Текст книги "Весна Византии"

Автор книги: Дороти Даннет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

Глава двадцать шестая

Поставь себя на место другого человека.

Именно этим Николас и занимался все последние дни, и до мелочей выполнял все требования Тоби, Годскалка и Юлиуса, за исключением одной-единственной просьбы к Джону Легранту, когда тот направлялся во дворец. Впрочем, Николас полагал, что со стороны ничего необычного случайный наблюдатель не мог заметить, ― если только у Дориа не было соглядатаев в самом консульстве. Лишь два человека могли поведать ему о разногласиях в компании Шаретти.

Было вполне вероятно, что принцесса Виоланта станет расспрашивать Легранта, и тому придется открыть ей часть правды. Николас не знал, передаст ли она все, что узнает Дориа, и поверит ли тот ей. Впрочем, это не имело никакого значения: ведь в таком случае Дориа тем более мог решить, что время для решающего удара наступило. Гибель Николаса в путешествии, полном опасностей, была вполне закономерна и ни у кого не вызвала бы вопросов. Естественно, что муж Катерины де Шаретти стал бы законным наследником компании и император, дороживший Асторре и его солдатами, не стал бы возражать. После чего Дориа мог бы за серебро купить товары для Генуи и Саймона, а на кредит Медичи ― для компании Шаретти.

После чего всеми торговыми делами в Трапезунде заправляли бы только Саймон с Дориа, а бывшие союзники Николаса вернулись бы домой без гроша в кармане. И Саймон торжествовал бы у себя в Шотландии, рядом с очаровательной молодой женой и пятимесячным сыном, улыбающимся ему из колыбели.

Забудь о Саймоне. Забудь о Саймоне и думай о Пагано Дориа…

Годскалку и Тоби Николас говорил, что их враг ждет только удачного случая; но он больше не повторял этого предупреждения, и если оно и было принято к сведению, ― Николаса о том никто не известил. Как бы то ни было, бывший подмастерье заранее готовился к грядущему поединку, и за день до отъезда был рад узнать, что не ошибся. Пагано Дориа собирался последовать за ним.

Донес об этом незаменимый Параскевас, и по счастью, сообщил одному только Николасу. Вообще-то ему было запрещено общаться с тем наедине, но именно в этот день он очень спешил, и был вынужден нарушить приказ.

А новости оказались очень важные. Пагано Дориа собирал людей, лошадей и припасы под предлогом охоты. По крайней мере, так он сказал жене и слугам. Однако Параскевас в этом сомневался. В свиту генуэзец отобрал лишь самых близких людей, причем на каждого приходилось по несколько заводных лошадей. Все они были хорошо вооружены и брали с собой палатки, одеяла и плащи для холодной погоды. Кроме того, Дориа тайно взял с собой изрядное количество серебра, словно собирался нанять еще людей или купить какие-то товары.

– Скорее всего, ― задумчиво заметил на это Николас, ― он наймет в горах каких-нибудь разбойников, которые не станут болтать лишнего.

Он отпустил Параскеваса, щедро его вознаградив, прежде чем кто-либо еще успел увидеться с ним. Поэтому о задумке Пагано Дориа больше никто не узнал.

Конечно, он подумал, не стоит ли сказать правду Юлиусу и всем остальным. Прежде, до событий последних недель, он не стал бы даже думать об этом. Все равно результат был одним и тем же. Их дела с Дориа и Саймоном не касались никого из посторонних. По крайней мере, теперь он мог все спланировать так, как считал нужным, ибо власть оказалась опасным наркотиком. Наблюдать за ошибками других людей некогда казалось занятным развлечением, но теперь превратилось в постоянную боль. Он не смог бы выдержать этого дольше, ― что бы они потом ни говорили, и что бы с ним ни сделали. И потому он выждал и лишь на прошлой неделе сказал своим людям, зачем у них с собой столько оружия. Они обрадовались: ведь генуэзцы казались им легким противником. Ладно, жизнь покажет…

Вечерело. Судя по полученным сведениям, Дориа со своими людьми должен был оказаться здесь очень скоро, еще до наступления утра Скорее всего, они нападут в темноте. Конечно, Николас мог ошибаться насчет Дориа. Возможно, тот и не собирался вступать в бой. Возможно, он лишь хотел проследить за Николасом или обогнать его и первым явиться в Эрзерум. Но к чему тревожиться об этом? Очень скоро все прояснится.

На каждом привале Николас высматривал наилучшее место для засады. Здесь тропа шла по берегу стремительной холодной реки, глубоко вгрызавшейся в скалистые берега, поросшие терновником. Именно там он и установил палатки, рядом с заводью, обещавшей удачную рыбалку. Наемники разожгли костры и расстелили одеяла; палатки светились в темноте благодаря зажженным внутри свечам. Оставив наименее ценных лошадей и пони внизу, остальных Николас увел чуть выше по склону, туда, где дорога на Байбурт шла вокруг горы. Склон над тропой отчасти еще был покрыт снегом.

Там же, на склоне, виднелось несколько полуразрушенных хижин, которыми летом пользовались пастухи. У этих строений не было ни дверей, ни даже крыши. На первый взгляд, они казались пустыми, с другой стороны там с легкостью могли спрятаться люди вместе с лошадьми. Восемь человек Николас оставил в засаде, велев прикрыть кольчуги темными плащами и держать мечи и щиты под рукой. Шестерых лучников он расположил чуть ниже по дороге, ― прямо над пустым лагерем. В своей собственной палатке из сена и одеяла он соорудил фигуру, похожую на человеческую, ― освещенная свечой, она выглядела вполне правдоподобно. Еще несколько человек сделали то же самое. Насквозь продуваемые ледяным ветром, они заняли позицию в засаде среди кустов. Разведчик, оставленный на северном склоне, вернулся с донесением: первая группа врагов приближалась.

Тем временем полностью стемнело. На севере, особенно близ моря, настоящей темноты никогда не бывает, на небе светят звезды, вода также обладает собственным свечением. Огоньки рыбачьих лодок отражаются в волнах, горит маяк. Светятся огни гавани. В Брюгге никогда не бывало темно, равно как в Милане или во Флоренции. Факелы освещали улицы, каналы, мосты. Лампы горели в окнах, свечи, зажженные богомольцами, освещали статуи и святилища. Масляные лампы отмечали двери таверн, церквей и борделей. И ночные звуки в городах также были уютными и привычными. А здесь Николас не знал голосов ночных птиц и не мог отличить звука шагов в темноте от шороха животных. Наемники чувствовали себя увереннее: хотя на войне они по большей части ночевали в лагере, но каждый из них стоял в дозоре и бывал в засаде. Николасу оставалось лишь учиться у них и запоминать на будущее…

Поставь себя на место другого…Зачем высылать вперед дозор? Затеять переговоры, чтобы отвлечь внимание противника, пока остальные окружают лагерь? Станет ли Дориа так рисковать? И чего он добьется, встретившись с Николасом лицом к лицу? Или это просто разведчики? Маловероятно ― ведь на дороге уже слышался стук копыт. Дориа почему-то решил выдать свое присутствие.

– Они движутся сюда, мессер Никколо, ― шепнул ему старший из наемников. ― Четыре человека ― судя по звукам. Скоро они увидят палатки. Если мы их не перестреляем ― они обнаружат, что там никого нет.

Приказ Николаса был однозначным: ничего не предпринимать, пока на них не нападут.

Если же завяжется драка ― убивать без всякой жалости. Всех, кроме Пагано Дориа.

– Нет, не стреляйте, ― сказал он сейчас. ― Скажи лучникам: нужно захватить их, связать и запихнуть в палатки. Давай… ― Наемники поднялись, как один человек. Вместе с Николасом они выбрались на дорогу: четверо должны были выскочить спереди, четверо ― сзади. Следом за авангардом должны были двигаться еще шестнадцать всадников, но Николас надеялся, что они еще достаточно далеко и не смогут понять, что происходит. К тому времени, как они окажутся в лагере, шум будет доноситься уже из палаток.

Это был неплохой план. Однако, никто не мог предположить, что главные силы Дориа окажутся гораздо ближе. Стук копыт послышался громче: лошади явно выехали на утоптанную тропу. Теперь связывать врагов времени не было.

– Все равно, нужно их захватить, ― велел Николас. ― А затем ― обратно в хижины.

Авангард уже показался, во весь опор несясь по дороге. И когда Николас во главе своих людей выскочил навстречу, один из четверых принялся кричать. Черный силуэт на фоне черного неба мог бы принадлежать Пагано Дориа. Впрочем, это мог быть кто угодно. Лишь когда Николас подбежал ближе, в слабом свете, исходившем от палаток, он узнал это лицо. Перед ним был Юлиус и трое его слуг.

Даже тогда все еще можно было поправить. Заставить их замолчать прежде, чем Дориа почует неладное. Но Юлиус уже заметил Николаса и поскакал к нему навстречу с отчаянным воплем:

– Дориа! Дориа позади!

Он обнажил меч. Тотчас у остальных в руках также оказалось оружие, а наемники Николаса продолжали действовать согласно плану и окружали незваных гостей сзади. Теперь уже не было никакого смысла хранить молчание.

– Стойте! ― закричал Николас, устремляя свою лошадь к Юлиусу. Но прежде, чем он успел настичь его, фламандец увидел, как слуга стряпчего падает от удара клинка, ― и тут же завязалась драка.

– Мы все знаем! Мы устроили засаду! Быстрее, сюда! ― закричал Николас, и его наемники, наконец сообразив, что происходит, прекратили сражаться, торопливо объясняясь с новоприбывшими. Но те, вместо того, чтобы последовать в укрытие, спешились, пытаясь поднять своего упавшего товарища, а тем временем стук копыт становился все ближе…

– Слишком поздно, ― объявил Николас. ― Все поднимайтесь выше по склону. Нападайте, когда они окажутся среди палаток, ― По лицу Юлиуса было видно, насколько тот изможден. Перехватив его поводья, Николас повел обоих коней к берегу ручья. ― Палатки пусты. Это приманка, ― пояснил он. ― Что там насчет Дориа?

– Он хочет тебя убить, ― прохрипел Юлиус. ― И во всем обвинить разбойников. Параскевас сказал… Параскевас…

– Ясно, ― отозвался Николас. ― А вот и они…

Было слишком темно, чтобы разглядеть генуэзца. Но что-то показалось Николасу странным в том, как они приближались.

Он отметил это про себя; услышал голос Дориа, отдающий приказы. Без промедления всадники разделились: десять человек устремились вверх по склону, а другие десять ― вниз, к палаткам, Так что Юлиус оказался прав, и инстинкт самосохранения не подвел Николаса. Это были убийцы.

Очень опытные убийцы… Лишь двоих человек они потеряли, прежде чем, второпях проверив палатки, устремились на поиски лучников. Еще одного удалось подстрелить сверху, но и один из людей Николаса также погиб. А потом он уже не мог следить за тем, что происходит внизу, ― вторая группа всадников настигла фламандца и его спутников.

Свет был таким тусклым, что с трудом можно было отличить друзей от врагов, но, по счастью, кто-то догадался бросить горящий факел в копну сена. Николасу лишь один-единственный раз доводилось сражаться в настоящем бою, ― и это было при дневном свете. Конечно, его обучал Асторре, и оружейный мастер герцога Миланского. Кроме того, он отличался крепким сложением, верным глазом, ― и почти полным отсутствием опыта. Но будь он проклят, если проиграет эту битву!

Его людям опыта также было не занимать. Они использовали проверенную временем стратегию: заманив нападающих ложным отступлением и взяв их в клещи. Горцы о такой тактике никогда прежде не слышали, и не успели вовремя остановить своих коней. Николас смог теперь лучше разглядеть врагов: они казались такими же мохнатыми и всклокоченными, как и их пони, носили кожаные штаны и безрукавки из овчины и сражались кривыми короткими мечами. Николас видел, как у одного из наемников такой клинок отсек руку; две лошади рухнули наземь, хрипя и содрогаясь от боли.

У его людей кони были тяжелее. К тому же у них имелись щиты и кольчуги. Однако, те, кто прибыли с Юлиусом, не имели такого преимущества. Осознав это, Николас бросился на помощь отчаянно отбивающемуся стряпчему. Тот уже лишился одного из своих слуг. Пристроившись рядом, Николас, прикрываясь щитом, стал парировать удары и атаковать, как только предоставлялась возможность. Шум стоял оглушающий: словно в зале, полном оголодавших мужчин, которые кричат без остановки и стучат по оловянным мискам. Алые искры рассекали воздух, и сталь со скрежетом ударялась о сталь. Лошадь под Николасом пала.

Лишь в этот момент он до конца осознал, что пятнадцать человек против двадцати ― это весьма опасно, даже если прибавить Юлиуса; и в особенности в бою против местных уроженцев. Кстати, самого Дориа Николас так и не видел, ― только слышал его голос. Тот держался в тени, наблюдая за ходом сражения. Фламандец пытался пробраться к нему, но так и не сумел.

Теперь большинство бойцов дрались пешими, разбившись на группы. Земля под ногами была предательски скользкой, но упасть означало погибнуть под ударами клинков и тяжелых дубинок. Юлиуса Николас больше не видел; голова у него гудела от последнего удара, который он не сумел отразить. Вовремя вернув равновесие и оборотившись, он обнаружил, что к нему примериваются еще двое врагов, и один из них уже занес свой клинок. В этот момент Юлиус выкрикнул:

– Этого я беру на себя! ― и Николас успел вовремя вскинуть щит, а другой выпад отразить мечом. Нападающий на мгновение растерялся, и это позволило фламандцу замахнуться и пронзить его насквозь. При этом он попытался развернуться, чтобы оказаться между Юлиусом и вторым нападавшим. Но там, где только что было двое врагов, теперь их оказалось шестеро. Он успел еще мрачно подумать, что похоже, Дориа где-то в темноте успевает выращивать новых солдат… В порыве ярости он даже выкрикнул:

– Мессер Пагано! Тут один мальчишка хотел бы встретиться с вами лицом к лицу!

Николас успел заметить, как тень посреди дороги сдвинулась с места, и блеснули белоснежные зубы. Затем и тень, и лагерь, и пылающий огонь заслонила огромная широкоплечая фигура, державшая дубинку в обеих руках. Николас еще успел заметить, как Юлиус обернулся и с криком попытался броситься на помощь, и тут дубина опустилась. Глядя на нее, он не успел даже испугаться, лишь ощутил мимолетную печаль. Я проиграл… Подвел тебя…А потом был удар, и он погрузился во тьму.

* * *

Сперва Николас решил, что он мертв, но затем осознал, что чувствует себя слишком скверно для мертвеца. То и дело теряя сознание и вновь приходя в себя, он постепенно осознал, что едет куда-то, привязанный, словно тюк с зерном, к крупу мохнатой горской лошадки. Судя по стуку копыт, доносившемуся со всех сторон, лошадей вокруг было немало. Под ногами виднелась широкая тропа, похожая на дорогу в Байбурт, но куда более крутая. Не будь он привязан так крепко, ― давно скатился бы с крупа лошади. Путы отчаянно резали тело, болью отдаваясь при каждом толчке. Одежда вся заскорузла от крови.

В какой-то момент Николас вспомнил о Юлиусе и закричал, ― и тут же получил жестокий удар по голове, но прежде успел услышать ответный вопль и еще несколько знакомых голосов. Значит, вместо того, чтобы уничтожить их всех на месте, Дориа решил куда-то отвезти пленников, оставшихся в живых. Насколько Николас мог судить, он потерял половину своего отряда, и уцелевшие были едва ли в лучшем положении, чем он сам. Вот вам и тщательно спланированная операция. Какой же он болван! Кто-то должен был вовремя остановить его, и отшлепать как мальчишку… Конечно, Юлиус помешал… Конечно, у врагов был численный перевес. И все равно, он выставил себя полным дураком.

Но он был жив! Николас из последних сил прохрипел:

– Юлиус, если увидишь этого ублюдка Дориа, выбей ему все зубы!

Он еще успел услышать смех стряпчего, прежде чем дубинка вновь ударила его по голове. После этого сознание надолго покинуло Николаса, хотя временами ему и казалось, что он лежит на земле, а не едет на лошади, а временами ему, кажется, давали воды и даже чего-то поесть, но глотать он не мог. Юлиуса он больше не видел и не слышал.

Наконец, Николас пришел в себя в походном шатре и обнаружил, что лежит на каком-то тряпье. С него сняли плащ и кольчугу, выставив жалкие останки на всеобщее обозрение. Впрочем, единственным зрителем оказался паренек, даже моложе самого фламандца, с гладко выбритой головой и в длинной рубахе без ворота, который молча сидел напротив, скрестив ноги. Когда Николас пошевелился, он поднялся и взглянул на него, не скрывая отвращения. Судя по внешнему виду, молодой человек не был в родстве с горцами, пленившими отряд, но он также не походил и на генуэзца.

– Кто ты такой? ― спросил его Николас по-гречески. ― И где я?

Незнакомец безучастно посмотрел на него, а затем сплюнул и вышел вон.

Попытавшись пошевелиться, фламандец обнаружил, что связан по рукам и ногам, ― однако он мог вертеть головой. Он огляделся. Шатер был совершенно пуст, и вовсе не походил на обычное жилище кочевника Неожиданно полог откинулся, и внутрь в сопровождении давешнего юноши вошел еще один незнакомец, в точно таком же наряде, и с выражением лица как у Алессандры Строцци, когда она была в скверном расположении духа. Без единого слова незнакомец указал на пленника. Николас открыл было рот, чтобы заговорить, но человек знаком велел ему молчать. Затем он посмотрел на юношу.

Тот, в свою очередь, походил на сына Алессандры, Лоренцо, тоже в скверном расположении духа. Сделав шаг вперед, он опустился на колени и на миг лбом коснулся земли. Затем поднялся, покосился на мужчину, и тот сделал резкий жест рукой. Юноша подошел к выходу из палатки и что-то коротко рявкнул. Язык не походил ни на греческий, ни на итальянский, ни на арабский. Затуманенный разум подсказал Николасу, что незнакомец говорил на иврите. Наступило затишье. Старший из незнакомцев избегал смотреть на пленника, и казалось, что он молится. Затем в палатке неожиданно появились четверо человек, которые несли бадью, наполненную горячей водой. Ее они поставили на землю, вышли и вернулись с большой жаровней. После этого в шатре появился стол и два складных стула. Стопка белья и ящичек, из которого достали и выставили на стол несколько предметов. Последними появились плетеная корзина и еще один столик. Николас молча ждал, взирая на пустую столешницу. Все, кроме первого незнакомца, удалились, и тогда появился давешний юноша с кувшином роз, расставленных с неподдельным изяществом. Их аромат заполнил шатер, перебив все прочие запахи. Николас удивленно распахнул глаза, и незнакомец наконец обратился к нему.

– Вы понимаете меня?

– Я вас понимаю, ― подтвердил Николас.

Человек чуть заметно переменился в лице.

– Я лекарь. Я должен вас спросить: если мы перережем ваши путы, не попытаетесь ли вы совершить насилие?

– Обещаю, ― тут же отозвался фламандец.

– Мы не имеем никакого отношения к вашим ранениям. Мы хотим лишь их исцелить. ― Лекарь подал знак своему спутнику. Тот опустился на колени с ножом в руке и тронул веревки, стягивавшие запястья пленника.

– Но для кого? ― спросил Николас. ― Кто нанял вас? И где я нахожусь?

– Не могу сказать, ― ответил незнакомец. ― Запомните правило: вы должны хранить молчание.

Но фламандец не желал хранить молчание.

– Мой друг… Его зовут Юлиус.

Он тут же ощутил укол ножа. Лекарь что-то прошипел своему помощнику, и юноша с недовольным видом отпрянул.

– В следующий раз мы уйдем, ― пообещал старший. ― И можете дальше лежать в грязи.

Николас покорно замолк. Лекарь с помощником, морщась от отвращения, принялись срезать с него одежду. Затем они губкой обмыли и осмотрели раненого. Больше всего его тело походило на воплощенную совместную грезу Коларда и Хеннинка: темно-синие кровоподтеки и надрезы цвета императорского пурпура. Некоторые раны были довольно глубоки, но кости уцелели, Николас даже не смог бы сказать, что болит сильнее всего: он ощущал единую боль во всем теле. Неизвестно, сколько длилось его путешествие… Скорее всего, его напичкали какими-то снадобьями. Наверное, опасались, что он вскочит на ноги и поубивает их голыми руками, ― но на самом деле сейчас он не смог бы шевельнуть и пальцем. Даже к ванне его пришлось подтаскивать волоком.

В горячей воде он заснул, ― такое с ним случалось и прежде. Кажется, кто-то затем вытащил его из бадьи, перевязал раны мягкой тканью с целебной мазью и на землю вместо грязного тряпья подстелил свежий тюфяк с настоящими простынями, подушкой и одеялом. Затем лекарь чем-то напоил его и позволил заснуть.

Пробудился Николас от боли в мышцах, но с ясным рассудком. Шатер был залит нежным желтоватым светом: пока он спал, сюда принесли свечи. Бадья с водой исчезла, но жаровня осталась, и розы тоже. Сбоку на ковре обнаружилась сложенная стопкой одежда.

Слава богу, платье было не его собственным… Чуть слышно ругаясь, Николас уселся и принялся рассматривать свой новый наряд. Мягкие туфли, узкие штаны на шнуровке, рубаха длиной до середины бедра, туника с короткими рукавами и тонким расшитым поясом с серебряной пряжкой. Никакого оружия, разумеется, и никаких личных вещей. И, хвала небу, никакого головного убора. Сейчас даже воздух давил на затылок слишком сильно… Преодолев слабость, Николас поднялся и стал одеваться. Он почти закончил, когда ощутил какое-то движение у входа в палатку. Там послышался звук шагов, и звон скрещенной стали. Тут же шум прекратился; мужской голос произнес его имя, и полог шатра откинулся в сторону. В темноте Николас видел лишь блеск островерхих шлемов и незнакомых доспехов. За спинами воинов во множестве виднелись такие же палатки, как его собственная, но гораздо просторнее; и все они были ярко освещены.

Идти пришлось совсем недалеко. При этом молчаливый эскорт окружал его так плотно, что Николас почти ничего не смог разглядеть вокруг. Все его спутники были среднего роста и носили кольчугу поверх туники с разрезами, а также сапожки для верховой езды. Под шлемами виднелись смуглые, ничего не выражающие лица с густыми черными бровями и коротко подстриженными черными усами. У входа в самый большой шатер их окликнули, и эскорт остановился.

Николас молча ждал, вдыхая аромат непривычных кушаний, прислушиваясь к незнакомым звукам и голосам. Из шатра доносилась мелодия струнного инструмента и негромкая речь. Шатер был закреплен на кольях с помощью тонких цепочек, которые в отблесках костров блестели, подобно золоту.

Какой-то человек вышел из шатра и, нахмурившись, застыл на пороге. В руках его было нечто, напоминающее кусок меха. Он протянул руку вперед, и, выждав немного, с сердитым видом взмахнул ею в воздухе. Николас, догадавшись, чего от него хотят, принял то, что ему дали. Это оказалась фетровая шапочка, отороченная мехом. Точно такую же носил человек, стоявший напротив него. Приглядевшись, Николас опознал в нем евнуха.

Очень бережно он надел шапочку на голову. Волосы, завившиеся кудряшками после горячей ванны, тут же полезли в глаза. Похоже, он опять превратился в Клааса, покорного и услужливого… Во что же он вляпался на сей раз? Полог шатра распахнулся, ― оставалось лишь войти внутрь.