества.

Однако Мариана де Шаретти без всяких объяснений на весь день заперлась с дочерью в доме и под предлогом болезни даже не выходила к гостям. Тильду, проплакавшую все глаза, спасло появление супруги Ансельма Адорне, которая с упорством женщины, всегда привыкшей настаивать на своем, заявила, что не уйдет из этого дома, не повидавшись с Тильдой и ее матерью.

После этого пропасть между демуазель и ее дочерью неудержимо росла по мере того, как мать готовилась к отъезду. Напряжение сделало ее чрезмерно придирчивой. Раз за разом Грегорио был вынужден выслушивать ее указания; то же самое относилось и к остальным работникам: Кристофелю, Белобра, Хеннинку и Липину. С собой демуазель намеревалась взять одну лишь Тассе, служанку из Женевы, которая приехала в Брюгге, когда разорился ее прежний хозяин; кроме того, она собиралась нанять еще нескольких телохранителей для защиты. Флоренция являлась конечным пунктом назначения, но один лишь Грегорио знал, что прежде всего демуазель намеревалась посетить Дижон и вырвать правду у своего родича, Тибо де Флери, который, невзирая на почтенный возраст и старческое безумие, все же, по словам Пагано, подписал бумаги, дающие разрешение на брак его крестницы Катерины.

Это будет весьма неприятный визит. Тибо де Флери являлся также дедом Николаса, ― и тот его разорил. Первая жена Тибо де Флери дала жизнь матери Николаса. Та самая несчастная, ныне покойная мать, отвергнутая собственным мужем рогоносцем, которому ненавистно стало само имя Николаса. Именно поэтому бывший подмастерье и оказался вынужден покинуть Брюгге. Пока бывший муж его матери жил то в Шотландии, то во Фландрии, ни Николас, ни компания Шаретти не могли чувствовать себя в безопасности.

Впрочем, никто не был заинтересован в том, чтобы обнародовать связь между Николасом и лордом Саймоном. По крайней мере, сам шотландец и его новая жена желали этого меньше всех прочих. В компании Шаретти тайну знали лишь Грегорио, Тоби и Юлиус, которым об этом поведала сама демуазель после всех прошлогодних несчастий.

Грегорио никому не сказал ни слова: даже Марго, своей любовнице, с которой жил уже несколько лет. Однако порой, когда та гадала вслух, подобно многим другим, что же связывает Вдову и ее бывшего подмастерья, Грегорио говорил:

– Я думаю, он нуждался в тепле семейного очага. В детстве он был этого лишен…

В этом году Мариана де Шаретти пожелала лично увидеться с Марго и одобрила выбор своего поверенного. В марте, когда Грегорио отслужил в компании Шаретти целый год, демуазель пригласила их обоих на улицу Спаньертс и там прилюдно поблагодарила стряпчего за его услуги…

Когда позднее Мариана наедине спросила, почему Грегорио до сих пор не женился, он вынужден был открыть ей правду: Марго до сих пор связывали узы брака, и она не могла от них освободиться.

Если бы не это обстоятельство, Мариана вполне могла бы поручить Тильду заботам Марго в свое отсутствие. Ведь даже для того, чтобы съездить в Дижон и вернуться, демуазель понадобится не меньше шести недель, а дорога во Флоренцию и обратно займет вдвое больше времени. Если же придется задержаться и начать процесс по расторжению брака, то вполне вероятно, что демуазель не вернется в Брюгге и не увидит старшую дочь до самой осени, когда придут фландрские галеры. В свою очередь, если дело дойдет до суда, Грегорио намеревался направиться во Флоренцию, вне зависимости от желаний самой Марианы.

Так обстояли дела, когда внезапно пришли сразу два письма от Николаса. В тот день Мариана де Шаретти была занята делами. На закате Грегорио отпустил писцов, но сам оставался в кабинете еще около часа, изучая бумаги и проверяя учетные книги при свете восковых свечей, ― небольшая роскошь, который дозволяла ему хозяйка компании.

У ворот зазвенел колокольчик. Привратник вышел, и вскоре после этого кто-то постучал в дверь кабинета. Это оказался один из курьеров Шаретти. Не снимая шпор и плаща, тот принялся развязывать пакет с письмами, и там обнаружилось одно послание для стряпчего, а другое ― для демуазель, ― оба из Флоренции, подписанные Николасом.

В доме все приходили в восторг, когда юный Клаас, ― то есть, конечно, Николас, муж демуазель, ― присылал весточки; так что теперь от курьера было невозможно избавиться, пока он не услышит последние новости. Грегорио послал за подогретым вином, а сам развернул пергамент и перерезал скреплявшие письмо нити.

Шифр он знал наизусть, и поэтому с первого взгляда смог оценить суть послания. Затем он перечел незашифрованный текст и пересказал курьеру, и слуге, принесшему вино все основные известия.

– Это их последнее письмо из Флоренции. Они приобрели у Медичи отличную галеру и собираются вскоре отчалить. У них на борту шелк и другой хороший товар, а также опытный экипаж. Капитана зовут Джон Легрант, он воевал в Константинополе. И самое главное ― они добились, что Медичи и посланник императора назначили компанию Шаретти представителями Республики Флоренции в Трапезунде. ― Грегорио не требовалось изображать радость. Он и сам не мог поверить тому, что прочитал. Николас все же добился своего!..

Курьер растянулся на лавке и забросил ноги повыше, расплывшись в широкой улыбке.

– Ну, удачи тебе, Клаас, маленький ублюдок!

– Грегорио? ― раздался за спиной резкий голос.

Курьер торопливо вскочил, лакей отпрыгнул в сторону. Грегорио поставил вино на стол и поднялся, по-прежнему держа в руках письмо.

– Демуазель…

Мариана де Шаретти вошла в комнату в дорожном плаще.

– Можете идти, ― велела она курьеру и слуге. Челядинец уже выскользнул наружу. Курьер, помешкав, неуклюже поклонился и, по-прежнему держа кружку с вином, подхватил дорожную сумку и бросился в коридор. На выходе он еще успел подмигнуть стряпчему, но Грегорио был не так глуп, чтобы подмигивать в ответ.

Пару раз после отъезда Николаса он видел, чтобы хозяйка так гневалась. Ее румянец в эти минуты становился еще ярче, а глаза лихорадочно блестели. Должно быть, в молодости ей это даже шло, но сейчас, когда лицо осунулось от тревог, злость делала ее некрасивой. Неужели простое упоминание имени Николаса могло вызвать такую реакцию? Затем по взгляду Марианы стряпчий догадался, что она, скорее всего, не слышала их разговора. Гнев ее был направлен лишь на него одного.

– Сядь. Это письмо от Николаса? ― Она рванула плащ на груди с такой силой, что даже затрещала ткань, но когда Грегорио попытался ей помочь, она отодвинулась и швырнула накидку на стул, а затем уселась в соседнее кресло.

– Ну, читай.

– Там есть письмо и для вас, ― заметил Грегорио. Послание лежало рядом с ней на столе. Мгновение поколебавшись, Мариана де Шаретти взяла письмо и вскрыла его ножом Должно быть, до сих пор чтение посланий от мужа было для нее некой тайной церемонией, обставленной собственными ритуалами, но сейчас всем этим пришлось пренебречь, и Грегорио в беспощадном свете восковых свечей заметил, что на лице хозяйки отразилась растерянность.

– Ладно, ― сказала она наконец. ― А теперь покажи мне свое письмо.

Прежде она не требовала ничего подобного. Стряпчий пожал плечами.

– Там все то же самое. Что это за история насчет Юлиуса и кардинала Бессариона? Он и впрямь украл деньги? И вы помогли ему выплатить их?

– Прежде я никогда не слышала ни о чем подобном, но какая разница? Если Юлиус взял то, что ему не принадлежало, он наверняка давно уже расплатился со всеми долгами. У него бы не хватило смелости обмануть кого-то по-крупному. Меня ставят в известность лишь для того, чтобы я могла подтвердить историю, предложенную Николасом. Впрочем, не сомневаюсь, что кардинал Бессарион выступил свидетелем на стороне Юлиуса. Мессер Козимо примет это назначение. Юлиус останется в компании. А теперь, пожалуйста, дай мне письмо.

– Они одинаковые, ― повторил Грегорио. ― Там еще рыночные цены, записанные шифром, и я не смогу прямо сейчас их прочесть. Главное, что Николас, похоже, так и не увиделся с Катериной, но плывет в ту же сторону. Рано или поздно он ее обнаружит. Более того, он пишет в письме, что повстречался с Дориа и готовится к неприятностям с его стороны. Этот новый генуэзский консул немало навредил Юлиусу…

Самого Грегорио все эти новости неприятно потрясли, но у Марианы де Шаретти вид был настолько невозмутимый, словно ничто больше не могло тронуть ее сердце. Стряпчий помолчал, пытаясь избрать наилучшую линию защиты.

– Демуазель, если Катерина несчастлива, Николас наверняка отыскал ее. Возможно, он уже направляется домой. Никто из нас не станет держать на него зла, если все предприятие рухнет только из-за этого.

– Если ты сейчас же не отдашь мне письмо, я пошлю за слугами, и они отнимут его силой, ― вот и все, что сказала на это Мариана де Шаретти.

И Грегорио отдал ей послание, потому что глаза ее налились слезами, и он понял, что больше не сможет удержать эту тайну при себе.

– Я уверена, ― промолвила она чуть погодя, ― что шифр ты знаешь наизусть. Прочти мне эти строки.

– Думаю, вы и сами все знаете. Демуазель, мы просто не хотели тревожить вас понапрасну… Дайте мне письмо, и я вам все прочту. ― Впрочем, даже тогда он не рискнул посмотреть хозяйке в глаза, и лишь решился спросить: ― Откуда вы узнали?

– Неужто ты и впрямь думаешь, что я пустила бы дело на самотек и не постаралась выяснить все о происхождении, занятиях, прошлом и будущем человека, который похитил мою дочь? Ведь ты на самом деле знаешь так мало… Мои люди выяснили гораздо больше.

– И что они вам рассказали?

Слезы уже высохли, и голос Марианы вновь звучал ровно:

– Что Пагано Дориа не является владельцем парусника, на котором он пустился в путь. Он лишь нанял команду и снарядил корабль до Генуи, после чего должен был отплыть в Трапезунд и там открыть представительство компании своего хозяина. ― Взгляд ее был мрачен. ― Такие вещи выяснить несложно. Корабль оставался в Антверпене под арестом с того момента, как бывший владелец был обвинен в государственной измене. Теперь его название ― «Дориа». Но прежде он носил имя своего первого хозяина: «Рибейрак».

Грегорио молчал.

– Разумеется, тебе знакомо это имя, ― продолжила Мариана. ― Джордан де Рибейрак в прошлом году был обвинен французами в государственной измене. Его бы казнили, но он сбежал в Шотландию, где у него еще остались владения. Французы забрали все его деньги, земли и корабли, но упустили торговый парусник, отплывший перед этим в Антверпен. Как выяснилось, на борту находилось оружие и доспехи.

– От Грутхусе, ― добавил Грегорио.

– Да, как и все остальные, он торговал с Луи де Грутхусе. Итак, я вижу, нет нужды пояснять тебе, кто такой виконт де Рибейрак, равно как и уточнять, что его сын является злейшим врагом моего мужа. Милорд Саймон обнаружил парусник в Антверпене. Он сразу понял, что судно принадлежит его отцу, и заявил свои права на этот корабль. Затем, познакомившись поближе с Пагано Дориа, в котором признал родственную душу, он послал его уничтожить Николаса и указал на мою дочь как на возможную приманку. Ты все это знал. Ты знал, что Саймон Килмиррен стоит за спиной у Дориа, и не сказал мне ни слова?

Грегорио молча кивнул.

– А Николас знает?

– Разумеется. Я тут же послал гонца… ― Стряпчий успокаивающим тоном добавил: ― Он все знал насчет Саймона с момента своего прибытия во Флоренцию, хотя, конечно, тогда еще нам не было известно о Катерине.

– Выходит, ты узнал правду задолго до того, как я послала тебя в Брюссель, и ничего не сказал. Ты мог спасти мою дочь.

– Вы полагаете, я не думал об этом? Но ведь корабль к тому времени уже отплыл в Италию. Я понятия не имел, что она на борту. Меня самого не было в Антверпене. Ничто не могло связать Дориа с Катериной. А вы по-прежнему получали от нее письма.

Но Мариана де Шаретти уже бросала ему новые обвинения.

– Ты рассказал Николасу правду, а он все равно отправился в путь. Зачем? Почему он все это затеял? Ведь мы стремились удалить его из Брюгге только из страха перед Саймоном.

– Нужно было платить за найм галеры, и он сделал другие вложения, ― пояснил стряпчий. ― Он был вынужден продолжать, иначе компания бы пострадала.

– Доходы с одной партии фокейских квасцов покрыли бы все эти долги. Его безопасность ― превыше всего.

Грегорио не знал, что сказать. Наконец, он нашелся:

– Нигде в Европе он не был бы в безопасности от Саймона. По крайней мере, сложилось удачно, что Николас будет рядом с Катериной. Возможно, он вернет ее домой.

Синие глаза Марианы де Шаретти смотрели на него в упор.

– Когда он отплыл из Флоренции, то ничего о ней не знал. Может, он найдет и спасет мою дочь. Но что с этого проку, если Дориа получил приказ с ним разделаться?

– Сам Николас в это не верит, ― возразил Грегорио. ― Он говорит об этом в письме. По его словам, Дориа ― опасный безумец, обожающий споры и поединки, но он не убийца.

– С чего он так уверен? Этот человек похитил двенадцатилетнюю девочку. Он работает на Саймона. Разве ты еще не осознал, ― воскликнула Мариана де Шаретти, ― что Николас просто не способен понять природу зла? Он так ничему и не научился! Он не может себе представить, что зло действительно существует! Хуже того, несмотря на все побои и оскорбления, Николас не желает плохо думать о Саймоне. Тебе это известно. Когда он узнает правду насчет Катерины, он будет удивлен и не поверит собственным глазам. Конечно, я допускаю, что ему удастся на время переиграть Дориа. Но, вероятнее всего, тот и не пустит в ход тяжелую артиллерию, покуда они не окажутся в Трапезунде, где ждет по-настоящему богатая добыча. Впрочем, сам Дориа не имеет никакого значения. Враждебность Саймона ранит Николаса куда сильнее и способна полностью обезоружить его.

Они помолчали.

– Я пытался отыскать Саймона и бросить ему вызов, ― внезапно заявил Грегорио. ― Последние несколько недель он находился в Шотландии, но говорят, что он явится сюда ради ордена Золотого Руна. Ведь Герцог собирает капитул…

– Ты хочешь поговорить с ним? Насчет Дориа и Катерины? Но ведь я сказала тебе: никто не должен знать о связи Саймона и Николаса.

– Разумеется, ― заверил ее Грегорио. ― Тайна будет сохранена. Но их ссора известна всем, ― более того, она превратилась в некую забавную легенду. Лорд Саймон и юный Николас сражаются друг с другом… Кто не знает об этом? Вот почему ― как всем давно известно ― Саймон и его супруга терпеть не могут бывшего подмастерья, но преднамеренное покушение на его жизнь было бы недопустимой оплошностью, и шотландец в этом никогда не признается.

– Так чего же ты достигнешь этой встречей?

– Постараюсь узнать нечто новое, ведь он тщеславен и захочет намекнуть, как собирается уничтожить Николаса. Пусть он скажет немного, но мы хоть будем знать, к чему готовиться.

– Однако ничего не сумеем изменить, ― промолвила женщина. ― Письмо в Трапезунд будет идти не меньше четырех месяцев.

– Все равно я постараюсь наказать шотландца, ― пообещал Грегорио. ― С помощью закона, или моего меча.

Мариана де Шаретти валилась с ног от усталости, но эти речи все же тронули ее. Гнев, порожденный страхом, давно отступил.

– Спасибо за такие слова. Я была… прости, я была слишком груба с тобой. Надеюсь, ты поймешь. Но, что бы ни случилось, мы никогда не должны забывать, что Николас считает себя сыном Саймона.

– Тоби знает об этом, и Юлиус тоже, ― кивнул Грегорио. ― Они ему помогут.

Он говорил об этом со всей уверенностью, чтобы Мариана де Шаретти не заподозрила то, что было давно уже ясно ему самому: Николас, невзирая ни на какие обещания, ни единого слова не скажет ни Юлиусу, ни Тоби о том человеке, который стоит за спиной у Пагано Дориа.

* * *

Мариана де Шаретти со своей свитой уехала через неделю. Грегорио провел с ней немало времени перед этим долгим путешествием, требовавшим основательной подготовки. Теперь, когда он был в курсе всех дел хозяйки, их отношения оставались столь же ровными и даже стали еще более сердечными. Вероятнее всего, Мариана де Шаретти чувствовала признательность к своему стряпчему за его решимость при первой же встрече допросить и предостеречь лорда Саймона. Компания Шаретти не была беззащитной…

Грегорио не знал, когда эта встреча может состояться. Герцог Филипп и впрямь намеревался созвать капитул ордена Золотого Руна во Фландрии, и среди рыцарей, которые прибудут на это собрание, были Франк и Генри ван Борселен, родичи Кателины, супруги лорда Саймона. Наверняка и сама она вместе с мужем прибудет из Шотландии.

Все эти новости очень тревожили демуазель.

– Горо, пообещай, что будешь осторожен и напишешь мне, как тут все прошло.

– Законники всегда осторожны, ― заверил он. ― Жаль, я не могу поехать с вами в Дижон.

– Нет, мы ведь уже говорили об этом. Я напишу… А ты лучше отправляйся потом в Венецию, сними там подходящие помещения и постарайся отслеживать все известия с Востока. Если ты понадобишься мне во Флоренции, я дам тебе знать, и уже через неделю ты сможешь быть там. А если я вернусь домой, то ты будешь как раз на полпути между Брюгге и Трапезундом.

Звучало вполне логично. К тому же демуазель сама это предложила.

– Так вы и впрямь хотите, чтобы я поехал в Венецию?

Сегодня Мариана была бледна и чувствовала себя очень усталой. Весь день она провела в особняке Адорне, ― именно они вызвались приютить ее дочь Тильду на время отсутствия… И все же в тоне женщины сквозь усталость пробивалось нечто еще, и Грегорио повторил вопрос, сформулировав его чуть по-другому:

– Есть ли какие-то иные причины, зачем я нужен вам в Венеции? Как некий противовес генуэзцам и Дориа?

– Да, это было бы разумно, ― подтвердила Мариана, но тут же добавила: ― Я просто хочу, чтобы ты наблюдал за всем, что там происходит. Я опасаюсь венецианцев.

– Опасаетесь? Но ведь именно Венеция затеяла все это предприятие. Они предложили нам договор по квасцам и сказали, что Флоренция нуждается в консуле. Николас не увидел тут никакой опасности. Он даже разместил в Венеции свои деньги.

– Может, я и ошибаюсь, ― предположила демуазель. ― Но ведь они с самого начала словно подталкивали нас. Этот одноногий грек… Цено… и… все остальные. Конечно, им нужны наемники Асторре. Это обеспечит безопасность в Трапезунде. Кроме того, им нужен человек, который разделил бы с ними риск морских перевозок… который закупал бы шелк-сырец и укреплял торговлю с императором… который одинаково связан был бы с Венецией и Генуей… У них могло бы даже появиться желание… перетянуть компанию Шаретти на сторону Серениссимы и рассорить нас с генуэзцами, ведь мы были их союзниками до этой истории с Пагано Дориа…

– Из-за одного человека мы не переменим отношения ко всем генуэзцам в целом, ― возразил Грегорио. ― И особой опасности со стороны Венеции я также не вижу. Она нуждается в нас.

– Вот в этом-то и кроется опасность, ― заявила Мариана де Шаретти. ― Мы нужны ей в Трапезунде. Венеция толкает нас туда. Она посылает на Восток Николаса… Грек не зря заинтересовался им с того самого дня, как увидел его в Дамме. Не думаю, что мы сумеем возвратить Катерину домой, ибо никто не хочет, чтобы Николас повернул обратно.

– А Саймон… ― внезапно голос Марианы задрожал. ― Может ли случиться, чтобы Венеция использовала Саймона?

– Нет, вам уже мерещатся всякие ужасы, ― поспешил успокоить ее Грегорио. ― Сядьте, демуазель. Я налью вам вина. Демуазель…

– Прости. Я слишком устала… ― Помолчав, она добавила: ― Я лишь хотела, чтобы он был счастлив, как в прежние времена…

– Люди, наделенные столь редким даром, обычно его не теряют и в зрелости, ― заметил Грегорио. ― Он должен был проявить себя на широких просторах… а Венеция просто открыла дверь. Иначе это сделал бы кто угодно другой. Что бы ни случилось дальше, Николас справится и вернется к вам целым и невредимым. ― Он не знал, поверила ли ему Мариана, но внешне она как будто успокоилась, даже взяла бокал вина и начала болтать о каких-то мелочах. Затем взяла плащ, письмо и вернулась к себе.