Текст книги "Коглин (ЛП)"
Автор книги: Деннис Лихэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 81 страниц)
Когда они закончили, Счастливчик встал и посмотрел в окно на Шестую авеню.
– Вы в тех краях наделали много шума, – произнес он. – Что случилось с той святошей, которая померла? Ее отец был шеф полиции, так?
– Его вынудили уйти на пенсию, – ответил Джо. – В последний раз, когда я о нем слышал, он находился в каком-то санатории. Он нам не может навредить.
– Но его дочка смогла. А ты ей позволил. Вот почему о тебе ходят слухи, что ты чересчур мягок. Не трус, этого я не говорил. Все знают, что ты был на волосок от смерти, когда в тридцатом расправился с этим болваном, да и на то дело с военным кораблем отважатся только храбрецы. Но ты не убрал того урода в тридцать первом и позволил бабе – черт подери, дамочке, Коглин, – помешать твоей сделке насчет казино.
– Это верно, – согласился Джо. – Оправданий у меня нет.
– У тебя их нет, – подтвердил Лучано. Глянул через стол на Диона. – А ты бы что сделал с этим уродом?
Дион неуверенно покосился на Джо.
– Не смотри на него, – бросил Лучано. – Смотри на меня. Мне и отвечай.
Но Дион продолжал глядеть на Джо, пока Джо не произнес:
– Скажи ему правду, Ди.
Дион повернулся к Счастливчику:
– Я бы его вырубил, на хрен, мистер Лучано. С концами. И его сынков тоже. – Он щелкнул пальцами. – Всю его семейку бы извел.
– А ту святошу?
– Устроил бы ей вроде как исчезновение.
– Зачем?
– Чтобы эти ее почитатели могли превратить ее в святую. Убедить себя, что ее взяли живой на небеса, то да се. Но при этом они прекрасно знали бы, что мы изрубили ее на куски и скормили крокодилам, так что они не стали бы больше с нами заедаться. Вместо этого они в свободное время будут собираться во имя ее и петь ей хвалу.
– Это про тебя Пескаторе говорил, что ты предатель, – произнес Лучано.
– Ага.
– Мы всё недоумевали. – Он обратился к Джо: – Как ты мог в здравом уме довериться предателю, который тебя заложил и на два года отправил за решетку?
– Я и не мог бы, – ответил Джо.
Лучано кивнул:
– Мы так и подумали, когда пытались отговорить старика от этого рейда.
– Но вы его разрешили.
– Разрешили – в случае, если ты откажешься пользоваться нашими грузовиками и нашими профсоюзами в твоем новом бизнесе со спиртным.
– Мазо мне об этом не сказал ни слова.
– Не сказал?
– Нет, сэр. Он объяснил лишь, что я буду получать распоряжения от его сына и что я должен убить своего друга.
Лучано долго глядел на него.
– Ну ладно, – промолвил он наконец. – Излагай свое предложение.
– Сделайте его боссом. – Джо указал большим пальцем на Диона.
– Что?! – переспросил Дион.
Лучано впервые улыбнулся:
– А ты останешься при нем как consigliere?
– Да.
– Погодите секунду. Погодите, – проговорил Дион.
Лучано воззрился на него, и улыбка исчезла.
Дион вмиг прочел выражение его лица.
– Это была бы для меня большая честь, – произнес он.
– Откуда ты родом? – спросил Лучано.
– С Сицилии, есть там городок Манганаро.
Брови Лучано полезли вверх.
– Я из Леркара-Фридди.
– О-о! – восхитился Дион. – Из того большого города.
Лучано обошел стол.
– Только житель паршивой дыры вроде Манганаро может назвать Леркара-Фридди большим городом.
Дион кивнул:
– Потому-то мы и уехали.
– Когда это было? Встань.
Дион встал.
– Мне было восемь лет.
– Возвращался туда потом?
– Зачем мне туда возвращаться? – не понял Дион.
– Это напомнит тебе, кто ты такой. Кто ты на самом деле – а не кем ты притворяешься. – Он положил руку на плечо Диону. – Ты босс. – Он указал на Джо. – А он – мозг. Пойдемте пообедаем. В нескольких кварталах отсюда есть отличное местечко. Лучший мясной соус в городе.
Они вышли из кабинета, и четверо мужчин тут же окружили их и двинулись вместе с ними к лифту.
– Джо, – произнес Счастливчик, – хочу познакомить тебя с моим другом Мейером. У него есть великолепные идеи насчет казино во Флориде и на Кубе. – Лучано обнял Джо за талию. – Ты как, много знаешь про Кубу?
Глава двадцать седьмаяФермер-джентльмен в Пинар-дель-Рио
Когда поздней весной 1935 года Джо Коглин встретился в Гаване с Эммой Гулд, минуло девять лет с ограбления бутлегерского бара в Южном Бостоне. Он вспомнил, как холодно и невозмутимо держалась она в то утро. И как его взволновали эти ее качества. Тогда он принял это волнение за увлечение, а увлечение – за любовь.
Джо с Грасиэлой прожили на Кубе почти год. Сначала они поселились в гостевом доме при одной из кофейных плантаций Эстебана высоко в холмах Лас-Террасас, полусотней миль западнее Гаваны. Утром их будил аромат кофейных зерен и листьев какао, и капли осевшего тумана с легким шелестом и постукиванием сеялись с деревьев. По вечерам они гуляли у подножия холмов, а полотнища гаснущего света забирались все выше в пышные древесные кроны.
Мать и сестра Грасиэлы навестили их как-то в выходные, да так и не уехали. Томас, еще даже не ползавший, когда они прибыли на остров, к концу своего десятого месяца уже сделал первый шажок. Женщины бесстыдно баловали его и закармливали до такой степени, что он обратился в шарик с толстыми ляжками в складочках. Но, начав ходить, он вскоре начал и бегать. Он носился по полям и вверх-вниз по склонам, а женщины гонялись за ним, так что вскоре он уже не походил на шарик, став стройным мальчиком с отцовскими светлыми волосами, темными глазами матери и кожей цвета кокосового масла – смеси отцовского и материнского оттенка.
Джо несколько раз летал в Тампу на «жестяном гусе» – трехмоторном «Форде-5-АТ», который трещал на ветру и иногда без предупреждения кренился или нырял. Пару раз он, добравшись до места, выходил из кабины с заложенными до конца дня ушами. Авиационные фельдшеры давали ему специальную резинку, чтобы он ее жевал в полете, и хлопчатую вату, чтобы он затыкал ею уши, но все-таки воздушный путь сообщения казался ему примитивным, к тому же Грасиэла не желала в этом участвовать. Так что он летал без нее и всякий раз обнаруживал, как ему чисто физически не хватает ее и Томаса. Посреди ночи он просыпался в их айборском доме с острой болью в животе, от которой перехватывало дыхание.
Едва завершив дела, он садился на первый же самолет, летящий в Майами. И там пересаживался на первый из возможных.
Не то чтобы Грасиэла не хотела возвращаться в Тампу – она хотела. Она просто не хотела туда летать. И потом, именно сейчас она не желала туда приезжать. Джо подозревал, что это означает: на самом деле ей вообще не хочется туда возвращаться. Так что они остались на холмах Лас-Террасас вместе с ее матерью и сестрой Бенитой, а вскоре к ним присоединилась третья сестра – Инес. Если между Грасиэлой, ее матерью, Бенитой и Инес еще оставались какие-то недоразумения, их исцелило время и присутствие Томаса. Раза два Джо, в неподходящую минутку случайно услышав их смех, шел на звук и обнаруживал, что они одевают Томаса девочкой.
Как-то утром Грасиэла спросила, нельзя ли им купить здесь дом.
– Здесь?
– Ну, не обязательно прямо здесь. Просто на Кубе. Такое место, которое мы сможем посещать.
– Мы его будем «посещать»? – Джо улыбнулся.
– Да, – ответила она. – Должна же я вернуться на работу.
Но это было совершенно не обязательно. Во время своих поездок Джо справлялся у тех, на чье попечение она оставила свои разнообразные благотворительные учреждения: всем этим мужчинам и женщинам можно было доверять, так что, пребывай она вдалеке от Айбора хоть десять лет, все ее организации к ее возвращению по-прежнему функционировали бы – процветали бы, черт побери.
– Конечно, детка. Что захочешь.
– Не обязательно большой дом или какой-то шикарный. Или…
– Грасиэла, – произнес Джо, – выбери что хочешь. Если не продается, предложи двойную цену.
Такие порядки в ту пору не были редкостью. Куба, которую Великая депрессия затронула сильнее, чем большинство стран, делала первые робкие шаги к возрождению. Злоупотребления мачадовского режима сменились надеждами на полковника Фульхенсио Батисту, вождя Сержантского мятежа, сместившего Мачадо. Официальным президентом республики стал Карлос Мендьета, но каждый знал, что всем заправляет Батиста и его армия. Такое положение дел оказалось настолько выгодным для многих, что американское правительство начало вливать деньги в экономику острова буквально через пять минут после бунта, заставившего Мачадо сесть на самолет и улететь в Майами. Эти деньги шли на больницы, дороги, музеи, школы, на новый торговый квартал, протянувшийся вдоль набережной Малекон. Полковник Батиста обожал не только американское государство, но и американский бизнес, так что Джо, Дион, Мейер Лански и Эстебан Суарес, наряду со многими другими, встретили полнейшее одобрение в верхних эшелонах кубинской власти. Они уже заключили договоры о девяностодевятилетней аренде лучших земельных участков близ Центрального парка и вокруг рынка Такон.
Им светили баснословные барыши.
Грасиэла заявляла, что Мендьета – марионетка Батисты, а Батиста – марионетка компании «Юнайтед фрут» и Соединенных Штатов, что он грабит казну и насилует землю, а США его поддерживают, потому что Америка отчего-то верит: из скверных денег могут неведомым образом произрасти добрые дела.
Джо с ней не спорил. Он даже не напоминал, что они сами совершают добрые дела на дурные деньги. Вместо этого он спросил, как обстоят дела с тем домом, который она подыскала.
Собственно, это была разорившаяся кофейная плантация возле деревни Арсенас, еще в пятидесяти милях вглубь провинции Пинар-дель-Рио. К участку прилагался гостевой дом, где можно будет разместить ее родных. А кроме того, бескрайние поля с черной землей, по которой сможет бегать Томас. В тот день, когда Джо и Грасиэла приобрели эту недвижимость у вдовы хозяина, Доменики Гомес, она тут же, у дверей адвокатской конторы, познакомила их с Иларио Басигалупи и объяснила, что Иларио расскажет им все, что касается выращивания табака, если их это интересует.
Джо глядел на этого толстого коротышку с разбойничьими усами, пока шофер вдовы ловко увозил ее на двухтонном «детройт-электрике». До этого он уже несколько раз замечал Иларио рядом с вдовой Гомес: тот всегда держался в тени, на заднем плане, и Джо предположил, что это ее телохранитель, ибо в здешних краях не так уж редки похищения людей ради выкупа. Но теперь он заметил его огромные, не по росту, кисти рук, иссеченные шрамами, с выпирающими костями.
Он никогда не задумывался, как он распорядится этими полями.
А вот Иларио Басигалупи об этом много размышлял.
Прежде всего он объяснил Джо с Грасиэлой, что никто не зовет его Иларио, его все зовут Сигги, что не имеет никакого отношения к сигарам и табаку: просто в детстве он не умел как следует выговаривать свою фамилию, вечно застревая на втором слоге.
Сигги поведал им, что до недавнего времени двадцать процентов населения деревни Арсенас зависело от плантации Гомеса: на ней работали местные жители. А с тех пор как сеньор фермер Гомес попал в зависимость от алкоголя, упал с лошади и впал в безумие, работы нет. Уже три сезона нет работы, пояснил Сигги. Вот почему многие ребятишки в деревне не имеют штанов. Рубашки старательно заштопывают, и при бережном обращении можно проносить одну рубашку всю жизнь, а вот штаны рано или поздно безвозвратно протираются – на заду или на коленях.
Джо и сам не раз замечал, проезжая через Арсенас, что большинство детей здесь бегают с голым задом. Черт побери, да они бегали просто голые! Деревня Арсенас располагалась у подножия холмов в провинции Пинар-дель-Рио. Не деревня, а одно название: кучка покосившихся лачуг с крышами и стенами из высушенных пальмовых листьев. Отходы человеческой жизнедеятельности попадали в канавы, а оттуда – в ту же реку, из которой деревня брала воду для питья. Здесь не было ни мэра, ни старосты, чтобы с ним потолковать. Улицы представляли собой сплошное месиво грязи.
– Мы ничего не понимаем в сельском хозяйстве, – возразила Грасиэла.
Они уже сидели в одном из баров города Пинар-дель-Рио.
– А я понимаю, – отозвался Сигги. – Очень даже понимаю, сеньорита. А если что и позабыл, так этому обучать все равно незачем.
Джо заглянул в хитрые, всезнающие глаза Сигги и пересмотрел свою оценку взаимоотношений между этим управляющим и вдовой. Поначалу он решил, что та оставила при себе Сигги для защиты, но теперь он понял: в ходе продажи участка Сигги заботился о том, чтобы в будущем не остаться без куска хлеба, и следил, чтобы вдова Гомес поступила, как он рассчитывает.
– С чего бы вы начали? – осведомился Джо, наливая всем еще рома.
– Вам нужно будет подготовить грядки с рассадой и вспахать поля. Это первым делом, patrón. Первым делом. Сезон-то начинается уже в следующем месяце.
– Вы сможете не мешать моей жене, пока она будет приводить в порядок дом?
Тот закивал, глядя на Грасиэлу:
– Конечно, конечно.
– А сколько людей вам для этого нужно? – спросила она у него.
Сигги объяснил, что для устройства грядок с рассадой понадобятся мужчины, а для посева – мужчины и дети. Мужчины или дети будут нужны, чтобы следить за почвой: не заведется ли в ней грибок или плесень. Мужчины и дети потребуются, чтобы сеять, мотыжить, пахать, уничтожать гусениц, медведок и тлю. Им понадобится не очень пьющий летчик, который сможет опрыскивать поля.
– Господи помилуй, – изумился Джо, – сколько ж это труда?
– И мы еще не говорили про обрезку, пасынкование и уборку, – заметил Сигги. – А еще шнурование, развеска, нарезка, и кто-то должен поддерживать огонь в сушильном сарае. – Он взмахнул своей большой ладонью, показывая, сколько предстоит всякой работы.
Грасиэла спросила:
– А сколько мы на этом получим?
Сигги толкнул к ним по столу листок с цифрами.
Посасывая ром, Джо проглядел их, а затем произнес:
– Значит, в хороший год, если не будет голубой плесени, саранчи, ливней, града и если Господь будет постоянно с утра до вечера озарять Пинар-дель-Рио ярким солнцем, мы получим четыре процента от наших первоначальных вложений. – Он посмотрел на Сигги через стол. – Верно?
– Да. Потому что вы используете только четверть вашей земли. Но если вы вложитесь в другие поля и вернете их в то состояние, в котором они находились пятнадцать лет назад, то не пройдет и пяти лет, как вы разбогатеете.
– Мы и так богаты, – заметила Грасиэла.
– Станете еще богаче.
– А если мы не хотим стать еще богаче?
– Тогда смотрите на дело так, – проговорил Сигги. – Если вы бросите деревню помирать от голода, то в одно прекрасное утро вы увидите, что все они спят на вашем поле.
Джо выпрямился в кресле:
– Это угроза?
Сигги покачал головой:
– Все мы знаем, кто вы такой, мистер Коглин. Знаменитый гангстер-янки. Друг нашего полковника. Безопаснее заплыть подальше в океан и перерезать себе там глотку, чем пытаться вам угрожать. – Он истово перекрестился. – Но когда люди голодают и им больше некуда податься, где они, по-вашему, окажутся?
– Только не на моей земле, – заметил Джо.
– Но это не ваша земля. Она Божья. Вы ее взяли в аренду. И этот ром, и эту жизнь. – Он похлопал себя по груди. – Мы всё берем в аренду у Господа.
Главный дом требовал почти такой же большой работы, как и ферма.
Грасиэла, когда они прибыли, велела заново оштукатурить и перекрасить все стены, снять половину полов и заменить их. Изначально в доме имелся лишь один туалет, но их стало четыре, когда Сигги завершил процесс обрезки табака.
К тому времени ряды табачных растений высились уже фута на четыре. Однажды утром Джо проснулся от настолько сладкого благоухания, что тут же с вожделением поглядел на изгиб шеи Грасиэлы. Томас спал в своей колыбели, а Грасиэла с Джо вышли на балкон и стали смотреть на поля. Когда Джо ложился спать, они были коричневыми, но теперь их покрывал сплошной ковер зелени, усеянный розовыми и белыми цветами, поблескивавшими в неярком утреннем свете. Джо с Грасиэлой окинули взглядом всю ширь своих земель, от балкона дома до подножия гор Сьерра-дель-Росарио, и повсюду, сколько хватал глаз, блестели цветы.
Стоя к нему спиной, Грасиэла завела руку назад и опустила свою ладонь ему на шею. Он обхватил руками ее живот и уткнулся подбородком в ямочку у нее на шее.
– И ты еще не веришь в Бога, – произнесла она.
Он поглубже вдохнул ее запах.
– А ты не веришь, что из плохих денег могут вырасти добрые дела, – ответил он.
Она хихикнула, и он почувствовал этот смешок ладонями и подбородком.
В то же утро, чуть позже, объявились работники и их дети. Они проходили по полям, методично обрывая цветки с растений. Те распростерли свои листья, точно крылья огромных птиц, и на другое утро из своего окна Джо не увидел ни голой земли, ни цветов. Под управлением Сигги ферма продолжала работать без малейших заминок. Для следующего этапа работ он привел из деревни еще больше детей, целые десятки. Иногда Томас принимался неудержимо хохотать, потому что слышал их смех, доносящийся с полей. А порой, уже вечером, Джо садился в кровати и слушал, как мальчишки играют в бейсбол на одном из полей, вспаханных под пар. Они играли, пока небо совсем не погаснет, пользуясь только палкой от метлы да остатками мяча, которые где-то подобрали. Его кожа и шерстяная стежка давно стерлись, но им удалось сохранить пробковую сердцевину.
Он слушал их крики, звонкий стук палки по мячу и вдруг вспомнил, как Грасиэла недавно говорила, что неплохо бы вскорости подарить Томасу братика или сестричку.
А он подумал: а почему не нескольких?
Ремонт дома продвигался медленнее, чем воскрешение фермы. В один из дней Джо отправился в Старую Гавану повидаться с Диего Альваресом, художником, специализирующимся на реставрации витражного стекла. Он условился с сеньором Альваресом о цене и о том, чтобы тот отправился за сто миль, в Арсенас, и в течение целой недели приводил в порядок те окна, которые удалось спасти Грасиэле.
После встречи с ним Джо посетил мастерскую на Авенида-ле-лас-Мисионес, которую рекомендовал Мейер. Отцовские часы, которые отставали уже больше года, месяц назад остановились совсем. Часовщик, средних лет человек с заостренными чертами лица и вечным прищуром, взял часы, снял заднюю крышку и объяснил Джо, что сеньор владеет замечательными часами, только вот за ними надо ухаживать почаще, чем раз в десять лет. Он указал Джо: видите вот эти тонкие детали? Их надо заново смазать маслом.
– Сколько это займет времени? – спросил Джо.
– Трудно сказать, – ответил часовщик. – Мне придется разобрать весь механизм и осмотреть каждую деталь.
– Я понимаю, – произнес Джо. – Сколько это займет?
– Если деталям понадобится только смазка и больше ничего? Четыре дня.
– Четыре, – повторил Джо и ощутил сквознячок в груди, как будто сквозь его душу пролетела птичка. – А побыстрее нельзя?
Тот покачал головой:
– И знаете что, сеньор? Если что-то сломано, хоть одна маленькая деталь, а вы же видите, какие они мелкие?..
– Да, да, да.
– Тогда мне придется послать эти часы в Швейцарию.
Джо стал смотреть в пыльные окна на пыльную улицу. Потом вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник, отсчитал сотню долларов, положил купюры на стойку.
– Я вернусь через два часа. Поставьте к тому времени диагноз.
– Что поставить?
– Скажете мне, нужно ли их отправлять в Швейцарию.
– Хорошо, сеньор. Хорошо.
Выйдя из мастерской, он обнаружил, что бесцельно бродит по Старой Гаване. За год он много раз сюда ездил и успел решить для себя: это не просто город, это мечта. Мечта, у которой закружилась голова на солнцепеке, мечта, которая утонула в собственном безграничном стремлении к томной неге, в любви к сладострастному говору собственной агонии.
Он свернул за угол, за другой, за третий. И оказался на улице, где стоял публичный дом Эммы Гулд.
Эстебан дал ему этот адрес больше года назад, вечером накануне того кровавого дня – с Альбертом Уайтом, Мазо, Кротом, с беднягами Сэлом, Левшой и Кармине. Уезжая вчера из дому, Джо в глубине знал, что придет сюда, но поначалу не признавался себе в этом, потому что ему казалось: это глупость и легкомыслие. А в нем осталось очень мало легкомыслия.
Перед входом стояла женщина, смывая шлангом с тротуара осколки стекла, очевидно выбитого ночью. Она отправляла стекло и грязь в канаву, и те устремлялись вниз: мощеная улица шла под уклон. Когда она подняла глаза и увидела его, шланг повис в ее руке, но не упал.
Годы не были безжалостны к ней, хотя и не слишком пощадили. Она походила на прекрасную женщину, чьи пороки не прошли бесследно, на женщину, которая слишком много курит и пьет: обе эти привычки проявились в морщинках у внешних уголков ее глаз, в углах рта и под нижней губой. Нижние веки набрякли, а волосы казались ломкими, несмотря на здешнюю влажность.
Она приподняла шланг и продолжила свою работу.
– Говори, что хотел, – бросила она.
– А ты не хочешь на меня посмотреть?
Она повернулась к нему, но по-прежнему глядела на тротуар. Ему пришлось отступить, чтобы не замочить ботинки.
– Итак, ты попала в аварию и подумала: «Дай-ка я извлеку из этого выгоду»?
Она покачала головой.
– Нет?
Еще одно покачивание головой.
– А что же тогда?
– Когда за нами погнались легавые, я сказала шоферу, что удрать можно, только если свалимся в машине с моста. Но он не послушал.
Джо снова отступил от струи из ее шланга.
– И что же?
– И я ему прострелила затылок. Мы ушли под воду, я выплыла, а наверху меня ждал Майкл.
– Кто это – Майкл?
– Еще один парень, который сидел у меня на крючке. Он меня всю ночь поджидал возле отеля.
– Зачем?
Она хмуро глянула на него:
– Сначала ты, а потом Альберт: мол, я не могу без тебя жить, Эмма, ты вся моя жизнь, Эмма. Завели шарманку. Мне нужна была страховочная сетка, на случай если вы друг друга порешите. Какой еще выбор у девчонки? Я знала, что рано или поздно мне придется ускользнуть из ваших лап. Ну вы были и горазды оба трендеть.
– Приношу глубокие извинения, – произнес Джо, – за то, что тебя любил.
– Ничего ты меня не любил. – Она сосредоточила усилия на особенно упрямом осколке, засевшем между двумя плитами улицы. – Ты хотел мною обладать. Как паршивой греческой вазой или шикарным костюмом. Показывать меня всем своим друзьям, спрашивать: «Правда, она цыпочка?» – Теперь она посмотрела на него по-настоящему. – Я не цыпочка. Я не хочу, чтобы мной кто-то владел. Я хочу владеть сама.
– Я тебя оплакивал, – сообщил Джо.
– Очень мило, дорогуша.
– Много лет.
– И как ты только вынес такой тяжкий крест? Боженьки мои, да ты просто герой.
Он отступил от нее еще на шаг, хотя она уже направляла шланг в противоположную сторону. Он впервые понял всю эту затею – как простофиля, которого надували столько раз, что жена не выпускает его на улицу, пока он не оставит дома часы, бумажник и мелочь.
– Ты забрала те деньги из камеры хранения на автовокзале, верно?
Она явно ждала пули, видимо опасаясь получить ее вслед за этим вопросом. Но он поднял руки, показывая, что они пусты и будут пусты в дальнейшем.
– Не забывай, ты сам отдал мне ключ, – ответила она.
Если у воров существуют законы чести, то по этим законам она права: он отдал ей ключ и она вольна была распоряжаться им по своему усмотрению.
– А та мертвая девушка? Та, чьи части тела нашли в воде?
Она выключила шланг и прислонилась к штукатурной стене своего борделя.
– Помнишь, как Альберт говорил, что подыскал себе новую девку? – спросила она.
– Как-то смутно.
– В общем, он говорил. Она сидела в той же машине. Я так и не узнала, как ее зовут.
– Ты ее тоже убила?
Она мотнула головой, слегка постучала себя по лбу:
– Когда случилась авария, она ударилась головой о спинку переднего сиденья. Не знаю, тогда она умерла или потом. Меня уже рядом не было, чтобы это выяснить.
Он стоял на этой улице, чувствуя себя дураком. Чертовым дураком.
– Ты меня когда-нибудь любила? – спросил он.
С нарастающим раздражением она обшарила взглядом его лицо.
– А то как же, – ответила она. – Может, даже несколько раз. Мы с тобой неплохо повеселились. А когда ты переставал на меня молиться и начинал трахать как следует, было и вовсе славно. Но тебе надо было сделать из этого кое-что еще.
– Что же?
– Ну, не знаю. Что-то такое более красочное. Что нельзя взять руками. Мы не ангелы Божьи, мы не эльфы из книжки про истинную любовь. Наш дом – ночь, и мы пляшем так бешено, что под ногами не успевает вырасти трава. Вот наше кредо. – Она закурила папиросу, сняла с языка табачную крошку, пустила ее по ветру. – Ты же не думаешь, будто я знаю, кто ты теперь? Не думаешь, будто я все переживала: когда же ты явишься? Мы свободны. Никаких братьев, никаких сестер, никаких отцов. Никаких альбертов уайтов. Есть только мы. Хочешь заглянуть в гости? Приглашение действует без ограничения срока. – Она пересекла тротуар, подошла к нему. – Мы всегда много веселились. Мы и сейчас могли бы повеселиться. Проводить жизнь в тропиках, считать наши деньги на атласных простынях. Свободные как птицы.
– Черт! – произнес Джо. – Я не хочу быть свободным.
Она слегка наклонила голову набок, – казалось, она смутилась и даже испытывает настоящую печаль.
– Но это все, чего мы когда-нибудь хотели, – заметила она.
– Это все, чего ты когда-нибудь хотела, – поправил он. – Ну а теперь у тебя это есть. Всего хорошего, Эмма.
Она стиснула зубы, отказываясь попрощаться, словно тем самым она сохраняла какую-то власть над ним.
Такая упрямая, злобная гордость встречается у очень старых мулов и у очень избалованных детей.
– Всего хорошего, – повторил он и зашагал прочь, не оглядываясь, не чувствуя ни малейших уколов сожаления или раскаяния. Потому что все было сказано.
В мастерской ему деликатно и с величайшей осторожностью сообщили, что часам понадобится совершить путешествие в Швейцарию.
Джо подписал разрешение на вывоз и заявку на ремонт. Взял квитанцию, составленную часовщиком с мельчайшими подробностями. Положил ее в карман и вышел из мастерской.
Он стоял на старой улице Старого города и поначалу не мог решить, куда же ему теперь пойти.
