Текст книги "Весна Византии"
Автор книги: Дороти Даннет
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)
Серебро, столь щедро дарованное ему Сарой-хатун. Серебро, собранное Дориа в Трапезунде и прихваченное им для закупок в Эрзеруме. Ну что ж, генуэзец сюда так и не попал, ― за этим надежно проследили. Оставалось лишь гадать, рассыпалось ли серебро по земле в пылу схватки, или чья-то ловкая рука срезала его с седла…
Поначалу эта шутка показалась ему великолепной. Затем, одумавшись, Николас вспомнил обо всех опасностях, поджидающих его впереди. Дориа ничего не сможет купить у тех немногих торговцев, которые доберутся до Трапезунда; своего серебра он также лишился, и теперь будет знать, что потерпит окончательную неудачу, если не сможет захватить компанию Шаретти. И, разумеется, лучше всего ему послужат в этом известия о гибели Николаса и Юлиуса. Хотя Диадохос и утверждал, что выслал гонца, но тот достигнет Трапезунда лишь через несколько дней после того, как Дориа во всеуслышание объявит об их смерти.
Как отреагируют на это Тоби, Годскалк, Асторре и Легрант? Едва ли они сядут на ближайший корабль, идущий в Перу, или отправят скорбные послания Мариане и Грегорио. Нельзя, чтобы демуазель узнала об этом! Но Николас надеялся, что Годскалк проявит осторожность и не станет ничего предпринимать, пока новости не подтвердятся. Тогда фламандец разрушит все планы Дориа. Годскалк с самого начала предупреждал его, что если Николас постарается лично уничтожить своего врага, то настроит против себя Катерину. Однако теперь генуэзец сам выроет себе яму. Возможно, тогда жена разочаруется в нем, и Дориа не сможет наложить руки на компанию Шаретти? Катерина станет ему не нужна… разве что в качестве заложницы…
Тут Юлиус обернулся и увидел Николаса.
– От тебя пахнет вином. Негодяй, сам напился, а мне ничего не принес!
Не было никакого смысла тревожить стряпчего пустыми домыслами, поэтому Николас уселся и рассказал ему обо всем, что произошло, ничего не утаивая. Самого главного все равно нельзя было выразить словами… Однако Юлиус всегда был проницательным человеком.
– Выходит, она все же не верит, что герцог бургундский, венецианский дож и король Франции, а также король Англии и папа римский отправят флот для войны с турками? ― поинтересовался он.
– Конечно, нет. Пусть Алигьери от их имени расточает Западу щедрые обещания… Однажды, если фра Людовико проявит достаточную настойчивость, закончится какая-нибудь война, умрет король… и тогда будет шанс начать крестовый поход. А тем временем Узум-Хасан собирает своих союзников, и даже позволяет себе дразнить султана. И если он объединит Синой, Трапезунд и Грузию, то вполне сможет дотянуть хотя бы до конца года.
– А если Узум-Хасан хочет большего? Нам известно, что он желает изгнать султана из Малой Азии. Что, если Хасан-бей сам попробует захватить Трапезунд?
Воистину, Юлиус был прирожденным солдатом.
– Трапезунд в безопасности, ― заверил его Николас. ― Ты сам так говорил. Единственный способ завладеть им ― это путем переговоров, а Узум-Хасану нечего предложить христианскому императору. Я не заключал никаких сделок, Юлиус.
Стряпчий ненадолго задумался, а затем спросил:
– А почему тут его мать? Где сам Узум-Хасан?
Очень важный вопрос.
– Где еще может быть вождь, кроме как со своим войском? Ему сейчас не до торговли, и он доверился единственному человеку, который говорит по-гречески, обращен в христианскую веру, и на кого он может положиться. Сара-хатун ― отважная женщина. ― Немного помолчав, Николас промолвил: ― Что же такого есть в Персии и Трапезунде, что здесь рождаются женщины, подобные ей?
– Не знаю, ― отозвался Юлиус. ― Но очень хотел бы это выяснить.
В конце концов стряпчий согласился почти со всеми задумками фламандца. Он тоже полагал, что флорентийские товары будут в большей безопасности в Керасусе, где Дориа не сможет до них добраться. То же самое относилось и к товарам венецианцев… Чуть труднее оказалось убедить Юлиуса не предъявлять Пагано Дориа никаких обвинений, ― ведь у них не было доказательств, что именно он организовал покушение; если же выставить в свидетели Параскеваса, то он больше не сможет служить осведомителем. Так что пока следует считать достаточным наказанием утрату серебра и товаров. Ну и, разумеется, сильнее всего генуэзца должно было поразить возвращение в Трапезунд Юлиуса.
– А ты сам отправишься в Керасус? ― спросил Николаса стряпчий.
– Да.
– И останешься там? Надолго?
– Сколько понадобится. Ведь такой дорогой товар нельзя оставлять без охраны. ― У Николаса опять начала кровоточить рука, и в плетеной корзине он отыскал чистую ткань для перевязки. Лекарь и его угрюмый помощник больше так и не появились. ― Тут есть еще какая-то целебная мазь. Тебе не нужно? ― обратился он к Юлиусу.
– Я в порядке. А как мы будем получать вести из Керасуса?
– Голубиная почта? ― предложил фламандец. ― Гонцы-амазонки?
Стряпчий поднялся с места и с неожиданно грозным видом надвинулся на Николаса.
– Ты по-прежнему хитришь? Опять что-то задумал?
– Пока что я перевязываю себе руку, ― отозвался тот. ― И, кроме того, пытаюсь продумать все меры предосторожности. Султан, скорее всего, нападет на Узум-Хасана, а не на императора. Но что если он все же решит сперва овладеть Трапезундом? Город туркам не взять, но осада продлится до осени.
Тогда груз будет вывезти невозможно, и лишь в Керасусе у нас появится призрачный шанс…
– Значит, мы будем сидеть под осадой в Трапезунде, а ты спокойно поплывешь из Керасуса домой со всем нашим товаром?
– И с нашим, и с венецианским, ― подтвердил Николас. Он пытался затянуть зубами узел на руке и при этом перестать ухмыляться… Одновременно ему это никак не удавалось.
– Ты серьезно? ― не отставал стряпчий. ― Ты правда так сделаешь?
Наконец Николас совладал с повязкой и поднял глаза.
– А ты как думаешь? Вы же прогнали меня из Трапезунда. Сами вы будете там в безопасности, но за товар поручиться нельзя. Единственный разумный выход ― это поскорее вывезти все добро и выгодно его продать. Ты ведь у нас счетовод, предложи что-нибудь получше.
И полчаса спустя Юлиусу это удалось. Николас отправится в Трапезунд, а стряпчий поведет караван с товаром в Керасус.
Разумеется, фламандец стал возражать, и переубедить его оказалось непросто. Затем, настояв на своем, Юлиус все же снизошел до того, чтобы осведомиться насчет дороги.
– Ну, ехать можно через Эрзинкан, если хочешь, но там опасно. Я бы предпочел вернуться в Байбурт, а затем свернуть на запад, в сторону Келкита и Сирана. Оттуда северная дорога сворачивает к Керасусу.
– Откуда именно? ― уточнил Юлиус.
Николас поудобнее устроился на постели. У него болело все тело, мышцы ныли от усталости, но, несмотря на терзавшие его опасения, он чувствовал себя непривычно счастливым.
– Вот в этом-то и весь смысл, ― объявил он. ― Завтра мы поговорим подробнее. Но то место, где ты должен повернуть на север, называется Себинкарахисар. Или, иначе говоря, Колонейя.
Глава двадцать восьмая
В середине мая в Трапезунд пришла весть, что Николас с Юлиусом погибли. Сообщил об этом служка-мирянин из монастыря Святой Девы в Сумеле, который на маленьком быстроногом муле смог преодолеть по горам свыше тридцати миль за каких-то двенадцать часов.
Как и полагалось, сперва он направился в Леонкастелло к генуэзцам, а за ним потянулись праздные зеваки и ребятня. Монна Катерина, супруга посланника, побледнев, выслушала повествование о том, как монахи обнаружили ее мужа, который вместе с несколькими слугами пытался преодолеть горный перевал. Все они были ранены и с трудом сумели рассказать, как чудом избежали опасности, угодив в засаду. Мессер Дориа отбивался до последнего и воочию видел, как под саблями разбойников пал юный Никколо. Вскоре погиб и стряпчий Юлиус, а также все их спутники. Сам мессер Дориа, ограбленный до нитки, остался лежать на поле боя, поскольку его сочли мертвым. Если бы слуги не пришли на помощь, возможно, он так бы там и истек кровью…
Юная супруга генуэзского консула оказалась истинной амазонкой. Вместо того чтобы звать на помощь или падать без чувств, она тут же созвала челядинцев и конюхов и, вскочив на лошадь, устремилась в монастырь, препоручив монаху самому разнести по городу печальные вести.
Флорентийцы, по крайней мере, обошлись с гонцом более подобающим образом. Священник тут же усадил гонца на мягкие подушки, велел принести еды и питья и позаботился об уставшем муле. Затем к ним присоединились и остальные друзья погибших. Один оказался лекарем, ― заметив, как устал посланец, он тут же приказал согреть ему ванну и принести растирания. Между собой они переговаривались негромкими печальными голосами, и гонец обратил внимание, что в отличие от большинства торговцев, которые в гибели собратьев видят возможность для собственного продвижения, эти люди были потрясены по-настоящему. При этом они старались вести себя с достоинством, и лишь один мужчина воинственного вида, с бородкой и шрамами на лице, с яростным рычанием набросился на остальных:
– Вы попросту вышвырнули его вон! Юлиус оказался единственным, у кого хватило здравого смысла последовать за ним. Колхийцы и курды умеют воевать в горах лучше всех на свете, а он об этом ничего не знал.
Ему никто не ответил; только лекарь вскинул лысую голову, вопросительно глядя на священника, и тот задал вопрос посланцу:
– А вы, сударь, узнали об этом от самого мессера Пагано? Если мы отправимся в монастырь, сможем ли мы увидеться и поговорить с раненым?
– Разумеется, ― подтвердил сумельский служка. ― Еще целую неделю мессер Дориа не сможет сидеть в седле и наверняка он будет рад видеть друзей. Супруга его уже отправилась туда.
Он заметил, как хозяева дома переглянулись, а бородач спросил у своих товарищей:
– Какой в этом смысл?
Ответил ему доктор:
– Смысл в том, Асторре, чтобы отыскать убийц. ― И он отвернулся от побагровевшего бородача, обратившись к служке: ― За вами здесь присмотрят и найдут место для ночлега. Затем, когда вы вновь пожелаете отправиться в путь, вас накормят и дадут лошадь.
– Я вижу, что погибшие были дороги вам, ― заметил гонец. ― Мне жаль, что я принес дурные вести.
– Мне тоже очень жаль…
Священник с лекарем, взяв с собой вооруженную охрану, почти тотчас отправились в путь, повидавшись предварительно с посланником из дворца, который также желал узнать все, что может сообщить монастырский служка. Судя по всему, этот человек был с женской половины двора, а не от самого императора. Перед уходом он сказал священнику и шкиперу:
– Моя госпожа постарается помочь, если сие будет в ее силах. Оценить всю значимость этой потери невозможно.
– Вы правы, ― подтвердил лекарь. ― Он был еще слишком молод ― поэтому никто не знает точно, сколь многого мы лишились.
* * *
На встречу с Дориа они собирались как на войну.
Сторонний наблюдатель сказал бы, что такое путешествие не имеет смысла.
Любая компания, лишившись своего главы, в первую очередь должна позаботиться о том, чтобы эта рана затянулась как можно скорее: нужно озаботиться новыми назначениями, укрепить пошатнувшуюся веру клиентов в надежность заключенных сделок. Однако этот сторонний наблюдатель не мог знать о словах, сказанных Николасом Тоби и Годскалку: «Вам важно сохранить меня в живых. Вам важно притворяться, будто я по-прежнему руковожу компанией. Потому что в тот самый миг, как меня не станет, или вы меня сместите, ― Дориа тут же наложит на вас лапы».
И вот Тоби с Годскалком, взяв с собой небольшой эскорт, выехали на дорогу, что вела к побережью в устье Икситиса, а затем свернули к горам, следуя тем же путем, что и Николас две недели назад. Вместе с ними скакал Асторре с тридцатью вооруженными до зубов наемниками. Меньше всего бравого капитана заботило сейчас собственное будущее или будущее компании. Тот, кто убил мальчика со стряпчим, должен был поплатиться за содеянное… Он располагал лишь отчетом из вторых рук о происшедшем и еще более расплывчатым описанием местности, но был уверен, что сумеет отыскать, где произошло убийство, внимательно там все осмотреть, а затем отыскать и уничтожить негодяев… Тем временем, управлять компанией остался Джон Легрант.
С самого начала Тоби заявил:
– Это Дориа.
Годскалк, который в глубине души был с этим согласен, но желал проявить справедливость, возразил:
– У него с собой было лишь несколько слуг, а у Николаса ― пятнадцать человек. Кроме того, ты слышал, что сказал монастырский служка: генуэзец также пострадал, и его раны ― от топоров и кривых кинжалов, а не от ударов меча.
– Все равно это Дориа, ― повторил Тоби.
И Годскалк кивнул.
– Скорее всего. Но это еще нужно доказать.
– А если он заявит свои права на компанию?
Капеллан помолчал и наконец ответил:
– Убийца не вправе пользоваться плодами своего преступления. Но мы должны противостоять искушению очернить невинного человека.
– А если его вину невозможно доказать? Упадем на колени и станем молить его взять власть в свои руки?
Возможно, прежде Тоби считал священника мягкотелым, но сейчас тот обернулся к нему со словами:
– Если по нашему возвращению в Брюгге Церковь, Закон и демуазель де Шаретти сочтут его брак законным и демуазель не пожелает изменить своих распоряжений, тогда, возможно, в один прекрасный день мессер Пагано Дориа унаследует половину компании Шаретти. До той поры я буду противиться любым его попыткам заявить на нее свои права. Или ты ждал от меня чего-то другого?
– Нет. Но это может оказаться труднее, чем мы думаем.
– Ты думаешь, это сложно для нас?.. Вспомни о девочке. Когда мы встретимся с ней, подумай о том, что она должна сейчас чувствовать…
– А Мариана де Шаретти?
Помолчав, Годскалк отозвался:
– Разумеется, нам придется написать ей обо всем. Но только не сейчас. Бедная женщина…
После этого они долгое время ехали в молчании, минуя зеленые поля и цветущие сады, раскинувшиеся под бескрайним небом, а затем углубились в горную долину, склоны которой поросли орешником, ольхой, березой и самбуком. Спустя десять миль появились первые кипарисы, затмевавшие небеса. Здесь отряд сделал небольшой привал, но спутники по-прежнему почти не разговаривали между собой. Разумеется, в подобных экспедициях Асторре справлялся с ролью лидера лучше, чем кто бы то ни было, однако сейчас Тоби с тоской вспоминал Николаса, который, благодаря своей изобретательности и чувству юмора, всегда умел скрасить тяготы пути. Даже наемники, похоже, признавали это.
«Мой мальчик», ― только так и называл его теперь Асторре, тогда как прежде самым ласковым прозваньем для бывшего подмастерья у него было «щенок». И даже при мысли о том, как на самом деле непрост был характер Николаса, и сколько им пришлось натерпеться от него, чувство потери не становилось слабее.
Катерину де Шаретти они нагнали, миновав базальтовые утесы Чевизлика. До Сумельской обители оставалось еще около трех часов пути. Катерина с эскортом генуэзцев ехала по императорской дороге, пришедшей в полное запустение. Вокруг высились зеленеющие холмы, росли рододендроны и цвели азалии, ― желтые, как стайки бабочек, присевших на ветвях. Впереди лежало ущелье, глубиной не менее тысячи футов, а над ним, в вышине, возвышался монастырь, глубоко пронизавший склон горы своими пещерами и потайными ходами.
В этих диких местах жили служители Божьи, но водились здесь также и грабители. Генуэзцы, заслышав приближение другого отряда, немедленно выстроились в боевую позицию, однако, признав стяги Флоренции и компании Шаретти, а также знакомый шлем Асторре, опустили оружие. За спинами у солдат прятались уставшие служанки, которым даже такая небольшая передышка была в радость после долгого тяжелого пути.
Лицо Катерины также казалось утомленным, но взгляд ее был тверже стали. Она ничего не сказала, завидев Тоби и Годскалка, но лекарю показалось, что он чувствует ее страх.
– Демуазель, позвольте нам отправиться с вами, ― обратился к ней священник.
Асторре с капитаном генуэзцев уже нашли общий язык и принялись перестраивать своих людей, объединив их в единый отряд. В этой местности безопасность была важнее всего. Однако Катерина, похоже, считала иначе. Нелюбезным тоном она объявила:
– Мой супруг лежит раненый в монастыре. Я еду туда. Возможно, он при смерти.
– Все вместе мы доберемся быстрее, ― ответил на это Годскалк.
Нахмурившись, девочка посмотрела на него, явно не находя, что возразить.
– Он чуть не умер, пытаясь спасти Николаса, ― заявила она сердито.
– Хорошо, что он прислал гонца, ― проронил капеллан и, бросив взгляд на угрюмое, бледное лицо Катерины, добавил: ― С нами мастер Тоби, демуазель. Мы не станем беспокоить мессера Дориа больше, чем необходимо, но мы должны отыскать и похоронить наших друзей.
«Теперь она расплачется, ― решил лекарь. ― Так положено… и она нуждается в этом…»
Он видел, как Катерина чуть заметно содрогнулась, но тут же вскинула подбородок и высокомерно бросила:
– Вам за это платят. Но я теперь забочусь только о своем муже. Капитан! Вы что, хотите, чтобы мы оставались здесь дотемна? ― И подхлестнула лошадь, направляясь вперед по дороге.
Краем глаза Тоби заметил, что Годскалк бормочет что-то себе под нос. Однако проклятия его явно были адресованы не Катерине.
– Как ты называл Дориа? ― напомнил ему лекарь. ― Легковесным?
Священник обернулся к нему, тут же постаравшись взять себя в руки.
– А что мы говорили о Николасе? Мстительный обманщик… Человек, который втайне причиняет страдания другим людям… Человек, который несет смерть…
Тоби примолк. Они и впрямь так считали. С кем обошлись хуже: с Катериной де Шаретти или с Кателиной ван Борселен? Дориа был убийцей, но и Николас тоже убивал, пусть и не своими руками.
– Они оба подобны Язону, ― промолвил лекарь.
– Возможно, ты прав, ― согласился священник. ― Я нередко замечал, что люди, ставящие перед собой недостижимую цель, как правило, втайне пытаются бежать от самих себя… Это в равной степени применимо к ним обоим. Разумеется, их цели были различны. Но сейчас мы увидим того, кто остался в живых. Постараемся отнестись к нему без предубеждения…
* * *
Наступили сумерки, когда отряд въехал в ущелье. Солнце, оставив в тени растущие ниже березы и вязы, орешник и ивы, чуть дольше задержалось на соснах, чуть выше по склону, но и тем недолго пришлось наслаждаться янтарными лучами. Река, стремительно текущая по дну ущелья, теперь грохотала все громче, перекрывая прочие звуки. Среди густой листвы почти терялись очертания солдат в доспехах. Кустарник достигал человеческого роста, и цветы, густо покрывавшие ветви, давали знать о себе пьянящим ароматом, но если путник оборачивался взглянуть на них, то в сумерках видел лишь бледные пятна. Высоко над головой, в небесах парили птицы, но отсюда не было слышно их криков; под ногами красноватый мох расползался и чавкал, напитанный влагой.
Миновав небольшое селение, где в домах уже закрылись все ставни, и воцарилась тишина, отряд выехал на мост, переброшенный через реку. Собака облаяла их, но тут же замолкла. Впереди, в восьми сотнях футов выше по скалистой дороге, возвышался монастырь Сумелы. Один из наемников Асторре отправился наверх, чтобы предупредить монахов, а остальные, запалив факелы, начали подъем.
После такого путешествия этот последний этап оказался не под силу служанкам Катерины. Их лошадок повели в поводу, а солдаты по двое понесли женщин на руках. Одна лишь демуазель не обращала на это ни малейшего внимания. Тоби видел, как заострились ее скулы, и круги залегли под глазами, ― но она упрямо двигалась вперед, даже не замечая слез, катившихся по щекам.
Конечно, ей нужно было поплакать… но только не так. Годскалк бросил на Тоби предупреждающий взгляд, но лекарь лишь отмахнулся. Уверенно подъехав к Катерине, он приобнял ее за плечи.
– Моя лошадь свежее. Давай, я повезу тебя.
Она толкнула его с такой силой, что едва не сшибла на землю, и воскликнула с высокомерием принцессы, на честь которой покусился какой-нибудь простолюдин:
– Уберите от меня руки! ― А затем подхлестнула лошадь и, обернувшись, бросила через плечо: ― У меня есть свой лекарь.
Вскоре после этого путники завидели мерцающие огни монастыря. Оттуда тянулась длинная вереница служек с факелами. Монахи были сейчас на молитве, но управляющий странноприимным домом приветствовал гостей у входа и провел их во двор, где послушники тут же занялись лошадьми. Здесь пахло стылыми камнями, ладаном и чем-то еще, необычным и незнакомым. Откуда-то доносилось звучное пение, и Тоби сперва решил, что слышится оно прямо из недр горы. Затем он обнаружил слева огонек святилища и нарисованных на стенах ангелов с огромными миндалевидными глазами, расписанными охрой, а также синей и алой краской. Голоса возвысились, исполняя псалом, а Годскалк обернулся к лекарю.
– Церковь, ― сказал он. ― Кафоликон… Я не слышу скорби в их пении.
– Радостный свет… Да, ты прав, похоже, у них нет повода для горя, ― согласился Годскалк.
И наконец их проводили в гостевые кельи, к ложу Пагано Дориа.
Как и полагалось, Катерина вошла туда одна. Тоби ничего не слышал через тяжелую дверь и молча стоял рядом с Годскалком. Асторре, к вящему его негодованию, они не взяли с собой. Он единственный остался бодрым и свежим после путешествия и сейчас наверняка наслаждался заслуженным отдыхом. Впрочем, Тоби готов был и постоять…
Десять минут спустя Катерина так и не вышла из комнаты, и сопровождавший гостей монах, вежливо постучав, распахнул дверь. Дориа сидел на диване с высокой деревянной спинкой, в окружении горы подушек, а перед ним на низеньком табурете примостилась жена. Перевязанной рукой он обнимал ее за плечи. Монах впустил гостей внутрь, вежливо напомнив:
– Мессер Дориа еще не вполне окреп…
– Вы очень любезны… Мы помним об этом. Мессер Тобиас и сам ― лекарь, ― сказал Годскалк, и дверь затворилась у них за спиной.
Пол кельи был выложен коричнево-красным мрамором с бледными прожилками, на белоснежной стене висело тяжелое, украшенное самоцветами распятие и икона в золотом окладе, блестевшем в свете множества свечей. В комнате имелся также стул, молитвенная скамеечка и стол с кувшином и медным тазом. Чуть в стороне стояла крытая жаровня, согревавшая воздух. Это явно была не обычная комната странноприимного дома, а покои, рассчитанные на членов императорской свиты. При появлении гостей Катерина встала с табурета и, отойдя в сторону, примостилась на сундуке у стены. Лицо ее по-прежнему казалось усталым, но теперь на нем проявился румянец. Дориа, завидев священника, медленно поднялся с места со словами:
– Мне очень жаль. Я скорблю по обоим и сочувствую вам.
Он заметно побледнел: похоже, любое движение причиняло генуэзцу боль. Монахи дали ему свободную, ниспадавшую до самого пола одежду, скрывавшую большинство ранений, однако перевязанная рука и скованность жестов говорили сами за себя. Дориа был тщательно выбрит, как всегда опрятен, и взирал на гостей с печалью во взоре.
– Прошу вас, садитесь, ― обратился к нему Годскалк. ― Вы еще не здоровы.
– Но я жив, ― возразил генуэзец. Он дождался, чтобы Тоби поднес стулья для них со священником, и лишь тогда уселся сам. ― Вы хотите знать, где отыскать их? ― Он чуть заметно улыбнулся и взглянул на жену. ― Катерина полагает, что вы намерены обвинить меня в убийстве, но я сказал ей, что вы люди справедливые и разумные…
– Так что же случилось? ― поинтересовался лекарь.
Он рассказал им обо всем, и они молча выслушали Дориа.
Катерина не одобряла эту поездку на охоту, но ему хотелось вырваться из города, ― настолько генуэзцу прискучили дворцовые развлечения. Он взял с собой нескольких слуг и, поскольку охота оказалась хорошей, задержался не на одну, а на целых две ночи, после чего, решив, что любящая жена простит его, двинулся дальше, в надежде повстречаться с Николасом и, возможно, отправиться вместе с ним в Эрзерум.
– Ведь если между нами и существовало соперничество, ― промолвил Дориа, ― все это не имело никакого отношения к табризским караванам, поскольку там товара хватает на всех. Что же до остального… Я считал его юношей, который любит поразвлечься… Да я и сам порой нахожу жизнь слишком уж серьезной. Конечно, наши игры порой могут быть опасны, ― но они не ведут к смерти. Он никогда не пытался повредить мне лично, как и я ему. Конечно, я знаю, что он был недоволен нашим браком с Катеринеттой, но ведь любовь редко подчиняется законам стариков. К тому же, как видите, ей хорошо со мной.
– Так вы догнали его? ― спросил Тоби.
– Неподалеку от перевала Вавук. Я хотел разбить лагерь на ночь, как вдруг услышал на дороге лошадей. Уже вечерело, и всадники меня не заметили, но я признал в них курдов, понял, что они вооружены и, похоже, готовы броситься в атаку. У меня на глазах они съехали с дороги и поскакали по обочине, как будто пытаясь застать кого-то врасплох. Я сразу подумал о Николасе. Конечно, это было безрассудством, но я тут же кликнул своих слуг и бросился следом. Однако, когда я оказался на месте, все было уже кончено: они носились меж шатров, убивая всех, кто попадался им под руку. Я сделал все, что мог, ― добавил Пагано Дориа и замолчал.
– Вы видели, как погиб Николас? ― спросил Годскалк.
Катерина чуть слышно охнула. Дориа покосился на нее.
– Да, я видел, как погиб и он, и мастер Юлиус. Но навряд ли вы хотите, чтобы я…
– Возможно, позже. Мы надеемся отыскать их. А что было с остальными?
– Кому-то удалось спастись бегством, но курды преследовали их, пока не прикончили всех до единого. Затем они захватили палатки и всю добычу. Когда я пришел в себя, то увидел вокруг одни лишь трупы. ― Он пошевелил перевязанной рукой. ― Они сорвали с меня все кольца и обыскали в поисках денег. Я боялся, что они вернутся, взял какую-то палку вместо посоха и попытался уковылять подальше до наступления рассвета. Двое моих слуг еще оставались в живых и смогли мне помочь. Я не видел тела Николаса. Простите, но было слишком темно, и я ослабел от ран.
– Они сочли вас мертвым, ― проронил Тоби. ― Вашим слугам повезло.
– Слуги не представляли для них интереса, ― пояснил Дориа. ― На них не было доспехов и драгоценностей, но все равно двое погибли.
– Сожалею, ― сказал Годскалк. ― Если Асторре их найдет, он похоронит и их тоже. У нас есть проводник, и если угодно, вы могли бы описать ему это место.
– Если бы мог, я бы отправился с вами, ― заявил Дориа.
– В этом нет нужды. Асторре справится сам. Мы же теперь вернемся в Трапезунд, чтобы заняться делами компании.
– Ну, разумеется, ― согласился Дориа и здоровой рукой потер глаза. ― Бедный юноша… Скорбя о них, я совсем позабыл, как многое значит их гибель для вас. Вы вернетесь в Брюгге?
А ведь раньше они бы решили именно так… Изначально все они согласились на это путешествие лишь из любопытства, из жалости к Мариане де Шаретти и из корыстолюбия, разумеется… Они отправились с Николасом, но при этом говорили, что если ничего не выйдет, то они тут же вернутся домой. Однако после гибели юноши о возвращении никто больше и не заикался.
– Едва ли тем самым мы сослужим добрую службу своей хозяйке, ― ответил Годскалк. ― Мы дали обещания Медичи продержаться здесь хотя бы год, и останемся в Трапезунде, хотя кто-то из нас и может вернуться в Брюгге вместе с товаром. ― Он посмотрел на Катерину. ― Мы с почтением относимся к вашей матери, демуазель. Она тоже была заинтересована в этом торговом предприятии. После смерти Николаса все права переходят к его супруге. Мы постараемся не подвести ее.
– Так значит, вы останетесь, ― медленно произнес Дориа. ― Что ж, почему бы и нет. Вы прекрасно справлялись в его отсутствие. И всем вокруг, включая императора и прочих торговцев, прекрасно известно, что Николас не являлся настоящим главой компании, и у вас были с ним разногласия. Однако никто не станет попрекать вас его ошибками. Так что я готов поручиться за вас перед императором.
– Что? ― переспросил Тоби.
Катерина обернулась на голос. Дориа с сочувствием посмотрел на своих гостей.
– Как вы сами сказали, право обосноваться в Трапезунде было дано лично Николасу. Возможно, вы успели об этом позабыть, но император все помнит. Несмотря на ваши несомненные способности, вы являетесь лишь наемными работниками…
Тоби чуть не охнул от боли, когда Годскалк стиснул ему руку.
– Когда командир отряда гибнет в бою, на его место становится помощник, покуда не будет назначен преемник, ― заявил священник. ― По счастью, мы сохранили доверие всех клиентов нашей компании, поэтому в вашей помощи нет никакой нужды, хотя мы и благодарим вас за эту любезность.
Раненый, нахмурившись, взглянул на жену.
– Катерина, прости меня. Тебе знакомы эти люди, и ты, несомненно, по-доброму относишься к ним. И все же я должен говорить начистоту. ― С видом, полным достоинства, он повернулся к гостям. ― Вас я тоже попрошу простить меня, если буду слишком резок в этот трудный час. Однако без моего дозволения вам, отец Годскалк и мессер Тобиас, не удастся вести никакие дела в Трапезунде. В отсутствие Николаса Катерина представляет интересы своей матери, а все ее права и привилегии отныне переходят ко мне. Разумеется, если желаете, вы можете продолжать службу у нас. Несомненно, вы сработаетесь с моими людьми, ведь со многими из них вы уже знакомы. И если нам придется расстаться с кем-либо, не сомневайтесь, что я проявлю достаточную щедрость. Все это я лично поведаю императору, когда смогу вернуться в город. А теперь давайте займемся самым важным: нужно отыскать этих бедняг и похоронить их по-христиански. Ну и, разумеется, найти и покарать убийц.
Кровь стучала у Тоби в висках. Годскалк сжал его руку еще сильнее и уверенно произнес:
– Вы полагаете, мессер Дориа, что у вас есть право представлять компанию Шаретти в Трапезунде?
Пагано Дориа взирал на него с сочувственной улыбкой.
– Я в этом уверен. Но, разумеется, право решать принадлежит моей супруге. Спросите у Катерины, если угодно.
Та поднялась с места, раскрасневшись от страха, злости и досады. На улыбающегося мужа она взглянула как на совершенного незнакомца, но все же твердо объявила:
– Он мой супруг.
Генуэзец окинул ее ласковым взором.
– И ты согласна, милая, чтобы я вел все твои дела?
– Да.
– Сударь, ― перебил его Годскалк, ― прошу прощения, я, должно быть, неясно выразился. Как вы можете вести дела Шаретти, когда сами действуете по поручению милорда Саймона де Сент-Пола?
Господь благослови Годскалка! Господь благослови всех хитроумных священников! Николас все же успел дать им ключ к происходящему, прежде чем его убили… Тоби смог наконец расслабиться, а Катерина де Шаретти подняла брови.
– Саймон? А он-то тут при чем?
– Спросите своего мужа, ― посоветовал капеллан.
На лице Дориа по-прежнему играла улыбка, но глаза его затуманились.