Текст книги "Весна Византии"

Автор книги: Дороти Даннет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

Глава двадцать четвертая

Наступил последний день пребывания Грегорио в Сент-Омере. Как и собирался, в этот день он встретился с Саймоном Килмирреном де Сент-Полом.

Точнее, нет. Все прошло не совсем так, как он планировал, хотя стряпчий и полагал себя готовым ко всему. Вместо положенного по профессии платья он надел обычную плоеную тунику с короткими рукавами поверх длинной нижней и жесткую шапочку без всяких украшений. Так он выглядел лет на десять моложе своего возраста. Марго вообще утверждала, что у него лицо совершенно неподходящее для профессии юриста, ― и в особенности портили картину вьющиеся волосы, с которыми так трудно было что-то поделать.

В обычной цивильной одежде Грегорио мог бы принадлежать к любому сословию. Даже кинжал на боку выдавал в нем всего лишь опытного путешественника. Оружие он прятать не стал, ведь он вполне серьезно говорил Мариане де Шаретти насчет поединка.

Итак, час настал. Десятый капитул Ордена Золотого Руна начал свое заседание в соборе богоматери, а Грегорио явился в дом Луи де Грутхусе и попросил о встрече с лордом Саймоном де Сент-Полом. Ему повезло, что управляющий не признал его. Когда тот попросил стряпчего назваться, он заявил, что является слугой Ансельма Адорне из Брюгге.

Его тотчас проводили в комнату, расположенную в крыле особняка, занятом Кателиной ван Борселен и ее шотландскими родственниками. В небольшой гостиной не было никого, кроме коренастой женщины в белом чепце, вышивавшей у окна. Завидев Грегорио, она поднялась с места и присела в поклоне со словами, что ее хозяин, к несчастью, отсутствует, но госпожа готова принять его немедленно. Судя по акценту, она была не шотландкой и не фламандкой, но скорее француженкой. Стряпчий уселся, и женщина вернулась к шитью. Светский разговор нетрудно было поддерживать в доме, не столь давно благословленном наследником. Он спросил о здоровье маленького Генри.

– Этот малыш! ― Она тут же оживилась, позабыв о работе. ― Такой крепыш, месье! Сильный, что ваша лошадь, и почти не кричит, если только не проспит кормилица! Если бы мне не пришлось поехать сюда с госпожой, в жизни бы я не решилась с ним расстаться.

– Счастливый ребенок! ― заметил Грегорио.

– Счастливый, и такой красавчик! Лицо, как у матери, а волосики ― как у отца, вьющиеся и серебристые. И такие ямочки на щеках… Говорю вам, он просто ангелочек. Отец от него без ума. Был бы рад усадить его на лошадь еще прежде, чем малыш научится ходить, и дать ему в ручонки меч и копье. Вот это будет рыцарь ― не то что ваши бургундцы!

– Должно быть, мать по нему очень скучает, ― промолвил стряпчий.

Он лишь хотел тем самым узнать, надолго ли Кателина с супругом задержатся в Сент-Омере. К вящему его удивлению, женщина ответила не сразу, и слова ее прозвучали несколько неожиданно:

– Ну, знатные дамы всегда так заняты, монсеньор… Малышу хватает и кормилиц. Она приходит к нему, когда только может.

– Вот как? ― проронил он негромко. ― Что, роды были тяжелыми?

Женщина кивнула, разглаживая шитье на коленях.

– Крупный ребеночек, а госпоже ведь уже двадцать лет. В таких случаях они иногда во всем винят младенца. Или, может, материнство их пугает… А есть еще такие, которые боятся, что малыш вырастет и не будет их любить. Просто удивительно, как вообще кто-то заводит детей. Но ведь природа всегда возьмет свое. И сердце матери ― не камень.

– Ну конечно, ― подтвердил Грегорио, внезапно ощутив дурноту. Николас, бедный бастард. Может, тебе и повезло, что ты не воспитывался в этом доме… ― А нравится ли госпоже в Шотландии?

– Госпоже в Шотландии очень нравится, ― раздался с порога ясный звучный голос. С легкой улыбкой на устах женщина приблизилась к гостю. ― Это вы от мейстера Адорне? Возможно, вы не знаете, но я шестую часть жизни провела в этой стране. Я была придворной дамой шотландской королевы, племянницы герцога Филиппа. Как ваше имя? Она обращалась к нему по-фламандски.

– Грегорио, ― представился он.

Кателину ван Борселен нельзя было назвать красавицей, но сложена она была превосходно. Белоснежный головной убор с вуалью скрывал волосы почти целиком, если не считать прядок, выпущенных на висках. Четко очерченные брови были фамильным признаком семейства Борселенов, ― и то, что она их не выщипывала, указывало на независимый характер этой женщины; о том же говорили и упрямо сжатые губы. Держалась она с прирожденным изяществом.

– Ну что ж, Грегорио, мне очень жаль, но супруг мой слегка задерживается, хотя я надеюсь, что он скоро вернется домой. Желаете ли вы подождать, или просто передадите мне послание?

– Я бы предпочел подождать, ― промолвил стряпчий. ― Возможно, в кабинете? Это деловой вопрос. ― На присутствие жены Саймона он никак не рассчитывал.

– Тогда он пригласит вас в нашу комнату, ― промолвила она. ― А пока садитесь и расскажите мне все сплетни из Брюгге.

– Он спрашивал про малыша Генри, ― сказала служанка.

При этих словах Грегорио внимательно наблюдал за Кателиной. Взгляд ее не выражал ровным счетом ничего, глаза казались нарисованными на лице.

– Все были очень добры ко мне…

– Он спрашивал, на кого мальчик больше похож, ― продолжила женщина.

Разве он спрашивал об этом? Грегорио не мог припомнить.

Кателина опять улыбнулась ему.

– О, ведь первый ребенок всегда больше похож на отца, разве не так? ― Похоже, эти слова она повторяла так часто, что и сами они, и улыбка утратили всякий смысл. ― Но к чему нам надоедать гостю женскими разговорами? Что творится в Брюгге? И в Генуе? Какие последние известия с Востока?

Внезапно открылась дверь, и леди Кателина обернулась.

– Саймон? К тебе гость от Ансельма Адорне. У него для тебя какие-то новости. Я ревную…

Грегорио поднял глаза. На пороге стоял человек, которого он видел двенадцать месяцев назад, на пожаре, уничтожившем дом и красильню Марианы де Шаретти в Брюгге. Лорд Саймон, завладевший кораблем своего отца, нанявший Пагано Дориа и пославший того в Трапезунд, вместе с похищенной двенадцатилетней дочерью Марианы де Шаретти. Лорд Саймон, чья ненависть к Николасу, сыну его первой жены, была известна всей Фландрии…

Саймон де Сент-Пол в первый раз женился в пятнадцать лет, так что сейчас ему было уже под сорок. Но кожа, не тронутая морщинами, ясные голубые глаза и шелковистые светлые волосы делали его моложе, ― он выглядел почти ровесником своей жены Кателины. Одет он был также превосходно: в широкополой шляпе, украшенной драгоценными камнями и длинном дублете, до бедер прикрывавшем тонкие обтягивающие чулки.

В ночь пожара они с Грегорио встретились лицом к лицу, и, разумеется, ни тот, ни другой, не забыл этой встречи. Однако стряпчий и не подозревал, что шотландец так хорошо его запомнил, пока тот не заговорил:

– Этот человек явился не от Ансельма Адорне.

Кателина изменилась в лице, как видно, почуяв неладное по голосу мужа. Повинуясь незаметному жесту, служанка тут же с поклоном удалилась. Кателина встала рядом с супругом, в упор разглядывая Грегорио.

– Это правда? Кто вы такой? Моя служанка отправилась за управляющим.

Стряпчий в этом сомневался. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Саймон перебил его и спросил у жены:

– Он говорил с тобой. О чем?

Меж густых бровей пролегла морщинка.

– Ни о чем. Спрашивал насчет Генри.

Саймон засмеялся, запрокидывая назад голову. От смеха на глазах его даже выступили слезы.

– Ну, конечно, он не мог устоять! Должно быть, умирал от желания узнать правду: что мой сын родился без рук, без ног, недоумком, глухим, уродливым? Надеюсь, милая моя, ты поведала нашему другу все, что он хотел узнать? Надеюсь, ты рассказала ему о Генри?

Леди Кателина застыла в неподвижности, не сводя расширенных глаз с супруга. Черты лица ее странным образом заострились, а Саймон продолжал:

– Ты разве не знаешь, что это за человек? Он служит в компании Шаретти. Тот самый писец, чьи учетные книги я швырнул в огонь. И его послал Клаас, чтобы разведать все про нашего наследника.

Наконец она поняла… Кателина сперва побледнела, а затем начала багроветь.

– Убирайтесь вон!

– Нет, почему же, пусть останется! ― возразил Саймон и протянул руку, чтобы схватить Грегорио за плечо. ― Сядьте! И позвольте нам угостить вас вином! Хочу, чтобы вы вернулись к Клаасу и рассказали, как пили за здоровье моего первенца. У меня будет много сыновей! Если он меня как следует попросит, то одного из них я могу назвать Николасом. ― Он просиял.

Но Кателина не желала смягчаться.

– Ни за что. Убирайтесь вон. ― Она попыталась взять себя в руки. ― Саймон, все это не к добру. Все, что случилось с Николасом… с Клаасом… не имеет к Генри никакого отношения. Не хочу никакой связи между ними. Избавься от этого человека.

– Я здесь не для того, чтобы устанавливать связи, ― объявил Грегорио. ― Я пришел поговорить о судне, называвшемся «Рибейрак».

Он ожидал отпора и разыгранного недоумения. Вместо этого Саймон Килмиррен победно взглянул на жену.

– Он знает! Я так хотел, чтобы он узнал!.. Так вы сообщили нашему великому Николасу, что его торговая карьера окончена? Мы намеренно послали Дориа за ним!

Этот человек не только уверенно признавался во всем, ― но он посвятил в свои замыслы и жену. Та улыбалась, словно одного имени Дориа оказалось достаточно, чтобы сменить гнев на милость.

– А изнасиловать дочь Марианы де Шаретти ― это тоже была ваша идея?

Кателина вскинула голову.

– Ее дочь? ― переспросил Саймон.

– Катерину, девочку двенадцати лет. Без ведома матери, он увез ее во Флоренцию и там на ней женился. Затем он отплыл вместе с ней в Трапезунд. Разумеется, если этот брак был совершен по закону, то после смерти демуазель муж Катерины получит права на половину имущества компании Шаретти.

Стряпчий обращался к женщине, которая, похоже, ничего не знала об этой части плана. С изумлением и ужасом на лице она обернулась к мужу.

– Не верю ни единому слову! ― воскликнул Саймон. ― Да и кто поверит? Если бы такое случилось, демуазель де Шаретти с криками бросилась бы ко всем законникам в Брюгге.

– Желаете прочесть письмо Пагано Дориа, где он говорит об этом? ― предложил Грегорио. ― Я сделал несколько копий. И если я еще не передал их властям, то это только по просьбе демуазель, которая заботится о благе дочери. Но, разумеется, рано или поздно все узнают правду, что вы заплатили Дориа, дабы он преследовал Николаса в Трапезунде и там убил бы его и завладел компанией. Не сомневаюсь, что судьи в Шотландии и во Фландрии с удовольствием займутся этим делом и добьются торжества справедливости.

– В письме Дориа об этом говорится напрямую? ― поинтересовался шотландец. Он раскраснелся, и голубые глаза теперь сверкали еще ярче. Впрочем, испуга в них не ощущалось. ― Если так, то, конечно, он лжет. И вы тоже, по наущению своего хозяина.

– Если с Николасом не случится ничего дурного, тогда, конечно, мы будем вправе решить, что Дориа лжет. К несчастью, ― продолжил Грегорио, ― нет никаких сомнений в том, что похищение Катерины де Шаретти состоялось.

– И Николас об этом знает? ― напряженным тоном спросила женщина.

– Он знает, что это ваш муж послал Дориа.

– А насчет девочки?

– Думаю, что сейчас он уже это обнаружил. Они наверняка оказались вместе в Трапезунде.

– Тогда с девочкой ничего плохого не случится. Он ведь ее отчим. А что он сказал насчет Саймона? ― Теперь в ней не чувствовалось ни страха, ни гнева, а лишь сосредоточенное внимание, как у охотничьего пса, готового к броску.

– Что он сам с ним разберется, и нам не о чем беспокоиться. Что не нужно тревожить демуазель, его супругу. К несчастью, она сама узнала обо всем. Вот почему, как ее поверенный, я счел своим долгом явиться к вам в дом.

Саймон внезапно расхохотался ему в лицо.

– Не могу понять, с какой стати? Убивать подмастерье! Пытаться завладеть разорившейся компанией какой-то вдовы! Да к чему мне это? Мы всего лишь одолжили деньги предприимчивому человеку, который жаждет проявить свои способности. Когда он разбогатеет и вернется, я сделаю его своим управляющим в Генуе.

– А Катерина де Шаретти? ― поинтересовался Грегорио.

Саймон Килмиррен невозмутимо взглянул на него и пожал плечами.

– А при чем здесь я? Это его личное дело. Наверняка девчонка сама висла у него на шее. Ничего удивительного, если она выросла в одном доме с Клаасом, и с такой матерью. Мне больше нечего сказать. Если хотите, можете подавать в суд. Я раскопаю достаточно сведений о Катерине де Шаретти, чтобы заставить вас пожалеть об этом.

– Нет, ― возразил Грегорио. ― Ей было двенадцать лет, и она оставалась девственницей. Он женился на ней в день ее первых кровей. В таком случае давайте представим это дело на суд герцога сегодня же вечером.

Саймон ухмыльнулся.

– Вы даже к секретарю его подойти не сможете.

– Зато смогу подойти к казначею. Пьер Бладелен передо мной в долгу. Но, возможно, я просто подожду здесь, в доме, и поговорю с Генри ван Борселеном. Несомненно, одна из задач ордена Золотого Руна ― защищать юных и слабых против тех, кто пытается злоупотребить их невинностью, а также карать тех, кто вместо того, чтобы сражаться за веру, снаряжает корабли и тратит деньги и усилия ради личной мести.

– А Николас что, сражается за веру? ― язвительно осведомилась Кателина.

Грегорио обернулся к ней.

– Он взял с собой сотню вооруженных наемников, чтобы поставить их на службу императору Давиду.

– А Дориа привез оружие и доспехи, ― с усмешкой возразил Саймон. Его улыбка очень не понравилась Грегорио.

– Разумеется, мы знаем об этом. Но как он поступит со своим грузом?

Стряпчий перехватил напряженный взгляд шотландца и понял, что тот неожиданно задумался, ― возможно, впервые за все это время. Грегорио очень надеялся, что тот думает сейчас о Пагано Дориа. Женившись на Катерине, Дориа стал сильнее, чем рассчитывал его наниматель. Теперь он вполне мог обойтись и без помощи Саймона.

– Клаас… ― неожиданно промолвил тот. ― Ведь это он велел вам явиться сюда?

Но леди Кателина ответила мужу даже прежде, чем Грегорио успел открыть рот:

– Как он мог, ведь он в Трапезунде? Если Дориа натворил глупостей, это может подождать до его возвращения. Подождет и демуазель де Шаретти. Мейстер Грегорио ― разумный человек. Он ничего не станет предпринимать.

– А если он не вернется? ― предположил Грегорио. ― Так что лучше я подожду милорда Генри. Он ведь крестный вашего сына, не так ли? Полагаю, он заботится о репутации семьи.

Он надеялся шантажировать шотландца с позиции силы, но недооценил его. Внезапно в воздухе сверкнул меч, и послышался приглушенный женский крик. Грегорио отскочил в сторону, хватаясь за кинжал, а Саймон угрожающе надвинулся на него, обнажив оружие.

– Я защищаю репутацию своей семьи, как считаю нужным, ― заявил шотландец. ― Собственными силами, а не через суд. Запри дверь.

– Нет, ― заявила Кателина.

Саймон обернулся к жене. Грегорио, перепрыгнув через стол, бросился к выходу, но тут шотландец, упершись руками в стоявший рядом сундук, подтолкнул его вперед, и тот с грохотом ударился в дверь. Лорд Саймон распрямился.

– Защищайся!

– И вы говорите о чести? ― возмутился Грегорио. ― Меч против кинжала?

Он думал, чтобы шотландец слишком зол, чтобы рассуждать здраво, но тот неожиданно усмехнулся. Не отводя глаз от противника, он велел жене:

– Принеси другой клинок.

– Нет, ― повторила Кателина.

– Тогда ему придется защищаться кинжалом.

Женщина бросилась к дверям.

Грегорио огляделся. Он был напуган и одновременно ощущал неловкость.

– Чего вы добиваетесь, милорд? ― спросил он. ― Мои люди знают, что я здесь.

– И они будут знать, какая участь вас постигла, ― отрезал Саймон. ― Вы явились убить меня по приказу Николаса. А, вот и меч! Умеете драться?

– Да, ― кивнул Грегорио. Внезапно гнев его прорвался наружу: ― Глупец, что же вы творите? Искалечили судьбу бедной девочки, ее семья в трауре от горя, а вы, вместо того, чтобы ответить за содеянное, как подобает мужчине, во всем вините других. Николас стоит десятерых таких, как вы!

Клинок метнулся к его горлу при этих словах. Стряпчий торопливо вскинул меч и успел парировать выпад Саймона. Он отбил и удар, направленный ему в живот. И другой, метящий в сердце. Оступившись, он ощутил, как сталь оцарапала предплечье, и вновь парировал выпад, нацеленный в голову.

Грегорио отступил к стене, затем, пригнувшись, метнулся на середину комнаты. Сейчас гнев Саймона был нацелен на него одного, и больше не было времени для пустых слов…

Конечно, ломбардский стряпчий был не ровней искусному фехтовальщику и турнирному бойцу.

Грегорио отбивался, потому что не хотел умирать. Он лишь защищался, то уходя из-под удара, то парируя выпады, когда ему это удавалось. Поединок уже затянулся куда дольше, чем он считал возможным.

Женщина, прерывисто дыша, пряталась у окна. В комнате уже были перевернуты все стулья и столики, разбросаны подушки, вдребезги разбита каминная ширма и какая-то чаша. Медный кувшин с лязгом отлетел к стене…

Грегорио надеялся, что на шум явятся слуги и спасут его, ― но никто не пришел. Прежде стряпчий полагал, что он в неплохой форме, но Саймон всю свою жизнь проводил в боевых тренировках, оттачивая искусство фехтовальщика. И теперь он без устали нападал, понемногу тесня противника к противоположной стене.

Чуть дальше была приоткрытая дверь, ведущая во внутренние покои. Там, в комнате, царила мертвая тишина, но Грегорио не знал, есть ли смысл ему кидаться туда. Возможно, он успеет сбежать прежде, чем Саймон ударит его в спину…

Тем временем шотландец, схватив меч обеими руками, изготовился для решающего удара Раненый в левое предплечье, Грегорио никогда не смог бы отбить такой удар, и потому упал и откатился в сторону, пытаясь вовремя вскочить на ноги, но сознавая, что это бессмысленно. Саймон с легкостью изменил направление удара. Острие меча вонзилось в плечо стряпчего. Тот ощутил толчок чудовищной силы, ― а затем рывок, когда меч высвободился, запятнанный кровью. Последнее, что он увидел, это вновь занесенный клинок Саймона, его сузившиеся глаза и стремительное движение… Однако удара так и не последовало. Грегорио медленно поднял голову.

Он видел перед собой отороченный мехом подол туники шотландца, его искусно выделанный кожаный пояс и алые пятна на ткани, ― должно быть, сюда брызнула его собственная кровь… И гордо вскинутый подбородок шотландца… И его странный пустой, невидящий взгляд…

– Дорогие мои, ― внезапно послышался чей-то незнакомый голос. ― Полагаю, на сегодня довольно. Кателина, мне кажется, моему сыну нужно принять ванну и переодеться. А что с этой комнатой? Ох уж мне эти детские игры… Конечно, все это очень мило, но не имеет никакого отношения к скучному миру, в котором приходится выживать нам, взрослым. А когда дети вырастают, то, боюсь, это даже «милым» счесть уже никак нельзя. Право, сдается мне, нас больше никогда не пригласят в этот дом.

Саймон по-прежнему стоял неподвижно, и тогда голос холодно скомандовал:

– Опусти оружие, глупец. Или ты думаешь, я постесняюсь отдать слугам приказ, чтобы они выпороли тебя?

Шотландец побледнел как снег. Меч дрогнул в его руке, но, казалось, теперь он был направлен вовсе не на Грегорио… Однако Саймон все же опустил оружие.

– А вы, бедный мастер Грегорио… Что с вами такое?

На слух, как и на зрение, он уже не мог полагаться. Где-то в вышине стряпчий видел массивную фигуру человека, затянутого в пышный бархат и в меховой шляпе с такими широкими полями, что под ними от дождя без труда укрылась бы дюжина человек. Глаза незнакомца холодно изучали его.

Говорить Грегорио не мог. Ничуть не смущенный, незнакомец усмехнулся.

– Я виконт Джордан де Рибейрак. Вы слышали обо мне. Это мой корабль Саймон столь неразумно забрал в Антверпене без моего дозволения. Кажется, теперь парусник именуется «Дориа»? Что ж, вполне подходит для Колхиды и Золотого Руна. Золото нас просто преследует в этом королевстве. Но лучше уж пусть преследует золото, нежели законники, ибо, в отличие от моего сына, я предпочитаю разговоры действию. Желаете ли поговорить со мной, дражайший мастер Грегорио? Когда почувствуете себя лучше…

– Вы наблюдали? ― с трудом выдавил стряпчий. Словно сквозь туман он видел, что Кателина, до сих пор не произнесшая ни звука, отошла от окна и внимательно смотрела на них.

Джордан де Рибейрак усмехнулся.

– По-вашему, я ждал слишком долго, чтобы вмешаться? Мне было любопытно, станете ли вы сражаться. Вы защищались, не слишком хорошо, но все же… А теперь позвольте кто-нибудь осмотрит ваши раны.

Ухаживать за Грегорио вызвалась та же женщина в белом чепце, что встретила его по приходу в особняк. Похоже, она умела обращаться не только с младенцами, но и с ранеными, хотя, напичканный всевозможными снадобьями, он и чувствовал себя беспомощным, как ребенок.

Проснувшись, Грегорио обнаружил, что рядом горят свечи, а Джордан де Рибейрак восседает на стуле с высокой спинкой и пристально смотрит на него.

Стряпчий пошевелился.

– А, ― воскликнул толстяк. ― Я вижу, наш паладин пришел в себя. Очень рад. Мне бы очень не хотелось пропустить пиршество по случаю возведения Луи де Грутхусе в рыцарский сан. Надеюсь, вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы уйти?

– Разумеется, ― коротко подтвердил Грегорио. Он обнаружил, что на нем дублет и рубаха с чужого плеча. Перебинтованная рука причиняла невыносимую боль. ― Я уйду, когда получу то, за чем пришел.

Толстяк засмеялся, тряся двойным подбородком.

– Так значит, нам не стоит ждать благодарности за труды?

Грегорио стойко выдержал его взгляд.

– Разумеется, я благодарен. Большое спасибо.

– Поблагодарите Аньес. Это она вас спасла.

– Служанка вашего сына?

– Это он так думает, ― заявил Джордан де Рибейрак.

– Вы шпионите за ним?

– Разумеется. Мы терпеть не можем друг друга, но это не означает, что я желаю выставить его перед всем миром не только убийцей, но еще и круглым болваном. Ни мной, ни Аньес не двигало простое человеколюбие, когда мы спасали жертв моего сына, мастер Грегорио. Вы и впрямь считаете, что бедняга Николас стоит десятерых таких, как Саймон?

– Думаю, это можно сказать не только о Николасе, ― парировал Грегорио, и все же не удержался, поморщившись, когда трость толстяка внезапно поднялась в воздух и многозначительно зависла прямо над раненой рукой. Затем кончик ее медленно передвинулся и уперся в здоровое плечо, и так же медленно вернулся на место.

– Попридержите язык, ― миролюбиво велел ему виконт де Рибейрак. ― Возможно, шрам на лице вашего юного хозяина, мастера Клааса, должен бы вам кое о чем напомнить. Ведь это именно он, как вам известно, добился моего изгнания из Франции. Или вы еще не в курсе всех подвигов вашего славного мальчика? Они значительно превосходят любые деяния бедняги Саймона.

– И все же… ― начал Грегорио…

– И все же вы желали бы, чтобы Саймон вернул в Европу нашего красавчика Дориа или хотя бы отменил данные ему приказы. Вы также желаете, чтобы Дориа понес наказание за то, что очаровал и даже взял в жены несчастную дочь Марианы де Шаретти. Вы хотите, чтобы брак этот был аннулирован, дабы спасти репутацию девочки и наказать Дориа в полной мере. И в обмен на это вы готовы сохранить в тайне роль моего сына во всей этой истории.

– Лучше я бы и сам бы не смог выразиться.

– Я вижу, вы удивлены. Не только вы один, мастер Грегорио, получили юридическое образование. Вы ведь понимаете, что обрекаете мессера Дориа на смерть или на вечное изгнание?

– Именно таково было мое намерение, ― подтвердил стряпчий.

– Но ведь он очень далеко от нас и еще может навредить вашей компании прежде, чем получит письмо от моего сына.

– Надеюсь, что он не успеет, ― промолвил Грегорио. ― Ибо тогда демуазель потребует полного возмещения убытков.

– За компанию. И она его получит, ― ответил Джордан де Рибейрак. ― Но за жизнь Николаса… ― Он подбросил в воздух, поймал и с легким хлопком положил на край постели серебряную монету. ― Видите ли, дорогой мой, участь Николаса такова, что он сам навлекает на себя соперничество, подозрения и враждебность других людей. Именно это и приведет его к гибели, и Пагано Дориа тут ни при чем. Я не стану платить вам за это.

– Но готовы ли вы выразить это на письме? ― потребовал Грегорио.

– Разумеется, ― подтвердил Джордан де Рибейрак. ― Как только вы предъявите доказательства, что именно мой сын стоял за похищением девочки.

– Я могу доказать, что Дориа был нанят вашим сыном, и что именно он захватил в Антверпене ваш корабль.

– С моего дозволения! ― немедленно парировал толстяк. ― Разумеется, именно я одолжил Саймону корабль. Это я попросил сына открыть отделение нашей компании в Генуе и послать своего человека в Трапезунд. Вы ведь знаете, что мы с сыном очень близки.

– Так вы станете все отрицать, если я выступлю с обвинениями? ― уточнил Грегорио. ― И не подпишете никаких бумаг? И кто знает, что может случиться за это время? Ведь письма в Трапезунд идут целых четыре месяца. ― Раненое плечо жгло огнем. ― Я вижу, что не сумел поставить вас на колени, ― заметил он с горечью.

– Очень мало кому это удается, ― заявил виконт. ― Но вы открыли мне глаза на очередную глупость сына, о которой я доселе не подозревал, и за это я благодарен. Разумеется, я не стану предлагать вам золото, ибо вы швырнете мне его в лицо. Взамен я помогу вам с комфортом добраться до дома и даже обещаю развлечения по пути для вас и для ваших людей.

– А ваш сын? ― спросил стряпчий. ― Чего вы ждете от него?

Толстяк поднялся с места и потянулся. Должно быть, в юности он был крепок и хорош собой… При некотором усилии можно было даже представить, как он мог произвести на свет такого сына, как Саймон.

– Если Дориа его обманет, Сент-Полу придется самому заняться этим делом. У него ведь теперь есть наследник, он свободен. Я буду очень удивлен, мой наивный друг, если Саймон вскорости не отправится в Геную или в другое место, где он мог бы поскорее получить известия от Дориа. Ведь вполне возможно, что тот и впрямь перешел дозволенные границы.

– Но станет ли сын слушать вас? ― поинтересовался стряпчий.

Немного помолчав, толстяк наконец улыбнулся.

– О, да, конечно, Саймон меня послушает. Однако скажу вам правду, что над его супругой у меня нет никакой власти. Это предупреждение. Возможно, даже самое ценное предупреждение, какое вы когда-либо слышали в этой жизни.