Текст книги "Весна Византии"

Автор книги: Дороти Даннет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 41 страниц)

Глава сорок первая

Ожидание показалось просто невыносимым, так что терпение Николаса истощилось задолго до того, как на борту появились венецианцы. Но по крайней мере, у него хватило времени одеться самому и привести в порядок корабль. Палуба была чисто вымыта, все моряки и солдаты надели ярко-синие накидки. На корме развесили огромный расшитый золотом навес с тяжелыми кистями. Пусть об этом узнают в Риальто… Венецианский товар наконец прибыл с Черного моря, и кое-что еще… возможно, нечто очень важное.

В конце концов, Синьория выслала дюжину лодок. Некоторые из них должны были забрать венецианцев и генуэзцев. Другие привезли на борт представителя дожа, сенаторов и прокураторов Республики, нескольких писцов, пушку и троих таможенников. С ними были две длинных позолоченных лодки от Дома Медичи с управляющими, помощниками и слугами. Возглавлял их Алессандро Мартелли, на протяжении тридцати лет представлявший Медичи в Венеции.

Под приветственные звуки труб все они взошли на борт, обменялись приветствиями и представлениями. Синьория считала своим долгом тепло встретить тех, кто принял участие в героической обороне Трапезунда. Синьория желала поблагодарить человека, благополучно доставившего ее товар и сограждан, вырвав их из рук турков. Если бы ситуация была иной, не будь этой трагедии, этой ужасной потери для всего западного мира, ― встреча, несомненно, была бы еще более торжественной. Но и без того дож Паскуале Малипьеро собирался завтра дать мессеру Никколо аудиенцию в герцогском дворце, после чего состоится почетный обед. Пока же, как знак уважения ― немного вина и всевозможные яства ожидают его на берегу.

Разумеется, венецианцы готовы были понять, что мессер Никколо устал после долгого путешествия и желает передохнуть. Тем не менее уже через час они попросили его явиться в Зал Коллегии, где председатель и советники хотели бы расспросить фламандца во всех подробностях. Они желали получить самый точный отчет о происходящем, ведь в торговле, которая была смыслом жизни Венеции, самое главное было получить точные сведения и как можно быстрее предпринять все нужные меры.

Мессер Никколо любезно согласился с этими планами, краем уха прислушиваясь к словам Мартелли. Грегорио с семьей остановился в палаццо Мартелли-Медичи, где достаточно было места и для остальных гостей.

– Очень любезно с вашей стороны. Так, стало быть, они пока не нашли собственного жилья? ― поинтересовался Николас. Но тут последовала новая пышная речь представителей дожа, и ответа Мартелли он не расслышал.

Алессандро Мартелли, мужчина лет пятидесяти, с черными седеющими волосами, приходился братом тому самому морскому консулу, который принимал у себя в Пизе отца Годскалка. Пятеро из шестерых братьев Мартелли служили Медичи в разных концах света, точно так же, как члены семьи Портинари.

Теперь к разговору присоединился Юлиус и Джон Легрант. Они не могли пока все сойти на берег, нужно было отогнать корабль к таможенному причалу, завершить разгрузку и сверить все накладные, а также расплатиться с матросами. Обсуждение этих мелочей заняло очень много времени. Почетные гости наконец отбыли вместе с пассажирами, многие из которых на прощанье обнимали Николаса и пытались вручить ему какие-то подарки, а двое ребятишек даже расплакались, когда он снес их по трапу и усадил в лодку. Вернувшись на палубу, Николас обнаружил там Катерину с ее сундуками и служанкой. Барка Медичи уже отчаливала.

– Я отправлюсь с ними, мессер Никколо, ― заявил Лоппе. ― Лодка отвезет вас вместе с демуазель, отцом Годскалком и мессером Мартелли.

– Я тоже поеду, ― добавил Тоби. ― Мартелли говорит, что быстрее будет сойти на берег на площади и пройти пешком, а весь багаж отправится на лодке по каналу. ― Немного помолчав, он внезапно объявил; ― Вот она.

Туман рассеялся, и Венеция показалась на горизонте, плоская, точно блюдо со сластями. Глядя на эту длинную цепочку розовых и белых фрагментов, окутанных густой летней зеленью и перемежаемых то там, то здесь высокими колокольнями, Николас пока не мог обнаружить ничего для себя интересного. С тем же успехом он мог оказаться и в Брюгге.

– Флоренция мне понравилась больше, ― заявила Катерина. ― Я хочу жить во Флоренции.

Она вся дрожала. Николас помог ей спуститься в барку Медичи, и там она уселась как можно ближе к нему, в своем красивом черном бархатном плаще и шелковом платье, которое Николас купил ей в Модоне. Вдова возвращалась с пустыми руками. Маленькая беглянка, не заслужившая ничего, кроме жалости к себе…

– Говорят, это самый красивый город в Европе, ― сказал ей Николас. ― Не знаю, почему. Хотя, может, и знаю…

Ибо вот наконец перед ними оказался дворец, о котором столько рассказывали моряки, ― розовый с белым, украшенный тончайшей резьбой и похожий на изысканный гребень слоновой кости. Бухта переходила в широкий канал, а впереди открывалась площадь, выходившая прямо на берег, где высились два древних столпа. Лодка причалила к длинному пирсу, и на берег они спустились меж двух шеренг слуг в ливреях, ― необходимая мера предосторожности, ибо на пьяцце было полно людей, и чем дальше они углублялись в город, тем сильнее делалась толчея.

Теперь Николас увидел все приметные места, о которых ему рассказывали. Слева красовалась сторожевая башня. Справа ― знаменитая базилика Святого Марка. Колонны ее были из того же мрамора, что и в трапезундском дворце. Форма дверей также казалась знакомой, и барельефы, и мозаики, чье золото от времени потускнело до сепии. А над головой высились купола, так похожие на купола храмов святого Евгения, Хризокефалоса и Айа Софии. Конечно, они были другой формы, и все же моряки в Брюгге ничего не говорили о том, сколь многое почерпнула Венеция у Византии. Здесь Рим и Эллада смешивались, как на берегах Черного моря. Именно здесь Николасу предстояло основать свое дело и встретиться с Марианой.

Мартелли говорил, что идти им недалеко. Слуги расчищали путь впереди, а прохожие с любопытством оглядывались на новоприбывших. Вскоре все вокруг будут знать, кто они такие, но пока дож не принял Николаса, официально считалось, что его здесь нет. Хотя, конечно, вечером председатель Коллегии пожелает расспросить гостей и услышать от них честные и подробные ответы.

Узкие улочки с арками, дверями и переходами, решетками и ставнями, стены, покрытые фресками, украшенные гербами и крестами, бельведеры с изображением львов и обезьян и лоджии с цветочными горшками. В уголках, в небольших двориках, деревья, колодцы и фонтанчики, и стены, заросшие виноградником и плющом. Розы ― даже в октябре. Тоскливо кричащие чайки на крышах, крупные, как гуси… В одной из арок сидел человек, выстругивая весло.

Они миновали канал по горбатому мостику, а затем еще один. Шаги отдавались гулким эхом, а снизу доносился плеск воды и тяжелые вздохи опускающихся и поднимающихся лодок на привязи. Запах тоже был привычный ― сырого гниющего дерева и мха. Но было и нечто новое: оливковое масло, дым, специи. У всякого города свой аромат. На следующем мосту женщина, шедшая по другой стороне, вдруг поскользнулась, рассыпав полную корзину лимонов. Слуги бросились ей помогать, погнавшись за раскатившимися плодами по берегу и по ступеням мостика. Внезапно кто-то ухватил Николаса за пояс и за горло и рванул назад, через край моста, а затем ― вниз по ступеням.

Он закричал изо всех сил, ловко пнул кого-то под колено, а другого ударил по затылку и едва не вырвался на свободу, как вдруг еще пятеро человек набросились на фламандца, схватили его за запястья и попытались заткнуть рот. Он зубами укусил чью-то ладонь, но тут же получил сильный удар в живот, а затем еще один ― чуть ниже. Когда Николаса перестало выворачивать наизнанку, он осознал, что находится в гуще целой толпы негодяев под мостом, и они пытаются запихнуть его в лодку. Он не понимал, что происходит, ― при нем не было ничего ценного… Ни денег, ни самоцветов. Если они хотели получить за него выкуп, то тем хуже для них.

Однако нападавшие оказались не настолько глупы, чтобы дожидаться спасителей Николаса, суетившихся на мосту. Они оттолкнули лодку от берега и швырнули в нее свою добычу. Там уже стоял какой-то человек, завернувшийся в плащ. Ловко откатившись по дну, Фламандец решил рискнуть и попытался вывалиться в воду, цепляясь за деревянный столб у причала. Они схватили его за ноги. Он опять принялся отбиваться, изо всех сил карабкаясь на берег. Там был проход с мраморными колоннами, ведущий прочь от воды. Николас уже было решил, что спасен, но тут кто-то из нападавших догнал его, ударил по голове, и он зашатался. Обернувшись, фламандец ловко ударил негодяя в челюсть, и тот упал. Показались еще трое нападавших, и Николас, на ходу выхватывая меч, устремился по галерее, однако, тут из-за спины донесся истошный вопль Катерины. Он остановился как вкопанный.

Эта задержка оказалась роковой, поскольку нападавшие тут же всей толпой набросились на него. Николас успел нанести еще пару ударов, как учил Асторре, но их было слишком много. И очень скоро он вновь оказался в лодке, и двое мужчин, отталкиваясь шестами, повели ее по лабиринтам каналов, узким и темным, как сточные трубы.

Николас, лежавший лицом почти у самой воды, видел, как милю проплывают дохлые тараканы и какой-то сор. Крики позади затихли; похитители переговаривались на неведомом фламандцу наречии, и кто-то громко сопел Николасу в ухо. Один из нападавших связал ему руки и сунул в рот кляп, а затем накинул сверху что-то темное. Рядом фламандец ощутил какое-то движение. Слегка продвинувшись, он нащупал знакомую ткань и туфельку. Ладно… По крайней мере, он сдался не напрасно. Хотя кому могла понадобиться Катерина? Над этим он пытался размышлять, преодолевая боль и тошноту, всю дорогу до пункта назначения, однако он так и не понял, куда их привезли, потому что его опять ударили, и Николас потерял сознание.

* * *

― Ударь его, он притворяется, ― заявил Саймон. Так значит, это незнакомое наречие было шотландским… Николас открыл глаза.

Саймон де Сент-Пол Килмиррен был все так же хорош собой, как год назад, в Брюгге. Окидывая взглядом этот образчик мужской красоты, Николас, лежавший на полу, решил, что если не обращать внимания на боль, терзавшую его в паху, в области живота, на заплывший глаз и рассеченную губу, то вполне можно было заметить объективно: лорд Саймон ничуть не изменился с возрастом, и пожалуй, также и не поумнел. Локоны под бархатным беретом были цвета старого золота, синие глаза блестели, губы кривились в чувственной улыбке. Дублет был затейливого кроя, бархатный на атласной подкладке, и он явно воспринял новую венецианскую моду носить полосатые чулки. Ноги шотландца казались изваянными лучшим скульптором. Впрочем, возможно, так оно и было, а настоящие конечности он прятал внутри муляжа… Тогда ему, должно быть, непросто садиться на лошадь!

Прежде Николас никогда не находил в себе силы подшучивать над Саймоном. Он торопливо разделил двенадцать на три и пришел к выводу, что удар по голове ему не слишком повредил. Он находился в просторной длинной комнате с окнами, закрытыми ставнями и единственной дверью, у которой стояло двое вооруженных людей. У окна возвышалось кресло с резной спинкой, и письменный стол.

Саймон, который, похоже, недавно вошел в комнату, стоял посередине и наблюдал за Николасом. Первой мыслью фламандца было: неужели сейчас ночь? Тогда по вине этого безумца Мариана будет тревожиться… По поводу председателя Коллегии, который также ждал гостя, Николас решил не волноваться.

А затем он заметил, что несмотря на горящую лампу, сквозь ставни пробивается дневной свет. Кроме того, одежда его еще до конца не просохла, а значит, он находится здесь не так уж долго. Заслышав какое-то сопение за спиной, он вывернул шею. Катерина де Шаретти сидела, опираясь спиной о стену, в своем промокшем черном платье, и сердито взирала на отчима.

– Я думала, ты можешь все на свете.

– Победить восемь человек я не могу.

– Семь, ― поправила она. ― Сядь и скажи ему. Пусть он меня отпустит, иначе Грегорио с матерью немедленно пойдут к дожу. Пагано не должен ему ни гроша.

Николас сел. Он чувствовал себя омерзительно. Вся эта история от начала до конца была так ужасна, что стоило лишь подумать об этом, как ему хотелось разразиться идиотским хохотом. Человек, стоявший перед ним, снабдил Пагано Дориа кораблем и грузом и отправил на восток, дабы противодействовать компании Шаретти и по возможности, разорить ее. Пагано, во всем любивший оригинальность, начал с того, что женился на одной из наследниц. Но поскольку он не разорил Николаса и не убил его, и ― как верх бездарности ― ухитрился лишиться жизни, то Саймону ничего не осталось, кроме как пожать руку победителю. Вместо этого он предпочел похитить Николаса с Катериной.

Все это было настолько безумно, что могло даже показаться смешным, если только не знать об истинных взаимоотношениях между бывшим подмастерьем и милордом Саймоном. Тогда все становилось вовсе не таким забавным, и действовать надлежало с крайней осторожностью.

– Мы здесь, ― сказал ему Николас. ― О чем же ты так сильно хотел с нами поговорить?

Наступила крохотная заминка… Возможно, из-за того, что его речь показалась шотландцу непривычно длинной. В прошлом Николас вообще никогда не обращался к нему напрямую.

– Я вижу, ты кое-чему научился, ― заметил Саймон, наконец. ― Я хотел поговорить с вами обоими наедине.

Ростом он был выше шотландца. Николас поднялся на ноги, но затем передумал и присел на скамью рядом с Катериной. Руки по-прежнему оставались связанными, и двигаться было тяжело.

– Поговорить наедине мы могли и без этого. О чем же?

– О торговле. ― Саймон уселся на стул у стола, и в отблесках лампы золотистые волосы засияли еще ярче.

– Я занимаюсь торговлей целый год, ― ответил ему Николас. ― И отвечаю только перед своей нанимательницей, а не перед тобой. Так на что ты жалуешься? Скажи, прежде чем подам жалобу я сам.

– Он насчет Трапезунда, ― пояснила Катерина.

Саймон окинул взглядом своих гостей.

– Она ведь тоже имеет право знать, верно? Вот почему она здесь. Ты передавал послания туркам. Ты продал им мое оружие и убил моего человека. Ты украл серебро Дориа ― мое серебро! ― похитил мой парусник и перевозил на нем свой товар. Думаешь, я ничего не знал? Я говорил с людьми, которые знакомы с модонским бальи. Кроме того, с твоей галеры сошли генуэзцы, которые также порадовали меня новостями. Управляющий Дориа попал в рабство, а его жена и сын были убиты. Ты знал об этом?

– Параскевас! ― воскликнула Катерина.

– Он двурушничал, ― промолвил Николас. ― И тебе все рассказали неправильно. Я не предавал туркам Трапезунд. Я не продавал туркам оружие. И я не убивал Пагано Дориа.

– Тогда кто это сделал? ― удивился Саймон. ― Катерина верит всему, что ты ей рассказал. Но разве турки стали бы убивать его, если предателем был он, а не ты.

– Если спросишь моего лекаря, он обо всем тебе расскажет.

– Не сомневаюсь. Но ведь ты убрал из города всех наемников прежде, чем турки вошли туда! Или это тоже ложь?

– У нас было дозволение императора. Он сдался. А оружие, кстати, попало в гарнизон Керасуса, ― заявил Николас. ― Признаю, я схитрил, отправив генуэзский товар в обход Трапезунда. Мы с Дориа соперничали в торговле, но это был твой замысел, а не мой. Мы действовали в рамках закона.

– А серебро?

На сей раз Николас не торопился с ответом.

– Он рассыпал его во время боя, ― объяснил он наконец. ― И кое-что попало мне в руки. Я счел его своим. Ведь Дориа потерял свое богатство, когда пытался меня убить.

– Это ложь! ― отрезала Катерина, глядя на Николаса своими ярко-синими глазами.

– Неважно, ― фламандец пожал плечами. ― Таким уж он был… Но Юлиус подтвердит, это правда.

– Ложь! Он был ранен.

– Его ранили курды. Кроме того, он поджег мой корабль в Модоне, Катерина, и убил двух человек.

– Он заставил тебя подергаться, ― мстительно сказал девочка и заплакала.

– Верно, ― подтвердил Николас, оборачиваясь к Саймону. ― Не знаю, чего ты еще хочешь. Ты задал вопросы, и я дал ответы. Больше я ничего сделать не могу. Если мне не веришь ― спроси у других. У моих спутников, к примеру. Никто из них не станет лгать ради моего спасения. Они никогда не последовали бы за мной, если бы я и впрямь совершил все, в чем ты меня обвиняешь.

– Так ты до сих пор не понял, чего я хочу? Компенсации! ― рявкнул Саймон. ― И, кстати сказать, если уж говорить об убийцах… Твой стряпчий Грегорио оказался жалким недоумком. Мне пришлось его проучить.

Николас поднялся с места, преодолевая боль.

– Я получил известия от Грегорио. Он явился с жалобой на Дориа, а ты напал на него. Даже твой отец встал на сторону моего поверенного.

– Толстяк Джордан! ― фыркнул Саймон. ― Ты слышал, что он вернул себе все владения во Франции? Что ж, может хоть теперь он перестанет вмешиваться в мои дела. К тому же все это теперь не имеет значения, ведь Дориа мертв, а ты жив, так что ты больше никого не можешь обвинить в попытке убийства. Зато малышка Катерина теперь свободна… Вот только эта хорошенькая вдовушка по уши в долгах. Она должна вернуть мне деньги за парусник, серебро, которое потерял ее муж и ожидаемую прибыль от путешествия. К примеру, за оружие и доспехи. Что ты сказал, с ними случилось?

– Неправда! Я ничего вам не должна! ― крикнула Катерина.

– Разве? Но Пагано Дориа был моим слугой, а ты ― его наследница.

– Но у меня же нет денег! Все получил Николас!

Она была не глупа, но пока еще не умела предвидеть, в какую сторону поворачивается разговор. Николас вздохнул.

– Ну что ж, ― заявил Саймон с улыбкой, пальцем коснулся влажного дублета своего пленника, а затем опять отошел к окну. ― Ты разве не хочешь пойти домой и переодеться? У меня тут есть кое-какие бумаги. Подпиши их ― и ты свободен.

– Со связанными руками? ― осведомился Николас.

Саймон покосился на дверь.

– Можешь позвать еще четырех человек.

Шотландец поджал губы.

– Сперва прочитай.

Фламандец неплохо представлял себе, что должно сейчас произойти, ― и потому особенно жалел, что руки ему так и не развязали.

– Милорд Саймон, ― церемонно начал он. ― Очень мало кто знает обо всем этом. Давайте забудем. Вам это никак не повредит, и справедливости ради, это компании Шаретти полагается компенсация за все, что натворили вы и ваш наймит. Я готов пойти с этим к законникам и уверяю: вам не поздоровится. Подумайте хотя бы о Катерине. Разве она недостаточно страдала? Развяжите мне руки, откройте дверь и отпустите нас обоих.

– Попробуй еще раз, ― велел Саймон.

– Ладно, ― согласился Николас. ― Все корабли в трапезундской гавани попали в руки врагов, включая парусник. Дориа потерял его задолго до своей гибели. Я нарядил команду в турецкие одежды и сумел вывести его в море… Кстати сказать, мы вывезли на нем женщин и детей. Так что по морскому праву корабль теперь принадлежит мне.

– Ты убил Дориа и похитил мое судно.

Николас покачал головой, краем глаза наблюдая за людьми у двери; шотландец не обратил на это внимания.

– Корабль принадлежит мне, и квасцы ― тоже. Корабль был украден, а потому вместе со всем грузом подлежит возвращению владельцу. Кроме того, ты обязан расплатиться со мной за украденные доспехи и оружие.

– Сперва расплатись ты, ― велел ему Николас. ― Ведь ты украл и корабль, и груз у собственного отца.

– Нет! ― воскликнула Катерина.

Николас повернулся к ней.

– Можешь узнать в Антверпене. Парусник прежде назывался «Рибейрак», а лишь затем получил имя «Дориа». Оружие было куплено у Луи де Грутхусе. Наверняка тот был очень рад, когда этот груз отправился на восток, а не в Англию и не в Геную. Но Пагано этого не знал.

– Так ты называешь меня вором? ― медленно осведомился Саймон.

– Я лишь предлагаю, чтобы мы прекратили этот спор. В нем нет никакого смысла. Пусть твои люди дадут нам дорогу. Не твоя вина, что тебя обманули те, кого ты расспрашивал прежде. Твоя вина в другом, но сейчас я не хочу говорить об этом.

– Кажется, ты назвал меня вором, ― повторил Саймон.

– Неправда, ― ответила Катерина. ― Мы пришлем Юлиуса. Он посмотрит все бумаги. А теперь я хочу уйти.

Пока все еще было возможно. Николас даже выдавил на губах улыбку.

– Кажется, мы с ней заодно. Довольно, все кончено. Мы в расчете.

Но не успел он договорить, как Саймон выхватил меч.

Это уже невозможно было стерпеть! Николас, вскинув связанные руки, с грохотом ударил по столу.

– Чего ты хочешь?! Побеждать в каждом споре? Или чтобы тебя всякий раз убеждали, что белое ― это черное? Спровоцировать меня? Заглушить голос совести? Доказать, что я никогда не стану таким, как ты?

Он помолчал, чтобы отдышаться.

– Если хочешь убить меня своим мечом, тогда сделай это. Если нет, развяжи мне руки и выгони своих людей. Вас будет трое на одного, если ты меня убьешь. Они проболтаются.

Должно быть, эти слова произвели какое-то впечатление. Саймон обернулся к своим людям и кивнул. Чуть поколебавшись, оба с поклоном удалились и закрыли за собой дверь.

– Катерина тоже, ― потребовал Николас. ― Отпусти ее.

– Почему? ― спросила та, переводя взгляд с лица Саймона на его сверкающий клинок.

– Развяжи ему руки, ― велел шотландец.

Волосы девочки рассыпались по плечам и падали на лицо, а пальцы дрожали. Она взглянула Николасу в лицо в поисках утешения, и он постарался улыбнуться ей, ― как вдруг почувствовал, что она достает кинжал у него из-под куртки. Николас попытался остановить Катерину, но так, чтобы их противник ничего не заметил. Однако даже этого движения оказалось достаточно: Саймон тут же подскочил, с мечом наизготовку. Катерина попятилась к стене.

– Можно, я тоже возьму оружие? ― осведомился фламандец. ― Или лучше лягу на пол, и тогда мы могли бы опять поговорить спокойно?

– О чем тут говорить? ― спросил Саймон. ― Закон на моей стороне. Если не расплатишься с долгами, то пострадаешь.

– Верно. Но сперва закон должен доказать, что я перед тобой в долгу. Так давай обратимся к судьям. Катерина.

Саймон подскочил к двери. Девочка, осторожно кравшаяся к выходу, застыла на месте.

– Прошу тебя, ― взмолился Николас. ― Мы же не говорим сейчас о кораблях и о Дориа. О чем речь на самом деле? Обо мне? О моей матери? Или просто о том, что самим существованием я напоминаю тебе о ней? Если бы я знал, то бы смог что-нибудь придумать…

Саймон побледнел, но Николасу было наплевать. Тот сам виноват, что позволил Катерине присутствовать при разговоре.

– Дело именно в этом, ― заявил Саймон. ― Ты слишком много болтаешь.

– А ты хочешь меня остановить, ― ровным голосом продолжил фламандец.

– Сними плащ, ― велел ему шотландец, и едва лишь Николас стащил с себя мокрую ткань, как Саймон подскочил к нему с мечом.

Своим собственным клинком Николас не пользовался ни разу с того момента, как получил его. Кроме того, он никогда не сражался с Саймоном на равных, если не считать поединка на баграх, который его чуть не прикончил, и безумной гонки по городу, когда шотландец чуть не затравил его собаками. Теперь бывший подмастерье превосходно обучился владеть шестом, а также плавать. Обнажая сверкающее лезвие, он подумал невольно: какие еще навыки заставит освоить его шотландец? Возможно, воскресать из мертвых… Клинок в руке дернулся, когда Саймон ударил, проверяя хватку и быстроту реакции противника; затем он атаковал с другой стороны. Разумеется, Николаса обучал Асторре. Также он брал уроки у герцогского оружейника в Милане, поскольку невозможно управлять наемниками или отправляться в опасные путешествия, если не обладаешь всеми необходимыми умениями. В Трапезунде… В Трапезунде они устраивали поединки, чтобы потренироваться, а также занимались вместе с гвардейцами. Еще Николас много охотился, занимался стрельбой из лука и играл в мяч. Ему вспомнились великолепные лошади, доставленные на корабле, и он слегка загрустил. А потом подумал, что теряет время вместо того, чтобы поскорее встретиться с Марианой, ― и тут уж рассердился всерьез.

Это оказалось очень скверно, поскольку ничего подобного фламандец прежде не чувствовал, и не умел справляться с такими эмоциями. Саймон двигался легко, как и подобает отменному фехтовальщику, атаковал и отступал, менял направление ударов, отбивал меч противника и пытался пронзить его оборону. Выглядел он весьма довольным собой, лишь слегка досадовал, что результаты поединка пока еще не так очевидны. Он начал форсировать темп схватки, и тут Николас парировал клинком удар с такой силой, что в воздух посыпались синие искры. Саймон отступил, широко раскрыв глаза, и внезапно метнулся вбок, чтобы ускользнуть от острия, целящего ему прямо в плечо. Он успел лишь выдохнуть:

– Где?.. ― но не успел договорить, ибо ему вновь раз за разом пришлось отбивать удары. Ответил он, вскинув клинок, подобно ятагану, и резко бросая его вниз на манер палача.

Удар был нанесен так стремительно, что Николас отразил его слишком поздно, ― но все же успел ускользнуть.

– В Белой орде, ― засмеялся он. Краем глаза фламандец наблюдал за Катериной, стоявшей в тени. Невольно мелькнула мысль: сколько же сейчас времени и неужели на улице и впрямь стемнело. Он гадал, зачем ей его нож, и что она рассчитывала сделать с оружием, если в доме семь или восемь вооруженных мужчин… Лишь теперь Николас осознал, как сознавал и прежде, что все равно не сможет убить Саймона, а потому лучше поскорее взять себя в руки и что-нибудь придумать. Однако ничего в голову не приходило, ― зато враг его, воспользовавшись мгновенным замешательством, чуть не рассек ему ребра. Вот шотландец, но крайней мере, ничуть не сомневался, что сможет убить противника…

Николас, задыхаясь, сделал последнее усилие.

– Отпусти Катерину… к матери. Она ждет.

– Вот как? ― Саймон расхохотался. Клинок его метнулся вперед, но был отбит. Однако шотландец был в превосходной форме: он по-прежнему дышал легко и ничуть не утомился.

– Могу я уйти? ― спросила девочка, приоткрывая дверь. Только бы ей удалось сбежать, ― тогда она позовет на помощь…

– Иди куда хочешь, ты все равно ее не найдешь.

Удары шотландца посыпались так стремительно, что Николас, отбивая их раз за разом, долго не мог вникнуть в смысл этих слов. Однако, выгадав время после серии ловких финтов, он все же успел задать короткий вопрос:

– Где она?

– Твоя жена? Мертва и давно в могиле, ― ответил ему Саймон.