Текст книги "Весна Византии"

Автор книги: Дороти Даннет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 41 страниц)

Он уже понял, что нуждается в ней ради исполнения своих планов. Он также нуждался в уроках Виоланты. За три недели он взял у нее столько знаний, сколько она могла дать, и теперь принцесса чувствовала себя подобной пересохшему источнику. Под самый конец она сообщила, чего им ожидать по прибытии в город.

Купцы селились близ гавани за пределами крепостных стен Трапезунда. Флорентийский квартал был невелик, но Михаил Алигьери построил там фондако ― комплекс жилых помещений, складов и конюшен, который мог послужить временным пристанищем для самого Николаса и его спутников, пока они не подыщут себе жилище получше. Фламандец также знал, кто поднимется на борт, когда они бросят якорь в порту, и кто из членов императорского дома будет сопровождать принцессу во дворец. Именно тогда Николас рассчитывал получить приветственное послание императора, а через несколько дней ― приглашение ко двору. За это время он должен раздать дары всем, кому положено, подыскать жилье для наемников и моряков… Все это он запомнил до мельчайших деталей.

– Ваше высочество, ― обратился он теперь к Виоланте, ― как вам известно, мы тревожимся по поводу генуэзского консула, который рассчитывает на такое же обхождение. У него на борту высший императорский чиновник.

До сих пор он не задал ни одного вопроса насчет Георгия Амируцеса. Виоланта догадалась, что ее ученику хватило ума сперва узнать от нее как можно больше, ― прежде чем ступить на опасную почву.

– Не думаю, что канцлер императора возьмется очернять вас при дворе, ― промолвила она. ― Равно как и его внучатой племяннице нет нужды расточать вам хвалу. Посуду лишь используют, и забывают о ней. Это не тема для разговора среди высших.

Похоже, он намеревался ответить резкостью, но вовремя сдержался.

– В придворных отношениях все зависит одно от другого. Если его превосходительство совершает закупки для дворца, было бы полезно знать, разделяет ли он вкусы императора.

Вкусы императора могли бы поразить даже самого ловкого хитреца. Что касается Амируцеса, то он предпочитал опытных женщин.

– Его превосходительство больше любит книги и ученые разговоры, нежели вульгарную роскошь, ― заявила Виоланта. ― Он человек ученый, родился в Трапезунде, но бегло говорит по-латыни. Двадцать лет назад он представлял императора на церковном соборе во Флоренции. Там он произвел большое впечатление на папу римского и обедал с Козимо де Медичи.

– Так он знаком с кардиналом Бессарионом?

– Очень хорошо, ― подтвердила принцесса. ― Канцлер Амируцес одобряет объединение греческой и латинской церквей, подобно Бессариону… и нынешнему патриарху, прежде чем тот был вынужден отречься от своих взглядов. Также канцлер Амируцес некогда был посланником в Генуе. Весьма тонкий и умелый дипломат. Разумеется, это у него в крови. Его матушка, равно как и мать Махмуда, великого визиря султана, родом из Трапезунда. Они двоюродные сестры.

Виоланта помолчала, чтобы понаблюдать за своим собеседником. Тот слушал ее с явным интересом; на щеках на миг появились ямочки, но тут же исчезли. В этот момент принцесса поймала на себе взгляд Диадохоса. Монах уже давно раздражал ее…

– Как это печально! ― заметил неожиданно юный фламандец. ― Они в родстве между собой, но представляют враждебные стороны.

– Такое часто случается, ― подтвердила она. ― Бывает, что трапезундская принцесса выходит замуж за чужеземца, и какая-нибудь дама из ее свиты следует примеру своей госпожи. Затем султан захватывает эту страну, и один из сыновей нашей дамы отрекается от прежней веры и встает на сторону захватчика. Султан Мехмет умело пользуется такими людьми. То же самое касается и императора. Он не стал бы пенять канцлеру на кровное родство, от которого тот все равно не в силах отказаться. Родичи вынуждены учиться терпимости. Надеюсь, вы согласны с этим, мой ученик?

Он улыбнулся своей безыскусной улыбкой, за которой ровным счетом ничего нельзя было прочесть, а затем, спросив что-то еще по поводу Амируцеса, оставил эту тему как не представляющую интереса. Чуть погодя он простился с принцессой Виолантой. Она не попыталась удержать его и не сказала больше ничего важного, ― хотя, он, несомненно, рассчитывал на это. Лишь когда гость ушел, Виоланта глубоко задумалась о Венеции и о планах, которые были составлены там… Похоже, в некоторые из них придется внести изменения.

«Катерино, муж мой, все обстоит совсем не так, как мы думали. И даже не так, как думала я… С этим Никколо определенно нужно что-то решать…»

Глава восемнадцатая

И вот, дабы вкусить отравленного меда Трапезунда, прибыли два корабля из варварской Европы, оставив позади четыре месяца путешествия и зиму, сменившуюся весной. Один за другим они пересекли просторную бухту, направляясь к зеленому амфитеатру холмов, окружавшую гавань. Город классических форм и пропорций блистал впереди златом и мрамором, выделяясь на фоне темных лесистых склонов. Глазам путников предстал сказочный град, сокровищница Востока. В этих местах бывали некогда аргонавты. Здесь творились легенды, жертвоприношения и искупления. И здесь же пролегала граница ислама.

На обоих судах люди молились или хранили молчание, или подбадривали друг друга шутками и непристойностями, и на каждом корабле вино лилось рекой. И Пагано Дориа, и Николас ван дер Пул с равной улыбчивой уверенностью взирали в будущее.

Представшее ее взору зрелище всецело захватило Катерину де Шаретти. Барка, приплывшая за казначеем Амируцесом, была вся в золоте и увенчана орлом ― символом императорской династии; а их с мужем на берег доставила генуэзская лодка, потому что матросы на корабле почему-то оказались не в состоянии грести.

В небольшой гавани, именуемой Дафнусом, ступени причала были выложены белоснежным мрамором, а на стенах красовались барельефы и были высечены имена и титулы византийских императоров; разукрашенные изваяния охраняли ворота порта. Все генуэзцы выступили им навстречу, разодетые по последней итальянской моде. Однако мальчишки, помогавшие привязать причальные канаты, и носильщики, явившиеся за багажом, выглядели совсем иначе. Все они ходили босиком и с непокрытой головой и носили хлопчатые рубахи и грубые верхние туники; их кожа была самых разных оттенков ― светлая, оливковая, ореховая и почти черная. Возможно, все они были свободными людьми, как утверждал Пагано; но, возможно, и рабами. Трапезунд и Каффа продавали рабов-татар и черкесов по всему свету.

Катерина залюбовалась холмами, окружавшими гавань, и особняками, утопавшими в виноградниках и цветущих фруктовых садах. У домов были высокие двери, стрельчатые, забранные решетками, окна и небольшие внутренние дворики.

– Прямо как в Италии, ― заметила она.

Пагано, стоявший рядом, огляделся по сторонам с улыбкой.

– Ты права, дорогая. Это пригороды, где живут торговцы, богатые горожане и ремесленники. Сам город расположен выше, за крепостными стенами. Там находится дворец, цитадель, храмы и живут люди, которые служат басилевсу. Скоро нас пригласят туда.

– Басилевсу? ― переспросила она.

– Это другое название императора. Его предки жили здесь с той поры, как крестоносцы разграбили Константинополь. За этими стенами ничего итальянского ты уже не увидишь. ― И он протянул ей руку, приглашая следовать за собой, ибо лошадей им почему-то не подвели.

Оказалось, что лошади были и ни к чему, поскольку генуэзская колония располагалась прямо здесь, близ гавани. Без приглашения ее обитателям не дозволялось заходить в город, и на миг Катерина ощутила разочарование. Однако ее окружали незнакомцы, которые смотрели пристально и зорко и задавали вежливые скучные вопросы. Поэтому Катерина выпрямилась во весь рост и постаралась держаться царственно и важно, не выказав удивления даже тогда, когда узнала, что им с Пагано предстоит поселиться в самой настоящей крепости, окруженной стенами, где имелся свой внутренний дворик, склады, колодцы, пекарня, конюшни, мастерские кузнецов и плотников, а также иные сооружения, назначения которых она пока не понимало. Фондако именовался Леонкастелло или же Львиный замок, и у ворот его сидели два огромных льва, изъеденных морской солью. Над головой развевался флаг Святого Георгия, а на входе гостей приветствовала большая толпа, в которой почти не видно было женщин.

Судя по всему, нового консула никто не ждал, и потому комнаты не были готовы. Впрочем, Катерина не слишком расстроилась. Главное, вокруг наконец были крепкие надежные стены и крыша над головой, и земля больше не качалась под ногами… Ей не пришло даже в голову поинтересоваться, что творится вокруг, или попытаться руководить челядинцами, которые тут же принялись за уборку. Служанки Катерины начали распаковывать вещи. Пару раз Пагано заходил ее проведать, и с удовольствием отметил, что его молодая супруга чувствует себя вполне счастливой. В свою очередь она была рада отметить, что ее муж, вновь оказавшись в приличном обществе, сделался очарователен, как никогда, и даже речь его опять зазвучала по-придворному изящно. Вскоре он завоевал расположение всех соотечественников: из окна Катерина видела, как он перешучивается то с одним, то с другим, и люди улыбаются ему в ответ. Пагано, ее возлюбленный супруг, готов был покорить весь Трапезунд.

В тот день Катерина часто возвращалась к окну. За пределами крепостных стен она видела море. Тут и там сновали крохотные рыбачьи лодчонки; большие корабли надежно стояли на якоре на глубокой воде. Однако если у императора Трапезунда и впрямь имелся большой флот, ― как в том ее уверял Пагано, ― то этих судов нигде не было заметно.

На берегу, там, где холмы спускались к самой воде, повсюду были развешаны сети рыбаков. Там резвились дети, паслись козы, и сушилось на веревках какое-то тряпье. Из городских кварталов ветер доносил запах дыма, а также какой-то новый, незнакомый аромат ― смесь плодов, мускуса и благовоний… неотъемлемый запах Трапезунда. Однако здесь, в этом доме, Катерина как будто снова очутилась в Италии.

Поблизости жили и все прочие торговцы. Чуть подальше, на мысе, красовалось другое торговое представительство, над башнями которого, вместо креста Святого Георгия, развевался флаг с венецианским львом. Там обитали соотечественники Пагано, его соперники и враги: торговцы и бальи республики Венеция. Катерина пристально рассматривала окрестности, когда внезапно издалека послышались пушечные выстрелы и рев труб: это прибыла флорентийская галера.

Николас. Скоро слуги ее матери сойдут на берег. Мастер Юлиус, мастер Тобиус, капитан Асторре, Годскалк, капеллан, который помог Николасу пробраться в ее комнату, негр Лоппе, принадлежавший ее покойному брату… и еще этот тощий рыжеволосый шкипер. Конечно, все они поселятся не здесь, в замке, и не во дворце венецианцев, а в каком-нибудь дешевом наемном домишке в пригороде. Николас в своей нищей одежде наконец встретится с Пагано лицом к лицу и потерпит окончательное поражение. Он будет унижен и умрет от зависти…

Катерина отвернулась и решила проверить, как ее платья пережили путешествие.

* * *

Члены компании Шаретти, в свою очередь обустроившись во флорентийском фондако, по-разному реагировали на новые жизненные обстоятельства.

У Юлиуса совсем испортился характер. Тоби, которого это немало забавляло, полагал, что всему виной переход с моря на сушу, ― для некоторых мужчин странным образом это было подобно возвращению домой с войны. Впрочем, имелись и иные причины. Хотя стряпчий знал, что город пока остается для них недоступен, ему, подобно Катерине, не терпелось скорее попасть туда, своими глазами увидеть все чудеса и убедиться в успехе путешествия. Вместо этого ему, подобно всем остальным, приходилось трудиться, не покладая рук: следить за разгрузкой корабля, организовывать хранение товара, меблировать дом, нанимать слуг и закупать провизию.

Чаще всего, когда они трапезничали все вместе, то посвящали Николаса в свои проблемы. Большую часть неприятностей можно было предвидеть заранее: толкотню мелких торговцев у ворот, завышенные цены, опасливое отношение греков к чужеземцам, обиды, вспыхивающие среди наемников и экипажа галеры по самым нелепым поводам… Юлиус обладал богатым опытом и с легкостью справлялся с подобными трудностями; кроме того, он знал, как нужно обустроить контору, подготовить все счета и учетные книги для ведения торговли. Он также помогал принимать европейских торговцев, являвшихся с краткими визитами, ― среди них оказался и секретарь венецианского бальи… Однако нотариус в последнее время все чаще предпочитал говорить сам, тогда как ему скорее нужно было бы слушать других. Впрочем, когда он в очередной раз принимался высказывать свое мнение по какому-то вопросу, Николас почти никогда не отвечал ему, предоставляя Годскалку, Асторре или Тоби возможность поправить своего товарища, если в его рассуждениях имелись слабые места. Лишь когда идея оказывалась безупречной, Николас горячо поддерживал ее.

Формально он был главой компании, однако с Юлиусом по-прежнему проявлял разумную осторожность. Ведь именно стряпчий, ― хотя никто об этом и не знал, ― изначально должен был возглавить эту торговую миссию. Однажды в военном лагере в Абруцци Николас с Тоби обсуждали такую возможность: отправить Юлиуса за море, а с ним и Феликса Шаретти, чтобы тот ощутил вкус самостоятельности и научился торговле.

Но теперь Феликс был мертв, а Николас не мог появляться в Брюгге. Хуже того, обычная торговая операция вдруг оказалась весьма опасным предприятием.

Фламандец никогда не говорил этого вслух, но Тоби полагал, что в одиночку Юлиус ни за что бы не справился. И все же из всех них именно у стряпчего было больше всего честолюбия. Тоби, подобно Годскалку, интересовался лишь своей профессией и не пытался выйти за ее рамки. Кроме того, ему было любопытно наблюдать за Николасом, иначе он никогда не подписал бы договор с Марианой де Шаретти, и не отправился бы в такие далекие края. Не будь Николаса, он скорее всего нанялся бы лекарем к графу Урбино. Не будь Николаса, вся компания давно погрязла бы в долгах и распалась…

И теперь, слушая непрекращающиеся стенания Юлиуса, Тоби вспомнил кое-что еще: то хмурое выражение, с каким стряпчий день за днем наблюдал за каютой Виоланты Наксосской, куда доступ был открыт одному лишь Николасу. Лекарь охотно верил, что архимандрит и впрямь присутствовал при каждой их встрече.

Трапезундская принцесса вела себя крайне надменно. Таким, как она, доставляет удовольствие унижать поклонника, чтобы добиться власти над ним. Человека низкого рождения она способна попросту уничтожить. В свое время он видел, как такое происходит… Однако Николас, покидая эту теплую, пахнущую духами каюту, никогда не выглядел отчаявшимся, огорченным или сгорающим от желания. Впрочем, бывший подмастерье превосходно владел собой…

Вот и сейчас он демонстрировал превосходный самоконтроль, молча внимая жалобам своего поверенного. Судя по всему, Пагано Дориа вопреки всем неписанным законам, развернул торговлю в Леонкастелло еще до того, как был официально принят во дворце.

– Я никак не могу ему помешать, ― заметил на это Николас. ― И мы торговать не имеем права: нужно ждать формального согласия императора. Но вообще это досадно. Было бы любопытно узнать, чем он занимается.

– А что, если бы я смог пробраться туда? ― предложил стряпчий.

Тоби перехватил взгляд Годскалка. Юлиус, который силой врывается в генуэзское консульство и похищает законную супругу посланника Республики, ― это было их навязчивым кошмаром… Однако Николас сказал лишь:

– Ты бы мог это сделать? Вот здорово… Хотя нет, Дориа тебя узнает. Нужен человек, который живет там, кому все доверяют, и кто мог бы докладывать нам, чем занят мессер Пагано и как поживает Катерина. К примеру, управляющий… Ему ведь понадобится управляющий.

Так вот в чем заключалась его игра! Годскалк и Тоби опять переглянулись. Священник опустил глаза, а лекарь воскликнул:

– Погоди-ка! А как насчет Бессариона? Ведь венецианцы, кажется, говорили, что матушка его скончалась, и Амируцес помогает разместить челядь в других достойных домах… И там точно упоминался управляющий!

– Параскевас, ― подсказал Годскалк. ― Достойный женатый человек… Все его семейство состояло у Бессариона на службе, но они живут в городе. Туда нам никак не пробраться.

– Я справлюсь, ― заявил Юлиус. ― Незаметно… Я мог бы пробраться поутру в крепостные ворота вместе с крестьянами. Я знаю, где находится дом и смогу туда проникнуть. Мы могли бы вместе поскорбеть по кардинальской матушке. Он много рассказывал о ней в Болонье. Настоящее имя кардинала ― Иоанн. Бессарионом он назвался позднее.

Николас оглядел своих сотрапезников.

– Это кажется довольно рискованным, но если Юлиус готов попытаться ― он принес бы нам немало пользы. Дориа нуждается в управляющем, а этот человек как раз ищет работу и, возможно, даже знает итальянский. Ради кардинала и ради денег он может согласиться послужить у Дориа и пошпионить за ним. Если же дело не выгорит, придумаем что-нибудь еще.

– Я и сам хотел предложить что-то вроде этого, ― заявил Асторре. ― Нужно, чтобы кто-нибудь из наших осмотрелся в городе, прежде чем нас пригласят туда официально. Это всегда было моим правилом. Никогда не суйся вслепую в чужой дом. Так что пусть мейстер Юлиус проберется туда, а я дам ему в сопровождающие одного из своих парней, со списком, на что следует обратить особое внимание.

– Юлиус? ― обратился к нему Николас. ― Ты уверен, что справишься? Тебе ведь здорово досталось в Пере.

– Ну, они же не переломают мне кости, верно? Конечно, я справлюсь. Только пусть никто не смешит меня сильнее обычного.

И уже на следующее утро он двинулся к воротам, в мятой шляпе и грубой домотканой рубахе, в сопровождении одного из людей Асторре, который нес через плечо свернутый ковер. Выглядел он великолепно. Провожая стряпчего взглядом, Тоби заметил:

– А ведь он уверен, что сам до этого додумался.

Годскалк улыбнулся.

– Какая разница, ― ответил на это Николас. ― Мы втроем можем есть, пить и играть словами, но из нас всех лишь Юлиус действительно бывал на войне. Он крепкий, находчивый, говорит по-гречески, лично знает Бессариона и готов ради Катерины рисковать своей шкурой…

Годскалк смерил Николаса долгим, задумчивым взглядом.

– Согласен, ― заметил он наконец.

– А я ― нет, ― заявил Тоби. ― Я не люблю суеты. Лучше оставьте мне черную работу, а Юлиус пусть ловчит и хитрит, сколько ему угодно.

– Думаю, ― возразил капеллан, ― ты неверно понял Николаса. Он хотел лишь сказать, что мы ― единая команда, но у каждого свои способности. А что такое? Ревнуешь к наксосской принцессе?

– Ты хочешь сказать… ― вздрогнул Тоби.

– Он хочет сказать, ― пояснил Николас, ― что Юлиус наверняка попытается пробраться во дворец. Ничего страшного. Асторре все объяснил своему парню, и в случае необходимости тот остановит нашего ретивого нотариуса. Он говорил об этом совершенно спокойно.

– Будь ты проклят, мальчишка! ― бросил лекарь.

– Как угодно, ― парировал фламандец. ― Но сперва давай закупим шелк, разделаемся с Дориа и поможем тебе отыскать все лучшие бордели. А вот затем можешь заниматься черной работой, а мы будем ловчить и хитрить.

Юлиус вернулся ближе к вечеру, уставший, но веселый. Город ему очень понравился. Он исходил его вдоль и поперек, ― почти весь, не считая дворца; был в доме покойной матушки Бессариона, познакомился с Параскевасом, отвел его в таверну и уговорил принять их предложение. Сегодня же новый управляющий пообещал вместе с женой и сыном отправиться к новому генуэзскому консулу и попробовать наняться на работу. Сам Параскевас был именно таким человеком, который мог служить у достойной пожилой женщины, ― дородный, образованный трапезундец, с любовью вспоминавший прежнюю щедрую хозяйку и сожалевший об отъезде кардинала.

– Что ты там говорил о щедрости? ― вмиг насторожился Тоби.

– Ну, конечно, он запросил немалых денег, но я решил уступить, ― пояснил Юлиус. ― В конце концов, он ведь будет рисковать жизнью. Если Дориа обнаружит, что он ― наш соглядатай, бедняге придется туго.

– Похоже, вы с ним подрались, прежде чем он согласился, ― заметил Николас.

Стряпчий потер синяк на скуле и ухмыльнулся, глядя на свою рваную тунику.

– Он упал со стены, ― пояснил Асторре.

– Со стены? ― послушно уточнил Годскалк. На сей раз Тоби предоставил возможность хитрить и лукавить священнику.

– Это было в Верхней Цитадели, ― сказал Юлиус. ― Я не смог попасть во дворец через ворота. Наемник Асторре тоже чуть не свалился, но сумел меня подхватить. Вообще-то, по этой стене взобраться можно, но необходима сноровка ведь об этом вы тоже просили меня разузнать… Короче, мне показалось, что это будет несложно.

– С зажившими не до конца ребрами и трещиной в ключице? ― изумился Николас. ― Не надо было наемнику ловить тебя. Но я рад, что ты успел связаться с Параскевасом. У нас тут есть новости. Завтра нас пригласили в город, чтобы присутствовать на богослужении вместе с императором и его свитой. Затем, после обеда, мы должны будем посетить праздничное представление. Лучники Асторре также примут в нем участие. Мы же будем наблюдать за происходящим, как личные гости императора. Если хочешь, в это время ты можешь еще полазать по стенам.

– И когда все это случилось? ― поинтересовался стряпчий.

– Ты пропустил появление императорского гонца с дарами и посланием от басилевса. В перерыве между богослужением и представлением я должен буду явиться во дворец со своими верительными грамотами и надеюсь, что смогу добиться там всех обещанных торговых привилегий.

– Ты пойдешь сам? А как же мы?

– Для начала они хотят видеть лишь кого-то одного, ― пояснил Николас. ― Затем всех остальных построят в шеренгу, и женщины сами выберут, кого хотят видеть на следующий день. А с чего такая спешка? Если повезет, мы спокойно доживем тут до старости.

– Вот тогда уж точно будет слишком поздно, ― заметил Тоби. Но вообще, следовало признать: чаще всего Николас прекрасно знал, что делает. Наблюдать за ним было все интереснее… в ожидании, на чем же он наконец споткнется.

* * *

В тот же день к Пагано Дориа явился тот же самый гонец, с теми же приглашениями, и также преподнес в дар шелковую вышитую накидку зеленого цвета, подходящую к празднеству. Только для Пагано, а не для Катерины… Хотя и она, в свою очередь, получила подушечку и отрез ткани. О рубинах пока не было и речи.

Кроме того, никто не пригласил ее на аудиенцию во дворец. Она могла увидеть императора лишь в церкви и в ложе на представлении. А ведь это даже будет не турнир! У них в Трапезунде вообще нет турниров… Катерина дулась, и Пагано пришлось напомнить ей, что она наконец увидит город и познакомится с другими торговцами. Она может надеть свое лучшее платье и серьги.

Обрадованная, жена воскликнула:

– Как ты думаешь, а Николас будет в церкви?

При этих словах Пагано застыл на мгновение, словно мысль эта оказалась для него неожиданной или неприятной.

– Возможно, ― подтвердил он. ― Все иноземные торговцы и все гильдии будут там. С другой стороны, император весьма разборчив, и, должно быть, уже понял, в чем разница между мной и флорентийским консулом. Бедняжка Никколино… Казначей ничуть не верит в его успех.

После отплытия из Перы Амируцес с большим усердием обучал Пагано, как вести себя при Трапезундском дворе. Николас, скорее всего, не имеет об этих тонкостях ни малейшего понятия. Катерина была уверена в этом, пока случайно не заметила какую-то фигуру в плаще на борту флорентийского судна. За этим пассажиром также приплыла позолоченная барка.

Катерина позвала мужа к окну, но он подоспел слишком поздно. Она спросила, не мог ли кто из членов императорской семьи путешествовать на борту «Чиаретти», но он со смехом ответил, что в лучшем случае это мог оказаться какой-нибудь мелкий чиновник или писец. Катерина обиделась, что супруг не принимает ее всерьез.

– Николас всегда был хитрецом. Иногда он делает такие вещи, которых никто от него не ожидает, ― заметила она.

Но Пагано лишь посмеялся и поцеловал жену в щеку.

– Видела бы ты его в Модоне! ― Но тут же поправился с сияющим видом: ― Впрочем, конечно, ты ведь его там видела… Бедняжка! Он так напугал тебя в Пере ― не думаю, что буду любезен с ним при встрече. Ты не в обиде?

– Он ведь мне не отец, ― отрезала Катерина.

На следующий день Пагано Дориа и его молодая жена вместе со свитой миновали широкие улицы пригорода, Мейданский стадион и узкий восточный мост, ведущий к городу, ― и полной грудью вдохнули пряные ароматы Трапезунда.

Крепостные стены, окружавшие большой, вытянутый в длину город, были выстроены на манер константинопольских. Сам город размещался на скалистом плато, которое ближе к горам начинало резкий подъем. На самой высокой точке располагалась Верхняя Цитадель, включавшая в себя и дворец. Посредине, среди домов и цветущих рощ, лежал монастырь и храм Хризокефалос, имперская базилика, куда и привел флорентийцев восточный мост. Нижняя Цитадель спускалась к самому побережью, отделенная от него охряной кирпичной стеной с двойными крепостными укреплениями.

Стена и Черное море защищали город с севера. С запада и с востока защитой служили не только стены, но и два ущелья головокружительной глубины, пробитые в скалах громокипящими реками, стекавшими с гор и впадавшими в море. И наконец с юга Трапезунд защищали непроходимые горы, густо поросшие лесом.

В этом надежном убежище династия Комненов сумела выжить в Трапезунде, на протяжении двух с половиной столетий служа надежным мостом между Европой и Азией. Женщины императорской семьи славились своей непревзойденной красотой, а мужчины ― справедливостью и отвагой, и город, где они жили, воистину воздавал им честь, ― так думала Катерина, ступая по выложенной мрамором мостовой под перезвон колоколов, знаменовавших понедельник Пасхи.

По обе стороны улицы, за высокими стенами, виднелись колонны, карнизы, резные каменные гирлянды и статуи. Чуть дальше располагались купальни, галереи, колодцы, рынки, внутренние дворы, монастыри, странноприимные дома, увенчанные золотыми куполами и башнями. Улицы здесь были узкими и шли в гору; их заполняла праздничная толпа в многоцветных одеждах, восхищенными взглядами провожавшая процессии чужеземцев, входивших в монастырские ворота. Императорская дорога, что вела вверх ко дворцу, пока еще пустовала, но была сплошь увешана по сторонам улицы узорчатыми коврами и выстлана зелеными ветками; а вдоль дороги выстроились стражники в блестящих доспехах с луками, копьями и топорами, рукояти которых были украшены золотом.

Пагано стоял рядом с Катериной в подаренном императором плаще и с тяжелой цепью, украшенной изумрудами. Свиту челядинцев возглавлял Параскевас, коренастый любезный управляющий и толмач, которого подыскал для них Амируцес. Во дворе базилики именно Параскевас помог Катерине слезть с мула, на котором она ехала, и занять место под фиговыми деревьями между монастырских строений.

Неподалеку она заметила бронзового дракона, у которого из пасти лилась вода, а на постаменте красовалась греческая надпись в честь какого-то императора. Катерине это напомнило истории, которые она слышала на корабле, и теперь она поразилась, ― как же могли они казаться ей скучными в то время!

Посреди монастырской площади стояла церковь Златоглавой Девы. Увенчана она была позолоченным куполом, а стены сплошь покрывали сцены из Священного Писания, исполненные коричневой, темно-красной, охряной, оливковой и темно-синей смальтой.

На этом фоне богатые наряды торговцев выделялись еще ярче, словно пучки крашеной шерсти на карточках в материнской конторе, которые показывают покупателям. Каждая страна и гильдия отличалась своим цветом. Все генуэзцы носили алый лукканский бархат, венецианцы предпочитали ярко-желтый цвет, а их бальи щеголял в платье, отороченном мехом и украшенном золотым шитьем. На другой стороне двора обнаружилась также небольшая группа людей, одетых совершенно вразнобой, среди которых выделялся один, ― в плаще столь же роскошном, как и у Пагано Дориа. Разумеется, это был Николас.

Скрепя сердце, Катерина была вынуждена признать, что держится бывший подмастерье почти так же уверенно, как и ее собственный супруг. Не будь он мужем ее матери, она могла бы даже гордиться им… Лицо, полускрытое полями новой бархатной шляпы, не выражало ровным счетом ничего. Широко распахнутые глаза смотрели прямо на Катерину. Она дернула мужа за руку.

– Смотри!

Пагано уже заметил флорентийцев.

– Вижу.

– На нем же…

Он улыбнулся.

– Ну да, на нем тоже плащ от басилевса. Думаю, Катеринетта, что нас с твоим отчимом примут во дворце вместе. Чего еще желать?

– Но…

– Что такое? Он не может причинить мне никакого вреда. А от меня получит по заслугам. А теперь смотри ― вот идет император.

Дорога, ведущая во дворец, уходила резко в гору. Снизу кавалькада казалась сперва похожей на длинную змею, разворачивающую свои кольца в сероватом воздухе, неуместную, как мазок краски на старом холсте. Затем сквозь перезвон колоколов начали доноситься и другие звуки ― флейты и барабаны; и над процессией затрепетали украшенные бахромой и расшитые золотом шелковые флаги.

Брюгге вовсе не был глухой провинцией. Катерина видела, как герцог Филипп со свитой въезжает в Принценхофф, ― его эскорт растягивался на добрую милю. Она также видела прибытие князей и капитанов венецианских галер. Она кое-что смыслила в дорогостоящих тканях и знала, каким образом стараются выделиться на фоне себе подобных западные вельможи. Слышала она также об утонченных византийских ритуалах, но никогда в повседневной жизни не видела пронесенных в безупречной сохранности через многовековую историю обычаев и костюмов древней культуры, разумеется, если не считать одежд и ритуалов Церкви. Никто не мог ей объяснить, что император является наместником Бога на земле, и потому подобные обряды являются неотъемлемой частью его повседневного существования.

Штандарты были сшиты из алого атласа с тяжелой бахромой, и в нарядах того же цвета красовались знаменосцы и музыканты. У лошадей гривы были белоснежные, как шелк, перевитые лентами и гирляндами; упряжь расшита золотом, попоны ― жемчугом, а седла украшены серебром. На всадниках были диадемы и короны, выгнутые, украшенные бахромой и тонкими цепями с самоцветами; волосы у них отливали всеми цветами, от яркого золота до чернильной синевы. Одежды, узкие, как погребальные саваны, были сплошь расшиты драгоценными камнями, особенно густо усеивавшими пояс, грудь, горловину и запястья. Спину они держали прямо, ― гибкие, как танцоры; а лица их были подобны прекрасным маскам. Достигнув монастыря, процессия начала огибать его стены, и почтительное молчание нарушал лишь резкий рев труб. А затем наступила тишина. Воздух наполнился ароматом благовоний. Всадники принялись спешиваться, и оказались совсем рядом, так что Катерина смогла разглядеть их как следует, когда они входили на территорию монастыря. Чуждый запах внезапно показался ей пугающим и невыносимым. Невозмутимые лица мужчин и женщин оказались ярко раскрашены.