355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дороти Даннет » Весна Византии » Текст книги (страница 10)
Весна Византии
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 12:36

Текст книги "Весна Византии"


Автор книги: Дороти Даннет



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц)

Глава одиннадцатая

Николас разыграл представление, ― что ж, Тоби к этому давно привык. Но на сей раз лекарь должен был признать, что все выглядело исключительно правдоподобно. Поначалу он не сказал ни слова, ни с кем не спорил и послушно исполнял все, что от него требовалось. Он осмотрел труп, найденный в трюме, и с полной уверенностью смог официально подтвердить, что этого человека сперва убили, а лишь затем сожгли. После этого он еще какое-то время пробыл на вахте, пока наконец не настал час отойти ко сну. Но тогда, вместо того, чтобы зарыться под одеяло, Тоби направился на поиски Николаса.

Бывший подмастерье обнаружился на выходе из трюма. Лицо его было черно-серым, в отблесках нарождающегося рассвета. Лекарь встал у него на пути.

Юлиус как-то говорил, что физическое наказание никогда не страшило Николаса, и за одним-единственным исключением Тоби готов был с этим согласиться.

Крепкий, как молодой бычок, всегда невозмутимый, он с готовностью принимал то, что предлагала жизнь и либо смирялся, либо чувствовал себя довольным. Вот и теперь он выглядел усталым, но не изможденным, и отчаяние было подавлено, подобно пожару на корабле.

– Я так и знал, что ты придешь, ― сказал он лекарю.

Большая каюта на носу была вся запружена телами спящих матросов. Тоби собрал свои пожитки и вместе с Николасом прошел на корму, где чудесным образом осталась нетронутой крохотная каюта, в которой хранили канаты и паруса. Тут не было ни души.

Бок о бок они уселись на какие-то тюки. Неподалеку оказалась самодельная жаровня, ― она высушила промокшие паруса и успела согреть воздух. Николас, обняв колени, замер в ожидании.

– Катерина де Шаретти, ― просто сказал Тоби.

– Да? ― уточнил фламандец.

– Да ― что? Ты о ней ни слова не сказал. Команде, конечно, ничего знать и не следует, но как насчет остальных? Какую игру ты затеял?

– Ты и сам не сказал ни Юлиусу, ни Годскалку, ― заметил Николас. ― Иначе они бы непременно проболтались.

– Может, ты просто сошел с ума? ― предположил лекарь. ― Может, обознался? А возможно, ты и прав, и она вышла замуж за Дориа, и теперь ты рискуешь кораблем и людьми ради какой-то девчонки. Я не утверждаю, что ты не прав. Однако считаю, что всем остальным следовало бы знать, что тобой движет, и иметь право собственного выбора.

– Думаешь… я не говорил себе этого? ― промолвил фламандец, не скрывая удивления. ― Ты видел пробитую голову мертвеца? Полагаешь, я все сочинил насчет роли Дориа в поджоге?

– А разве нет? ― обычно Тоби нравилось испытывать Николаса. Иногда это даже казалось ему забавным.

Бывший подмастерье покачал головой.

– Нет. Если мы его поймаем, я докажу свои слова.

Тоби покачал головой.

– Послушай, я знаю, ты думаешь, будто видел Катерину. Я понимаю, что это означает. Мы с Юлиусом, Годскалком и Асторре пойдем на любой риск, чтобы отыскать девочку и узнать, что произошло. Наемники Асторре также ее знают. Тебе это прекрасно известно… Так почему же ты нам ничего не сказал?

Наступило долгое молчание.

– В ту пору я полагал, что «Дориа» по-прежнему в гавани, ― наконец ответил Николас. ― У меня был шанс повидаться с девочкой, сохранить все в тайне и решить вопрос частным путем.

– А позже? ― настаивал лекарь. ― Ты бы предпочел держать команду в неведении? Я понимаю.

– Ну, собственно никакого «позже» пока не было, ― уточнил Николас. ― Однако, ты прав. Пагано Дориа любит поразвлечься. А я видел ее в одежде пажа, в темноте, всего долю мгновения. Может, он нарочно хотел показать ее мне? Но что, если он хотел меня обмануть? Девочка с такими же глазами и волосами… Если так, то я уничтожил бы репутацию, втоптал бы в грязь имя настоящей Катерины, бросившись к нему с обвинениями. Он был бы доволен.

– Так ты еще сомневаешься?

– Это он устроил пожар. И там, на берегу, я был уверен абсолютно. Пойдете вы за мной или нет ― я не оставлю его в покое, пока не смогу убедиться окончательно, даже если мне придется идти пешком, плыть или ползти, чтобы нагнать этот парусник.

Тоби внимательно наблюдал за ним.

– Расскажи мне об этой девочке. Ее отослали в Брюссель?

– Они думают, она до сих пор там, ― сказал Николас. ― От нее все время приходили письма, что она не хочет возвращаться в Брюгге. Даже на Рождество… Мариана… Она тревожилась. В последнем письме было сказано, что Грегорио собирается в Брюссель, чтобы навестить ее дочь. Если так, то сейчас они уже знают правду.

Николас внимательно разглядывал свои руки. Тыльная сторона кистей была вся в ожогах, и Тоби знал, что ладони еще в худшем состоянии. У него самого руки были ничем не лучше.

– А что она вообще из себя представляет? ― поинтересовался лекарь. ― Я, помнится, видел ее, и мне она показалась хорошенькой, но глуповатой. Хотя я ее совсем не знаю.

Фламандец пожал плечами.

– Я и сам не отличался умом в двенадцать лет. А ты? ― Он попытался сцепить пальцы, но вовремя опомнился и положил руки на колени. ― Девочки родились через несколько лет после Феликса. Ему было девять лет, когда я начал работать в красильне, и он очень ревновал к Тильде. Катерине, младшей, тогда было всего три года. Ей было трудно спускаться по лестнице, и я обычно носил ее на руках.

Поудобнее устроившись на сложенных парусах, Тоби попытался представить себе Клааса, бывшего подмастерья. Десятилетний мальчонка, прибывший из Женевы, где дядюшка Жаак был не слишком добр с ним, ― но все равно улыбающийся, всегда счастливый и готовый помочь… С трехлетней девчушкой на плечах…

Николас пошевелился.

– Она повзрослела ― ничего необычного. Ей не хотелось, чтобы с ней обращались как с Тильдой. Феликс над Тильдой либо подшучивал, либо не обращал на нее внимания. А Корнелис… У их отца было доброе сердце, но заботливостью он не отличался и держал семью в строгости. Катерина научилась подлизываться и добиваться, чтобы все вокруг ее любили. Ей была нужна эта любовь.

– Разве она в этом одинока? ― промолвил Тоби, задумавшись о чем-то своем. Постельные игры… Но Клаас, когда повзрослел, увлекся фармуком и головоломками. У него также была масса подружек, но никто не затронул его сердце по-настоящему. ― Ты хочешь сказать, что она бы с легкостью уступила, если бы мужчина проявил достаточную настойчивость?

– Я женился на ее матери, ― просто ответил Николас. ― И, кроме того… ― внезапно он заговорил тоном отца, который изо всех сил пытается оправдать поступок дочери. ― Мы не согласились купить ей собачку. Это было невозможно. Мариана объяснила…

На фоне всего прочего, возможно, это была самая нелепая вещь, какую только можно сказать, однако, по мнению Тоби, наиболее убедительная, и в тот момент она помогла ему принять решение:

– Ну что ж… Я согласен, что нам нужно последовать за этим кораблем. Я сам расскажу все, что знаю, нашим друзьям. Команда будет работать, как один человек ― они хотят отомстить за пожар. И ни от кого из нас ты не услышишь ни слова жалобы. ― Он помолчал. ― Ты ведь наверняка и сам собирался рассказать Асторре и Юлиусу.

– Думаю, да, ― кивнул Николас и, чуть помолчав, добавил: ― Я видел ее во Флоренции, во дворе особняка Дориа.

– Значит, она тебя тоже заметила, ― проницательно отозвался Тоби. ― Если бы она страдала, то обратилась бы к тебе. Я понимаю, что это звучит ужасно, но вполне возможно, этот человек знает, как сделать женщину счастливой… И он все-таки женился на ней. Нам это известно наверняка.

– Пожалуй, это худшее из всего, что нам известно. ― В тот момент эти слова показались Тоби вполне логичными, хотя позже он усомнился в своих доводах.

Сказать было больше нечего, и лекарь закрыл глаза. Открыл он их, когда Николас бесшумно поднялся и вышел: то ли уже отдохнул, то ли не нуждался в отдыхе.

Сам Тоби лежал в тепле, и все проблемы понемногу отступали.

Когда он пробудился, уже давно рассвело. Выбравшись наружу, он отыскал кока и Джона Легранта и за едой, охая по своей всегдашней привычке, выслушал гигантский список дел, которые предстояли ему на сегодня.

Тобиас Бевентини был человеком методичным и строгих правил, а потому никогда не уклонялся от своих обязанностей. Однако первым делом он все же отыскал Годскалка, Асторре и Юлиуса, и каждому из них пересказал все то, что успел поведать и Джону Легранту, который до сей поры никогда не слышал имени Катерины де Шаретти, ― но все же имел право знать, ради чего подвергает свою жизнь смертельной опасности.

Тоби долго колебался, стоит ли рассказывать обо всем Лоппе. Когда же он наконец решился, то выяснилось, что чернокожему давно все известно.

* * *

В том же холодном бесприютном феврале вести о бегстве Катерины де Шаретти получила в Брюгге ее мать.

Вернувшись из Брюсселя, стряпчий Грегорио первым делом направился к ней, медленно поднялся по лестнице и постучал в дверь кабинета. Заслышав голос хозяйки, приглашавшей его войти, он мельком подумал, что, похоже, она уже догадывается, о чем он намерен ей сообщить.

Хотя сам он пока не собирался связывать себя узами брака, мессер Грегорио давно встречался с одной хорошенькой, неглупой женщиной, и потому вполне мог оценить красоту и отвагу другой дамы, даже на десять лет его старше, которая управляла собственной компанией. Он служил у нее всего год. Уроженец Ломбардии, выучившийся на юриста в Падуе, он некоторое время работал в Сенате Венеции: превосходное место для человека с амбициями. Когда возраст Грегорио стал приближаться к тридцати, он решил, что пора ему двигаться дальше, и заинтересовался тем, что узнал о компании Шаретти. Он уже слышал о ней прежде, ― его отец, ныне живущий в Генте, знал человека, чья овдовевшая дочь ныне владела компанией. Грегориус сказал себе, что это может оказаться неплохим шансом. Сорокалетняя женщина вполне может пожелать удалиться от дел или вообще продать свое дело. Однако первое, что он узнал, прибыв в Брюгге, это что Вдова собирается взять в мужья собственного подмастерья, мальчишку, вдвое ее моложе. Нечего и говорить, что у Грегорио сразу возникло желание бежать отсюда подальше. Но он остался. Вскоре он понял, что неверно оценил ситуацию. Николас был не похож на других людей. Вдова отнюдь не заслуживала презрения, и скоро завоевала его сочувствие. Не стыдясь насмешек, она вступила в этот неравный брак, и Грегорио раньше многих других людей понял, что двигало ею.

Если бы ему предоставили выбор, он отправился бы с Николасом на Восток; однако это было бы неразумным шагом. Компания нуждалась в его трудолюбии и умениях. Он остался даже не ради собственного продвижения, но ради демуазель, а также желая посмотреть, каких высот добьется Николас. О темной стороне натуры молодого супруга Вдовы, которую они как-то обсуждали с Тоби, Грегорио толком ничего не знал. Конечно, Николас допускал ошибки, и некоторые из них оказались губительными. Но пока рядом с ним остаются Тоби и Юлиус, наверняка все будет в порядке.

Однако сейчас Грегорио думал только о женщине, которую Николас взял в жены, а затем оставил. С той поры, как он отбыл в Италию, стряпчий наблюдал за Марианой де Шаретти, которая, побывав замужней женщиной, вдовой и вновь замужней женщиной, теперь пыталась приноровиться к новой жизни: супруги, которая распахнула двери и позволила юному мужу отправиться повидать свет со всеми его соблазнами.

Пять месяцев без Николаса оказались не столь тяжелы, как она опасалась. Дети причиняли куда меньше хлопот, равно как и управление компанией. Перед отъездом Николас выбрал надежных людей на все ключевые посты. Даже скорбь по Феликсу, единственному сыну, постепенно утихала, а отсутствие младшей дочери, Катерины, стало истинным облегчением. Теперь у Марианы было больше свободного времени для самой себя и для друзей.

Самым невыносимым было отсутствие Клааса. Точнее, Николаса, мальчика, которого она вырастила, а затем предложила ему сотрудничество в браке… до той поры, пока этот деловой союз не перерос в нечто большее.

С восхищением и жалостью Грегорио смотрел, как она расцветает, меняет тяжелые, мрачные вдовьи одежды на более яркие и праздничные, подчеркивающие роскошные густые каштановые волосы, синие глаза и все еще безупречную розовую кожу.

Даже после отъезда мужа ничего не изменилось. Более того, стряпчему казалось иногда, что платья и украшения Марианы понемногу становятся все более яркими и молодят ее все сильнее, ― словно в ожидании Николаса она старалась стать для него более подходящей женой. Или просто, вернувшись к жизни после долгих лет вдовства, она вдруг решила доказать самой себе и окружающим, что еще не умерла окончательно для этого мира.

Они с Николасом с самого начала знали, что расставание будет долгим.

Он искренне не хотел уезжать, ― по крайней мере, так казалось Грегорио. Однако у него были свои причины, равно как и у демуазель, ― чтобы настаивать на отъезде. Формально говоря, речь шла о том, чтобы избежать опасности, грозившей со стороны одного шотландского лорда и его отца, однако в глубине души Грегорио усматривал здесь скорее жест любящей женщины, которая сама открывает дверь клетки вместо того, чтобы пытаться удержать мужа при себе.

Грегорио старался ни в чем не посягать на душевное спокойствие Марианы де Шаретти. Отправившись по ее желанию в Брюссель для разговора с Катериной, он думал, что его ждет всего лишь встреча с милой, хотя и избалованной девочкой, а единственной сложностью будет уговорить ее вернуться домой.

Однако обнаружилось нечто ужасающее. Об этом необходимо было сообщить демуазель, хотя всей правды он ей говорить не хотел. Стряпчие сплетничали между собой… Стряпчие имели дело с портовыми чиновниками… За последние дни он узнал немало такого, о чем не собирался рассказывать своей хозяйке. И все же исчезновение Катерины многое изменило…

Войдя в кабинет хозяйки, он обнаружил, что она, по своему обычаю, сидит за большим столом, на котором стояли весы, чернильница, лежали учетные книги и листы с образцами шерсти, окрашенной в яркие цвета. Кроме того, теперь там красовалась небольшая серебряная шкатулка с именем Марианы де Шаретти, выгравированном на боку.

Сегодня на ней было расшитое жемчугом бархатное платье, подчеркивающее высокую грудь. На лице виднелись следы слез.

– Демуазель! ― воскликнул Грегорио.

– Дурные новости? ― Мариана полуприкрыла глаза. ― У тебя усталый вид, Горо. Ты знаешь, где стоит вино. Налей немного и мне тоже. Думаю, нам обоим это понадобится.

И когда он наполнил бокалы, сел и повторил свой вопрос, то услышал:

– Те же новости, что и у тебя, полагаю. Ну, рассказывай первым.

Она внимательно выслушала его печальную историю. Все ласковые, успокаивающие послания, которые приходили за последнее время от дочери с начала осени, оказались подделкой: Катерина написала их за один день и поручила некоему посреднику отсылать письма домой через определенные промежутки времени.

Сама Катерина всего несколько недель оставалась в Брюсселе, а затем уплыла на корабле в Антверпен, солгав, будто собирается домой. На самом деле она сбежала с неким генуэзцем по имени Пагано Дориа, а корабль его отправлялся во Флоренцию.

Он положил на стол Марианы письма с извинениями от брюссельского торговца и его жены, призванных присматривать за девочкой, ― которые оказались даже не в состоянии защитить ее от первого встречного соблазнителя.

Разумеется, в письмах были жалобы на лживый характер Катерины… Хотя говорить этого вслух явно не следовало. Заканчивалось письмо неохотным предложением помочь уплатить выкуп, который, несомненно, затребует теперь этот негодяй. Хотя, разумеется, демуазель де Шаретти должна сознавать, что их финансовые ресурсы не безграничны, иначе они никогда не согласились бы взять в свой дом ребенка с таким сложным характером…

Грегорио следил за Марианой, пока она читала письмо.

– Я им сказал, что никаких требований выкупа не было, ― заявил он наконец.

– Да. ― Она положила бумаги на стол. ― Он женился на ней.

Стряпчий не поверил собственным ушам.

– Кто?

– Пагано Дориа, ― пояснила Мариана, не сводя глаз со своего поверенного. ― Он написал из Флоренции. Брак был заключен по закону и засвидетельствован городскими чиновниками. Он ни о чем не просит: лишь желает известить меня о том, что произошло.

У Грегорио пересохло во рту.

– Без вашего согласия это невозможно, ― заявил он. Мариана по-прежнему смотрела на него.

– Он сказал, что посоветовался с поверенными, и все законно. Бумаги он предварительно послал ее крестному, Тибо де Флери, в Дижон. Одному из тех, кого разорил Николас… Тибо или тот, кто водил его рукой, наверняка был счастлив подписать эти бумаги.

Отставив нетронутый бокал, Грегорио воскликнул:

– Все равно это незаконно! Она еще даже не достигла зрелости.

Письмо из Флоренции также лежало здесь, у нее на столе. Мариана занемевшими пальцами подняла его на вытянутых руках, чтобы отыскать нужный абзац, а затем прочитала вслух:

– «…Вообразите, как печалит нас с Катериной невозможность получить материнское благословение. Я желал бы вернуть ее вам, чтобы, став женщиной, она вновь пришла ко мне. Но вам не хуже меня известен своевольный характер нашей Катерины. И хотя я желал расстаться с ней, она настояла на том, чтобы мы не разлучались. Разумеется, мне нет нужды говорить вам, что до той поры, пока дочь ваша оставалась ребенком, она хранила невинность и была надежно ограждена от любых посягательств. Во Флоренции терпение мое оказалось вознаграждено. Став женщиной, она возжелала получить то, на что имеет полное право: то есть взять в мужья человека, которого любит. Поэтому я надеюсь, вы простите и ее, и меня. И когда однажды я с радостью привезу ее домой, вы встретите Катерину как свою возлюбленную дочь, а меня ― как любящего сына».

В этот момент Грегорио невольно перебил хозяйку.

– Демуазель, прошу меня простить. ― И торопливо вышел из комнаты, чтобы его не стошнило прямо в ее присутствии.

Он понимал, что едва ли стоит возвращаться в кабинет, пока он не успокоится.

Стряпчий твердо знал, что сказать и что сделать, а по лицу Марианы заметил, что его реакция явно произвела на нее впечатление.

– Простите, я вел себя недостойно, ― промолвил он. ― Но позвольте мне кое-что вам пообещать. Это ― последнее проявление слабости, которое мы с вами допустим, пока все благополучно не разрешится. ― Он помолчал. ― Полагаю, речь идет о наследстве Катерины?

– Думаю, что да, ― подтвердила она. ― Как ты знаешь, Николас не получает ничего.

Стряпчий нахмурился.

– Но даже доля Катерины отойдет Дориа лишь после вашей смерти и, возможно, Николас, как управляющий, сумеет не отдать ему эти деньги. ― Он задумался. ― Ваш супруг всю зиму провел во Флоренции, и если Дориа не знал об этом или проявил беспечность… Возможно, следующее письмо мы получим уже от Николаса, с известием, что Катерина в безопасности.

Мариана устало покачала головой.

– Нет, можешь сам прочесть письмо. Это глупый и жестокий человек. Он знал, что Николас будет там. Он спрятал от него Катерину. К моменту написания этого письма свадьба уже состоялась, и они покинули Флоренцию. Он говорит, что пообещал ей торжественную брачную мессу на Сицилии.

Грегорио взял письмо, но не стал его читать.

– А при чем тут Сицилия?

– Все очень просто, ― сказала Мариана де Шаретти. ― Это лишь торговая остановка. Он направляется в Трапезунд. Его назначили генуэзским консулом. Он хочет попасть туда прежде Николаса и, по его словам, встретить его объятиями, как и полагается любящему пасынку.

Они переглянулись, и наконец, Грегорио промолвил:

– Я отправлюсь туда.

Демуазель неуверенно покачала головой.

– Возможно, позднее. Но сейчас ты нужен мне здесь. Я уже отправила письмо Николасу. Возможно, он его не получит, или письмо придет через несколько месяцев. Но и ты не успеешь добраться туда быстрее. А тем временем все худшее уже случилось. Свадьба состоялась, и они стали мужем и женой. По крайней мере, в Трапезунде он не сможет прятать ее, как во Флоренции. Рано или поздно Николас узнает, что произошло, и сделает все возможное…

– И что же? Вы все равно поедете? ― спросил стряпчий.

– Только во Флоренцию, ― ответила Мариана. ― Именно там они поженились. Кроме того, я поеду через Дижон, чтобы навестить Тибо де Флери и получить копии всех бумаг. Полагаю, это будет разумно.

– Согласен, ― подтвердил Грегорио. Если она сможет доказать, что брак Дориа не имеет силы, скорее всего, он бросит Катерину, ведь тогда он не сможет рассчитывать на ее наследство. Однако сейчас они ничем не в силах были помочь девочке.

Внезапно стряпчий понял, что на самом деле двигало его хозяйкой: если Катерина обретет свободу вследствие признания брака недействительным, у Пагано Дориа не будет причин задевать ее защитников.

Конечно, как всякая мать, Мариана де Шаретти страшилась за судьбу дочери, но еще больше ее терзал страх за Николаса.

– Я постараюсь выехать как можно раньше и напишу тебе из Флоренции, ― сказала она. ― Тебе же придется подождать. У нас хорошие служащие, но им нужно еще многому научиться. Однако если от меня не будет никаких известий, или ты сам почувствуешь, что должен что-то предпринять, я даю тебе позволение поступать по своему усмотрению. В Венеции у нас есть капиталы, и туда новости будут доходить гораздо скорее. Найди там дом, сними помещение для конторы. Николас все равно собирался сделать это. А если поймешь, что должен отправиться в Трапезунд, ― тогда действуй.

– Здесь справятся и без меня, ― заявил Грегорио. ― Возьмите меня с собой в Дижон.

Мариана улыбнулась.

– Мне так повезло с вами со всеми… Но ты сам сказал: сегодня последний день, когда мы можем позволить себе проявить слабость. Если когда-нибудь я забуду об этом, ― мне будет довольно взглянуть на это письмо.

– Ансельм Адорне… ― сказала она чуть погодя. ― От этого семейства у меня почти нет секретов, но они дружны с Дориа ― Я им ничего не скажу, ― пообещал стряпчий.

Женщина нахмурилась.

– А Лоренцо Строцци? Николас жил у его матери, во Флоренции.

– Но он тогда ничего не знал о Катерине, значит, и Строцци ничего не известно.

Все сказанное Грегорио было правдой… но он все равно чувствовал себя предателем. Он ушел и погрузился в долгие размышления, а затем взял перо и, как обычно, в четырех экземплярах, написал длинное зашифрованное письмо Николасу.

* * *

Наутро после пожара мессер Николаи де Аччайоли, человек с деревянной ногой, вернулся в Модон с Патроса, буквально за день до того, как на острове разразилась чума. Прибыв в Модон, он окинул взглядом обгоревший корабль в гавани и, подробно расспросив бальи, послал любезное сообщение юному Никколо ван дер Пулу, владельцу галеры «Чиаретти», что он едва ли сможет продолжить путешествие на борту его судна. Однако он будет очень рад, если юноша пожелает навестить его на постоялом дворе.

Николас получил это послание, но до вечера ничего не стал предпринимать. Он целые сутки провел на ногах и был вынужден признать правоту Джона Легранта. Конечно, они могли выйти завтра из Модона на веслах, но на то, чтобы починить галеру, все равно ушло бы несколько дней. Он не сможет догнать «Дориа». Однако казалось вполне вероятным, что парусник задержится в пути, дабы подождать соперника, ― и стать свидетелем его окончательного падения.

Как ни странно, весть о задержке мало кого порадовала. Наутро после разговора с Тоби по ожесточению в глазах своих спутников, он понял, что они знают правду насчет Катерины.

Легрант разумно воздержался от обсуждения этой темы. Священник, случайно оказавшись рядом с Николасом, заметил:

– Я хотел сказать, что очень сожалею. Мне кажется, я видел девочку в Порто Пизано. Хорошенькая, с каштановыми волосами, в одежде пажа… Вид у нее был вполне счастливый…

И поскольку Николас не знал, что сказать, он просто поблагодарил капеллана, и тот поспешил добавить:

– Разумеется, подобному поступку нет оправданий…

На этом Годскалк завершил разговор. Асторре, в свою очередь, едва только узнал все новости, поспешил отыскать Николаса и схватил его за рубаху.

– Я убью его! Я взрежу ему живот и скормлю внутренности собакам! Я…

Чтобы успокоить бравого капитана, фламандцу пришлось ответить ему в том же тоне, использовав немало живописных ругательств.

Но самым интересным, разумеется, был разговор с Юлиусом, который, похоже, обижался, что Николас скрыл от него все происходящее. В какой-то мере он был прав, ведь в свое время стряпчий присматривал не только за старшим сыном, но и за обеими дочерьми Марианы… Юлиус завалил его вопросами, а затем заявил Николасу, что лично проследит за тем, чтобы корабль был готов к выходу в море даже не через сутки, но прямо к ужину. Лишь совместными усилиями Легранта и Тоби удалось его утихомирить. Команда поначалу также была ошарашена изменением планов, но затем все успокоились.

И вот, поглощенный мыслями о снастях и канатах, Николас наконец постучал в дверь дома, где поселился грек, и прошел в гостиную. Он забежал сюда в перерыве между другими важными делами; ничего не ел с полудня и даже не успел переодеться. Одноногий афинянин флорентийского происхождения, в своем безупречном платье и высокой шапке, поприветствовал его с изысканной любезностью.

– Это новые цвета Шаретти, ― пошутил Николас. ― Корабль и дублет дополняют друг друга. Простите, монсеньор, у меня не было времени, чтобы привести себя в порядок. Я также сожалею, что мы будем лишены вашего общества до Константинополя.

– Стамбула, ― поправил его грек. ― Теперь при турках вам придется называть его именно так. В Пере вы встретитесь с моим братом, которого помог освободить король Шотландии. Понравилось ли вам морское путешествие? Разумеется, до этого печального события…

– Мне многое нравится, ― ответил Николас. ― Мы плыли мимо Тольфы. Похоже, римские квасцы до сих пор никто не нашел…

Афинянин улыбнулся. Он уже был немолод, но смуглое бородатое лицо можно было даже назвать красивым, и оно ничуть не изменилось с того дня, когда, полтора года назад, Николас впервые увидел его на пристани в Дамме, а затем в сентябре, на борту венецианской галеры в Слёйсе, когда познакомился с Виолантой Наксосской, и у них впервые зашла речь о путешествии в Трапезунд.

Часть своих сбережений в золоте Николас хранил в Венеции. В том же банке имелся и солидный вклад на имя компании Шаретти. Этот вопрос не обсуждался вслух, ― ибо большая часть денег поступала в награду за обнаруженные залежи квасцов близ Рима и за то, что Николас сохранил эту находку в тайне. Венеция обладала монополией на торговлю квасцами, полученную от турков… Теперь же Николаи де Аччайоли сказал:

– Разумеется, рано или поздно кто-то обнаружил месторождение в Тольфе, сделав те же выводы, которые пришли в голову и вам. Крестник папы римского, да Кастро, ищет эти залежи. Как только он добьется успеха, папа начнет торговлю квасцами. Но пока это не произошло, каждый проходящий день радует моего брата и, полагаю, также компанию Шаретти. Так, стало быть, вы все-таки направитесь в Трапезунд, несмотря на это маленькое недоразумение?

– Не вижу причин отступать от своих планов.

– И будете заботиться о благосостоянии наших щедрых друзей-венецианцев?

– Насколько возможно, ― подтвердил Николас. ― Однако генуэзский консул Дориа наверняка доставит нам немало хлопот. Мы подозреваем, что именно он устроил этот пожар.

– Вот как! ― воскликнул грек. ― Тогда я разделяю вашу тревогу. Он плывет перед вами?

– Да, в Константинополь. То есть в Стамбул. Мы не ведаем, пользуется ли он влиянием в тех краях.

– Он знает греков, ― невозмутимо отозвался афинянин. ― У рода Дориа с ними давние связи, а значит, у него есть друзья среди тех семейств, которых султан вынудил к переселению. Что же касается чужеземной колонии на другом берегу… Мой брат расскажет вам, что происходит в Пере. Многие там недолюбливают генуэзцев, а венецианский бальи пользуется почетом у турков… Шелк уцелел?

– Да. Пожар пощадил большую часть нашего товара. Вы хотели поговорить со мной о квасцах?

Грек удивленно взглянул на собеседника.

– Я думал, мы уже поговорили об этом.

– Во Фландрии, на галере, вы вели речь о квасцах близ Керасуса.

– Боже правый, неужели? ― изумился Аччайоли. ― Но ведь это довольно далеко от Трапезунда, и рудники находятся не на побережье, а на холмах к югу. Кроме того, весь груз, доставляемый в Керасус, облагается огромными пошлинами после того, как проходит через турецкий пролив.

– Понимаю, ― кивнул Николас.

– В общем, сейчас едва ли стоит об этом говорить, ― закончил афинянин.

– Это я тоже понимаю. Но уверен, что ваш брат, мессер Бартоломео, мог бы дать мне дельный совет. Он отправится с нами в Трапезунд?

– С вами? ― переспросил грек. ― Конечно, нет. У него дела в Пере. Хотя, возможно, он предложит вам взять на борт пассажиров. Император посылает в другие края своих купцов и вельмож, он любит покупать шелка и узнавать новости. Возможно, кое-что из этого вам придется взять на борт.

– Мы не перевозим лошадей, ― заметил фламандец.

Афинянин взглянул на него и засмеялся:

– Так вы тоже слышали эту историю?! Персы выращивают превосходных коней, но у их посланцев мозгов не больше, чем у ослов. Если правду говорят, что султан собирает флот, то, возможно, вы сумеете это подтвердить. Корабли должны собраться в Галлиполи, а вы будете проплывать мимо. Думаю, вы услышите свежие слухи… Иные говорят, что это только для самозащиты, на тот случай, если наш безумец, Людовико да Болонья, натравит на султана какое-нибудь герцогство…

– Так значит, я не услышу от вас совета держаться подальше от Трапезунда? ― поинтересовался Николас.

Грек пристально взглянул на него.

– Нет. И скажу вам, мой циничный друг, что эта поездка принесет вам не меньше пользы, чем Венеции и Флоренции. Я не обманул вас во Фландрии.

– Разумеется, ― кивнул бывший подмастерье. ― Зачем вам обманывать меня, когда на свете так много других людей?

Хозяин дома угостил его вином, и они еще поболтали, а затем Николас откланялся, чтобы заняться делами.

Пять дней спустя он смог отплыть из Модона. Настроение его никто не назвал бы радостным ― скорее, фламандец был полон мрачной решимости. Он вполне сознавал, что теперь лишь один этап пути отделяет его от Золотого Руна, но, в отличие от путешествия Язона, его деревянный оракул предпочел не плыть вместе с ним.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю