355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дороти Даннет » Весна Византии » Текст книги (страница 6)
Весна Византии
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 12:36

Текст книги "Весна Византии"


Автор книги: Дороти Даннет



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)

Однако старик даже не шелохнулся. Человек, сидевший на коленях у святой Анны, заслышав этот спор, внезапно бросил натягивать ткань и подошел ближе. Двое рабочих удалились, спрыгнув с платформы. Наступило молчание.

На другом конце площади в подводы уже впрягали лошадей. Маленький негритенок, ведущий на поводке леопарда, ненадолго задержался у платформы Годскалка, и леопард присел, оттопырив зад. Тут же у колеса образовалась лужица. Мальчик, подергав за поводок, потащил животное вперед. Первая повозка была битком набита важными персонами, и среди них ― некий человек явно восточного происхождения, показавшийся Николасу смутно знакомым. Когда леопард запрыгнул на повозку, все они поспешно отпрянули.

У платформы со святой Анной фламандец, вывернув шею, покосился на поблескивающее колесо рядом с Годскалком.

– Какая незадача! Это может привлечь других леопардов, ― промолвил он.

При этом перед собой, с терпением Саломеи, предъявляющей свой поднос галилейскому тетрарху, он по-прежнему держал львиную голову.

Никто ее так и не взял, но более молодой ремесленник, присоединившийся к старшему, нагнулся, переводя взгляд с головы на Николаса. Грязное лицо незнакомца казалось сухим и жилистым, словно моток бечевы.

– Нет, нет, нет, ― сказал он внезапно. ― Оставьте голову себе. Он просто имел в виду, что ее скопировали с его Марцокко. Марцокко… лев, гражданский символ Флоренции в церкви святой Марии. Это его скульптура.

– Я так и сказал, ― заметил старик. ― Это моя голова, моя! Пусть он заплатит.

– Так монсеньор ― скульптор? ― воскликнул Николас, опуская руки.

Помощник обратился к ваятелю:

– Маэстро, процессия скоро двинется. Нам больше не удастся сохранить ее сухой. ― Вдвоем они обернулись к святой Анне, по золоченой груди которой вовсю колотил дождь.

– Маэстро! ― вдруг послышался возглас фламандца. ― Лев Марцокко! И как я сразу не догадался?

– Неважно, ― бросил скульптор через плечо и, вновь нахмурившись, уставился на статую.

– Ваши врата, ― задумчиво промолвил Николас. ― Врата в рай, ― так их называли.

– Это Гиберти, ― возразил тот, что помоложе, нахмурившись.

– Ваш купол, ― поправился Николас. ― Парящее чудо непревзойденной конструкции…

– Вы говорите о Брунелески, ― вновь поправил младший и виновато покосился на скульптора.

Фламандец взглянул на статую и понизил голос:

– Неужели это…

– Да, это работа мастера, ― подтвердил жилистый незнакомец.

– Но…

Бородач обернулся.

– Но ― что, сын свиньи?

– Голова, ― пояснил Николас робким голосом. ― Голова… торс… и расстояние от колена до лодыжки…

– И что такое? ― возмутился скульптор. ― Дамиан… Витрувий… Ты ведь о них никогда и не слышал?

– Но взгляните на геометрию, ― промолвил Николас. ― Даже если опираться только на Дамиана и «Оптику», все равно основание должно быть на фут и десять дюймов короче.

Вскинув голову, Годскалк посмотрел на профиль ― любезный, невинный, дружелюбный, ― его непритязательного друга Николаса. Никто не произнес ни слова. Затем младший из двоих незнакомцев промолвил негромко:

– Возможно, это правда, если учитывать размеры виа Ларга, но только не пьяцца Сан Марко.

– Прошу прощения, ― возразил Николас. ― Однако ваши заказчики ― Медичи, и это они поедут рядом с платформой.

– На рослых лошадях, ― уставившись на фламандца, медленно промолвил скульптор.

– Нет, лошади маленькие, ведь у Козимо подагра. Я бы сказал, что угол будет от двадцати до двадцати пяти градусов, тогда как вы компенсировали на шестьдесят. Если вы делаете фонтан…

– Юдифь и Олоферн, ― проронил старик, по-прежнему глядя на Николаса.

– Так вот, когда вы делаете его, то не думаете об искажении, потому что водяные струи удерживают зрителей на желаемом расстоянии. Но что если напор воды уменьшится? Нельзя предусмотреть все на свете. Невозможно говорить об оптической коррекции, если речь идет о меняющихся углах. Хотя, конечно… ― И он замолк, глядя куда-то в пустоту.

– Что? ― поторопил его помощник скульптора. Он стянул с головы шлем, под которым обнаружилась ярко-рыжая шевелюра.

– Меняющиеся углы. Ну, конечно, можно предусмотреть и такое. Нужно просто использовать цвет, ― заявил Николас.

Львиную голову он вновь сунул подмышку и подхватил хвост, мокший в луже. Под дождем намокшие волосы вновь начали виться колечками, а лицо казалось свежим, как яблоко, надрезанное с одного бока. ― Думаю, вам и впрямь следует использовать цвет. Приятно было познакомиться!..

– Проклятье, ― выругался рыжеволосый.

Николас улыбнулся. Площадь понемногу пустела. Подвода с вельможами и леопардом уже тронулась в путь, а за ней и вторая, откуда с недовольством выглядывал Тоби. Мимо протолкалась монахиня, возглавлявшая группу девушек, переодетых ангелами.

– Это певцы, ― пояснил рыжеволосый. ― Нам пора убираться с платформы. Маэстро?

Скульптор, не обращая внимания на дождь, неотрывно взирал на Николаса. Опытный взгляд художника оценивающе созерцал лицо, большие глаза чуть навыкате, крепкие плечи, узкие бедра и длинные ноги.

– Возьмем его с собой, ― заключил он наконец. ― Он знает, о чем говорит.

Рыжеволосый обратился к фламандцу:

– Тогда вам придется пропустить процессию. Мы сейчас вернемся в мастерскую маэстро.

– А я и не ради процессии сюда пришел, ― сказал Николас. ― Мне почему-то казалось, что вы немец…

Монахиня тем временем громогласно выражала свое восхищение изваянием святой Анны. Скульптор поклонился ей и, спустившись с повозки, медленно двинулся прочь сквозь толпу восхищенных зрителей. Отложив в сторону львиную голову, Николас помог нескольким раскрасневшимся девицам взойти по ступеням на платформу, где они принялись располагаться в изящных позах.

– Нет, я не немец, ― сказал рыжеволосый, ― хотя некоторое время и работал в Германии. Меня зовут Джон Легрант. Мой король ― юный Джеймс. ― Он помолчал, затем оглянулся. ― Что, не любите шотландцев?

– Львы не слишком разборчивы, ― послышался ответ. ― Я их люблю, но они не любят меня. Мое имя ― Николас. Я знаком с одним очень неразговорчивым отшельником. Вы вдвоем с ним замыслили весь этот спектакль?

Годскалк поднялся и с достоинством сошел с подводы.

– Ничего подобного, ― заявил он. ― Я решил, что один математик без труда вычислит другого. А маэстро, кстати, трудился над часовней Мартелли в Сан-Лоренцо. Николас, ты знаешь, что это паж Дориа привел леопарда?

– Дориа? ― переспросил Джон Легрант.

– Пагано Дориа, ― пояснил Николас. ― Вчера ночью он послал своего человека, чтобы тот повредил ось на подводе Годскалка. Паж хотел убедиться, все ли осталось, как прежде. Но, разумеется, мы исправили поломку. Платформа в безопасности, отец Годскалк, так что, если хотите, возвращайтесь в свою пещеру.

– А какой смысл? ― воскликнул рыжеволосый. ― Я пригласил одного, приглашаю и второго. Конечно, мастерская ― это не дворец, но горячее вино мы найдем.

– Мне нужен шкипер, ― сказал Николас.

– Не гони лошадей, ― отозвался на это Джон Легрант. ― Пока тебя пригласили только на горячее вино. Со стороны уроженца Абердина ― это уже немало.

Глава седьмая

Николаса и Годскалка провели в настоящий лабиринт зданий и мастерских, расположенных в саду за углом собора. По утоптанной тропинке маэстро направился к своей хижине, крепко держа фламандца за руку. Джон Легрант с капелланом шли следом, болтая по-английски. Войдя внутрь, скульптор уселся на ящик, на котором лежала атласная подушка, проложенная и перепачканная во многих местах. Годскалк скинул мокрый плащ и пристроился на лавке, а Легрант, разведя огонь, стал готовить вино. Николас выбрался из львиной шкуры и повесил ее рядом с двумя ночными колпаками, шляпой и полотенцем на вешалке, плечики которой оканчивались искусно вырезанными деревянными пальцами, а затем медленно прошелся по мастерской, внимательно разглядывая все вокруг.

Горячее вино оказалось необычайно крепким. Позже Годскалк припоминал все происшедшее лишь отрывочно. От жилища скульптора у него в памяти сохранился запах масла, земли, каких-то минералов и насекомых; он помнил блеск мраморной пыли, покрывавшей табуреты и скамью, на которой он сидел, белую заскорузлую тряпку и инструменты у дверей. Он помнил закрытые ванночки, от которых шел запах клея и воска; помнил, как Николас остановился рядом с ящиком, полным разноцветных тканей, и смотрел на свернутые в трубочку наброски. Еще там был глиняный кувшин с карандашами, связка кистей, стена, завешанная ножницами, молотками, пилами, и другая, к которой были привалены лестницы, леса, подставки и деревянные щиты. Имелись в мастерской также целые полки мраморных бюстов и глиняных моделей, бронзовые фигурки и незаконченные конечности, а в глубине помещения ― большое зеркало, отражавшее свет. Сегодня здесь не было посторонних по причине праздника, но кто-то оставил на столе кусок пергамента, приклеившийся к столу, и выложил свинцовый грифель, а кто-то еще опрокинул корзинку с угольными палочками, и теперь нежные черные стерженьки превращались в пыль под шагами Легранта, пока Николас, опустившись на корточки, не принялся их собирать.

– Вот так и сиди, ― велел ему скульптор.

Фламандец встрепенулся.

– Это гонорар маэстро за то, что ты взял его голову, ― пояснил Джон Легрант. ― Он хочет тебя нарисовать. А тем временем мы можем поговорить. Пить ему позволено?

– Нет, ― рявкнул скульптор. ― На одном колене, с поднятой рукой… вот так… Джон, дай мне мел. Гиберти! Брунелески! Нет сейчас, он не шелохнется и не выпьет ни капли, пока я не закончу. И снимите с него рубаху. Я сказал что-то смешное?

– Да, ― подтвердил отец Годскалк. ― Не так давно мы спорили с этим юношей по поводу одежды.

Он стянул рубаху с новоявленной модели и повесил ее рядом с львиной шкурой.

Вид у Николаса был покорный, но не слишком смущенный. Если правда все, что рассказывали о его похождениях в Брюгге до женитьбы, то он, должно быть, прекрасно сознавал свою физическую привлекательность.

Годскалк вновь уселся и взял протянутую Легрантом кружку с горячим вином.

– Не обращайте на маэстро внимания, ― заявил шотландец. ― Они с Брунелески и Гиберти вместе работали над осадными планами для Лукки. Они прекрасно понимают друг друга. И Микелоццо тоже. Они хотели повернуть реку и затопить город… Но, разумеется, угол оказался неверным.

– Что?! ― скульптор даже рисовать перестал. ― Ах ты, смердящее животное!

– Не останавливайтесь, просто скажите мне, где план. Я положу его на пол рядом с Николасом, и проверим, сможет ли он определить ошибку.

В том, что последовало за этим, Годскалк не принимал никакого участия. Спор перешел от крепостных укреплений к пушкам, а оттуда перекинулся на корабли. Джон Легрант вновь наполнил бокалы. Мастер рисовал, они обсуждали оснастку трирем и парусников. Снаружи дождь прекратился, а затем пошел вновь. Скульптор взял блокнот на вытянутую руку и наконец объявил:

– Ну, вот и все.

– Теперь можешь пошевелиться, ― сказал Джон Легрант.

– Это вряд ли, ― отозвался Николас. ― Если у вас есть крюк в стене, можете меня на него повесить. Когда вы уехали из Абердина?

– Давным-давно, ― ответил математик. Он наполнил еще один бокал, а Николас принялся растирать спину. ― Я прежде возил соль и рыбу в Слёйс… Одно цепляется за другое… Ты собираешься в Трапезунд. Зачем?

Фламандец взял бокал и, не вставая с пола, торопливо осушил его до дна.

– Мне показалось, это хорошая мысль. Распространить влияние компании…

– Это я знаю, ― перебил его Джон Легрант. ― Но лично ты ― почему?

– Лично я ― чтобы распространить свое влияние, ― ответил Николас.

Скульптор хмыкнул.

– Джону этого недостаточно. Шотландцы любят точно знать, на каком они свете. Овечье дерьмо! Музыканты с бычьими пузырями!

Годскалк видел, что Николас задумался, и попытался предугадать, как тот поступит.

С того самого момента, как вообще было упомянуто имя Джона Легранта, скорее всего, фламандец разыскивал этого человека. На платформе, едва лишь признав скульптора и вспомнив о его связях с Мартелли, он решил, что и Легрант вполне может оказаться где-то поблизости, ― и с дьявольской ловкостью выманил того из засады, чтобы заставить принять участие в своих планах.

Это ему удалось. Он получит своего шкипера ― теперь в этом уже не было сомнений. Хотя, конечно, если сейчас он даст неправильный ответ ― то все испортит… Джон Легрант немигающе смотрел на Николаса. У него были прозрачные глаза, рыжие брови и веснушки, и сухая кожа, прорезанная морщинами.

– Если уж мне предстоит иметь дело с сосунком, ― заявил он, ― я хочу знать, откуда у него возьмется сила воли. И я хочу знать, как он поступит, если все полетит в тартарары. Ты считаешь, что перерос Брюгге?

Николас покачал головой.

– Нет, я надеюсь вернуться.

– В таком случае, где же та морковка, которая тянет за собой осла? ― поинтересовался шотландец. ― Хочешь добиться славы? Сражаться за Христа против турков? Ищешь богатства? Власти? Желаешь получить свободу и торговую лицензию? Любишь риск и приключения? Или не хочешь ничего, а лишь делаешь то, что велят другие? Выбирай.

– Все причины разом, ― ответил Николас. ― И еще одна. Как и ты сам, я люблю разгадывать загадки. Кто-то пытается мне помешать.

В этот самый момент снаружи послышался яростный стук в дверь. Скульптор, пробормотав что-то неразборчивое, поднялся, чтобы открыть. Снаружи оказался римский солдат. Завидев Годскалка и Николаса, он вздохнул с облегчением.

– А, вот вы где.

Разумеется, это был Юлиус. Фламандец обратился к скульптору:

– Маэстро, простите, этот человек из нашей компании. Что-то случилось?

– Вы все пропустили! ― воскликнул стряпчий. Он поклонился скульптору, покосился на Легранта и вновь уставился на Николаса. ― Прямо посреди виа Ларга, перед палаццо Медичи! Большая платформа, на которой был леопард, негритенок и Пагано Дориа ― Дориа! ― и все его друзья в желтом бархате… Подвода неожиданно застряла, а задняя налетела на нее. Лошади вырвались из упряжи и бросились через двор палаццо, сшибая копытами скульптуры и барельефы. Дориа вопил, как резаный, и все вокруг кричали, а леопард…

– Напал на кого-нибудь? ― Годскалк поднялся с места.

– Нет, просто обмочился, ― сказал Юлиус. ― Пару галлонов, наверное. Люди от страха разбежались.

– Платформу сооружали превосходные плотники из компании Медичи. Что же могло случиться? ― изумился скульптор. ― А ведь это могла быть и наша подвода!

– Могла быть и наша, ― подтвердил Николас. ― Как знать? Может, кто-то вчера ночью слегка повредил ось…

– Николас… ― угрожающе начал священник.

– Кстати о Трапезунде, ― продолжил тот. ― Вот еще одна причина, я только что о ней вспомнил. Мне очень бы хотелось попасть туда, чтобы насолить Пагано Дориа.

– Вот теперь ты меня убедил, ― сказал Джон Легрант. ― Я к вам зайду. Забирай львиную шкуру и уводи своего приятеля, иначе маэстро его похитит. Слава богу, что у вас есть свой капеллан, ― вам без него явно не обойтись.

Годскалк промолчал. Он свел их вместе. Теперь слишком поздно было сожалеть об этом.

* * *

За четыре недели до отплытия Джон Легрант со слугой переехали в дом монны Алессандры, и деятельность компании, и без того сумасшедшая, достигла высшего накала. То же самое было и с расходами. Когда Асторре, бородатый капитан отряда наемников Шаретти, прибыл в Ливорно с сотней отборных лучников, он оглядел сухие, отлично обставленные казармы, роскошные конюшни и уютные комнаты и даже сплюнул от досады:

– Этот молокосос, должно быть, научился чеканить собственную монету, а я-то подписал контракт на обычных условиях! И сколько он вам платит, а?

Все они были очень рады видеть старого вояку.

– Так он что-то платит тебе? ― воскликнул Юлиус. ― Отец Годскалк, разумеется, служит из любви к ближним, а я просто надеюсь на успех у византийских красоток. Но ты не волнуйся, в накладе не останешься. У нас лучший повар во всей Флоренции. ― И он окинул Асторре любящим взглядом. Юлиус служил в его отряде в Италии и лично подыскал для наемников эти казармы, вдали от любопытных глаз.

Лицо Асторре прояснилось, но затем вновь помрачнело.

– Я гляжу, ты отощал, как торба с овсом у моей лошади после долгого перехода. Он вас что, совсем заездил?

– Вот именно, ― подтвердил отец Годскалк. ― И скажу честно, я и сам чувствую себя не слишком бодрым, поэтому надеюсь, что твои вояки не обременены какими-то особыми грехами, которыми непременно нужно заняться нынче же вечером. Впрочем, скоро мы все отдохнем. На корабле даже Николасу придется угомониться.

– Да, слава богу, ― согласился капитан, окинув взглядом своих солдат.

– Нет, к ним это не относится, ― покачал Юлиус головой. ― Наемникам придется грести.

Оскорбленный до глубины души Асторре смягчился лишь после разговора с Николасом, который познакомил его с Джоном Легрантом, а потом молча сидел у их ног, пока эти двое обменивались военными сплетнями. Асторре, ветеран с обрубленным ухом, яростным взглядом и козлиной бородкой, сражался в Албании вместе со Скандербегом. Легрант видел падение Константинополя. Их разговор затянулся до самого ужина, и к нему постепенно присоединялись все новые наемники, которым также не терпелось поболтать с шотландцем. Николас внимательно слушал, пока новый повар подавал на стол пряное мясо, свинину в желе и вино. Затем началась проверка оружия и доспехов; пушки для корабля ― большая бомбарда и четыре орудия поменьше ― уже дожидались в Пизе. Целый день они провели с Асторре, но прежде чем вернуться во Флоренцию, Николас постарался узнать как можно больше о паруснике «Дориа» и его грузе.

Новый шкипер смог рассказать ему кое-что интересное. Корабль Дориа был построен в традициях Бискайского залива, с дополнительными парусами, ― для всех, кто имел причины недолюбливать мессера Пагано, это было скверной новостью, ибо означало большую маневренность парусника. Шкипером Дориа нанял Майкла Кракбена из известной династии шкиперов, пользовавшихся славой по всему Северному морю, но когда Николас с надеждой переспросил: «Только по Северному?» ― Джон Легрант покачал рыжей головой и возразил:

– По Средиземному тоже. Он ходил на Хиос чаще, чем ты мочился в красильный чан. ― Джон Легрант без излишнего пиетета относился к своему нынешнему нанимателю.

Точно так же не составляло труда узнать, и какой груз Дориа намерен взять с собой. В отличие от галеры, он намеревался по пути заниматься куплей-продажей. Бочонки с каперсами и нанизанные на веревку сыры предназначались для Сицилии. Он также купил оливковое масло, мыло, ткани и кожи.

Из того груза, который Дориа привез в Италию, большая часть уже была продана в Пизе и Флоренции. Поговаривали, что там имелось олово и свинец. Точно так же, как и Шаретти, остальную часть груза генуэзец оставил на складе и собирался потом везти дальше на Восток. Для всех было оставалось тайной, что же там хранится. Дориа охранял свои склады чрезвычайно усердно, и даже Николас не смог обойти эту защиту. Вопреки приказам, бывший раб-гвинеец Лоппе постарался свести дружбу с хорошеньким пажом Дориа, Ноем, но не сумел вызвать у того доверия и вернулся, весь исцарапанный, со следами укусов. Николас со смехом выразил ему свое сочувствие. Возможно, памятуя о собственном происхождении, он никогда не относился к слугам как к низшим существам.

Вернувшись во Флоренцию, фламандец, следуя примеру Пагано, также начал собирать свой груз. Юлиус с двумя писцами помогал ему, дни напролет проводя на складе, уже забитом тканями Шаретти, привезенными из Брюгге. Когда времени до отплытия оставалось уже совсем немного, монна Алессандра решила обратиться с просьбой. Она пригласила Николаса к ужину.

В личных покоях хозяйки дома фламандец сел за стол со словами:

– Да, я получил вести из Брюгге от моей супруги и от мастера Грегорио, ее стряпчего. С Лоренцо наверняка все в порядке, иначе они упомянули бы об этом.

Монна Алессандра нетерпеливо покачала головой.

– Я не спрашиваю о новостях от Лоренцо. Он пишет всегда, когда ему нужны деньги. Но твои письма… Там говорится о войне в Англии?

– Вероятно, все скоро решится, ― ответил Николас. ― На трон взойдет Генрих Ланкастер, если только он отстранит своего сына от наследства в пользу Йорка.

– У короля Генриха ― жена француженка. Она не согласится. ― Монна Алессандра задумалась. ― Она обратится за помощью в Шотландию, и пострадает экспорт красной рыбы. Это разорит торговлю! Кто вообще согласится жить в Лондоне, если в любой момент один из королей может реквизировать все корабли и отказаться платить по долгам? Папа и герцог Миланский пытались помирить враждующих англичан… И знаешь почему? Чтобы как только в Англии воцарился мир, она пошла войной на короля Карла Французского. И ты думаешь, они успокоятся хотя бы тогда? Нет! Потому что после этого папа пошлет их в крестовый поход для спасения Леванта от турков! Катастрофа!

– Возможно, ― заметил на это Николас, ― брат Людовико сумеет убедить герцога Бургундского начать крестовый поход, вне зависимости от ситуации во Франции. Похоже, он обладает даром убеждения.

– Этот человек? ― возмутилась монна Алессандра, ― Он сын лесоторговца! В юные годы он делал в лесу зарубки ― ха-ха! ― и отбирал подходящие деревья для доков. К тому же герцог Бургундский никого не слушает.

Фламандец поджал губы.

– По словам Грегорио, по весне он собирает капитул ордена Золотого Руна…

–…Где бургундские вельможи будут наряжаться в бархат, пировать и красоваться перед дамами, но не сделают ровным счетом ничего. Как все подобные общества, это просто детская игра. Зачем ты об этом заговорил? Неужели ты и впрямь веришь, что за тобой по пятам последует бургундское войско? Двадцать лет назад покойный император Константинополя прибыл во Флоренцию. Он умолял помочь ему. Он гостил у твоего друга Козимо де Медичи… И все равно Константинополь пал. Когда он говорит с тобой ― поминает ли мессер Козимо Бога?

– Иногда, ― ответил Николас.

– Ты улыбаешься и думаешь, что это лишь для проформы. Но в остальное время, уверена, он говорит лишь о деньгах.

– Именно за этим я здесь, ― кивнул бывший подмастерье.

– Да, конечно. Он будет говорить с тобой на том языке, какой тебе понятен. Что может невежа знать об Аристотеле, Платоне и о великих мыслителях, чьи творения занимали ум таких людей, как мой Маттео? Конечно, он будет говорить о банальных вещах.

– О торговле, ― подтвердил Николас. ― Именно она позволяет мыслителям есть, писать и продавать книги. Я не могу сообщить вам никаких исключительных новостей или политических сплетен, не могу ничего сказать о будущем Лоренцо и Филиппе. В моем положении нелепо претендовать быть тем, кем я не являюсь.

– Многие не согласились бы с тобой, ― возразила монна Алессандра. ― Можно, к примеру, назвать это целеустремленностью… но, скорее всего, ты прав. В таких случаях чаще всего страдает брак. Итак, ты собираешься отсутствовать очень долго, но, как я вижу, уезжаешь без всякого поручения. Ты ― не второй Язон. Ты думаешь лишь о золоте, о власти и о восторгах плоти. Я знаю таких, как ты. Ходил ли ты к мессе хоть три раза с тех пор, как приехал сюда?

– Думаю, что Язон тоже не ходил к мессе, ― заметил Николас. ― Но вы правы. У меня нет никаких поручений ни к православной церкви, ни к султану. У моей супруги процветающее дело. Я хочу, чтобы оно процветало еще больше. Вот и все.

– Ради нее? ― поинтересовалась мать Лоренцо.

Фламандец помолчал.

– Вы сказали, что хорошо знаете таких, как я. Тогда судите сами. Может быть, Лоренцо вам подскажет.

– Нельзя слушать всех подряд. Сплетни мне известны, ― сказала монна Алессандра. ― Будь я Медичи, я бы пожелала знать только факты. Удачный брак идет по пять процентов на фунт в рыночном исчислении. Неудачный не стоит ничего.

– Факты? ― переспросил Николас. ― Это законный брак, но лишь ради блага компании. Я не наследую ничего, получая только установленную плату за труды. Наследницами демуазель остаются ее дочери.

– Чисто деловой союз? ― уточнила монна Алессандра. ― Ты крепкий юноша. И я слышала разные толки…

Однако он не желал отступать.

– Я буду говорить лишь о том, что влияет на денежный рынок.

Подчеркнутые карандашом брови высоко поднялись, ― та же типично флорентийская ирония, какую фламандец видел и на лице Козимо Медичи.

– Глупая женщина может повлиять на состояние рынка, ― промолвила она. ― Твоя жена уже немолода. Ей нужен муж и управляющий ― и это не обязательно один и тот же человек. Так что у нее были свои причины. Может, она боялась, что ты уйдешь. Может, боялась, что ты уложишь в постель, а затем и возьмешь в жены одну из ее дочерей. Может, она боялась за своего сына… ведь он и впрямь умер у тебя на руках, как мне говорили. А, возможно, она просто влюбилась в мальчишку, как бывает иногда со старухами. Май и декабрь… Так что, как видишь, мой вопрос имеет значение. И пока на него нет ответа. Рынок не может понять ни твои, ни ее мотивы и предсказать будущее компании Шаретти.

– Тогда почему бы не погадать на кофейной гуще? ― поинтересовался Николас. ― Я до сих пор и не догадывался, как нам повезло, что мессер Козимо согласился заключить с нами сделку, не задавая столь личных вопросов. Но сегодня я гость за вашим столом, и хотел бы послушать ваше мнение об иных предметах.

– Удачный ход, ― похвалила монна Алессандра. ― Но если ты не станешь говорить о ней, то ты не сможешь ее защитить. Лично я бы спросила: честно ли, по отношению к крепкому юноше в расцвете лет, заставлять его блюсти целомудрие в разлуке? Природа все же возьмет свое, и она непременно об этом узнает.

– Нет, ― отрезал Николас. Долгие годы он не знал и не желал знать, что такое гнев, но теперь все чаще и чаще был вынужден учиться побеждать это чувство.

– Нет? ― с насмешкой переспросила она. ― Кажется, я что-то такое слышала пару дней назад? «Восхитительная женщина»… Некая восхитительная женщина, которая была в Брюгге проездом, предсказала тебе богатство. Она сейчас во Флоренции?

– Нет, ― ответил фламандец. Уставившись в тарелку, он несколько мгновений боролся сам с собой, затем сухим тоном проронил: ― Существуют разные виды обязательств: обеты подмастерья, когда он женится на своей хозяйке, не столь тяжелы, чтобы их нельзя было выдержать.

– В его же собственных интересах, ― подтвердила монна Алессандра. ― Но что, если появится более богатая хозяйка, и помоложе?

Николас внезапно обнаружил, что сжимает в руке нож. С неприятным скрежетом он положил его на стол.

– Мадонна, та женщина, о которой говорили мои друзья, ― Виоланта Наксосская; мы с супругой встречались с ней в Брюгге. Она замужем и находится сейчас в Венеции. Она не интересуется мною, а я ― ею. А теперь не могли бы мы сменить тему разговора, иначе, сожалею, но мне придется уйти.

Монна Алессандра перевела беседу на другое, но к тому времени она, вероятно, уже узнала все, что хотела. Он отвечал бездумно, раз за разом прокручивая в памяти ее слова и свои ответы. Ощущение было такое, словно его избили до синяков… С другой стороны, он не сказал ничего, кроме правды. По крайней мере, это было правдой сейчас. Аромат во флорентийском доме Пагано Дориа, должно быть, уже давно выветрился…

Прямо перед отплытием членов компании Шаретти попросили явиться в дом Козимо де Медичи. Сегодня тот чувствовал себя гораздо лучше, и даже встал, завидев гостей. Тоби гадал, замечает ли флорентиец нечто новое в людях, стоящих перед ним. Уверенность, которой им недоставало в декабре?.. За это время Николас был вынужден решать задачи большой сложности, с которыми прежде никогда не имел дела. Теперь он закончил курс обучения, и результаты были вполне удовлетворительными.

Разумеется, в помощниках он по-прежнему нуждался и использовал их. Они отлично знали, в чем могут ему помочь, чтобы он случайно не допустил ошибки, не пошел на необдуманный риск. Но точно так же каждый, даже Юлиус, был вынужден признать, что никто не сравнился бы с Николасом по уму, энергичности и выносливости.

Именно благодаря этому Юлиус, Тоби, Годскалк и Асторре были готовы принимать его как старшего. Джон Легрант тоже оценил фламандца и сделал свой выбор. Тем не менее, все они намеревались пристально наблюдать за Николасом, и взоры их оставались по-прежнему критичными. Хотя, в общем и в целом, бывший подмастерье сдал экзамен на зрелость и доказал свои способности. На данный момент все они были единой командой.

Козимо де Медичи обратился к гостям:

– Вы отправляетесь торговать. Вы представляете республику Флоренцию, и я знаю, что могу полагаться на вас во всем, и вы не обманете наше доверие. Однако вы представляете не только Флоренцию, но и нечто большее. С того времени, как язычники разграбили Рим, греческий и латинский мир сильно пострадали из-за растущей пропасти между ними: из-за того презрения, с каким невежды на каждой из сторон относятся к своим бывшим собратьям. Сейчас особо необходимо залечить этот разрыв, после того как Константинополь оказался в руках турков, а язычники бросают алчные взоры на христианские земли у своих границ… В отличие от Венеции и Генуи, у Флоренции на востоке нет своих колоний. Мы никогда не стремились завоевать те земли и не имеем там противников. Мы лишь хотим покупать и продавать товары в дальних странах, но если мы перестанем делать это, потери нас не погубят. Вот почему мы вовсе не напутствуем вас и не просим попытаться голыми руками сдержать натиск варварских орд. Мы всего лишь надеемся, что там, где вы встретите флорентийских торговцев, вы станете помогать и защищать их. И что служа великому Комнену Трапезунда, императору Давиду, вы в то же самое время постараетесь исполнить Божий замысел и объединить воедино две Церкви и две цели. Пусть Он защитит вас и поможет благополучно вернуться домой.

Когда они оказались снаружи, Юлиус поинтересовался:

– Как ты думаешь, о чем он говорил?

Асторре отделился от приятелей, чтобы поставить свечку в церкви, которая чем-то привлекла его внимание. Немного поколебавшись, отец Годскалк последовал за ним.

– А ты разве не понял? ― удивился Тоби. ― Не убивайтесь ради Венеции и Генуи, но постарайтесь задобрить императора.

– Тогда тебе следовало бы поболтать с капитаном Виттори на флорентийской галере, ― заметил Юлиус. ― Вот крепкий парень! Был в мае в Константинополе и задал на своем корабле пир в честь султана. Я очень рад, ― добавил он чуть погодя, ― что нам не придется голыми руками сдерживать никакие орды. Лично я предпочел бы угостить их на славу.

– Тебе бы это не понравилось, ― возразил Тоби. ― Им запрещено пить крепкие напитки, и смазливых молодых стряпчих они предпочитают женщинам. Так что уж лучше сдерживай орды. ― Он помолчал. ― Слушай, давай разберемся, во имя всего святого… Султан правит в Константинополе, но в Пере до сих пор полно флорентийцев, а также венецианцев и генуэзцев. Торговля продолжается, даже если папа римский против. Мессер Козимо нажил состояние, занимаясь банковским делом, но, чтобы восстановить равновесие на небесах, он также возводил церкви и алтари. Он задает пиры турецкому султану и посылает войско в Трапезунд. Мы для него нечто вроде бесплатного приложения… под графой: «Искупление грехов». Так, а куда это ты собрался?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю